Текст книги "Бэтмен-бизнесмен (СИ)"

Автор книги: kurizakusturiza

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Нет времени объяснять! – Лайт сунул Саю в ладонь крупную купюру и стащил Кано со стула. – Возьми такси и быстро езжай домой. Спуститесь по пожарной лестнице, в подъезд вылезете через пустую квартиру на третьем этаже. Быстрее, или вас возьмут в заложники!

– Но как же ты?..

– Со мной все будет нормально, главное, чтобы вы не засветились, иначе на меня попытаются давить через вас. Квартира на третьем этаже, запомнила? – Лайт в две секунды завязал шнурки на ботинках напуганного, тихого Кано, чтобы мальчик не возился слишком долго, и открыл окно. – Идите, быстро! И ни слова отцу!

Саю с круглыми глазами вылезла на пожарную лестницу и приняла Кано с рук на руки через подоконник.

– Позвони сразу же, как сможешь.

– Спускайся, быстро!

Когда черноволосая макушка Саю исчезла из поля зрения, Лайт закрыл окно, задвинул шторы и облегченно выдохнул.

Раздался стук в дверь.

Лайт тихо подлетел к столу и убрал тарелки Кано и Саю в сервант. Чай отправился в раковину, чашки – на полку. Вот, теперь можно принимать гостей. Лайт выдохнул и пошел открывать дверь.

«Как хорошо, что я спровадил Кано», – подумал он, оглядывая гостью, одетую в откровенное коротенькое платьице и ажурные чулки.

– Добрый ве…

– Заходи, – оборвал ее Лайт, оглядывая коридор.

Девушка кивнула, радостно тряхнув светлыми хвостиками, и ужом скользнула в квартиру.

Они прошли в гостиную, и Лайт продолжил нарезать оставленную на столе пиццу. При этом он смотрел на девушку так, словно на месте пиццы должна была быть она.

Рюук за плечом хихикал и неимоверно его этим раздражал.

– Как ты меня нашла?

– Значит, у тебя действительно нет глаз, – подняла брови девушка. – Я могу видеть имя и срок жизни всех людей, но у владельцев Тетради срок жизни не отображается.

Лайт недовольно оглянулся на Рюука.

– А что, я этого не знал.

Бесполезный же Бог Смерти ему попался…

– Но где ты меня видела? Я не ездил в Аояму.

Девушка разулыбалась так, что Чеширский кот удавился бы от зависти.

– Видишь ли, я моделью работаю. – Лайт уже все понял и мученически застонал, прикрыв глаза ладонью. – И да, сегодня я видела твои фото для Диор. Кстати, неплохо для дилетанта.

– Елки-палки, так тупо проколоться, и все из-за чертовых пятисот тысяч!

Девушка с округлившимися глазами подалась вперед.

– Сколько тебе заплатили?.. Вау. Серьезно. Вау! – Она откашлялась и протянула ему руку. – Амане Миса.

Лайту ничего не оставалось, кроме как ответить на рукопожатие.

========== Часть 6 ==========

Некоторые люди, вспыхнув энтузиазмом, как бенгальский огонь, остановиться уже не могут. Миса знала за собой этот косяк. Но что она могла с собой поделать? Кира оказался не только рыцарем в сияющих (свежей кровищей нелюдей) доспехах (а Миса восхищалась им ещё когда представляла его лысеющим прокурором средних лет), но и юным фотогеничным красавчиком. Фотосессия Диор, опять же…

Окей, да, Лайт сказал ей, что за ним следят, и что у него работы столько, что он зашивается, и что даже если бы встречаться им было не опасно, хрен бы у него получилось выкроить свободное окно, чтобы посидеть с ней в кафе, в ближайшие месяца три. Но это было все равно что понюхать торт и не съесть его, Миса не могла устоять. К тому же, она могла увидеть тех, кто следит за Лайтом, даже L, и убить их!

Так что. Ну да. Она не очень-то Лайта слушалась по части «ой, нет, нам лучше не видеться».

Один раз Миса подловила его по дороге с работы, и Лайт, мрачно потерев виски, позвонил кому-то, сказал, что опоздает, и отвел ее в шумный семейный ресторанчик, от души отчихвостив ее по дороге за безответственность. Ну прости, зая!

Миса изображала (неискреннее) раскаяние, легонько царапала ноготками его ладонь, водила своей миниатюрной стопой в аккуратной кукольной туфельке по его ноге под столом – она знала, как воздействовать на мужчин, чтобы они прощали ей все, несмотря на то, что большую часть времени предпочитала отталкивать потенциальных назойливых ухажеров образом готик-лоли (японские панкессы хой!). И Лайт даже поддавался сначала, у него исчез этот беспокойный прищур трудоголика… но потом почему-то только помрачнел еще больше, и попросил так не делать. Домогались его раньше, что ли?..

Так что в следующий раз Миса забежала к нему в университет в перерыве между съемками: Лайт был охренеть каким умным, так что учеба для него должна была быть лафой – может, он хоть там расслаблялся.

Миса отыскала пару студентов из его группы, спросила, где искать Ягами – ей любезно ответили, обозвав Лайта «альфа-самцом-нищебродом». Это было странно. Но потом она уже легко его нашла.

Лайт шел по аллее в компании странного лохматого чувака с жутким сколиозом, а еще рядом с ним весело бегал какой-то ребенок.

– Лайт! – окликнула она, чувствуя булькающую в груди радость. – Наконец-то я тебя нашла. У меня рядом съемки, так что я решила к тебе заскочить.

У Лайта комично расширились глаза, словно он хотел проораться в свою короткополую шляпу, но не мог. Лохмач, оказавшийся не то гайдзином, не то хафу с именем на латинице, судя по зрачкам и бледному виду, был нариком. Ну, раз Лайт с ним тусуется, то он либо умный, либо, что вероятнее, богатый. Ребенок тоже обернулся, и тут Миса смутно заподозрила какое-то свинство, потому что у него на лице оказалась маска Гая Фокса.

Подавив желание высказать Лайту свое «фи» за то, что он посчитал ее потенциальной убийцей невинных детей (Рем, кстати, упоминала, что Тетрадь на детях до шести лет не работает, и Миса вообще не хотела знать, откуда у шинигами эта информация, если, по ее же утверждению, большую часть правил Тетради Боги Смерти выясняли опытным путем), она присела на корточки, оправив свое мини, и дружелюбно улыбнулась. Детям дошкольного возраста очень нравились ее выкрашенные в золотистый блондин волосы и голубые линзы, а еще они частенько называли Мису принцессой, так что она тоже крайне доброжелательно к ним относилась.

– Привет, малыш! Я Миса.

– Здрасьте! – донеслось из-под маски. – Я Кано.

Миса краем глаза наблюдала за тем, как Лайт умирал внутри, и восторг от встречи все увереннее переходил в раздражение и обиду.

– А что это у тебя за маска?

– Я ношу маску Анонимуса как символ борьбы с импелиализмом! – решительно ответило дитя, и окей, охренеть, может, дело было не в том, что Лайт параноидальная свинота.

– Ты знаешь, что такое империализм? – изумленно проговорила Миса.

– Да! Это значит, что миллионы детей в Африке никогда не ели шоколада, потому что большие колпо… копрорации… – ребенок старательно подбирал слова, но тема была животрепещущей, и маленькое тельце тряслось от избытка чувств, – ебут всех раком и вообще плохие дяди!!!

– Кано! – взвыл Лайт. – «Ебать раком» – это плохие слова!

Лохматый нарик очень заметно забавлялся за счет Лайта, так что ребенок явно так «отжигал» уже не в первый раз.

– Впечатляющее красноречие, – слабо сказала Миса и поднялась, все еще пребывая в легком шоке. – Я пожертвую шоколадку в фонд твоей борьбы.

– Спасибо, тетя-Миса-сан! – важно кивнул мальчик.

– Амане Миса, очень приятно, – кивнула она гайдзину, получив в ответ, что его, будто бы, зовут Рюуга Хидеки, и, ладно, парня можно было понять с таким-то количеством «л» в имени, а затем Миса посмотрела на Лайта и вполголоса спросила: – Лайт, это что за бубуйня?

– Что такое бубуйня, братик Лайт? Может, хотя бы это не плохое слово? – повторил борец с империализмом.

– Поскольку ты опять явно хочешь удавиться в туалете со стыда, – гнусаво протянул «Рюуга», – оставь записочку поэпичнее, если все же решишься, и тогда я оплачу твои похороны.

И пока Миса продолжала удивляться словарному запасу и идеям дошкольника, а Лайт – оправдывался, Рюуга, как типичный нарик, спер у нее телефон, пусть даже и не затем, чтобы продать. Но узнала об этом Миса намного позже.

***

Папа-братик-Лайт куда-то пропал, а Кано остался у бабушки Сатико и Саю, которая вообще не тетя, потому что еще ходит в школу, а просто его, Кано, тетя.

Дни тянулись как тянучка в машине по производству тянучки. Посмотрев пятую ежедневную серию Блича, Кано посмотрел на бабушку Сатико и спросил:

– Братик Лайт тоже умер, как мама?

Кано было немного грустно. Он понимал, что братик Лайт придумывает интересные штуки, чтобы Кано ему не мешался, так все делали, но еще он таскал его на плечах, когда Кано просил, и всегда обнимал, если Кано очень пугался и расстраивался. Бабушка Сатико была очень хорошая, всегда его слушала и рассказывала сказки, и так вкусно, как у бабушки Сатико, Кано не ел никогда-никогда. Но если братик Лайт умер, то больше не сможет сыграть с Кано в приставку в воскресенье, и про скучных дядек, колеса и испанскую обувь на ночь читать не будет, и Кано будет по нему скучать.

– О, нет, дорогой, он не умер, что ты! – уверила его бабушка Сатико.

– Ага, он просто в тюрьме, – буркнула Саю.

Ну, из тюрьмы выходили, так что Кано немного ободрился. Дядя Тама вот тоже там когда-то сидел.

– Он что-то спиздил? – уточнил Кано и узнал, что «спиздить» – тоже плохое слово.

***

Когда Мисе и Лайту вернули их шмотки после заключения и отправили в смежные номера, мыться и переодеваться, L дернул Мацуду за рукав и тихо сказал:

– Мацуда, тащи попкорн.

Ватари как раз привез мелкого поганца, и детектив предвидел много веселья, потому что был уверен: ни фига Лайт не рассказал своей девушке, или коллеге, или кто она все же ему, что Ягами Кано – не его брат.

Мацуда, хоть и был обладателем впечатляюще низкого айкью, сразу все просек, и сказал, что это очень бестактно.

– Это весело, – ответил L.

– Тебя, Рюузаки, побьют когда-нибудь, – протянул Мацуда, глядя на него так, словно это L был имбецилом, и Мацуда его немного жалел. Детектив аж поперхнулся.

За попкорном, тем не менее, Мацуда сходил, и L в итоге ел его вместе с Айзавой, глядя на разворачивающийся спектакль.

И Лайт, и Миса вышли в основную комнату импровизированного штаба преступно красивые, ухоженные и причесанные, словно и не сидели два месяца в одиночных камерах, так что L захотел казнить их обоих чисто из принципа, и тут на Лайта налетел ураган Кано с воплем:

– Папа!

Видимо, бабушка называла Лайта при Кано только «твой папа», и ребенок привык.

Глаза Мисы расползлись на пол лица.

– В смысле, «папа»?!

L, не скрывая ухмылки, захрустел попкорном, с интересом наблюдая за происходящим. Айзава сбоку негромко сказал «хе-хе».

– Я сначала думал, что ты умер, как мама, и так обрадовался, когда Саю сказала, что ты в тюрьме! – радостно и громко говорил Кано, обнимая Лайта за ноги, и запрокинув голову вверх.

– Э-эм… – Лайт растерял все слова и беспомощно оглядывался. На помощь ему никто не рвался.

– Так это тебе было… О, Господи, – Миса прикрыла рот рукой. – Тебя что, изнасиловали? Пожалуйста, прости, что лезла к тебе, я не знала, я больше не буду! Ее хоть судили?

Лайт схватился за голову, кинул затравленный взгляд на L из-под челки и негромко проговорил:

– Рюузаки, можно мне обратно в камеру, пожалуйста?

***

Лайт в душе не представлял, что с ним в последние полгода было не так, а с ним определенно было что-то не так. Он подозревал, что побывал под контролем у Киры без летального исхода, потому что какие-то воспоминания были смазанными, где-то он не видел логики. И он точно помнил, что рассказал Кано про голодающих детей в Африке, чтобы заставить его носить маску на улице, потому что не хотел, чтобы Миса видела его лицо, будто она была Вторым Кирой.

Но еще более странным ему казалось собственное поведение. Да, он свалил из дома и работал на нескольких работах, чтобы обеспечить себе спокойное существование без ругани с отцом и благополучие Кано. Но при этом его не покидало ощущение, что он относился к ребенку как к мелкому, досадному препятствию на пути к некой цели. Он занимал мальчика чем-то, чтобы тот не мешался, и это сильно напоминало преступное пренебрежение ребенком, что противоречило всему, что сам Лайт считал правильным.

Когда-то он с сестрой в порядке общего бреда разговаривал на тему будущего и семьи, и если Саю знала, что никогда не будет готова покупать Киндер-сюрприз и отдавать его кому-то еще, то на свой счет у Лайта была теория, что с одной стороны, он будет любить своих детей, и тискать как щеночков, но с другой стороны, с его нелюбовью к нытью, он с той же частотой мог в будущем посылать их на хер. («Папа, у меня в спине застрял топор, я истекаю кровью!» – «Не ной, будь мужиком!») Ну, сказала Саю, они будут ко всему привычные, если пройдут естественный отбор. Лайт тогда ехидно порадовался, что сестренка наконец-то выучила хоть что-то по биологии, за что получил по голове плюшевым стегозавром.

«Посмотри мультики, Кано» – не было правильным.

«Поиграй в Марио-карт, Кано, только сиди тихо, я занят» – не было тем, чем можно гордиться.

«Ешь что хочешь, только не мешай работать» – было позорищем.

Лайт решительно не понимал сам себя, и твердо решил, что в жизни пора что-то менять – все равно дело Киры оказалось в фактическом тупике, и Рюузаки изображал из себя гусеницу.

Кано от перемен был не в восторге, потому что его вдруг заставили есть полезную еду, и Лайту пришлось изворачиваться и придумывать притчу о «дяде Будде», что желания порождают страдания, и что если у Кано болит живот, то это от страсти к конфетам.

Но потом ребенок понял, что с ним теперь действительно общаются. Что-то рассказывают. Лайт с ним паззлы вместе собирал, чем начал вызывать у Рюузаки, который, видимо, рос без родителей, приступы желчи на фоне дикой зависти.

И вдруг оказалось, что мальчик не шизоид типа L, упоротый по игрушкам, а вполне нормальный ребенок, и радуется не только мармеладкам, просто с ним до этого никто не общался нормально. Кроме бабушки Сатико, и на этой мысли Лайт особенно захотел дать себе пинка.

Миса, кстати, оказалась вполне нормальной девахой: Лайт, конечно, сказал ей, что не был жертвой насилия, у него просто из-за самого факта, что результат его первого неловкого секса рядом бегает, от мыслей об отношениях нервный тик начинался, но она в ответ сказала, что интим в четырнадцать – это офигеть как рано и вполне может быть травматично, уж ей ли не знать, и что если Лайт захочет поговорить, она выслушает.

Ну. Стало понятно, с чего клюшка панкует: при работе моделью рядиться в готик-лоли и отпугивать этим мужскую аудиторию было крайне рисково для карьеры. Изливать ей душу Лайт все равно не стал, но предложение оценил.

Кано она считала прикольным ребенком еще после перлов про империализм и давала шататься по штабу в своих боа, шелковых платках, повязанных на манер плаща, и очках со стразиками, а мальчик ей восхищался из-за несколько мультяшной внешности и заявлял, что Миса сбежала из диснеевского мультика. Миса на это говорила, что она Спящая Красавица, и веретеном укололась специально, чтобы просто поспать (у нее как раз были съемки фильма, и она жесть как упахивалась: в отличие от главного героя, она еще и по четыре часа сидела в гримерке и у костюмеров, где ей крылья клеили).

Посмотрел Лайт на ее общение со своим ребенком, подумал, подумал еще. Припомнил всех своих поклонниц. И решил, что если у него когда-нибудь прекратится нервный тик на отношения, свидания и всякий там секс, то… надо брать.

Иронично, правда, получилось, потому что после того, как их выпустили из заключения, Миса будто бы перестала видеть в Лайте сексуальный объект от слова совсем.

Пока…

– Эй, L, кажется, я что-то нашел.

========== Часть 7 ==========

Грохни для меня L, сказал Ягами Лайт. Тебе же насрать на меня, ну что тебе стоит, уговаривал Ягами Лайт. Я же не смогу встречаться с Мисой, пока он за мной следит, а пока я с ней не встречаюсь, ей грустно, аргументировал Ягами Лайт.

Рем искренне считала зазнобу своего человечка говорящей гавной в цветной обертке, так что единственной причиной, почему она не хотела убивать недруга Ягами заключалась в том, что она была уверена: Миса погрустит, а потом себе кого-нибудь получше найдет.

Однако L оказался дерзким и умным засранцем, быстро арестовал Мису, и пришлось импровизировать – и спасибо ублюде Ягами за его мозги, он действительно обеспечил Мисе алиби, как и обещал, так что Рем решила следовать его плану и дальше.

Рем раньше не особо общалась с людьми (как удивительно) и думала, что Ягами Лайт – еще та гнида, но потом она познакомилась с Хигучи Кёске, и поняла, что Ягами – вообще лапочка и зайчик, и его проект по очистке мира с помощью массовых казней – отличное решение. И это было хреново, потому что она обещала ему убить L, и, если детектив действительно угрожал жизни Ягами, это означало бы, что самой Рем – конец, ведь она начала сочувствовать поганцу.

А потом случилось неожиданное: на собрание высокопоставленных гнид Ёцубы ввалился какой-то мужик, представившийся менеджером Мисы, и стал активно рекламировать ее, как потенциальное лицо рекламной кампании уважаемым господам.

Рем не понимала, что происходит. Хигучи, отрыжка человечества, вообще решил, что жениться на Мисе и убить ее – это отличная идея. И поэтому, когда Мису позвали на допрос под видом собеседования, Рем коснулась ее листком Тетради – достаточно, чтобы Миса ее увидела, но слишком мало, чтобы вернуть воспоминания.

– Миса, ты в опасности. Люди из Ёцубы хотят тебя убить, но я – твой союзник, – проговорила Рем, зажав девушке рот, а затем сказала ей правду, о которой Миса забыла. – Ягами Лайт – Кира. Чем он сейчас занимается?

Когда Рем отпустила Мису, та разрывалась между изумлением и страхом, но при этом ей, как ни странно, было смешно.

– Лайт – Кира? – хихикнула она, опасливо оглядывая Рем. – Вот этот человек-неудачник? Слабо верится. Это многое объясняет, но… ха-ха-ха…

Миса больше не таскается за Лайтом хвостиком, и не сочиняет в его честь стихи на тему «кровь-любовь»? Какое облегчение. Однако…

– Он получил Тетрадь Смерти. Если написать в ней имя…

***

– Никаких свиданий с подозреваемыми, ты что, с ума сошла?! – всплеснул руками Лайт, когда Миса похвасталась уловом после интервью.

Трудно быть альфа-самцом, когда ты нищеброд, а еще трудно видеть в травмированном, задолбанном малолетнем отце-одиночке с хроническим трудоголизмом рыцаря в сияющих доспехах. Миса так отвыкла от мысли, что Лайт – это Кира, что влюбиться в него заново, несмотря на приятный аккуратизм и притягательную внешность, не получалось никак. Она уже не видела в нем Бога на Земле несмотря на то, что в ней заново всколыхнулась благодарность за правосудие, которое Кира ей подарил. Лайт был забавным моралистом и латентным тираном, и неплохим другом, вообще-то, и ребенок у него был прикольный, а еще Миса была ему здорово так должна: и за родителей, и за свое освобождение, раз уж попалась.

– А ты что, хочешь всю жизнь здесь на цепи сидеть? – пожала плечами Миса. – Вид из окна – огонь, не спорю, но Рюузаки со своими камерами у меня уже в печенках сидит, я ведь даже после работы от съемок отдохнуть не могу!

Лайт закрыл лицо руками и коротко взвыл фальцетом. Цепь наручников весело тренькнула.

– Кто-то, – размеренно проговорил Лайт, вперив в нее убийственный взгляд, обычно приберегаемый для Рюузаки, – из этих твоих поклонников – массовый убийца. Тебе что, жить надоело?

Миса демонстративно побренчала брелками-черепушками на телефоне и с отчетливым сомнением в голосе спросила:

– А тебе точно нужен честный ответ?

Лайт громко возмутился:

– Ты в своем уме – говорить такое при ребенке?

– Когда я ем, я глух и нем, – мудро и удивительно в тему заметил мучивший свой обеденный салат упомянутый ребенок.

L, до этого не принимавший никакого участия в разговоре и изображавший компьютерную горгулью, развернулся и раздраженно протянул:

– Ой, я тебя умоляю, ты думаешь, я не знаю, что ты читал ему на ночь «Молот Ведьм»? Лайт-кун, ты лицемер.

– А кто такой лицемер? – поинтересовался Кано.

– Тот, кто говорит одно, а делает – другое, – любезно объяснила ребенку Миса.

– А-а-а… – понятливо протянул Кано. – То есть, Рюузаки сказал, что папа – пиздабол.

– Кано!!!

***

Кано начал думать, что станет полицейским, когда вырастет. Его ведь уже довольно долго окружали полицейские, так что, когда он станет достаточно большого роста, ему просто выдадут те ремни с пистолетом, и он тоже будет искать нехороших дядей.

С папой, правда, странно получалось. Он тоже искал нехороших дядей, но ходил в наручниках, будто его так и не выпустили из тюрьмы. Ну да это было не важно!

Когда Кано только переехал от маминой подруги к папе, ему, в принципе, понравилось, потому что теперь никто не драл ему уши. Но теперь, после того как папа вернулся из тюрьмы, Кано видел разницу. Наверное, вначале Кано папе очень мешался. И Кано очень не хотел, чтобы те времена возвращались.

Кано готов был слушать про дядю Будду и есть цветную капусту хоть каждый день, если папа все еще будет сочинять вместе с ним сказочки, паззлы собирать, и всякие штуки, которые у него в компьютере происходят, объяснять. До возвращения папа редко высказывался – только если Кано плохие слова говорил. Теперь же папа часто вопил: если Кано шел не туда, если пытался кататься по перилам, если пытался засунуть вилку в розетку, вопил, а потом хватал на руки и строго так говорил: не пугай меня так. А затем – тихо, но сильно тискал, как сам Кано – плюшевых мишек.

И Кано понял, что папа смеется и вежливо улыбается из ненависти, или безразличия, а орет – из любви.

А потом все поломалось и вернулось обратно.

Большой полицейский дом опустел – последними ушли папа с Рюузаки, привязав тетю Мису цепями к креслу. Рюузаки сказал, что Кано остался за старшего, и ему нужно следить, чтобы Миса глупостей не наделала, а если наделает, то надо обязательно всем рассказать.

Тетя Миса зло сказала на это «ха-ха-ха, Рюузаки», а затем повернула привязанный к подлокотнику кулак и оттопырила средний палец, но все же пожелала им удачи.

Папа на прощание погладил Кано по голове и хмуро сказал, что если повезет, то они скоро смогут уехать. Вот только когда они вернулись… папа снова был такой же, как весной. Вежливо улыбался, негромко посмеивался. Когда тетю Мису отвязали, он поцеловал ее в лоб и попросил присмотреть за Кано пару часов. А затем повернулся к нему, коротко подмигнул, и будто бы забыл о его существовании.

Кано очень захотел к бабушке Сатико.

***

ПОБЕДА ПОБЕДА ПОБЕДА РЮУЗАКИ ТЕБЕ КОНЕЦ, билось в висках у Лайта с того самого момента, как умер Хигучи Кёске. Остались мелочи – чтобы Миса откопала вторую Тетрадь и, в идеале, вспомнила настоящее имя L. А если не вспомнит, и L что-то заподозрит, Рем всегда рядом и сможет вовремя его убрать. Все шло отлично, оставалось только сдерживать себя, чтобы не пританцовывать от радости.

Айзава зачитал два фальшивых правила Тетради – L они, конечно, не убедят, но…

– Это доказывает невиновность Мисы и Лайта, а значит, с них надо снять наблюдение.

Да. Именно. Дураки. Лайт вместе с остальными оглянулся на большой экран, на который транслировалось изображение из комнаты Мисы, пока L меланхолично и нарочито медленно искал ключи от наручников – все явно жалели «бедную девочку», которая жила под прицелом камер месяцами.

А «бедная девочка» тем временем своим голоском «специально для дошколят» протянула:

– Ну и что ты такой грустный, Кано? Ведь вас с папой скоро выпустят отсюда, ты сможешь гулять, сколько захочешь!

– Не хочу. У него опять то лицо, – буркнул Кано.

Лайт похолодел. Воображаемый друг «Няшка» был давно забыт, и Лайт был осторожен, из Кано не должны были ничего вытянуть, но… что, если он что-то сболтнет и похерит весь план?

– В смысле? – моргнула Миса.

– У него два лица, – выразился Кано калькой с одного известного английского выражения. – Я опять ему мешаю, и ему не нужен, а он улыбается, он, он… лицемер!!!

Лайт покачнулся и оперся рукой о стол, не слыша больше ничего – в ушах стоял шум, голоса долетали как сквозь вату.

Воспоминания, вернувшиеся с Тетрадью, вытеснили все, что он надумал и наобещал себе, когда его выпустили из камеры. Лайт считал, что он прекрасный лжец, и, как оказалось, заблуждался. Он снова, пусть и ненадолго, стал тем, что поклялся в себе вытравить – никакой мир не стоит того, чтобы страдала твоя собственная семья, и уж тем более, чтобы каждый день предавать то, что ты сам считал добрым и правильным.

– Рюузаки, – услышал он свой усталый голос со стороны. – Сними наручники, пожалуйста. Ты же видишь, что мне нужно решить проблему.

…На крыше не было подслушивающих устройств за отсутствием смысла в оных на открытом пространстве, и там-то Лайт и подловил Рем той же ночью, уже после того, как сказал Кано, что ему очень стыдно за то, как он вел себя весной, и что так больше никогда не будет. Кано плакал навзрыд, но обнимался изо всех своих невеликих сил.

– Рем. Я откажусь от Тетради. А чтобы к нам с Мисой больше не было претензий, сделай вот что…

***

Рем стерла память Лайту. Затем уронила Тетрадь перед каждым, кто был в курсе дела и заставила их всех тоже от нее отказаться, стерев очень важные данные о расследовании всей следственной группе. А напоследок она еще и разворотила все записи, пленки и компьютеры, что только нашла в здании, без возможности восстановления, и выцарапала на стене в основной комнате штаба своими когтями:

«ВЫ, ЛЮДИШКИ, НЕВОЗМОЖНО СКУЧНЫ, И ВАШ МИР ПОЛОН ГНИЛИ»

Миса, единственная, чьи воспоминания Рем не тронула, была в легком шоке, но больше хихикала, чем хваталась за голову, в отличие от того же Мацуды.

(Единственная, за исключением Кано, который еще Рюука помнил, но Миса этого не знала.)

И, пока доблестные охотники на Киру изумлялись масштабам мистической жути, что пронеслась по небоскребу за ночь, Миса собирала вещи, потому что с нее официально сняли все обвинения еще вчера, и теперь у входа ее ждал фургон: она желала свалить из осточертевшей ей тюрьмы в стиле люкс как можно быстрее.

Великий Кира решил уйти на пенсию. Не знала бы – не поверила. И все же, решение Лайта казалось Мисе разумным по трем причинам. Во-первых, едва ли у него получилось бы найти кого-то себе на замену в сжатые сроки, потому что моральный компас в этом деле – штука крайне важная. Во-вторых, для того, чтобы от них окончательно отстал Интерпол, убийства должны были прекратиться. И, самое важное… Блин, да если бы после истерики Кано Лайт не отказался от Тетради, Миса бы просто перестала его уважать. Как говорил Джимми Тудески, не важно, сколько человек ты убил. Важно как ты относишься к тем, кто еще жив.

– Сколько бабок, и все впустую, – в легком ужасе оглядывал штаб Лайт.

– Кто о чем, а вшивый о бане, – проворчал L. Он все утро судорожно пытался собрать паззл из воспоминаний – разумеется, безуспешно. – Но в этот раз я с тобой согласен.

Кано, в отличие от взрослых, было вполне весело: он сидел себе посреди бардака и рисовал цветными мелками на каком-то отчете. L подошел к нему и склонил голову.

– А что это ты рисуешь?

– Это Няшка, – ответил Кано.

Лайт тоже посмотрел на рисунок и удивленно хмыкнул.

– Ничего себе Няшка.

– Может, это Бог Смерти из тех записок, – задумчиво протянул L.

– Во-первых, Рюузаки, ты забодал! – конец фразы Лайт уже возмущенно кричал детективу в ухо, но затем вернулся к нормальному регистру. – Во-вторых, больше на Джокера похоже.

– Ага, Джокер из Бэтмена, – подтвердил Кано.

– Вот видишь? – довольно произнес Лайт, скосив взгляд на поникшего L.

– Что ж. – L осмотрел погром и вздохнул. – Придется предоставить Интерполу фотоотчет, а потом порадовать уфологов и зоокриптологов. Эта дрянь, хоть и пишет по-человечески, человеком явно не является.

Лайт поморщился.

– Тьфу. – Он задумчиво постучал пальцем по подбородку, глядя в потолок. – А ведь мне теперь опять работу искать… – Господин Ягами, разбиравший конфетти из отчетов, поперхнулся – видимо, считал, что Лайт наконец вернется домой и избавит его от присутствия тех сраных латиносов в непосредственной близости от его любимой жены. – Можешь мне в рекомендательных письмах не писать, что я помогал в деле Киры, а придумать что-то другое? Я вообще, блядь, не хочу, чтобы меня с уфологами ассоциировали.

– Пап, – позвал с пола Кано, и Лайт, легко улыбнувшись, присел рядом с ним на корточки, чтобы не смотреть на ребенка сверху вниз.

– Что, Кано?

Мальчик с каким-то странным, злорадным восторгом улыбнулся и заорал на весь штаб:

– БЛЯДЬ – ЭТО ПЛОХОЕ СЛОВО, ПАПА!

Миса, тащившая к грузовому такси очередной чемодан со шмотками, истерически засмеялась, а затем и L присоединился к ней своим хохотом полярного песца.

– Злые вы, – покачал головой Лайт, невольно ухмыляясь. – Как собаки-девочки.

EL FIN!