Текст книги "Оковы самурая (СИ)"

Автор книги: Ктая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Ктая

Оковы самурая

Первая встреча

      Я не любил выбираться в город. Вернее, не так. Я не любил выбираться на торговые улицы, на которых практически независимо от времени суток бурлил людской водоворот. И дело даже не в том, что в своем поместье я привык к уединению – слуги достаточно вышколены, чтобы не мозолить глаза, да и кодекс самурая предписывает ограничиваться малым. Правда, в последнее время меня преследует ощущение чужого взгляда, но его не сравнить с шумом и толкотней городских улиц. В этом людском потоке почти невозможно соблюсти личное пространство. И это даже учитывая то, что меня, как самурая, стараются все же обходить. Никому не хочется нарваться на оскорбление воина дайме или же случайно коснуться меча – за такое и убить могут.

      Но отсутствие желания не всегда влияет на реальность. Роскошно одетый юнец с печатью высокомерия на лице запнулся обо что-то и едва не сбил меня с ног. А главное – пытаясь удержать равновесие, он ухватился за мою катану!

      Нет, я не собирался убивать его на месте – хотя и имел полное право. Но кровь, разбирательства... День был бы окончательно испорчен. Поэтому пришлось ограничиться взглядом, но достаточно выразительным, чтобы наглец покрылся холодным потом и только остатками силы воли не стек на мостовую в обмороке. От меня отпрянул так, словно его отбросило хорошим ударом. Я небрежно отряхнул рукав хаори и шагнул дальше. Людской поток отхлынул, как волны в море перед императорским кораблём. Окружающие как-то внезапно вспомнили, что власть у того, кто держит в руках оружие, и поспешили убраться с дороги. До узкого, всегда безлюдного переулка оставалось всего десяток шагов, но я не ускорился. Бежать от толпы? Глупость. Но да, контактировать хотелось бы меньше. С торговым людом, что о чести не слышали. С крестьянами, что двигаются неуклюже, как беременные чайки по земле. Оскорбление для взгляда истинного воина!

      И уж совсем я не ожидал, что кто-то из них схватит меня за рукав.

      – Привет. Можешь на меня посмотреть, как на того беднягу? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Очень надо.

      Я обернулся, посмотреть на этого... Скорбного разумом. Вот так хватать за рукав, тем более – после недавнего происшествия?

      Лицо этого умалишенного было скрыто глубоко надвинутым капюшоном, оставляя на виду лишь подбородок и губы – слишком яркие, словно их обладатель только что общался с гейшами. Общался более тесно, чем предполагает обычный визит. Интересно, он действительно думает, что скрытое лицо поможет ему в случае чего? Правда, гнева я почти не чувствовал – слишком велико было изумление от просьбы. Зато еще не успевшие разойтись прохожие смотрели на него, как на самоубийцу.

      Я думал, больше удивиться в данной ситуации уже нельзя. Но незнакомец не спешил отпускать мой рукав, а еще – улыбался. Вежливо и дружелюбно. И веяло от него чем-то таким... Знакомым. Полнотою присутствия. Не удивлюсь, если в этой толпе его ни разу не толкнули.

      Неужели?..

      – Нет, не так. Отвисшая челюсть – это не совсем то, что я хотел. Так вот высокомерно и гневно, чтоб кровь в жилах застыла и сердечко ёкало так трепетно. Давай ещё раз, я тебя хватаю за рукав, ты оборачиваешься и...

      – Ты!..

      Вот теперь ярости в моем взгляде хватало, я уверен. Пришлось даже сделать несколько вздохов, чтобы обуздать всплеск эмоций. Вернув себе хотя бы некое подобие привычной невозмутимости, я освободил наконец-то свой рукав и холодно сообщил:

      – Я не отношусь к тем, кто любит развлекать чернь.

      – Утю-тю-тю-тю! – незнакомец чуть ли не подпрыгнул от радости. – Почти, почти. Только слишком жарко, добавь немного холодного презрения, а то заметно, что ты меня чернью не считаешь. Давай ещё разок, и я умру самой счастливой лужей на свете!

      – Почему лужей? – он снова выбил меня из только-только обретенного равновесия. Настолько, что я даже забыл, что мы стоим посреди людной улицы, а любопытствующая толпа ждет развязки ситуации. Зарублю я этого... Ненормального или не зарублю?

      – Счастливой лужей, – наставительно заметил он. – От счастья руки-ноги становятся слабыми, почти жидкими. Ну, пожалуйста, великий самурай. Чего вам стоит осчастливить презренного раба своим ледяным презрением?..

      Он подался вперёд, почти касаясь меня. Меня словно толкнуло волной сухого жара. Это был не крестьянин. Незнакомец вроде как стоял ровно, но на самом деле – невероятно плавно переступал с ноги на ногу, двигал плечами и головой. Не знаю, какая техника при долгом изучении приводит к таким... Привычкам, но он точно воин. Однако, зачем он ко мне пристаёт?.. Хочет вызвать на поединок? Но зачем такие сложности?

      Я непроизвольно отступил от него на пару шагов, стремясь восстановить душевное равновесие и личное пространство. Кто это такой? Почему мне кажется, что мы уже встречались, ведь это не так – я бы его запомнил. Такую манеру двигаться невозможно забыть, если ты воин. Слишком необычная, слишком плавная – словно перетекает капелька ртути. Слишком... Слишком нечеловеческая.

      Последняя мысль словно толкнула меня изнутри, заставив невольно расширить глаза. А если это действительно так? Если он – не человек? Тогда становится понятно и его странное поведение, и это снисходительное пренебрежение человеческими нормами – что они для ёкая? И даже капюшон, скрывающий большую часть лица, находит объяснение. Я на миг прикрыл глаза ресницами, успокаиваясь. Как бы то ни было, устраивать представление я не собирался. И прыгать послушной собачкой по его указке – тоже.

      – У меня нет ни времени, ни желания устраивать здесь балаган. К тому же, я спешу, – я предпринял попытку обойти предполагаемого ёкая и скрыться, наконец, в том самом переулке, до которого я не дошел несколько шагов.

      Но всё же... Всё же я не удержался, чуть повернул голову и скосил глаза. Совсем немного, чтобы никто не подумал, что я оглядываюсь, но... Наблюдать за мной было уже некому. Люди деловито шли по своим делам, словно никакого представления не было.

      И никакой закапюшоненной фигуры в толпе.

***

      Укэн* – резкий выдох – Сакэн – щелчок захлопнувшегося веера – Дзанкэн – тэссэн вычерчивает сложную фигуру... Движениям не хватает привычной плавности, словно я новичок, который едва освоился с боевым веером. Все же, странная встреча в городе слишком сильно вывела меня из равновесия. Настолько, что даже тренировке не под силу сразу привести меня в безмятежно-созерцательное состояние, в котором и положено отрабатывать ката. Но я достаточно хорошо владею тэссэном, чтобы выполнять ката вот так – более резко, отрывисто, более опасно. Такое исполнение требует большей сосредоточенности, позволяет увести мысли от ненужной темы. Но из-за сосредоточенности на себе я едва успеваю остановить веер, когда на переходе в Кэагэкэн он едва не рассекает отточенной кромкой внезапно возникшую на тренировочном поле фигуру.

      – Привет! Ну что, теперь у тебя больше времени? – радостно спросила фигура, нисколько не испугавшись смертельных лезвий в опасной близости от себя.

      Я узнал его ещё до того, как он заговорил. Это было что-то вроде ощущения абсолютного узнавания, интуиции, озарения. Словно незнакомец принёс с собой глоток совершенно иного воздуха, чистого, свежего, так отличающегося от запылённого, прокалённого солнцем города.

      Но как?.. Мой дом – не то место, где можно просто так гулять...

      В этот раз он был без капюшона, позволяя разглядеть лицо полностью. Почему-то меня совсем не удивили непривычно большие глаза и слишком длинный для местного жителя нос. Чужак? Или все же... Чужак не смог бы ступить в городе и шагу, несмотря на капюшон. И уж точно бы не стал рисковать, пытаясь задеть самурая. Ёкай чуть наклонил голову набок, слегка усмехаясь своими слишком яркими губами, словно подталкивая меня среагировать бурно, яростно...

      – Ты мешаешь мне тренироваться, – я сложил веер, смерил нежданного гостя недовольным взглядом.

      – Да, я заметил, – кивнул он как ни в чём не бывало. – А ты мешаешь мне получать удовольствие от жизни. Ну, посмотри так, а? Что тебе стоит?

      Он даже ресницами похлопал, словно девушка из простонародья, выпрашивающая себе бусы к празднику. Я воззрился на него в бессильном недовольстве. Нет, он просто издевается! Ну, не могу я по заказу смотреть определенным образом. Выражать свое негодование одним лишь взглядом – да. Смотреть так, словно напротив стоит слизняк, осквернивший собой любимое кимоно – нет. Хотя бы потому, что испытывать презрение и тем более – брезгливость к нему не стал бы и последний идиот.

      – Скучный ты, – тяжело вздохнул ёкай. – Такой же, как все эти мороженные воблы. А я-то надеялся, а я-то так жаждал! Так мечтал, чтоб в этой симпатичной оболочке всё-таки оказалось горячее сердце настоящего воина. Эх...

      – Не имею желания развлекать первого встречного, – сквозь зубы процедил я, стискивая веер до скрипа пластин и борясь с недостойным желанием опустить сложенный тэссэн на макушку этого нахала.

      Когда я обернулся, на площадке уже никого не было. И осторожные расспросы слуг показали, что посторонних на территории поместья не было.

      Но не могло же мне привидеться?

      *Укэн, Сакэн, Дзанкэн и далее – названия форм в ИККАКУ-РЮ ДЗЮТТЭ, которая представляет собой школу дзюттэ-дзюцу (или дзиттэ-дзюцу), полностью интегрированную в традиционную школу (корю) Синто Мусо-рю. Она состоит из 24 форм, разделенных на 2 серии. В некоторых ката боевой веер (тэссэн) используется в паре с дзюттэ. Формы серий Омотэ и Ура имеют одинаковые названия, но выполняются по-разному.

Немного о происхождении шибари

      Ёкай ушёл, оставив тягостное ощущение. Нет, я был прав, отказав. Я не актёр, чтобы разыгрывать сценки по первому требованию. Тем более – на такие бесцеремонные просьбы. Однако... Разочарование в глазах ёкая всё же кольнуло. Словно бриллиант оказался кварцем. Конечно, я не должен жаждать оценки каждого мимопроходящего духа, но... Всё равно неприятно. Почему-то.

      Однажды на тренировке я почувствовал чужой взгляд. Я слегка двинул плечом, стряхивая его, но замер, прислушиваясь к себе. Это был тот же самый взгляд. То же самое ощущение свежего ветра после грозы.

      Значит, ёкай продолжает следить за мной... Вот неугомонный! Ушёл и ушёл, нечего нервы трепать. Так нет же, торчит где-то невидимый!

      Мысленно вздохнув, я вернулся домой и начал готовить всё необходимое. На всякий случай. Не хотелось бы, чтобы этот злосчастный дух снова застал меня врасплох.

      Хаянава* легко улеглась в рукаве, хоннава заняла свое место на оружейной стойке рядом с тэссэном. Немного поразмыслив, я достал и кляп из плотной кожи – если верить сказаниям, многие ёкай могут зачаровывать голосом, а конкретно этот все время выбивает меня из равновесия. Взять хотя бы то, что я столько времени не мог выбросить его из головы!

      Пока я был в доме, ощущение чужого взгляда пропало – видимо, ёкай предпочитал скрываться от чужих взглядов в саду. Можно было бы продолжить тренировку... Но настрой уже ушел, да и выполнил я все обязательные ката. Так что веревки были отложены до следующего раза.

      В следующий раз ощущение взгляда возникло как раз в тот момент, когда я перебирал верёвки, проверяя их состояние. Я нарочито замедлил движения, показывая, что заметил его.

      – Ух ты! – раздалось над ухом. – А зачем тебе столько верёвки? Будешь макраме плести?

      Голос звучал совсем рядом, и я мимолетно подосадовал, что не заметил, как ёкай подобрался настолько близко. Но, с другой стороны, было намного проще поймать его. Просто выбросить руку, хватая одежду, и крутануться, сбивая ёкая с ног. А руки тем временем сами сплетали намертво заученные петли и узлы, заламывая руки за спину и захлестывая отдельными петлями горло и правую ногу. Я испытал даже некоторое удовлетворение от того, как ровно легли узлы, и задумчиво пропустил между пальцев шнур хоннавы, размышляя, каким же именно способом связать своего пленника.

      Почему-то отдельной техники для связывания ёкаев еще никто не придумал...

      – А-а-а... – довольно протянул лежащий на полу ёкай. – Теперь всё понятно. Очень предусмотрительно. Не думал, что ты поклонник БДСМ. По тебе и не скажешь, ага... Но мне кажется, ты слегка поспешил. А познакомиться? А угостить сакэ? А то трезвый я очень стеснительный.

      Я просто подавился вдохом – настолько сильным было возмущение от такого заявления. Будь у меня в руках конец хаянавы – ей-Ками, придушил бы. Немного, но разговорчивости поубавило бы. Не знаю, что такое загадочный «БДСМ», но почему-то мне показалось, что искусство ходзё-дзюцу** только что низвели до пресловутого шибари***, которое получило довольно сильное распространение в последние время.

      – Много чести. Что, каждого пленника сакэ поить?

      – Только особенных, – бесстыдно улыбнулся он.

      Теперь мне захотелось его пнуть.

      Он лежал на полу совершенно расслабленно, будто его нисколько не заботили верёвки и нависающий над ним весьма злой самурай. Это было немного обидно, но в то же время вызывало уважение. Многие хамы наглые только до первой взбучки, а этот держится. И хоть слово – не моё оружие, я не мог не оценить стойкость ёкая.

      – Я тебя особенно свяжу, – сухо пообещал я, принимаясь оплетать его хоннавой.

      Определенно, этот ёкай не заслужил, чтобы его связывали как крестьянина или торговца. Но и как аристократа – нет. Лучше уж как шиноби – именно в этой технике учитывается возможное владение противника необычными техниками или же очень развитая гибкость. Однако, отдавая уважение его умению держать себя в руках – и, что уж таить, умению выводить меня из себя, – я завязал несколько нетипичных узлов. Однако общий рисунок от этого не пострадал, даже напротив, стал оригинальнее. Пожалуй, стоит его запомнить. В последнюю очередь я прикрепил кляп, после чего усадил спеленатого пленника на пятки и задумался, а что же мне с ним дальше делать?

      Пока я размышлял, ёкай завозился, начал недовольно ёрзать и попытался коснуться подбородком плеча. Ничего, конечно, не получилось. Он замычал и умоляюще посмотрел на меня большими карими глазами. На миг меня даже кольнула совесть – таким несчастным и безобидным он выглядел... Но я напомнил себе, что это ёкай, и играть на слабостях людей – его натура. Поэтому в ответ ёкаю достался только безмятежный взгляд без тени обуревающих меня чувств. Ну, я надеюсь. Ёкай в ответ тяжело вздохнул и опустил голову. Так, и что с ним делать? Отвести в храм, всё-таки, там должны знать, как бороться с приставучими духами. Да, наверное, так будет лучше всего...

      Услышав какой-то подозрительный шорох, я тут же вперил в ёкая внимательный взгляд. Он ответил мне совершенно невинным взором. Только нос слегка покраснел, будто... ёкай... его... почесал.

      Ксо-о-о-о...

      Очень хотелось протереть глаза, но это порождение нечисти смотрело на меня настолько невинно, что ощущение какой-то гадости возникало просто само собой. Это не считая того, что в такой позе дотянуться носом до плеча физически невозможно, чтобы его почесать, нужны свободные руки. Но я готов поклясться, что все узлы целы и затянуты, как положено! Я зажмурился и тряхнул головой. Может, мне просто снится происходящее? Может, мне вообще этот ёкай привиделся?

      Открыв глаза, я посмотрел на пленника почти с надеждой – вдруг исчезнет? Ёкай был до обидного реален, даже приподнял брови в немом вопросе. Я вздохнул.

      – В храм. Пусть с тобой служители Ками разбираются.

      В ответ ёкай посмотрел на меня так, что я снова перепроверил все узлы. Целы. Всё цело, ёкай связан с головы до ног, и даже рот заткнут. Так почему у меня такое ощущение, что это он вышел победителем из схватки?..

      Я хотел крикнуть слуг, чтоб приготовили повозку, но замер, едва повернув голову. Ёкай все чудачества творит только тогда, когда я на него не смотрю. Если я отвернусь или даже уйду – нет никаких гарантий, что он просто не исчезнет. Я медленно повернулся. Ёкай затрясся всем телом, смеясь. Захотелось совсем по-детски воскликнуть: «Ничего смешного!», но, разумеется, я промолчал.

      Только вот выглядеть идиотом, вернувшись со слугами к пустым веревкам, мне совсем не хотелось. Так что после секундного колебания я все же забросил ёкая на плечо, позаботившись, чтобы согнутые ноги торчали вверх. Ослаблять или, тем более, перевязывать веревки, чтобы он мог идти сам, я не собирался.

      Ёкай возмущенно замычал что-то, заерзал, словно норовя свалиться с плеча. А поскольку он был довольно тяжелым, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать беспокойную ношу.

      – Слушай, а там в храме монашки хоть симпатичные? – послышался бодрый голос. – Может, нафиг изгнание, прошвырнёмся с ними?

      Как я не уронил свою ношу – одни Ками ведают. И чего мне стоило не подпрыгнуть от веселого, довольного даже голоса ёкая – тоже.

      – Ты! Как ты это сделал?!..

      Разговаривать с торчащими к небесам пятками ёкая было как-то странно, поэтому я снова опустил его на землю, попутно убедившись, что веревки пока целы.

      – Этот кляп был невкусным, – авторитетно пояснил ёкай. – В следующий раз смажь чем-нибудь сладким, а то как-то неэтично.

      На шее свободно болтался ремешок от кляпа. Срез был неровным, словно в самом деле его сгрызли.

      – Женщины не служат в храмах, – почему-то совершенно невпопад ответил я. – Если только в храмах удовольствия, но туда я тебя точно не поволоку. Кто ты такой вообще?

      Лишь в последний момент мне удалось удержать нервное: «И почему ко мне привязался?»

      – А зря. Меня как-то уже затаскивали силком в бордель... А я ещё отбивался, дурак. Кажется, моё имя на вашем языке будет звучать как Сёриша, – он немного подумал, поморщился. – Хотя мне и не нравится его звучание. Как-то... Уменьшительно-ласкательно, не считаешь? Нет, ну, я, конечно, маленький няшка, но Сёриша – это как-то слишком мелко. Может, Сёришухен? Как думаешь?

      – Не вижу ничего забавного в этом имени. А вот второй вариант означает: «Рисовое поле, которое посещал мышонок», – с неким даже злорадством сообщил я.

      Попытки ёкая изгаляться над именем меня возмутили вполне искренне. Не знаю, есть ли у ёкаев родители, или же они обретают имена каким-то другим образом, но подобное неуважение оскорбительно.

      Впрочем, почему меня это волнует? Надо поскорее избавиться от этого ёкая, он дурно на меня влияет. Еще дойдет до того, что я правда напою его сакэ.

      – Ну, мало ли что оно означает! – ничуть не смутился ёкай. – Зато как звучит! А ты представиться не хочешь? Впрочем, я и так знаю, как тебя зовут. Даэ-тян, великий и ужасный! Лучший воин, лучший стратег и самое горячее сердце в этом царстве мороженной воблы. Кстати, если уж в храм не хочешь тащить, то, может, всё-таки нальёшь сакэ? За знакомство надо выпить.

      – С-с-сёриш-ш-ша-с-с-сан... – голос непроизвольно сорвался на низкое шипение. «Даэ-тян» стало просто последней каплей. Раздражение переплавилось в холодное звонкое бешенство, в котором несложно и даже приятно порезать противника на фигурные ломтики. Все прочие мысли вытеснил вопрос – зарезать, как собаку, или все же не пачкать катану и придушить? Думаю, во взгляде у меня отражалась такое, что тот злосчастный юнец, который и послужил причиной знакомства с ёкаем, предпочел бы сделать сеппуку сам, предназначайся этот взгляд ему.

      – О-о-о, да! – в полнейшем восторге воскликнул ёкай. – Да-да-да-да-да-да!!! Ещё-ещё-ещё! Вот это взгляд! Вот это посадка головы! Если бы ты умел убивать взглядом, на месте этого города уже были бы руины. Господи, какая прелесть!

      Он даже немного подпрыгивал от радости, насколько позволяли верёвки.

      Я беспомощно выдохнул, роняя руки на колени. Нет, он просто невозможен! И ведь не играет даже – моего навыка чтения по лицам достаточно, чтобы понять, что Сёриша искренне наслаждается. Непонятно только – тем, что ему достался «убивающий» взгляд, или же тем, что сумел таки добиться своего.

      Чувство, что ёкай все время оказывается в выигрыше из-за того, что ломает представленный мной шаблон поведения, было неприятным. Казалось, его возмущает любой порядок или предопределенность, поэтому он и стремится их разрушить. Однако, так очевидно и полностью проигрывать, пусть и на непривычном мне поле, где вместо клинков сталкивают слова и изощренные речи? Ни за что!

      Если не срабатывает ни один известный прием – стоит поучиться у своего противника. И начать с того, чтобы нарушить его ожидания. Ёкай с этим... Ёкаем. Может, в пьяном виде у него начнёт язык заплетаться.

      – Да, действительно нужно выпить, – произнёс я, чуть кивнув.

      – Только яда туда не лей... Особо сильно. И, если можно, не стрихнин. У меня от него изжога. Мышьяк или что-нибудь растительное – лучший вариант. Умру быстро, весело и в корчах.

      Я качнул головой, но промолчал. Ты ему слово, а он тебе – десять. Тут надо действовать по-другому...

      Стараясь не выпускать ёкая из поля зрения, я отошёл к шкафу, достал пару пиал и бутылку сакэ. Столик остался в другой комнате, но выходить я за ним не буду. Можно немного отступить от правил этикета, тем более что развязывать Сёришу я не собирался. Правда, придется поить его, поднося пиалу к губам, но будет даже интересно увидеть его реакцию на это. Вернее, попробовать ее угадать.

      Я разлил сакэ, аккуратно поднес пиалу к губам Сёриши. Увернуться от нее ёкай даже не пытался, равно как и не наклонил голову навстречу. Можно сказать, он выпил свою порцию с немалым достоинством.

      – Портить ядом хорошее сакэ – все равно что приравнивать искусство ходзё-дзюцу к шибари, – наставительно заметил я, пригубив сакэ.

      – Ого! А что, связывание – это вообще какое-то искусство? – он с интересом наклонил голову.

      – Это не просто искусство, – немного возмутился я. Немного – потому что ёкай выглядел искренне заинтересованным, а не насмешничающим. – Ходзё-дзюцу – одно из обязательных дзюцу, которыми должен овладеть самурай. Его применяют на поле боя для захвата и конвоирования пленных, а также для того, чтобы помешать им причинить себе вред. Низшие уровни ходзё-дзюцу изучают полицейские и применяют при аресте преступников. Каждого пленника связывают по-разному, в зависимости от происхождения и положения в обществе. По способу связывания можно было определить, к какому сословию принадлежит как сам пленный, так и тот, кто его захватил. Кроме того, если человека признают виновным в чём-либо, способ связывания указывает и на совершённое им преступление, – я отпил сакэ, чтобы промочить пересохшее горло, налил в пиалы новую порцию. – Также особые приёмы разработаны для обращения с теми, у кого сильные руки, с особо гибкими людьми, например, шиноби, а также с пленниками, ведущими себя агрессивно, впавшими в безумие, и с женщинами. Позднее из ходзё-дзюцу выделилось шибари путем замены самозатягивающихся и тугих узлов на статические, не стягивающие сильно. Также убрали элементы, стягивающие горло, и получили из боевого искусства технику связывания в декоративно-эстетическом ключе, – я невольно поморщился.

      – Ка-а-ак всё сложно, – покачал головой ёкай, намекающе посмотрев на пиалу. Я поднёс чашу к его губам, невольно снова отмечая, какие они пухлые и красные. – Я предпочитаю более простые методы.

      – Это какие же? – вежливо поинтересовался я, подливая ему ещё.

      – Заболтать вусмерть, – широко улыбнулся он.

      По телу пробежали холодные мурашки. На мгновение я почти увидел нас со стороны. Сёриша – в материальных верёвках, я – в невидимых путах его слов, что связывают так же надёжно и крепко. Только я не касаюсь его верёвки, а он – держит удавку слов и постепенно затягивает её. Я чуть тряхнул головой, сбрасывая видение. Споить ёкая, споить ёкая срочно, пока он что-нибудь не натворил...

      А тот внезапно напрягся всем телом, повернул голову, будто прислушиваясь к чему-то, и с тревогой посмотрел на дверь. Я нахмурился, тоже прислушиваясь. Кажется, кто-то идёт. Не хотелось бы, чтобы меня застали в таком положении.

      Но когда я обернулся к Сёшире, его уже не было.

      Только верёвки, пиала и абсолютно целый кляп.

      *Хаянава – «быстрая веревка» – просто и быстро скручивали сопротивляющуюся жертву. Затем, когда противник уже был обездвижен, использовалась хоннава – «основная веревка», которая была на пару метров длиннее и тоньше (чем тоньше веревка, тем труднее развязать узел). Подготовленный надлежащим образом самурай мог связать свою жертву с поразительной скоростью и эффективностью.

      **Ходзё-дзюцу – искусство связывания веревкой (вспомогательный раздел дзю-дзюцу). Применялось на поле боя для захвата и конвоирования пленных, а в мирное время – при аресте преступников.

      ***Шибари – японское искусство эротического связывания. В практике используются в основном верёвки. Отличительными особенностями являются повышенная сложность и эстетичность обвязок.

Оковы самурая

      У нас были странные отношения...

      Я не до конца верил в его существование. Он любил мои эмоции. Эмоции самурая... Их тяжело достать, но каждый раз ему неизменно удавалось пошатнуть моё равновесие... Он всегда приходил по ночам, бесшумно, как дуновение легкого ветра. Разве что чуть колыхнувшиеся занавески могли заметить его присутствие. А еще он любил темную одежду, из-за чего я упорно звал его шиноби, хотя прекрасно понимал, что к клану ночных убийц он не относится. Слишком... слишком яркий, пожалуй. Яркий не внешне – как-то иначе. Его присутствие всегда чувствовалось, как бы бесшумно он ни пришел, словно бы его дыхание заполняло собой пространство.

      А на рассвете он всегда исчезал, словно его и не было. Словно это всего лишь пригрезившийся мне сон.

      Хотя, должен признать, для просто сна он будил слишком яркие эмоции.

      Потом Сёриша* стал появляться и днем. Сперва скрытно: его взгляд сопровождал меня во время тренировок, но сам он не показывался. А потом он нахально влез мне под тэссэн во время тренировки. Руку тогда я удержал только чудом. Правда, потом иногда жалел, что удержал – а вдруг бы этого хватило для его изгнания?

      Так же, как появлялся без приглашения, Сёриша уходил, не прощаясь. Просто в какой-то момент исчезало это незримое присутствие, заставляющее ловить малейшие колебания воздуха, обостряющее чувства, будоражащее разум.

      Но, пожалуй, я даже себе не готов был признаться, что... жду этих встреч? Воин не должен быть подобен трепетной деве, тоскующей по поклоннику.

      Да и существовал ли Сёриша на самом деле или был только лишь призраком старого поместья и моего воображения?

      Он никогда не показывался чужим.

      По нему можно было даже угадывать, что кто-то идёт. Его присутствие исчезало ровно за три минуты до того, когда самый тренированный слух может услышать самые громкие шаги. Но так же внезапно – появлялось. Это щемящее ощущение близкой бури настигало меня порой в самых неожиданных местах. Я не знаю, понимал ли Сёриша, что я его чувствую буквально кожей, или беспечно не замечал, как я начинаю озираться, чувствуя его взгляд в толпе.

      Но когда Сёриша появлялся передо мною во плоти... О-о-о, это невозможно не заметить. Если бы я был уверен в его реальности, я бы назвал его чужеземцем: говорят, именно у них такие длинные, острые носы и большие рельефные глаза. Только это могло обеспечить ему внимание толпы, однако... Он никогда не останавливается на полумере.

      Одно время я считал его духом разрушения: с наглой улыбочкой, раздражающий, непримиримый, шумный... Он разрушал моё терпение с каждым словом, имел смутные понятия о гармонии и никаких – о приличиях.

      Это всегда было ужасно. Ужасно до такой степени, что я ждал каждого его появления с недостойным самурая предвкушением.

      Но я бы скорее сделал себе сеппуку, чем показал это ему. Наверное, он догадывался о моих чувствах – Сёриша вообще с нечеловеческой чувствительностью находил слабые места, такие, что всего пара слов могла заставить треснуть мою маску отстраненности и невозмутимости. Но я все равно каждый раз при его появлении являл собой образец правильного следования канону отрицания.

      Кажется, мое равнодушие неимоверно раздражало Сёриша. И он с поистине демонической изобретательностью стремился вызвать во мне эмоции.

      Удавалось ему это даже слишком хорошо.

      Когда я увидел его дурачащимся с моим боевым веером, сдержаться от рукоприкладства удалось только чудом. Меч для самурая – это что-то гораздо более интимное, чем даже его собственное тело. За прикосновение к клинку без разрешения хозяина убивали – и никто не осудил бы. Веера, конечно, не традиционная катана, но я всегда больше тяготел к ним, чем к фамильному клинку. Поэтому буквально вырвал свой тэссен** из чужих рук, с трудом сдерживаясь, чтобы не пустить его в ход. Сёриша потянулся было к лежащему на стойке Гунсэну***, но получил шлепок по рукам и не стал настаивать.

      Видимо, в тот раз я хорошо скрывал свое бешенство, потому что взрыв в ответ на одну из его обычных колкостей оказался для него неожиданностью. Мне до сих пор стыдно за брошенный в сердцах заварочник, но, видят Ками, выражение обиженного недоумения на лице и запутавшийся в волосах цветок чая того стоили. До сих пор при воспоминании об этом по моему позвоночнику пробегает легкая дрожь. Недостойная воина... но такая приятная.

      И мои веера Сёриша больше не трогал.

      Однако... это было давно. Почти месяц назад. С тех пор Сёриша не появлялся. Я уже начал подозревать, что он обиделся – хотя это недостойно воина, которым он, без сомнения, являлся. Если ты берёшься за оружие слов и играешь на чужом терпении, будь готов, что однажды против тебя поднимут меч. Или чайник.

      Плохо, что я не могу спросить совета у своего наставника, потому как не был уверен, что он мне поверит. А если поверит – не пришлёт ли в дом монахов, чтоб запечатали двери от злых духов. Конечно, мы стараемся не ссориться с ёкай, духи бывают крайне мстительны... Но наставник обладает весьма жёстким характером и традиционным мнением о том, о чём дозволено думать самураю, а о чём нет.

      И уж ёкай, подозрительно похожие на чужеземцев, точно не входят в список дозволенных.

      Однако я не исключал, что это мог быть ещё один способ вывести меня из равновесия. Если это так – Сёриша выбрал самую неудачную тактику. Терпения у него всегда было меньше, чем воды в малой пиале, он даже за столом не мог спокойно усидеть больше минуты. Меня же терпению обучали с детства.