Текст книги "Хозяин для герцога (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1. ==========

Герцог

Герцог прибыл в столицу баронства аккурат в полдень.

Постоялого двора, достойного приютить под своей крышей племянника короля, в этой захудалой дыре не нашлось. Но герцог проделал долгий путь и питал на предстоящую ночь большие надежды, а посему, скрепя сердце, отправился на поклон к местному барону. О бароне при дворе всякие слухи ходили – здесь даже в воздухе витало нечто нервное, – но охота была пуще неволи: герцог жаждал приключений и готов был идти на риск.

Барон

Замок барона возвышался на холме.

Надвигалась буря, и в замке полным ходом шли приготовления. Приглашённый бароном Ловец до сих пор не явился. Барон рвал и метал.

Так что когда по мощёному двору зацокали конские копыта, навстречу всаднику высыпала целая орава слуг. Но при виде всадника оживление спало. Слуги, едва взглянув на новоприбывшего, потеряли к нему всякий интерес и тут же вернулись к прерванным работам. Остался один мальчишка-конюх. Герцог спешился. Мальчишка принял коня, а церемонный ливрейный слуга – герцога. Слуга бросил на обречённого путника исполненный жалости взгляд.

Затишье перед бурей, все и так на нервах и взводе. И будто этого мало, лайи принесли этого. Здесь и в обычное время гостям не особо-то рады, а незваному гостю, да ещё в такой неурочный час, будь он хоть трижды герцог, можно было только посочувствовать. Помявшись в нерешительности, слуга наконец отважился о нём доложить. Барон алкал свежей крови и велел просить.

Баронет

Сегодня он решил нарушить один из самых строгих отцовских запретов.

Предоставленный самому себе, достаточно умный, чтобы удовлетвориться обществом кнехтов и челяди, и достаточно гордый, чтобы снизойти до общения с этой, юный баронет находил забытьё и отраду в книгах – благо фамильная библиотека была роскошной, во всех смыслах. Казначей утверждал, что собранные здесь фолианты, особенно старинные трактаты по магии, стоят больше, чем всё остальное имущество в замке, вместе взятое, включая половину самого замка. Библиотека была самым большим сокровищем и неприкосновенным запасом в казне барона. Выносить из неё книги – даже не представлявшие никакой ценности фривольные романчики, слабость к которым питала баронесса, – строжайше воспрещалось.

Но сегодня был особый день и особый случай. Баронет любил книги и не любил шумных застолий – и не только потому, что на них его не приглашали. Книги для баронета были проверенным средством убить время и унять волнение перед бурей, а пьяный гогот и грубые мужланские возгласы за стеной – библиотека соседствовала с обеденной залой – не позволяли с головой погрузиться в волшебные книжные миры, то и дело возвращая к неприглядной действительности, спасения от которой баронет в них, собственно, и искал.

Со двора донёсся цокот конских копыт. Одного взгляда в окно хватило, чтобы разглядеть герцогские регалии на новоприбывшем. Баронет произвёл рекогносцировку и спонтанно созрел для бунта. Слугам сейчас не до него. А пока отец с гостем обменяются положенными по этикету реверансами, он вполне успеет спуститься вниз, стащить книгу и тут же вернуться к себе.

Баронет вожделел свободы и пулей выскочил из комнаты.

========== Часть 2. ==========

Перед бурей

Беглый взгляд на новоприбывшего подтвердил худшие предположения барона. Гостю на вид было чуть за двадцать. В провинции мужчина в таком возрасте – серьёзный и ответственный муж, в столице – дитя малое, и не понятно – барон мазнул презрительным взглядом обрамлявшее голову гостя золотисто-кудрявое роскошество, которому позавидовала бы половина дам в баронстве, и обтянутые белыми чулками точёные голени – повод для зависти второй половины, – мужчина ли вообще. Шалопай шалопаем, от герцога – один титул. Один из тех юнцов, годных разве что украшать собой приватные покои тех эксцентричных правителей, которые обычно остаются в истории исключительно благодаря своим нетривиальным пристрастиям. Сразу видно – в детстве мало пороли. А сейчас, – барон усмехнулся, представив себе воспитательный процесс, – такого пороть – только портить. В нечто подобное вырос бы его собственный сын – задатки все налицо, – не получи он надлежащего отцовского воспитания.

Чего-то подобного герцог и ожидал. Посреди добротной, но без излишеств, обстановки в высоком резном кресле на возвышении сидел хозяин, одетый дорого, но без изысков. Барону было, скорее, за сорок, чем под пятьдесят. В облике барона было нечто змеиное: бесстрастное лицо, немигающий взгляд и обманчиво неподвижное тело, в любой миг готовое к молниеносному броску на ничего не подозревающую жертву. Барон, бесспорно, был строгим господином. Герцог, кое-что понимавший в подобных мужчинах, понял это с первого взгляда. Но сейчас перед ним маячила более заманчивая цель, нежели те перспективы, которые сулило ему сделанное открытие, и герцог без промедления перешёл к делу.

– До меня дошли сведения, – начал он, – что сегодня в вашем баронстве ночь лайи.

У герцога был свой, особый, интерес к этому магическому явлению, который он, по понятным причинам, не мог озвучить открыто. Поэтому продолжил витиевато и издалека:

– Я много наслышан о магических бурях. К сожалению, в моих землях они остались только в преданиях.

Барон слушал гостя молча, не отрывая от него тяжёлого застывшего взгляда. Барон знал эту породу. Один из тех беспечных высокородных повес, милость которых, в силу возраста и общей бесполезности, мало что значит, а немилость, ввиду вздорности натуры и особой необъяснимой любви, которую зачастую питают к таким непутёвым сыновьям, племянникам – и прочим неродственным фаворитам – их могущественные и влиятельные отцы, дядюшки – и прочие неродственные покровители, – может значить очень много.

– Я был бы вам очень признателен, – не дождавшись никакой реакции, перешёл к существу вопроса герцог, – если бы вы предоставили мне возможность поприсутствовать при этом явлении.

Вот оно что. Искатель приключений на одно место. Барон, довольный исчерпывающей точностью данной гостю характеристики, позволил себе лёгкую ухмылку, но тут же помрачнел. Не хватало только, чтобы все эти столичные бездельники хлынули сюда на «сезон лайи». А хлынут непременно, это как пить дать. По этому сразу видно – барон окинул презрительным взглядом узкие панталоны, франтоватый камзол и пышное кружевное жабо гостя – законодатель мод и прочих безобразий. И всем предоставить кров и еду. Бесплатно, разумеется. А потом неизвестно где искать служанок – в силу выбывших из строя на год девиц от пятнадцати до сорока. Не говоря уже о том, какую опасность представляет нашествие подобных столичных хлыщей для его юной жены. По сравнению с такой перспективой – барона передёрнуло, – лайи – невинные дети и вообще спасение.

– Приятного в этом мало, – холодно заметил барон.

– Это как кому, – обезоруживающе улыбнулся герцог. Но барон был не так прост.

– Да, действительно. – На узких тонких губах барона зазмеилась улыбка. – Многим… женщинам нравится.

– Именно их я и имел в виду, – отзеркалил улыбку герцог.

– К тому же, – голос барона посерьёзнел – до него, видимо, дошло, чем он рискует, случись что с королевским племянником в его замке, – я пригласил Ловца.

На лице герцога на миг проступило замешательство, но он тут же взял себя в руки:

– Тем интереснее. Всегда мечтал посмотреть на настоящего мага.

– Это я к тому, что во время ритуала от происходящего желательно держаться подальше.

– Обещаю.

Барон терпеть не мог кошек, а в повадках незваного гостя было что-то неуловимо кошачье. У кошек была дурная натура – чем настойчивее отпинываешь их от себя, тем настырнее они к тебе лезут. Барон желал поскорее избавиться от этого золочёного прощелыги, а посему больше пинать не стал.

– Тогда сочту за честь приветствовать вас у себя, ваша светлость. – Туловище барона чуть дёрнулось вперёд, что, видимо, должно было означать почтительный поклон, но в голосе барона не слышалось ни особой почтительности, ни, тем более, радости.

– Благодарю, – промурлыкал герцог. – Моя свита разместится в городе, а я не доставлю вам особых хлопот. У барона на этот счёт были большие сомнения, но от ответа он воздержался.

Барон встал, давая понять, что аудиенция окончена. Герцог направился к выходу. Барон последовал за ним.

Они вышли из залы приёмов, и в этот момент осторожно открылась дверь помещения напротив. Из-за двери появился воровато озирающийся нервный худой подросток с толстым фолиантом под мышкой.

– Я разве не запретил выносить книги из библиотеки? – Вопрос прозвучал спокойно, даже равнодушно – он и вопросом-то не был, – но подросток побледнел так, что вполне мог сойти за фамильное привидение.

– Отец… я… я…

– Молчи.

Короткое слово ничего не выражало, ни раздражения, ни намёка на недовольство, но юный баронет умолк на полувдохе.

– Господин мой… – откуда-то сверху донёсся чарующе низкий грудной голос, и герцог, барон и баронет одновременно повернули головы в направлении его источника. Посреди широкой каменной лестницы стояло дивное юное создание с диадемой баронессы на прелестной головке. Создание было слишком дивным, чтобы быть сестрой баронета, и достаточно юным, чтобы не быть его матерью. Создание с неспешной грацией спустилось по лестнице и, поравнявшись с бароном, мягко коснулось его предплечья затянутой в шёлковую перчатку ручкой. Глаза баронета недобро сузились, на резко очерченных фамильных скулах вспыхнул нездоровый румянец, узкий упрямый подбородок вздёрнулся – настоящий змеёныш, то есть вылитый отец. Был бы, если бы не насупленные брови и намертво впечатанные в очертания рта подростковая, плохо подавляемая злость и вечная неизбывная обида на весь мир, причину которых герцог без труда вычислил, перехватив взгляд барона, которым тот наградил дивное создание. Неудивительно. Третий лишний. Достаточно взрослый, чтобы обойтись без родительской ласки, и слишком юный, чтобы перестать в ней нуждаться. Впрочем, этот неприступно-насупленный вид, странным образом, только добавлял мальчишке очарования.

Барон скупо представил гостю своё семейство.

– Моя жена. Мой сын. От первого брака, – холодно добавил он, заметив недоуменный взгляд, брошенный герцогом на юную баронессу, после чего, так же скупо, представил семейству «его светлость герцога». Баронесса присела в изящном книксене. Юный баронет отвесил почтительный поклон, но у сына, в отличие от отца, почтение было искренним.

– Вы слишком суровы к своему сыну, – с мягким упрёком сказала баронесса мужу. – Мальчик не виноват. Это всё буря. Мы все сегодня немного не в себе. – Баронесса издала короткий нервный смешок.

– Похоже на то, – сухо ответил барон, но в его глазах-льдинках блеснуло нечто похожее на весеннюю оттепель. – Пойдём, тебе нельзя волноваться. А ты, – повернулся к сыну барон, – верни книгу на место и ступай к себе. С тобой я потом поговорю. – И уже герцогу: – Подождите здесь, ваша светлость. К вам подойдут и проводят. Ужин в семь. Не опаздывайте.

Барон, бережно взяв юную супругу под руку, повёл её к лестнице. Герцог хмыкнул: и на барона нашлась управа. Впрочем – герцог знал это не понаслышке, – подлинная чуткость присуща лишь по-настоящему жестоким господам: нельзя в полной мере проявить одно качество, не познав до конца его противоположность.

Баронет опрометью бросился в библиотеку, чтобы мгновение спустя выскочить оттуда уже без злополучного фолианта. При виде герцога на его узком треугольном лице с новой силой вспыхнул погасший уже было лихорадочный румянец. Герцогу искренне стало жаль мальчишку – такое унижение на глазах гостя, да ещё и герцога. Захотелось его как-то подбодрить, дать понять, что отцовская выволочка никак не повлияла на герцогское отношение к нему.

– Увидимся за ужином, баронет, – с ободрительной улыбкой сказал ему герцог. На лице баронета мелькнул испуг, и он побледнел ещё сильнее, чем после отцовской взбучки – хотя, казалось бы, куда уж дальше, – румянец схлынул так же внезапно, как и появился. Да что ж он такой запуганный!

– Вы ведь будете на ужине, баронет? – растерянно уточнил герцог.

– Разумеется, нет, – раздался под замковыми сводами спокойный холодный голос. Герцог поднял голову. На верху лестницы, у входа в галерею, стоял барон. Герцог с недоумением посмотрел на хозяина.

– Баронет не может участвовать в общем застолье. – Барон поморщился – необходимость объяснять столь очевидные вещи вызывала у него досаду. – Баронету ещё не исполнилось шестнадцати.

Баронет, оказавшись между молотом и наковальней, стоял ни живой ни мёртвый, и только лихорадочный румянец, то и дело вспыхивавший на его щеках, выдавал его чувства.

– По виду не скажешь, – заметил герцог. – Сколько вам лет, баронет?

– Через месяц будет шестнадцать, ваша светлость, – едва слышно, пересохшими губами пробормотал тот.

– Будьте великодушны, барон, – герцог постарался вложить в свою улыбку всё имеющееся у него обаяние. – Мне кажется, один месяц – не такая уж критическая разница, чтобы нельзя было закрыть глаза на этикет.

– Как вам будет угодно, герцог. – Разница в титулах была достаточно критической, чтобы отказать гостю в таком пустяке, но равнодушный тон барона не оставлял сомнений, что заступничество герцога баронету ещё аукнется.

Статная фигура барона растворилась в полумраке галереи. Герцог запоздало подумал, что у барона, возможно, были причины не видеть сына за ужином и этикет – это только предлог. Баронет, заверив герцога, что будет присутствовать на вечернем пиру, поспешно раскланялся. Герцог дождался лакея и в его сопровождении поднялся в выделенные ему покои.

Буря

После оказанного ему приёма герцог готов был к тому, что его разместят в одной из временно свободных камер пыток – которыми подземелья подобного хозяина наверняка изобилуют, – и был немало удивлён, когда оказалось, что предоставленные ему покои, хоть и дышали строгостью, вполне соответствовали его титулу и положению. Впрочем, ухмыльнулся про себя герцог, у такого строгого господина даже пытка – особая милость, которую ещё заслужить надобно. И если развивать эту мысль, то сейчас – герцог с наслаждением растянулся поперёк устланной в меру мягкими пуховыми перинами кровати под балдахином – хозяин его, скорее, наказал. Но правда, герцог вздохнул, конечно же, намного прозаичнее: в замке, похоже, просто не оказалось свободных камер пыток.

Приставленный к нему бароном слуга – угрюмый согбенный старик, слишком уродливый, чтобы это могло быть случайностью, – пыхтя и кряхтя, приготовил лохань с горячей водой. Герцог сдержанно поблагодарил его, но от помощи с раздеванием и купанием отказался. Старик прошамкал что-то на местном наречии и, хлопнув на прощание дверью – достаточно громко, чтобы дать понять, что он об этом думает, и достаточно осторожно, чтобы виной всему мог оказаться простой сквозняк, – удалился.

Оставшись наедине, герцог разделся – опыт снятия мужской одежды у него имелся – и с наслаждением погрузился по шею в горячую пенную воду. Смыв с себя дорожную грязь, он принялся собираться на ужин. Памятуя данное хозяину обещание не привлекать к себе лишнего внимания, герцог облачился в свой самый скромный наряд – и это была очень изысканная месть: жемчужно-серый шёлковый камзол простого незатейливого покроя наиболее выигрышно оттенял его яркую внешность. Впрочем, прихорашивался герцог не для барона. Оглядев себя напоследок в старинном, покрытом благородной патиной зеркале, герцог остался собой очень доволен и в приподнятом расположении духа спустился вниз.

Обеденный зал был забит до отказа. У стены напротив входа в массивном дубовом кресле во главе стола, стоявшего на небольшом возвышении, восседал барон в окружении семейства – баронет справа, баронесса слева. Похоже, усадив опального сына одесную себя вместо гостя, барон давал последнему понять, что, вмешавшись не в своё дело, тот тем самым лишил места за столом себя. Прочие почётные места тоже были заняты – в чём герцог усмотрел очередной злой умысел, – но его это не сильно задело: у герцога на этот вечер возлагались иные чаяния, нежели сомнительное удовольствие развлекать светской беседой провинциальных матрон.

От стола барона отделился сенешаль.

– Не обессудьте, ваша светлость, – слуга явно был сконфужен столь вопиющим нарушением этикета своим хозяином. – Господин барон очень печётся о вашей безопасности.

Со словами «Господин барон считает, что здесь вам будет безопаснее» сенешаль проводил герцога к боковому столу. Герцог не возражал – определённая доля приватности была ему только на руку – и занял единственное свободное место в полутёмном углу. Сенешаль, лавируя на тонкой грани между желанием угодить гостю и страхом не навлечь на себя гнев хозяина, проследил, чтобы герцога обеспечили едой и питьём.

Упоминание барона о том, что он пригласил Ловца, герцога порядком обеспокоило. Но сейчас, оглянув обеденный зал и не заметив следов присутствия оного, он перевёл дыхание – похоже, барон блефовал, чтобы отвадить его от замка. Герцог усмехнулся – не на того напал – и с воодушевлением приступил к ужину.

Герцог с аппетитом уминал жареную куропатку, запивая местным крепким вином, когда в зал вошли двое. Один, в одеждах степных племён, едва переступив порог, тут же растворился среди челяди, и взгляды всех присутствующих обратились к его спутнику, поджарому мужчине с острыми скулами. По залу прокатился нервный шепоток: «Ловец». Герцог выронил из рук полуобглоданную кость. Ловец же, ни на кого не глядя и не замедляя шаг, подошёл к главному столу и остановился перед бароном. Разговоры тут же стихли, всеобщее возбуждение унялось, но не исчезло – затаилось, и зал на мгновение погрузился в зловещую тишину – воистину затишье перед бурей.

– Мой лекарь сказал, – сказал вместо приветствия барон, – что сегодня будет ночь лайи. Лысина мужчины за соседним столом покрылась капельками пота – лекарь прекрасно осознавал, что его судьба сейчас зависит от ответа пришельца.

– Он прав, – ответил Ловец, и лекарь украдкой смахнул пот со лба. – Сегодня будет буря, и она захватит ваш город.

Зал, взбудораженный словами Ловца, вновь загалдел.

– Ближайшие дни у моей жены благоприятствуют зачатию, – продолжал барон. – Я хочу, чтобы её ребёнок был моим.

Замок был стар, а Ловец – ранен и устал. Барон приказал возводить малый защитный круг. Тут же забегали слуги, освобождая для ритуала середину зала. Несколько мгновений спустя столы были сдвинуты, а покрывавший пол настил – убран. Ловец внимательно изучал открывшиеся взору магические рисунки на каменных плитах, а герцог – лицо Ловца. Хмурое, остроскулое, с запавшими щеками, оно излучало тёмную и опасную привлекательность. Впрочем, – герцог привык быть с собой откровенным, – причина последней наверняка крылась не столько в чертах лица Ловца, сколько в роде его занятий – магов в постели герцога ещё не было.

Ловец, оторвавшись от созерцания глифов, взмахом руки подозвал баронессу. Герцог, проследив за ней взглядом, подумал, что она сейчас очень похожа на своего пасынка – бледное недвижное изваяние, зачарованное злой колдуньей, вернее, злым колдуном. И только нездоровый нервический блеск в глазах выдавал, что в ней ещё теплится жизнь.

Баронессу била дрожь, она плохо держалась на ногах. Мизинец на руке барона едва заметно шевельнулся, баронет тут же вскочил на ноги и, подбежав к мачехе, проводил её до кушетки, которую по знаку Ловца разместили посередине испещрённого магическими глифами круга. Ловец небрежным хозяйским жестом ухватил баронета за подбородок и, развернув его лицом к свету, пытливо на него посмотрел, будто оценивал лошадь на ярмарке. Мальчишка от такой неслыханной наглости побледнел, покраснел, трепыхнулся, рванулся, но Ловец тут же потерял к нему всякий интерес, полностью сосредоточившись на кушетке. Герцог невольно задался вопросом, что больше оскорбило бы его самого, окажись он на месте мальчишки: бесцеремонность Ловца или сменившее её равнодушие. Юный баронет повернулся к отцу, безмолвно взывая к отмщению, но хозяин замка был настолько поглощён юной супругой, что унижение сына вряд ли заметил. Баронет с обречённым видом вернулся за стол.

– Баронессе предстоит провести здесь всю ночь, – сказал Ловец и повернулся к барону: – Вы знаете цену? Вы готовы заплатить?

От улыбки барона повеяло холодом. Его ладонь взметнулась вверх. Баронет неверяще уставился на отца:

– Отец, ты что, отдашь меня… этому?!

– Молчи.

Баронет захлебнулся на полуслове, на герцога накатило ощущение дежавю. Ловец взошёл на возвышение.

Всё внимание герцога было приковано к барону, и он сам не заметил, когда – и главное, откуда – в руке у Ловца появилась золотая игла. И тем сильнее он вздрогнул, когда игла эта, так же внезапно, проткнула ладонь барона. Ловец отнял иглу, и у основания большого пальца барона выступила крупная коралловая капля. Ловец склонился над тонкой холёной рукой барона и, придерживая её за пальцы, языком вобрал кровь.

Герцог перестал дышать. Тишина в зале напоминала натянутую струну, готовую вот-вот взорваться от повисшего в воздухе напряжения. То, что они все сейчас наблюдали, называлось магией крови. Но герцог готов был поклясться, что связь, возникшая между Ловцом и бароном, вышла далеко за пределы формального ритуала. В это мгновение он и сам не смог бы сказать, чего ему хотелось больше: быть Ловцом и слизывать кровь с ладони барона, или быть бароном и чтобы кровь слизывали с него.

– Разденься.

Герцог от неожиданности охнул. Но слова барона предназначались не ему.

– Перчатки ты всё равно снимешь, – продолжал тот, не отрывая взгляда от Ловца, – так покажи заодно и всё остальное.

Герцог покрылся испариной. И почувствовал укол ревности.

– Не всё.

Герцога бросило в озноб. Он с интересом подумал, была ли эта словесная дуэль тоже частью ритуала или же это только этот Ловец осмелился дать отпор его Хозяину. Этому хозяину, поправился герцог. Барон, улыбнувшись, кивнул. Ловец мельком взглянул на баронета.

– Не бойтесь, баронет, вам ничего не угрожает.

Улыбка барона тут же погасла – похоже, он воспринял сказанное на свой счёт.

– Баронету может угрожать только он сам, – слетело с тонких губ барона. – Карающая рука никогда не опустится на невинную спину. – Герцог склонил голову и прикусил улыбку – и всё же его. Баронет зачарованно кивнул – видимо, верил, что Ловец и отец никогда не лгут.

А Ловец уже расстёгивал пряжки.

Первый порыв ветра так естественно вплёлся в ткань его танца, что неискушённому зрителю – навроде герцога – казалось, будто это маг его и вызвал. Витиеватые чувственные движения Ловца наверняка были частью мудрёного магического ритуала, но герцогу разворачивающееся перед его глазами действо навевало мысли о стриптизе. Весьма умелом, надобно заметить – герцогу было с чем сравнить: он к своим двадцати двум годам уже многое испытал и ещё больше повидал. Интересно, в чём состоит его цель? Привлечь внимание лайи – и тем самым принять «удар» на себя? Если так – герцог прислушался к своим ощущениям, – то маг действовал в верном направлении.

За окном стремительно темнело. Воздух вибрировал от магии, готовой слиться со своими избранниками – и пролиться в них силой. Барон, коротко взглянув в окно, забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Баронесса на кушетке не подавала признаков жизни, будто надеялась своей неподвижностью провести приближающихся лайи. Баронет, видимо, не в силах больше противостоять страху перед магическим откатом, вжался в кресло и, закрыв глаза, вцепился руками в подлокотники, так что побелели костяшки пальцев; нездоровый румянец, то и дело вспыхивавший на его бледных щеках, явно имел то же нервическое происхождение, что и блеск в глазах баронессы. Но внимание барона было приковано не к нему. На другой половине зала, наискосок от герцога, застонал и повалился набок молодой солдат, с виду – ровесник герцога. Герцог уловил отчётливый запах крови. И прежде чем лекарь, засуетившись вокруг страдальца, закрыл герцогу обзор, тот успел разглядеть знакомые бледно-голубые глаза и узкий треугольный подбородок. Происшествие не вызвало особого интереса, даже у баронессы. Герцог хмыкнул. Похоже, о первенце-бастарде знали все, кроме законного наследника – баронет, так и не разомкнув глаз, не замечал, что по отцовскому заказу уже расплатились, и хватал ртом воздух, будто пытался надышаться перед смертью.

Куртка Ловца приземлилась на кушетке рядом с баронессой. Герцог сглотнул. Ловец дёрнул шнурок у ворота своей рубашки, стянул её через голову, и вздох герцога потонул в волне изумления, захлестнувшего зал. Всё тело Ловца было покрыто нерукотворными узорами, цветными справа и чёрными – слева. Узоры обвивали пальцы на руках, тянулись по предплечьям, плавно перетекали с плеч на грудь и рёбра и сплетались между собой, не выходя за пределы «своей» половины тела. «Тор’лайи», – подумал герцог, и прокатившийся по залу взволнованный шёпот вторил его мыслям. Только полукровки носили на себе следы магии, зачавшей их. И сейчас один из них, используя силу стихии против неё же самой, пытался предотвратить появление себе подобных.

Барона мало заботила судьба остальных. На кушетке рядом с баронессой вполне могли найти прибежище ещё несколько женщин, но им его не предложили, и герцог с ужасом подумал, что эту защиту барон приберёг для него.

Ловец закончил.

– До рассвета, – глухо сказал он, тряхнув напоследок кистями, – неживое может пересекать круг, живое его разрушит.

У герцога отлегло от сердца. И потяжелело в чреслах.

– Следи за мышами, муж мой. – Судя по иронии в голосе баронессы, в своём защитном кругу она чувствовала себя в безопасности не только от лайи. Барон покосился на герцога. Герцог сжал бёдра и поёрзал на стуле, готовый кончить ещё до того, как начнётся буря.

После бури

Сведущие друзья, которым посчастливилось испытать на себе благосклонность лайи, утверждали, что телесные утехи с бестелесными существами – единение магических стихий с венцом проявленного мира – человеком, как поэтично обозвал сиё явление один придворный виршеплёт, – это блаженство особого рода. Ни в какое сравнение с обычным наслаждением. Герцог был любознательным молодым человеком, открытым для познания мира в любых его проявлениях – особенно если это познание сулило телесные удовольствия, – и три дня назад отправился в крохотное баронство на западной окраине королевства. Баронство – помимо своего барона – славилось тем, что здесь, вдали от цивилизации, первозданная дикая магия была особо сильна. Башни магов поблизости тоже не было, так что магической стихии – и духам лайи, которых она приносила – было где разгуляться.

Герцог просидел в обеденной зале до утра, пока буря окончательно не утихла. Всё оказалось напрасно: лайи исчезли, как и появились – не тронув даже волоска на его голове.

О лайи всякое говорили. Говорили, что они предпочитают только ярких незаурядных личностей. Но герцог был достаточно уверен в себе и собственной неотразимости, чтобы обвинить себя в посредственности. В провинции, особенно в таком захолустье, как это, хватало тех, кто считали, что склонности герцога и подобных ему – противоестественны и чужды природе, что они – не что иное, как извращённое порождение оторванных от земли и погрязших в разврате больших городов. А магические бури и лайи, которых они приносят, – естественное явление, не ведающее порока. Это предположение герцога тоже не особо обрадовало, и он отмёл его, как и предыдущее.

А может, он слишком увлёкся Ловцом и бароном, и духам это пришлось не по нраву? Да нет, любовь женщин к своим мужьям для них не преграда.

Похоже, приятели над ним просто подшутили. Тут уж, добавляли они на прощание, как повезёт – не каждый лайи испытывает интерес к мужчинам. Герцог уже видел как наяву ехидные ухмылки, которыми встретят его закадычные дружки по возвращении в столицу.

С мыслью, что в этой глуши даже лайи ничего не смыслят в настоящих утехах, герцог уснул.

Проснулся он далеко за полдень. Солнце уже миновало зенит и плавно приближалось к закату. Герцог с наслаждением потянулся. Может, с развлечениями в этом захолустье совсем беда, но спится здесь просто отменно. Герцог мог бы ещё столько же проспать – даже странно, что так рано проснулся. Прислушавшись к доносившимся со двора звукам, он тут же понял причину внезапного пробуждения.

Герцог встал, подошёл к окну и выглянул во двор. На площадке перед замком упражнялся крохотный гарнизон. Хоть какое-то развлечение. Герцог вышел на балкон. Звучали команды, бряцали мечи, маршировали солдаты. И тут чуткий слух герцога уловил едва различимые, но хорошо знакомые звуки. Прислушавшись, герцог без труда определил, откуда они доносились, и осторожно свесился через перила. Этажом ниже, на таком же балконе, как у него, только густо обвитом плющом, стоял баронет. Прячась за ветками плюща, баронет жадно, не отрываясь, пожирал взглядом отцовских ландскнехтов. С каждым солдатским движением дыхание его учащалось и становилось всё громче, словно он не был пассивным наблюдателем, а проделывал все упражнения наравне с воинами на плацу, – оно-то и привлекло внимание герцога. Блеснули доспехи, взметнулись копья, баронет судорожно вздохнул и, прикрыв глаза, опустил руку между ног. Солдаты стройным рядом двинулись в наступление, рука баронета сжалась, и он, резко повернувшись, исчез в своей комнате.

Герцог присвистнул. Вот тебе и глухая провинция! В памяти всплыли вчерашние события, испуганный голос баронета: «Отец, неужели ты отдашь меня ему?!» А мальчик не промах, попытка – не пытка. Прекрасно зная характер папеньки и его отношение к себе, мальчишка вполне мог рассчитывать на то, что тот, чисто из вредности, возьмёт и отдаст. «Делай со мной, что хочешь, только в куст не бросай!» Ай да баронет! Тут же вспомнилось и предстало в совсем ином свете, каким взглядом смотрел баронет на Ловца и как задрожал всем телом, когда тот к нему прикоснулся. Герцог думал, от страха, а оно вон как выходит. Впрочем, – герцог был с собой честным, – он сам не спускал весь вечер глаз с мага, разрываясь между ним и бароном. Вот только герцог, в отличие от наивного баронета, был достаточно опытным, чтобы понять – ему здесь ничего не светит. А проводив взглядом удаляющегося Ловца и заметив присоединившегося к нему на выходе степняка, герцог понял также, кому этой ночью повезёт больше, чем ему с баронетом, вместе взятым. Последние слова мысли направили его рассуждения во вполне определённое русло. Изначально герцог собирался уехать сразу после обеда – не хотелось оставаться в столь негостеприимном доме ни минуты, – но барона так раздражало его присутствие, что герцог не смог устоять перед искушением продлить своё пребывание здесь ещё хотя бы на день. Сейчас же к этому невинному желанию прибавился более сильный стимул.