Текст книги "Дао де Дзин"

Автор книги: Ле-цзы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Царь My прожил на Небесах, как ему казалось, двадцать или тридцать лет и ни разу не вспомнил о своем земном царстве. Тут кудесник снова пригласил его на прогулку, и они пришли в такое место, где вверху они не видели солнца и луны, а внизу не видели рек и морей. От яркого света и черных теней у царя рябило в глазах, и он не мог ничего видеть; звуки расплывались в многоголосом эхе, и' царь не мог ничего слышать. Все органы его тела и все чувства в нем перемешались, мысли неслись куда-то без удержу, разум померк. Тут он стал просить кудесника вернуться обратно. Кудесник толкнул его, и он полетел куда-то в пустоту.

Очнулся он в своем дворце, а его слуги стояли рядом в ожидании приказаний. Он посмотрел вокруг: вино в чарке еще не остыло, мясо на столе еще не высохло. Когда царь спросил слуг, где он был, те ответили: "Вы только сидели на месте, поглощенный чем-то".

С тех пор царь My был сам не свой и оправился лишь спустя три месяца. Он опять спросил кудесника о том, что произошло с ним, и тот ответил:

– Вы, ваше величество, были со мной, в странствиях духа. Для чего вам странствовать телом? Разве должно место, где вы побывали, отличаться у вашего собственного дворца? Должно ли место вашей прогулки отличаться от вашего собственного парка? Вы покойны, когда вокруг вас ничего не меняется, и волнуетесь, когда происходит нечто неожиданное и мимолетное. Но можно ли предугадать, насколько мир вокруг нас может измениться и стать другим?

Царь был очень доволен. Он забросил государственные дела. Перестал видеться со своими советниками и танцовщицами и весь отдался мечтам о дальних странствиях. Он велел запрячь восемь лучших лошадей в две колесницы – по четыре на каждую. В царскую колесницу в середину впрягли Цветущую Рыжую и Зеленое Ухо, а по краям – Рыжую Быстроногую и Белое Подношение. Колесничим был Цзао-фу, а его помощником – Тайбин. Во вторую колесницу в середину впрягли Высокую Буланую и Рвущуюся Вперед, а пристяжными – Резвую Вороную и Дитя Гор. Колесничим был Бо Яо, а его помощником – Бэнь Жун.

Они промчались тысячу ли и прибыли в земли племени Цзюйсоу. Жители той страны поднесли царю My кровь белого лебедя для питья, молоко коровы и кобылицы для мытья ног. То же они сделали и для колесничих и их помощников. Потом они отправились дальше и остановились на ночлег у подножия горы Куньлунь, к северу от Красной Реки. На следующий день они взобрались на гору Куньлунь, чтобы посмотреть на дворец Желтого Владыки, и насыпали холм, чтобы оставить память грядущим поколениям.

Затем он пришел погостить к Матери-Царице Запада [27] и пировал с ней над Озером Белой Яшмы. Мать-Царица Запада пела царю, а он пел ей, но слова его песни были печальны. Видя, как солнце, проделав свой дневной путь в десять тысяч ли, заходит за западную гору Янь, он сказал со вздохом:

– Увы! Я, будучи царем, презрел благочестие ради удовольствий. Разве не осудят меня за это грядущие поколения?

Как можно назвать царя My божественным человеком! Он смог сполна насладиться своей жизнью, но все же он умер, не дожив и до ста лет. Люди полагали, что он "вознесся на небеса".

Лао Чэн-цзы учился волшебству у учителя Инь Вэня, который за три года не сказал ему ни слова. Лао Чэн-цзы пришел к учителю с извинениями и стал просить у него разрешения отбыть домой.

Учитель Инь Вэнь пригласил его в свой дом, запер двери и заговорил с ним:

– Когда-то Лао-цзы, отправляясь на Запад, обернулся и сказал мне: "Все, хранящее в себе силу жизни, все, имеющее облик, – это призрак. Все, что произведено на свет превращениями и получает свой образ от сил Инь и Ян, рождается и умирает. А изменять формы вещей благодаря знанию чисел и перемен зовется превращениями призраков". Искусство творца вещей измерить невозможно, достижения его глубоки, так что трудно постичь его работу и угадать, чем завершится она. Искусство волшебника, изменяющего облик вещей, легко увидеть, но достижения его поверхностны, а потому работа его заканчивается, едва начавшись. Только когда ты поймешь, что достижения волшебства не отличаются от череды рождений и смертей, я смог бы обучать тебя своему искусству. И ты, и я – только призраки. Чему же тут учиться?

Лао Чэн-цзы вернулся домой и стал размышлять над словами учителя Инь Вэня. Проведя в размышлениях три месяца, он уже мог по своей воле появляться и исчезать, менять местами времена года, вызывать грозу зимой, творить лед летом, летающее делать ползающим, а ползающее – летающим. Но он за всю жизнь никому не раскрыл секрета своего искусства, и последующие поколения так и не смогли перенять его.

Ле-цзы сказал:

– Мудрецы, умевшие поддерживать порядок в Поднебесном мире, применяли свое учение тайно, внешние же их деяния не отличались от деяний других людей. Доблести Пяти Владык и достижения Трех Царей не были необходимы вследствие их необыкновенной мудрости и мужества. Порой они достигали цели благодаря своему благотворному влиянию – кто может измерить его?

Существует восемь доказательств того, бодрствуем ли мы, и шесть способов подтвердить, не спим ли мы. Каковы эти восемь доказательств? Первое – событие, второе – действие, третье – приобретение, четвертое – потеря, пятое – печаль, шестое – радость, седьмое – рождение, восьмое – смерть. Эти восемь предъявляются нам, когда наше тело входит в соприкосновение с чем-либо. Что же такое шесть подтверждений? Первое – обычный сон, второе -тревожный сон, третье – сон, вызванный мыслями, четвертое – сон, вызванный памятью, пятое – радостный сон, шестое – страшный сон. "Эти шесть выявляются, когда дух входит в соприкосновение с чем-либо. Те, кто не понимают, отчего происходят их чувства, не догадываются о причинах событий в их жизни. А те, кто понимают, знают причины всех событий. А кто знает причины событий, никогда не будет в недоумении.

Жизненная сила в нашем теле, растекаясь или скапливаясь, возрастая или ослабевая, всегда связана с Небом и Землей и откликается различным родам вещей. Когда в вас сильно начало Инь, то вам снится, что вы плывете в пучине вод. Когда усиливается начало Ян, вам снится, что вы идете через большой огонь. Когда Инь и Ян равно сильны, вам снится, что вы убиваете или спасаете жизнь. Если днем переесть, то ночью увидишь во сне, что даришь кому-то подарки, а если днем голодать, то ночью приснится, что подарки подносят тебе. Если страдать от головокружения, то во сне увидишь, что паришь в воздухе. Если на душе тяжело, тогда тебе приснится, что ты тонешь в воде. Когда во сне нечаянно ляжешь на свой пояс, то приснится змея. А если во сне тебя клюнет птица, приснится полет. Когда станет темно, снится огонь. Когда хвораешь, снится еда. После пирушки одолевает печаль, после пения и танцев – плачешь.

Ле-цзы сказал:

– Воспринятое духом – это то, что случается во сне. Воспринятое телом – это то, что происходит наяву. Поэтому то, о чем мы думаем днем, ночью мы видим во сне: так встречаются тело и дух. Вот почему, когда дух сосредоточен, мысли и сновидения сами собой рассеиваются. Скоротечные превращения всего сущего не могут объяснить те, кто доверяются только пережитому наяву, и их не могут понять те, кто доверяют только увиденному во сне. Нет, не напрасно было сказано, что настоящие люди древности забывали о себе наяву и не видели снов, когда спали!

На самом юге западного предела Земли есть страна, и где пролегают ее границы – неведомо. Зовется она Гуман. Силы Инь и Ян там не соединяются, поэтому там нет различия между холодом и жарой. Там не светят ни солнце, ни луна, и поэтому там нет различия между ночью и днем. Люди там не едят пищи и не носят одежды, но все время спят, просыпаясь лишь раз в пятьдесят дней. Они считают действительным то, что видят во сне, и не верят тому, что видят наяву.

Страна, отстоящая на равные расстояния от всех четырех морей, зовется Срединным царством. Она простирается на юг и север от Желтой Реки и на восток и запад от горы Тайшань более чем на десять тысяч ли. Силы Инь и Ян пребывают в ней в согласии, поэтому жара и холод равномерно сменяют друг друга. Тьма и свет в ней разделяются поровну, поэтому дни и ночи сменяют друг друга. Среди ее жителей есть и умные, и глупые. Все существа Земли здесь живут и плодятся, и имеются в наличии все искусства и таланты. Чтобы надзирать за ними, есть правители и чиновники, чтобы поддерживать их в жизни, есть обычаи и законы. Слова и деяния их невозможно ни пересказать, ни сосчитать. Они спят и бодрствуют поровну, и они считают, что происходящее с ними наяву истинно, а происходящее во сне – неистинно.

На самом севере восточного предела Земли есть страна, которая зовется Фуло. Там всегда жарко из-за избытка света солнца и луны, там не произрастают лучшие злаки. Тамошние жители питаются кореньями и плодами и не умеют готовить пищу на огне. От природы они грубые и жестокие, сильные притесняют слабых. Они чтут лишь победителей и не признают справедливости. Они много бегают и редко отдыхают, всегда бодрствуют и никогда не спят.

Инь в царстве Чжоу управлял большим хозяйством. Его слуги, спешившие выполнить каждое его приказание, трудились от зари до зари. Был среди них старый, выбившийся из сил слуга, которому приходилось трудиться сверх меры. Утром он со стоном шел на работу, вечером, вконец утомившись, крепко засыпал. Погрузившись же в сон, он каждый раз видел себя правителем царства, вершащим дела государства, повелевающим народом. Он развлекался как хотел, проводя время в пирах и прогулках, глядя на празднества и представления. Его радости не было предела. Когда же он пробуждался, то снова видел себя жалким прислужником.

Когда кто-нибудь выражал ему сочувствие, видя, как он мучается, слуга отвечал:

– Жизнь человека длится сотню лет, и это время делится на дни и ночи. Днем я простой слуга и жизнь моя тяжела, зато по ночам я живу как царь. На что же мне жаловаться?

А владелец хозяйства Инь был вечно занят хлопотами. В заботах о дарованном предками наследстве он истощал силы тела и души. И каждую ночь, заснув, он видел себя во сне рабом, которого подгоняют, дают самую грязную работу, ругают и бьют. Он бредил и стонал во сне и лишь с приходом дня находил отдохновение. Опечаленный этим, Инь попросил совета у друга, и тот сказал ему:

– Имея столь высокий титул и такое богатое наследство, вы намного превосходите остальных. Когда вы видите себя во сне рабом, которого заставляют без отдыха трудиться, то это судьба воздает вам то, чего вы лишены. Разве можно иметь все сразу и во сне, и наяву?

Услышав совет друга, Инь перестал перегружать работой своих слуг и сократил свои хлопоты. С тех пор он почувствовал облегчение.

В царстве Чжэн жил человек, который однажды пошел в лес за хворостом и наткнулся на испуганного оленя. Он ударил оленя и убил его наповал. Опасаясь, что кто-нибудь это заметит, он спрятал оленя во рву и прикрыл его хворостом. Но от радости он даже забыл, где спрятал добычу, и решил, что все это случилось с ним во сне.

По дороге он сам себе рассказывал вслух про то, что с ним случилось. Слова его услышал некий прохожий, который пошел в указанное им место и обнаружил оленя. Когда этот прохожий пришел домой, он сказал жене:

– Какой-то дровосек во сне убил оленя, но забыл, где спрятал его, а я этого оленя нашел. Поистине тот человек видел вещий сон!

– А может, это тебе приснилось, что тот дровосек убил оленя? -возразила жена, – Откуда тут взяться дровосеку? Поскольку ты сам нашел оленя, то не лучше ли сказать, что это ты видел вещий сон?

– К чему разбираться, кому приснился этот сон? Главное, что я добыл оленя!

Дровосек тем временем вернулся домой, но никак не мог смириться с мыслью, что потерял убитого им оленя. В ту же ночь он увидел во сне и место, где он спрятал оленя, и человека, который забрал его. На следующее утро, руководствуясь своим сном, он разыскал того человека, а потом пошел к судье, требуя, чтобы ему возвратили оленя. Его отвели к главе судебного ведомства, который рассудил так:

– Если ты действительно поймал оленя, тогда ты напрасно называешь это сном. А если ты убил оленя во сне, то нельзя говорить, что это было в действительности. Тот человек на самом деле взял твоего оленя, однако ж оспаривает твое право владеть им. Его жена тоже говорит, что он во сне увидел чужого оленя, однако не желает признавать того, кто этого оленя убил. Я же могу сказать только, что в наличии имеется олень. Предлагаю вам разделить его между собою.

Об этом деле доложили правителю Чжэн, и тот сказал:

– Увы! Уж не собирается ли главный судья разделить оленя во сне?

Спросили мнение первого советника, и тот сказал:

– Я не способен понять, где тут сон, а где явь. Если вы хотите отделить в этой истории сон от яви, то вам придется позвать самого Желтого Владыку с Конфуцием. Но коль скоро ни Желтого Владыки, ни Конфуция уже нет в мире, кто же сможет разобраться в этом деле? А посему лучше согласиться с решением главного судьи.

В зрелом возрасте Хуа-цзы из Янли в царстве Сун лишился памяти. Получив подарок утром, он к вечеру забывал о нем; вручал подарок вечером, а утром уже не помнил о нем. На улице он забывал идти, дома забывал сесть. Сегодня он не помнил, что случилось с ним вчера, а на следующий день забывал, что было сегодня. Родные очень переживали за него и пригласили гадателя, который погадал на панцире черепахи, но не дал ответа о судьбе Хуа-цзы. Тогда домашние пригласили колдуна, который прочел заклинания, но ничего не добился. Пригласили знатока ритуалов, который совершил торжественный обряд жертвоприношения, но и это не помогло. Пригласили доктора, но и тот оказался бессилен. Был там некий конфуцианский ученый из царства Лу, который утверждал, что сможет исцелить Хуа-цзы. Семья Хуа-цзы обещала ему в случае успеха отдать половину своего состояния. Конфуцианец сказал им:

– Этот недуг, конечно, нельзя разгадать по линиям на черепашьем панцире, или прогнать заклинаниями, или смягчить жертвоприношениями, или же исцелить снадобьями и иглами. Я попробую воздействовать на его сознание, изменить его мысли. Есть большая вероятность, что я его вылечу.

Тут конфуцианец раздел Хуа-цзы донага, и тот стал искать одежду; заставил Хуа-цзы голодать – и тот стал искать еду; завел его в темноту – и тот стал искать свет. Конфуцианец был очень доволен и сказал сыновьям Хуа-цзы:

– Болезнь можно вылечить. Но мое искусство передается тайно из поколения в поколение, открывать его посторонним запрещено. Я попрошу всех удалиться из комнаты больного, а сам останусь наедине с ним на семь дней.

Все повиновались, и никто не увидел, что делал тот конфуцианец. Однако же болезнь, державшаяся многие годы, отступила за одно утро.

Но, очнувшись, Хуа-цзы впал в ярость. Он порвал с женой, подверг наказанию сыновей и с копьем в руках прогнал конфуцианского ученого. Его схватили и стали допытываться, почему он так осерчал.

– Раньше, когда я ничего не помнил, я не чувствовал никаких стеснений, – ответил Хуа-цзы. – Я даже не ведал, существует ли небо или земля. А теперь я вдруг пришел в сознание, и сразу же мысли об утратах и приобретениях, радостях и печалях, любви и ненависти за двадцать или тридцать лет моей жизни опутали меня, словно клубок нитей. Неужто я не смогу больше хотя бы на миг забыться?

Услышав об этой истории, Цзы-Гун немало подивился и поведал о ней Конфуцию.

– Тебе этого не понять, – ответил Конфуций, повернулся к Янь Юаню и велел ему записать рассказанное Цзы-Гуном.

У главы семейства Пан в царстве Цинь был сын, который в детстве выделялся недюжинным умом, а возмужав, лишался рассудка: пение он принимал за плач, белое считал черным, благоухание – зловонием, сладость – горечью, а дурной поступок – добрым делом. О чем бы он ни думал, он все понимал наоборот, будь то небо или земля, четыре стороны света, вода или огонь, жара или холод. Некий человек по фамилии Ян посоветовал его отцу:

– Почему бы вам не обратиться за помощью к благородным мужам в царстве Лу [28]? Среди них немало людей искусных и умелых. Возможно, они смогут вылечить вашего сына.

Отец безумного направился в Лу, но, проходя через Чэнь, встретил Лао-цзы и рассказал ему о болезни сына.

– Откуда ты знаешь, что твой сын ненормальный? – спросил его Лао-цзы. – Ведь нынче все в Поднебесном мире заблуждаются относительно того, что истинно, а что ложно, что полезно, а что вредно. Поскольку так много людей страдают этой болезнью, никто и не замечает, что все они больны. Безумия одного человека недостаточно для того, чтобы изменилась вся семья; безумия одной семьи недостаточно для того, чтобы изменилась вся деревня; безумия одной деревни недостаточно для того, чтобы изменилось все царство; безумия одного царства недостаточно для того, чтобы изменился весь мир. Но если целый мир обезумел, то как может безумие изменить его? Если бы все в мире были такие, как твой сын, то безумным считали бы не его, а тебя. Кто властен судить о радостях и печалях, звуках и цветах, запахах и вкусах, правде и неправде? Я даже не уверен, что мои слова не безумны, а уж речи благородных мужей из Лу – самые безумные в мире. Лучше тебе вернуться домой, чем тратить понапрасну деньги на лечение!

Однажды жил человек, который родился в Янь, а вырос в Чу [29]. На старости лет решил он вернуться на родину.

Когда он проходил через царство Цзинь, его спутник решил подшутить над ним и, показав на стену цзиньской столицы, сказал: "Вот столица Янь". Тут янец принял торжественный вид.

Вошли они в город, и спутник яньца, указав на алтарь Земли, сказал: "Вот алтарь твоей общины". И янец растроганно вздохнул.

Потом спутник указал на какой-то дом и сказал: "Вот дом твоего отца". И у яньца из глаз брызнули слезы. А потом ему показали могилу и сказали: "Вот могила твоих родителей". И тут янец разрыдался.

Попутчик его не смог удержаться от смеха и сказал ему:

– Я просто дурачил тебя. Ведь мы – в столице Цзинь.

Янец чуть не сгорел от стыда. А когда он и в самом деле пришел в столицу Янь, увидел алтарь своей общины, отчий дом и могилы предков, то уже не был так взволнован.

Глава IV. КОНФУЦИЙ [30]

Конфуций жил в праздности [31]. Цзы-Гун вошел к нему, чтобы прислуживать. Конфуций выглядел озабоченным. Цзы-Гун не посмел задать ему вопрос, вышел и сообщил о том, что видел, Янь Юаню.

Тут Янь Юань запел, подыгрывая себе на лютне. Конфуций услышал его пение и, как и надеялся Янь Юань, пригласил к себе.

– Чему ты радуешься в такое время? – спросил Конфуций.

– А почему учитель так озабочен?

– Прежде скажи мне о себе.

– Учитель, я слышал, как вы говорили: "Радуйтесь Небу, знайте свою судьбу, и вы не будете ведать печали". Вот я и радуюсь.

Конфуций изменился в лице, помолчал и сказал:

– Я говорил так? Ты плохо понял меня. Я сказал это только по случаю. А теперь я поправлю себя. Ты слышал только, что не ведает печали тот, кто радуется Небу и знает судьбу, но еще не слышал о том, сколь велика печаль того, кто радуется Небу и знает судьбу. Я расскажу тебе об этом без утайки.

Совершенствоваться самому, не думая о том, прославишь ли ты себя своим подвигом или нет, и сознавая, что прошлое и будущее не зависят от твоих усилий, – вот что значит "не ведать печали, радуясь Небу и зная судьбу". Но прежде, когда я приводил в порядок "Песни" и "Предания", я хотел снова водворить благоденствие в Поднебесном мире и оставить его в наследство будущим поколениям. Я делал это не для того, чтобы совершенствовать себя или помочь только своему родному царству Лу. Однако же сановники Лу с каждым днем отбирали все больше власти у государя, нравы неуклонно портились, добрые чувства в людях все более ослабевали. Если мой Путь не проходит даже в одном царстве и при моей жизни, то что же говорить о всем мире и о грядущих временах? Так я впервые понял, что "Песни" и "Предания", ритуалы и музыка не помогают водворить благой порядок, однако не знал, чем можно их заменить. Вот о чем должен печалиться человек, который радуется Небу и знает судьбу.

И все же я понял, где истина. Эти "радость" и "знание" – не те радость и знание, о которых говорили древние. Радоваться без повода и знать без умысла – вот подлинная радость и подлинное знание. И тогда не будет ничего, что бы тебя не радовало, чего бы ты не знал, чего бы не свершил. К чему отбрасывать "Песни" и "Предания", ритуалы и музыку? Зачем искать что-то им на замену?

Янь Юань повернулся лицом к северу, поклонился и сказал:

– Я тоже это постиг.

Он вышел и рассказал Цзы-Гуну, и Цзы-Гун был очень изумлен.

Он вернулся к себе домой и семь дней подряд размышлял так усердно, что не мог ни спать, ни есть, и кости стали выпирать у него из кожи. Янь Юань еще раз пришел к нему с разъяснениями. Тогда Цзы-Гун вернулся к Конфуцию и до конца своей жизни не переставал играть на лютне и декламировать книги.

Вельможа из царства Чэнь, находясь с визитом в Лу, устроил доверительную встречу с Шусунем.

– В нашем царстве есть мудрец, – сказал Шусунь.

– Вы, вероятно, говорите о Конфуции? – спросил гость.

– Да, о нем.

– А откуда известно, что он мудрец?

– Я слышал от Янь Юаня, что Конфуций может отринуть разум и жить телом.

– В нашем царстве тоже есть мудрец, вы знаете об этом?

– О каком мудреце вы говорите?

– У нас есть ученик Лао-цзы, которого зовут Гуан Чэн-цзы. Он постиг Путь Лао-цзы и умеет смотреть ушами и слушать глазами.

Когда правитель Лу прослышал об этом мудреце, он очень удивился и послал знатного сановника с наказом привезти его со всеми почестями в Лу. В скором времени Гуан Чэн-цзы прибыл к его двору, и луский царь в самых вежливых выражениях стал расспрашивать гостя о его способностях.

– Вам доложили неверно, – ответил Гуан Чэн-цзы. – Я могу видеть и слышать, не пользуясь глазами и ушами, но я не могу изменить назначение глаз и ушей.

– Но это еще более удивительно. В чем же заключается ваш Путь? Мне не терпится услышать.

– Мое тело едино с моими мыслями, мои мысли едины с моей жизненной энергией, моя энергия едина с духом, а мой дух един с Небытием. Любое самое малое явление, любой самый слабый звук внятны мне независимо от того, случаются ли они за пределами Восьми пустынь или прямо под моим носом. Однако ж мне неведомо, воспринимаю ли я их своими органами чувств и конечностями, или я постигаю их сердцем и внутренними органами. Это знание возникает само собой – и только.

Правитель Лу был очень доволен. На следующий день он рассказал об этом Конфуцию, а тот улыбнулся и ничего не сказал.

Первый советник царства Сун навестил Конфуция и спросил его:

– Вы мудрец?

– Как я могу назвать себя мудрецом? Я просто человек, который много учился и имеет обширные познания.

– А были ли мудрецами Три Царя [32]?

– Три Царя умели пользоваться знаниями и отвагой, а были ли они мудрецами – того я не ведаю.

– А были ли мудрецами Пятеро Владык?

– Пятеро Владык умели применять человечность и долг, а были ли они мудрецами – того я не ведаю.

– Тогда были ли мудрецами Трое Высочайших Властителей?

– Трое Высочайших Властителей умели пользоваться обстоятельствами времени, а были ли они мудрецами – того я не ведаю.

– Кого же, по-вашему, можно назвать мудрецом? – спросил в недоумении первый советник.

Конфуций изменился в лице и сказал:

– Среди людей в Западном крае есть настоящий мудрец. Он не управляет – а в мире нет беспорядка. Не говорит – а ему доверяют. Не воспитывает -а его слушаются беспрекословно. Он столь велик, что никто даже не может прославить его. Я догадываюсь, что он воистину мудр, но не знаю, прав ли я в своей догадке [33].

Тут первый советник подумал про себя: "Конфуций меня дурачит!"

Цзы-Ся спросил Конфуция:

– Что за человек Янь Юань?

– В человечности он превосходит меня.

– А что за человек Цзы-Гун?

– В красноречии он превосходит меня.

– А Цзы-Лу?

– В храбрости он превосходит меня.

– А Цзы-Чжан?

– У него манеры лучше, чем у меня.

Тут Цзы-Ся поднялся со своего сиденья и спросил:

– Но тогда почему эти четверо прислуживают вам?

– Сядь, я скажу тебе. Янь Юань может быть человечным, но не может укротить свою доброту, когда это необходимо. Цзы-Гун может быть красноречив, но не может придержать свой язык, когда это необходимо. Цзы-Лу может быть храбрым, но не умеет беречь себя. Цзы-Чжан может быть величав по виду, но не может держаться дружески в компании. Даже если бы я мог приобрести достоинства всех четверых в обмен на мои собственные, я бы не сделал этого.

После того как Ле-цзы обучился у Ху-цзы и сдружился с Бохунем-Безвестным, он поселился в Южном Предместье. Множество людей, желавших стать его учениками, поселились поблизости. Число их росло с каждым днем, так что их и сосчитать не успевали. Однако Ле-цзы все полагал, что их недостаточно, и каждый день затевал с ними споры, выслушивая доводы каждого. Двадцать лет прожил он по соседству с Наньго-цзы, но они не ходили друг к другу в гости, а встречаясь на улице, делали вид, что не замечают друг друга. Ученики же думали, что между ними существует вражда.

Однажды какой-то пришелец из царства Чу спросил Ле-цзы: "Почему вы, уважаемый, и Наньго-цзы чуждаетесь друг друга?"

– У Наньго-цзы лицо полное, а вот ум пустой, – ответил Ле-цзы. – Его глаза ничего не видят, его уши ничего не слышат, его рот ничего не говорит, его поза никогда не меняется. О чем мне с ним говорить? Однако ж я готов пойти вместе с вами поглядеть на него.

С ними пошли еще сорок учеников. Тут они увидели, что Наньго-цзы и вправду был страшен, как злой дух, и разговаривать с ним не доставляло удовольствия. Когда же они взглянули на Ле-цзы, то увидели, что душа его словно покинула тело, и говорить с ним тоже не было никакой возможности.

Внезапно Наньго-цзы показал на какого-то человека в самом конце свиты Ле-цзы и заговорил с ним так, словно перед ним стоял мудрейший и сильнейший муж. Все очень удивились этому и на обратном пути только о том и говорили. Но Ле-цзы сказал им:

– Тут нет ничего удивительного. Тот, кто постигает смысл, ничего не говорит; тот, кто обрел знание, тоже ничего не говорит. Но говорить посредством молчания – тоже значит говорить, знать посредством незнания -тоже значит знать. Не должно быть ни речи, ни молчания, ни знания, ни незнания. Однако же и это тоже речь, тоже знание. Тогда не будет ничего несказанного и ничего непознанного. И в этом не будет ни речи, ни знания. Только и всего. Чему же вы изумлялись?

Поначалу Ле-цзы любил путешествовать. Ху-цзы спросил его:

– Что же вам нравится в странствиях?

– Удовольствие от странствий в том, что ты все время видишь перед собой что-то новое, – ответил Ле-цзы. – Другие люди отправляются в путешествие, чтобы полюбоваться видами, а я путешествую для того, чтобы созерцать превращения вещей. Есть странствия и странствия, и нужно еще поискать того, кто сможет разъяснить различие между ними!

– Но разве вы путешествуете не так, как другие? Разве тут есть какое-то отличие? Все, что мы видим перед собой, непрерывно изменяется. Вы наслаждаетесь созерцанием перемен вокруг вас и не замечаете, что меняетесь сами. Вы увлекаетесь странствиями во внешнем мире и не знаете, что такое созерцание внутреннего. Во внешних странствиях мы ищем то, чего нам не хватает вовне, а посредством внутреннего созерцания мы постигаем изобилие внутри себя. Первое – это несовершенный способ путешествия, а второе -совершенный.

С тех пор Ле-цзы больше никуда не выезжал со двора, решив, что он и понятия не имел о том, что такое настоящее путешествие. Ху-цзы сказал ему:

– Какое это совершенство – странствия! В совершенном странствии мы не знаем, куда направляемся; в совершенном созерцании мы не знаем, на что смотрим. Посетить все уголки мира без исключения, осмотреть все виды мира -вот что я называю совершенным путешествием. Вот почему я говорю: "Какое это совершенство – странствия!"

Лун Шу сказал врачевателю Вэнь Чжи:

– Ты постиг все тонкости своего искусства. Я нынче хвораю, можешь ли ты вылечить меня?

– Только прикажите, – ответил Вэнь Чжи. – Но позвольте спросить, каковы признаки вашей болезни?

– Я не считаю для себя почетом, если в округе меня хвалят, и не считаю позором для себя, если все люди в царстве осуждают меня. Я не радуюсь, если достигаю успеха, и не переживаю, если терплю неудачу. Я равнодушно взираю на жизнь и смерть, богатство и бедность, на людей и свиней, на себя и других. В родном доме живу как на постоялом дворе, на соседей смотрю как на дикарей из дальних стран. Меня нельзя прельстить чином или наградой, нельзя запугать наказанием и поборами, нельзя изменить благоденствием или смутой, выгодой или убытком, нельзя взволновать радостями или печалями. Из-за этого я не могу служить государю, ладить с родственниками и друзьями, наставлять жену и детей, повелевать слугами. Что это за болезнь? Какое средство поможет исцелиться от нее?

Тут Вэнь Чжи попросил Лун Шу встать спиной к свету, а сам отошел назад и издали осмотрел Лун Шу. Потом он сказал:

– Н-да, я вижу ваше сердце. Его пространство величиною с вершок совершенно пусто – вы почти мудрец! Шесть отверстий в вашем сердце соединены друг с другом, седьмое же закупорено. Не потому ли вы думаете, что быть мудрецом – это болезнь? Мое несовершенное искусство бессильно помочь вам.

Ни от чего не происходит и существует вечно – таков Путь. Что живет в жизни и не погибает, даже окончившись, – это постоянство. Принять смерть из-за жизни – это несчастье. Иметь причину существования и постоянно умирать – это тоже Путь. Умереть, когда приходит смерть, и, следовательно, окончить свое существование даже прежде срока – это тоже постоянство. Обрести жизнь из-за смерти – это счастье. Поэтому жизнь, которая ничему не служит, тоже зовется Путем. А обрести конец, пользуясь Путем, тоже зовется постоянством. Бывает, что Путем зовется извлечение пользы из смерти, а постоянством – обретение смерти благодаря Пути. Только заурядные люди поют от радости, когда кто-то рождается, и рыдают, когда кто-то умирает.

Глаз вот-вот ослепнет, если он может разглядеть даже кончик волоска.

Ухо вот-вот оглохнет, если оно может расслышать даже полет комара.

Язык вот-вот перестанет ощущать вкус, если он может отличить воду из реки Цзы от воды из реки Шэн.

Нос вот-вот утратит обоняние, если он может отличить запах гари от запаха гнили.

Ноги вот-вот отнимутся, если человек бегает быстро.

Разум вот-вот помутится, если он ясно отличает истину от лжи.

А все дело в том, что вещи не перейдут в свою противоположность, если не достигнут предела.

В царстве Чжэн было много достойных мужей в Пуцзэ и много искусных мужей в Восточном квартале. Когда Байфэн, один из учеников Ле-цзы в Пуцзэ, шел по Восточному кварталу, ему повстречался Дэн Си. Дэн Си оглядел шедших за ним учеников и сказал: