Текст книги "Цветок для Тьмы"

Автор книги: Лана Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 7. Цветок

Наконец, расправляюсь со всеми завязками.

– Снять тоже помочь? – поднимаю голову, и взгляд замирает на смуглой шее. Сбоку, где я стою, часто и сильно бьется голубоватая жилка. Перекатывается вверх и вниз странный выступ на горле.

– Ты и это сможешь сделать? – хрипло хмыкает хайлорд.

– Если вам будет угодно, – с усилием отвожу взгляд и облизываю губы.

– Пожалуй, справлюсь сам, – он снова сглатывает и отходит.

Я вижу, как напрягаются мышцы под нательной рубашкой, когда хайлорд снимает кольчугу. Раньше никогда такого не видела и сейчас, забыв про стыдливость, завороженно наблюдаю.

Кольчуга со звоном опускается в кресло, туда же летит плотная рубашка, а я не могу отвести взгляд от гладкой смуглой кожи, тугого рельефа мускулатуры, терпкий запах тревожит обоняние, и мои ноздри начинают трепетать. Снежный вихрь в глазах хайлорда то усиливается, то почти гаснет, и становится чуть-чуть страшно.

Мускулистые руки спускаются к шнуровке штанов, а я, как зачарованная, не могу отвести взгляд.

– Если ты и дальше будет продолжать так смотреть, то уже мне станет неловко, – слышу хриплый голос хайлорда и вздрагиваю.

– Извините, я была неучтива.

Склонив голову, отхожу к креслу и опираюсь на него бедром.

Хайлорд еще не успевает окончательно расшнуровать штаны, когда в дверь начинают стучать.

Одним широким шагом он оказывается около меня. Не успеваю даже пикнуть, как меня сгребают в охапку и забрасывают на широкую кровать.

Я не понимаю, что собирается делать хайлорд, сжимаюсь в комочек, обхватываю ноги, а он накидывает звякнувшую кольчугу прямо на голове тело, открывает дверь и встает так, чтобы прикрыть меня спиной.

– Входите.

Первым зачем-то вваливается Гарет. Шарит взглядом по комнате. Сначала натыкается на полуобнаженного хайлорда, а затем замечает и меня за его спиной.

Глубоко посаженные злые глаза угрожающе сужаются, вспыхивают алым, а верхняя губа дергается в оскале.

– Чем вы можете оправдать свой визит? – высокомерно спрашивает хайлорд. Отходит, присаживается на кровать, протягивает ко мне руку, но она будто натыкается на невидимое препятствие. Тогда хайлорд растягивается поперек кровати, частично закрывая меня от глаз Гарета, сжимает мои пальцы в широкой ладони, тянет к себе так, что практически ложусь на него и обмираю. Пальцы горят от соприкосновения с жесткой кожей ладони, а грудь наоборот промораживает жутким холодом. От нестерпимого жара и ледяной стужи я дрожу всем телом, обоняние тревожит терпкий запах. Он словно пропитывает меня, влезает под кожу, отравляет, отчего голова становится тяжелой. Кажется, я промерзаю настолько, что крохотные ледяные иголки разлетаются по всему телу. Колют горло, пробегают щекоткой вдоль позвоночника, охватывают грудь и спускаются ниже – к спящему цветку. Они будто все стремятся к нему, скапливаются, сбиваются в тяжелый болезненный комок. Незнакомые, странные ощущения. Возможно, именно сейчас хайлорд решил исполнить мою просьбу и пробудить силу? Прислушиваюсь к себе – крохотные иголочки впиваются по контуру цветка. Кожа в это месте разогревается, становится жарко, горячая волна прокатывается по телу, поднимается к горлу, ошпаривает щеки. Я начинаю задыхаться, сознание ускользает. Ох, надеюсь, это пробуждение силы. – Какая сверхважная причина может извинить вас за то, что посмели мне помешать? – ледяной до дрожи голос хайлорда слышится где-то в отдалении и не мешает погружению в себя.

– Мы выполняем ваш приказ – принесли вещи, полотенца и еду.

Гарет старается говорить любезно, но в голосе все равно слышится подавляемая злость, а глаза то и дело стреляют в мою сторону.

Нехотя, но он все же сторонится и пропускает вереницу слуг.

Первым втаскивают тяжелый сундук.

Ничего себе, сколько хайлорд возит с собой одежды. Следом входит полненькая женщина со стопой белоснежных отрезов лохматой ткани, и замыкают процессию мальчишки в колпаках, нагруженные подносами с птицей, рыбой, фруктами, сладостями и кувшинами.

– Благодарю. Можете быть свободны, – не отпуская мою руку, хайлорд опирается на локоть, приподнимается и кивает на дверь.

Так же безмолвно, как и появилась, процессия исчезает. Последним выходит Гарет, бросив на меня сверкающий злостью взгляд.

Я едва могу дождаться, когда захлопнется дверь. Хайлорд не успевает и шевельнуться, как я соскакиваю с кровати, сдергиваю окутывающий меня кусок ткани и смотрю на живот.

Разочарование накрывает сокрушительной волной – цветок внизу живота так и не распустился, остался сомкнутым бутоном. Даже силы хайлорда не хватило, чтобы его пробудить.

Что же делать?

Слезы обжигающими ручейками стекают по щекам и падают на пол

Я даже не сразу замечаю, как закаменел на ложе хайлорд. Думая только о собственной бесполезности, наклоняюсь над сброшенной в безумном порыве тканью и слышу странный скрежет. Оказывается, это хайлорд так втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

– Ты зачем это сделала? – сипит он.

– Цветок… Я думала, он распустился. Если сила проснулась… он должен… вы же пытались ее пробудить… Нет? – шепчу под сверкающим ледяным взглядом и замолкаю, потому что мое лицо оказывается вровень с кроватью, и я вижу, как в штанах хайлорда что-то шевелится, пульсирует, натягивает ткань, будто пытается вырваться на свободу.

– Уходи, – цедит он.

– Что? – понимая, что совершенно непочтительно пялюсь, вскидываю на него взгляд.

– Уходи отсюда. Немедленно. Убирайся, я сказал! – рявкает он, впиваясь пальцами в край кровати.

Вздрагиваю, отступаю на шаг, вспоминаю об упавшем полотне, подхватываю и под новый рык: «Пошла прочь!» – выскакиваю из комнаты, на ходу прикрываясь куском ткани. К счастью не в холл, объединяющий апартаменты хайлорда и комнату прислуги, а в гардеробную.

Руки дрожат, когда пытаюсь снова обмотать ткань вокруг тела, несколько раз едва не роняю ее, но все же удается закрепить узел.

Внезапная вспышка гнева испугала. Какое-то время я бессильно опираюсь на стену около второй, выходящей в холл двери, и пытаюсь взять себя в руки.

А когда это получается, понимаю, что сама во всем виновата – разве можно столь непочтительно рассматривать хайлорда. И потом, это шевеление в штанах. Наверное, он кого-то прятал, старался уберечь от чужих глаз, а я чуть не проникла в непредназначенную для меня тайну. Или же у него может быть какой-то врожденный порок, который нельзя никому показывать.

В общем, это я виновата в том, что хайлорд разозлился. Вместо того, чтобы отвести взгляд, я как нарочно еще и пристально пялилась. Хорошо, хоть глаза сохранила.

Когда позволит вернуться, надо будет обязательно сказать, что я не заметила ничего, что заслуживало бы пристального внимания, и не стану рассказывать ни о чем, что происходит в стенах его спальни.

Вот так, да. Это будет правильно.

Только-только принимаю верное решение, как из спальни доносится грохот, будто там что-то крушат. Снова что-то разбивается о стену.

Я отскакиваю подальше, падаю на пол, сжимаюсь в комок – вдруг сейчас откроется дверь, и что-то тяжелое полетит в меня.

Ухо оказывается напротив выходящей в холл замочной скважины.

– …да не до нас им сейчас. Я же собственными глазами видел их обоих в постели, – слышу обрывок фразы.

Это они про кого сейчас? Про меня и хайлорда? Тоже решили, что мы силу пробуждаем?

– …и щенок сорвал предназначенный для меня цветок. Фарид бы его побрал! Приехал и испортил все веселье, а у меня на нее были такие надежды.

– но мы же все равно ее получим…

Голос похож на Гарета.

– … но уже помятую, а я хотел свежую, чистую.

О чем это они? Какой-то пес сорвал ценный цветок и помял?

– ..а если его отправить к Фариду? – снова похожий на Гарета голос.

– …убить хайлорда в моем замке? С ума сошел? Я еще жить хочу.

Я едва не вскрикиваю и прикусываю пальцы. Как они перешли от обсуждения сорванного псом цветка к убийству хайлорда?

– …свалим на служанку, а когда насытимся, то и ее отправим на виселицу.

Я вся обращаюсь в слух. Негодяи собираются подставить какую-то бедную служанку. Наверняка, с кухни, а убийство хайлорда обставят как отравление.

Стена, соединяющая спальню и гардеробную продолжает сотрясаться от ударов, но я не обращаю на это внимания. Слушаю разговор, чтобы предупредить хайлорда.

– …нет. Виноватым все равно окажусь я. Замок мой – моя и ответственность…

Так вот чей это голос! Как я раньше не догадалась! Как можно что-то затевать втайне от лорда крепости?

– …вот если в дороге на караван нападут разбойники, это другое дело. От них никто не застрахован, а обеспечивать безопасность на дорогах обязана имперская служба безопасности. Я буду не при чем.

– …ак точно, – хмыкает Гарет.

– …ы меня понял?..

Голоса удаляются и становятся совсем неразличимы.

Я подбегаю к двери, ведущей в спальню и замираю – меня не приглашали. Что если хайлорд как раз усмиряет то, что рвалось на свободу, или обнажен, и его изъян ничем не прикрыт.

Нет, второй раз я такой ошибки не допущу.

Снова усаживаюсь на пол и правильно делаю, потому что за стеной что-то раскалывается с громким звоном.

Глава 8. Форстер

Провались все к Фариду!

Что она натворила? Зачем? Ненормальная девчонка с чистыми, как горный ручей, широко распахнутыми глазами и приоткрытыми словно в ожидании поцелуя алыми губами?

Я еле сдержался, чтобы не наброситься на нее, не повалить на пол, не впиться безжалостно в мягкий податливый рот, не зарыться пальцами с шелковистые волосы, не стиснуть тонкий стан, не пить ее вздохи.

Приказывал ей: «Убирайся», – а в голове стучало: «Спасайся!»

Спасайся от меня, от того, что готов с тобой сделать, а она смотрела на меня удивленно и ничего не понимая.

Наивная! Слишком наивная, ничего не понимающая в жизни. Как можно их таких выпускать за стены храма, где каждый может обидеть, сломать. Растоптать грязными сапогами ее нереальный мир.

Только когда стройная фигурка, которую так хочется подмять под себя, скрывается за дверью, я могу разжать пальцы, и деревянная основа кровати осыпается на пол мелкими щепками.

Напряжение не отпускает. Толкает вынести тонкую дверь, за которой скрывается девушка, ворваться, схватить ее и…

Кресло летит в стену, разлетается на обломки. Кроме кровати больше тяжелого ничего не нет, а внутри бурлит сила, рвется на свободу, выпрастывается огромными крыльями из клубящейся тьмы. Вокруг разливается холод. Морщатся фрукты, сок от жаркого застывает неаппетитной белой коркой, кувшин с вином затягивает морозным узором.

Меня словно молнией прошивает – как там Элина. Она же совсем неодета и не привыкла к холоду.

Стягиваю свою силу, скручиваю в тугой клубок, прячу глубоко, чтобы не осталось никаких шансов взять надо мной верх и выбраться, но как же тяжело.

Темное, низменное желание, потребность самой силы дотянуться до хрупкого цвета, выморозить его, уничтожить, тянут меня к двери.

Нет, я не потеряю рассудок, не поддамся.

С силой ударяю в стену. Она содрогается, на пол сыплется ледяная крошка, но меня немного отпускает. Еще удар, и снова, пока в стене не образовывается выемка с паутиной трещин вокруг.

Я почти могу свободно дышать. Осталось совсем успокоиться, и я смогу вернуть Элину без опасности для ее благополучия.

От моей невольной служанки мысли перескакивают на храмы с их глупыми и недальновидными порядками, а от них к разговору с братом и отцом, состоявшемуся новолунье назад.

Я растягиваюсь на слегка покосившейся кровати, упираюсь взглядом в балдахин, пытаюсь всмотреться в переплетение нитей и, когда получается войти в почти медитативное состояние, погружаюсь в воспоминания:

– Ваше высочество, – лакей поймал меня, когда как раз собирался размять крылья и посмотреть, как проходят учения новобранцев. Новые территории завоеваны не так давно и там до сих пор неспокойно. Армия всегда должна быть наготове. – Его величество император ожидает вас в своем кабинете, – кланяется он, не замечая недовольного выражения моего лица, но ослушаться императора, все равно, что признаться в измене. Я складываю крылья, убираю пугающую многих тьму и ухожу со взлетной террасы.

Анфилады бесконечных коридоров, залов, стоящие навытяжку лакеи в ливреях – все мелькает перед глазами. Я тороплюсь поскорее разделаться с тем вопросом, ради которого отец меня отвлек, и вернуться к своим делам.

Белые, фиолетовые, голубые – цвета тьмы – нашей силы – и льда сливаются в один. Наконец, замираю у высоких, ослепляющих всех серебряным блеском, дверей. Жду, когда лакеи распахнут, после чего вхожу в кабинет.

– Вот и ты, мой сын. Рад видеть тебя во дворце. Слишком редко ты осчастливливаешь нас своим присутствием, – тихий голос отца стелется по кабинету. Я ни разу не слышал, чтобы он повышал голос, но все его распоряжения беспрекословно выполняются. Даже ребенком я не смел его ослушаться.

В кабинете отца всегда горит множество свечей, но даже несмотря на них, царит сумрак, а все из-за его невероятной силы, она выплескивается черными протуберанцами, даже когда ее сдерживают.

– Привет, Форст.

Именно поэтому не сразу замечаю сидящего в кресле брата.

– Привет, Дифс, – киваю я и тоже опускаюсь в кресло. – В честь чего собрание?

– Вот, полюбуйся, – отец кидает через стол длинный свиток.

Я «любуюсь», хотя, признаться, особенно нечем. Некогда плодородные земли стремительно пустеют, скот гибнет, люди болеют и умирают. Скоро и здесь все превратится в ледяную пустыню. Мы думали, что сила Ашты переборет проклятие нашего рода, не подпустит льды к своему владению, но она, будто ничего не хочет замечать.

– Я считаю, что мы зря позволили храмам сохранить независимость, – начинает брат то, ради чего меня, собственно и позвали. Он вытаскивает свиток из моих пальцев и тоже его изучает.

– Уверены, что информация достоверная? – горло сдавливает, и получается только сиплый хрип. Когда-то именно я уговорил отца и брата оставить храмы в неприкосновенности.

– Достоверные, – коротко бросает отец.

– Несправедливо, что храмы владеют плодородными горными долинами, в то время как наши подданные жалуются на неурожаи, – словно ничего не заметив, продолжает брат. – Несправедливо, что они сами решают кому, куда и когда отдавать благословленных девушек, а делают они это все реже и реже, предпочитая оставлять их в храме и обеспечивать изобилие для себя. Хватит этих поблажек! Хватит заискиваний. Все, кто нуждаются, имеют право забрать себе благословленную Аштой девицу, чтобы возродить свой край. Я считаю, что надо положить конец, самоуправству жриц.

– Что? – хмыкаю я. – Разрушить храмы? Последний оплот Богини? Не думаешь, что тогда ледяная пустыня захватит все еще раньше?

– Я не настолько глуп, брат, – тянет Дифсер. – Нет, мы не будем разрушать храмы, но в каждый отправим своего доверенного, чтобы он поставил на учет всех девушек…

– Боюсь, тогда девушек станет значительно меньше. Я слышал, что они весьма привлекательны, – снова хмыкаю я, пряча нервозность. Мне эта идея совсем не нравилась.

– Форст, давай выслушаем Дифсера, – спокойно говорит отец, а мне словно каменный блок падает на плечи.

– Да, – прокашливается брат. – Поставит на учет всех девушек, чтобы мы могли справедливо распределять их по всей империи.

– Сомневаюсь, что жрицы добровольно отдадут своих воспитанниц, – качаю я головой.

– Тогда мы захватим храмы, – брат ударяет кулаком по подлокотнику кресла, и тьма охватывает его по грудь. Отец вскидывает бровь. Дифсер собирается, и вскоре в кабинете снова царит только сила отца. – Сомневаюсь, что горстка женщин сможет сопротивляться отрядам военных, а ты знаешь, на что способны солдаты, попав в окружение женщин. Лучше им принять наши условия, иначе будут изгнаны, а воспитывать девушек останутся только самые лояльные и благонадежные.

То, что предлагает брат просто чудовищно, и не только потому, что допускает насилие над женщинами, но в долгоиграющей перспективе его решение способно уничтожить все. С богами спорить себе дороже.

Фарид – сгинувший покровитель нашего рода уже поссорился с Аштой, и что мы имеем – она предпочитает ни во что не вмешиваться, запершись в своих храмах, а Фарид изгнан и не может контролировать свою стихию, из-за чего мир на грани вымирания.

– Да, возможно Дифс прав. Время показало, что независимость храмов не оправдала себя. Жрицы оказались слабы перед искушением властью, но я предлагаю использовать силу только как последний аргумент. Отец, с вашего разрешения я объеду храмы, и поговорю со жрицами, постараюсь их убедить, отступиться от устаревших традиций и принять новые правила, а заодно осмотрю империю – так ли все ужасно, как нам рассказывают?

– Хорошо, – отец неторопливо кивает. – Отправляйся, но будь осторожен. Сын императора слишком лакомая добыча.

– И слишком строптивая, – хмыкаю я.

– А в это время Дифсер будет готовиться к походу, – теперь у меня взлетает бровь. – Чтобы незамедлительно выступить, если ты вернешься ни с чем.

Я понял отца. Ни с чем я вернуться не могу.

Подготовка заняла больше времени, чем я планировал. Отец наотрез отказывался отпускать меня без надежного сопровождения, достойного императорского отпрыска, а Дисфер то и дело уговаривал бросить обреченную на провал затею, но я не собирался отступать. Ради сохранения того, что еще можно сохранить, я обязан попытаться уговорить жриц пойти нам навстречу.

Они должны понять, что им не выстоять против императорской армии.

И вот, через несколько дней, мы длинной вереницей всадников и обозов с провизией, прислугой и шатрами, отправились в путь.

Был бы один, мог бы полететь, и в несколько дней побывать во всех храмах, но я принц, а принцу не пристало лететь и пугать подданых, он должен чинно ехать в окружении свиты, желательно в карете, и кого волнует, что принц возглавляет армию, принимает участие в походах, в битвах, где совсем не до комфорта.

Статус, будь он неладен.

Сначала едем по покрытому льдом имперскому тракту. Здесь уже вовсю властвует стужа, и можем жить только мы – носители тьмы и те, кто нам служит. Все остальные подданные перебрались южнее, где земля еще плодородная.

Вскоре появляются проталины и первые зеленые ростки.

Мы уже готовимся свернуть на змеящуюся по холмам дорожку, ведущую к первому храму, как к нам неизвестно откуда приковыляла сгорбленная старуха.

Стражники тут же меня окружили, а я не мог отвести от нее взгляд – страшная, вся сморщенная с почерневшей кожей и нечёсаными клоками седых волос, она шамкала беззубым ртом и пыталась пройти мимо вооруженной охраны. Вот она, какая старость – проклятые покровителем и тьмой, мы не старели, и те, кто нам служил, тоже жили много дольше остальных, поэтому я не представлял, как выглядят лишенные магии старые люди.

– Пропустите ее, – велел я.

– Мой принц, ваше светлейшество, – обращение звучит, как издевка. До ссоры Фарида и Ашты мы действительно владели светлой магией, но с тех пор, как Ашта отвернулась, осталась одна тьма. – Она может оказаться магом. Не стоит так рисковать.

– Маг в таком виде? Неужели? – усмехнулся я. – Это просто старая женщина. Дайте ей пройти.

– Это может быть личиной…

– Дайте пройти, я сказал!

Стражники расступились, а я прикрылся щитами – все-таки безрассудность – это не про меня.

– Шпашибо, шынок, – прошамкала старуха, глядя мимо меня. Да она слепая! Тоже мне, нашли покушительницу! Я едва не фыркнул.

Старуха поковыляла в образовавшийся проход под настороженными взглядами стражников и, поравнявшись со мной, вдруг ухватилась за руку. Ни один щит ее не остановил! Внутри заклубилась тьма, по морщинистой в темных пятнах руке пошли морозные узоры, но я сдержал силу.

Зазвенела обнажающаяся сталь, и я остановил охрану взмахом руки.

Женщина ощупывала мою кисть дрожащими заиндевевшими пальцами.

– В дальний путь шобрался, шынок, – начала она, и дребезжащий голос резал слух. – Что рашчитываешь найти, не найдешь, о чем отчаешься – отыщешь, да не признаешь. Думаешь, лед всесилен, ан нет. Он пленит только то, что не противитша, но только повштречает горный ручей, увидишь – не лед его скует, а стремительная вода подточит. Вырастет на месте их шлияния цветок, прекрашней которого нет в землях Ашты. Озарит он вше шветом швоих лепештков, дотянетша до темницы Фарида, растопит его ледяной саркофаг, и вштетится он с Аштой… – шепелявила старуха, и не отводила от меня белесых слепых глаз.

– Тогда всем нам придет конец, – освобождаю свою руку из сухих узловатых пальцев. – Шла бы ты, бабка к ближайшему храму. Глядишь, там тебя и приютили бы.

– Не понимаешь, – качает старуха лохматой головой. – Но поймешь, когда время придет. Вше поймешь, милок.

Больше не делая попыток прикоснуться ко мне и потеряв всякий интерес, старуха поплелась дальше, а мы продолжили свой путь.

И вместо нескольких дней я увяз во всем этом почти на полное новолунье. Как и предрекал Дифсер, совершенно бесполезно. Глупые бестолковые женщины, ничего не видящие и не желающие видеть, кроме своих холмов и воспитанниц! Они не понимали и не желали понимать, что из-за их упрямства, храмы разрушат, девушек увезут и станут просто продавать тем, кто заплатит больше. Не будет больше ни храмов, ни жриц, ни дочерей Ашты!

Я смотрел на этих девушек, беззаботно щебечущих, словно птицы, исполняющих ритуальные танцы, и видел их будущее среди грубой солдатни, только жрицы не желали ничего слушать – надменно вздергивали подбородки и заявляли, что готовы погибнуть под камнями храмов, но не признать власть империи.

Готовы отдать своих воспитанниц на утехи богатеев, оставить свою страну, свою землю на произвол льда и стужи, но не поступиться себялюбием.

Глупые-глупые женщины!

Вот эта девушка в липнущем к телу почти прозрачном платье, что сидит на скамье и перебирает тонкими пальцами зеленые стебли. Неужели Мэделин думает, что ее пожалеют за роскошные волосы и неземные, цвета ночных цветов глаза? Да ее первую схватят за эти волосы и выволокут на потеху толпы. Будут истязать, пока белоснежная кожа не покроется кровоподтеками, а прекрасные глаза не потускнею от слез.

Захватчики не знают жалости к побежденным, а я… я не могу уследить за всеми, но может… может, хоть эту девушку смогу спасти, уберечь от предначертанной упрямством Мэделин судьбы. Но выходя от жрицы, я больше не вижу девушку. Ее спрятали, отослали, от нежеланного гостя, будто это поможет, когда стены рухнут под таранами имперской армии.

И я решаюсь на отчаянный шаг – на обратном пути выкрасть одну из дочерей Ашты.

А сейчас мне надо ехать дальше – в самые южные провинции. Может быть, хоть там жрицы прислушаются к голосу разума.

Чем дальше продвигаюсь на юг, тем более удручающим становится пейзаж. Если на севере все больше территорий покрывается льдом, то здесь, на юге, земля превращается в выжженную пустыню, будто сама Ашта за что-то наказывает людей, а плодородный участок между льдом и пустыней, на стыке двух стихий: вымораживающего льда и иссушающего солнца – становится все уже. Как тут не вспомнить слова безумной старухи о льде и горном ручье, только в высушенной пустыне почти не остается ручьев, и я не понимаю, как толковать странные предсказания.

В голове что-то скребется, просится на поверхность, но, как только кажется, что сейчас поймаю спрятанный во всем этом смысл, как он ускользает, развеивается неосязаемой дымкой.

Встретившийся по дороге местный лорд, судя по всему, направляясь на охоту и желая выслужиться перед принцем, любезно предложил воспользоваться его гостеприимством, а я, устав от шатров и походных условий, так же любезно согласился.

Последний храм, затерявшийся почти на самой границе среди холмов, странно зеленых, на фоне выжженной пустыни, встретил меня точно так же, как и все те, которые я посетил до него – неприступностью и граничащим с безумством высокомерием. Вот только девушки, вернее девочки, воспитывавшиеся в нем, оказались совсем молоденькими, и их было значительно меньше. Неужели, и силы Ашты иссякают? Быть может, их и хватает только на то, чтобы поддерживать холмы, жриц и дочерей?

Пришло время возвращаться, а я ничего не добился. Но стоит ли сожалеть о тех, кто сам выбрал свою судьбу?

Перед глазами сам собой всплывает образ сереброволосой девушки с огромными фиалковыми глазами.

Вот ее заберу! Она прожила в храме всю жизнь, знает порядки, как все устроено. Если все эти ослицы, закрыв глаза, идут на смерть, то ее уберегу. Сами выстроим новый храм, и она станет там жрицей, будет сама воспитывать дочерей Ашты. Возможно, тогда не придется разрушать существующие храмы. Пусть живут, как хотят, если у нас появится своя жрица.

Но сначала, да, – провести ночь под нормальной крышей, а не в шатре, почувствовать себя цивилизованным человеком, – и я приказываю свернуть к замку лорда Бажира, где к своему удивлению и нахожу ту самую девушку, которую собирался спасать. И ее действительно приходится спасать от самоуправства нерадивого подданного.

Фарид всех побери! Элина! – вспоминаю о выставленной из спальни девушке. – Она же там, наверное, замерзла! – и меня сносит с кровати.

Вскакиваю, бросаюсь к двери, за которой она скрылась, и рывком распахиваю.

Элина буквально падает мне под ноги.

Подхватываю на руки, прижимаю к себе и стараюсь не выпустить силу. Наверное, в первый раз жалею, что отличаюсь от обычных людей, не могу согреть своим теплом, только замораживать.

Осторожно кладу ее на кровать, хочу отойти, чтобы вытащить из сундука что-нибудь теплое, но тонкие руки обхватывают шею, а фиалковые распахиваются. Они так близко, что захватывает дух, и бездонные, как горное озеро, отражающее вечернее небо.

– Посиди спокойно, я сейчас, – стараюсь отцепить от шеи хрупкие руки.

– Не ходите, останьтесь! – шепчет она и прижимается ко мне всем телом, несмотря на мой холод. Побелевшими губами почти касается шеи, а от теплого дыхания по телу разбегаются колкие искры.

Я замираю.

Что? Что она имеет в виду? Сразу вспоминается ее просьба помочь с пробуждением силы, и мужчина вытесняет принца и покровителя.

– Не уходите, – продолжает шептать Элина, пряча лицо на моей груди, не замечая жесткости кольчуги, – останьтесь. Я слышала. Они хотят вас убить за то, что какой-то пес сорвал у них ценный цветок. Я все слышала…

Что? Что она такое говорит? Она бредит? Кладу ладонь на высокий чистый лоб – он прохладный, не горит лихорадкой.

– Я здесь, с тобой. Подожди немного, сейчас вернусь, – все-таки отцепляю от себя ослабевшие руки, поднимаюсь с кровати под не отпускающим взглядом, нахожу в сундуке теплый жилет, склянку с заживляющей мазью и возвращаюсь.

Элина не сопротивляется, когда я разматываю на ней успевшее испачкаться полотенце, только огромные и чистые глаза следят за каждым движением, когда закутываю в свой жилет, а я старательно давлю в себе неуместные желания, силой воли отгоняю соблазнительные картины, что мог бы сделать с этой наивной и податливой девочкой. Даже когда жилет скрывает от моих глаз стройное тело, я еще долго не могу усмирить разгорячившуюся кровь. Он укрывает ее почти до колен. Еще бы чем-нибудь перевязать, чтобы полы не расходились и не смущали меня недоступным соблазном. Быстро отыскиваю в недрах сундука бечевку, отрезаю кусок и туго затягиваю тонкую талию.

Только сейчас, когда разум не так сильно туманится от желания, я понимаю, что беспрепятственно прикасался к обнаженному телу Элины, а совсем недавно, когда пытался показать, что между нами что-то есть, не мог к ней прикоснуться. И Бажир ударил, причинил боль. От этого воспоминания и взгляда на разбитую губу я до боли сжимаю кулаки. Негодяй, он за это заплатит, или я не принц Форстер, но сейчас меня интересует другое – Мэделин говорила, что над дочерьми Ашты простирается ее защита. Элина же уверена, что из-за непроснувшейся силы богиня про нее забыла. Вот только я уже убедился, насколько ошибочны и наивны представления Элины о том, что пробудит ее силу, может, и относительно защиты она также ошиблась?

«Благословение Ашты дается только добровольно», – вспоминаю слова Мэделин.

Если я понял все правильно, то Ашта защищает девушек только от нежелательной близости, и из этого следует два вывода, и оба приятные: либо я так хорошо владею собой, что даже рядом с обнаженной Элиной не представляю для нее опасности, хотя самому казалось, что вот-вот сорвусь, либо Элина сама этого хочет.

Кровь вскипает с новой силой, с ревом несется по венам, устремляется вниз живота, отчего он тяжелеет, в кожаных штанах становится тесно и жарко. Я вижу только один способ разобраться с сомнениями, справиться с собой: да – да, нет – больше и пальцем ни прикоснусь к ней.

Забываю, что я принц, отпускаю на свободу изголодавшегося мужчину. Ощупываю жадным взглядом свернувшуюся на покрывале фигурку: каждую линию стройного тела, разметавшиеся блестящие волосы, аккуратный нос, розовые губы, притягательность которых не портит даже подсохшая на ранке корочка, приятно округлый подбородок, грациозную шею, худенькие руки, стройные ножки с узкими изящными ступнями, каждая из которых поместилась бы в мою ладонь.

Представляю, как подомну ее под себя, почувствую на лице цветочное дыхание, на губах – нежную шелковистость кожи, податливость готового принять меня тела.

В голове шумит от предвкушения, я окончательно забываю о долге покровителя, тянусь рукой к искусительной в своей наивной невинности девушке, жажду услышать, как в порыве страсти она шепчет мое имя, изгибается подо мной, умоляет продолжать.