Текст книги "Второй шанс узнать себя"

Автор книги: Леди Ксандри

– По правде говоря, я не наблюдал за ним. А что он вас так заинтересовал? Этот лягушатник? – насмешливо поинтересовался профессор.

– Нет, просто случайно столкнулись с ним в электричке. И лягушатником я его не называла.

– Вы когда-нибудь пробовали лягушку? Говорят, их мясо похоже на куриное, – продолжал смеяться профессор. – Предлагаю посетить ресторан после просмотра третьего акта.

– Это свидание? – лукаво улыбнулась женщина, приглаживая футболку с чебурашкой.

– Ну что вы, в моем возрасте? Но если вы предпочтете мое общество обществу нашего великолепного дирижёра, я пойму.

– Вот еще, – вздернула нос Роксана, изображая оскорбление.

– Вот и решено.

В ресторане лягушек не подавалось, зато были другие восхитительные блюда. За ужином снова подняли тему оперы.

– Как хорошо, что все так закончилось. Сын вступился за отца, и их обоих простили, – проговорила, зевая, Роксана в ожидании десерта.

– Насколько вы здесь? Признаться, я давно не встречал такого приятного собеседника, как вы. Вы еще не посещали главную достопримечательность Парижа? Я могу вам многое о ней рассказать.

– Верю, – еще раз зевнула в кулак Роксана.

– Вам уже пора спать, – ласково прикоснулся к руке профессор.

– Дождемся десерта и пойдем, – не стала спорить женщина, понимая, что еще чуть-чуть, и уснет прямо тут за столиком.

– Excusez-moi.

Роксана повернулась на знакомый голос.

– Parmettez-moi de me presenter – Alain.

Гюстав повернулся к говорящему и сложил руки на груди.

– Сегодня, Оксаночка, я ваш личный переводчик, – заметил он, чуть хмурясь.

Дирижер застыл каменным изваянием в ожидании ответа.

– Ей тоже приятно познакомиться. Ее зовут… Вы же не замужем Оксаночка? – уточнил Гюстав и после кивка продолжил: – Мадмуазель Вронская.

Француз расплылся в улыбке и без приглашения сел на стул спиной к немцу.

– Наверно, я всё-таки соглашусь с вашей подругой, – пробурчал Гюстав, передвигая стул в обход стола, ближе к Роксане.

– Мне очень жаль за тот инцидент со шляпой. Если хотите я возмещу вам ущерб.

Гюстав перевел, не сводя прищуренных глаз с дирижера. Даже по голосу было слышно, что он отказывается от слов, сказанных несколько часов назад о культуре, сознании и самосознании. По отношении к одному человеку точно. Француз вел себя беспечно, размахивал руками, не сводя глаз с женщины, причем его взгляд блуждал в основном в области груди. При каждом его слове, его бородок так смешно поддергивался, что Роксана еле сдерживала смех.

– Ничего страшного, – вещал он, не обращая внимания на переводящего Гюстава. – Я сам виноват. Я несколько растерялся при виде такой прекрасной женщины и поэтому повел себя весьма некультурно.

– Ты и сейчас себя так ведешь, – прокомментировал под нос профессор.

«Боже мой, как быстро могут поменяться люди, – думала Роксана. Такой сдержанный и доброжелательный человек, как Гюстав, нахохлился и слегка постукивал ногой при переводе новых эпитетов в ее адрес. – Кажется, это и вправду было свидание», – смеялась она про себя, вслух однако ничем не выражая чувств.

Ален все больше распалялся, уже хватая руку женщины с просьбой погулять. Нервы профессора окончательно сдали. Он медленно встал, оттолкнул руку француза и поцеловал кисть Роксаны.

– Простите, Оксаночка, вынужден откланяться. Здесь я буду лишним. Надеюсь, наша прогулка к Эйфелевой башне состоится, – он еще раз поклонился и вышел, оставив женщину наедине со счастливым Аленом. Он, оказалось, неплохо говорил на английском и контакт был налажен.

Гуляли по ночному Парижу. В основном говорил Пипин – так его звали. Он рассказывал о тех местах, где выступал, что видел, в каких постановках участвовал. Из оркестровой ямы выглядело все по-другому; рассказывал о казусах на сцене.

– …Никогда не думал, что комики умеют так не смешно падать…

– …И его ткнули шпагой, грим потек, проморгаться не может, но говорит: «Я так зол, что не могу плакать»…

– …«Простите, сеньоры, я сегодня не полностью собрана», – говорит контратенор, показывая на сдутую грудь…

Роксана смеялась до слез. Как-то незаметно Пипин уже обнимал женщину, держа руку пониже спины. Да, он был несколько несуразным, больше похожий на молодого горного козла, со своими тонкими ножками и ручками, а особенно бородкой. Но в нем был свой шарм. Но больше, наверное, наглости.

– Мадмуазель Вронская, не соизволите меня пригласить к себе? – Они стояли возле входа в отель. – Я приготовлю вам восхитительный завтрак, который вы в своей России никогда не попробуете.

Намек был более чем очевиден.

– Мы, в своей России, – подчеркнула Роксана, – не приглашаем к себе в первый же день знакомства.

– Но это второй, – искренне возмутился француз, пытаясь незаметно пролезть между ней и дверным косяком.

– Вы представились только сегодня, – не согласилась Роксана и захлопнула перед французом дверь. Тот немного постоял, потом что-то пробурчал, вероятно, о коварности русских женщин, и ушел.

Из дневника:

«Сегодняшний день был полон событий. Познакомилась с разными, интересными людьми. Кажется, у меня наклевываются отношения с жителем города романтиков. Правда, он не очень романтичный, скорее, пошловатый. Наверно, я тоже соглашусь с Людмилой Леонидовной, не так уж она и не права, по крайне мере это применимо к этому французу точно».

Ночью Роксане снился Версаль во времена правления Людовика. Она была одета в ярко-красное платье с рюшами, на лице – черная маска. Русый парик был убран сложной прической. День маскарада. Ей кланялись как знатной особе, кавалеры выстроились в очередь, чтобы танцевать с ней. Но первым протиснулся месье Ален, он, почему-то был во фраке и в испорченном котелке, выглядевшем, как коровья лепешка. Был неуклюж в танце и все время наступал на ноги. А где-то сбоку постоянно звучало протяжное: «Лягуша-а-а-атник!» – голосом учителя.

Утром ее ожидал букет маленьких чайных роз на ресепшн. И маленькая записка: «Надеюсь, наша прогулка на Эйфелеву башню состоится, Оксаночка. Если вы согласны, позвоните по этому номеру телефона». Она уже потянулась к трубке, но ее отвлек колокольчик на двери.

Сначала появился он, букет из самых невообразимых цветов, половину из которых Роксана не знала, и уже после сам месье Ален. Вручив букет администратору, чтобы она поставила его в номере, Пипин поволок Роксану гулять. Несмотря на все возражения вроде: мне надо переодеться или поправить волосы.

За два дня они посетили все достопримечательности: Триумфальную арку на площади Шарля де Голля, университет Сорбонна, Нотр-Дам-де-Пари… Прогулялись по Елисейским Полям, целовались на Эйфелевой башне. Роксана чувствовала эйфорию, от того, что ее кто-то обнимает, говорит нежные слова, хоть пусть и на французском.

– Mon petite amie. Vous êtes la femme la plus séduisante[9]9
  Мой маленький друг. Вы самая обольстительная женщина (французкий)


[Закрыть].

Пипин любил читать ей стихи. Вообще, как-то сложилось, что говорил только он. Он не спрашивал о Роксане, не интересовался ее мыслями, не знал, как она живет, и даже, сколько ей лет. На любой вопрос, о том, что будет дальше, читал стихи с выражением, глядя куда-то в небо. Особенно любил декламировать «Букет», всегда ставя ударение на слово любить. Только смысл он вкладывал явно не тот, что Ронсар.

 
«…Le temps s'en va, le temps s'en va ma Dame,
Las! le temps non, mais nous nous en allons,
Et tôt serons étendus sous la lame,
Et des amours, desquelles nous parlons
Quand serons morts, n'en sera plus nouvelle:
Poue ce aimez-moi, cependant qu'êtes belle».
«…За камнем гробовым настанет тьма,
Бег времени, увы, – не остановишь.
Уйдет в небытие Любовь сама,
И новых слов уже не приготовишь.
Вот почему я умоляю Вас
Любить меня, пока Вы так прекрасны,
Пока не миновал Ваш звездный час,
Пока надежды в сердце не напрасны»[10]10
  Отрывок: Пьер де Ронсар. Сонет к Марии. «Букет». Перевод: Иванов В. Я.


[Закрыть].
 

О профессоре больше не было слышно. Но чайные розы еще радовали глаз. Через неделю нужно было уезжать, а что ее связывало с Пипином, Роксана, так и не поняла. Он каждый вечер просился к ней в номер, но, одолеваемая какими-то смутными сомнениями, женщина каждый раз отказывала. А когда начались критические дни и вовсе обрадовалась.

Каждое утро появлялся новый букет цветов. Ходили в рестораны, где каждый оплачивал за себя. Гуляли в садах. Ездили в провинцию дышать свежим воздухом. Один раз Роксана взяла с собой мольберт, но после неудачного наброска и презрительного хмыканья больше не показывала свои работы французу. Просто слушала. После рассказов о работе Пипин перешел к рассказам о себе. По его мнению выходило, что он самый лучший на земле и Роксане очень с ним повезло. Романтик, обладающий вкусом и шармом. А еще он якобы был очень силен, что весьма сомнительно при его телосложении, и умен. «И вообще, мама говорила»…

А вот мама – отдельная история. О ней он мог говорить часами. При близком с ним общении дирижер становился больше похожим на ребенка пубертатного периода, чем на зрелого мужчину.

Софи была оперной певицей и с самого рождения приучала сына к музыке. У них даже устраивались званые вечера, где Софи исполняла старые арии, а Пипин аккомпанировал на фортепьяно. Хотя он давно уже не жил с матерью, но званые вечера посещал до сих пор. Уважал ее, хотя и называл крайне истеричной натурой.

Пипин взялся учить Роксану французскому, морщась каждый раз при не правильном произношении. Но в целом изучение языка продвигалось неплохо.

– Сегодня я не могу быть с тобой. Софи устраивает вечер, я должен быть там, – важно надулся месье Ален, протягивая очередной букет из маленьких фиалок.

Женщина кивнула, соглашаясь. Сегодня на ней было платье из гипюра, легкое и воздушное, как и настроение. Они собирались посетить Долину Луар. Следующим утром Роксана уезжала в Италию, на родину учителя – отменять поездку она не стала. Это настоящая долина замков – когда еще ей удастся такое увидеть?

Так как месье Алена не было рядом, она со спокойной душой взяла с собой этюдник, не опасаясь его презрительного «фе».

Обойти весь Луар за день было невозможно, поэтому маршрут Роксана выбрала заранее. Главенствующее место в ее списке занимало посещение Королевского дворца Шамбор. Погода была спокойная: ни ветерка, небо чистое. Прогулка обещала стать очень приятной.

Замок Шамбор находился в шести километрах от самой Луары. Лучше всего он выглядел на закате, но и ранним утром смотрелся просто великолепно. Роксана пристроилась возле главного входа с этюдником, краем уха слушая экскурсовода. Сама она приехала, так называемым дикарём, но почему не послушать, если это бесплатно? Группа американцев расположилась возле нее, экскурсовод, парнишка лет шестнадцати, усыпанный подростковыми прыщами, горделиво расхаживал перед ними, будто хозяин этих владений.

– Королевский дворец Шамбор был построен великим архитектором Леонардо да Винчи в 1547 году.

– Леонардо да Винчи умер в 1519 г., – перебила его сухопарая дама. Она была в платье простого покроя и в босоножках. И, в отличие от переговаривающихся и фотографирующих все в округе соотечественников, внимательно слушала экскурсовода.

Не смутившись, парнишка поправился:

– Замок Шамбор был построен по проектам великого архитектора Леонардо да Винчи, который умер за несколько месяцев до начала строительства в 1519 году.

Дама согласно закивала. Процессия двинулась дальше.

– Я снова встретил вас, – послышалось за спиной.

Роксана повернулась, оторвавшись от эскиза.

– Здравствуйте, Гюстав.

Он встал рядом, держа руки за спиной.

– Вы так мне и не позвонили, – старичок неодобрительно покачал головой. – Неужели вам жалко полчаса для такого старика, как я, – он взмахнул рукой, отметая возражения. – Не думайте, я не набиваюсь в кавалеры, у меня жена и уже пошли внуки, – профессор вздохнул. – Мне нравились наши беседы, по возращении в Германию, таких уже не будет. Не подумайте, я не жалуюсь, просто моя семья совсем не интересуются искусством, вот я, так сказать, и выбираюсь иногда один погулять.

– Я бы очень хотела с вами пообщаться, – искренне ответила женщина. – Но у меня совершенно не было времени.

– Но сейчас у вас оно есть?

– Сейчас – да.

Они разговаривали до самого заката. Обсуждали живопись, театр. Он давал очень дельные советы по поводу наложения света и теней на пейзаже. Картина оживала, в ней появилось что-то давно забытое – душа.

– Без вас я бы не справилась, – искренне поблагодарила Роксана профессора. – Боюсь, потом у меня снова перестанет получаться.

– Получится, – уверенно сказал Гюстав, помогая собрать вещи. – Главное: не переставать верить в свои силы.

– Вы так похожи на моего учителя. Если я вас, конечно, не обидела этим сравнением.

– Что вы. Как говорят на Востоке, учитель приходит тогда, когда готов ученик.

На просторах Италии
Фонтан и радуга

Провожать пришли оба. Гюстав еще на неделю задерживался во Франции, а потом возвращался к себе домой, в Нюрнберг. Они обменялись контактами. А Месье Ален неприятно поразил: привел с собой девушку, которую представил своей невестой – помолвка состоялась вчера на званом вечере. К большому облегчению, Роксана не испытывала сильных чувств к французу, но неприятный осадок остался. Немного расстраивало и то, что девушка была до безобразия красива. Оставалась загадкой, зачем Пипину нужны были все эти ухаживания.

И все же Роксана уезжала с легким сердцем, она получила все, что хотела от этой страны. Она получила себя.

Армандо Сайрус часто и подолгу рассказывал про Италию. Он очень любил свою страну, но по каким-то причинам вернуться туда не мог. И даже имя, под которым его знали все именитые художники, было не его. Что было самой большое его скорбью, от которой он спасался только искусством. Армандо Сайрус писал пейзажи своей родины. Какие же это были солнечные картины: красивые места, счастливые люди, написанные по памяти с бесконечной любовью к своей земле.

Роксана начала свое путешествие по Италии не с просмотра таких великих достопримечательностей, как Пизанская башня, Колизей, Миланский собор… А с простого спального района Генуи, где остался жить племянник Сайруса – Диего. Узкие улицы были заполнены припаркованными машинами и скутерами. На обвитых растениями балконах висело, просушиваясь, белье.

Людей на дорогах попадалось не очень много. Держа планшет с путеводителем в руке, Роксана осторожно оглядывалась. Она только сейчас сообразила, что без знания итальянского у нее не получится пообщаться с Диего. А если подумать еще, был ли смысл навязывать себя родственнику человека, с которым они поссорились пятнадцать лет назад?

До подъезда оставалось десяток метров. Она уже была готова повернуть назад, но с балкона ее окликнули. Подняв голову, Роксана увидела смуглого мужчину с волнистыми волосами до плеч. Он яростно жестикулировал и очень быстро говорил. Она помахала и на трех языках, русском, английском и французском сказала:

– Я не понимаю!

Мужчина перестал махать руками и знаком показал: жди. Роксане казалось странным такое поведение. Чужая страна, чужой менталитет. Мало ли чего он там махал, может, не за ту принял. Женщина потихоньку стала отступать, повернувшись, уже хотела бежать, но ее снова окликнули. Кляня себя за любопытство, Роксана повернулась лицом к мужчине. Молодой, моложе ее лет на шесть, симпатичный, и лицо вроде бы смутно знакомое.

Мужчина также с интересом ее разглядывал. Потом засунул руку за пазуху…

Сердце упало. Надо было бежать сразу. Ее убьют, и даже плакать никто не будет – некому. Просто заголовок в некрологе: «Восемнадцатого июля был найден труп русской туристки на улицах Генуи». И это если повезет, вполне возможно, что даже трупа не найдут… Все эти мысли пронеслись в голове Роксаны, пока парень не вынул из-за пазухи свернутое полотно.

Это был ее портрет, одна из первых работ, подаренная учителю для небольшой выставки.

– Диего? – еще сомневаясь, спросила женщина, вытирая пот со лба.

Он молча кивнул, пряча портрет обратно, повернулся и пошел к подъезду, оставив Роксану в замешательстве. Уже возле самого подъезда сделал приглашающий жест, чтобы та следовала за ним. Еле передвигая не слушающимися ногами, она так и сделала.

Квартира была маленькой, даже очень. Все свободное место занимали шкафы, вещи, тумбочки. Половину вещей уже давно следовало бы выкинуть. Но их хранили, на них не было пыли, а значит, были дороги хозяину. Современная мебель перемежалась со старинной. На полках лежали свернутые холсты. Квартира смотрелась нелепо и необжито. Но хозяин в ней чувствовал себя уверенно.

Пройдя на кухню, он предложил Роксане свободное место в углу, сам, расположившись напротив, вытянул ноги и внимательно ее изучал, не произнося ни слова. Женщине стало очень неловко, и, чтобы как-то развеять эту гнетущую тишину, она заговорила:

– Вы Диего? Племянник Армандо Сайруса?

Ответа пришлось ждать долго, целую выкуренную сигарету и пару вздохов после.

– Я плохо говорю по-русски, – сразу предупредил он с жесточайшим акцентом. – Меня зовут Диего, а тебя Роксана. Его звали Жан. Он говорил о тебе и слал твой портрет. Гордился. Считал, ты займёшь его место после. Но ты не заняла. Сбежала. Далеко. Не смог найти. Он обиделся. Сказал мне, что ты все равно придешь к этому. Но другим путем. Сложно… – он пощелкал пальцами возле уха, вспоминая слова – Он считал, ты найдешь меня. Он был прав. Просил помочь. Разобраться. Глупой девчонке с ее жизненными ценностями, – это явно была цитата, ее он сказал без акцента, и широко улыбаясь.

Роксана проглотила оскорбление и очень тихо спросила:

– Как ты мне собираешься помочь?

Диего не умел рисовать совершенно, в своей жизни он занимался продажей машин и накоплением разного барахла у себя в квартире без дальнейшего использования. Он недавно переехал от своих родителей, о которых Сайрус не упоминал ни слова.

– Они не любят рассказывать. Поссорились. Дядя признал меня, а с сестрой не общаться. Совсем. Мама говорит, что гордый. Я думаю, она тоже гордая и глупая. Дядя хороший и мама. Зря ссорились. Теперь дядя умер. Некому мириться, – эту грустную историю он поведал с неизменной улыбкой на лице. Диего вообще не умел печалиться. Но умел злиться и раздражаться, в такие моменты его руки были как мельницы, а мимика очень живой. Но он был отходчив и мог продолжать говорить дальше с улыбкой, как будто кто-то другой только что изображал ветряную мельницу. Главное, что раздражало его, это когда Роксана пыталась учить его русскому языку. Нет, он знал, что говорит на нем крайне плохо, и даже сам просил научить, но терпения у него не хватало. И так проявлялось во всем: Диего готовил, не дожарив или не доварив, гладил брюки, оставляя наполовину измятыми. Его скопления барахла долгие годы ждали реставрации или переделки. Женщина не понимала, как такой нетерпеливый человек может ей помочь. Он мог медлить только в разговоре, растягивая слова специально, чтобы помучить собеседника, делал из почти каждой фразы ненужную тайну. «Таким людям, лучше идти в политики», – который раз думала Роксана, ожидая ответа на простой вопрос: «Куда мы сегодня едем?»

– Наверно, тебе стоит узнать Италию лучше. Моя страна очень солнечная. Io amo l'Italia, – жестикулировал он. – Ты непременно в нее влюбиться!

После нескольких затяжек сигареты он всё-таки ответил на вопрос:

– Ты будешь рисовать Сицилию.

Паром «Генуя – Палермо». Восемнадцать часов пути. Довольно нелегкое путешествие, вздохнула Роксана. Спорить с Диего о том, что сначала бы посмотреть материк, было бесполезно. В своих идеях племянник учителя был очень настойчив и непримирим, чего нельзя было сказать об их исполнении: на просмотр Сицилии он отвел неделю, написал ей целое расписание, что и когда она должна рисовать.

Список лежал перед глазами. Названия мест Диего писал исключительно на итальянском, видимо, желая таинственности и загадочности. Но «Гугл» работал даже здесь, и Роксана внесла свои поправки в текст.

«Piazza Marina», а рядом перевод красивым размашистым подчерком: «Морская площадь». Ниже корявым подчерком Диего: «Рисовать утром. Когда солнечные лучи отражаются от фонтанов, делая радугу. А на листьях блестит роса». Или: «Этна. Рисовать вечером. Когда небо окрашивается цветами, а гора еще видна. Когда Диего купается и наслаждается жизнью».

Подобных предложений в списке хватало. Диего не забыл себя, собираясь провести отпуск на полную катушку. Стало понятно, почему именно Сицилия – солнечный остров, пляж, где много девушек в купальниках, при виде которых можно пускать слюни и кричать «брависсимо», пока Роксана где-то вдалеке занята пейзажами. А что, удобно: и сам отдохнул, и обещание, любимому дядя данное, выполнил.

Роксана злилась, сама не понимая почему. Ей казалось, что ей должны помогать, постоянно следуя за ней как тень. Поправляя и направляя. Казалось. Она чувствовала себя как рыба, выброшенная на берег. Но, в конце концов, она не начинающая художница. Все это уже было, и первые мазки, и страх, что ее работа ничего не стоит, и выход в свободное плавание. Так что ей мешает сейчас? Диего не художник, он все равно не сможет сильно помочь. Что мог, он уже сделал. Остальное дело за ней.