Текст книги "Маки (СИ)"

Автор книги: Ланиус Андрей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

   – Не сомневаюсь, что эту статью вы, Дина, внесли в вашу электронную базу данных. Наверняка, эта база функционирует в режиме, позволяющем вам войти в нее в любую минуту посредством вашего сотового телефона.

   – Так и быть, господин «народный эксперт», окажу вам еще одну услугу.

   Ее пальчики забегали по клавишам «навороченного» мобильника.

   – Да, я не ошиблась, – сказала она через некоторое время. – Вот фотоснимок Екатерины Радзивилл, помещенный в начале статьи. Любуйтесь.

   Пережёгин с минуту изучал изображение на дисплее.

   – Нет, – покачал головой, – эта женщина мне не знакома.

   – В таком случае, ничем больше помочь не могу.

   – Вы уже помогли мне расставить некоторые акценты, и я искренне вам благодарен, – Пережёгин поднялся. – А засим разрешите откланяться. Отправляюсь на поиски «Банковского мостика». Хотите верьте, хотите нет, а я найду этот холст.

   – Желаю удачи, – кивнула она. – Если охота окажется результативной, дайте мне знать через Вадима Эдуардовича.

   – Кстати, вы позвонили бы старику. Он страшно нервничает, опасаясь выговора от вас. Надо бы его успокоить.

   – Это я улажу.

   Он церемонно поклонился и направился к выходу.

   Глава 21. «ГОРДИЕВ УЗЕЛ»

   Оказавшись на улице, Пережёгин долго смотрел на движение транспорта вокруг стелы.

   «Итак, „Банковский мостик“ чист, другого изображения под картиной нет, – бормотал он, пытаясь выстроить в систему хоровод своих мыслей. – Химик мне не соврал, готов держать пари. А, с другой стороны, где же и быть „Макам“, как не под „Банковским мостиком“? Несовместимое противоречие. Однако же на эту загадку существует ясный и простой ответ. Похоже, этот ответ знает Екатерина Радзивилл. Но так просто она не скажет. Ей нужно предъявить улики. Неоспоримые. Например, „Маки“. Но у меня нет не только „Маков“, но и „Банковского мостика“, написанного, судя по всему, на чистом холсте. Снова тот же замкнутый круг. Гордиев узел, так-то... Ладно, подергаем за этот узелок с другого конца. Где, к примеру, ночной грабитель мог бы спрятать похищенный холст? Да где угодно. В тысяче мест».

   В этот миг перед внутренним взором «народного эксперта» промелькнула табличка, которую он видел незадолго до того, как покинул здание вокзала.

   «Не факт, – покачал он головой. – Вовсе не факт. Но проверить надо».

   Он снова вернулся под вокзальные своды и, найдя лестницу, над которой висел указатель «Автоматические камеры хранения», сбежал по ступенькам вниз.

   Ввиду недавнего отправления утренних поездов, дверцы многих, если не сказать большинства, ячеек были открыты. Скопления пассажиров не наблюдалось. Охранник мирно дремал на своем стуле в углу.

   Пережёгин повесил свою кожаную сумку на плечо и двинулся по проходу. Его глаза были полузакрыты, что означало высшую степень сосредоточенности. Слегка раздвинув руки, он обводил ладонями закрытые ячейки.

   – Нет, – бормотал тихо про себя. – Здесь нет. И здесь нет. И здесь тоже.

   Дойдя до конца прохода, он перешел во второй ряд, где продолжил свои манипуляции, увы, тоже не давшие результата.

   И лишь в третьем ряду, наиболее удаленном от входа, что-то заставило эксперта замереть на месте.

   Приблизившись к одной из верхних ячеек, он поднес к закрытой дверце распрямленную ладонь правой руки, не касаясь, однако, серебристой поверхности.

   Какое-то время стоял неподвижно, словно впитывая в себя поток информации, поступавшей изнутри камеры. Вид у него при этом был удивленный.

   – Так вот в чем загадка, – прошептал чуть слышно. – А ведь ответ, действительно, самый простой. И как мне это самому не пришло в голову! Я же всегда знал, что чем хитрее загадка, тем проще будет ответ. Ай, да госпожа Радзивилл! Ловко закручено! Однако же надо позвонить заказчице...

   Поднявшись наверх и пройдя в справочный зал, Пережёгин нашел тихий уголок и достал мобильник.

   – Ирина Сергеевна? Могу, наконец-то, вас обрадовать. Я выполнил ваш заказ, нашел полотно, похищенное из вашей квартиры.

   – Ой, правда?! Оно у вас?

   – Оно рядом со мной, – уклончиво ответил Пережёгин.

   – Значит, теперь мужа отпустят?

   – Отпустят. Однако нужно обговорить некоторые детали.

   – Да, я понимаю. Ваше вознаграждение...

   – Речь идет о том, – перебил он, – что холст следует передать полиции через посредника. Дабы избежать ненужных объяснений. Вы не могли бы приехать на Московский вокзал прямо сейчас? Я буду ждать в кофейне, в главном зале.

   Глава 22. МАГИЯ ЦИФР

   Дина уже ушла, и Пережёгин расположился за тем же столиком, за которым они так мило побеседовали о тонкостях изобразительного искусства. Заказал две чашки кофе, попросив девушку принести их, когда подойдет его знакомая.

   Виноградова не заставила себя долго ждать.

   Буквально ворвавшись в кофейню, она огляделась, стремительной походкой подошла к столику, где сидел Пережёгин, и расположилась напротив «народного эксперта».

   – Умоляю, рассказывайте! Я просто сгораю от нетерпения.

   Он сделал знак буфетчице, затем повернулся к Виноградовой:

   – Знаете, Ирина Сергеевна, поначалу я испытывал сомнения. Добиваться ли мне прежде встречи с вами, чтобы утешить вас приятной новостью, либо же мчаться на поиски некой журналистки по имени Екатерина Радзивилл, дабы внести в эту историю окончательную ясность. Но, крепко поразмыслив, я сказал себе: ба, да в чем дилемма-то?! Ведь Ирина Сергеевна, моя заказчица, и неведомая мне Екатерина Радзивилл – одно и то же лицо.

   – Ваш кофе, – девушка поставила перед ними дымящийся ароматный напиток.

   Виноградова глотнула воздуха, щеки ее порозовели.

   – Дорогой Петр Мефодьевич... Наверное, я должна была сказать сразу. Ну, чтобы с моей стороны не оставалось никаких недомолвок. Понимаете, у библиотекаря довольно скромная зарплата. А я владею пером, вдобавок, имею доступ к огромному массиву специальной информации, всегда могу проконсультироваться с мужем-искусствоведом. Вот я и начала писать статьи о знаменитых картинах, о великих художниках, об их любовных романах, обо всем том, на что падок современный читатель. Нашелся журнал, который охотно печатал мои творения, даже платил гонорары. Не очень высокие, правда, но всё равно это был определенный приварок к моим мизерным доходам. Статьи я подписывала псевдонимом, потому что некоторые из моих коллег читали этот журнал, а мне не хотелось лишних вопросов. Кстати, псевдоним мне придумали в редакции, и я с ним согласилась. Впрочем, стыдиться мне нечего. Мои статьи – не халтура и не плагиат, я готовила их весьма тщательно, на основе разнообразных источников. А вообще-то, я не вполне понимаю, какое отношение мои журналистские опыты имеют к похищению «Банковского мостика»?

   Пережёгин выдержал паузу, как бы подбирая наиболее веские аргументы, затем энергичным жестом выдернул из стаканчика салфетку, расправил ее перед собой и написал на ней ряд цифр. Салфетку он придвинул по столу к Виноградовой. Молча.

   Заказчица надолго погрузилась в созерцание изображенного числа.

   Наконец, подняла на собеседника глаза:

   – Боже! Вы действительно нашли его.

   – Снова лукавите, Ирина Сергеевна, – мягко пожурил он женщину. – Не его, а их. Да, я нашел оба холста. Я ведь предупреждал вас, что всегда нахожу пропажу. А вы посчитали, что я набиваю себе цену, так?

   – Всё равно не могу поверить... – прошептала она.

   Пережёгин постучал полусогнутым пальцем по столику:

   – Ирина Сергеевна, послушайте меня внимательно. Есть два варианта финала. Первый: я немедленно, прямо при вас звоню даже не антикварному спецназу, а прямо в полицию. Самое многое через двадцать минут сыщики будут здесь. Вас посадят в автомобиль с решетками на окошках и с вооруженной охраной. Время потечет для вас по иному измерению, и я уже не смогу вам помочь ни в малейшей степени. Напротив, как законопослушный свидетель, вынужден буду дать показания, которые лишь усугубят вашу вину. Второй вариант: прямо сейчас, не отрываясь вот от этого столика, вы рассказываете мне всё без утайки. Предупреждаю: при малейших признаках фальши я прекращаю нашу беседу и звоню в полицию. Но если ваш рассказ будет искренним и откровенным, то я, быть может, найду способ выйти из положения малой кровью. Выбор за вами.

   – Дайте мне время подумать, – попросила она.

   – Думайте, только недолго.

   Сделав пару глотков кофе, она заговорила:

   – Чего уж тут думать! Я выбираю второй вариант.

   – Вот и хорошо. Считайте, что вы на исповеди у священника. А истинный священник не предаст.

   Она отпила еще глоток.

   – Если это исповедь, то не торопите меня. Как сумею, так и расскажу, пусть даже в чем-то повторюсь.

   Глава 23. ПЛАН ЖИВОПИСЦА

   – Так вот... Мой муж, с его импозантной внешностью и талантом витиевато рассуждать на абстрактные темы, в душе всего лишь взрослый ребенок, большой, доверчивый и наивный. Свою коммунальную тетушку он регулярно навещал еще с той поры, когда мы не были даже знакомы. Продолжались эти визиты и после нашего брака. Первое время я тоже ходила с ним в гости к Елене Дмитриевне. Но очень скоро посещения коммуналки начали тяготить меня, и я под разными предлогами начала отказываться от них. Тем более что всякий раз муж попутно заглядывал к другому обитателю этой бесподобной квартиры – художнику Омельеву, чья склонность к алкоголю была для меня очевидной. Но Алексей утверждал, что ему интересно наблюдать вблизи представителя такого явления, как уличная живопись. Что ж, я не стала отговаривать его, и только попросила никогда не выпивать вместе с Омельевым, даже понемногу. Алексей дал слово. Впрочем, он у меня вовсе даже не поклонник зеленого змия.

   Обычно муж пересказывал мне содержание их разговоров, и я сделала вывод, что Алексей для Омельева – авторитет из мира искусства, корифей по части истории живописи.

   Муж признался также, что сообщил Омельеву о моих журналистских занятиях, сильно приукрасив при этом их значимость. Дескать, мои статьи публикуются в периодических изданиях обеих столиц, а лучшие из них, дублируются, мол, в Интернете. Конечно, всё это было большой натяжкой. Я печаталась под псевдонимом Екатерина Радзивилл только в одном тоненьком журнале, изредка находя перепечатки своих статей в Интернете. Но надо знать моего мужа. Он любит пускать слушателю пыль в глаза. Мое скромное творчество он преподнес господину художнику в таком виде, что тот, полагаю, посчитал меня неким асом журналистики, с широкими связями среди антикваров, коллекционеров и владельцев галерей.

   Только этим я могу объяснить ход последующих событий.

   А случилось вот что.

   Примерно за три недели до своей гибели Омельев позвонил мне по городскому телефону в библиотеку. Я, конечно, ему этот номер не давала. Вероятно, адрес библиотеки он узнал от мужа, а телефонный номер нашел в «желтых страницах». Так или иначе, Омельев позвонил, сказав, что имеет ко мне важный приватный разговор, причем весьма срочный. Упреждая мои возражения, он добавил, что много времени у меня не отнимет. Рядом с библиотекой проходил бульвар, вдоль которого расставлены многочисленные скамеечки. Он сказал, что будет ждать меня на одной из них в мой обеденный перерыв. Он, дескать, решил открыть мне тайну, которая, наверняка, заинтересует меня.

   Я подумала немного и согласилась. До сих пор проклинаю себя за это.

   Виноградова перевела дух, отпила глоток кофе, взглянула на часы, затем продолжила свою исповедь:

   – Далее я постараюсь быть лаконичней. Никаких подробностей, только суть. Итак, Омельев начал с того, что у него есть давняя мечта. Он хотел бы поселиться в какой-нибудь цивилизованной стране, имея при этом достаточно средств, чтобы, не отвлекаясь на презренный быт, посвятить свою жизнь творчеству. Хорошо бы уехать на край земли, например, в Австралию, купить там небольшое бунгало где-нибудь в окрестностях одного из крупных городов и целиком переключиться на живопись. Рисовать не для заработка, а на основе собственного видения мира. По его расчетам, на всё – про всё требуется от полутора до двух миллионов долларов.

   Виноградова усмехнулась:

   – Я слушала его с возрастающим раздражением и уже порывалась просто встать и уйти. Мало ли кто о чем мечтает. У меня, может, тоже есть мечта. Но я же не кричу о ней на каждом перекрестке. И уж, тем более, не стану рассказывать о ней «по секрету» человеку, с которым едва знакома.

   Но буквально тут же Омельев резко повернул разговор, заставив меня забыть обо всём на свете. Он сказал, что у него давно уже созрел план, как раздобыть необходимые средства. В скором времени ему должны принести для закраски картину известного французского импрессиониста, похищенную некоторое время назад из некоего зарубежного музея. За этот холст можно получить пять миллионов зелени. В действительности он стоит намного дороже, но пять миллионов – та разумная цена, на которую найдется покупатель, не задающий лишних вопросов. Если я соглашусь помочь ему, заключил Омельев, то он отдаст мне ровно половину. Половину от пяти миллионов долларов.

   «Вы предлагаете ужасную вещь! – возмутилась я. – Стать вашей соучастницей по краже произведения искусства!»

   «Да нет же, – парировал он, – картина давно украдена, и, конечно же, не мной. Мне принесут ее всего на несколько дней для того, чтобы я закрасил холст традиционным питерским пейзажем. Затем полотно заберут и переправят куда-то дальше для последующей продажи. Может, в Китай. Или в Японию. Или в Сингапур. Не знаю. Богатые коллекционеры есть везде. Признаюсь, я уже участвовал несколько раз в подобных акциях. Но мне надоело быть бессловесным исполнителем, получать жалкие гроши за немалый риск. Теперь я сам хочу их обмануть. План такой. Накануне я передам уже закрашенную картину вашему мужу, как бы в качестве подарка. Он примет всё за чистую монету. Принесет картину домой и повесит на стену. Он так и будет думать, что это „Банковский мостик“, и только вы одна будете знать, что в действительности это „Маки“. Через день-другой я устрою спектакль под названием „Безумство живописца“ и сожгу в костре все свои картины, после чего сымитирую самоубийство. Всё будет обставлено очень естественно. Мой заказчик поверит, что я покончил с собой, впав в депрессию, а перед этим сжег все свои работы, в том числе и картину, выкраденную из музея. Через некоторое время всё успокоится. Вам вообще ничего не надо делать. Просто будете хранительницей малоценной картины под названием „Банковский мостик“. Я же залягу на год-другой в глухой деревушке, затем уеду в Китай через Дальний Восток, воспользовавшись чужим паспортом и изменив свою внешность при помощи грима. В Китае я сам найду покупателя; думаете, зря я общался с китайскими туристами? Покупатель пошлет к вам гонца, который передаст вам вашу долю – таким будет условие продажи. Впрочем, вы и сами, с вашими связями, можете поискать покупателя здесь. Только осторожно. Если найдете, то ваша доля возрастет до трех миллионов, а я удовлетворюсь двумя. Как видите, я с вами предельно честен».

   Далее он признался, что еще недавно у него был другой план, с которым он обратился к некой Дине, родственнице коммунального пенсионера-химика Вадима Эдуардовича. Химик однажды проболтался ему по пьянке, что его племянница Дина лихо обтяпывает выгодные делишки на ниве антиквариата. Поэтому он, Омельев, поначалу сделал ставку на нее. Но Дина оказалась слишком пугливой. Принялась отговаривать его, не понимая, что тот, кто не рискует, не пьет шампанское.

   «Ну, вот, – завершил Омельев свои откровения, – теперь вы знаете всё. Если хотите подумать, пожалуйста, в вашем распоряжении неделя. Если ваш ответ уже готов, я его приму, каким бы он ни был. В любом случае, утечки информации я не опасаюсь. Вы сильная женщина и умеете хранить тайну, я сразу понял это. Думаю, с мужем вам советоваться не надо, ведь истинный глава семьи – это тоже вы».

   «Мой ответ – нет! – решительно воскликнула я. – Не понимаю, как у вас хватило наглости делать мне, порядочной женщине, подобное предложение».

   Но что-то мешало мне подняться и уйти с гордо вскинутой головой.

   В полной тишине прошла томительная минута.

   Затем я добавила:

   «Если я не позвоню вам в течение недели, то, считайте, никакого разговора между нами не было».

   Глава 24. КАК РАЗБИВАЮТСЯ МЕЧТЫ

   Она снова сделала глоток и продолжила свою исповедь:

   – Могу признаться, что в глубине души, интуитивно, я сразу приняла предложение Омельева. Но мне не хотелось подавать виду. Я чувствовала, что у моего собеседника нет альтернативных вариантов, и он рассчитывает только на меня, так почему бы не выдвинуть ряд встречных условий? Нет-нет, я не ставила целью набить себе цену либо вытребовать более весомую долю, хотя он, определенно, согласился бы на всё. Среди людей моего круга, Петр Мефодьевич, многие мечтают о том, чтобы внезапно разбогатеть, обрести материальную независимость. Вот и я такая же. Мне не нужно ничего экстравагантного. Просто хочу жить в цивилизованной европейской стране, в тишине и покое, не слышать рядом с собой площадной брани, не видеть вокруг невежественных, грубых, плохо воспитанных людей. Мои потребности не простираются дальше желания иметь свой уютный домик, хороший автомобиль, возможности посещать тихое кафе, где подают вкусные пирожные. Ну, и, конечно, чтобы рядом был муж. Разве в этих мечтах есть что-либо предосудительное либо низменное? Я всего лишь хочу покоя, достатка и уверенности в будущем. Скажите, разве вам не приходили в голову такие же мысли?

   – Я не из вашего круга, – отрезал Пережёгин.

   – Извините. Тем не менее, надеюсь, вы меня понимаете. Как понимаете и то обстоятельство, что мечты подобного рода у большинства их носителей обычно сгорают внутри без остатка, не находя практического выхода. И вдруг мне, самой обыкновенной, ничем не примечательной, не отмеченной никакими талантами женщине, выпал шанс. Счастливый билет, для получения выигрыша по которому не требовалось почти никаких усилий. Единственное, что меня беспокоило – это неустойчивая психика Омельева. Я настояла на том, чтобы он раскрыл передо мной все свои карты.

   Он не возражал, но поначалу заговорил о другом.

   «Своему мужу вы, конечно, ничего не скажете. Сами понимаете, что его начнут терзать муки совести, которые заведут вашу семейную жизнь неизвестно куда. Однако же, вот какая закавыка. Когда придет время передавать картину, то вам придется изъять холст из рамы. Во избежание недоуменных вопросов со стороны Алексея, я написал два полотна. Они абсолютно идентичны. На обоих есть бросающийся в глаза дефект – не до конца прописанное крыло одного из грифонов. Это как бы отличительная метка автора, отвлекающая на себя внимание. В нужный час, оставшись дома одна, вы спокойно замените настоящий холст на его копию. Муж ни о чем не догадается. Что же касается внезапно свалившегося на вас богатства, то придумаете для мужа какую-нибудь историю, уж недостатком воображения вы не страдаете, я успел это заметить».

   «Благодарю за дельные советы, – холодно ответила я. – Копия, конечно, вещь полезная. Однако мои взаимоотношения с мужем я как-нибудь урегулирую сама. И вообще, определенного ответа я вам пока не дала. Но задала конкретный вопрос».

   – Поздно же я догадался, что в этой истории циркулируют две одинаковые картины, обе написанные рукой Омельева, – тихо пробормотал Пережёгин. – Вот уж действительно: век учись.

   – Вы что-то сказали? – вскинула на него глаза Виноградова.

   – Нет, ничего особенного, продолжайте.

   – Так вот. Омельев объяснил, как он собирается имитировать суицид. После сожжения картин он планировал вернуться в коммуналку и устроить там громкий скандал с соседями, играя роль человека искусства, впавшего в безумие. Затем, надев на себя куртку и рюкзак с нанесенными заранее вызывающими надписями, он рассчитывал выйти дворами к Невскому, к своей цели – середине Аничкова моста, совершив попутно еще парочку эпатажных выходок. Далее, в присутствии многочисленных прохожих, не снимая рюкзака, он намеревался неожиданно для всех броситься в Фонтанку головой вниз. Омельев говорил, что отлично плавает и ныряет, и что промерил глубины под мостом, выбрав оптимальное место для прыжка. Под водой он сбросил бы с себя куртку и рюкзак, достал бы из рюкзака акваланг и проплыл бы на глубине до деревянного пешеходного моста напротив Сенного рынка, откуда до Витебского вокзала рукой подать. Вода в Фонтанке, конечно, невероятно грязная, говорил он, но бомжи в ней купаются, и ничего, вот и он как-нибудь перетерпел бы. В то время мост как раз закрыли для ремонта, но работы еще не начинались. Между стропилами моста он собирался спрятать сверток с сухой одеждой и полотенцем. Там якобы имелась ниша, куда не мог проникнуть ничей любопытный либо случайный взгляд. Переодевшись в униформу ремонтника, Омельев выбрался бы наверх и уже через десять минут оказался бы на Витебском вокзале, в камере хранения которого его ждала сумка с обычной одеждой. В платном туалете он переоделся бы еще раз, после чего доехал бы на электричке до первой загородной остановки, где пересел бы на какого-нибудь «извозчика». Так, путая след, он рассчитывал к ночи добраться до заветной деревеньки, где обитала некая надежная старушка, не связанная с ним родственными отношениями. Рассказал он мне и о прочих пунктах своего плана, но я не буду отнимать у вас время, Петр Мефодьевич, ибо всё пошло наперекосяк после того, как, спрыгнув с моста, он стал жертвой прогулочного катера. Боюсь, что его подвела излишняя нервозность. Его подняли наверх довольно быстро, он был еще жив, но скончался по дороге в больницу. Городские газеты откликнулись на это происшествие короткими репортажами. Но я сама была свидетельницей этого акта, наблюдала всё от первой до последней секунды, находясь на набережной Фонтанки. Это было ужасно, и мои бедные поджилки тряслись от страха еще долго. Поэтому я не сразу осознала ситуацию: Олег погиб, картина у меня, об этом не ведает ни одна живая душа. Я – единоличная обладательница сокровища, и мне остается лишь реализовать этот привлекательный для коллекционеров товар.

   Она грустно усмехнулась:

   – Ну, а далее начались мои мытарства в попытках найти покупателя. Казалось, проблема не такая уж сложная. Пользуясь своим удостоверением внештатного корреспондента глянцевого журнала, я стала чаще бывать на выставках, вернисажах, всевозможных мероприятиях, проводимых художниками, обзванивала известных антикваров и коллекционеров, набиваясь на интервью, но к цели не приблизилась ни на йоту. Иной раз казалось, что вот с этим-то антикваром можно договориться, но следом на меня обрушивались сомнения, даже страхи: а вдруг он вызовет охрану или полицию. Я так и не нашла подхода к этим загадочным людям, хотя кто-то из них, наверняка, проворачивал темные делишки.

   – История известная: дилетанту проще завладеть шедевром, чем сбыть его с рук, пусть даже за десятую часть цены, – заметил Пережёгин, припоминая недавнюю беседу с Диной.

   – Увы, это так. В справедливости этой прописной истины я убедилась в полной степени. Совсем уж отчаявшись, я опубликовала статью "Похищенные «Маки», рассчитывая, что она будет правильно истолкована кем-либо из коллекционеров, но в редакцию никто так и не обратился. Картина почти два года провисела в нашей семейной спальне. В любую секунду я могла потрогать руками свою мечту, но воплотить ее в денежный эквивалент было выше моих сил. Наконец, я решилась пойти на поклон к той самой Дине Цыгановой, о которой мне рассказывал Олег. По моим сведениям, собранным с максимальной осторожностью, за ней числились странные истории в сфере коллекционных произведений искусства. Я уже убедила себя, что эта дама примет мое предложение, но откладывала свой визит со дня на день. Как вдруг в один из этих дней мне позвонил муж, сообщив, со ссылкой на Елену Дмитриевну, о событиях в коммуналке. Сыщики расспрашивали жильцов о последних днях Омельева, о его связях, о том, не сохранились ли какие-либо из его картин. Муж спрашивал меня, не должны ли мы сами позвонить в полицию и сообщить, что одна из работ Омельева находится у нас. Что я могла ответить? Конечно же, я согласилась, но предложила встретиться дома и спокойно всё обсудить. А в голове у меня стучали молоточки: тайна не похоронена окончательно, уже сегодня наш «Банковский мостик» перекочует в полицию, и – прощая, моя хрустальная мечта! Мне вдруг стало жаль до боли выпускать из своих рук холст, с которым я уже успела сродниться.

   – Ну, а какая проблема? – пожал плечами Пережёгин. – Вам нужно было всего лишь произвести подмену. Повесить копию, а замаскированный музейный холст снять и спрятать где-нибудь на нейтральной территории. Да хотя бы в той же камере хранения. Не пойму, зачем понадобилось разыгрывать весь этот сложный спектакль.

   – Дело в том, что копию я хранила не дома, где ее мог бы случайно обнаружить муж, и тогда последовали бы недоуменные вопросы, а как раз на «нейтральной территории». В своей библиотеке, в шкафу со старыми методическими пособиями, куда никто никогда не заглядывал. Как нарочно, в тот день в библиотеке был выходной. С утра я пошла по магазинам. В этом походе меня и застал звонок мужа. Нет, совершить подмену я никак не успевала физически. Скорее всего, муж застал бы меня за этим занятием. Не исключено, что и полиция подоспела бы, и тогда у меня возникли бы очень большие неприятности. Но вот, после первого приступа отчаяния, в моей голове сам собой сложился план спасения картины. Может, он был не слишком хорош, но я немедленно взялась за его реализацию.

   – Словом, вы решили имитировать ограбление?

   – Да, – кивнула она. – Благо, я находилась рядом с домом. Мне удалось проскользнуть по двору и по лестнице незамеченной соседями. Я сняла картину со стены, освободила холст от рамы. Затем свернула холст и уложила его в сумку. Раму бросила внизу, под лестницей, перед входом в подвал. Если найдут – не беда. Но где же спрятать холст? И тут я вспомнила, что Омельев использовал для хранения одежды камеру хранения на Витебском вокзале. Но Витебский вокзал слишком мал, там в обычное время каждый пассажир на виду у дежурного и полиции. Ладожский слишком далеко. Я вышла на улицу, остановила такси и поехала на Московский вокзал. Поместила холст в ту самую ячейку, о которой вам почему-то стало известно, хотя никаких цифр я не записывала, просто запомнила их. Затем я вернулась домой, застав удивленного мужа перед голым пятном на стене. Сам того не ведая, Алексей обеспечил мне алиби. Буквально следом подъехали полицейские, которые осмотрели квартиру, опросили нас с мужем, а также соседей, после чего мужа увели с собой, а с меня взяли подписку о невыезде.

   – Фактически это только начало нашей истории, верно?

   – Да, – вздохнула она.

   – Что произошло дальше?

   – Сейчас расскажу...

   Глава 25. ТРЕТЬЯ СИЛА

   – Когда мужа увели, меня охватило какое-то беспросветное отчаяние. Что я натворила! Ведь теперь полицейские решат, что именно Алексей был в сговоре с Омельевым, и что он, мой муж, успел перепрятать картину. Да еще эта его поездка в Испанию... Я уже собиралась бежать за ними и признаться во всем. Но вдруг паника в моей душе улеглась, и я увидела, как мне распутать этот клубок. «У тебя в руках волшебный джокер, – сказала я себе. – Копия пейзажа. Копия, про которую уж точно не знает никто. Значит, нужно устроить так, чтобы полиция нашла именно копию. Тогда они решат, что двигались в неверном направлении, и сразу же освободят Алексея. А „Маки“ останутся у меня. Ничего еще не потеряно. Я всё равно найду покупателя. Пускай даже через десять лет. А сейчас надо довести спектакль до конца, нигде не сфальшивив».

   – Теперь я лучше понимаю, почему вы обратились ко мне, – кивнул Пережёгин. – Вам нужен был частный сыщик, которого вы ловко вывели бы на копию. И вы сумели убедить меня взяться за это дело.

   – Каюсь, – она молитвенно сложила руки на груди. – Я вошла в Интернет и после непродолжительных поисков обратила внимание на объявление, рекламировавшее услуги фирмы «Бюро находок», возглавляемое «народным экспертом» П.М.Пережёгиным. Тут же я вспомнила, что не так давно читала в какой-то газете репортаж о том, как бюро господина Пережёгина помогло полиции найти похищенную из музея картину. И я сказала себе, что именно этот человек мне и нужен. Он найдет копию и сам же передаст ее в полицию, не называя моего имени. Одним выстрелом я убью двух зайцев: добьюсь освобождения Алексея и сохраню в своем распоряжении «золотое яичко».

   – Слышали поговорку: гладко было на бумаге...

   – Слышала. Но всё же признайтесь, вы не подозревали меня вплоть до последнего дня.

   – Знаете, Ирина Сергеевна, я привык доверять своим клиентам. И стараюсь не отступать от этого принципа до крайнего предела. Иногда это оборачивается для меня большим разочарованием. Да, какое-то время иному ловкачу удавалось водить меня за нос, но в итоге он же и оставался у разбитого корыта. Вот так обстоят дела с моей «легковерностью».

   – Извините, – порозовела она, – я не хотела задевать вашего самолюбия, тем более что вы, судя по всему, переиграли меня, каким-то образом расшифровав мою тайну.

   – Давайте прекратим бесплодный обмен любезностями, – поморщился Пережёгин, – и вернемся к нашим баранам. Теперь вопросы буду задавать я, а вы мне просто отвечайте. Полагаю, никакой душевной беседы с бомжами в вашем дворе у вас не было? Как не было и самих бомжей. Вы просто нарисовали два портрета – Дины и Гены-Ключника. Ну, с Диной ясно – вы видели ее на выставках. Но из какого источника вы узнали о внешности Ключника?

   – Омельев, рассказывая мне о неудачной попытке договориться с Диной, продемонстрировал два кадра, которые переснял на свой мобильник в комнате Усикова с двух фотографий, висевших на стене. На одной была запечатлена сама Дина, на второй красовался этот самый тип, рецидивист Ключник. А память у меня хорошая, особенно на изобразительный ряд.

   – Зачем Омельев проникал в комнату Усикова?

   – «Проникал» – не то слово, они просто вместе там выпивали. Захмелевший Усиков сам указал ему на фотографию племянницы: «Вот она, наша Дина, наша умница, наша красавица». Язык у него развязался, и он намеками поведал о неких смелых авантюрах, которые проворачивает красавица, а также о Ключнике, о его былой славе удачливого потрошителя чужих квартир и сейфов. Улучив момент, Омельев переснял на свой мобильник фотографии двух столь примечательных персон, только и всего.