Текст книги "Место под солнцем (СИ)"

Автор книги: Lela Taka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

И он особенно чувствительно придавил ее ягодицы своими бедрами.

***

Деревня в 30 км от Эль-Хазма, мухафаза Эль-Джауф, Йемен, четыре года назад

Мейс закинул в большой холщовый мешок последнюю вязанку усыхающих бобовых стеблей и стянул веревкой его края, чтобы ничего не выпало. Благо вес не такой большой, мешков пять осел запросто потянет. Ну и сам пару допрет, чтобы лишний раз не мотаться несколько километров к дальнему полю. Остро заточенный нож можно больше с собой не брать, весь периметр пашенного участка уже был очищен от растений. Осталось только перепахать жесткую и иссушенную землю перед надвигающейся зимой.

Все еще жгучее солнце, наконец, скрылось за дальними невзрачными горами, и Мейс с облегчением выдохнул. Опустившись прямо рядом с каменной низкой оградой и подвернув под себя ноги, привычным жестом расправляя полы мааваза*, обернутого вокруг бедер, он вытащил из тряпичного мешка, заменявшего ему тару, большую темную бутыль и бумажный сверток. Пожалуй, осел подождет, не обломится. Голод давно удавалось подавить до заката, а вот жажда изводила все больше, и до вечера в бутыли оставалась лишь половина живительной воды. Осушив ее остатки, он неторопливо раскрыл бумагу и вгрызся в ароматную лепешку с завернутой в нее фасолью. Лепешка всегда заканчивалась слишком быстро, а до утра еще надо дожить. Поэтому Мейс всегда ел не спеша.

Прищуренные глаза пробежались по унылому пустынному пейзажу. На удивление он мало чем отличался от марсианского северного края. Ну разве что земля мягче, воздух тяжелее, редкие растения – с тонкими и гладкими листьями, да небо всегда синее. Вот только от цвета этого уже воротило. Слишком явно он напоминал далекие и уже навсегда закрывшиеся сапфировые глаза. Поэтому Мейс ненавидел день и успокаивался лишь с приходом привычно-медного заката, а еще лучше – черной ночи, когда можно было стащить с себя всю одежду и распластаться на тонком матрасе в своей каморке.

Лепешка приятно заполнила желудок, и марсианин поднялся на ноги, отряхивая пыльные ступни от особенно назойливых колких песчинок. Что смотришь, осел? Кто вообще тебя создал таким нелепым, кто поставил на четыре ноги и наградил туповатыми покорными глазами? Надоело тебе тут торчать весь день? Хочется в стойло? А вот Мейса никто не спросил, чего хочется ему. И он все еще почему-то был жив, хотя смысла в такой жизни уже давно не видел.

Организм упрямо требовал пищи, воды, сна, тепла – чего угодно для поддержания его бренных процессов. Но в голове все давно было выжжено и вычищено. За прошедшие месяцы Мейс почти привык к постоянной ноющей боли, которая то болталась по макушке между ушами, то вдруг вонзалась иглами до самой шеи. Привык и к той тишине, что теперь заполнила энергетическое поле вокруг него. Лишившись антенн, он мог полагаться лишь на зрение и слух. Постепенно злость и отчаяние сменились равнодушием и отрешенностью. Он прекрасно знал, что смерть все равно настигнет его, и тогда он сделает все, чтобы ей не мешать.

Осел послушно плелся за его размашистыми шагами, и уже к темноте они добрались до окраины деревни. Два поворота направо, и Мейс закроется от всего мира в своей лачуге. Иногда, правда, приходилось пересекаться с Салехом, зачем-то его подобравшим, приютившим и давшим незатейливую работу в обмен на пищу. Хотя все чаще в редкие свободные часы Мейс предпочитал уходить в предгорную пустыню и ловить крупных ящериц и небольших змей. Зажаренные на углях, когда можно было достать что-нибудь для костра, они были вполне съедобны. Но и сырыми сносно переваривались. Если не вышли обратно, то и ладно, главное заткнуть чем-нибудь свой желудок.

Мейс уже загнал осла в сарай и сбросил в угол принесенные мешки с будущим сеном, как внезапно уши уловили непонятные тревожные звуки и повернулись в сторону жилища Салеха. Какой-то невнятный разговор, голосов несколько, они явно спрашивают и требуют. Земной арабский язык дался Мейсу на удивление легко, хотя так сильно не походил на марсианский, да и учить его пришлось на пальцах. Но местных людей он уже вполне понимал и мог объясниться. И те слова, что долетали до его слуха, пока он медленно продвигался в сторону одноэтажного глинобитного дома Салеха, резанули подзабытым адреналином.

«…мы верим тебе, но хотим знать правду…»

«…что в голове у чужестранца, а у меня трое детей…»

«…сказала, что твоя Амаль так говорит…»

«…мы должны знать, кому ты позволил жить рядом с нами…»

Мейс с усилием втянул носом воздух и сощурил наливающиеся синим холодом глаза. Теперь его от говоривших отделял лишь угол дома, и он прекрасно слышал напряженный диалог, в котором вопрос сыпался за вопросом, а Салех все настойчивее и громче отсылал пришедших восвояси. Чужестранец, живущий рядом с ними, который так их взволновал.

Мейс зло усмехнулся. Так вот чего они всполошились! Неужто всегда разумно державшаяся от него подальше женушка Амаль не утерпела и растрепала по деревне, что спасенный ими полгода назад в пустыне «одинокий бедуин» вовсе не человек и свалился на Аравийскую землю с огненных небес – идиотская сказка, в которую они оба предпочли сразу поверить, чем допытываться до природы его мохнатой шкуры и длинного хвоста. Мейс никогда не видел Амаль без абайи и не знал, как она выглядит, но беспокойно бегающих гагатовых глаз в узкой прорези черной ткани было достаточно, чтобы догадаться: доверять ей можно было лишь стряпню.

– Идите, откуда пришли, – твердо произнес Салех, пытаясь угомонить разошедшихся соседей. – Я говорил вам и повторю: хватит распускать нелепые сплетни. Женщины выдумали, а вы поверили, как наивные глупцы! Откуда здесь взяться опасному зверю в человеческом теле? Вы слышите себя? Не гневите Аллаха, не пустословьте.

– Тогда пусть выйдет к нам твой бедуин и покажет лицо! Если он такой же честный, как ты, ему нечего скрывать от нас! И если он простой человек, мы накажем наших женщин за клевету и болтовню. А если нет, то, значит, ты пригрел змею у себя за пазухой, и ответишь перед нами!

Салех еще пытался возражать, но Мейс больше не слушал. Мгновенно прилившая к голове кровь болезненно резанула по багровым шрамам от антенн, заставляя его сдавленно зашипеть и сжать до хруста мохнатые кулаки. Волна какой-то нехорошей черной мути поднялась из желудка до самой груди и перекрыла и так потяжелевшее дыхание. Человеческие недоноски! Хотели посмотреть на него во всей его марсианской красе? Так он показал бы себя без проблем. И даже не стал бы шевелить и пальцем, вздумай они его убить. А они бы обязательно захотели избавиться от непонятного и звероподобного в их понимании пришельца, который так походил под описания шайтанской нечисти из их земных сказок.

Но следующим, кого бы они убили, стал бы Салех. Потому что он им соврал. А этот щуплый смуглый мужчина хоть и влез, куда его совершенно не просили, и зачем-то выходил Мейса, но смерти от рук своих соседей не заслуживал. Черт бы его побрал! Дал бы сдохнуть тогда, жил бы сейчас со своей Амаль и проблем не знал. А теперь, видимо, как прежде, уже не будет. Ну что ж, значит, и на аравийскую землю он принес за собой шлейф смерти и разрушений.

И Мейс парой решительных шагов преодолел расстояние до угла дома и открыто вышел к машущим руками трем мужчинам, стоящим напротив распахнутой двери. Салех удивленно замер и в ужасе замотал головой, призывая его скрыться, сбежать, спастись. Нет уж, назад ходу больше нет!

– Хотите знать, кто я? – спросил Мейс громко и настойчиво, заставляя мужчин обернуться и умолкнуть. – Идите за мной.

И, не ожидая никакой реакции, он зашагал прочь, прекрасно зная, что они последуют за ним. Он шел стремительно и уверенно, нацелившись на проходящую за скупой кучкой чахлых деревьев пыльную дорогу далеко за пределами деревни. Соседи и правда ринулись за ним, окликая, спрашивая, повышая голос, угрожая, но Мейс не останавливался, пока не добрался до утоптанной грунтовой ленты, и развернулся к ним всем корпусом, заставляя притормозить в паре метров от себя. Если уж и суждено кому-то сегодня умереть, то лучше подальше от деревни.

Трое возмущенных и взволнованных человеческих мужчин, что недобро смотрели на него, готовые напасть в любую секунду, если он окажется не таким, как они. Мейс горько улыбнулся сам себе. Как жаль, что сдохнуть сейчас не выйдет! А ведь смерть от их острых кинжалов была бы лучшим исходом его бессмысленного существования. Он медленно размотал арафатку и бросил ее на землю, открывая свою терракотовую мохнатую голову с большими подвижными ушами и полузвериными чертами. Мужчины невольно выругались, совершенно не готовые к такому зрелищу, но Мейс не останавливался и стащил с себя и полотняную рубаху, оставаясь лишь в маавазе. Теперь все было ясно и очевидно даже при свете ночных звезд. Он не человек. Он тот, кого они боялись и пожелали уничтожить. Что ж, вы сделали свой выбор.

Прежде чем один из них ринулся на него с какими-то проклятиями, замахиваясь выдернутой из-за кожаного пояса червленой джамбией, рука Мейса крепко сжала длинный рабочий нож с застывшей с вечера на клинке бобовой сладостью. Нож, который уже через некоторое время обагрился свежей горячей кровью аравийских людей. Тех, кто был совсем не виноват в том, что незнакомому и пугающему их пришельцу действительно было не место среди них. Тех, кого пришлось убить ради одного человека, кого он толком даже не знал, но был ему обязан своим спасением. Но теперь убивать было уже не так тяжело. Отданной еще на Марсе черным силам душе нечего терять. Все было уже давно проиграно и сожжено.

Мейс оставил троих мужчин лежать на обочине дороги и лишь забрал с собой червленую джамбию, вновь облачаясь в рубаху и арафатку. Теперь он прекрасно знал, что его ждет дальше.

Однако, когда он вернулся к дому Салеха, собираясь взять свои пожитки и попрощаться, внутри непривычно горел яркий свет нескольких свечей, а из соседней темной комнаты слышались горестные женские завывания. Мейс настороженно приблизился к все еще распахнутой двери и переступил порог, упираясь взглядом в смуглого мужчину, сидящего прямо на земляном полу, скрестив ноги и прикрыв глаза.

Салех медленно поднял взгляд и посмотрел на Мейса, сразу зацепившись за окровавленный нож и бурые подтеки на его огненной шерсти рук.

– Они к тебе больше не придут, – сообщил марсианин, пытаясь сглотнуть, но горло почему-то болезненно пересохло. – Я тоже ухожу. Живи спокойно. И никогда не спасай таких, как я.

Салех едва заметно кивнул и медленно выдохнул.

Мейс уже повернулся, чтобы покинуть его дом, но задержался на миг и все же спросил:

– Зачем обидел Амаль? Она же сказала правду. Ты был в праве убить меня.

Салех печально усмехнулся и покачал головой, покрытой густыми черными волосами.

– Не всю правду можно болтать, иноземец. Она ослушалась меня и понесла наказание. Женщине, что не умеет прикусывать язык, не место рядом с мужчиной. Иди с миром. И да помогут тебе твои огненные небеса понять истинную ценность жизни.

Комментарий к Глава 4. Уверенность

* – Мааваз – «мужская юбка», традиционная одежда в Йемене. Представляет собой кусок ткани до щиколотки, обернутый вокруг талии, чаще с пестрым и ярким рисунком.

========== Глава 5. Уязвимость ==========

Этот вечер явно не задался. Причем самым банальным образом. Никки и так задержалась на работе в кафе, добивая последний договор, который нужно было к завтрашнему утру предоставить новым поставщикам моющих средств для кухни. Целый день ее отрывали от этого по сути несложного задания непрекращающиеся звонки. И лишь когда у всех закончился рабочий день, Никки удалось выдохнуть в наступившей тишине и взяться за договор. Вот и вышла на час позже.

Но кто же мог подумать, что, едва распахнув дверь на улицу, она окажется в вихрях какого-то шквального ветра, так неожиданно поднявшегося после теплого и солнечного дня! И что этот ветер буквально втолкнет ее обратно в помещение кафе и саданет дверью по не убранным с косяка пальцам! Черт! Кажется, так больно не было со времен школьных драк! И то она успела порядком подзабыть эти не самые восхитительные ощущения. А тут нá тебе! Прошибло так, что на глазах выступили невольные слезы, пока Никки, согнувшись пополам и со стоном прижимая поврежденную кисть к груди, пыталась отдышаться.

Беглый осмотр показал, что пальцы были на месте, поэтому она поспешила на кухню и сунула руку под ледяную воду. Как хорошо, что она не имела привычки носить кольца! А то еще и их пришлось бы экстренно сдирать. Кое-как обмотав ноющую и неотвратимо опухающую ладонь собственным шарфиком, Никки поковыляла к машине. Повезло, что рука была не правая, а то пришлось бы бросать свой джип на парковке и возвращаться на такси.

Уже у дома пальцы начали неприятно и ощутимо пульсировать, и хотелось поскорее добраться до квартиры и выпить обезболивающего. Подхватывая сумку и ключ от машины, Никки неловко вылезла, с трудом управляясь одной рукой с дверцей, сигнализацией и выпадающим из раскрытой сумки ежедневником. Поэтому совершенно не ожидала, что, когда, наконец, обернется, перед ее носом окажется наблюдающий за ней Мейс, на которого она практически наткнулась.

– Господи, Мейсон! – воскликнула она, невольно выдыхая. – Откуда ты взялся?

Тот неспешно оглядел ее с ног до головы и зацепился за перемотанную шарфом ладонь.

– Шел из мастерской, – спокойно ответил он, поправляя особенно тщательно повязанную сегодня арафатку, защищавшую его от неприятного ветра. – Думал, я-азизи уже дома. Что с рукой?

Никки сокрушенно покачала головой и вздохнула, перехватывая поудобнее свою непослушную сумку, которую Мейс уже через мгновение решительно у нее забрал и закинул за плечо.

– Прищемила дверью, – ответила она и покривилась. – Так глупо я еще не попадалась!

Мейс хмыкнул и, взяв ее за локоть, увлек в сторону входа в дом, поторапливая своими извечно размашистыми шагами.

– Почему не у доктора? – спросил он, пропуская ее вперед к лифтам, сверкнувшим зеркальной стальной обшивкой дверей в ярко освещенном и погруженном в тишину холле.

– Да зачем тратить на это время? – отмахнулась Никки и зашла вместе с марсианином в распахнувшийся лифт. – Это просто ушиб. Немного поболит и пройдет.

Мейс неодобрительно сощурился и ничего не ответил, заложив руки за спину вместе с ее сумкой и ожидая, пока они поднимутся на их 15-й этаж. Да, его щепетильность в таких вопросах она явно не учла. Кажется, было проще смотаться к врачу и удостовериться, что нет перелома или разрыва связок. А так теперь весь вечер будет молчать, укоряя за ее халатность. Но в самом деле! Не руку же ей оторвало!

Зайдя в квартиру, Мейс скинул с себя верхнюю одежду и ботинки и, не говоря ни слова, куда-то удалился, даже не переобувшись в шлепки. Ладно. Сама справится. И ужин тоже сможет приготовить. И даже посуду потом перемыть. Никки прекрасно понимала, что по сравнению с тем, что пришлось пережить в прошлом Мейсу, ее ушибленные пальцы были сущей ерундой.

Она неуклюже стащила с себя плащик и размотала ладонь. Да уж, гематому и отек она явно заработала. Пошевелить рукой оказалось плохой затеей, и она невольно прикусила губу от простреливающей боли. Однако в этот момент в прихожей снова появился Мейс. Пристальным и пытливым взглядом он прошелся по ее опухшей и покрывающейся черным синяком ладони, которую он поднял на свет, осторожно держа за запястье.

– Пошли, – кивнул он ей и потащил в ванную.

Там она обнаружила уже разложенную аптечку, раскатанную марлевую повязку и неожиданный предмет: горшок с их комнатным алоэ, от которого была отодрана пара мясистых листьев.

– Ты решил устроить здесь приемное отделение? – не удержалась от смешка Никки, наблюдая, как Мейс принялся сосредоточенно счищать острым ножом кожуру с ярко запахнувших вязкой свежестью листьев.

– Ты же не поехала к доктору, – бросил он на нее строгий взгляд, проминая в пальцах сочащуюся мякоть и укладывая ее тонким слоем на марлю. – Теперь мне тебя лечить. Так что терпи.

Никки подозрительно покосилась на получившийся компресс, который Мейс без промедлений обернул вокруг поврежденных пальцев и стал обматывать плотным слоем бинта, фиксируя ладонь в ровном положении.

– Да, но зачем ты ободрал наш несчастный алоэ? Разве это поможет в моем случае? Может, лучше было мазью?

Огненный марсианин нахмурился, сведя тонкие асимметричные брови в недобром изгибе над сосредоточенными синими глазами, и завязал узел, особенно раздраженно фыркнув.

– В твоем случае, – пространно бросил он, впиваясь в нее взглядом, – тебе лучше не спорить и доверять тому, кто четыре года выживал в пустынях и диких горах. И если понадобится, я пущу под нож все наши растения. Но сейчас тебе нужно именно алоэ.

И он, забрав горшок с покоцанным цветком, вышел из ванной.

Никки с досадой прикрыла глаза и прислонилась на мгновение к туалетному шкафчику. Он никогда не расскажет ей все. А она никак не научится не забывать, что за этим спокойным и почти беспечным периодом их совместной жизни, наполненной понятными и обыденными заботами, стояло такое трудное и тяжело прошлое марсианина, в котором для нее еще оставалось столько темных пробелов. Пожалуй, его извечный совет вовремя прикусывать язык был более чем оправданным.

Никки вышла из ванной и обнаружила Мейса на кухне, где тот, закатав рукава тавба, доставал из холодильника стейки и ставил на плиту сковородку-гриль. Его сосредоточенно навостренные мохнатые уши говорили о том, что он полностью переключился на готовку ужина.

Но Никки все же подошла к нему и обняла здоровой рукой со спины, утыкаясь ему в плечи и вдыхая привычный аромат свежей отдушки и чистой шерсти.

– Спасибо, Мейсон! – пробормотала она и почувствовала, как мышцы на его спине слегка напряглись.

Он чуть обернулся и, накрыв ее руку своей широкой ладонью, все же улыбнулся.

– Отдыхай, я-азизи, сегодня все делаю я.

***

Пригород Саады, мухафаза Саада, Йемен, три года назад

На этот раз смерть подошла к Мейсу вплотную. Вполне предсказуемо, учитывая неспокойную обстановку в северных землях Йемена, но все равно внезапно. С резкой очередью автоматных выстрелов, которые посыпались градом из-за соседнего холма, взрезая пыльную землю деревни мелкими ударами пуль и оглушая слух сухим стрекотом. Отсталые земляне пользовались странным, неудобным и допотопным оружием, но черт подери, оно умело больно ранить и моментально убивать!

В тот день Мейс удачно продал на рынке Саады партию подготовленных на убой овец из своего небольшого, но добротного стада, которое он скрупулезно собирал и взращивал в последние полгода жизни в одной из отдаленных деревень. Многомесячные скитания по северным и неплодородным пустыням привели его – изголодавшего, истощенного и израненного в периодических стычках с дикими шакалами – в западные территории. Все такие же суровые, но усыпанные пашенными наделами, террасными оазисами и кое-как бурлящей торговой жизнью в невзрачном городе с высокими, прижатыми друг к другу однотипными домами. Там он появлялся крайне редко и только на рынке, где покупал и продавал своих баранов. Поселился же Мейс в крошечной далекой деревушке, на самой ее окраине в небольшом глинобитном домике с единственной комнатой. Сперва вырученных денег от посильной примитивной работы хватало лишь на жилье и пропитание. Но со временем ему удалось немного продохнуть, и он нанял помощника: худощавого пацана, который за небольшую плату пас его стадо на равнине неподалеку.

Мейсу было совершенно некогда вникать в военные конфликты правительственных войск и повстанцев, но последние пришли неожиданно. Полили автоматной очередью деревню, по которой проехали военные грузовики, выкосили с десяток ничего не успевших понять жителей и скрылись. Едва услышав выстрелы, марсианин рефлекторно пригнулся, запоздало подумав: а не стоило ли позволить судьбе сделать то, чего он так хотел все эти годы? Видимо, провидение услышало его, ибо в следующее мгновение адская боль прошила его правый бок, и последнее, что он помнил, было невыносимо синее небо над его головой.

Очнулся он, тем не менее, не в потустороннем мире, а на чертовой бренной койке, пропахшей спиртом, хлоркой и незнакомыми едкими лекарствами. Мейс с трудом разлепил глаза и осмотрелся. Кусок фанерной стены, брезентовый скошенный потолок и плотная холщовая занавеска, отделявшая его койку от гула стонущих и бормочущих людей. Мейс невольно дернулся: сбежать, спрятаться, скрыться! Но тут же с раздраженным стоном осознал, что едва мог пошевелить ослабевшими руками, а тело его, плотно перебинтованное в области ребер, лежало под какой-то тонкой белой тканью абсолютно обнаженное. Черт. Черт. Черт… Попасть в руки людей было хуже смерти! И если Салех и Амаль дали тогда ему шанс оставаться в тени для остальных землян, то эти, видимо, пустят на биоопыты. Раз не дали сдохнуть на месте и притащили в свой гребаный лазарет. И уже, само собой, были в курсе, что он не человек.

Но всё, что он мог сделать в тот момент, это ощеренно и напряженно ждать прихода мучителей, злясь на свою беспомощность. Однако, когда занавеска, наконец, колыхнулась, впуская фигуру в белом халате, Мейс практически зарычал, уже ничуть не скрываясь и не задумываясь о последствиях. Потому что к нему приблизилась почему-то совсем не удивленная его внешностью, сейчас не скрытой совершенно ничем, кроме дурацкой простыни, и тепло улыбающаяся девушка, держащая в руках лоток с медицинскими принадлежностями.

Она обратилась к нему на арабском, спрашивая о самочувствии и о том, как его называть. С явным чужестранным акцентом. И была не похожа ни на кого из этих краев. Потому что не носила ни закрытой одежды, ни даже платка на своей белокурой голове. Ее серые ясные глаза с любопытством и загоревшимся огоньком пробежались по его застывшему в неприязни телу и снова уставились на его лицо.

– Мистер… Я не знаю вашего имени, – мягко повторила она на арабском и бесцеремонно протянула руку к его лбу, от чего Мейс дернулся и разве что не укусил ее. – Вы в безопасности, успокойтесь. Вы в полевом госпитале Красного креста под Саадой. Мы не причиним вам вред. Наоборот, я здесь, чтобы поставить вас на ноги, потому что вы серьезно ранены! А теперь плановый осмотр и вечерние лекарства, – и она с улыбкой тряхнула лотком, загремевшим наполненными шприцами.

Мейс был настолько ошарашен, что мог лишь зло шипеть и беспомощно дергаться от каждого ее прикосновения. Где он? Какой еще госпиталь? Что ей нужно от него? Почему она откидывает эту чертову простыню до пояса и смотрит на него так, словно не сильно замечает его огненную шерсть, мечущийся хвост, мохнатые уши и все то, что так контрастировало с ее гладкой белой кожей и человеческими чертами? Она с ним играет? Усыпляет его бдительность? Ну конечно! Два укола в плечо он предотвратить просто не смог, а там явно какой-то чудовищный яд для их экспериментов! И следом за ней придут уже хладнокровные ученые препарировать его инопланетные останки.

Но девушка лишь напоила его водой, которую он едва не выплюнул со злости ей в лицо, но в последний момент сдержался, и покинула его до самого утра. Или когда он там пришел в себя после тяжелого сна под седативным препаратом и от общей слабости после пулевого ранения. Она явилась вновь одна и снова с лекарствами и легкой улыбкой.

– Очень надеюсь, что ты не будешь таким же неприветливым, как вчера, – и она присела на край его койки, раскладывая свежие бинты на небольшой тумбочке рядом. – Потому что сейчас нам предстоит перевязка и легкий завтрак. Ты так и не хочешь мне сказать, как тебя зовут? Я Дженни из Манчестера, волонтер в международном комитете Красного креста, – ее улыбка озарила необычное земное лицо, и Мейс с удивлением обнаружил на ее коже какие-то забавные рыжие пятнышки вокруг носа и скул.

Черт. Ему было сотни раз плевать, как ее зовут! Он хотел знать, что им всем (кого он так и не видел за своей занавеской) было от него нужно! И почему они не оставили его сдохнуть! Поэтому стоило девушке откинуть простыню и потянуться руками к его плечам, чтобы помочь подняться с койки, как Мейс угрожающе зарычал и оскалился. Пусть считают его хоть самим чертом, или кто там у них самый страшный и отвратительный! Только не нужно его трогать. Но ловкие теплые ладони бесстрашно ухватили его под мышками и заставили сесть, несмотря на то, что Мейс был явно выше нее на целую голову и тяжелее раза в два.

Дженни никак не реагировала ни на его шипение, ни на злые взгляды и ловко делала свое дело: разматывала повязку, обрабатывала едва затянувшуюся и зашитую грубыми нитками рану, забинтовывала вновь. И все это время напевала какую-то незнакомую ему приятную песенку, словно перед ней был не удивительный мохнатый пришелец, а беспомощный младенец. И это бесило еще сильнее. Как и любое прикосновение хрупких ладоней, мягкого бедра и даже округлой груди, которой она задела его, когда укладывала обратно.

Мейс стойко молчал, мечтая о том, чтобы она сгинула подальше и позвала земных эскулапов, но не будила в нем те потаенные черные волны, которые ему с годами удалось затолкать как можно глубже и дальше от своего сознания и неправильного, бракованного тела. Но черт подери! Она приходила вновь и вновь! Перевязывала, кормила наваристым супом и какой-то незнакомой ему кашей, пичкала лекарствами и каждый раз улыбалась ему и рассказывала невыносимую ерунду, от которой хотелось зажать ее губы ладонью, чтобы она замолчала.

И раз за разом все чаще касалась его. И если поначалу это были вынужденные прикосновения, которые он терпел, с усилием сжимая в кулаке простыню, то потом она намеренно задерживалась у его койки и протягивала руку к его лицу, чтобы провести пальцами по взмокшим от духоты шерстяным прядям загривка. Или оглаживала его широкие мохнатые плечи и грудь, очерчивая линию ключицы и задумчиво разглядывая его тело. Или едва ощутимо скользила вдоль бинтовой повязки по его каменевшему торсу, заставляя его вдыхать сквозь зажатые зубы.

Мейс хотел выть и рычать, чтобы прогнать ее от себя, чтобы она прекратила эту унизительную пытку, чтобы перестала обращаться с ним как с диковинной зверушкой! Потому что раз за разом это будило в его теле те самые опасные и постыдные импульсы, заставлявшие его до боли прикусывать язык и зажмуривать глаза, чтобы не издать ни звука и не спугнуть ее. Ибо ее прикосновения, близость, тепло и даже легкий аромат сладковатой кожи, видневшейся в вороте белого халата, были жестоким наказанием, от которого он был не в силах отказаться.

Он искренне считал, что это какое-то испытание, эксперимент, в котором он должен был устоять, не показать того, что ее тело и их контакт неотвратимо волновали его и пробуждали в нем то, из-за чего однажды рухнула его жизнь на Марсе. Что, стоит ему показать свою реакцию, которая с каждым днем становилась все сильнее и очевиднее, как девушка рассмеется ему в лицо и поставит свой окончательный диагноз: низменный примитивный организм. Или как говорили на Земле: животное! Потому что то, от чего так изнывало теперь его тело, не должен хотеть нормальный марсианин! И, наверняка, землянин тоже.

Но он ничего не мог с собой поделать. И даже когда его руки обрели силу и способность как самостоятельно держать ложку, так и при надобности оттолкнуть от себя девушку, он не мог пошевелиться и со сбившимся дыханием позволял ее ладоням все смелее касаться своего тела. Пока однажды она не пробралась под простыню.

Кровь отхлынула от головы, и Мейс в момент рефлекторно перехватил ее запястье, выдохнув шумно и загнанно. И впервые заговорил:

– Что тебе нужно, Дженни? Почему ты меня не боишься? Ты же видишь, что я не человек!

Девушка, кажется, сильно удивилась, услышав, наконец, его хриплый и сердитый голос, но вовсе не смутилась от этих серьезных вопросов и склонилась к его уху, обдавая его волной тепла и своего аромата, от чего коричневые ноздри невольно расширились и задрожали.

– Я все отлично вижу, – шепнула она ему с улыбкой. – И о том, что за пациент лежит за этой занавеской, знаю только я и тот, кто тебя зашивал и обещал молчать. И поверь, я тебя ничуть не боюсь. А то, чего я хочу, ты вполне способен мне дать, хоть и не сегодня. Расслабься, тебе понравится.

И ее настойчивая ладонь выскользнула из его ослабевшего захвата и потянулась ниже, чтобы решительно обхватить его пробужденную мужскую плоть.

Мейс ослеп и оглох, настолько физические ощущения затопили его запылавшее в демоническом огне тело и стремительно умолкающее сознание. К бесам всю его жизнь! К бесам выдержку и последнее достоинство. Пусть его вышвырнут после этого на задворки галактики как сломанный второсортный биоматериал. Но сейчас, черт подери, он был в состоянии лишь задыхаться, захлебываться, тонуть в том, что с ним творила эта человеческая ладонь с гладкой кожей. Он рычал, метался и стонал в этой невероятной, прошивающей его электричеством пытке, пока не отпустил себя, чтобы окончательно отдаться удовольствию и бездыханно умереть в своем неоспоримом грехе.

Но пока он лежал, совершенно ошеломленный и сокрушенный новыми, доселе никогда не испытанными и крышесносными физическими ощущениями, пытаясь восстановить дыхание и найти в серых глазах довольной Дженни хотя бы нотку порицания или отвращения к произошедшему, девушка почему-то загадочно улыбнулась и сделала невероятное. Наклонилась к его настороженному и разгоряченному лицу и прижалась мягкими пухлыми губами к его сжатым в неверии пересохшим губам, вновь прошибая его острым энергетическим импульсом. А потом, почти не отрываясь от него, горячо прошептала:

– Завтра вечером я помогу тебе отсюда выбраться. Ты покажешь мне, где живешь, и мы сделаем это, наконец-то, вместе. Потому что я хочу тебя все эти дни!

========== Глава 6. Семья ==========

«Вероника! До завтра я буду в Чикаго на педагогической конференции. Остановилась в «Хайат плейсе», после 19:00 заеду к тебе в твое кафе. Посмотрю, как ты там работаешь. Тим остался с отцом».

Текст этого сообщения не давал покоя с самого полудня, когда оно высветилось на экране мобильника, заставив невольно занервничать. Как и всегда, когда ее мама ставила перед фактом своих внезапных планов. Но если до сих пор (и особенно в последние полгода) они виделись исключительно в родительском доме в Спрингфилде, куда Никки исправно ездила дважды в месяц на выходные, то вот появление Саманты Эванс в городе ветров немало взволновало девушку.

И так-то отношения с матерью складывались сложно, особенно когда ее жизнь еще в практически подростковом возрасте кардинально поменялась. И с тех пор не было ни дня, когда бы Никки не приходилось доказывать родителям, миру, самой себе, что она была в состоянии быть ответственной, рассудительной и надежной, мочь прокормить себя и свою семью, стать для близких опорой и поддержкой, а не дерзкой и легкомысленной девчонкой, которая до последних классов школы только и делала, что дралась с парнями, ходила тайком по барам на рок-концерты и рисовала всякий андеграунд в стиле «вырви глаз».