Текст книги "Мёд и дёготь (СИ)"

Автор книги: La donna

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Вкус слов ==========

Белль опирается на прилавок и застывает над раскрытым чемоданом. Мысли проплывают в её голове, как сонные рыбки, не желая облекаться в слова.

Чемодан почти полон. Белль кладёт в него свои любимые лодочки, несколько платьев – восхитительно простых – без шнуровок, корсетов, колющих кружев, длинных подолов, которые вечно норовят за что-нибудь зацепится… Два затрёпанных тома из городской библиотеки – «Как открывалась Америка» и «Унесённые ветром». Раз уж она единственная из бывших обитателей Зачарованного леса лишена «ложной памяти» об этом мире, то, пожалуй, будет совсем нелишне получше изучить его историю. Хотя, может быть, во время медового месяца у них и не останется времени для чтения. Эта мысль заставляет Белль улыбнуться.

– Медовый месяц, – произносит девушка вслух, пробуя эти слова на вкус. – Медовый.

Это путешествие его подарок. «Бостон, Нью-Йорк, Майами, всё что пожелаешь!» – обещал муж. (Муж – ещё одно слово, которое нужно как следует распробовать) Румпельштильцхен помнит, что когда-то Белль хотела увидеть мир и готов осуществить её давние мечты. Это было доказательством его любви и заботы. Белль, пожалуй, разлюбила приключения и уже не приходит в волнение от мысли о новых местах, которые ей предстоит увидеть. Но, во всяком случае, её очень радует, что во время их свадебного путешествия она не увидит Сторибрука.

Пальцы Белль рассеянно скользят по покрывающим прилавок вмятинам и трещинам.

– Медовый месяц, – бормочет она снова.

Целый месяц ей не придётся ходить по Сторибрукским улицам, тщательно выбирая маршруты, чтобы ненароком не оказаться у своей обитой войлоком тюрьмы, не придётся сталкиваться «У бабушки» с доктором Вейлом и той бесцветной медсестрой, мисс Найз, что так ловко нащупывала иглой вену. Не придётся слышать бесцеремонный голос Королевы, которая перестала быть злой, но не перестала распоряжаться и командовать повсюду…. Даже здесь, в лавке Голда. Пусть всем кажется, что улыбчивая девушка успела позабыть и два года проведённых в подземелье замка Злой Королевы, и двадцать восемь лет заключения в стерильной палате психиатрического отделения. Белль не упоминает об этом. Словно не помнит. Не придаёт большого значения. Никто не догадывается, что в присутствии Реджины, Вейла, и даже больничного охранника Уолша, Белль накрывает мокрая волна паники. Паники, которую она не может разделить ни с кем. Даже с Румпельштильцхеном. Особенно с Румпельштильцхеном. Меньше всего Белль хотелось будить дремавшее в нём чудовище.

Белль смотрит на часы. Уже скоро. Скоро они поедут по вечернему шоссе в мир без магии. Что ж, его готовность хотя бы на время их медового месяца отказаться от своих магических привычек – можно расценивать как ещё один свадебный подарок. Впрочем, у неё есть подарок не хуже. Белль умиротворённо улыбается своим мыслям, представляя, как её Румпельштильцхен, – мой Румпель-штильцхен, о, да, это тоже звучит как-то особенно – обрадуется подарку. Эти мысли возвращают Белль к действительности. Она перебирает уложенные в чемодан вещи, ещё раз проверяя себя – туфли, платья, книжки, несколько смен белья, и спрятанная между слоями одежды маленькая картонная коробочка перевязанная голубой лентой. Белль кладёт на дно чемодана щипцы для для выпрямления волос – ещё один подарок, уже от Руби. Наверное, стоило бы прихватить с собой несколько пижам, и мягкий кашемировый свитер, запасные сапоги …и хорошо бы втиснуть в багаж свадебный подарок мистера Хопера – шахматы. Хорошо бы, но невозможно. Небольшой старомодный чемодан набит до предела, туда даже пижамы не влезают. Белль захлопывает крышку, натягивает ремни… Не сходится! Белль наваливается всем телом, утрамбовывая содержимое.

– Привет, бабушка! – окликает Белль появившийся на пороге подросток.

Белль возвращает ему улыбку. Ну, да, если Генри приходится Румпельштильцхену внуком, то и она в какой-то мере…

– Куда-то собираешься? Пакуешь чемоданы?

Нет, поливаю цветы. О, кажется, ехидство заразно. Белль подавляет просящийся наружу смешок и произносит доброжелательно:

– Да. Румпель везёт меня в Нью-Йорк на наш медовый месяц.

– Но, – Генри выглядит встревоженным, – граница города находится под чарами Снежной Королевы! Кто выйдет из Сторибрука – обратно уже не вернётся. Ты разве не слышала?

– Нет, не слышала, – ничто не может согнать улыбку с её лица. Генри, малыш – твой дед – великий маг. Страшно, но в этом есть и некоторые преимущества. – Наверняка Румпельштильцхен что-нибудь придумал.

– Если бы он ещё придумал, как подарить моей маме счастливый конец! – переминается с ноги на ногу подросток. – Я имею ввиду Реджину.

Ну, да, логично, теперь все будут со своими просьбами к ней приходить. Она же жена Тёмного… И теперь должна заставить его всех облагодетельствовать, в том числе и бывшую Королеву. Настроение отчего-то портится. Но Генри, кажется, по-настоящему огорчён.

– Я не думаю, что есть повод отчаиваться, – улыбается она мальчику. – Если с ней раньше происходили такие неприятные вещи, это не значит, что так будет всегда. Всё ещё может измениться.

– Спасибо, бабушка!

Что, он так теперь всегда будет её называть?

– Лучше просто Белль. Не поможешь мне достать ещё один чемодан?

Подросток кивает, встаёт на изящный венский стул (О, нет! В уличных ботинках! Хорошо, Румпель этого не видит!) и снимает со шкафа ещё один чемодан, попутно обрушивая на пол гору какого-то хлама.

– Прости… – растерянно смотрит на неё Генри.

Бэлль разглядывает упавшие со шкафа вещи:

– Странно.

– Тебе помочь, ба… Белль? Я сейчас всё уберу.

– Спасибо, я сама, ступай, – девушка выпроваживает новоявленного внука из лавки и возвращается к лежащим на полу вещам.

Чемодан покрытый хлопьями пыли, какие-то тряпки, две куклы и железная перчатка от рыцарского доспеха. В этом ломбарде, пожалуй, слишком много вещей с магической начинкой. Белль остаётся надеяться, что чемодан не из их числа. Что куклы всего лишь куклы, а старая ветошь не загорится голубым пламенем от её прикосновения. Но что касается перчатки… Белль уверена в её необычности. Она видела её когда-то давно, в прошлой жизни, когда была служанкой в Замке Тёмного. Румпельштильцхен ещё говорил, что с её помощью можно найти самое уязвимое место у любого человека.

Белль кладёт кукол на полку, рваной тряпке, кажется, самое место в мусорном ведре, а что до перчатки… Белль собирается вернуть её на прежнее место, но задерживается, не в силах выпустить из рук это напоминание о прошлом. О времени, когда она была глупой принцессой, считавшей, что мытьё полов – самая большая неприятность, которая может с ней случится. О времени, когда она ещё не любила своего тюремщика, но уже поддразнивала его, не в силах преодолеть детскую уверенность «со-мной-не-стрясётся-ничего-плохого». О времени, когда ужасный Тёмный оттачивал на принцессе-служанке своё злое остроумие, но, всё же, отвечал на вопросы и рассказывал ей истории о королях и королевствах, драконах, магических битвах, принцессе, что проспала сто лет… И это было интереснее, чем читать в книгах о выдуманных подвигах выдуманных героев. Белль вздыхает и думает о том, что ей и сейчас не хватает той лёгкости и тех бесед. Они муж и жена, но Белль уже не может спрашивать с прежней непринуждённостью. В каждом вопросе ей чудится опасность узнать о прошлом мужа что-то, чего она вынести не сможет. И ответы наполнены уже не красочными подробностями и бахвальством, а уклончивыми, осторожными словами и чувством вины. Слишком много между ними боли, её боли и его, слишком много того, о чём хочется молчать, а не говорить. Просто сидеть в темноте, прижавшись друг к другу плотно, нежно и почти невинно, словно они и не любовники, а потерянные дети, и шептать единственные слова не потерявшие своего значения «Румпельштильхцен» – «Белль» – «Румпель…» – «Белль». Он есть у неё, а она у него. Это главное… А что до утерянной лёгкости, – лицо Белль невольно озаряет лукавая улыбка, – то, возможно, она ещё вернётся. В конце-концов они находятся в самом начале своего «долго и счастливо» и у них в запасе достаточно времени, чтобы унять эту боль.

Белль улыбается, прижимает к груди тяжёлую металлическую перчатку, волшебный талисман прошлого, магический артефакт, и выуживает из своего сознания обрывки воспоминаний. Эта перчатка была нужна Румпельштильцхену для чего-то не слишком приятного. Для того, чтобы «манипулировать людьми»… Да, он именно так и сказал. «Почти у каждого слабое место это то, что он любит больше всего». Интересно, как работает эта штука? Белль растерянно глядит на артефакт и вставляет внутрь руку. Она не чувствует ничего необычного, никакого даже лёгкого покалывания. Перчатка не засветилась, не задрожала… Она оказалась самой обычной, очень тяжёлой и внутри, похоже, ещё более грязной и пыльной, чем снаружи. Может быть, в этом мире рукавица потеряла свои волшебные свойства? – спрашивает себя Белль. – Как же дать ей задание? Размышляет девушка и совершает ещё одну попытку: «Покажешь мне самое слабое место Румпельштильцхена,» – просит она негромко. Белль помнит его слова – самая большая слабость – это любовь, и поэтому готова к тому, что закованная в перчатку рука укажет железным пальцем на неё саму. Разве осталось в этом мире что-то ещё, что он может любить? Но рукавица заставляет обернуться к двери, ведёт её наружу… Определённо, самое уязвимое место мистера Голда находится за пределами его лавки, определённо, брешью в броне старого мага оказалась вовсе не его жена.

Белль резким движением стягивает рукавицу с руки. Она тяжело дышит. Кто или что значит для него так много?

========== Всего дороже? ==========

Вещи так и остаются не собранными, а второй чемодан сиротливо лежит на полу. Белль надевает пальто, смотрит в зеркало, поправляет волосы, тщательно убирая выбившиеся пряди обратно в причёску, будто её внешний вид сейчас имеет какое-то важное значение. «Тише, тише», – шепчет она сама себе и делает несколько глубоких вдохов. Надевает рукавицу. Кожу холодит металл, но отчего же ладонь так вспотела? Белль произносит имя, самое важное имя в своей жизни: «Румпельштильцхен!» и рукавица ведёт её вдоль по улице. Девушка как за соломинку хватается за мелькнувшую мысль: ну, да, конечно, больше всего на свете Румпель любил сына, и рукавица, конечно, укажет на могилу Нила… Но эта надежда угасает, когда обхватившее её руку железо велит Белль свернуть на главную площадь города. Она направляется к библиотеке. Странно, более чем странно, но вот Белль уже поднимается по лестнице на второй этаж, на третий и оказывается в часовой башне над библиотекой. Она тут не одна. Она слышит негромкий разговор, доносящийся сверху. Два голоса – Румпельштильцхена и Киллиана, Крюка. Белль уже хочет воскликнуть: «Эй, я здесь!» и добавить закономерное: «Что это вы тут делаете?», но что-то удерживает её от этого. Она двигается почти беззвучно, но ей самой кажется, что подошвы сапог грохочут при каждом соприкосновении со ступенями шаткой лестницы, и грудь вздымается слишком шумно. Однако мужчины не замечают её присутствия. Их занимает нечто более интересное, чем шаги и шорохи.

– Когда звёзды на шляпе совпадут со звездами в небе, тогда-то всё и начнётся, – говорит Румпельштильцхен самым заурядным тоном.

– Для меня скорее закончится, – отвечает Киллиан, и Белль отчётливо слышит нотки презрения в его голосе.

– Как смело. Я ждал, что ты сломаешься на пороге смерти. – равнодушно констатирует Темный.

– Это не я здесь трус, – выплёвывает с ненавистью Киллиан.

– Хорошо, – мягко соглашается его собеседник. – А теперь полюбуйся, как трус раздавит твоё сердце.

Белль видит Румпельштильцхена только со спины. Неужели он вырвал сердце пирату? Неужели это и есть то, что ему дороже всего? Месть? Она делает ещё шаг и видит на что указывает перчатка. В левой руке Румпельштильцхена поблёскивает волнистое лезвие… Кинжал тёмного? Но ведь Румпельштильцхен отдал этот кинжал ей… Мысли проносятся в голове с невероятной быстротой… Перчатка больше не нужна. Они достигли места назначения. Белль вынимает руку из холодного железа и замирает, парализованная отчаянием и страхом.

Она видит, как маг взмахивает кинжалом над шкатулкой, как раскрывается потолок башни, как шкатулка парит в воздухе, превращаясь в светящуюся, покрытую звёздами шляпу.

Белль хочет закричать, но не может произнести ни звука.

Румпельштильцхен вздрагивает и кладёт кинжал на составленные друг на друга деревянные ящики.

Кинжал! Сердце Белль ёкает, но она всё ещё не может справиться с внезапным параличом.

Снизу слышится шум. Распахивается дверь лифта, и в часовую башню врываются Эмма и Белоснежка.

– Стоп! Голд, ты не сделаешь этого, остановись! – восклицает Эмма угрожающе.

– Простите, не могу, я слишком долго ждал этого момента, – извиняется Румпельштильцхен и одним движением пальцев заставляет Эмму и Мери-Маргарет замереть.

Белль хватает ртом воздух, ей нужно сделать всего два шага. Всего два шага, и вот она уже сжимает в ладони рукоять Тёмного кинжала. Настоящего. Он в её руках, а Румпельштильцхен в её власти, но Белль по прежнему не может произнести ни звука. Воздуха не хватает. Чтобы отдать приказ и остановить того странно чужого человека, который так похож на её мужа и возлюбленного, нужно вдохнуть, нужно выдохнуть, нужно вытолкнуть из горла этот душащий комок.

– А это доставит мне радость! – говорит Румпельштильцхен, и она улавливает что-то новое в его интонациях.

Сейчас он раздавит сердце Киллиана. Пират уже стонет от невыносимой боли. А Белль кажется, что это её сердце сейчас раскрошится в пыль.

«Нет, остановись!» – губы Белль движутся беззвучно, но этого достаточно.

Крик Килиана обрывается, и Тёмный маг вопрошает недоуменно:

– Я не понимаю. Почему я не могу…

– Потому что я тебе приказываю, – находит в себе силы говорить Белль.

Румпельштильцхен оборачивается, смотрит ей в глаза, а она старается не замечать его ошарашенного взгляда.

– Брось сердце. Освободи всех, – командует Белль ровно.

Румпельштильцхен без слов выполняет её приказы. Конечно, он ведь не может иначе, у неё кинжал. А если бы не было, что бы он сделал? Посмеялся бы над ней? Убил бы Крюка на её глазах, а после стёр ей память зельем забвения и оставил бы при себе, и даже заботился бы о ней… по-своему. Как о забавной домашней зверюшке.

– А теперь перенеси нас к городской черте. Нам нужно остаться наедине.

Румпельштильцхен кивает, и они исчезают в облике багрового дыма, чтобы материализоваться на шоссе, всего в нескольких метрах от черты, отделяющей Сторибрук от остального мира.

– Белль, опусти кинжал, я всё объясню, – говорит он так, как будто речь идёт просто о семейной ссоре, о маленьком недоразумении между влюблёнными, и смотрит на неё с нежностью. Тем взглядом, что всегда предназначался ей одной.

Только Белль больше этому взгляду не верит.

– Нет, моя очередь говорить. Я нашла в лавке рукавицу, ту самую. Ты говорил мне, что эта рукавица может указать на чьё-то слабое место, на то, что человек любит больше всего. И знаешь, на что она мне указала? На настоящий кинжал. Вот кто твоя истинная любовь, твоя магия…

– Да, она мне нравится. А чего плохого в магии? Если она делает меня сильным? И с её помощью я могу получить всё, что мне… нам нужно.

Румпельштильцхен взмахивает рукой, но это движение мало напоминает вычурные жесты, которыми он когда-то завораживал и пугал посетителей Тёмного замка. Длинные пальцы дрожат, лицо искажено страхом и жалостью. Румпельштильцхен тянется к Белль, чтобы коснуться её, коснуться её щеки. Коснуться её щеки той же самой рукой, что так безжалостно сжимала сердце Килиана.

Белль отшатывается, выставляя перед собой кинжал.

– Мне ничего было не нужно, кроме тебя. Я хотела быть для тебя всем, но… никогда не была. Ты никогда не отказывался ради меня от своей магии, не собирался, и не откажешься никогда!

– Прости меня. Белль, я исправлюсь… Я заглажу свою вину. Я смог изменится однажды, я смогу снова.

– Ты никогда не менялся. Никогда, – спешит Белль высказать жестокие слова. – Когда-то я разглядела в чудовище человека. А теперь я смотрю на тебя и вижу только чудовище. Уходи. За черту.

Румпельштильцхен делает шаг назад, он не может сопротивляться опутавшей его магии кинжала. Делает шаг за шагом, но всё равно не отводит глаз.

– Я не смогу вернуться.

– Я знаю, – Белль почти кричит. – Повелеваю тебе, Румпельштильцхен, уходи за черту города.

И он уходит. Пятясь и протягивая ей руки. Он говорит какие-то слова, о своей любви, о своём страхе, он не верит, что она может прогнать его. Белль и сама не верит. И не может больше сдерживать слёз.

За чертой этот человек оступается и падает, и снова что-то говорит. Кажется, он просит прощения и зовёт её уйти с ним. Но Белль не хочет слушать. Слёзы текут по лицу. Она плачет в голос – можно, никто не услышит. Размазывает ладонью по лицу солёную влагу и медленно идёт по шоссе в сторону Сторибрука, крепко, до боли, сжимая в правой руке ставший не нужным кинжал.

========== Переступив черту ==========

Белль выходит из леса уже глубокой ночью. В такой час в Сторибруке можно встретить разве что припозднившихся завсегдатаев «Кроличьей норы». Впрочем, это обстоятельство Белль как раз устраивает. Меньше всего ей сейчас хочется отвечать на чьи-то вопросы, или, что ещё хуже, слышать слова сочувствия. Утром, разумеется, Белль придётся ввести в курс произошедших у черты событий хотя бы Эмму. Шериф Свон захочет узнать, куда Белль дела мага, едва не раздавившего сердце Киллиана. Но пока у Белль просто нет сил на это.

Девушка стоит посреди улицы и не знает, куда идти. Она не останется жить в их доме. Это совершенно исключено. Завтра же переберётся в гостиницу вдовы Лукас. Но врываться в маленький отель посреди ночи, пожалуй, не стоит. Конечно, суровая на вид «бабушка» выделит ей номер в любое время суток, но Белль не хочется причинять лишнее беспокойство доброй женщине, которая сейчас, наверное, уже видит пятый сон. К тому же, Мадам Лукас уже довольно пожилая особа, и заснуть снова ей наверняка будет не так-то просто. Когда Белль будила Румпельштильцхена своими кошмарами, он не смыкал глаз уже до утра. («Бессонница – обычное дело для старых людей» – «Ты не старый». – «Ты права, Белль. Я не старый. Я – древний». ) К глазам снова подступают слёзы. Она не должна думать о нём. Не должна вспоминать. Белль суёт руку в карман, нащупывая брелок. Она может пойти в их дом. Или в лавку. Конечно, в любом из этих мест ей слишком многое будет напоминать о муже. Но она только дождётся утра, а после отправится в гостиницу. Не ночевать же в самом деле на улице. А где ночует сегодня Румпель? Белль закусывает губу. Она не будет беспокоиться о Румпе… мистере Голде. Это уже не её дело. Ничего с ним не случится. Прожил двадцать восемь лет без магии в Сторибруке – и умудрился всех вокруг запугать даже без золотистой кожи и фиолетового дыма. Значит, выкрутится и сейчас. В конце-концов в её родной Анволии мистера Голда за содеянные преступления ждала бы как минимум виселица, как максимум – смерть на костре. Или – если он действительно такой бессмертный – бессрочное заключение в каком-нибудь мрачном подземелье. Так что этот… мистер Голд должен быть ей ещё благодарен. Белль ощущает во рту солёный привкус крови. Взвешивает на ладони ключи и принимает решение: в лавку. Туда всё равно придётся зайти. Там её вещи. И они, по крайней мере, уже собраны.

Здесь всё точно так, как было несколько часов назад. Табличка “закрыто”, стеклянные витрины. Выставленная на всеобщее обозрение коллекция редкостей. На полу подсобки всё так же лежит пустой чемодан, на столе – чемодан полный. Ничего не изменилось. Только она. Белль проходит в крохотную комнатушку, в которой стоит зажатый между двумя массивными шкафами диванчик. Она совсем не уверена, что может заснуть, но собирается хотя бы попытаться. Белль кладёт кинжал на высокую подушку, садится, закрывает лицо руками. Почему всё именно так? Почему она сидит здесь и чуть не плачет? Зачем она пришла? За своими платьями? Или потому что захотела? Прийти именно сюда?

У Голда был дом – розовый особняк с множеством комнат, чьи названия напоминали Белль скорее об отцовском дворце, чем о Тёмном замке. Спальни, гардеробная, кабинет, маленькая голубая гостиная, зала, столовая… Она ходила по комнатам, наполняя их своим присутствием. Оставляла раскрытые книги на стеклянном журнальном столике в голубой гостиной и на овальной дубовой столешнице в столовой. Её заколки странным образом оказывались в стаканчике для ручек в его кабинете. В гардеробной, между скрытыми под чехлами изысканными мужскими костюмами, обосновались коробки с её обувью. Платья Белль занимали шкаф в спальне. И не только шкаф – периодически их можно было обнаружить на стульях или спинке кровати. Дважды в неделю Белль обходила комнаты с жёлтой фланелевой тряпкой в руках – вытирала пыль. Ежедневно хозяйничала на кухне, и её самоуправство периодически становилось причиной их маленьких стычек. Это был их дом. Ломбард же оставался «лавкой Голда», норой Румпельштильцхена и лабораторией Тёмного. Здесь он проводил дни и вечера двадцать восемь зачарованных лет. До того, как розовый особняк стал их домом, для Голда он был всего лишь аксессуаром, соответствующим его статусу самого богатого человека в городе. Он не слишком любил там бывать в те годы. Белль знала это. Так же, как и то, что, когда она его оставила… Румпельштильцхен окончательно переселился в подсобку, навещая особняк лишь для того, чтобы принять душ и переодеться. Потому что это был их дом. И они должны были вернуться туда вместе. И – вернулись же. Вернулись. Уже мужем и женой.

Белль не замечает, что воспоминания перестают причинять боль. Руки безвольно падают на колени. И вот она уже не сидит, глядя перед собой, а спит свернувшись клубочком на узком диванчике, спит и не помнит, что всего в нескольких сантиметрах от её лица – лезвие острого как бритва магического кинжала.

***

На следующее утро Белль входит в кафе «У бабушки», сгибаясь под тяжестью набитого чемодана.

– Руби, у вас есть свободная комната? – вместо “здрасте” выпаливает она.

– Ждёт тебя, – Руби улыбается и добавляет, не удержавшись от сарказма. – Надеюсь, мистер Голд не повысит нам по этому поводу арендную плату и не превратит в отместку наше заведение в курятник.

– Нет, Руби, могу тебе обещать, что этого точно не случится, – Белль выделяет голосом слово «точно».

Официантка удивлённо приподнимает бровь:

– Я ничего не пропустила?

Руби смотрит на Белль вопросительно. Вчера, бегая между кухней и залом, Руби слышала, как Эмма бросила Реджине, просидевшей весь вечер у стойки за коньяком, таинственную фразу «Обрадую: Голду сейчас ещё хуже, чем тебе». И появление на пороге миссис с чемоданом явно как-то связано с тем вчерашним разговором. Но как?

Белль не спешит прояснить ситуацию, лишь молча облизывает ссадину на нижней губе да ерошит распущенные волосы странным, напряжённым жестом.

– Белль, ты в порядке? Не хочешь объяснить, что значит твоё «точно»? – переспрашивает Руби подругу.

– Я в порядке, – улыбается Белль уголками рта. – И… – выдыхает она, – да, ты что-то пропустила. Если вкратце, мистер Голд покинул Сторибрук и больше сюда не вернётся. Что скажешь? – выжидающе смотрит Белль в тёмные волчьи глаза Красной Шапочки.

Руби медлит от силы полминуты, обнажает зубы в оскале улыбки и сжимает Белль в объятьях.

– С возвращением, подруга!

========== Так просто быть несносной ==========

Белль уже две недели как живёт «У бабушки», но они так толком и не поговорили. Руби не ожидала, что рассказ Белль о происшествии, буквально потрясшем Сторибрук, ограничится одним предложением. О подробностях изгнания Румпельштильцхена бойкая официантка узнавала не от подруги, а от посетителей кафе. Эту новость на все лады мусолят гномы, а Киллиан после литра пива охотно рассказывает всем желающим и нежелающим слушать, какие были у Крокодила глаза, когда милая жёнушка взяла его за яйца.

– Да что ты говоришь, Белль никогда бы так не поступила, – как бы то ни было, а вступиться за подругу Руби считает своим долгом.

– Я фигурально выражаюсь, милочка, – нагло усмехается пират. – Фигурально.

Руби закатывает глаза. И думает рассказать о нахальном поведении этого типа Белль. А заодно и выяснить, как она намерена жить дальше… без своего опасного мужа.

Но Белль просто неуловима. Вечно куда-то спешит и увиливает от разговоров по душам. Проглатывает с утра стакан чая, закусывает блинчиком и скрывается из кафе так быстро, словно овладела искусством телепортации.

«Сходим вечером в Нору, развеемся», – предлагает Руби поглощающей завтрак подруге. А Белль только взмахивает рукой: «Ох, Руби, не могу, мне потом ещё тащиться в ломбард! Жду-не дождусь, когда это всё закончится! Ты не представляешь, что там творится». Руби заинтересовано цокает языком, но Белль смотрит на часы и, не договорив, убегает в библиотеку. Хотя туда, по мнению Руби, можно было бы так не спешить.

В ломбарде, или лавке Голда, наплыв посетителей. Пожалуй, за последние два дня их перебывало здесь больше, чем за всю историю её существования. Почти две недели на стеклянной двери висела табличка «закрыто», и никто не решался зайти внутрь. Но три дня назад на городском совете Мери-Маргарет, самопровозглашённый мэр отрезанного от остального мира Сторибрука, приняла решение, которое устроило всех. Присутствующие сошлись на том, что экспонаты и товары, заполнявшие лавку, попали в руки Голда не по праву, а благодаря его магическим махинациям. И вещи следует вернуть их настоящим владельцам. Белль поручили контролировать процесс, чтобы, как выразилась Эмма, «создать видимость порядка и законности». Белль должна была не только помогать разыскивать тот или иной предмет, но и записывать, что это за предмет, кому он достаётся и каким образом оказался в коллекции Тёмного мага. Эмма позволила Белль «так и быть» вести учёт в тетради, пообещав собственноручно перенести данные в компьютерную базу. «Зачем?», – простонала Белль. «Это не бессмысленно, – непреклонно ответствовала спасительница. – Задача шерифа не только расследовать преступления, но и предотвращать их».

Ну, да, в чём-то Эмма была права, просто запустить горожан в наполненную магическими артефактами лавку означало подвергнуть их опасности, серьёзность которой нельзя преуменьшить. Поэтому уже третий день Белль приходилось то разыскивать в разорённых чулане и подсобке бронзовый колокольчик, серебряные столовые приборы, шарик со снегом, подстаканник с монограммой «РА» и многое другое, то стоять за прилавком и вносить в общую тетрадь информацию о желающих заполучить назад своё законное имущество. Большая часть предметов попала в коллекцию Тёмного благодаря сделкам, заключённым в Зачарованном Лесу. Вторая, чуть меньшая, была приобретена им у жителей Сторибрука во время действия проклятья. К ней же относились и вещи, отданные под залог, но так и не выкупленные.

– Я закладывал их, выкупал, снова закладывал – сотни раз, – делится воспоминаниями ворчун Лерой, воссоединившийся со своими похожими на серебряную луковицу часами, – Да на одни только проценты можно было бы скупить здесь половину товара. У Голда всегда были дикие проценты!

Белль отрывает взгляд от тетради, улыбается широкой искренней улыбкой, так не похожей на вечно кривую тонкую усмешку её мужа.

– Интересно тебя послушать, Лерой, но, боюсь тем, кто ждёт своей очереди, тоже есть, что мне сказать.

После Лероя к прилавку подходит женщина лет сорока с выщипанными в ниточку бровями.

– Миссис Голд, мне нужно моё обручальное кольцо… Это всё, что осталось от моего покойного мужа…

– Хорошо, миссис…

– Рэчелл.

– Итак, миссис Рэчелл, вы видели ваше кольцо в витрине или мне поискать…

– В витрине моего кольца нет, оно на вашем пальце, миссис Голд, – голос этой самой Рэчелл звучит слегка вызывающе. Или Белль это только кажется? Во всяком случае, она снимает с пальца кольцо и покорно отдаёт его посетительнице.

– Подождите, мне нужно записать… Ваше имя в Зачарованном Лесу?

– Госпожа Марта. Что ещё?

– Как кольцо перешло к мистеру Голду? – Белль задаёт этот вопрос чуть ли не сотый раз за день, и ей уже не больно. Наверное, оттого, что в той, прежней жизни, она никогда его Голдом не называла, и можно представить, что речь идёт о ком-то постороннем.

– Я отдала его в заклад. Знаете, Румпельштильцхен всегда забирал у людей самое дорогое.

Темнота за окнами становится всё более непроглядной, на двери лавки висит написанное от руки объявление: «Закрыто. Ваши вещи вы можете забрать с 16 до 20 часов. Спасибо за понимание!», колокольчик наконец перестал трезвонить. Белль помыла пол, принесла из кладовки очередную порцию предметов и разложила их в опустевших витринах, чтобы горожане могли опознать свои вещи и не посылали Белль в очередной раз на поиски того, что выглядит так или этак, «точно не помню». Стёкла витрин кажутся заляпанными и нечистыми. Хм, когда здесь властвовал Голд, никому не приходило в голову тыкать в стекло пальцами. От мысли, что ей придётся возиться с тряпкой, жидкостью для мытья окон и мыльной водой, Белль делается дурно. «Не буду!» – говорит она сама себе. В конце концов, она взялась вести учёт и возвращать награбленное, а не чистоту наводить. Белль тяжело вздыхает. Впереди ночь, а её «план на день» выполнен только на половину. Значит – как уже стало привычным за эти две недели – ей достанется четыре-пять часов сна. Белль чувствует себя уставшей настолько, что, кажется, если бы ей вздумалось улечься прямо на пол без всяких там подушек и одеял, она бы мгновенно отключилась. Но пока рано расслабляться. Поэтому Белль гасит свет и отправляется в отель.

В отведенной ей комнате царит оставленный с утра беспорядок. Покрывало смято, книги лежат кривой стопкой на прикроватной тумбочке и… в ванной так и не появились полотенца. Белль огорчается собственной неряшливости, но радуется тому, что в её отсутствие комнату не навещали. Белль снимает с рычага чёрную пластиковую телефонную трубку и заказывает ужин в номер. Ей совсем не хочется спускаться в кафе, тем более, что её ждёт недочитанная книга. На этот раз – учебник по химии. Белль усаживается на кровать и погружается в чтение, время от времени отрываясь от строчек учебника для того, чтобы сделать пометку в блокноте.

– Количество связей, которые может завязывать атом вещества, – говорит она, пытаясь запомнить определение, и продолжает рассуждать вслух: – Так может или завязывает? В молекуле воды два атома водорода и один кислорода. Следовательно, можно предположить, что валентность кислорода два, а водорода один. Но в углекислом газе два атома кислорода и один углерода. То есть валентность может меняться? Или нет?