Текст книги "Я слышал (СИ)"

Автор книги: La_List

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

– Привет, – голос у меня хрипит.

– Привет, – повторяешь эхом. И добавляешь вдруг: – Звучишь паршиво.

– Устал, – пожимаю плечами, скидываю куртку и подхожу к твоей кровати.

– Дерьмовый день? – все так же смотришь в потолок.

Ну, конечно…

Зажмуриваюсь и с силой стискиваю переносицу, пережидая болезненное чувство, сдавившее горло.

Блядь.

– Нормальный, – сапоги в белых соляных разводах занимают свое место под стулом – еще пара месяцев и придется доставать новые. От завода смену выдают раз в год. Как будто не знают, что от жижи, которая хлюпает под ногами в цехах, любая обувь расползается за пару месяцев. – Не хуже, чем обычно. Сам как?

В ответ только коротко смеешься. А потом просишь:

– Хочу на тебя посмотреть.

Сажусь на край матраса, чувствуя, как он прогибается под моим весом, прохожусь ладонью по твоей щеке и осторожно поворачиваю твою голову. Поправляю подушку, чтобы не мешала.

– Выглядишь так же, как и звучишь, – резюмируешь и улыбаешься уголком рта.

Машинально тру щеку, чувствуя под пальцами неровность воспаленной кожи. Боль лениво царапает, заставляя поморщиться.

Я привык. Должен был.

От этого зависит моя работоспособность. Потому что если я потеряю работу, то потеряю все: комнату, право жить на двадцатом уровне – самом дешевом и последнем пригодном для жизни. И самое страшное – тебя.

Неполноценные резиденты станции подвергаются принудительной эвтаназии, если у них нет человека, который мог бы доказать комиссии, что сможет возместить экономике ущерб. Грубо говоря – работать за двоих.

Мне это удалось.

Благодаря здоровью уровня «A» и сертификату об окончании школы, я выцарапал должность начальника бригады на отходоперерабатывающем заводе. Только перерабатывался там не мусор, а отходы обеспечительных систем станции. Дело приходилось иметь с радиацией, химической отработкой и еще с кучей всякой дряни.

«Срок годности» работника этого предприятия не превышал пяти лет. Я отработал уже год. И понял, что такое гнить заживо – насмотрелся на блюющих кровью «коллег».

Я знал, что это ждет и меня тоже. Знал, что придет время, и я не смогу подняться с кровати, чтобы выйти на очередную смену. Или просто упаду на залитый черной жижей пол цеха, чтобы мой труп завернули в маркированный знаками биологической, химической и радиационной опасности мешок и увезли на утилизацию.

О том, что после этого случится с тобой, я предпочитал не думать.

В конце концов, это я был тем, кто виноват.

***

Год назад я жил на пятнадцатом уровне, работал санитаром в госпитале и копил деньги на курсы младших медицинских работников, которые давали право работать на «скорой». А в свободное от работы время периодически наведывался в местный клуб. Благо бухло там стоило не так уж и дорого. Как и наркота. Ею я, правда, не злоупотреблял.

Но в тот день был выходной, настроение колебалось между «хуево» и «очень хуево», поэтому я нашел местного дилера, который по совместительству являлся администратором, и взял у него пару таблеток.

И было еще… одно.

То, о чем я мог думать, находясь только под кайфом.

Ты работал каждый день. Но со мной трахался бесплатно. И никогда в клубе. Обычно я находил тебя где-нибудь у барной стойки или у VIP-зоны, где отирались все шлюхи, в надежде подцепить кого побогаче, мы перекидывались парой слов и шли к выходу.

В тот раз все шло именно по этой схеме.

Я закинулся таблетками и, продираясь через танцующую толпу, направился к VIP-зоне.

То, что ты «работал», я увидел издали. Вернее, я увидел то, как какой-то низкорослый лысоватый мужик в костюме по-хозяйски лапал тебя за задницу и что-то говорил на ухо. На лице у тебя застыла пластмассовая улыбка.

Я наблюдал со всем этим, с мазохистским удовольствием чувствуя, как больно что-то сжимается в груди.

Это было моим наказанием. Пидоры не заслуживают ничего хорошего. Особенно те, что трахают шлюх.

Меня ты увидел спустя пару минут, когда, сделав над собой усилие, я подошел ближе.

Вздрогнул, вцепился в запястье гладящего твою задницу мужика и отстранился. Что-то сказал. В ответ несостоявшийся клиент схватил тебя было за руку, но тут уже возник я.

Не пришлось даже ничего говорить. Мои метр девяносто при весе в восемьдесят и небритое мрачное лицо сделали свое дело без лишних слов.

Мужик пробормотал что-то злобное и слился. Наверняка заплатил тебе вперед.

– Заплатил мне вперед, – нервно улыбаешься и поправляешь аккуратно уложенную челку. Несколько прядей в ней мягко и едва заметно светятся голубым.

– Я так и понял, – засовываю руки в карманы и облокачиваюсь плечом о стену. – Ну, хоть что-то за сегодня заработаешь.

В глазах у тебя мелькает болезненное. Пожимаешь плечами и опускаешь голову.

Зря я так.

– Извини, – перед глазами рябит – меня уже начало накрывать.

– Ничего, – вдруг подходишь совсем близко. Так, что я чувствую горько-сладкий запах твоей туалетной воды.

Словно в замедленном действии смотрю, как ты кладешь руку мне на грудь. Ногти у тебя накрашены черным. На пальцах дешевые металлические кольца. Какой-то браслет на запястье.

Перехватываю твою ладонь, зачем-то подношу к лицу.

– Пойдем, – мягко убираешь руку и идешь к выходу.

Я послушно плетусь за тобой, чувствуя, как по телу разливается легкость и сладкое предвкушение.

Под кайфом легче. По крайней мере, сейчас мне нравится то, что я люблю тебя. Потому что обычно за это я чувствовал к себе только ненависть.

Но не сейчас.

В загаженном коридоре у выхода я ловлю тебя за руку, дергаю на себя и целую в губы. Они у тебя мягкие и горячие.

– У меня стояк, – хрипло шепчу тебе на ухо.

Молча прижимаешься пахом к моему бедру. И я чувствую, что ты возбужден не меньше моего.

Провожу ладонью по твоему коротко выбритому затылку, соскальзываю пальцами на шею, нащупываю цепочки от многочисленных амулетов, что ты вечно нацепляешь на себя. Тяну их вверх, собираю в кулак, стягиваю.

Задушено всхлипываешь, кусаешь меня за нижнюю губу.

Еще немного, и я нагну тебя прямо здесь.

Отпускаю цепочки, отстраняюсь. В неверном ночном освещении коридора на твоей шее видны розовые полосы.

Тяжело дышишь, глядя мне в глаза.

Молча поправляю воротник рубашки и подталкиваю тебя вперед. Трахаться лучше за закрытыми дверями. К тому же ночью в тесных коридорах блока «C» становится небезопасно.

А потом…

Все дальнейшее слилось в памяти в один болезненный мутный ком. То, как я зацепился языками с компанией каких-то обдолбанных отморозков, обозвавших нас хуесосами, как ты просил меня просто уйти.

Я мог бы послушаться. Но не стал. А потом стало поздно.

Не то чтобы против трех арматурных прутов есть шансы.

Очнувшись в медотсеке, я узнал, что у меня сотрясение мозга средней степени тяжести, сломана рука и с десяток гематом и ссадин. Ничего такого, что можно считать опасным.

Что до тебя, то…

Не знаю, можно ли назвать везением то, что ты выжил. Удар прута повредил шейный отдел позвоночника, вызвав паралич всего тела.

Оставить тебя я не смог. Как не смог и допустить того, чтобы тебя подвергли эвтаназии.

Зарплаты санитара не хватало, чтобы платить налог за себя, оплачивать правительству твою жизнь и снимать квартиру на пятнадцатом уровне. Поэтому я снял комнату на двадцатом и устроился на переработку отходов.

Это был единственный способ отсрочить твою смерть.

Но я знал, хоть мы об этом никогда и не говорили, ты был против. Ты хотел умереть.

Да и кто бы не хотел?

***

– Эй, – я едва слышу твой голос. – Макс!

– Что, Ю? – тяжело сглатываю и беру тебя за руку. Зачем только. Ты все равно ничего не почувствуешь.

– Хочу тебя поцеловать, – выдыхаешь неловко.

Молча наклоняюсь и, помедлив, аккуратно целую тебя в губы. Они все такие же мягкие. Только холодные.

– Сего́дня это появилось? – медленно моргаешь. Глаза у тебя покрасневшие, тусклые. Но всё такие же красивые: раскосые, темно-карие. Твой отец был из азиатского сектора. Вроде бы вьетнамец.

Целую тонкую кожу под твоим правым глазом. Моргаешь, задевая мои губы длинными ресницами.

– Макс!

Я знаю, что ты имеешь в виду. От постоянного контакта со всякой дрянью, даже учитывая маску и робу, на коже у меня периодически появлялись то ожоги, то просто какие-то пятна. Как и у всех, впрочем, с кем я работал.

Отвечать нет никакого желания – не хочу видеть вину в твоих глазах.

В любом случае тебе надо поесть. Правда, я давно не кормлю тебя твердой пищей. Смеси покупать гораздо дешевле. И удобнее.

– Поставлю тебе капельницу, – отстраняюсь было, но ты вдруг почти отчаянно просишь:

– Стой!

– Что? – провожу ладонью по твоим растрепанным черным волосам.

– Не надо, – сглатываешь. – Потом. Лучше ложись.

– Ладно, – я киваю.

Стягиваю штаны, свитер и перебираюсь к стене – для удобства ухода ты всегда лежишь с краю.

– Надо будет сделать тебе массаж, – говорю это, забираясь под одеяло.

Я делал утром, но этого мало. Массаж нужен дважды в день.

– Позже, – говоришь это, когда я поворачиваю твою голову в свою сторону.

Прижимаюсь своим лбом к твоему и закрываю глаза. Провожу ладонью по твоей груди, забираюсь пальцами под футболку, добираясь до голой кожи. Ты худой настолько, что я могу пересчитать все ребра, просто проведя по ним пальцами.

Закусываю губу, чувствуя, как накатывает возбуждение. Я извращенец, знаю. Но я люблю тебя. И с этим сложно что-то поделать. Уверен, ты знаешь. Хоть я и никогда не говорил тебе об этом.

– Ты хочешь? – спрашиваешь тихо.

Молча киваю. Нет смысла отрицать очевидное.

– Я не против, – улыбаешься мне в губы. – Почему бы и нет. Если ты не устал.

– Я устал, – невольно возвращаю тебе улыбку. – Но у меня все равно стояк.

В ответ смеешься.

Но когда я откидываю одеяло, ты вздрагиваешь и закрываешь глаза.

– Ты красивый, – целую тебя в висок и поворачиваю твою голову так, чтобы ты смотрел прямо. – Очень.

Разглаживаю пальцами твои брови, целую в переносицу. Просяще приоткрываешь рот, я коротко целую твои губы и осторожно снимаю с тебя белье. Провожу ладонями по твоим бедрам, чувствуя гладкость прохладной кожи.

Подцепляю свою подушку, подкладываю тебе под спину. Не удержавшись, целую низ твоего живота.

Куда я положил смазку в прошлый раз?

– Она на стуле, – как всегда безошибочно угадываешь мои мысли. – Вместе с резинками.

– Я хочу без, – беру флакон и выдавливаю на пальцы прозрачный гель. – Хочу кончить в тебя.

– Потом будешь отмывать меня целый час. А утром вставать, – поджимаешь губы. Но на щеках у тебя алые пятна румянца.

Разумеется, ты прав.

– Ладно, – нехотя соглашаюсь. – Как скажешь.

Раздвигаю твои ноги, проскальзываю пальцами между ягодиц. Проникнуть не тяжело. К тому же ты все равно не ощущаешь ни боли, ни удовольствия.

Растягиваю тебя быстро, скорее, больше просто смазываю. Дотягиваюсь до презервативов, разрываю упаковку, приспускаю трусы и раскатываю резинку по члену.

Молча смотришь на это, закусив губу. Зачем-то накрываю твой вялый член ладонью, хотя и знаю, что в этом нет никакого смысла.

– Не надо, – я скорее вижу, как ты говоришь это, чем слышу.

Нависаю над тобой и толкаюсь, помогая себе рукой. Внутри ты горячий, скользкий от смазки – ее я не пожалел.

Чертова резинка.

Двигаюсь медленно, чувствуя, как по телу волнами разливается удовольствие. Беспорядочно целую твои плечи, шею, лицо, шепчу что-то о том, какой ты узкий и как охуенно быть в тебе.

– Хотел бы и я… – дыхание у тебя прерывается, – чувствовать.

Из уголков глаз по вискам у тебя катятся слезы.

Последнее слово отдается болью где-то в солнечном сплетении. Эта боль словно распространяется под кожей, раздирает изнутри.

Обхватываю тебя обеими руками, притискиваю к себе так тесно, что больно самому, и надорвано хриплю, толкаясь в твое тело:

– Я обнимаю тебя, видишь? Я в тебе. Просто думай об этом.

Целую тебя грубо, неровно. Пытаешься отвечать мне. Всхлипываешь.

Ожесточенно трахаю тебя, пытаясь не думать, что ты никогда не сможешь почувствовать того же, что и я. Что больше никогда…

Кончая, я чувствую, как щиплет в глазах.

– Пожалуйста… – шепчешь рвано, – пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

И я снова целую тебя в губы, чувствую железистый привкус во рту – кто-то из нас чересчур сильно стиснул зубы, кусая.

Скорее всего, это был я. А может, оба.

Губы саднит.

Утыкаюсь лицом в твою шею и зажмуриваюсь, чувствуя, как по телу расползается слабость.

Хочется закурить. Но двигаться не хочется больше. Тебе все равно не тяжело. Ты не чувствуешь мой вес.

Так хорошо в тебе.

– Если ты убьешь меня, никто не узнает, – говоришь негромко. – Нужно всего лишь зажать мне рот и нос. Это будет легко. Их не интересуют смерти инвалидов.

Это я знаю и без тебя.

Другой вопрос, что ты никогда этого не озвучивал.

– Зачем ты так? – меня не хватает на раздражение. Да и не на что тут злиться. Я просто вдыхаю запах твоей кожи и думаю о том, что мог бы пролежать так всю свою жизнь.

Жаль, что я так и не скажу тебе самого главного.

Тупая романтика.

– Я мучаюсь, ты тоже, – я чувствую твое хриплое дыхание. Наверное, тебе тяжело дышать из-за того, что я все еще лежу сверху.

Приподнимаюсь, заглядываю тебе в лицо. Глаза на мокром месте, влажные дорожки на висках так и не высохли. Стираю их большим пальцем и скатываюсь набок.

– Я сделаю это, – говорю это, глядя в потолок. – Но тогда, когда больше не смогу быть с тобой.

– Этот завод убьет тебя через пять лет, – кажется, ты злишься. Улыбаюсь, гладя твою безвольную руку. Плевать, что ты этого даже не видишь.

– Значит, у тебя еще пять лет в запасе, – говорю это легко. – У нас.

– Макс, – зовешь через паузу.

– Чего? – интересуюсь, стягивая с члена презерватив. Завязываю его и, перегнувшись через тебя, кладу у кровати. Заодно достаю из кармана штанов сигареты и зажигалку.

– Я тебя люблю. Ты знаешь?

Мне кажется, что слова впиваются под кожу. Горло пережимает.

Откидываюсь на подушку и закуриваю. Пальцы дрожат.

Как ты можешь меня любить, если это я виноват?

– Макс, – кажется, горло перехватило не у одного меня.

– Чего? – судорожно затягиваюсь.

– Ты меня слышал? Посмотри на меня.

– Я слышал, – поворачиваюсь, приподнимаюсь на локте так, чтобы ты меня видел.

– И что? – выговариваешь одними губами.

– Я тебя одену, – зажимаю сигарету между губами и встаю.

Твои трусы лежат в ногах. Там, куда я их бросил. Надеваю их на тебя. Поправляю задранную футболку. Убираю из-под твоей спины подушку – наволочка в пятнах от смазки. Переворачиваю ее другой стороной. Сменю завтра.

Закрываю смазку, кладу на прежнее место.

– Дай затянуться, – просишь.

Подношу сигарету к твоим губам. Затягиваешься, закрыв глаза, выпускаешь дым через нос.

Больше мы не говорим. Ни когда я делаю тебе массаж, ни когда ставлю капельницу.

И только когда я гашу на ночь свет и забираюсь на свою сторону кровати, ты спрашиваешь:

– Тогда почему ты со мной?

В ответ я беру тебя за руку.

– Все равно, – рвано втягиваешь воздух. – Я все равно…

– Спи, – я стискиваю твою ледяную безвольную руку. – Мне завтра вставать.

Ты замолкаешь.

А я до утра грею твои пальцы в ладони и слушаю твое ровное, совсем не сонное дыхание.