Текст книги "Сделка (ЛП)"

Автор книги: Laurielove

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

«Я же знала, что мои визиты – это единственный луч света в его сером и замкнутом мире…» – она судорожно вздохнула. Обладая врожденным чувством справедливости, Гермионе всей душой хотелось помочь ему, облегчить его страдания. Хоть как-то вознаградить за все, что он готов был сделать.

Она ощутила, как все ее существо раздирают противоречия: какая-то часть понимала, что Люциус Малфой наказан за собственные ошибки и преступления, другая же не могла не сочувствовать ему как человеку, находящемуся в заключении и обделенному самыми простыми и естественными радостями. А еще… была третья часть, оказавшаяся в этот миг опьяненной той странной властью, которую Гермиона вдруг обрела над этим человеком. Вот он стоит, здесь, в своей темной, промозглой камере, и напряженно ждет ее решения. А она… держит его надежды в своих руках. И между ними, извиваясь в воздухе, висит тяжелое густое молчание, которое можно резать ножом.

Пытаясь прорваться сквозь тягостную тишину, Гермиона задала вопрос, прозвучавший резко и отрывисто:

– Мистер Малфой, вы знаете этого человека?

– Конечно. Я не раз связывался с ним от лица Темного Лорда.

Странно, но напоминание о том страшном прошлом прозвучало для нее сейчас легко и обыденно.

Люциус выжидающе не отводил глаз, и Гермиона прекрасно понимала, почему он так упорствует. Для того чтобы добиться освобождения бюрократические винтики судебной системы Министерства должны будут крутиться несколько месяцев, даже если Малфой сообщит им все, что знает. По правде говоря, ее по-настоящему восхищала упорная решимость Люциуса Малфоя бороться за то, что для него важно.

Она заметила, как взгляд Люциуса снова коснулся ее лица, и вздрогнула, будто от ожога. Это стало последним толчком. Решение было принято.

– Если вы… скажете мне его имя, то… я позволю вам увидеть свою обнаженную грудь. И смотреть на нее в течение тридцати секунд.

На этот раз тишина ей показалась просто звенящей.

«Я сказала это. Я смогла…»

Назад дороги не было. Да как ни странно, Гермиона и не собиралась идти на попятную, твердо решив выполнить обещание, если Малфой согласится на ее условия. Она снова вздрогнула, правда на этот раз совсем не от холода и не от жара.

Время шло, а они все стояли, глядя друг на друга, и молчали. Но потом он скривил свои четко очерченные губы и издал короткий смешок.

– Мда… вот так предложение… Очень занятно. Вот только, мисс Грейнджер, я вам, знаете ли, не какой-то прыщавый юнец, вроде третьекурсника-хаффлпаффца.

– Поскольку я могу предложить вам немного, предлагаю то, что в моих силах.

Люциус по-прежнему смотрел на нее с насмешкой.

– Однако, вы здорово удивили меня, предложив за информацию собственное тело.

– Не тело, не обольщайтесь, а всего лишь его визуальный образ. Причем, предложила именно то, что увидеть просто так у вас не имеется ни единого шанса. Так уж случилось, что я не имею права что-то пронести сюда. Не могу изменить условия вашего пребывания здесь. Вообще мало что могу.

– А что же заставляет вас думать, милейшая мисс Грейнджер, будто я захочу увидеть предложенное вами? С чего вы взяли, что мне понравится сама идея полюбоваться вашими прелестями? – его черты вдруг оказались искаженными откровенной злобой.

В первый момент Гермионе показалось, что внутренности кувыркнулись от жуткой обиды, причем нанесенной сознательно и специально. Очень хотелось ответить Малфою, что вызывающе подчеркивая подобное отношение к ней, он подчеркивает лишь собственную несостоятельность, неуверенность и замешательство. Но она сдержалась и вслух сказала совершенно другое:

– Дело в том, мистер Малфой, что вы все же – мужчина. А я, совершенно независимо от статуса своей крови, женщина. И мое тело, как ни странно, не отличается от тела любой другой ведьмы, будь она чистокровна хоть сто раз!

Люциус замер, никак не прореагировав на ее слова. Подождав несколько минут, Гермиона подумала, что ей уже порядком надоело происходящее, тем более что атмосфера в камере с каждой секундой становилась все более и более напряженной. В конце концов она тряхнула головой, собрала свои вещи и, повернувшись к Малфою спиной, подняла палочку, собираясь применить заклинание, отпирающее дверь.

– Хорошо. Я согласен, – раздалось внезапно у нее за спиной.

Гермиона осторожно оглянулась через плечо. Люциус стоял, глядя прямо на нее. Высокий, надменный, с подрагивающими, будто от гнева, крыльями носа. И губами, напряженно сжатыми в тонкую линию.

– Ну же! Я жду. Делайте то, что обещали.

От этого внезапного согласия у нее вдруг закружилась голова, и Гермиона невольно сжала кулачки, пытаясь вернуть себе контроль над собственным телом. Но уже скоро, когда чуть пришла в себя, повернулась обратно и медленно прошла на середину камеры, по пути осторожно опустив вещи на стул.

– Нет. Сначала я жду от вас имя.

Малфой выразительно фыркнул, напомнив самого себя пяти– или семилетней давности.

– С чего это я должен верить вам?

– С того, что дала вам слово. Мне кажется, что исходя даже из нашего краткого знакомства, можно понять, что я привыкла отвечать за свои слова и поступки.

Пару мгновений он молчал и раздумывал о чем-то. Но потом четко и ясно произнес:

– Айвен Мэршмор из Отдела Магического персонала.

Гермиона так сильно вздрогнула, что глаза Малфоя расширились, когда он увидел это. Сама же она заметила, как кадык его судорожно двинулся несколько раз, будто он пытался, но никак не мог проглотить что-то.

«Что ж… Пришло мое время выполнить принятые на себя обязательства…»

Она неспешно сняла пуловер, оставаясь перед Люциусом в одном бюстгальтере. Не испытывая никакого стыда, скорее Гермиона чувствовала себя сейчас так, будто обнажала грудь для медицинского осмотра, не более. Затем она медленно спустила с плеча одну из лямок, потом так же медленно вторую и замерла в нерешительности. Оставалось лишь опустить вниз чашечки, поддерживающие полушария груди.

«Собираюсь ли я обмануть Малфоя и сказать, что увиденного вполне достаточно? О, нет… Игра должна быть честной. Только вот…»

Гермиона ощутила, как на нее огромной волной накатывает запоздалое, но от этого не менее ужасное смущение. Она не удержалась и коротко глянула на лицо Малфоя, втайне надеясь, что если заметит на нем хотя бы тень насмешки, то сию же минуту прекратит затеянное представление. И оказалась безмерно удивленной. Никогда! Еще никогда в своей жизни она не видела такого взгляда, как тот, что оказался обращен на ее грудь…

Из его глаз исчезла вся заносчивость, исчезли гордость и высокомерие, столь присущие этому человеку, что казались его всегдашней и неотъемлемой частью. Люциус Малфой смотрел сейчас на ее не открытую до конца грудь с такой безумной жаждой, как путник, измученный жаром пустыни, смотрит на долгожданный колодец, появившийся у него на пути. Он быстро и прерывисто дышал, и это громкое рваное дыхание тоже заставляло ее напрочь забыть о смущении и стыде.

«Черт! Я не смогу обмануть его. И не буду!»

Освободив руки от лямок бюстгальтера, Гермиона опустила его правую чашечку и обнажила одно из бледных полушарий. И тут же увидела, как глаза Малфоя вспыхнули, как рот его невольно приоткрылся. Помедлила и повторила то же самое и со второй грудью. Еще один миг – и она уже стояла перед ним по пояс обнаженная, мысленно отсчитывая тридцать секунд. Время пошло. Люциус Малфой смотрел на ее голую грудь.

Сказать по правде, если и мог он с кем-то сравнить себя в эти мгновения, так это с изголодавшимся нищим, которому тайком позволили взглянуть на пиршество богатых гурманов. Да! Он действительно был как тот голодный. Только вот, изголодавшийся по красоте…

Люциус стоял и боялся моргнуть, лишь бы не пропустить ни одной из драгоценнейших тридцати секунд, что так неожиданно, но щедро даровала ему судьба… и эта женщина. Вот уже несколько долгих лет он не видел ничего, кроме серых каменных стен, бесцветной пищи и темных очертаний грубо сколоченной мебели. И ни одной мягкой плавной линии. Ни одного яркого пятна! Ему казалось, что за это время даже собственное тело стало исключительно прямым и жестким, постепенно превращаясь в органичную часть камеры. И вот сейчас… О, это была не просто женская грудь, которой он любовался бесконечное множество раз. У молоденькой грязнокровки оказалась самая прекрасная грудь, виденная им когда-либо. И если бы сейчас его попросили описать эту часть женского тела в идеале, он бы, без всякого сомнения, описал то, что видел перед собой.

«Мерлин! Да знает ли она об этом? Знает ли эта грязнокровная малышка, что ее небольшие кругленькие грудки, вкусные и спелые, являют собой зрелище чистейшего совершенства? Знает ли, что ее маленькие темно-розовые и затвердевшие от холодного тюремного воздуха соски – это идеальные соски, которые могла породить сама природа?»

Люциус оказался настолько ошеломлен обрушившимся на него эстетическим наслаждением, что у него не возникло и мысли о сексе или даже просто о возбуждении. Тем более что стоило признать: в поведении мисс Грейнджер, в ее уравновешенности и отстраненности, не было ничего провокационного, что могло бы навести на подобные желания. Не было ни пошлости, ни единой капли дешевого кокетства. Поэтому он смотрел и смотрел, даже понимая, что должен казаться смешным со своим приоткрывшимся ртом, но так и не мог заставить себя хотя бы просто моргнуть… Эта женщина была и вправду прекрасна.

А Гермиона тем временем тщательно отсчитывала обещанные секунды. Двадцать восемь, двадцать девять… тридцать. На этом она сразу же отвернулась, быстро надела лифчик и тут же натянула на себя пуловер. Люциус, помнивший, сколь медленно являлось его взору прекрасное видение, невольно нахмурился, глядя, как стремительно его скрыли. Заметив это, Гермиона покраснела и слегка откашлялась. Она добилась того, что было ей необходимо, однако чувствовала себя неловко.

– Вот и все. Мне уже пора, мистер Малфой. Надеюсь, сделка была честной.

Люциус пристально посмотрел ей в лицо и даже в тусклом свете камеры заметил зарумянившиеся щечки.

«Неужели она жалеет о том, что сделала? И неужели почувствовала, пока стояла передо мной, нечто большее, чем отстраненное равнодушие при выполнении ответственного поручения?»

Мысли метались. Он никак не мог заставить себя ответить ей хоть что-нибудь. И уж точно не желал и не собирался демонстрировать свое смятение. Поэтому все, что смог – это коротко кивнуть на прощание.

Гермиона повернулась к выходу и, взмахнув палочкой, произнесла нараспев:

– Инкарцеро Оверто.

– Вы же вернетесь на следующей неделе? – повинуясь какому-то импульсу, задал вопрос Малфой и тут же осекся, в глубине души кляня себя за предательское любопытство.

– Да. На следующей неделе точно приду. Правда, не уверена, сколько мне еще будет поручено работать с вами дальше. До свидания, мистер Малфой, до следующего раза.

Дверь распахнулась, и Гермиона вышла, позволяя ей со стуком захлопнуться за собой.

Четверть часа Люциус не трогался с места. Целых пятнадцать минут он стоял, не двигаясь с места и закрыв глаза. Он вспоминал то, что увидел только что. И наслаждался этими воспоминаниями. Уж если и существовал кто-то на этом свете, с кем Люциус Малфой предпочитал быть честным всегда – так это он сам. Потому не врал себе и теперь. Предложенная мисс Грейнджер сделка была по-настоящему обоюдно выгодной.

Айвен Мэршмор и впрямь оказался редким мерзавцем, которого Министерство никогда бы вычислило без помощи Малфоя. Разоблаченный, он признался во многих преступлениях, совершенных на службе у Волдеморта, а также в собственных экспериментах, касающихся темных искусств. Ожидала ли Гермиона, что Малфой обманет ее? Нет. С самого начала она почему-то безоговорочно верила, что он честен с ней. Жалела ли о том, что совершила ради этого успеха? И это – тоже нет! Более того… раз за разом она думала о том, как глаза его расширились от удивления, когда он увидел обещанное. Как смотрел все эти тридцать секунд. И точно знала, что все дни, оставшиеся до следующей встречи, он будет тысячекратно вспоминать увиденное, как самое прекрасное, что случилось с ним за последние несколько лет.

Нет! Гермиона ни капли ни о чем не жалела.

========== Глава 3 ==========

Неделя пятая.

Возвратившись в Азкабан через неделю, Гермиона обратила внимание, что Малфой сразу же, как только тяжелая дверь камеры закрылась, сделал шаг в ее сторону. На этот раз в их встрече явно ощущался аромат томительного ожидания, которого еще никогда не бывало прежде. И Гермиона невольно поймала себя на мысли, что ей… нравится это. Нравится, потому что, не признаваясь себе, и сама ждала часа, когда окажется здесь вновь.

После первой удачи ей дали новое задание, но оглашать его с порога мисс Грейнджер, конечно же, не собиралась. Однако ей ничего не помешало заметить, что сегодня Люциус все чаще и чаще останавливает взгляд на ее фигуре, да и общаться он стал более оживленно. И, сказать по правде, Люциус Малфой был не единственным в этой камере, кто ощущал нечаянную дрожь нарастающего с каждой минутой странного предвкушения. Нет, конечно, Гермиона умело маскировала свое не вполне объяснимое состояние, но не признать его она не могла. Да и не хотела. Может быть потому, что в крови, словно пузырьки в шампанском, с самой первой минуты бурлило какое-то изощренное любопытство. Чувственное. Будоражащее.

На самом деле ей ужасно хотелось знать, как среагирует он на новый ее вопрос и еще больше – что попросит взамен. Но, словно специально мучая и себя и его, она сознательно оттягивала обсуждение столь долгожданной темы и, ощущая себя чуть ли не извращенкой, почти наслаждалась этим томительным ожиданием. Время шло. Они продолжали о чем-то легко и непринужденно беседовать, иногда замолкая ненадолго. Но говорили они или молчали – в воздухе все равно ощущалось какое-то невероятное напряжение: яркое и почти искрящее, почти заметное глазу. Когда же до установленного срока осталось всего десять минут, Гермиона в упор посмотрела на Малфоя и четко произнесла:

– Министерство считает, что в Центральной Европе существует некая экспериментальная база, серьезно занимающаяся изучением самых темных разновидностей магии. Обнаружить ее точное местонахождение не удается вот уже несколько десятилетий, несмотря на многочисленные попытки и многолетнее обсуждение совместного поиска с Министерствами магии почти всех европейских стран. Вы знаете об этом что-нибудь, мистер Малфой? Где она?

Люциус внимательно уставился на нее, не произнося ни слова, и Гермиона выдержала его взгляд. Секунды ускользали от них одна за другой.

– Такого рода информация стоит недешево, мисс Грейнджер… – наконец бросил он.

По телу прокатилась покалывающая кожу волна. У Гермионы перехватило дыхание, и она на какое-то время заколебалась. Но потом ответила пересохшими вдруг губами:

– Минуту, – и нечаянно облизнула их языком, желая хоть как-то увлажнить. – Если сообщите о ее местонахождении, я позволю вам смотреть на свою грудь минуту.

_______________________________________________________________________

Люциус сузил глаза, и в камере вновь повисло молчание. Конечно же, он жаждал увидеть ее снова. Жаждал так сильно, что даже думать не мог ни о чем другом всю неделю. Прекрасная грудь этой маленькой грязнокровки, можно сказать, преследовала его, являясь не только во снах, но и наяву, стоило лишь на секунду прикрыть глаза. Даже во время кратких, разрешенных дважды в неделю, посещений душа, он думал не о том, как бы поскорее смыть с себя грязь. Нет! Как дурак, стоял под больно бьющими струями воды и вспоминал… вспоминал самое прекраснейшее видение, что неожиданно подарила ему судьба.

И вот теперь… ему дан шанс снова увидеть, как ее соски затвердеют от прохладного тюремного воздуха у него на глазах. Как мягкие полушария цвета сливок будут подниматься и опускаться от ее неспешного дыхания. Минуту… Целую (бесконечно долгую!) минуту он сможет наслаждаться этим. Люциус почувствовал, как в глазах поплыл туман, а горло пересохло от мучительного, но сладкого ожидания.

– Согласен. Но на этот раз вам придется полностью снять лифчик.

– Нет.

– Тогда сделка отменяется. Я ничего не скажу.

Гермиона так сильно сжала кулаки, что ногти вот-вот могли проткнуть кожу на ее ладонях.

– Хорошо… Сорок пять секунд. Я разденусь по пояс. Полностью. Но лишь на сорок пять секунд.

Подумав, Люциус согласно кивнул.

– Называйте место.

– Моканы – небольшая деревня в Румынии, примерно в ста милях к юго-западу от Бухареста, – спокойно проговорил он, и Гермиона почему-то оказалась абсолютно уверена, что Малфой даже не пытается обмануть ее.

Поэтому сразу же принялась расстегивать пуговички на блузке, начав с самой нижней. Намеренно неспешно она оголяла живот дюйм за дюймом и услышала, как Люциус тихонько вздохнул, когда увидел полностью открывшуюся его взгляду бледно-золотистую плоть.

Гермиона медленно стащила блузку с плеч и осталась одетой лишь в скромный неброский бюстгальтер. Глаза Малфоя невольно расширились, ведь при всей своей сдержанности (а на ней было надето отнюдь не вопящее о сексуальности какое-то там черно-красное кружевное откровение) белье мисс Грейнджер таило в себе позыв некоей тонкой, едва уловимой эротичности, заставляющей его почти окунуться в чувственное безумие. И ее простенький лифчик цвета, который, как помнилось Люциусу, назывался «пепел розы», с тоненькой обстрочкой по краям, казался ему сейчас самым возбуждающим женским аксессуаром, что довелось увидеть на своем веку.

Упорно не глядя на него, Гермиона завела руки за спину, расстегнула застежку и чуть наклонила плечи вперед, позволяя бюстгальтеру соскользнуть. Отбросив его поверх блузки, она невозмутимо выпрямилась и сразу же начала отсчет положенного времени.

«Один… два… три…»

А Люциус уже пожирал ее взглядом, не отводя глаз ни на секунду. И с каждой из них все отчетливей и отчетливей осознавал, что эта женщина еще красивее, чем запомнилось ему в первый раз. Сегодня он иногда скользил глазами ниже, лакомясь изгибом ее талии и кусочком приоткрытого живота, но затем все равно возвращался к груди.

«Мерлин… Ее грудь…»

Ее грудь поднималась и опускалась в унисон дыханию, и Люциус видел, как маленькие розовые соски снова сморщиваются и твердеют в холодном воздухе азкабанской камеры.

«Они… и в самом деле только из-за холода… или?..»

Он не осмеливался встретиться с Гермионой взглядом, да и не хотел, боясь потерять даже секунду драгоценного времени. Ее соски – дерзкие, торчащие, будто зовущие коснуться их – сводили с ума. Если бы Малфоя попросили, то он не смог бы подобрать слов, чтобы описать все, что явилось сейчас его жадному взору. Глаза предательски защипало, и он не мог понять – почему.

Люциусу вдруг подумалось, что за всю свою жизнь, даже вспомнив всех красавиц-метресс, что ублажали его в лучшие времена, он никогда не чувствовал себя настолько очарованным, настолько плененным совершенной красотой женского тела. Мягкого, теплого, ароматного тела цвета подтопленных сливок, казавшегося таким чужеродным в сырой и мрачной азкабанской камере и оттого еще более желанным. О, сегодняшние ощущения казались ему поистине великолепными. Понимая, что глаза продолжает щипать, Малфой быстро заморгал, сердясь на самого себя – его драгоценные секунды были уже на исходе.

«Сорок три… сорок четыре… сорок пять».

Гермиона сразу отвернулась и, потянувшись за одеждой, быстро начала одеваться. Глядя на ее торопливые судорожные движения, Люциус резко и с каким-то отчаянием втянул в себя воздух. Дыхание почему-то давалось ему с трудом.

Одевшись, Гермиона повернулась к нему: в ее потемневших глазах не виднелось ни проблеска эмоций.

– Я вернусь на следующей неделе, мистер Малфой. Всего вам доброго.

На стене появился узор дверного проема, и мисс Грейнджер покинула камеру. И в тот же миг, как только дверь закрылась, Люциус Малфой начал считать минуты до ее возвращения.

_______________________________________________________________________

Информация подтвердилась снова. Более того, она оказалась еще и очень ценной. В результате по всей Европе был произведен ряд арестов, в Румынии схватили небольшую группу темных магов, занимающихся непосредственно экспериментами, британское Министерство Магии заслуженно ликовало – и на этом… все. Ах, да! Мисс Грейнджер объявили официальную благодарность, но больше никакого задания так и не поручили. И узнав, что в следующую их встречу ничего выпытывать у Люциуса Малфоя не придется, она вдруг поймала себя на мысли, что какое-то странное болезненное разочарование охватывает все ее существо.

Неделя шестая.

Войдя в камеру, Гермиона почти сразу обратила внимание на то, что выглядит узник гораздо более свежим, более ухоженным и даже каким-то… более энергичным. Она еще не успела обдумать увиденное, как губы Малфоя тронула легкая насмешка и с них слетел вопрос:

– Итак, мисс Грейнджер, о чем вы захотите узнать сегодня?

Гермиона вздрогнула, понимая, что сейчас придется страшно разочаровать его, а ей так не хотелось этого. Однако, наряду с щемящей жалостью, она вдруг ощутила то самое чувство – чувство упоения властью над взрослым и сильным мужчиной, как и тогда, в тот день, когда впервые заговорила с ним о полученных заданиях. И от осознания того, что этот самоуверенный и высокомерный чистокровный сноб хоть в чем-то зависим от нее сейчас, по коже сотней мурашек пробежала дрожь. Не совсем понимая, что происходит с ней, волшебница взяла себя в руки и небрежно пожала плечами.

– Мне ничего нужно, мистер Малфой. Сегодня мы с вами займемся исключительно вашей программой реабилитации.

Ноздри Люциуса гневно раздулись. Нет, ему, безусловно, очень нравилось общаться с этой молоденькой женщиной: она была умна, очень развита, умела мыслить здраво и логично, да и вообще производила впечатление достаточно незаурядного человека. Но осознание того, что сегодня он не увидит ни кусочка ее обнаженной плоти, оказалось для Люциуса настолько мучительным…

«Черт! Черт!!! Это жестоко!»

Ему хотелось выть от ярости и разочарования. И лишь невероятное усилие воли заставило сдержаться и почти равнодушно бросить:

– Вот как… Неужели совсем ничего?

– По-видимому, сейчас мое руководство занято чем-то другим, не имеющим отношения к вам и вашему прошлому…

Люциус напрягся.

– Но…

– Что «но», мистер Малфой?

Глядя в упор, Гермиона пристально наблюдала за его реакцией.

«Что-что? Будь оно неладно, это ваше руководство, вот что!»

Люциусу понадобилась вся его выдержка и недюжинный самоконтроль, чтобы ответить ей спокойно:

– Ничего.

«Ничего! Я… подожду…»

И протяжно, очень напоминая самого себя прежнего, закончил:

– Что ж… Займемся моей реабилитацией. Не желаете ли присесть, мисс Грейнджер?

Теперь черед ухмыляться пришел Гермионе. Никогда еще Люциус Малфой не был с ней столь любезен, как сейчас. И, черт возьми, ей нравилось это. Опустившись на краешек жесткого стула, она откашлялась:

– Тогда приступим… – ответила, стараясь попасть ему же в тон. – Думаю, нам стоит начать со знакомства с некоторыми шедеврами, что были созданы культурой маглов.

– Спасибо, не стоит.

– Боюсь, у вас нет выбора, – парировала Гермиона и вытащила из сумки книгу. – В этом альбоме собраны наиболее известные картины величайших магловских художников. И я хотела бы показать вам их.

– Зачем?

Упрямство Малфоя начало по-настоящему раздражать ее.

– Ну, есть мнение, что, познакомившись с талантливыми работами обычных людей, вы проникнетесь хоть капелькой уважения к тем, кто лишен магии от природы. А также поймете, насколько богата и разнообразна культура маглов, в которой подобные шедевры создаются безо всякого волшебства, благодаря лишь собственным способностям человека, – заметив его пренебрежительную насмешку, Гермиона закончила: – Однако, зная вас лично, я сомневаюсь. Думаю, сейчас вы начнете показательно скучать и позевывать. Поэтому, наслаждаться просмотром альбома я буду сама, а вы, если станет вдруг интересно, можете посмотреть через мое плечо. Но лишь тогда, когда захотите.

– Ну надо же… Экая трогательная забота. Мне кажется или в камере стало чуть теплее? Словно горячий воздух хлынул неизвестно откуда, дабы обогреть озябшего узника.

Язвительный «малфоевский» юмор щекотал нервы, но ей не хотелось показывать это его обладателю. Поэтому Гермиона напустила на себя безразличие и притворно вздохнула чуть громче.

– Вам показалось, мистер Малфой. И, кстати, можете вообще не приближаться, ничего страшного. Я посмотрю сама, – она начала листать книгу, пробегаясь пальцами по особенно волнующим ее иллюстрациям.

Какое-то время Люциус оставался в стороне, но затем начал медленно прохаживаться по маленькой камере. Гермиона делала вид, будто не замечает, как он нарезает вокруг нее круги, с каждым разом приближаясь все больше и больше. Наконец она остановилась на репродукции одной особенно мрачной картины, которая, казалось, просто источает ужас и безысходность.

– Хм… Любопытный образ, – раздался за ее плечом голос. – Не нахожу ничего приятного в этом… произведении искусства. И уж тем более не могу понять, зачем оно кому-то на стене.

– Здесь приведена знаменитая картина Фрэнсиса Бэкона, которая называется «Кричащий Папа». Бэкон написал несколько похожих полотен, и все они основаны на творении великого испанского живописца Диего Веласкеса, где он изображает Папу Иннокентия Х.

– И насколько же она дорогая?

– Очень. Работы Бэкона стоят миллионы долларов… Но вы упускаете еще один момент: богатые дураки заплатят и не за шедевр, а за обычную посредственность, если будут думать, что их приобретение вызовет у кого-то зависть и восхищение. Кстати… Еще об одном хотела сказать… Мне кажется, что истинная ценность произведений искусства все же заключается в том, что они говорят с людьми. Вызывают в их душах отклик, пусть даже не всегда приятный.

– Не дал бы за подобную мазню и кната. Отвратительное зрелище!

– А может так и задумано его творцом? Вызвать у нас реакцию. Вытянуть на поверхность эмоции, пусть и спрятанные глубоко внутри себя. И если художник достиг своей цели, то это же прекрасно, не правда ли? Иначе, почему вы выделили эту картину? Вы же так долго смотрели на многие через мое плечо и продолжали молчать.

Она услышала, как Люциус громко втянул в себя воздух.

– Она меня возмущает. Или даже… чем-то расстраивает. Не могу понять. Но в ней есть некая… отвратительная притягательность.

Гермиона слегка улыбнулась и продолжила листать альбом дальше. Некоторое время они оба молчали. Малфой по-прежнему стоял у нее за плечом и больше ничего не говорил. Тишину он нарушил лишь в тот миг, когда Гермиона открыла страницу с изображением полотна Караваджо «Уверение апостола Фомы».

– Полагаю, здесь изображен Иисус…

– Да, – она снова тихонько улыбнулась. – Ну надо же, а вы, оказывается, хоть что-то знаете о магловской культуре.

Люциус фыркнул.

– Ничего подобного! Эта знаменитая история известна всем, кому не лень.

– Да. И многие, например мои дедушки и бабушки, искренне верят, что она правдива. Здесь показан момент, когда Иисус предлагает апостолу Фоме, который не верил в его воскресение из мертвых, дотронуться до нанесенных ран пальцем, чтобы убедиться в том, что они настоящие. Микеланджело да Караваджо считается признанным мастером работы с цветом и текстурой. Его картины словно наполнены сиянием. Смотрите, как написано у него тело: может показаться, что сами оказываемся там и вместе с Фомой касаемся мягкой золотистой плоти Спасителя…

«Черт! Золотистая плоть! Прикосновение…»

– Довольно! – прервал Гермиону Малфой.

«Эта женщина будто нарочно сводит меня с ума! – его просто распирало от негодования. – Сидит здесь, источающая аромат своих чертовых духов, и рассуждает о прикосновениях к золотистой плоти! Тогда как сегодня мне отказано даже в малости – лишь увидеть ее тело…»

Люциус понял, что не вынесет подобного испытания, и мысль, как добиться своего, пришла ему в голову почти мгновенно.

«Что ж, девочка… Я готов поторговаться с тобой еще раз…»

– Мисс Грейнджер…

– Да?

– Я тут вспомнил… – Люциус на секунду замолчал, но затем, проглотив гордость, быстро продолжил: – Кажется, у меня есть информация, которая может оказаться весьма полезной для вашего руководства.

Гермиона замерла, ожидая продолжения, и это дало ему возможность несколько успокоиться. Голос стал ниже. Размеренней.

– В магическом сообществе Британии существуют те, кто никогда не был Пожирателем Смерти. Однако их благоговейное поклонение самым темным сторонам магии длится вот уже много, очень много лет. Не могу сказать, что они представляют опасность, но, согласитесь, всегда лучше знать о потенциальной проблеме, чем бороться с ней тогда, когда она уже есть. И когда уже стала не просто проблемой, а серьезной проблемой. Предупрежденный – вооружен. Так, кажется, говорили древние римляне?

– Министерство тщательно проанализировало всех британских волшебников, имеющих хоть какую-то склонность к занятиям темной магией, мистер Малфой. И, поверьте, вряд ли этих магов обошли вниманием.

– О… я почти уверен, что их-то как раз обошли…

Гермиона сделала паузу. Она знала, ради чего Люциус завел этот разговор. Она кожей чувствовала его отчаянное разочарование, его обиду на судьбу, так жестоко лишившую его даже малой толики наслаждения, что было доступно ему уже дважды. Охваченная смятением, волшебница понимала, что должна сказать: «Нет», но прежде чем мысль оформилась в сознании, с губ слетело:

– И кто же они такие?

Люциус вскинул бровь в притворном изумлении.

– А как же наша маленькая договоренность? Или вы, мисс, забыли о ней?

Сердце Гермионы пропустило удар. А еще… ей показалось, что различила в голосе Малфоя легкое, едва уловимое поддразнивание.

– О какой договоренности идет речь? – удалось удивиться почти искренне.

– Так-так-так, мисс Грейнджер…

Гермиона колебалась, но держала паузу до конца. И Люциус продолжил:

– Видите ли, насколько я помню, именно вы предложили мне игру во взаимовыгодную откровенность. Или уже подрастеряли решимость продолжать ее?

– Чего вы хотите на этот раз? – по ее коже снова побежали мурашки.

– Пожалуй, я хочу, чтобы вы… повернулись ко мне спиной и… подняли юбку… до пояса… – закончил Малфой уже тихим хриплым шепотом.

– И тогда вы назовете мне их имена?

– О, нет… Бедный узник не может себе позволить подобной роскоши. Одно имя за один раз. Опять же, я уже не молод, память может и подвести, да и, в конце концов, мне необходимо какое-то время, чтобы вспомнить всех их. Но одно имя я готов вам назвать уже сегодня. И поверьте, ваше начальство будет очень радо узнать его.