Текст книги "Разбуди меня (СИ)"

Автор книги: La_List

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вечерело. В прозрачном после дождя воздухе стоял запах влаги, зелени и еще чего-то неуловимого, чем обычно пахнет май.

Так бы мне казалось пару лет назад. А хули, призер «Всероссийского Конкурса Публицистики две тысячи пятнадцать». Или как он там назывался. Помимо грамоты я получил тогда даже нехилый для подростка денежный приз.

Как будто в другой жизни.

На самом деле здесь воняет помойкой, выхлопными газами и еще тем неуловимым, чем пахнет май в химкинских ебенях.

Пинаю носком кроссовка смятую пластиковую бутылку и лезу в карман за сигаретами – осталось три штуки, их придется растянуть до завтра. А сегодня у меня нет денег даже на маршрутку. Поэтому я и иду вдоль дороги, пиная попадающийся мусор.

Минут через десять буду дома.

Думаю об этом с отвращением. К себе. Потому что я не хочу возвращаться к уже полгода не поднимающейся с постели матери. К наверняка забившемуся катетеру. К ее стонам. К тяжелому запаху. К мыслям о том, что я ненавижу ее за капризы, обвинения и требования.

Лечащий врач так и не дал добро на обезболивание. А денег на взятку у меня не было. Да и откуда они у школьника, который раздает после учебы листовки у метро.

Этих копеек едва хватало на минимум лекарств, нехитрые гигиенические средства вроде антибактериальных салфеток и мази от пролежней и еду. О долге за ЖКХ я предпочитал не думать.

Я любил ее. В конце концов, она была моей матерью и заботилась обо мне всю жизнь.

И именно поэтому я ненавидел себя. За то, что теперь не испытывал к ней почти ничего, кроме брезгливости.

Я больше не воспринимал ее как мать. Она казалась кем-то чужим. И порой мне хотелось, чтобы утром я нашел в постели остывающий труп.

А потом я вспоминал, как она прижимала меня мелкого к себе, как гладила по голове мягкой, пахнущей мылом ладонью.

И тогда я выл в подушку, чувствуя, как в груди клубком сворачивается колючая проволока. В такие моменты самоубийство казалось идеальным выходом. Я закрывал глаза и начинал перечислять варианты. Какие-то сразу отметались как негодные, некоторые я просто не смог бы провернуть.

Больше всего мне импонировал прыжок с крыши – такой быстрый, такой удобный. Один обычный шаг вперед, который избавит меня от всего.

Я больше не должен был бы ухаживать за матерью, наблюдая за ее муками, избавился бы от выматывающей копеечной работы, осточертевшей учебы, на которую не хватало времени. От себя самого в конце концов – нескладного семнадцатилетнего парня без друзей, интересов и будущего, который олицетворял собой классический пример странного ботана с заторможенной речью и неловкими движениями.

Я подсел на антидепрессанты. Подсел основательно и надолго. Они стали для меня глотком свежего воздуха. Именно в этот период я победил в конкурсе, сдал ГИА в девятом классе на высшие баллы и начал мечтать о поступлении.

А потом, с разницей буквально в пару недель, заболела мать.

Вначале она пыталась бороться. Курсы химиотерапии, операция, на которую ушли все деньги. Это дало отсрочку в год. Она даже пыталась работать. Но болезнь вернулась, и сделать было уже ничего нельзя. Врачи только опускали глаза и советовали хосписы.

А я вернулся к ночным мечтам о суициде под приглушенные стоны матери из соседней комнаты.

И было еще кое-что. Кое-кто.

Он нашел меня сам. Просто написал мне в социальной сети. Это было первое сообщение за неделю, поэтому на секунду я подумал, что либо кто-то мается дурью, либо это просто рекламная рассылка.

Но сообщение было не похоже на обычный социально-сетевой бред. Парень, написавший мне, кажется, искренне интересовался моей жизнью. Спрашивал об учебе, о семье. О моих мыслях. И хотя о себе он ничего так и не рассказал, быстро стал моим лучшим другом. Я испытывал к нему непонятную привязанность. И в какой-то момент понял, что сделаю все, что он мне скажет.

Я не знал, как он выглядит, сколько ему лет, где он живет, но он знал обо мне все. И то, что я чувствую – тоже. И, главное, он знал, чего я хочу больше всего.

Чтобы все это кончилось.

Конечно, я читал все эти новости о группах смерти, о подростковых самоубийствах и законопроектах об ужесточении наказания за склонение к суициду. И когда понял, какие цели преследует мой анонимный собеседник, не почувствовал ничего, кроме благодарности. Кто-то должен помогать таким, как я. К тому же Ян, так он представился, особо и не скрывал того, зачем со мной общается.

И, похоже, уже все спланировал.

По крайней мере, вот уже на протяжении сорока дней он присылал мне так называемые «задания». Но не совсем те, о которых писали в идиотских статьях всякие журналистки, исполненные яростным желанием защитить «бедных подростков». Перечень вызывал смех и казался мне полной чушью. Резать руки? Тыкать в себя иголкой? Рисовать херню на бумажке? Все это, особенно то, что касалось причинения самому себе мелкого вреда, я проделывал задолго до моего знакомства с Яном.

То есть для меня не составляло особого труда взять лезвие и нарисовать на руке пару тонких, сочащихся каплями крови царапин.

Так я и написал Яну, когда он спросил, готов ли я выполнять его задания.

Но смысл оказался вовсе не в том, чтобы делать себе больно. Ян умел создавать атмосферу. Настроение, когда страх смерти отступает и приходит спокойствие. Принятие, смирение. Называть можно как угодно.

Каждый день я отмечал глубоким сигаретным ожогом на внутренней стороне предплечья. Самые первые уже успели превратиться в свежие шрамы, но каждый из них я помнил. Ян называл это «фиксацией» и настаивал, чтобы каждую отметину я делал при нем. То есть в процессе нашей беседы. Чтобы описывал ему, что чувствую.

Мне оставалось еще десять. И единственное, что меня беспокоило – это то, что станет с моей матерью после того, как. Впрочем, именно это и было той единственной темой, которую я старался с Яном не обсуждать.

Я помнил каждый наш разговор. И самый первый, и то, когда я впервые услышал его голос. Я долго не мог ничего ответить, просто слушал его дыхание и звенящую пустоту в собственной голове. Ян не торопил. И когда я выдавил из себя несчастное «привет», тихо спросил, как я. Без претензий на всякую философскую чушь. В тот вечер мы просто говорили. Я сидел на чуть влажных от прошедшего дождя перилах моста, прижимал к уху свой смартфон с голосом Яна и чувствовал себя счастливым.

После этого он звонил мне часто. Слушал мои задушенные всхлипы, когда я пытался сдержать подступающие слезы, мое срывающееся дыхание, когда я прижимал сигарету к коже предплечья. Не знаю, было ли такое предусмотрено правилами игры.

Впрочем, все это меня волновало мало. Потому что Ян умел подбирать слова. И чем ближе было мое последнее задание, тем меньше я боялся. Смерть больше не казалась мне чем-то страшным, а представлялась избавлением. Вечным покоем, местом, где больше не будет ни больно, ни страшно, ни одиноко. И от всего этого меня отделял один-единственный шаг.

– Здравствуйте, – губы выговаривают это автоматически, когда я прохожу мимо сидящих на подъездной лавке пожилых соседок.

– Здравствуй. Как мама? – интересуется Клавдия Сергеевна, старшая по подъезду и любительница совать нос в чужие дела.

Что мне ответить? Что вообще можно ответить на такой вопрос?

– Ну… – господи, зачем я вообще поздоровался? – Как обычно. Извините, – я прикладываю ключ к гнезду, дергаю дверь и просачиваюсь в подъезд.

Клавдия Сергеевна что-то говорит мне вслед, но я предпочитаю сделать вид, что не слышу. Нахуй.

С лифтом мне везет, створки грузового с дребезжанием раскрываются сразу после того, как я нажимаю кнопку. Хочу привалиться плечом к исписанной граффити стене, но вовремя замечаю плевок.

Вот уроды.

Хорошо, хоть в этот раз никто не нассал.

Лифт, натужно скрипя, тащит меня вверх. Невольно вспоминаю статьи о рухнувшей с девятого этажа кабине в каком-то жилом комплексе.

Почему со мной не может случиться нечто подобное? Почему я все должен делать сам, перебарывая природный инстинкт самосохранения?

Помнится, об этом говорил Ян.

«Страх – это нормально, – так он сказал тогда мне. – Твой разум борется с инстинктами. Но ты не животное, поэтому можешь выбирать. И если ты понимаешь, что в твоей жизни больше нет смысла – зачем мучиться?»

Лифт тормозит, открывает двери, выпуская меня на прокуренную лестничную клетку. Долго ковыряюсь ключом в заедающем замке, пока он, наконец, не щелкает.

В прихожей тяжелый запах лекарств, мочи и несвежего белья – я так и не загрузил постельное белье матери в стиралку. Прикрываю глаза, прислоняясь к стене. Для начала надо переодеться, вымыть руки и разобраться с катетером. Потом сменить калоприемник. Хорошо, что его установили, возиться с подгузниками было той еще проблемой.

Стягиваю кроссовки и плетусь в ванную, по дороге закинув в комнату рюкзак. Включаю воду, плещу в лицо. В голове слегка проясняется.

Тщательно мою руки, вытираю ладони насухо. Переодеваюсь здесь же, в ванной, потому что с утра оставил шорты и футболку висеть на вешалке для полотенец. Натягиваю перчатки и иду к комнате матери.

Приоткрываясь, дверь тихо скрипит.

***

«Привет, – Ян как всегда пишет первым. – Ты как?»

«Ничего», – пальцы автоматически набирают стандартный ответ. Из открытого окна доносится шум дороги и запах выхлопных газов.

«Сегодня мы встретимся».

Вот так. Три простых слова. Ян никогда не отличался привычкой начинать издалека.

И вдогонку, следующее сообщение:

«У твоего дома. В двадцать минут пятого».

«ты знаешь, где я живу? – набираю, забывая строчные буквы. – откуда?»

Руки подрагивают, сердце стучит явно чаще, чем должно.

«Я не знаю, – он отвечает почти без паузы. – Говори адрес».

«коммунистическая, 4, подъезд там один», – сглатываю вязкую слюну, прежде чем отправить сообщение.

«Вставай и сразу выходи, понял?» – я жду секунд десять, пока он набирает текст.

«Понял», – коротко отвечаю.

«Я позвоню тебе. До встречи».

Откладываю телефон и тянусь за наушниками.

Сегодня я не засну.

***

Вопреки ожиданиям, я все же задремал. Поэтому зазвонивший телефон заставил меня вздрогнуть. На экране значилось: «Входящий вызов от Ян. Принять/Отклонить».

Палец скользит по экрану, принимая вызов. Прижимаю телефон к уху и выдыхаю:

– Привет?

Звучит почему-то вопросительно.

– Решил побыть твоим будильником, – кажется, Ян улыбается. – Я приехал. Спускайся.

Киваю, одновременно нашаривая джинсы, натягиваю их, прижимая телефон ухом к плечу. Ян молчит, почему-то не отключаясь.

Затылок ломит. Я заснул минут сорок назад, и организм успел перейти в глубокую фазу сна.

Когда-то я этим интересовался.

А Ян вдруг говорит:

– Умойся, будет легче. Я подожду.

Открываю было рот, но он уже сбрасывает. Пожимаю плечами, накидываю толстовку и иду в ванную.

***

Я вижу его сразу, едва выхожу из подъезда. Он стоит, прислонившись спиной к машине, и курит. В рассветных сумерках и из-за расстояния я еще не могу различить черты его лица.

Он тоже замечает меня. Делает неопределенный жест рукой с сигаретой, словно обозначая свое местоположение.

Медленно спускаюсь по ступеням, иду, считая шаги.

Что мне сказать?

Еще раз «привет»?

Глупо.

Но не молчать же. Это будет выглядеть еще хуже.

Встреча со смертью, бля…

– Я думал, успею докурить, – Ян перекладывает сигарету в левую руку и протягивает мне ладонь. Пальцы у него прохладные и сухие. Еще я чувствую запах кофе, пробивающийся сквозь сигаретный.

У него длинные растрепанные волосы, шрам на подбородке и светлые глаза.

Лет двадцать пять? Он явно куда старше меня.

Почему-то становится неловко.

– Докури, – выдавливаю, глядя на наши сцепленные руки.

Ян тоже смотрит, коротко улыбается и отпускает мою ладонь. Снова перекладывает сигарету. Затягивается. Дым плывет в сером воздухе, и я вдыхаю его, глядя на пальцы Яна.

У него неровно подстриженные короткие ногти и широкое кольцо на среднем пальце.

Еще пара затяжек, и Ян бросает окурок на влажный асфальт. Прижимает носком кроссовка.

У него голые щиколотки, татуировка на правой.

– Садись в машину, – говорит Ян и дергает водительскую дверь.

Молча обхожу тачку спереди и тоже залезаю в салон. На передней панели стакан с кофе.

Ян тянется к нему, делает пару глотков. Неосознанно слежу взглядом. Сейчас хорошо было бы выпить кофе.

Он вдруг молча протягивает стакан мне.

Почему-то не отказываюсь. Делаю глоток. Кофе еще теплый. Без сахара.

– Допивай, – Ян заводит машину и плавно трогается.

Куда мы едем – я не спрашиваю.

***

Тормозит Ян около Химкинского лесопарка, со стороны Левобережной, паркуется вдоль дороги, поворачивает ключ, глуша машину.

– Прогуляемся, – говорит он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Недолго.

Послушно выхожу. Небо пасмурное, наверное, снова пойдет дождь. Поэтому, даже учитывая рассвет, на улице едва светло.

Так даже лучше.

Хлопает дверь, пищит сигнализация.

– Идем, – Ян кивает мне и направляется к заасфальтированной дорожке, проложенной между деревьями.

Молча иду следом.

Минут пять мы шагаем в тишине не глядя друг на друга. А потом Ян останавливается, оборачивается ко мне.

– Нам нужно серьезно поговорить, Антон, – в его глазах нечитаемое странное выражение. Он смотрит так, будто видит меня насквозь.

Мы стоим под толстым раскидистым дубом, в воздухе пахнет сыростью и лесом.

– О чем? – выговариваю почти шепотом, чувствуя только, как Ян до боли сжимает пальцами мое плечо сквозь плотную ткань толстовки.

Ян коротко криво улыбается уголком рта и вытягивает из кармана пачку. Выбивает сигарету и прикуривает.

Следую его примеру. Вытягиваю последнюю сигарету и шарю по карманам в поисках зажигалки. Ян протягивает мне свою.

Глубоко затягиваюсь, прикрыв глаза. Вчера я так и не поставил метку.

Зажимаю сигарету в губах и закатываю рукав. В сумерках пятна на коже кажутся гораздо темнее, чем есть на самом деле. Я всегда прижигал основательно.

Снова затягиваюсь и беру сигарету в пальцы.

– Дай, – Ян вдруг берет меня за запястье.

Послушно протягиваю руку, завороженно глядя на его пальцы.

Он проводит кончиками пальцев, меж которых зажата сигарета, по пятнам от ожогов, задерживается на последнем. А потом подносит свою сигарету к моей коже.

По спине у меня проходит дрожь. Становится жарко. Все это почти интимно. Почти слишком.

Я ощущаю жар раскаленного докрасна кончика сигареты. И уже знаю, что за боль почувствую.

Но Ян почему-то медлит, держа сигарету в чуть подрагивающих пальцах. По листьям редко бьет начинающийся дождь.

– Пепел набирается, – складываю непослушными губами.

И Ян резко прижимает сигарету к моей коже.

Я резко хрипло выдыхаю, едва не дергаясь. Ян сжимает мое запястье в железной хватке, так, что после останутся синяки, и убирает сигарету.

На предплечье расцветает свежий ожог. Сороковой по счету.

– Нам осталось десять дней, – он смотрит мне в глаза. – Ты понимаешь, что это значит?

– Да, – автоматически киваю.

У него широкие зрачки и много лопнувших алых сосудов в белке. А еще короткие слипшиеся стрелками ресницы.

– Ты боишься, – голос звучит как будто у меня внутри головы. – Тебя что-то парит. Скажи мне, и я помогу освободиться. Я здесь для этого. Я хочу помочь. Нельзя уходить из жизни со страхом и сожалениями. Антон.

Мое имя из его уст звучит как-то мягко, почти ласково. И я говорю. Сбиваясь, давясь собственным дыханием, а потом слезами. Рассказываю про то, как боюсь оставить мать одну. Как люблю ее и одновременно ненавижу. Что чувствую себя трусом. Говорю то, чего ни разу не озвучивал ни в переписке, ни тем более вслух. Слова жгут.

– Как она будет без меня?.. – я чувствую, как некрасиво кривятся мои губы, зажимаю их ладонью, отворачиваясь. Меня захлестывает мутной волной отчаяния. Щеки мокрые от слез.

Ян молчит. А потом вдруг разворачивает меня к себе и как-то неловко обнимает одной рукой, утыкая меня лицом в свое плечо.

От него пахнет сигаретным дымом, кофе и чем-то горьковатым. А еще у него горячие руки.

Я чувствую, как он что-то неслышно говорит, едва касаясь губами моего виска, гладит меня по спине. Ласково, почти неощутимо. Но от этого мне становится только больнее. Я всхлипываю в голос, до боли закусываю губу, понимая, что не могу успокоиться. Меня трясет, слезы льются градом, впитываясь в тонкую ткань его футболки.

– Тише, – хрипло шепчет Ян. Я чувствую скулой его теплые губы. Его волосы щекочут мою шею. – Тише…

Безотчетно стискиваю в пальцах свободной руки его куртку.

Дождь усиливается, тяжелые капли начинают проникать между листьев. Сигарета обжигает пальцы. Вздрагиваю, отбрасываю окурок, одновременно отстраняясь. Ян отпускает меня, отстраняясь на шаг. И мне кажется, что у него растерянный взгляд.

Открываю было рот, но сказать мне нечего. Ян говорит за меня:

– Я тебя отвезу, – он поправляет воротник куртки и бросает, уже шагая по дорожке: – Пошли.

Больше мы не говорим.

На прощание Ян меня обнимает.

***

Теперь мы не переписываемся. Ян звонит мне пару раз в день. Иногда просто молчит в трубку, иногда что-то говорит. Но ничего относящегося к моему… последнему заданию.

И только накануне спрашивает:

– Ты выбрал место?

Трещины на потолке кажутся мне почти живыми. Будто еще секунда – и поползут, извиваясь, в разные стороны. Во рту сухо.

– Антон, – голос доносится словно издалека.

– Давно выбрал, – отзываюсь. – Зачем тебе?

– Я хочу знать, – в интонации у Яна проскальзывает что-то странное, плохо идентифицируемое.

– Есть стройка, на Речном вокзале, – облизываю пересохшие губы. – ЖК «Солнечная система», – улыбаюсь нелепому названию. – Дом восемь. Поднимусь на крышу. Семнадцатый этаж, самое оно. Наверняка. И людей там не будет ночью. Не хочу, чтобы видели дети или… – дергаю плечом и закрываю глаза – трещины успели надоесть до отвращения.

– Ночью – это когда? – голос у Яна напряженный.

– Часов в двенадцать или позже, не знаю, – он хочет посмотреть, что ли?

Почему-то от этой мысли становится спокойнее.

– Пока, – коротко говорит Ян и отключается.

Если бы я не должен был умереть, я бы сказал ему, что влюбился.

Откладываю телефон и возвращаюсь к трещинам.

***

– Мам, – шепчу, не очень понимая, спит ли она или просто не может открыть глаза из-за слабости. – Слышишь?

– Да? – бледные губы едва шевелятся, произнося это короткое слово. Передо мной на постели лежит изможденная семидесятилетняя старуха.

Ей ведь всего сорок шесть.

В глазах щиплет.

– Я… ухожу, – выговариваю с трудом. – Оставил тебе на тумбочке молоко. Катетер чистый. Все остальное тоже. Телефон у тебя заряжен. Если… что-то случится.

– Куда ты? С друзьями? Не задерживайся допоздна, – она говорит едва слышно.

Давно она перестала различать день с ночью?

Коротко касаюсь ее холодной руки и встаю. В груди больно тянет. Это единственное, с чем я не смирился.

Плевать.

Дверь хлопает, как крышка гроба.

Сравнил, блядь…

***

Дорога не запоминается. Как и то, как я пробирался на территорию комплекса. В себя я прихожу уже на крыше, когда порыв холодного ветра бросает мне в лицо взвесь дождя и бетонной пыли.

Под ногами хрустит строительный мусор, шуршат обрезки толстой пленки, утеплителя.

Медленно иду к краю, считая зачем-то шаги.

Откуда Ян будет смотреть? И будет ли? Зачем тогда спрашивал адрес?

Капюшон плохо спасает от ветра и холода. Еще немного – и меня начнет трясти. Зачем я тяну? Я ведь пришел сюда с определенной целью. За меня этого не сделает никто.

Единственное мое самостоятельное решение.

По крайней мере, я никогда не умру от рака.

Осторожно гляжу вниз. Территория почти не освещена, я вижу только смутные очертания забора, куч песка, строительной техники.

Охрана здесь просто отвратительная. Странно, что новенькие кирпичные стены еще не изрисовали нецензурщиной и граффити.

Сердце колотится где-то в горле. Один шаг, и…

Почему-то вспоминаю руку Яна на моей спине. Горло перехватывает спазмом, в глазах щиплет. Жаль, я так и не скажу ему ничего.

С другой стороны, никто не узнает, что я голубой.

Медленно, почему-то боясь пока сорваться, забираюсь на высокий бортик. Стоять, балансируя над бездной, страшно. Гораздо страшнее, чем это было, когда я просто приходил постоять на краю крыши.

Может, повернуться спиной? Упасть вниз, глядя в черное мутное небо.

Осторожно разворачиваюсь и вздрагиваю: в кармане мелодично звонит телефон. Стискиваю холодный корпус в пальцах.

Ответить? Вдруг это Ян? Если нет, просто сброшу.

На экране знакомое имя.

– Антон, – Ян словно куда-то бежит, задыхаясь. – Слышишь… меня?

– Да, – если закрыть глаза, должно быть не так страшно. Но я почему-то не закрываю.

– Там холодно? – он говорит очень спокойно, почти буднично, если бы не сбитое дыхание.

Чего он хочет?

– Дождь, – ловлю капли ладонью. – А что?

– Чертов дождь, – Ян кашляет, тяжело сглатывает.

Прямое доказательство вреда курения. Подъемы по лестнице с прокуренными легкими…

Черт, что?

Ян так сильно толкает створку, что она распахивается настежь. С минуту мы просто смотрим друг на друга. Он хрипло и тяжело дышит. Волосы у него мокрые то ли от дождя, то ли от пота.

– Зачем ты?.. – запинаюсь. Весь словарный запас как будто уже спрыгнул с крыши без меня.

– Не знаю, – через паузу отзывается Ян, напряженно глядя мне в глаза.

Не знает?

– Сколько у тебя… – замолкаю, подбирая слова. – Сколько людей ты довел до конца? Я имею в виду…

– Двоих, – почти без интонации отзывается он.

– Я… третий?

– Да, – он кивает.

Порыв ветра слишком сильный, я покачиваюсь, едва не теряя равновесие. От падения меня удерживает только чудо. Ян дергается, но я прошу:

– Не надо, – голос охрип, я не узнаю самого себя.

Помолчав, спрашиваю:

– Ты приходил и к ним?

– Нет, – от ветра у Яна слезятся глаза.

– Почему ко мне пришел? – господи, зачем весь этот разговор? Мне ведь нужно сделать только один шаг…

– Я не могу… – по его лицу словно проскальзывает тень. – Не могу убить тебя, – непонятно заканчивает Ян.

Убить?

– Ты меня не убиваешь, – звучит донельзя глупо.

– Ты не понимаешь очень многого, – Ян качает головой, медленно двигаясь в мою сторону. Зачем так медленно? – Я просто… Тебе все это не нужно. Для меня это… – он осекается, как-то беспомощно разводит руками. – Иди сюда, и я попробую объяснить.

Я ведь все решил. Я шел к этому так долго… Могу я в этой жизни хоть что-то довести до конца?!

Кажется, последнюю фразу я кричу вслух.

Ян вздрагивает словно от удара. Наверное, потому что узнает свои перефразированные слова.

Мне становится смешно. В груди скапливается горечь.

– Прости, – глухо говорит он. – Антон.

И то, как он произносит мое имя…

В глазах снова начинает стыдно щипать.

– Если бы я… – шепчу, – если бы я сказал тебе, что…

– Скажешь, – пальцы у него подрагивают. – Если дашь руку.

У него неровно подстриженные короткие ногти.

Я бездумно протягиваю ладонь.