Текст книги "Место под солнцем (СИ)"

Автор книги: Lela Taka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Эй, это ты Мейсон? – окликнул его кто-то на мотоцикле со стороны подъездной дороги.

– Ну я, – нехотя ответил тот, пристально разглядывая невзрачного марсианина в потрепанном экипе и глухом темном шлеме, хотя планету уже давно окутывала зимняя ночь, и было ни черта не видать – фонари горели лишь внутри ангаров.

– Тебе просили передать, – коротко ответил незнакомец и протянул ему какой-то небольшой предмет. – Вся информация внутри. Это личное.

Мейс подошел ближе и с недоверием взял из его рук обычный смартфон и вопросительно уставился на мужчину, но тот не собирался что-либо объяснять и, круто развернувшись, умчал прочь от базы, поднимая за собой столбы кирпичной пыли. Что за странные передачки? Марсианин осмотрелся по сторонам и, больше не найдя ничего подозрительного, отошел подальше от шума работающей техники и присел на холодный валун.

Экран засветился, и на нем прямо по центру обнаружился видео файл с названием «Тебе, Мейсон». Это что, игры теперь такие? Вместо простых сообщений присылают гонца с телефоном и фильмом? Там, на фронте, совсем что ли все сдурели? Мейс сплюнул и запустил файл. Но то, что он увидел, заставило его вмиг похолодеть и моментально потерять всякую связь с реальностью.

Он увидел ее. Ниоби. Мелкую. Уже давно не мелкую, а вполне юную девушку, отпустившую длинные огненные косы, что так контрастировали с ее серебристой шерстью. Его сестру, которую он бросил и с началом войны так и не повидал. Ту, которой он лишь однажды передал из тыла сообщение, когда подошла его очередь связываться с родными по выделенным для этого каналам центрального штаба северного фронта. Жив-здоров, был идиотом. Нечего сестре знать лишнего. От нее он тогда получил не менее краткий ответ: «Ты и сейчас идиот. Но у меня все хорошо». Ничего иного он от нее и не ожидал после всего, что случилось в его жизни. Но все то время, что Мейс, не поднимая головы, на износ пахал в ремонтных ангарах, он знал, что сестра находится в относительной безопасности. Хоть Куноа и был стерт с лица Марса, его жители надежно были спрятаны в горных укрытиях.

Знал до вот этого самого момента, пока не включил видео.

Зрачки невольно расширились, затапливая синие радужки, а в антенны хлынула стылая кровь, болезненно проталкиваясь по заледеневшим венам. Какого дьявола вселенной происходит???

В коротком и перевернувшем весь мир ролике Ниоби он увидел за прочной решеткой тесной каморки, где та едва могла бы лечь в полный рост на голый гладкий пол, отливающий инопланетной сталью. Она была истощена, неоднократно избита и с трудом смотрела в камеру своими дерзкими сапфировыми глазами под грубые окрики тюремщика. Уродливое лицо какого-то жирдяя с заостренными серыми зубами и плутаркианским разрезом крошечных глаз самодовольно сообщило ему, что отныне жизнь его сестры зависит от его выбора. Точнее, выбора уже ни хрена не было.

«Мой юный друг! Надеюсь, ты уже понял, что твоя дражайшая сестренка, которую ты видишь у меня за спиной, находится в данный момент у меня в гостях на Плутарке. Условия здесь отличные, никто не жалуется. Но срок ее пребывания тут крайне ограничен. За кров и крышу придется платить, в данном случае тебе, Мейсон! Если ты хочешь, чтобы части ее тела всегда оставались в полном наборе и сохранности, а пища и вода поступали в ее камеру систематично и хотя бы раз в пару дней, в твоих интересах сделать все быстро и без лишних проволочек. В противном случае красавица Ниоби будет пущена на биологические опыты, а ты займешь ее место, потому что как тебя достать, я знаю лучше, чем ты можешь вообразить. Следуй инструкциям и не задерживайся в своем ангаре. Тебя ждет великое задание в рядах славного спецподразделения Борцов за свободу под началом опытнейшего командира Тротла. Уверен, тебе там очень понравится! И если ты справишься и сделаешь все в точности по моим указаниям, уже на следующий день я верну тебе сестру. А если нет, я умею сделать жизнь живых адским кошмаром, где смерть – великий дар освобождения, который еще нужно заслужить. И запомни: нет никого более хитрого и гениального, чем великий Лоуренс Лимбургер!»

Сердце бешено колотилось о грудную клетку, грозя разогреть кровь до точки кипения. Мейс не был уверен, что смолчал, и, вероятно, не грохочи ремонтный ангар сотней инструментов и моторов, территория базы наверняка сотряслась бы от его исступленного рыка, что вырвался из глотки, раздирая связки до хрипоты. Глаза едва смогли пробежать по списку инструкций, от которых и так налитые кровью антенны почернели до режущего зуда. Потому что то, что требовал от него враг в обмен на жизнь сестры, перечеркивало его собственную жизнь раз и навсегда. Для остальных и для него самого.

С началом его службы на базе сопротивления ему дали второй шанс – исправить юношеский побег, вновь начать учиться тому, к чему его так тянуло, оправдать доверие к себе качественной и самоотверженной работой. И до этого момента он неплохо справлялся. Теперь же ему предстояло уничтожить все, абсолютно все своими собственными руками. Пойти против сородичей, против планеты, против здравого смысла. Лишить себя всякого будущего, любой надежды, стать гнусным и расчетливым предателем, ведущим на гибель своих же собратьев в угоду ненавистному врагу. Ради одной единственной жизни в сапфировых глазах, обрамленных серебристой шерстью на лице. Ради гребаной мелкой, которую погубить своим отказом он был не в силах. Что же ты не сдохла раньше, Ниоби? Почему же твоя жизнь стоит целого Марса? Да будь она проклята!!!

И вражеский смартфон, прожигающий ладонь адским пламенем, яростно полетел в ближайшие скалы, о которые разбился под протяжный, раздирающий вой, что унесся в беззвездное зимнее небо, бесстрастно взиравшее на неприметного марсианина в изодранной рабочей куртке, упавшего на колени прямо в пропитанную гарью пыль.

========== Глава 3. Боль ==========

Никки поудобнее перехватила объемный бумажный пакет с умопомрачительно пахнущими ванильными пончиками и торопливо отперла входную дверь. Этим воскресным утром она решила ничего не готовить и купить любимых чикагских пончиков, политых белой глазурью, которые время от времени могла себе позволить без ущерба для фигуры. Но вовсе не желание побаловаться калорийными сладостями выгнало ее сегодня из теплой постели и уж тем более не моросящий весенний дождь, пропитавший воздух особенно явственной влагой с Мичигана и обещающий унылый прохладный день под размытым серым небом. А то, что Мейс тоже любил эти пончики.

Стоило ей проснуться, как она поняла, что марсианина накрыла его изводящая мигрень. Всегда спящий раскинувшись на половину кровати, в этот раз Мейс свернулся клубком и натянул одеяло до самой макушки. Она с сожалением оглядела выглядывавшие пряди жесткого огненного загривка и подавила в себе желание прикоснуться к его голове. Лучше выскользнуть из постели по-тихому, чтобы не потревожить, и принести ему приятный завтрак. Боль не утихнет, что ни делай, но хотя бы ей удастся быть полезной и немного порадовать.

Никки осторожно закрыла за собой входную дверь и прислушалась. В квартире стояла все та же сонная тишина, и в распахнутой спальне витал полумрак от так и не раздвинутых штор. Неужели все еще не вставал? Девушка поспешно сбросила с себя плащик и промокшие кроссовки и прошла к Мейсу. Тот действительно обнаружился в кровати лежащим на животе и обхватившим голову обеими широкими ладонями. Уткнувшегося в подушку лица было почти не видно, но ясно, что он уже не спал.

Девушка присела рядом с ним и тепло провела рукой по его мохнатым плечам и спине, привычно ощущая под пальцами жесткие короткие шерстинки его терракотовой шкуры. Но мышцы под ней были слишком напряжены для того, кто должен был недавно проснуться. Сколько он вообще проспал на самом деле за эту ночь? Никки вздохнула и, склонившись, коснулась губами внутренней стороны его большого уха, сейчас нездорово опущенного и подрагивающего.

– Я заварю тебе мелиссовый чай и принесу пару пончиков.

И она уже хотела было подняться с постели, но его рука отлепилась от головы и перехватила ее запястье, останавливая и заставляя придвинуться ближе.

– Я-азизи, ты же помнишь, почему я оказался на Земле? – внезапно серьезно спросил Мейс чуть приглушенным подушкой голосом, так и не поднимая лица.

– Да, Мейсон, помню, – Никки сделала глубокий вдох, понимая, что этим утром его беспокоила не только сильная мигрень, но еще и тот внутренний яд прошлого, что иногда прорывался через спокойную и размеренную жизнь в Чикаго. – Тебя изгнали с Марса за давнее предательство в войне с Плутарком, в котором враг шантажировал тебя жизнью сестры. И не применили к тебе высшую меру наказания, потому что во второй войне ты помог спасти свою планету. Ну, и Ниоби, к счастью, цела и здорова. Хоть ты об этом и узнал лишь полгода назад. Сколько еще раз мне придется отвечать этот урок по истории у твоей доски?

Ладонь Мейса невольно сжалась сильнее, и он перекатился на бок, открывая сейчас такие болезненные и прищуренные синие глаза, чтобы пристально посмотреть на Никки.

– Сколько понадобится, чтобы не забывала, – тихо и настойчиво произнес огненный марсианин, и крылья его темного носа едва заметно вздернулись. – Я предавал и убивал. Помни об этом всегда.

Никки более чем хорошо это помнила. Собирая по крохам оброненных скупых фраз всю его непростую жизнь до их встречи в автомастерской. Она никогда не спрашивала о Мейсе ни у Мадлин, ни у Чарли, ни у остальных марсиан, хотя каждый из них прекрасно знал всю его подноготную. Не спрашивала, потому что несмотря ни на что уважала Мейса и считала, что именно он сам должен ей открыться и поведать о самом трудном и тяжком, что, возможно, будет непросто принять и осознать. Ведь она его узнала уже другим. Уже тем Мейсом, который прошел и через непоправимые ошибки, и через чудовищную расплату, и через свою слабость, и через искупление. Она искренне влюбилась в того Мейса, который научился признавать окружающий его мир, больше не желавший его уничтожить. Научился изредка верить, не ожидая каждую секунду удара в спину. В того, кто все еще был уязвим, но доверился провидению и пытался оправдать свое незаслуженное место под мирным солнцем.

– Я знаю тебя другим, – уверенно ответила Никки и, приблизившись, коснулась его сжатых губ теплым поцелуем. – Надеюсь, и ты об этом не забудешь.

Мейс сделал шумный вдох, и уголки его глаз еще больше сощурились, выдавая в нем особенно яркий всполох сомнений, колебаний, метаний. Он невольно хмурился и явно злился, раздраженный и своей мигренью, и теми мыслями, что метались по его воспаленному сознанию. Он злился на себя и на то, что никак не мог переступить.

Наконец, одним решительным движением он потянул все еще зажатую ладонь Никки на себя и насильно приложил ее к своей макушке. Туда, где девушка впервые ощутила под рукой колючую проплешину и неестественные, бугристые вмятины на месте марсианских антенн. Она почти ахнула от неожиданности и, не веря в происходящее, осторожно прижала ладонь к горячим шрамам. Мейс сцепил зубы и зажмурился, с силой изгоняя из себя то, что воспитывал и взращивал в себе годами: никогда и никому не открываться. Никки всем естеством чувствовала эту непростую внутреннюю борьбу и боялась его спугнуть.

Пальцы медленно и бережно прошлись по невырастающему ежику, неровной кромке округлых отверстий в черепе под горящей кожей, по обожженной и пылающей поверхности уродливо затянувшихся ран. Из груди Мейса вырвалось несдержанное и предупреждающее ворчание, но Никки обхватила ладонью его макушку и нежно ее огладила, пытаясь передать свое тепло и унять его боль легким массажем. Она прекрасно понимала, насколько важным и ценным для них двоих был этот момент его мимолетной искренности.

Но вот Мейс тряхнул головой и вынырнул из-под ее руки, с усилием поднимаясь с постели и сбрасывая со своего обнаженного тела край одеяла. Никки осталась сидеть, наблюдая за тем, как марсианин прошел к окну и распахнул темные шторы, впуская в спальню серый рассеянный свет дождливого полудня. Он вдохнул полной грудью свежий воздух из приоткрытой створки и медленно оглядел представший перед ним никогда не стихающий Чикаго.

– Что я-азизи хочет сегодня делать? – решительно произнес он, не оборачиваясь. – Я готов.

Никки с сожалением и теплотой вздохнула. Мейс явно храбрился после почти бессонной ночи от раскалывающейся головы и хотел поскорее сгладить мгновение своей слабости и открытости, все еще не до конца поняв, насколько был готов довериться. Поэтому девушка неторопливо поднялась и подошла к нему, становясь рядом и глядя туда, куда был устремлен взгляд синих глаз.

– Побудем сегодня дома? – тихо предложила она. – Мы так и не начали смотреть тот сериал, что нам посоветовали ребята. Поваляемся на диване. А на ужин закажем чего-нибудь из ресторана. Сегодня мне совершенно лень готовить.

Мейс облегченно выдохнул, благодарный за то, что Никки ничего не стала спрашивать или говорить о его внезапном искреннем порыве и поняла, что и он сам сегодня вряд ли хотел ступать за порог их квартиры. Легкая улыбка изогнула его морковные тонкие губы, и он скосил взгляд в сторону девушки.

– Ну, и где обещанные пончики?

Никки тоже улыбнулась и протянула ему домашний тонкий тавб.

– Через пять минут все будет, жду деспотичного мужчину на кухне!

***

Пустынные территории мухафазы Эль-Джауф, Йемен, четыре с половиной года назад

Боль. Невыносимая боль. До отупения, до скрипа зубов, до желания кататься угрем по жаркой земле. Пронзающая изогнутыми иглами, что ввинчивались в голову медленно крутящимися бурами и достигали пяток, проходя по каждому чертову нервному окончанию. Мыслей не было, мозг отказывался складывать слова или образы, все захлопнулось до одного единственного ощущения непрекращающейся боли, от которой хотелось сдохнуть. Удавить себя своими же руками, перекрыть кислород. У него хватило бы сил на это освобождение, но тело не слушалось.

Глаза больше не видели, уши не слышали, нос не чуял запахов, он извивался в полном вакууме, отрезанный от всего мира, словно его больше не существовало, и ощущал то единственное, что ему оставили. Физическую боль. Организм был до отказа накачан сильнейшими препаратами, которые удерживали его никчемный, не нужный ему самому дух в не принадлежащем ему больше теле. И если бы не они, сердце давно бы лопнуло, принеся ему только облегчение и смирение. Но он ничего не мог поделать. Только корчиться на горячей сухой земле и ждать, что победит: инъекции или боль.

Он горел в аду так долго, что забыл свое имя. Забыл кто он, откуда, почему вообще так мучилось его тело. Час за часом, вечность за вечностью в голове отключались воспоминания, ассоциации, понимание. И когда на краю сознания забрезжила надежда на то, что еще чуть-чуть, и свет, наконец, померкнет навсегда, постепенно боль стала отступать. Сперва она вытекла из конечностей, потом из позвоночника и напоследок схлопнулась до терпимо плещущего дискомфорта внутри головы.

Он ощутил неловкое сокращение мышц в одеревеневших кистях рук, почувствовал, как поджались к груди колени и дернулся хвост, распознал под головой жесткую колкую поверхность. Он услышал шуршание ветра и песков, почуял незнакомый воздух, пропитанный тяжелой, давящей на легкие влагой, провел кончиком опухшего языка по иссушенному нёбу и приоткрыл глаза. Болезненная муть во взгляде не давала разглядеть очертания окружающих предметов, но, кажется, это была бесцветно-бурая равнина с редкими пучками зелени, залитая нестерпимо ярким светом большого белого солнца. Он переместил взгляд вверх и бездумно уставился на насыщенно голубое небо, простиравшееся над ним до бескрайних далей. Он не узнавал это место. Он не знал этого мира. Он больше ничего не слышал и не чувствовал. Он не мог считать энергию. Он оглох. Он ослеп. Он ощущал себя в стерильном вакууме.

Назойливо пульсирующая боль в голове заставила напрячь сознание и выволочь на поверхность неоспоримый факт. Он больше не был марсианином. Он стал никем. О том, как и чем ему выдирали из головы антенны, мозг услужливо стер информацию. Потому что не было никакого смысла крутить на повторе эту непоправимую сцену. Он лишился самого важного органа чувств своей расы и теперь превратился в никчемную биомассу. Кто ты вообще?

Ты тот, кто однажды, испугавшись своей неправильной, низменной природы, попытался сбежать ото всех. Тот, кому разрешили вернуться, не спрашивая ни о чем. Тот, кому доверили важный винтик в цепочке противостояния врагу. Ты тот, кто все понимал и отплатил предательством, испугавшись за жизнь последнего родного существа и сочтя, что помогать такому, как ты, никто и никогда не станет. Развернулся к сородичам спиной и планомерно, много десятков дней шел к тому, чтобы воплотить придуманный врагом план. Тот, кто каждое утро смотрел в уже полуслепые глаза выжившего и не сдавшегося после плена храброго командира Тротла, видел там растущее доверие и гордость за твою самоотверженную службу в отряде под его началом и хладнокровно давил внутри себя любое возникающее чувство: сожаление, злость, отчаяние, зависть, безысходность и надежду. Потому что считал, что выхода не было.

Кто же ты? Ты тот, чья рука не дрогнула, когда ты впервые убил своего, забрав успевшую пропитаться теплой вязкой кровью депешу из нагрудного кармана. Ты тот, чей голос не подвел, пока ты зачитывал хмурящемуся и сосредоточенному командиру неверные координаты. Тот, чьи ноги уверенно несли тебя к месту схрона, пока тысячи твоих сородичей, не защищенных солдатами, один за другим падали, подкошенные транквилизаторами, и пока их до последнего не погрузили в недра плутаркианского челнока, чтобы переправить на вражескую планету на опыты. Тот, кого точно так же отволокли на Плутарк, привели на встречу с ненавистным жирдяем и бросили к твоим ногам серебристый хвост сестры с уже засохшей кровью. Тот, кто еще не верил, не понимал, что же сделал не так, пожертвовав всем.

Он предал своих. А враг наградил его смертью сестры и приказал отвести в лабораторию, где лишил его последнего – самого себя.

Так кто же ты, черт тебя подери???

Ты то, чем ты стал.

Мейс перекатился на спину и закрыл глаза. Теперь, когда в крови не осталось насильно поддерживающих организм препаратов, сдохнуть будет проще. Тело сильно ослабло, от жажды и палящего солнца сознание то и дело проваливалось в забытье. Жить он больше не хотел. Надо было только дождаться освобождения и поставить точку на этой неудавшейся и не заслужившей никакого прощения жизни.

В следующий раз, когда его мозг очнулся от мутного марева, сквозь сомкнутые веки солнечный свет больше не бил. До ушей долетели какие-то новые звуки, разорвавшие абсолютную тишину, и ему на миг показалось, что где-то совсем рядом зазвучал неразборчивый шепот. Что-то невероятно холодное и неприятное прикоснулось к его лбу, шее, рукам, заставив его хрипло выдохнуть. Похоже, он начал бредить, ибо услышал женский испуганный голос, пробормотавший какую-то нелепицу. Еще мгновение, и на его пересохшие губы потекла ледяная вода.

У него не было сил даже думать о том, что происходит. Горло рефлекторно сжалось, проглатывая желанную влагу против его воли. Еще и еще. И снова небытие. Тело невесомо поплыло в каком-то неизвестном направлении, и судя по болезненно прилившей к голове крови он больше не лежал в горизонтальном положении. Бессильный хрип вырвался из его груди. Оставьте, дайте сдохнуть, не мешайте тому, чего он желал больше всего на свете!

Но спасительная агония постепенно отступила. И к исходу третьего дня Мейс смог разлепить воспаленные глаза и отчетливо осознать, что все еще был жив и находился в полутемном помещении с небольшим, перекрытым какой-то завесой окном, земляным полом и распахнутым входом, через который просачивался вязкий вечерний воздух. Он повернул голову и понял, что лежал на тонкой циновке, укрытый какой-то пестрой тканью. Было невыносимо душно и жарко, и в иссушенный нос ударил запах собственной мокрой шерсти. Из одежды на себе он обнаружил лишь военные марсианские штаны.

Мейс попытался подняться, но ослабевшее тело почти не слушалось, и он смог лишь перевалиться на бок и протянуть руку к голове, где все еще клубилась зудящая волнообразная боль. К полному удивлению он обнаружил ее перемотанной тонкими и грубыми бинтами. Он уже хотел было сорвать с себя покрывало, как внезапно послышались легкие шаги, и какая-то почти бесформенная черная тень скользнула внутрь помещения, заставив его невольно отпрянуть и предупреждающе зарычать. Тень вскрикнула, и он отчетливо различил девичий голос, который залепетал что-то торопливое и совершенно непонятное.

Настойчивый призыв, и в проем шагнул мужчина, в руках которого была зажата трепещущая свеча, озарившая и помещение, и лицо инопланетянина. То, что таких существ Мейс никогда не видел ни на Марсе, ни на Плутарке, было совершенно очевидно. Гладкая бронзовая кожа, черная длинная шерсть на голове и вокруг рта, крошечные невзрачные уши, костлявое телосложение и низкий по сравнению с марсианами рост. На нем болталась какая-то светлая рубаха, а вокруг бедер был обернут длинный кусок цветастой ткани, почти до щиколотки скрывавший босые полулысые ноги. Та, что говорила женским голосом, при свете свечи оказалась полностью скрытой черным одеянием, словно ее замотали в сотню слоев, оставив лишь щелку для глаз.

Мужчина нахмурился и что-то спросил у Мейса. А потом снова. И судя по звучанию это было два разных языка. Но хоть убейте, ни один из них не был знаком марсианину. Поэтому он отрицательно покачал головой, надеясь на то, что на этой планете сей жест означал «нет». Тогда мужчина что-то сказал замотанной в черное девушке, и та поспешила в дальний угол, откуда извлекла дымящуюся пиалу с какой-то наваристой жидкостью. Шурша странным и громоздким одеянием, она осторожно приблизилась к Мейсу и опустилась на пол рядом с ним.

Все еще ожидая подвоха, он ощерился и отпрянул, но нос щекотнул живительный запах чего-то съедобного, который поднимался вместе с едва заметными струйками белого пара и растекался по помещению. О, бесы вселенной! Они что, предлагают ему поесть? Они притащили его сюда, перевязали, поили водой и ухаживали, а теперь собираются накормить??? Мейс в отчаянии завыл, ничуть не стесняясь присутствия рядом с собой чужаков с неизвестной планеты. Если бы только в его руках сейчас было хоть немного силы, он бы отшвырнул эту чертову пиалу к соседней стене и выхватил из-за пояса мужчины его кривой нож, чтобы вспороть им свои вены или перерезать себе горло. Зачем??? Зачем вы не дали сдохнуть, когда конец был так близок и желанен???

И он собрал остатки своих сил, чтобы хотя бы послать их всех к чертям, но злой взгляд уперся в узкую прорезь между черными слоями. Туда, где он различил два обеспокоенных, почти испуганных гагатовых глаза, обведенных таким же темным контуром. Они моргнули и наполнились незаслуженной соленой влагой.

========== Глава 4. Уверенность ==========

– И все-таки мне очень интересно, почему мы приехали именно сюда? – с любопытством спросила Никки, вылезая из своего небольшого джипа вслед за Мейсом, который поплотнее надвинул на глаза арафатку.

Парковки здесь не было, и она оставила машину прямо на обочине грунтовки, шедшей через разрозненный лес, перемежающийся рваными полянами. Сюда почти не долетал шум с 95-й Уэст стрит, да и шуметь было особо нечему: Чикаго-Ридж почти не шевелился в своей деревенской неспешности, несмотря на полдень понедельника. Как приятно, когда на него выпадает совместный выходной!

– Я-азизи очень нетерпелива, – усмехнулся Мейс, пристально оглядывая окрестности и убеждаясь, что вокруг не ходили праздные люди. – Мы здесь ради важного дела.

И, не заморачиваясь натягиванием на мохнатые ладони тонких перчаток, которые всегда использовал вне дома, чтобы скрыть терракотовую шерсть, подал ей знак следовать за ним в глубь зеленых насаждений. Никки заинтриговано хмыкнула и зашагала по сочной молодой траве, которая особенно стремительно потянулась к яркому весеннему солнцу в последнюю неделю. Дни становились все теплее, и, если так пойдет и дальше, можно будет, наконец, махнуть на пикник. Вроде как Чарли звала всех в Мерифилд на берегу Мичигана, где всегда было уединенно и спокойно, и особенно поздними вечерами марсианам удавалось побыть на пляже не скрываясь.

В общую компанию их приняли далеко не сразу. Ее давняя подруга и коллега по кафе «На Марсе» Мадлин относилась к Мейсу, кажется, теплее остальных, всегда задавая ему пару вопросов при встрече и передавая для него свои восточные вкусняшки из новинок меню. Да и Чарли, с которой огненный марсианин работал в автомастерской бок о бок вот уже полгода, воспринимала его, скорее, как ловкого и опытного товарища по ремонтному делу, чем того, чье прошлое было самым незавидным и противоречивым. А вот его сородичи первое время присматривались и вели себя весьма осторожно.

И лишь недавно Никки увидела, как Винни сам подошел к Мейсу в его обеденный перерыв, спустившись в мастерскую из дома, и рассказывал ему о какой-то технической приблуде на новой модели «сузуки», которую тестировал недавно. А ненадолго заскочивший в Чикаго братик Тротла – Теллур, который частенько появлялся на Земле в свете их общей с братом работы, нашел Мейса через Никки и спросил его, не хочет ли тот передать с ним что-нибудь для Ниоби на Марс. Мейс тогда, помнится, удивленно напрягся, впервые получив возможность сделать хоть что-то для своей вновь обретенной сестры, и к отъезду Теллура все же собрал какой-то сверток, куда Никки заглядывать не разрешил. Но судя по его мягкости, там были вещи для младенцев. Как-никак племянников ждали уже через пять месяцев.

А вот Тротл не раз заезжал к ним в гости один или с Мадлин и подолгу о чем-то беседовал с Мейсом на марсианском, пока девушки хлопотали на кухне, тем самым давая тому возможность не афишировать те темы, которые, скорее всего, затрагивали его прошлое. Его Мейс сторонился всеми способами, словно все то, что случилось с ним до Чикаго, было в абсолютно другой жизни, которую он не забывал ни на миг, но куда других не впускал. Лишь Тротл знал о нем всё после единственного и вынужденного ментального контакта еще там, на Марсе. И когда он смотрел на огненного марсианина, в его графитовых глазах уже не сквозило упреков или сомнений. Хотя о том, что виноват Мейс был именно перед ним, Никки хорошо знала.

– Это подойдет, – внезапно вырвал ее из размышлений голос Мейса, который остановился перед каким-то старым деревом в самой чаще и похлопал его иссушенный корявый ствол ладонью. – Ты готова учиться?

И он сдернул с носа край арафатки, освобождая лицо, и вопросительно посмотрел на девушку. Никки выжидательно приподняла брови, явно не понимая, что именно задумал Мейс на этот раз. Но тот расстегнул свою весеннюю куртку, надетую поверх черного тавба, и извлек из-за пояса подаренную ей джамбию, которая блеснула в прорывающихся сквозь листву солнечных бликах бирюзовой лазурью восточной инкрустации. Довольно хмыкнув на обрадованное лицо Никки, он протянул ей кинжал рукояткой вперед и с легким свистом стянул с клинка ножны.

– Я уж думала, ты забыл, – улыбнулась девушка, осторожно перехватывая нагретую телом Мейса обтекаемую рукоятку, обитую тонким железом с гладким растительным узором.

– Зачем бы я тогда дарил тебе джамбию? – фыркнул Мейс, презрительно выгибая уголки яшмовых губ. – Это не кухонный нож для хлеба. Это опасное оружие. И прежде чем ты хоть раз повесишь его на пояс, ты должна уметь им пользоваться.

Никки почувствовала, как по телу пробежал нетерпеливый адреналин. Она и раньше завороженно смотрела на червленую джамбию самого Мейса с широким клинком, наполированной деревянной рукоятью с высеченным арабским орнаментом и особенно изогнутыми ножнами, край которых так хорошо цеплялся за его кожаный ремень. И не раз задавалась вопросом: сколько раз этот кинжал спасал ему жизнь? Сколько раз отнимал чужие? Достался ли он ему в бою или был подарен другом? Или куплен на обычном йеменском базаре, выбранный наугад? И почему даже здесь, в спокойном Чикаго Мейс почти никогда не расставался с ним?

Между тем огненный марсианин зашел девушке за спину и левой рукой обхватил ее за талию, принуждая слегка развернуться и пригнуться в боевой стойке. Правая же легла на ее ладонь и заставила сильнее сжать рукоятку и поднять джамбию повыше. Клинок угрожающе смотрел вверх, целясь своим изогнутым острием вперед, туда, где сейчас стояло старое дерево. Еще один недовольный тычок сзади, и Никки выпрямила спину и расправила плечи.

– Если тебе надо смертельно ранить, держи джамбию именно так, – прозвучал его серьезный голос у ее уха. – Ударяй сверху и веди вниз со всей силой.

И он, удерживая ее руку в своей, замахнулся и полоснул острием кинжала по сухой коре, которая с хрустом разошлась на две половины, словно расстегнутая молния на куртке. Никки невольно выдохнула, зачарованно смотря на рассеченное дерево и понимая, что ее сил не хватило бы на такой удар.

Мейс тем временем перевернул джамбию клинком вниз и снова заставил ее крепко сжать рукоятку.

– Если враг нападает снизу, ты должна его заколоть четким ударом с замахом. Без сомнений и промедлений, – произнес он сосредоточенно, словно сам находился уже не здесь, в пригороде Чикаго, а где-то совсем далеко, в чужих краях, полных неприятелей.

Он вскинул ее руку, сделал выпад и вместе с ней всадил клинок в ствол дерева, куда тот зашел с тихим звоном и заставил Никки удивленно вскрикнуть. Вытащил он его почти без усилий, и вот уже джамбия снова в ее ладони, на этот раз клинком вверх.

– Но если враг слишком близко, – его горячий шепот защекотал ее ухо, заставляя невольно поежиться от той картины, которая ей представилась, – и у тебя нет никаких шансов нанести полноценный удар… Бей снизу, вспарывай внутренности, разрезай до тех пор, пока не удостоверишься, что в живых останешься только ты.

Он толкнул ее почти вплотную к дереву и четким ударом снизу вогнал клинок в кору, вскрывая ее и заставляя опасть на землю рваными хлопьями. А затем, отведя руку с опасным оружием в сторону, прижал девушку к дереву всем телом, сдавливая и зажимая так, что Никки уже не могла пошевелиться и лишь чувствовала его тяжелое дыхание на своей щеке. Левая рука огладила ее растрепавшиеся волосы и перехватила потянувшуюся было к нему ладонь.

– Никогда не теряй бдительности, я-азизи, – прошипел он, почти касаясь губами кромки уха. – Потому что однажды это может стоить тебе жизни. А теперь ты будешь тренироваться до тех пор, пока я не останусь доволен результатом. Ты должна уметь защитить себя, когда меня не будет рядом… А дальше я подумаю.