Текст книги "Рождественская игрушка (СИ)"

Автор книги: Le Baiser Du Dragon и ankh976

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Глава 1 ==========

Ноэль аккуратно расстелил белоснежную скатерть на перевернутом ящике и торжественно выставил две консервные банки: с мясом и с горохом. В рюкзачке осталось еще восемь таких: все, что удалось найти в разрушенном доме на улице Пирамид. Дальше Ноэль пройти не решился, боялся столкнуться с патрулем, а ближние дома давно были разграблены. Конечно, он еще мелкий омега совсем, альфы и беты не смогут учуять его, но все равно страшно.

– Вкуснятина… – потрясенно выдохнул Реми, самый старший из них. – Ты встретил кого-нибудь на улице?

– Нет, – ответил Ноэль и протер руки влажной салфеткой.

Этих салфеток тут была целая гора, ведь Ноэль с друзьями прятались в подсобке магазина хозяйственных товаров. Мыло и порошок, симпатичная посуда под старину, скатерти и прочие милые мелочи, которые не замечаешь в обычной жизни, всего этого здесь было полно. А еще нашлись матрасы и несколько пушистых пледов. Ноэль, Эдуард и Реми стащили все это в один из углов, устроив постель для всех троих. Спать в обнимку было тепло и почти уютно. А вот за едой каждый раз приходилось выходить наружу.

“Надо было прятаться в продуктовом”, – смеялся Реми в первый день, и они смеялись вместе с ним. Тогда казалось, война вот-вот закончится, их спасут и отправят в какой-нибудь другой институт, доучиваться. Не зря же родители заплатили за их дорогущее омежье образование.

– Может, альбертинцы совсем ушли? – Реми разделил порции в банках на три части и разложил по тарелочкам, и еще добавил кусок подсохшего хлеба и сыр в вакуумной упаковке, все, что с прошлого раза осталось.

– Опять ты синюю посуду взял с вензелями, что за мещанство, – возмутился Эдуард, изящный омежка, самый красивый в их компании. Ноэль восхищался им и тайно завидовал.

– Солдаты не ушли, – Ноэль запихал в рот кусок мяса с жиром. – Я слышал стрельбу и видел сигнальные ракеты в небе, наверное, поймали кого-то вроде нас.

– Не говори с набитым ртом, – Реми укоризненно на него посмотрел. – Нас здесь не найдут.

– Найдут. Вот начнется у тебя течка, сразу унюхают, – упрямо сказал Ноэль и тут же покраснел, устыдившись. Разве можно старшему другу говорить такое. Он дожевал и проглотил кусок: – Прости.

– Ничего, – Реми грустно улыбнулся и погладил его по голове. – Это война все.

– Да-да, – кивнул Эдуард, – скорей бы она закончилась.

– Надо попробовать пробраться к своим, – тихо сказал Ноэль, но его не услышали, конечно же.

А бросить друзей он не мог, те даже из подсобки выходить боялись. Ноэль тоже боялся, особенно убитых, вдруг они бродят ночью по улицам разрушенного города и караулят в пустых домах и заброшенных магазинах. Реми с Эдуардом смеялись над ним: “Бояться надо живых. Если увидишь патруль, сразу прячься, тебя все равно не унюхают. Эй, мелкий, клянись дружбой и сердцем омега-папочки, что обязательно спрячешься”.

Спать он устроился между Реми и Эдуардом, и те принялись тискаться и щекотать его, как когда-то в пансионе. Раньше Ноэль иногда пробирался к ним в комнату полежать вместе и послушать истории, приходилось терпеть заодно и щекотку. Вот и сейчас друзья трогали его и щипали, пока их не сморил сон. Взрослые уже омеги, а все не могут отвыкнуть от детских глупостей.

Проснулся Ноэль от того, что замерз, плед сполз с левого бока. Реми лежал прямо на Эдуарде.

– Ну и что, что моя очередь, – шептал Эдуард, и от этого шепота Ноэлю стало жарко и стыдно. Он зажмурил глаза, изо всех сил притворяясь спящим. – Реми, миленький, пожалуйста, поласкай меня как альфа.

– Ладно, – выдохнул Реми, – какой ты эгоист.

И они принялись вздыхать и возиться под пледом, даже матрас прогибался от этого. Ноэль знал их тайну и догадался, что они лижут друг друга в губы, как взрослые омега и альфа. Целуются. И снимают штаны, чтобы удобнее было ласкаться. Потом Эдуард просит: “Вставь мне, я уже готов…”

Ноэль инстинктивно сжал колени, сильно захотелось в туалет по-маленькому. А Эдуард застонал, как в горячке.

– Тихо-тихо, миленький, – Реми возился все сильнее, пока Эдуард не заплакал под ним и не замер. Реми тоже перестал двигаться.

Вокруг как будто невесомость наступила, так Ноэлю показалось в тот миг, и тишина, даже матрас не скрипит, только слышно чужое дыхание. Он не выдержал, вскочил, отбросив плед:

– В туалет хочется.

– И мне, – захихикал тут же Эдуард, – всегда после любви…

– Бесстыжий, – Реми зажал ему рот, и они опять завозились.

А Ноэль ушел в коридор, там у них стояло специальное ведро с кошачьим наполнителем. Они с самого начала так придумали, потом закапывали использованный наполнитель во дворе, и никакого запаха.

Весь следующий день шел дождь, они играли в карты на поцелуи и говорили о войне.

– Интересно, как там родители…

– Волнуются за нас, – Реми посмотрел на Эдуарда. – Скажем ему?

– Давай.

– Мы поклялись друг другу в вечной любви, – торжественно сообщил Реми, а Эдуард добавил:

– Вчера, пока ты на горшке сидел.

– Но ведь вам альф уже нашли, – Ноэль чуть не выронил карты.

– Откажемся от брака, – пожал плечами Реми.

Все трое неловко замолчали, а Ноэль заметил, что кольцо Эдуарда теперь на пальце у Реми. Вот сумасшедшие, как они без альф жить собираются. И что Эдуард родителям скажет, разве можно фамильные драгоценности вот так раздаривать.

Дождь все не прекращался, и вечером Эдуард вышел из подсобки на воздух – развеяться. Реми с ним не пошел, остался помочь Ноэлю убрать в их жилище.

– Не могу больше взаперти сидеть, – Эдуард накинул желтый дождевик и стоял в дверном проеме, не решаясь шагнуть наружу.

– Ты даже в этой клеенке красивый, – улыбнулся Реми, – не выходи за ворота.

Они с Ноэлем спустились в склад, сложить грязную посуду и принести чистую. Мыть ее все равно было нечем, водопровод не работал, и воду приходилось искать так же, как и еду. Пока им везло.

– У нас еще салфетки кончаются, – Ноэль пытался на ощупь вытащить картонную коробку. – Тяжелая… Посвети мне.

Реми навел на него фонарик, Ноэль потянул на себя коробку с салфетками, а потом они услышали крик.

– Нас нашли… – прошептал он и выронил коробку.

– Черт… – Реми оттолкнул его за стеллажи, и Ноэль забился под самый низ. – Только бы не солдатня.

Над ними что-то грохнуло, опять закричал Эдуард, и Реми кинулся из подвала наверх, прихватив фонарь, а Ноэль так и остался лежать под полкой, не в силах пошевелиться. И думал только об одном: его не найдут, если не будут искать, он ведь маленький еще и не пахнет, господи, только бы они не стали обыскивать подвал. Так Ноэль предал своих друзей.

Он дрожал и плакал в темноте, а потом вдруг понял, что наверху давно все стихло. От бетонного пола было так холодно, Ноэль с трудом выбрался из своего укрытия и пополз, пока не уткнулся в кирпичную стену. Где-то здесь была лестница… Сейчас он выберется и обязательно спасет друзей, или доберется до своих и сообщит в полицию, что двух омег украли солдаты. И все станет как раньше, друзья простят его.

Но искать никого не пришлось, они были там, оба. Ноэль потерял сознание, наверное, потому что очнулся он рядом с Реми и долго смотрел на его рану в животе и внутренности. Пол вокруг был липким от крови. “Он умер”, – подумал Ноэль и ничего не почувствовал. У Реми не хватало одного пальца на левой руке. Отрезали, чтобы снять кольцо, с ужасом понял Ноэль, ради куска белого золота и нескольких камешков его другу отрезали палец. Он подтащил тело Реми поближе к Эдуарду и сложил вместе их окровавленные руки. И заметил рядом металлическую пуговицу с шестиконечной звездой. Знак альбертинцев.

Эдуард, на лице которого уцелел только рот с острыми осколками зубов, вздрогнул и попытался что-то сказать. “Реми”.

– Он здесь, рядом с тобой, – Ноэль достал телефон. У него новенький СТ-522 был, зарядки на месяц хватало, вот только связи, естественно, не было. Он открыл жалюзи и сфотографировал то, что осталось от его друзей. Вдруг удастся добраться до своих, и это как-то поможет найти преступников.

Эдуард услышал его и сжал руку Реми перед смертью. Ноэль это точно видел, ему не показалось.

Он стащил с себя перемазанную кровью куртку и выскочил из подсобки. Вокруг было пусто, эти твари просто убили его друзей и ушли. Не спрятали и не сожгли трупы, как будто совсем не боялись. Или они планировали вернуться позже? Без куртки сразу стало холодно. Снег… рано же еще, подумал Ноэль и оглянулся, вокруг все было засыпано белым, а от самой двери за ним тянулась красная цепочка следов, постепенно исчезая. И он побежал, не разбирая дороги, куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места.

Потом Ноэль долго не мог прийти в себя, ему казалось, что он все еще бежит, поскальзываясь на мокром снегу, поднимается и снова бежит. Какие-то люди затаскивают его в грузовичок, и Ноэль отбивается сначала, ведь это враги, альбертинцы. А потом с облегчением замечает, что на них нет формы – это гражданские. “Помогите, моих друзей убили”, – просит он, и те смеются и не верят ему. До войны он и сам не поверил бы в такое. “Вот доказательства”, – он протягивает им телефон, и снова взрыв смеха: “Богатенькая сучка, наверняка нетронутый”. И еще что-то, Ноэль почти не разбирал слов из-за акцента альбертинцев.

***

– И что же, командир, и пошуровать нельзя? Мы по-быстрому, сэр, никто и не заметит, – сержант из новых нагло подмигнул, и весь взвод уставился на меня.

А я медленно расстегнул портупею, пытаясь совладать с привычным бешенством. Хотя нет, уже не привычным. Давно я не испытывал его. Давно уже мне не демонстрировали неподчинение так откровенно.

Сержант слегка побледнел и покрепче вцепился в автомат, набычившись. Его звали Сэм, Сэм Дастерс, и его танк присоединился к моему взводу только вчера. А сегодня уже залупается. Здоровенный бычара с квадратной челюстью и темным ежиком волос. Я положил револьвер на крыло танка и натянул кожаные перчатки. И поманил его к себе.

Он опешил лишь на секунду, а потом отложил автомат и рванул ко мне, сжимая кулаки и радостно скалясь. И наткнулся на мой кулак, а потом – на броню танка. Я добавил ему по почкам и, резко развернув на себя, раскрытой ладонью под кадык. А если бы ударил ребром ладони, то сломал бы ему шею.

Он захрипел.

– Убит, солдат, – сказал я и взял револьвер. – Десять нарядов вне очереди.

Этот Сэм Дастерс был крупнее меня, и если б мы боролись дольше – вполне возможно, что одолел бы. Но у меня было преимущество, о котором он не знал – любой подчиненный альфа становится в иерархии бетой. Этот сержант привык подчиняться офицерам, и не справился бы со мной с налета. А после сегодняшнего поражения не справится вообще никогда. Так говорили нам в кадетском и советовали как можно чаще пользоваться этим преимуществом на начальной стадии карьеры. “Пока и собственной дури много и нижних чинов вокруг”, – ухмылялся преподаватель психологии управления. Меня бесил этот предмет – казалось, что нас учат быть альфами, как каких-то ущербных. “Хотите сказать, мы для вас беты, сэр?” – злобно спросил я тогда и получил в морду и сутки карцера. Это и был ответ на мой вопрос, как я понял уже в карцере. И там же в очередной раз поклялся себе стать генералом. Я все время это себе твердил: “буду генералом”. Буду генералом и приеду домой с золотыми эполетами, и папа будет мной гордиться. Глупости, конечно, но я до сих пор об этом иногда думаю. Мне ведь запретили возвращаться, сказали, что в увольнительные я могу приходить в другой дом клана, в другом городе и с другими омегами. И папу я только раз видел, на свой выпускной. Он поздравил меня с первым званием, мне сразу лейтенанта дали, как одному из лучших. Остальные мои товарищи выпускались кандидатами в офицеры. “Я горжусь тобой, Скай”, сказал мне папа, подходя, и я кивнул ему и сразу отвернулся. Поздоровался с Джо, папиным альфой, и отошел от них. А ночью кусал кулаки и проклинал себя за тупое упрямство.

Сержант Дастерс поднялся с земли, пробормотав “есть, сэр”. А я подумал, что у него знакомая фамилия, и надо будет изучить его дело. Когда прибудем в Альбертину, и если он все еще будет в моем взводе. Мы возвращались домой с победой, примерно наказав зарвавшихся северян, и победа развращала солдат, заставляя забыть о дисциплине и воинской чести. Некоторые полагали, что у них теперь есть полное право мародерствовать и охотиться за омегами.

К месту стоянки подъезжали еще два взвода, и я посмотрел на радиста.

– Пятьдесят третий и семнадцатый, сэр, – сказал он.

Я ему кивнул, это были приятные новости. Сегодня вечером у меня будет не просто офицерская компания, но и хорошее общество: командиром семнадцатого был мой бывший однокашник, Даррел.

– Скай, дружище! – Даррел спрыгнул с танка, весело скалясь. – Сколько звезд на борту?

– Пять, – ухмыльнулся я.

– Везучий черт. Но я тебя еще догоню.

– Мечтать не вредно, – ответил я. – Мечтай до следующей операции, и я тебя сделаю снова.

Я пригласил их в свою палатку, ребята как раз ее поставили.

– У меня есть коньяк, – сказал командир пятьдесят третьего, его звали Сирил.

– Трофейный? – спросил я, поднимая бровь. Когда-то этот надменный жест надо было долго отрабатывать перед зеркалом, а теперь он получался машинально.

– Естественно, – ответил тот.

– Тогда будем пить водку, – сказал я. – Неворованную.

Сирил сжал губы и посмотрел на Даррела, а тот покачал головой с преувеличенным осуждением.

– Некоторые и на войне думают, что они пришли на благотворительный бал в белых перчатках, – сказал Сирил.

– Мундир как честь, – сказал я, разливая белую по бокалам, а Даррел закончил:

– Должен оставаться чистым.

Чтобы быть настоящим командиром, надо верить в свою безупречность, а эта вера рождается от незапятнанной чести.

– За танковые войска, – я поднял бокал.

И мы выпили и за войска, и за Альбертину, нашу дорогую родину, и святого Георгия, покровителя всех танкистов. И обсудили “Пустынного дьявола”, нашу победоносную операцию, и то, как получили по носу зарвавшиеся северяне.

А потом пришел сержант, тот самый Сэм Дастерс, отхвативший сегодня по роже.

– Радары засекли лагерь неизвестных, сэр, – сказал он. – В пяти километрах к юго-западу.

– Наверное, беженцы, – сказал Даррел.

Мы связались с командованием и получили приказ проверить и, в случае чего, зачистить.

========== Глава 2 ==========

Его привезли в какой-то походный лагерь за городом, выволокли из грузовичка и поставили перед одноглазым альфой. Тот кивнул, и с Ноэля принялись стаскивать одежду.

– Вы не имеете права, – завырывался он и получил удар под колени, а потом сразу в живот. Ноэля стошнило от боли прямо на снег, под ноги одноглазому.

– Вот сучка, – равнодушно сказал кто-то, и его снова ударили.

– Не порть товар, Грег, – одноглазый начал расстегивать ремень.

– Не надо, – заплакал Ноэль, пытаясь закрыться руками.

Но его не стали насиловать и убивать, просто поставили на четвереньки и отхлестали по заднице. Сначала он кричал от каждого удара, но потом перестал различать их, так было больно.

– Будешь слушаться, дырка? – спросили его, и Ноэль поспешно закивал.

Его заперли в среднем трейлере, так и не вернув одежду. Изнутри все было разделено решетками на тесные клетки, на полу грязный матрас, в углу – бутылка с затхлой водой. Там сидели еще омеги, но разговаривать друг с другом им не разрешали, лупили за это. И Ноэль молчал, впрочем, как и остальные. В туалет его выводили два раза в сутки, утром и на закате, а кормили только утром. Каждый день он выдергивал из дырки в матрасе соломинку, этих соломинок у него накопилось восемь.

Уже восемь проклятых дней он сидит тут. Альбертинцы, к которым он попал, были омегаторговцами, а одноглазый альфа – их предводитель. Его Ноэль боялся больше всех, тот наказывал за малейшую провинность, даже за дерзкий взгляд. Ноэль не знал, какой взгляд не дерзкий, поэтому старался все время смотреть вниз. Но все равно его били почти каждый день. Это называлось воспитание.

Сегодня его опять повели к одноглазому, позволив завернуться в драное одеяло.

В трейлере одноглазого Ноэль сразу встал на четвереньки, опустив голову, как его учили.

– Привыкай, – одноглазый ударил его рукой. Он всегда бил рукой, когда не сердился. – Мы еще ласково с тобой.

– Спасибо, – сказал Ноэль и зажмурился.

Если не видеть ничего вокруг, было не так мерзко. Он уже привык ходить голым при посторонних альфах и бетах, те почти не обращали внимания на омегу, не достигшего зрелости. Только одноглазый говорил, что он красивый и за него дадут много денег. А если был пьян, то после порки вставлял ему палец в задницу и шептал: “целка, мелкая сучка, ебать тебя надо, сам же хочешь”. Вот и сейчас началось.

– Иди сюда, – одноглазый поманил его к себе и просунул руку между ног. – Тугая жопа, без смазки еще, знаешь, как больно без смазки? До крови разодрать можно все. Может, не продавать тебя, а?

Ноэль затрясся в беззвучном плаче и помотал головой. От одноглазого пахло водкой и чесноком, и его опять затошнило. Это было во много раз хуже, чем порка, то, что с ним делали сейчас.

***

На танках сложно подкрасться незаметно и что-то там проверять, легче просто зачистить, расстреляв издалека. Но мы, конечно, не стали этого делать, лишь переглянулись и поняли, что подумали об одном и том же. А потом достали планшеты и принялись планировать операцию по окружению.

Это оказались не беженцы и не враги, а соотечественники. Они легко попались в ловушку: сбежали от открыто наехавшего на них взвода Даррела – и прямо в тиски к нам с Сирилом.

– Мы мирная стая, господа офицеры, – их главный, здоровенный одноглазый альфа, пытался изобразить любезность на роже. – Путешествовали по святым местам, а тут война. Пробираемся на родину.

– Как трогательно и богоугодно, – сказал Даррел, поигрывая короткой тростью. Он был вообще пижон.

Я отошел к трейлерам и кивнул ребятам. Те взломали двери, и оттуда пахнуло звериной вонью и омегами.

– Какой подарочек на Рождество, – сказал кто-то из солдат.

Я оглянулся, и Сэм Дастерс дал говорившему по морде.

– Отлично, сержант, – похвалил я его рвение к дисциплине.

– У нас в стае все строго, – зачастил подбежавший одноглазый, – омег в черном теле держим, без разврата чтоб.

– Прелестно, – заметил Даррел. – А где же сами омеги?

– Испугались танков, наверно, сбежали, – совершенно заврался одноглазый.

И Даррел впечатал трость ему в морду:

– Не наглей, голубчик.

– Семейные драгоценности? – спросил Сирил, подходя к нам.

Его ребята нашли заначку с кучей золотых колец, часов, цепочек и даже зубов.

Все было в общем-то ясно, мы накрыли лагерь мародеров-омегаторговцев. И их всех следовало повесить по законам военного времени.

– Мы можем договориться, господа, – сказал одноглазый, сплевывая кровь.

– Ты хочешь купить гвардейских офицеров вырванными зубами или своими грязными омегами? – усмехнулся я.

– Зачем же зубы, господа, забирайте все золото.

Мы молчали, а одноглазый смотрел на нас по-очереди.

– Нашли еще трейлер, сэр! С омегами, сэр! – к нам подбежал сержант Даррела. – Только они все дохлые.

– Один живой, в другом трейлере прятался, – другой солдат притащил совсем мелкого и, судя по запаху, ни разу не течного даже омежку.

Омега был золотоволосый, грязный и голый. И похож на моего старого игрушечного ангела, когда тот в лужу упал.

Я приподнял его за подбородок и в свете фонарика увидел небесно-синие глаза.

– Не надо, – прошептал тот с сильным северным акцентом.

– Твое сокровище? – спросил я у одноглазого.

И тот закивал:

– Забирайте, господин офицер, бесплатно, нетронутая дырка совсем, даже пальцем ни-ни…

– Неужто даже пальцем? – криво усмехнулся Даррел.

– Ну, самую малость растянули…

Я вспомнил давно читанную книгу про извращенцев. Там было много мерзостей описано, но одна из самых отвратных – страсть к детям. Я ненавидел извращенцев.

– Самую малость, говоришь, – сказал я и приставил револьвер к его выбитому глазу.

И дождался, пока он посмотрит на меня уцелевшим.

– Нет, господин, – крикнул он, отшатываясь.

Один из солдат сбил его с ног и прижал к земле. Я остановился над ним, снова ожидая его взгляда. А потом разнес ему башку нахуй.

– Шальная пуля? – спросил Сирил.

– Казнь мародера, – ответил я. – И остальных повесить.

– Это ж гражданские, – занервничал Сирил.

– Все в порядке, дружище, по законам войны, – засмеялся Даррел. – А давайте их в трейлер запихаем и из танка пальнем?

– А вдруг уползут, – сказал я.

– Танками раздавим, – улыбнулся Даррел, постукивая тростью по ладони, а потом подал знак своему сержанту.

Я подумал, что он с удовольствием раздавил бы преступников лично, кованным сапогом по горлу, если б это не выглядело совсем уж неприлично. Даррел всегда был психом, еще в кадетском зарывался постоянно. Сам я не любил убивать, несмотря на короткое и сладкое чувство абсолютной власти, посещающее в момент убийства. Неправильная это была власть, за той гранью дозволенного, что я очертил лично для себя.

Солдаты Даррела принялись запихивать вопящих бандитов в уцелевший трейлер. Я отвернулся от них и посмотрел на выжившего омежку. Тот таращился на расстрелянного одноглазого, трясясь от холода и поджимая пальцы на ногах. Маленький голый ангел на растоптанном в грязь снегу. Я снял куртку и накинул ему на плечи, а он зажмурился и замотал головой. И я притянул его к себе и закрыл ему уши ладонями, потому что один из танков Даррела начал разворачиваться для стрельбы. Омежка не сопротивлялся, замер в моих руках, не проявляя ни похабства, ни непослушания.

– Блядь, – сказал Сирил, когда грохот стих.

Нескольким обгорелым бандитам удалось вырваться из полыхающего трейлера, и их раздавили танком.

– Блядь, – повторил Сирил, глядя на крутящийся на месте танк и ржущего у себя на башне Даррела.

Одного из солдат рядом вырвало.

– У вас все такие психи из этих ваших элитных академий выпускаются? – спросил у меня Сирил, закуривая.

Огонек сигареты плясал в его пальцах. “Курить – здоровью вредить”, подумал я, но сказал другое:

– Неужели вы полагаете, будто то, что происходит на поле боя – красивее? Только потому, что вы не видите этого вблизи?

– Поехали, господа! – крикнул нам Даррел сверху. – Бой закончен, устали кони.

Я взял омежку за руку и потащил к своему танку. Не оставлять же его здесь.

========== Глава 3 ==========

– Не надо, – прошептал Ноэль, трясясь от страха и холода. Теперь его жизнь состояла только из них: холод и страх, и еще боль, конечно.

Офицер-альфа тащил его за собой, крепко схватив за руку. Неужели изнасилует, а потом задавит танком, как этих? Или отдаст солдатам, и те будут мучить его, пока не растерзают. Босые ноги скользили по грязному снегу, Ноэль задыхался и не мог даже взглянуть на альфу, и тот вдруг остановился и тряхнул его: “Прекрати истерику”. Ноэль сразу перестал рыдать, потому что это так страшно, рассердить злющего альфу в черной форме. Если хорошо себя вести, может, этот альфа не станет отдавать его другим, будет только сам… пользоваться.

Альфа подтащил его к танку:

– Залезай.

– Пожалуйста, – опять попросил Ноэль, он все еще пытался разжалобить врагов, трус и жалкая шлюшка, все еще надеялся на что-то.

Его втащили наверх, в кабину, и там он забился в угол, завернувшись в куртку. И рассматривал украдкой альфу, черноволосого и слишком бледного для южанина, со страшными глазами. Именно так Ноэль представлял себе злодеев в книгах.

Они прибыли в какой-то поселок, обезображенный войной, как и все здесь, пустые дома и искореженные улицы, проклятые альбертинцы, это все их вина. Не зря Ноэля пугали в детстве: “Не будешь слушаться, украдут тебя южане и посадят на цепь”. Животные, вот как про них говорил омега-отец, хорошо, что он не видит Ноэля сейчас, а то умер бы от стыда.

Его завели в один из уцелевших домов. Там были и другие военные-альфы, и Ноэль покрепче вцепился в “своего”. Тот, похоже, был здесь главным, а еще не стал его сразу насиловать и не отдал никому, может и потом пожалеет.

Альфа усадил его на стул и сунул в руки кусок мягкого хлеба с ветчиной.

– Спасибо, хозяин, – поблагодарил Ноэль по обычаю южан, все, как учил одноглазый ублюдок: “К альфе надо обращаться “хозяин”. А пока тебя не продали, твой хозяин – я”.

Вокруг заржали.

– Как ты меня назвал? – альфа вздернул его за подбородок и смотрел своими страшными черными глазами. Раньше Ноэль не понимал, как можно не выдержать чей-то взгляд, а сейчас зажмурился, вздрогнув всем телом. Альфа сразу отпустил его.

– Простите, – Ноэль аккуратно отложил хлеб, вдруг разрешат потом доесть, и встал на колени, потянув с себя куртку.

– Блядь, – сказал кто-то, все опять засмеялись. Вот бы перестрелять их спящими.

Ноэля усадили на стул и сказали все доесть, а потом отвели в ванную.

– Мойся, – приказал ему альфа и вышел.

Прямо в ванне стояло ведро с горячей водой. Ноэль принялся мылить мочалку, торопясь, чтобы вода не остыла. И долго тер себя, как будто так можно было стереть всю грязь. А потом завернулся в полотенце и присел на коврик, прислонившись к стене, и сам не заметил, как заснул.

Проснулся Ноэль в темноте и в тепле, сзади к нему прижимался кто-то горячий и сильный. Тот самый альфа, что застрелил одноглазого и забрал себе Ноэля. Он дернулся и заметил, что одет в широкую майку.

– Тихо, – его притиснули сильнее. От альфы пахло выпитой вчера водкой, и Ноэль подумал, что на этот раз не отделается пальцем в заднице.

– Пожалуйста…

– Я тебе ничего не сделаю. Ты замерз на полу, да и ребятам надо было помыться, – альфа погладил его по животу сквозь майку.

– Спасибо, господин лейтенант, – он вспомнил, так альфу называли солдаты.

– Так-то лучше, – усмехнулся тот. – Тебя как зовут?

– Ноэль Фоше.

Рука на его животе остановилась, а потом опять медленно двинулась вокруг пупка:

– Ноэль? Это как Санта Клаус что ли?

– Это как Рождество. Меня омега-папа так назвал, потому что я на Рождество родился.

– Ангелочек, – хмыкнул альфа и провел по его ребрам, а потом сказал: – Скай.

Ноэль не сразу понял, что это имя такое странное. Альбертинское.

Сейчас ему было тепло и уютно, даже сонный альфа казался не таким уж страшным.

Ноэль не противился прикосновениям, просто ждал, что будет дальше. Как поблядушка, которая хочет выкупить свою жизнь задницей.

– Хватит возиться, – Скай обхватил рукой оба его запястья, и Ноэль покорно замер. Он вспомнил своих друзей, Эдуарда и Реми, и как те любили друг друга. Теперь они мертвы, а Ноэль лежит в постели с альбертинским офицером и ждет, пока его выебут. Жалкая шлюха.

– Не делайте мне больно, пожалуйста, господин лейтенант, – он заплакал, стараясь не всхлипывать, и только тогда заметил, что Скай дрыхнет, а небо за окном стало серым.

***

Когда мне было шесть лет, я снял с рождественской елки ангела и забрал себе. Он был очень красивый, в серебристой рубашонке, расшитой золотыми звездами, с белоснежными крыльями и золотыми волосами. В тот год меня как раз переселили с омежьей половины дома на альфью, и я больше не мог забираться в постель к своему омега-папе. И я заменил его ангелом, так на него похожим. С годами ангел истрепался, черты лица его стерлись, серебряные и золотые блестки осыпались, а рубашонка и крылья больше не были такими белыми. Но я все равно носил его с собой, как некоторые носят заячьи лапки или иконки, считая, что они приносят им удачу. Я тоже в это верил.

Но в первой же моей военной кампании ангел исчез. А Альбертина тогда проиграла. Глупо связывать эти события, конечно же, к тому же лично мое везение никогда мне не изменяло. И для себя я решил, что ангел улетел и приносит мне удачу уже с небес.

Но маленький северный найденыш, отмытый и в белой футболке, был так похож на моего ангела, когда тот был еще новенький и блестящий, что невозможно было не поверить, что он вернулся ко мне. Такой же чистый и невинный. Так не похожий на других омег, виляющих задницами чуть не с пеленок.

Я гладил его золотые в свете солнца волосы и смотрел, как подрагивают его ресницы – такие длинные, что казалось, они отбрасывали тени. Мой ангел проснулся, но глаз не открывал. Он лежал, почти не дыша и не смея пошевелиться. Боялся меня, словно успел забыть за время своего отсутствия. Я на мгновение закрыл глаза, напоминая себе, что это совсем не мой оживший чудесным образом талисман. Это живой северный омежка, никогда меня не знавший, и его зовут Ноэль, как Рождество.

– Вставай, Ноэль, – я встряхнул его за плечо и поднялся, наблюдая, как он поспешно вскакивает и одергивает футболку.

Его задница, спина и бедра были все в синяках и следах ремня, я это еще вчера рассмотрел. И пожалел, что подарил одному из тех омегаторговцев легкую и даже благородную казнь через расстрел. Лучше бы его тоже раздавили танком.

После завтрака Ноэля нарядили в форму танкиста, ребята пожертвовали кто чем мог из своих запасных комплектов. Все было ему большим, штаны держались только на ремне, тонкая шея торчала из широкого ворота, а моя куртка свисала ниже попы. Ребята смеялись, глядя на него, и хлопали по хрупким плечам, называя настоящим танкистом. Ноэль вздрагивал и искал меня глазами, словно умоляя о защите.

– Помоги дежурным с посудой, – сказал я ему, и Ноэль обрадованно закивал.

Наш полк должен был расположиться в небольшом городке на самой границе. Альбертина снимала оккупацию, но оставляла войска стоять в немой угрозе, позволяя политикам договариваться о своем. И, пока мы шли на новую дислокацию, Ноэль успел прижиться в моем взводе. Он тихо сидел в танке во время переходов, хлопотал по хозяйству на стоянках, и с невозможной кротостью приходил ко мне по ночам. Маленький и теплый, он ждал меня в палатке или очередной заброшенной квартире, и каждый раз я укладывал его рядом с собой, обнимал и гладил перед тем, как провалиться в сон.

Дорога была практически безопасной, за все это время мы лишь раз вступили в перестрелку с какими-то недобитками. И иногда я звал Ноэля посидеть на башне танка. Один раз он нарушил свое обычное молчание:

– А куда вы меня везете, господин лейтенант?

Я пожал плечами. Я сам не знал, куда его везу и зачем, мне просто хотелось, чтобы он был рядом. Хотя, конечно, держать его при себе можно было только во время кампании. В мирное время никто бы не позволил мне таскать за собой малолетнего омегу.

Даже и сейчас капитан посмотрел на Ноэля с сильным неодобрением, когда наш батальон полностью воссоединился.

Зато Даррел развеселился:

– Да вы, батенька, знатный извращенец, – сказал он, придя вечером ко мне в палатку и отвесив Ноэлю хорошего шлепка.

Как бы в шутку.

Ноэль чуть не упал и вцепился в мое плечо.

– Не трогай его, – сказал я, разозлившись. И внезапно решил: – Я буду просить клан усыновить его, так что не лапай чужих омег.