Текст книги "Не то, чем кажется (СИ)"
Автор книги: Кроу Рэйвенс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
В тени стеклянных небоскрёбов, неоне уличного света и мраке тёмных закоулков царствует Охота.
Она старше самого древнего эльфа, коварней торговца белой смертью, грязнее и отвратительнее всех городских трущоб, до краёв заполненных отбросами. Она бродит зачастую в открытую, легко избегая опасности, мгновенно перевоплощаясь и мимикрируя, почувствовав холод стали либо жар пистолетного ствола в тревожной близости. Она насмехается над теми, кто её ведёт, теми, кто противостоит ей, и особенно теми, кто является её целью.
Охота бессмертна. А значит, бессмертны и ведьмаки – её несменные орудия. Потому даже в мире стали и неона они необходимы, как воздух. Ведь чудовища перестали быть реликтами – они слились с миром в единое неразрывное целое, начав пожирать его изнутри.
На одну такую тварь Геральт получает заказ.
Дверной хлопок растворился в какофонии из музыки, криков и смеха. Крепкая высокая фигура прошмыгнула в бурлящую толпу, успев оставить фарфорово-белый отблеск в наполненных алкоголем бокалах.
Увлечённые танцем, подсаженные на барабанящий ритм, как на наркотик, люди не замечали нечто, расталкивающее их, несущееся сквозь, – они охотно расступались, расплёскивались волнами в разные стороны, а после снова сходились вместе, не прекратив, даже не замедлив ни на мгновение своего порождённого пьяным угаром и массовой истерией танца.
Столпы прожекторного света пропахивали толпу раз за разом и, объединившись с разноцветными неоновыми огнями, дарили людям ещё одну сторону удовольствия, будто бы только её недоставало, – зрительную. Смотреть и видеть было настолько же больно, насколько приятно.
Витающие в воздухе запахи ванили, слёз, крови и разгорячённых человеческих тел пьянили не хуже спиртного, вливаемого в глотки и быстро растекающегося по жилам.
Лишь на двух посетителей клуба «Осколок льда» не действовала его магия.
Один – высокий, худощавый, неестественно бледный мужчина с полностью седыми, как молоко, волосами, – преодолев толпу, замер у барной стойки. Он отчаянно искал другого, но не знал, как тот выглядит. Ему не были известны ни внешность, ни запах, ни повадки, ни даже пол объекта поисков – лишь количество нулей в чеке, который ему выпишут за предоставление пары чернильно-чёрных глаз.
Мужчина уселся на свободный стул, расстегнул покрытую серебряными клёпками кожаную куртку и достал из внутреннего кармана портсигар; кратким движением вытащил сигарету и сжал её губами.
– Желаете прикурить?
Бармен появился словно из воздуха. Стройный молодой парень с распущенными каштановыми волосами по плечи держал в вытянутой руке зажигалку, фитиль которой горел ровным синеватым пламенем. Бармен дружелюбно улыбался, был расслаблен, а его идеально подогнанный под фигуру фрак переливался всей палитрой неоновых огней.
Но беловолосый мужчина насторожился – бармен носил очки с матовыми чёрными линзами.
Он кивком отказался от предложенной зажигалки и, подняв руку над барной стойкой, сложил пальцы в знак. Ладонь вспыхнула пламенем. Ярко-алым, кусачим и злым. Воздух нагрелся. Запахло гарью, серой и жжённой кожей. Мужчина спокойно наклонился и прикурил от огня в руке.
– Вы – явно не обычный посетитель, – бармен, казалось, совсем не смутился и, лишь шире улыбнувшись, хлопнул крышкой зажигалки. – Предлагать напитки не вижу смысла, женщин – тоже. О порошке упомяну только ради приличия. Пожалуй, сразу буду продумывать прейскурант на всю информацию, которой располагаю. Я давно научился легко распознавать людей подобного вам сорта, но догадаться, о чём будет спрашивать каждый из вас, – всё ещё выше моих сил.
– Сними очки, – мужчина сжал руку в кулак, гася пламя, и глубоко затянулся. – Для начала.
– Ну да, почему бы и нет? – бармен обхватил пальцами уголок начищенной до блеска серебристой оправы. – Но. Раз уж я вынужден раскрыться ради вашего доверия, то предлагаю сделать тоже самое, но ради моего. Имени будет достаточно. Попадёте в мою коллекцию, сразу за жутким чудаком с рыбьими глазами – Лео Бонаром, кажется. Или что-то наподобие этого…
– Я – Геральт, – прервал его мужчина; из-под губ вырывались сизые клубы табачного дыма.
– О, так просто? Совсем никакой фантазии, – бармен говорил, пока стягивал очки с лица – под ними показывались внимательные глаза с крохотными точками зрачков и небесно-голубой радужкой. Геральт разочарованно выдохнул. – Меня вот достойным именем судьба не обделила. Вы только послушайте, звучит как музыка: Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф. Впрочем, я не горд, и признаю, что уже прижившееся Лютик подходит мне гораздо больше. На том и будем знакомы.
Собеседники не стали пожимать друг другу руки.
– Какой-нибудь странный тип объявлялся в клубе в последнее время?
– Ну естественно, Геральт. Совершенно недавно. Я бы даже сказал, считанные минуты назад. Ты не мог с ним разминуться, слишком уж странен его внешний вид: кожа под цвет фарфора, такие же волосы, лицо, исполосованное шрамами, жёлтые кошачьи глаза – такого и захочешь, не пропустишь. Много странных типов я повидал, Геральт, но подобное, честно, вижу впервые.
– Ответь на вопрос. Нормально.
– Я ответил ведь. На фоне тебя меркнет любой чудак. Я попросту не могу никого конкретного вспомнить. Вот если бы ты дал ниточку, за которую моя память могла бы уцепиться…
– Глаза. Чернильно-чёрные. Может скрывать каким-то образом. Или специально выставлять напоказ.
– Да ладно тебе, Геральт. Мало ли людей обладают такими глазами, мало ли – предпочитают линзы именно такого цвета любым другим… мало… ли…
Лютик замолчал. Улыбка сползла с его губ, на лбу растянулось несколько длинных морщин.
– Будто бы два остывших куска угля и даже зрачков не рассмотреть на их фоне – это признаки странного типа или нет?
– Допустим.
– Тогда, Геральт, наше панибратское общение закончилось. Я буду говорить начистоту. И не потому, что тебе нужна помощь, лишь из-за боязни за свою шкуру, настолько прелестный фрак и возможности пить лучшие коктейли за счёт заведения, – Лютик наклонился к барной стойке, упёрся в неё локтями и сбавил голос на полтона. – Я беспокоюсь за моего босса, Геральт. Последнее время он сам не свой. Травит наркотой всех вокруг, подсаживает подростков на ИР-чипы, повышает проценты должникам куда чаще, чем должен, а потом выколачивает деньги силой. Несогласные отправляются на дно или ложатся под камни где-нибудь на пустыре. Никогда раньше такого не было, я всегда мог назвать «Осколок льда» настоящим райским местечком – островком удовольствия и покоя; здесь все наслаждались жизнью, теперь лишь растрачивают её, пока босс вытягивает из клуба всё, что только может. У меня стойкое ощущение, Геральт, что его подменили. Это совсем не тот человек, что был раньше. И глаза. Да. Они у него чёрные.
Геральт молчал. Толпа за его спиной продолжала бурлить – музыка не стихала ни на мгновение, лишь едва различающиеся ритмы сменяли друг друга, продолжая стучать по барабанным перепонкам. Геральт думал о том, обладают ли ещё слухом постояльцы клуба, не упадут ли они мгновенно без сил, как только музыка стихнет, в состоянии ли они ещё соображать или эйфория совсем затмила их разум. Геральт много раз видел подобное, и эта клубная толпа ничем не отличалась от сотен тысяч других – в ней не было совершено ничего особенного.
Видимо, чувства Геральта отразились на его лице, потому что бармен нервно поправил волосы и отступил чуть в сторону, открывая обзор на неприметную дверь уборной.
– Зайди. Убедись во всём сам. А затем вернись, и я дам тебе то, с помощью чего ты сможешь без препятствий добраться до моего босса.
Геральт потушил сигарету о барную стойку и направился к двери.
Внутри прохладного помещения звуки из зала глушились и заменялись шумом работающего кондиционера, разноцветный неон становился мягким фиолетовым светом потолочных ламп. Чистота была почти стерильной, воняло хлоркой и ягодным освежителем воздуха.
Геральт не чувствовал иных запахов, не слышал иных звуков, кроме этих, совершенно обычных. Но бармен предостерегал о нахождении здесь чего-то шокирующего, и Геральт не мог уйти просто так. Он прошёл вглубь помещения.
Раковины справа поблёскивали в фиолетовом свете, одно длинное – во всю стену – зеркало над ними было исписано именами, номерами и посланиями самого разного содержания. Кран одной из раковин не был до конца закручен, и бесцветные капли одна за одной срывались с начищенного до блеска металла. Они разбивались обо что-то, но не глухо, как Геральту показалось изначально, а с характерным звуком.
Геральт насторожился и, стуча подошвами сапог по шершавой плитке, подошёл ближе. Раковина была забита до отказа. Использованные шприцы, серая долготлеющая бумага и банковские карты. Геральт осторожно зацепил кончиками пальцев одну из них – ту, что лежала на самой вершине, – и осмотрел: дешёвый нищенский ширпотреб – кусок блеклого синего пластика с прямоугольным чипом в центре. Ни персонального номера, ни имени владельца, ни названия банка. Минимальное допустимое в обществе средство переноса денег и передачи их безналичным путём. Карта, защищённая трёхзначных паролем, способная хранить мизерные суммы, куда более надёжная, чем кошель, набитый бумажками, всё равно была пригодна лишь на разделение порошка на дорожки. Вероятно, она для этого и использовалась.
Геральт выпустил карту из рук. Нечто сыпучее, похожее на пшеничную муку, осталось на подушечках его пальцев. Геральт вдохнул порошок. Приятное тепло расползлось по его дыхательным путям, серией иголочных уколов прошлось по коже изнутри и почти сразу же исчезло. Это был фисштех – белая смерть, как назвали бы его в определённых кругах, – ощущения было сложно спутать с чем-либо иным. Этот наркотик оказывает влияние на обмен нейромедиаторов в головном мозге и периферической нервной системе: употребивший испытывает эмоциональный подъём, эйфорию, усиление умственной и физической активности, ускорение реакции. И просто – удовольствие.
Фисштех – единственный наркотик, который возможно употреблять любым доступным путём. Более того, разные способы обнажают разный спектр ощущений, и лишь проба сразу всех раскрывает полную картину. Есть только один минус: вероятность передозировки увеличивается в разы, да и не каждое сердце выдержит такую бешеную нагрузку.
Даже Геральт не защищён от фисштеха полностью из-за полной и совершенной нетоксичности порошка. Хоть тот и воздействует на тело беловолосого не в полную силу, как и любой другой яд.
Геральт заглянул в зеркало. Кроме собственных помутневших глаз, он приметил единственную кабинку, помеченную как закрытая. Она находилась прямо напротив злосчастной раковины. Гремел новый, богатый на басы мотив, и нечто внутри кабинки звучало ему в такт. Нечто болезненное, слышное лишь отдалённо и не такое мёртвое, как удары капель о пластмассу шприцов. Там прерывисто дышал человек; он сражался с собственным организмом, не дающим набрать полную грудь воздуха, сражался со своими же лёгкими, не желавшими работать, боящимися кислорода, словно яда. Человек сражался с самим собой.
Геральт схватился за холодную рукоятку и потянул. Дверь упёрлась и не желала поддаваться. Её надрывный лязг стал громче музыки, доносящейся из зала, и кто-то новый его услышал. А услышав, заворочался у дальней стены уборной, на которой висел огнетушитель и которая была скрыта углом кабинок.
Некто глубоко вздохнул. Вздох был женским. Молодым. И произнёс:
– Адам, это ты? Ты – всё? Ты жив?
Геральт пошёл на голос. Завернул за угол.
На полу, приникнув спиной к стене, сидела девочка, выглядящая слишком измученной для своих лет. Одежда её наводила на мысль о древнейшей профессии, а туман в глазах – на мысль о привычке, которую требует такого рода работа. Геральт не ошибся: голова девочки была наполовину обрита, и всё пространство до основания шеи было занято вживлённым прямо в череп чипджеком – старой громоздкой моделью. Но функции свои она выполняла, а остальное девочку, видимо, особо не заботило.
– Ты не Адам. Уходи, – она уставилась на Геральта бессмысленным взглядом.
Девочка была наркоманкой, но не обычной. Геральт не заметил точек на её венах, губы не были обожжены – виднелось лишь несколько кровоподтёков и лиловых синяков, – слизистые оболочки дёсен и носа не казались раздражёнными. Фисштех она не принимала, ни в каком виде. Но этот отсутствующий, смотрящий сквозь, взгляд, истощённый вид и огромный имплант, едва прикрываемый пепельными прядями, наводили на единственную мысль: эта девочка – ИР-торчок.
– Ты сейчас в мужской уборной, знаешь это? Теперь знаешь. Потому скажи, кто должен уйти?
Она удивлённо осмотрела помещение, затем вновь обратила внимание на Геральта.
– Я? Но я не могу. Жду Адама.
– Он в кабинке?
– Да, думаю – да. Он входил туда полчаса назад. Или час. Я не помню точно. Мне нужно было смотреть за детьми, поэтому отвлеклась. Нельзя, чтобы ведьмы добрались до них…
Девочка оборвала фразу, резко скрутившись, зажмурившись и обхватив голову руками. Беззвучная агония прошлась по её телу. Лишь бормотанье, скрываемое музыкой, шумом кондиционера и гремящей в трубах водой, срывалось с её губ. Скоро она оправилась, вновь упёрлась спиной в стену и посмотрела на Геральта.
– Тебя ломает. Нужна помощь.
– Нужна. Только не мне. Детям. Я должна вернуться на болота, к ним. Они в огромной опасности. Я и вообразить не могу, что может случиться с ними в моё отсутствие…
– У тебя закончился чип?
Девочка вздрогнула, вновь вырванная из своего мира.
– Да. У Адама есть ещё. Но он не выходит.
– Когда в последний раз ты ела или спала?
– Не помню. Дня четыре уже я не чувствую ни сытости, ни бодрости. Но зачем мне? Я нужна детям. Ведьмы что-то задумали. Они подолгу глядят. Мне страшен этот их взгляд. Мне холодно…
Девочка прижала колени к груди и обхватила их руками, понизив голос и продолжая бормотать уже не очень внятно. Она была ИР-торчком – человеком, застрявшим в искусственной реальности, променявшим жестокую жизнь на выдумку. Пустую уборную грязного ночного кабака на место, где она хоть кому-то нужна.
Геральт снял кожанку и окутал им девочку. Она съёжилась, будто котёнок, брошенный хозяевами на безлюдном городском бульваре.
– Моё имя – Геральт. Как тебя зовут?
– Алина.
– Адам. Кто это?
– Мой брат. Мы пришли сюда вместе. Я – за детьми, он – за порошком. Где он?
– Ты видела ту раковину, Алина? – Геральт обернулся и указал пальцем. – Она переполнена шприцами, забивочной бумагой и карточками, на которых ещё остались крупицы фисштеха.
– Нет. Карточки? Мы принесли их как плату. А потом пришли сюда, и Адам стал использовать их по-другому. Но я видела лишь мельком – я уже была с детьми, на болотах, – Алина всхлипнула, и бесцветная капля покатилась по её бледной щеке. – Геральт, пожалуйста, мне нужно вернуться, правда, нужно. У Адама есть чип. Должен быть. Обязан. Он всегда покупает мне много. Принеси его. Я… Я бы сама это сделала, но не могу подняться.
– Хорошо.
Геральт снял со стены тяжелый огнетушитель и подошёл к двери в кабинку. Размахнувшись, он снёс сначала ручку, затем примял места, где должны были быть скрытые петли, и оставил огнетушитель в покое. Попробовал открыть дверь – та со скрежетом поддалась.
На унитазе сидел парень, облачённый в сущее рваньё. Он уже не дышал, ни с трудом, ни прерывисто – никак. В какой-то момент он просто перестал бороться за жизнь, и та ускользнула он него неслышно. Равно так же, как всё время протекала до этого.
Геральт присмотрелся к остывающему телу внимательнее: вся его снежно-белая кожа была унизана сетками крупных синих вен, губы прогнили едва ли не полностью, как и нос, и выглядывающие из приоткрытого рта зубы; зрачки сузились ещё сильнее, чем у бармена, и напоминали одну из тех крохотных точек, коими были унизаны руки парня. Лицо его не выражало ничего, глаза потухли, а подбородок покрывала засыхающая белая пена.
Геральта передёрнуло, он мог поклясться. Непроизвольно. Само собой. Геральт смотрел, но тело и управляющее им сознание протестовали, желали уйти и никогда сюда не возвращаться. Только сейчас Геральт осознал, какое зло скрыто внутри порошка, внутри торчка, ведомого жаждой и самовольно идущего на смерть, и внутри диллера, сопровождающего полубезвольного человека на протяжении всего этого пути.
Геральт, перебарывая собственное пробившееся омерзение, стал рыться в карманах мертвеца. Почти все пустовали, содержимым остальных был мусор наподобие чеков, счетов, расписок, неиспользованных шприцов и пакетиков с белыми крошками на дне и стенках. ИР-чипов не было, вообще больше ничего не было.
А должно ли быть? Геральт отпрянул. Будет ли наркоман на последней стадии зависимости, поглощающий фисштех всеми доступными способами и в таких дозировках, что вполне способны свалить любого крупного здорового зверя, будет ли он думать о ком-то, кроме себя? Долго ли он будет томиться выбором: купить ещё несколько пакетов порошка или вещицу, совершенно для него бесполезную? Будет ли вообще стоять перед наркоманом такой выбор?
Геральт был уверен, что нет.
Он хотел уйти. Он бы и ушёл ни с чем, если бы не заметил как крепко сцеплены обе руки мертвеца. Будто бы в этом переплетении пальцев была зажата самая дорогая ему вещь – та, с которой он не расстался и после смерти, единственное, что он решил сохранить, нечто безмерно ценное.
Геральту пришлось постараться, чтобы холодный омертвевший капкан разомкнутся. Кости казались стальными, плоть – каменной. Геральту приходила в голову мысль разрезать, разорвать, даже взорвать сцепленные пальцы, но вещь, в них спрятанная, могла быть хрупкой. К тому же, Геральт узнал имя мертвеца, раскрыл для себя небольшой кусочек его прошлого и не мог теперь относится к телу безразлично. Потому шли минуты, а беловолосый стоял в озаряемой фиолетовым светом кабинке, ощущал, как обезличиваются для него окружающие звуки, как стихают они, уступая место взволнованному дыханию девушки и странному бреду, срывающемуся с её губ; Геральт стоял и осторожно раскрывал сжатые в кулак окаменевшие ладони.
Последние рывки сопровождались ноющей болью в мышцах рук и хрустом. Геральт всё-таки потерял терпение и, осознав, что вещь совсем крохотная и не может быть покорёжена грубыми действиями, перестал церемониться, сменив осторожный напор на рывки.
И это принесло результат. Ладонь раскрылась, словно уродливый кривой бутон, и её содержимое предстало перед Геральтом: крохотная серебристая пластинка – ИР-чип для чипджека.
Геральт стёр рукавом пену с синеющего подбородка Адама, закрыл его стеклянные глаза и, прихватив чип, покинул кабинку.
Алина долго смотрела на Геральта, пока взгляд её не стал осмысленным.
– Он умер?
Геральт молчал.
– Я… – Алина глубоко вздохнула и закрыла глаза. – Я хочу вернуться к детям. Скажи, что чип у тебя. Скажи, что ты принёс его и сейчас отдашь мне. Скажи.
– Вот он.
Геральт протянул серебристый кусок пластика на вытянутой ладони. Девочка, не глядя, взяла его.
Металл громоздкого импланта дрожал, вторя конвульсиям худого измождённого тела. Только на сей раз Алину не ломало – она просто рыдала, не в силах себя унять.
– Передозировка. Адам не смог остановиться, его организм ослаб и слишком высокая доза убила его. От ИР-чипов тоже бывают передозировки, Алина. Твой мозг поджарится, если ты пробуешь в искусственной реальности слишком долго. Ты умрёшь от истощения, обезвоживания или усталости. Закончи это прямо сейчас. Выбрось чип. И ты будешь жить.
– Зачем, Геральт? Зачем?
Он замолчал.
– Уходи. Ты уже сделал больше, чем мог. Больше, чем вообще следовало. Уходи. И спасибо.
Геральт вышел из уборной, оставив свою кожанку девочке. Он решил, что вернётся за курткой, как только дело будет окончено. Он вернётся. И поглядит в последний раз в большие зелёные глаза, пока те ещё не омертвели и не покрылись туманом ушедшего из тела сознания. Геральт старался, но не мог объяснить этого своего желания.
Зал будто не изменился, лишь толпа на танцполе поредела – большинство теперь сидело за столиками. Лишь стулья у барной стойки были пусты. Бармен в переливающемся фраке смотрел на Геральта, широко улыбаясь. Небесно-синие глаза его сверкали двумя кусочками дешёвого пластика.
Геральт уместился на том же стуле, который занимал ранее.
– Видел что-то необычное, Геральт? Что-то более страшное и жестокое, чем простой уличный бизнес? Что-то выбивающее из колеи и пробуждающее гнев?
Геральт кивнул.
– Мне знакомо это. Потому я говорю прямо, потому мне легко описать, что ты чувствуешь. Потому я и закладываю босса. Ибо так дела не делаются. И мой настоящий босс знал это, а тварь, его заменяющая, не знает.
– Ближе к делу, Лютик. Как к нему подобраться?
– На лифте, как же ещё? Миновав кухню, два жилых этажа и склад. Выше них – пентхаус: квартира босса и комнатки его головорезов. Там ты его найдёшь и сделаешь то, что собирался сделать, входя в эти двери. А перед этим… беря заказ. Так ведь, ведьмак?
Геральт скривился. Рука инстинктивно потянулась к кобуре.
– Не глупи. Твоё оружие не может стрелять в этом здании, пока блокиратор действует. И не имеет значения, ведьмак ты или нет, – улыбка сошла с лица бармена, превратившись в с трудом скрываемую холодностью гримасу омерзения, голос стал резким и противным. – Я понял, кто ты, сразу. Ещё до того, как пламя вспыхнуло в твоей ладони. Вы приметны, охотники на монстров, вас легко изобличить, просто узнать – вас выдают лица, походки, мельчайшие движения, а особенно – глаза. Ты, Геральт, поработай над этим. Добыча ведь бежит, почуяв даже возможность присутствия охотника.
– Это профессия. Она ничуть не хуже любой другой. И, как ты заметил, приметность, ей присущая, не позволит мне заниматься чем-то иным. А теперь изволь дать мне то, с помощью чего я смогу без препятствий добраться до твоего босса. Дай мне обещанное.
Бармен умолк, засунул руку в нагрудный карман фрака и, вытащив квадратную карточку, протянул Геральту. Тот взял.
– Ключ. Без него лифт не сдвинется с места.
– Что насчёт блокиратора оружия? Я хочу знать, где он.
– Тоже находится в пентхаусе. Захочешь устроить перестрелку – поищи его. Удачи.
Бармен отвернулся. Он изредка поворачивался, осматривая идущего к лифту Геральта, и непонятная смесь из удовольствия, тревоги и возбуждения проявилась на приятном молодом лице. Зрачки расширились, а радужки потемнели. Только ведьмак этого уже не видел – карточка, протяжно пропищав, скрылась в разъёме вмонтированного в стену рядом с лифтом терминала; створки медленно разошлись и так же медленно сошлись вновь, отрезая музыку, запахи, свет, вознося Геральта на самый верх.
Ведьмак ощупывал потайные карманы и сапоги, последний раз удостоверяясь, что самое нужно при нём. Всё было на месте.
Кабина лифта дрожала, пока находилась в движении, стальные тросы шумели где-то за стенками, наматываясь на старые скрипящие шкифы. Лифт замедлялся на каждом этаже, а достигнув пентхауса – вовсе замер на несколько минут, будто раздумывая, выпускать пассажира или нет. Геральта это насторожило, как и отсутствие звуков на этом этаже. Поэтому он стал ровно и повернул руки раскрытыми ладонями к створкам. И не прогадал.
Раскрывшись, створки представили просторный коридор, упирающийся в огромные резные двери. По сторонам от них блестели мраморные изваяния редких хищных животных; стены коридора были увешаны растениями, раритетными на вид картинами и видеокамерами. Ещё ведьмак заметил несколько автоматических турелей, едва приметных в сером свете потолочных ламп. И это всё, что он видел за спинами трёх десятков крепких фигур. В основном – мужчин-людей, вооружённых кастетами и дубинками; было также несколько эльфов с полуторными мечами, эльфка с самострелов на запястье и коренастый краснолюд, крепко сжимающий огромный двуручный топор.
Лифт замер; и Геральт был уверен, что вздумай он привести его в действие – ничего не получится. Потому ведьмак не двигался и не говорил, пока от толпы не отделился огромный человек в распахнутом сером плаще, под которым виднелись квадраты кевраловых пластин. Сильно контрастировала с армейской бронёй красная бандана, повязанная на лоб, и сверкающие хромированные кисти рук, выглядывающие из рукавов, – явные имплантированные протезы.
Человек подошёл на расстояние удара и вытащил из-под плаща две короткие дубинки. И проговорил низким, хрипящим, но очень молодым голосом:
– Продолжай держать руки на виду. И, может быть, останешься цел. Давай – за мной. Медленно.
Геральт молча повиновался. Толпа расступалась перед человеком в красной бандане, пропуская вместе с ним и ведьмака.
Бандиты не спускали с него глаза, как и объективы камер, как и дула едва заметных турелей; кончик болта самострела плавно следовал за горлом – это Геральт чувствовал очень чётко. Спёртый воздух коридора прямо-таки был прочитан враждебностью и напряжением.
– Вы ведёте меня как почётного гостя – к столу? – сказал ведьмак спокойно. Кто-то в толпе дёрнулся, кончик болта качнулся и через мгновение вновь уставился на шею. – Или как обречённого – на плаху?
Человек в красной бандане на ходу повернул голову. Он усмехался.
– Зависит от того, что скажешь боссу. Он почему-то заинтересовался твоей персоной.
– Хочет узнать, как я активировал ваш лифт?
– Мы пришли.
Геральт присмотрелся. Последнюю фразу человек в красной бандане сказал не ему, а одной из камер, висящих над резными воротами. Те, немного помедлив, щёлкнули несколькими замками и распахнулись, обнажая помещение куда более обширное и намного роскошнее украшенное.
Они вошли. Часть толпы последовала за ними. Ведьмак перестал чувствовать на шее незримое прикосновение стального острия, блики объективов тоже исчезли, но мерный стрекот следящего за движущейся целью турельного дула и пропитавшее воздух напряжение – остались. Но появилось и новое: приглушённые болезненные стоны, запах алкоголя, табачного дыма и музыка. Мелодичная. Древняя. Классическая.
Скоро стучащий наливной пол под сапогами Геральта сменился ковролином, превращающим отдающиеся эхом шаги в шёпот. Заметно поредевшая толпа окружила ведьмака, он остановился. Человек в красной бандане подался вперёд и встал у антикварного, но крепкого на вид, кресла с высокой спинкой, угольно-чёрной обивкой и серебром в тех местах, где должно было быть древнее покрытое лаком дерево.
– Я привёл его, босс.
– Вижу, Генрик. Спасибо.
Голос был скрипучим и неприятным, но удивительно властным – короткая фраза волной разошлась по огромному залу и теперь, стихая, звучала отовсюду. Геральт отсчитал двадцать ударов сердца, и только тогда отзвуки этого голоса сникли, поглощённые музыкой.
– Подойди.
Ведьмак повиновался.
В кресле сидел толстый низкий эльф в дорогом костюме чёрного цвета, обшитого переплетением серебряных и золотых нитей. Учитывая неподвижность эльфа и скудное освещение, он и кресло казались одним неразрывным целым, если бы не голова с копной коротких русых волос, длинными заострёнными ушами, пухлыми красноватыми щеками и глазами – маленькими, хитрыми, обладающими слабым металлическим блеском. И абсолютной чернотой радужек.
В руке эльф держал карту – ключ от лифта, с помощью которого Геральт смог пробраться в пентхаус.
Ведьмак остановился прямо перед креслом.
– Ceadmil, dh’oine, – проскрипел эльф.
– Ceadmil, Aen Seidhe. Но ты ошибся – я не человек.
Гендрик прищурился и крепче сжал дубинки, те едва слышно заскрипели в крепкой хватке его хромированных пальцев. Эльф не переменился в лице, только перебросил квадратную карточку из руки в руку.
– Так ведь и меня непросто причислить к Народу Гор. Тем не менее.
Эльф кивнул кому-то в другой комнате, вне поля зрения Геральта. Послышались удары, измученный мужской крик, затем болезненный стон. Музыка резко стала чуть громче, ровно на столько, чтобы перекрыть собой неприятные ушам последствия избиения человека.
– Меня зовут Аарк. «Aedd Ginvael» находится под мои покровительством. Я бы мог спросить и твоё имя, но не буду. Я знаю его, знаю, чем ты живёшь. Лишь поэтому ты пока не получил пулю в лоб. Поэтому я трачу время на разговор с тобой. Конкретнее, на короткий рассказ об этой вот маленькой штуке, – эльф скривился, будто карта внезапно стала ему отвратительна, и передал её Гендрику. – Она пропала около недели назад. Попросту испарилась без следа. Мы перерыли весь клуб, окрестности. Мы проверили всё и всех. Каждый, кто вошёл и вышел из здания, будь он подозрительным, опасным или совершенно безобидным, будь он женщиной, подростком, стариком или старухой, – мы перетрясли каждого. Все они не у дел. И сегодня – прямо сейчас – ты поднимаешься по лифту, просто входишь, и он доставляет тебя прямо ко мне в дом. Тебя, убийцу, потрошителя, ведьмака. Белого волка.
Эльф повысил голос, его губы дрожали, но мускулы лица оставались неподвижны, как и блестящие чёрные, будто бы неживые, глаза.
– Охотника на чудовищ, – спокойно поправил ведьмак.
Аарк, размахнувшись, ударил по серебряному подлокотнику. Гендрик дёрнулся и оскалился, как цепной пёс.
– A d’yeabl aep arse, Gwynbleidd! Не смеши меня! И не смей врать прямо в лицо! Нет сейчас ведьмаков, охотящихся за головами одних только чудовищ. Как нет праведников, хороших друзей и совершеннолетних девственниц. Каждый из вас – давно наёмный головорез. И очень хороший, умелый, лишь, большая неудача, приметный. Кошачьи глаза, шрамы, бледная кожа. И никаких имплантов. Никогда. Такой внешностью обладают немногие, Геральт, но вас и не так уж мало, – эльф с трудом встал и направился в комнату, со стороны которой слышались едва уловимые слухом крики и стоны. – Иди за мной, Gwynbleidd. Я хочу тебе показать кое-кого.
Аарк быстро скрылся в дверном проёме, Гендрик, спрятав дубинки где-то под полами плаща, последовал за ним. Ведьмак не спешил, но, почувствовав остриё меча меж лопаток, подчинился.
Комната, в которой оказался Геральт, была полной противоположностью просторного главного зала с импровизированным троном в центре – она была почти не освещена, ничем не отделана и не заполнена; и этим больше всего напоминала тюремную камеру. Но, как только зрачки ведьмака привыкли к мраку, он смог разглядеть несколько кресел с ремнями на подлокотниках и у основания, столы с ножами, крюками, упаковками шприцов, прозрачными пакетикам с порошком и флаконами с мутноватой жидкостью; и ещё несколько смутных человеческих либо эльфских силуэтов – самыми приметными деталями их тел были руки, либо облачённые в длинные хирургические перчатки, либо обмотанные эластичной металлической лентой до самых локтей.
Одна стена была скрыта длинной ширмой, из-за которой доносилось чьё-то слабое дыхание и стальное бряцанье, возможно, звеньев цепи. Но движение было заметно и в ближнем к дверному проёму кресле. К нему подошёл эльф, Гендрик, ближе подвели ведьмака и вновь окружили.
