Текст книги "Хозяин для герцога (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 3. ==========

Свидание

Не то чтобы мальчишка был в его вкусе – имей он право выбирать, герцог, скорее, предпочёл бы барона, нежели его сына. Да и баронету, несмотря на его довольно сильный и колючий характер, тоже больше подошёл бы суровый и властный мужчина: если твой отец – барон Фихтнер, склонности определённого рода вбиваются в тебя с детства, и то, что баронет, в прямом смысле слова, неровно дышит к брутальным отцовским воякам – лишнее тому подтверждение. Но мальчишка вызывал у герцога симпатию пополам с сочувствием: если твой отец – барон Фихтнер, толика искреннего участия тебе не помешает.

Герцог нашёл баронета в конюшне. Мальчишка кормил с руки гнедую лошадь яблоками и, наглаживая её свободной рукой по холке, ласково, вполголоса, ей что-то говорил. Лошадь негромко пофыркивала в ответ, норовя вместе с яблоком отхватить кормящую руку, и баронет, от переизбытка чувств, потёрся щекой о её шелковистую шею. Чему тут удивляться – с таким папенькой любой ласке будешь рад.

Эти двое были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как герцог подошёл к ним почти вплотную. Герцог некоторое время простоял молча, не желая нарушать своим появлением эту идиллию. Первой его почувствовала лошадь. Она тихо заржала. Герцог в ответ кашлянул и вышел из укрытия. Баронет вздрогнул. Оба – мальчишка и животное – одновременно повернули в его сторону головы.

– Вы уезжаете, ваша светлость? – всполошился мальчишка, видимо, решив, что герцог явился за своей лошадью. – Я позову конюшего.

Мальчишка метнулся к выходу.

– Нет, не надо. – Герцог перехватил его за рукав. – Поначалу у меня действительно были такие намерения. Но потом, – герцог протянул к баронету свободную руку, – у меня появился веский повод их изменить.

Мальчишка отшатнулся, лошадь заржала, громче, чем в первый раз. Теперь в её ржании была скрытая угроза, словно животное предупреждало, что каждый, кто осмелится тронуть его хозяина, будет иметь дело с ним.

– Не бойся, – тихо сказал герцог, коснувшись пальцами мальчишеской скулы. – Я не сделаю тебе больно.

Он осторожно провёл подушечками пальцев по щеке баронета. Мальчишка окаменел, видимо, не в силах поверить, что человеческая рука способна не только на удар, но и на ласку. Герцог, не встретив сопротивления, взял в руку его подбородок, притянул к себе и, склонившись над баронетом, осторожно поцеловал его в губы. Баронет стоял не шевелясь, и только участившееся дыхание свидетельствовало о том, что он скорее живой, чем мёртвый.

– Я дам тебе то, что тебе нужно, – шепнул ему герцог на ухо, касаясь губами мочки.

Кобыла у них за спиной целомудренно отвернулась и, уткнувшись мордой в жёлоб с кормом, с преувеличенной сосредоточенностью принялась жевать овёс.

Герцог осыпал лицо и шею баронета осторожными поцелуями – не столько робкими, сколько изучающими, – готовый в любой момент прекратить, если его отвергнут. Тактика принесла плоды: мальчишка понемногу оттаивал и вот уже сам, несмело и неумело, ответил. Герцог переместил ему руку на поясницу, и мальчишка, выгнувшись в ней, подался ему навстречу. Руки герцога опустились ниже и сжали маленькие округлые ягодицы. Мальчишка тихо простонал ему в рот. Герцог вжался в него всем телом, и оба, нетерпеливо и требовательно, потёрлись друг о друга. Герцог, готовясь перейти к более решительным действиям, разорвал поцелуй.

– Еш-шё, – сорвалось с распухших губ баронета вместе с разочарованным выдохом, но он тут же, испугавшись своей немыслимой дерзости, поправился: – Пожалуйста, ваша светлость.

Слова эти задели герцога. Нестерпимо захотелось, чтобы мальчишка, будучи с ним, забыл самое себя, а не только дурацкий этикет, намертво вбитый в него армейской муштрой барона, растерзай его лайи.

– Вам не кажется, баронет, – хрипло выдохнул он мальчишке на ухо, – что мы уже на той стадии знакомства, когда титулы можно опустить?

Баронет от неожиданности прыснул. Герцог, не выдержав, тоже рассмеялся. Это немного сбило настрой, но зато помогло им прорваться сквозь ту невидимую грань, которая всё это время их незримо, но ощутимо разделяла.

– Идёт, – баронет, задорно тряхнув головой, улыбнулся. Герцог с удивлением отметил, что улыбка у него вовсе не змеиная.

– Ты здесь, строптивец? – В дверях, лёгок на помине, стоял барон. Герцога с баронетом отбросило друг от друга.

– Я знаю, что здесь, – нет смысла прятаться, – продолжал барон, приближаясь к ним уверенным шагом; на бароне были высокие кожаные сапоги, в руке барон держал стек. – Если ты всерьёз вознамерился пойти в конюхи, я могу это устроить.

Минутной задержки, пока глаза барона привыкали к сумраку, а сам он пробирался к стойлу, герцогу с баронетом хватило, чтобы более-менее прийти в себя, благо они не зашли настолько далеко, чтобы их мог выдать беспорядок в одежде.

– Это моя вина, барон, – покаянно сказал герцог, выступая навстречу барону. – Я искал свою лошадь, и баронет любезно…

– …проводил вас в противоположный конец конюшни, – невозмутимо докончил барон.

– Мы с баронетом не были уверены, куда именно её отвели, – нашёлся герцог.

– А у конюхов спросить, я так понимаю, было нельзя? – Барон быстрым цепким взглядом окинул просторное помещение конюшни, в которой, не считая лошадей и их самих, никого больше не было. – Да, вижу, что понимаю я правильно, – резюмировал он. – Впрочем, этого следовало ожидать. С тех пор как мой сын возомнил себя конюшим, эти бездельники совсем от рук отбились.

Баронет кусал губы – видимо, пытался скрыть следы преступления более серьёзного, чем то, в котором его обвиняли. Герцог, не в силах противостоять холодному немигающему взгляду и спокойному размеренному тону барона, заворожённо молчал.

– Не волнуйтесь, герцог. – Барон, поигрывая стеком, повернулся к герцогу. Герцог усилием воли подавил желание склонить голову. – Виновные будут наказаны. – Герцог сглотнул. – Включая моего сына. – Подняв кончиком стека подбородок баронета, барон выразительно на него посмотрел. Баронет затаил дыхание, герцог глубоко вдохнул и шумно выдохнул.

– А что, – барон отнял стек от баронета и повернул голову к герцогу, – вы уже уезжаете, ваша светлость?

– Нет, господин барон, – ответил тот с подчёркнутой почтительностью. – Вы настолько радушный хозяин, – герцог произнёс это слово с особым придыханием, – что я не смог отказать себе в удовольствии задержаться у вас ещё немного.

– Тогда желаю вам приятного пребывания, ваша светлость. – Уголки губ барона едва заметно дёрнулись.

– Благодаря вам, господин барон, оно именно таким и будет. – Герцог, против воли покосившись на стек в руке барона, одарил его своей самой обольстительной улыбкой. Но тот, резко развернувшись, направился к выходу и вряд ли её увидел.

– А лошадь свою вы найдёте в крайнем стойле слева, – сказал барон на ходу, не оборачиваясь и не замедляя шаг. – Как видите, ваша светлость, мой сын настолько бездарен, что даже в конюхи не годится.

Властная фигура барона исчезла за дверью. Герцог перевёл дыхание и повернулся к баронету. У баронета подозрительно блестели глаза, и герцог быстро отвёл взгляд.

– Извини, – сказал он, и в голосе его сквозило неподдельное сожаление. – Это всё из-за меня.

– Вы… ты здесь ни при чём, – мальчишеский голос едва заметно дрожал. – Конюшня – единственное место, где я мог хоть ненадолго от него спрятаться. Когда он это понял, он запретил мне здесь появляться. Я ослушался… – Мальчишка сделал красноречивую паузу, давая герцогу возможность самому домыслить остальное.

– За что он так с тобой? – тихо спросил герцог.

– За то, что я сын своей матери, – последовал скупой ответ. Но, заметив недоуменный взгляд герцога, мальчишка неохотно продолжил: – Она была слишком гордой, чтобы безропотно сносить его унижения. Настолько гордой, чтобы осмелиться сбежать от него туда, где он никогда не сможет до неё добраться.

До герцога начало доходить.

– Она… сбежала с более могущественным мужчиной? – Тогда понятно, почему барон так взъярился.

– Можно и так сказать, – губы баронета тронула странная усмешка. – Она умерла. Бросилась с башни.

– Прости. – Герцог чувствовал себя последним мерзавцем – у мальчишки от него одни неприятности.

– Ничего, – сказал тот, и в оттаявшем было голосе вновь прорезались колючие нотки. – Я привык.

Герцог от бессильной злости кусал губы.

– Приходи… – в порыве чувств начал он, и тут же осёкся, вспомнив, чем для мальчишки оборачиваются все его благие намерения. Но слова уже сорвались с языка, мальчишка выжидающе смотрел на него. И герцог решился: – Приходи сегодня ночью ко мне. Если хочешь…

На губах баронета появилось и тут же погасло странное движение.

– Хочу, – без тени промедления ответил он, и в слове этом зазвучал вызов. – Приду.

Решительность и ожесточённость в голосе баронета позволяли герцогу предположить, что решение это принято не столько в его пользу, сколько назло барону.

Признание

Близилась полночь.

Герцог ещё раз проверил сделанные приготовления и остался весьма доволен собой и своей работой.

Ставни закрыты наглухо. Дверь открывается и закрывается бесшумно – он сам смазал дверные петли стащенным за ужином куском масла. Масло, – герцог расходовал его экономно – этой ночью оно ему ещё пригодится, – тоже имеется в наличии. Баронет может приходить. Если только барон не выставил у дверей его спальни стражу – с него станется. Впрочем, верно и то, что сын для него не настолько ценное сокровище, чтобы прилагать к его сохранности какие-либо усилия. В отличие от серебряных ложечек, например. После ужина герцог замешкался на лестнице – на освещение барон поскупился – и услышал, как барон внизу наказывал сенешалю запирать на ночь столовое серебро, пока в доме «этот». Барон опоздал: ложечку – из чистого озорства – герцог прихватил ещё за ужином и теперь, в ожидании баронета, развлекался тем, что в красках и подробностях представлял себе, как мог бы наказать его барон, прознай он об этой проказе. «Не волнуйтесь, герцог, – прозвучал в его голове властный голос барона. – Все виновные будут наказаны. Начиная с моего сына».

Герцог резко подорвался в постели. От дрёмы не осталось следа. Но стоило только вернуться к яви, как в памяти тут же всплыли разбудившие его слова, и герцог бессильно взвыл – опять из-за него баронету влетит. Тут даже думать не надо, кого сделают козлом отпущения, едва обнаружат пропажу. Терзаемый угрызениями совести – только закоренелый эгоист способен на чистый, не замутнённый никакими корыстными мотивами альтруизм, – герцог твёрдо вознамерился этой ночью с лихвой искупить свою вину перед мальчишкой.

Часы на главной башне глухо пробили полночь. Дверь спальни герцога неслышно отворилась, и в комнату юркой тенью проскользнул баронет.

Мальчишка ощутимо дрожал: то ли от холода, то ли от страха, то ли от возбуждения, а скорее – от всего вместе.

– Совсем продрог, – пробормотал герцог, помогая ему в потёмках освободиться от одежды. – Давай быстрее в постель. Долго упрашивать мальчишку не пришлось.

Ночь, в отличие от предыдущей, яркой и насыщенной магией, выдалась тёмная и безлунная. Ставни, от греха подальше, герцог закрыл, а свечи, не желая смущать мальчишку, он зажигать не стал. И сейчас, в кромешной тьме, в которой даже собственную руку различить было невозможно, герцог не видел даже намёка на очертания мальчишеского силуэта – чувствовал только гибкое, упругое и горячее тело. И вскоре он уже и сам не был уверен, кто сейчас с ним: забитый и неумелый человеческий мальчишка или искушённый и развратный бесплотный дух, – и всё больше склонялся ко второму: баронет не мог быть человеком – ни один человек не способен на такое. По крайней мере, из тех, кого знал герцог. А знал он лучших. Казалось, что это сейчас сама Тьма извивается под ним, стонет, вздрагивает от его толчков – и подаётся ему навстречу, чтобы поглотить его без остатка. И последней мыслью герцога – прежде чем Тьма поглотила его без остатка, чтобы мгновение спустя взорваться ослепительным сполохом, – было: «Я подумаю об этом завтра».

Когда герцог проснулся, было позднее утро – серый свет сочился в комнату сквозь щели в запертых ставнях и проникал под прикрытые веки герцога. Герцог потянулся и сдавленно, сквозь зубы, застонал. У герцога ныли все мышцы – словно он три дня провёл в седле без передышки, – и болело всё тело – как будто возмездие барона за шалость с ложечкой обрушилось на него со всей неотвратимой суровостью. Но это были приятная боль и блаженная усталость – как если бы барон наказанием не ограничился. Едва в голове пронеслась мысль о бароне, герцог вспомнил события прошлой ночи. А с памятью вернулись вопросы.

Парней, моложе его самого, и даже сверстников у герцога никогда не было – он предпочитал искушённых и властных, а посему взрослых старших мужчин. Памятуя о сдержанности баронета в конюшне, герцог не питал на эту ночь особых иллюзий и был почти уверен, что до «масла» дело вряд ли дойдёт. До масла действительно не дошло – баронет в нём не нуждался. Недюжинные пыл и сноровка баронета герцога немало удивили – чтобы не сказать обескуражили. Впрочем, с первым всё понятно – возраст и врождённый темперамент, а вот насчёт второго… Интересно, с кем мальчишка, в таком возрасте, при таком отце и в такой глуши, успел набраться такого опыта? Не иначе, какая-нибудь особо ретивая служанка почла за честь просветить юного господина. Но в некоторых нюансах набраться опыта юный баронет вряд ли мог со служанкой. Как и с любой другой женщиной.

То, что с ним случилось этой ночью, не было простыми, пусть и изощрёнными, плотскими утехами. Виршеплёт оказался прав. По всему выходило, что под видом баронета в его постель пробрался истый лайи.

Некоторое время герцог лежал, не шевелясь, не в силах решить, чего он боится больше: обнаружить рядом с собой пустоту или живое мальчишеское тело из плоти и крови. Нечто само избавило его от дилеммы – оно пошевелилось, и сонный мальчишеский голос пробормотал: «Доброе утро, ваша светлость». Герцог осторожно скосил глаза, а рука опасливо ощупала лежащее рядом нечто. Все члены единодушно сошлись во мнении, что рядом – слишком тощий, но вполне себе обычный человеческий детёныш.

Герцог по натуре своей был собственником. Даже в отношении того, что ему не принадлежало. Поэтому спросил напрямик:

– А твой мужчина не возражает, что эту ночь ты провёл со мной?

Баронет смутился.

– У меня нет мужчины.

– Расстались?

– Никогда не было.

– А женщины?

– Тем более.

Герцога наконец осенило.

– Лайи?! – неверяще уставился он на баронета. Баронет кивнул. И неожиданно покраснел.

– И давно ты с ними?

– Не очень. Три года. С тех пор как здесь появилась она.

Баронет умолк, собираясь с мыслями.

Матушку свою – мысленно он называл её только так – баронет не помнил: она умерла, когда ему едва исполнилось три года. А отца у него, по сути, и не было никогда. На каждый несправедливый упрёк сварливой няньки и незаслуженную взбучку сурового отца у маленького баронета было одно утешение: «Была бы матушка жива, она бы защитила, не допустила». К тому времени, когда десять лет спустя барон повторно женился, покойная матушка обросла такими мыслимыми и немыслимыми добродетелями, что превратилась в глазах сына в святую. Юная мачеха – немногим старше своего пасынка, безобидная и неплохая, по сути, девица – стала воплощением кощунства и обрела врага ещё до того, как переступила порог их дома. Чтобы не навлекать на себя лишний раз немилость отца, баронет вёл себя с мачехой предупредительно-вежливо, но каждый год, едва луга за крепостными стенами, окружавшими замок, покрывались яркими цветными узорами, баронет отправлялся за пределы замка и собирал на лугу огромный букет первых весенних цветов. Дурочка умилялась и радовалась, как дурочка. Юная дурочка была слишком красива, чтобы догадаться сосчитать количество цветов в букете – оно всегда было чётным.

– Они и раньше… приходили, – с видимым усилием преодолевая себя, начал свой рассказ баронет. – Но я… не хотел. Боялся. Не их – отца. От него ничего не утаишь – рано или поздно узнал бы.

Баронет опять умолк, герцог, видя, как тяжело даётся мальчишке, не привыкшему к душевной близости, откровенность, тоже ничего не сказал, опасаясь спугнуть его.

– Но потом появилась она, и у меня возник другой, куда более сильный повод для страха. – Мальчишка опять прервался, а потом зачастил, будто оправдываясь, а может, просто решившись наконец выговориться. – Я сын от первого брака. Все говорят, что я лицом весь в отца, а характером – в мать. А отец никогда не любил мою мать, ну и меня, соответственно, тоже. Впрочем, меня это не очень волновало – у нас здесь нежности не особо приняты. – Мальчишеский голос сделался хриплым: то ли от волнения, то ли от непривычки к столь долгим беседам. – Отец совсем голову потерял. И твёрдо вознамерился заиметь от неё ребёнка. Он очень старается, – губы баронета тронула тонкая едкая усмешка, не оставлявшая сомнений в том, чей он сын, – но, как видишь, пока что его усилия успехом не увенчались. – Усмешка погасла так же внезапно, как и появилась. – Но он не успокоится, пока не добьётся своего. Мне кажется, он скорее смирится с ребёнком лайи от неё, чем со мной как я есть – от него. И до меня вдруг дошло, что если у него родится сын, то… В общем, я решил, что сын у него родиться не должен. Раз она сразу не зачала, то надежда у меня была, но…

– …но бури случаются регулярно, – задумчиво вставил герцог.

– Вот именно. Поэтому…

– …вместо мачехи ты решил предложить им себя, – докончил за баронета герцог, заметив его смущение.

Мальчишка кивнул.

– Я прибегнул к Праву младшего, – сказал он.

Герцог вопросительно выгнул бровь. Баронет молчал, видимо, решая, стоит ли раскрывать свою тайну, а решившись, сказал:

– Самый младший в роду может всё… – мальчишка густо покраснел, – то есть всех, взять на себя. Тогда никого другого из семьи, неважно, кровный или некровный он родственник, лайи не тронут. Отцу не было смысла приглашать Ловца – они бы к ней даже не прикоснулись.

– Самый младший?

– Ну, условно, разумеется. О младенцах речь не идёт. Чтобы всё сработало, нужно сознательное и добровольное решение – они это чувствуют, – а это предусматривает определённые возрастные ограничения. Получается, самый младший, но не совершеннолетний, который готов к этому.

– А почему непременно несовершеннолетний?

– Всем по вкусу юность, лайи не исключение, – философски заметил баронет. – Если ты понимаешь, о чём я.

Герцог понимал.

– Это древняя традиция, – продолжал баронет. – Настолько древняя, что о ней уже мало кто помнит. Здесь – так точно никто. Даже отец.

– А сам ты откуда узнал?

– В одном древнем магическом манускрипте вычитал. У нас библиотека одна из лучших в королевстве, полно редких книг. Но их здесь по назначению только я использую, – в голосе мальчишки засквозило интеллектуальное превосходство, но он тут же обуздал гордыню и сменил тему: – Я так испугался, когда этот Ловец ко мне прицепился.

Герцог вспомнил движение Ловца, плавное и стремительное одновременно, которым он взял баронета за подбородок и повернул его лицо к свету. Мальчишка дёрнулся, отшатнулся, вспыхнул, вскинулся, но Ловец уже стоял боком к нему, проверяя, стоят ли ножки кушетки в круге рисунков, и возмущение баронета разбилось об это видимое безразличие, как ветер о башню.

– Он сразу всё понял. Я думал, он тут же всё отцу выложит. Но обошлось. – Мальчишка усмехнулся. – Что он, враг себе? Лишать себя заказа. Его наняли для защиты, а не расследования.

Герцог хмыкнул – до него дошло, что происходило с баронетом на пиру на самом деле.

– Так вот почему ты не мог присутствовать на ужине.

Баронет кивнул.

– Всё складывалось как нельзя лучше. Мне ещё нет шестнадцати, поэтому к застольям меня не допускают. Я собирался переждать бурю у себя наверху. – Мальчишка покраснел ещё больше, хотя, казалось бы, куда дальше. – Никто бы ничего не узнал.

– …не появись я со своим приглашением, от которого нельзя отказаться.

– Ну, в общем, да, – кивнул баронет и тут же поспешно поправился: – Но я не жалею. Что всё так обернулось.

Баронет успокоился, и краска с его лица схлынула так же внезапно, как и появилась.

– Расскажи мне о них, – попросил герцог. – Какие они?

– Они… очень сильные. – Высокие скулы баронета вновь порозовели, словно он нечаянно сболтнул лишнее, и он тут же торопливо добавил: – Но главное – с ними очень хорошо. – Баронет мечтательно улыбнулся, и герцог невольно улыбнулся в ответ. – Они… хорошо ко мне относятся. Как отец – к ней. – В мальчишеском голосе засквозили нотки мужской гордости вперемешку с детским хвастовством. – И всегда выбирают только меня!

Герцога осенило: так вот почему лайи обделили его вниманием!

– Это называется любовь, – заметил он.

Теперь порозовели уже баронетовы уши.

– С тобой мне тоже хорошо, – запоздало спохватился он. – Просто…

– …по-другому.

– Да. – Мальчишка явно это сказал, чтобы сменить заметно смущавшую его тему любви, но в его признании не чувствовалось фальши. – «Плоть сладостна», – развил он свою мысль цитатой, украдкой подсмотренной в одном из «запретных» мачехиных романов. – Лайи это тоже понимают – иначе зачем они добивались бы так неистово близости с людьми?

На это возразить было нечего.

– А ты их видишь?

– Да, то есть нет, – баронет запутался. – Это сложно объяснить. Скорее, чувствую. Они… – мальчишка опять замялся, подбирая нужное слово, – радужно-золотистые. Чем-то на тебя похожи, – вконец смутившись, он быстро добавил: – Ну, по ощущениям. Они заботятся обо мне и часто меня навещают – не только в бурю. Просто в такие дни мы…

– …не занимаетесь тем, чем славятся бури, – пришёл баронету на выручку герцог – мальчишка явно испытывал затруднения с облечением телесного опыта в слова. Оно и неудивительно – в этих суровых краях этим привыкли заниматься, а не обсуждать.

– Да. – Баронет опять зарделся. – Им нужна сила стихии, чтобы… чтобы…

– …чтобы «быть сильными», – поддел герцог – его забавляло это редкое сочетание мужской раскрепощённости в постели и почти девичьей стыдливости в беседе.

Баронет кивнул.

– А когда бури нет, мы просто общаемся.

– Они могут разговаривать?!

– Ну, не в прямом смысле. Это, скорее, на уровне ощущений… и вовсе не тех, о которых подумал ты, – быстро добавил баронет, заметив, что губы герцога уже готовы расплыться в похабной ухмылке. – Видения разные, фантазии. После них мне всегда снятся волшебные сны. Даже просыпаться не хочется. Впрочем, – мальчишка тяжко вздохнул, – просыпаться здесь даже после кошмаров не хочется.

– Верю, – герцог сочувственно хмыкнул.

Некоторое время лежали молча.

– Я сегодня уезжаю, – сказал герцог.

– Знаю. – Баронет наверняка ограничился столь скупым ответом, чтобы скрыть свои чувства, но герцог без труда расслышал пробивавшиеся сквозь ломкий юношеский голос нотки грусти. Было приятно. А когда герцогу бывало приятно, ему в голову приходили шальные идеи.

– Я могу забрать тебя с собой. Если хочешь.

Баронет от неожиданности даже дышать перестал, но тут же пришёл в себя, возвращаясь к неприглядной действительности, – закалка в отцовском доме мечтам и надеждам не способствовала.

– Это… невозможно. Отец никогда не согласится.

– У тебя нет выбора. Ты здесь не выживешь.

Баронет некоторое время молчал.

– А это правда… что в столице с этим проще?

– Не проще. Но на это закрывают глаза. Особенно если ты герцог. Или друг герцога, – подмигнул он мальчишке.

– Есть ещё одна причина. – На этот раз баронет даже не пытался скрыть свою грусть.

– Знаю. Твои лайи.

Мальчишка кивнул. Герцог промолчал.

– Отец говорит, – продолжил, будто извиняясь за отказ, баронет, – что в твоих землях бурь не бывает.

– Ты же не навсегда уезжаешь. Мы будем приезжать. На время бурь.

– Но… ты разве не будешь против? Ну, что я… с ними…

– Ничуть. И потом… может, я им тоже приглянусь? – шутливо сказал герцог, и только некоторая напряжённость во взгляде свидетельствовала о том, что это не шутка. – Если ты, конечно, не против.

– Это… – мальчишка на миг даже глаза прикрыл, не в силах поверить в такую возможность. – Это было бы здорово!

– Это называется ménage à trois, – добавил с ухмылкой герцог, предвкушая очередное смущение баронета. Но лицо мальчишки озарило такое непередаваемое счастье, словно сейчас, в один миг, вырвался наружу весь не использованный им в детстве запас радости. Этот прилив счастья, видно, окончательно придал ему смелости и решительности.

– А если даже отец не согласится, я сам сбегу. Всё равно мне здесь житья нет и не будет.

– Это значит «да»?

– Да.

– Вот и договорились. А с отцом говорить буду я.

– И речи быть не может, ваша светлость!

Барон от такого несусветного предложения даже вскочил на ноги.

– Знаю. – Герцог примирительно вскинул руки. – Я понимаю, о чём вы подумали. Шестнадцатилетний мальчишка, никакого присмотра, соблазн и разврат столицы. Я, разумеется, осознаю всю степень своей ответственности и готов взять её на себя.

Барон молчал.

– Я не дам ему наделать глупостей. Он будет жить в моём доме, под моим присмотром.

Барон молчал, но его холодный скептический взгляд без слов говорил о том, что герцогу самому не помешал бы присмотр, коим барон, ввиду особой сложности задачи, охотно занялся бы самолично.

– Мальчик он смышлёный, с характером и амбициями, – продолжал герцог. – Весь в отца, – добавил он льстиво.

Если комплимент барону и польстил, виду он не подал.

– Я выведу его в свет. Он сделает блестящую придворную карьеру.

Барон скептически выгнул бровь.

– Если вам безразлично будущее вашего первого сына, подумайте о втором, – вкрадчиво озвучил свой последний аргумент герцог. – Вы ещё так молоды, у вас молодая жена. А ваш замок слишком тесен для двух наследников.

На бесстрастном лице барона впервые проступило нечто похожее на человеческое чувство – плохо скрываемое облегчение, – будто впереди вдруг замаячил выход из безнадёжного тупика, в котором он давно и безнадёжно потерялся.

– Забирайте, – сухо промолвил он и, не глядя на герцога, направился к выходу.

Прощание

Собрался баронет на удивление быстро – заплечную холщовую сумку с поклажей приземистый слуга снёс вниз чуть ли не сразу после окончания разговора герцога с бароном. Вслед за слугой спустился одетый в простое дорожное платье баронет.

– Там не много, – сказал он герцогу, будто извиняясь за столь скромные пожитки. – Смена белья, пара книг… моих личных, – торопливо добавил он, видимо, опасаясь, чтобы герцог не заподозрил его в хищении отцовской библиотеки, – и… кое-что от матушки. Герцог кивнул и принялся пристраивать нехитрую кладь рядом с лукой седла уже знакомой ему по конюшне баронетовой лошади.

Барон к сыну на прощание не притронулся, баронесса украдкой смахнула слезу, а баронет – к немалому изумлению герцога, – также украдкой, сунул ей в руку сорванные у крепостной стены три ромашки и неуклюже клюнул в щеку.

– Барон, баронесса. – Герцог отвесил лёгкий поклон. – Благодарю за оказанное гостеприимство. – Герцог поцеловал ручку баронессы и – в знак особой признательности – перстень на руке барона. Судя по каменному выражению лица последнего, намёк он понял. – Мы будем вас навещать, барон. – Судя по тому, как дёрнулось у барона веко, «угроза» попала в яблочко.

– Надеюсь на это, – голос барона свидетельствовал об обратном.

Герцог с баронетом вскочили в сёдла. Лошади тронулись с места. Баронет вырвался вперёд – навстречу новой жизни. Герцог поотстал и обернулся. Баронесса больше не сдерживала слёз и махала пасынку вслед тонким батистовым платочком. Барон задумчиво потирал подушечкой большого пальца камень на перстне, к которому приложился герцог. Их глаза на мгновение встретились. Барон хлестнул его колким взглядом. Герцог вздрогнул и опустил глаза.

Оба прекрасно поняли друг друга. Похоже, это было начало связанного особыми узами союза вассала и сюзерена.