Текст книги "Твой личный призрак (СИ)"

Автор книги: Krasnich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== 1. Я обязательно вернусь следующей ночью ==========

Сегодня ты долго не спал. Лежал, смотря в потолок, заложив руки за голову, думал о чем-то. Иногда, кажется, вдруг погружался в объятия мягкой дремоты, и тогда дыхание становилось глубоким и тяжелым. Тогда я подходила чуть ближе, присаживаясь на подоконник и с интересом изучая острых черт лицо, невероятно бледное в лунном свете. Но внезапно серые глаза открывались, кончики пальцев вздрагивали, и ты резко пробуждался, возвращаясь к унылому бодрствованию.

Что тревожило тебя сегодня? Чем были полны твои мысли? Что таилось за стальным взглядом, терявшим свою холодность лишь в такие редкие моменты уединения?

Я не знала. Когда-то меня привлекло именно это. Бесцельно блуждая между седыми и прогнившими душами, добрыми и ясными душами, тихими и строгими душами… Душами, к которым успела так привыкнуть, я вдруг нашла тебя. Ты смотрел вдаль, за горизонт, сквозь толпу и сквозь время, словно видя то, что не дано узнать другим. Может, мне только это показалось. Но я решила последовать за тобой.

Твоя квартирка была небольшая. Диван-кровать, стол, пара стульев, самая необходимая техника, – все лишь нужное и ничего лишнего. Помню, тогда, усмехнувшись, я решила, что ты аскет. Как же я ошибалась! Я и не знала, что ты коллекционер. Ты коллекционируешь оружие и одежду. Я немало порезвилась в твоей гардеробной, погружая пальцы в дорогие меха и с интересом разглядывая пистолеты, остающиеся до сих пор для меня безымянными. Именно тогда я и облюбовала твой подоконник, найдя там прибежище в цветке фиалки. Бедное растение было единственным живым существом в твоем доме, оно почти зачахло, когда я поцеловала его лепестки и взяла заботу о нем на себя. А ты думаешь, почему оно еще живо и цветет? Конечно, это я его питаю. Кто же еще?

Твой цветок, равно как и ты сам, оказался неразговорчив. Сколько я ни пыталась завести беседу, он лишь горестно вздыхал, кутаясь в зеленые листочки, и сворачивал свои соцветия. Но, знаешь, это ведь не так плохо – иметь немого собеседника. По крайней мере, он всегда тебя выслушает, а ведь это уже хорошо, верно?

Так что я поселилась в лепестках фиалки, облюбовав широкий подоконник, на котором провела немало ночей, наблюдая за твоим тревожным сном. Тебе часто снятся кошмары, я знаю, я видела их. Они тенями нависают над твоей головой, стоит лишь прикрыть глаза. И, когда твой сон становится совершенно невыносимым, я, бывает, сажусь рядом и отгоняю этих воронов, стремящихся растащить ненадежную солому спокойствия. Ты бы, наверное, сказал мне спасибо, если бы знал, что я существую. Если бы знал, что существует слово “спасибо”.

Садишься, обхватывая руками колени и смотря прямо перед собой, будто бы на меня. Я даже вздрагиваю, настолько пронзителен твой взгляд, будто ты меня видишь… Но этого не может быть. Мне остается лишь улыбаться, ступая босыми ступнями по мягкому ворсу ковра и представляя, что я могу ощутить его тепло. Ты отводишь взгляд, когда я кончиками пальцев провожу по твоим пепельным волосам. Интересно, мягкие ли они?

Ложишься, кутаясь в одеяло, словно тебя знобит. Морщишься, ощущая приближение рассвета. Да, время истекает, уходя в никуда. Я бы хотела, чтобы ночь длилась вечно.

Ты, наконец, засыпаешь, забываешься к утру крепким сном. Я спокойна, сегодня вороны не прилетят, они не появляются, когда ты так вымотан.

Протягивая руку к ускользающей тьме, хватаю ее за хвост, растворяясь в образах ночи. Моя фиалка принимает меня на покой, окутывая паутиной дневного сна.

Но будь спокоен, человек. Я обязательно вернусь следующей ночью, чтобы показать тебе красивые сны о сказках, которых ты лишен.

Когда я открыла глаза, ты сидел на постели. В тонких, словно хирургических пальцах покоился один из коллекционных пистолетов. Ты бережно водил по нему тряпочкой с каким-то раствором. Ты всегда любил порядок, поэтому тщательно следил за состоянием своих вещей.

Я удобнее устроилась на подоконнике, провожая взглядом машины, с бешеной скоростью пролетающие внизу, сливающиеся в единый поток огней. На козырек окна присел воробей, задумчиво смотря черными глазками-бусинками внутрь квартиры.

Оглянулась на тебя. Ты продолжал свое занятие под мягким светом бра, вырывающего из тьмы лишь небольшой кусок комнаты. Ты не любил яркий свет. Как не любила его и я.

Мне захотелось наружу. Прикрыв глаза, по пояс высунулась из окна. Я так и не научилась проходить сквозь препятствия с открытыми глазами. Странно, я знаю. Обычно это не доставляет трудностей таким, как я… Впрочем, откровенно говоря, таких, как я, я не встречала, поэтому могла лишь предполагать. Привязалась бы я к человеку, следуя за ним неотступно, если бы имела возможность быть с теми, кто такой же?.. Я не знала. И предпочитала не думать об этом.

Воробей склонил головку набок и отпрыгнул назад на пару шажков, когда я присела на козырек рядом с ним. Он казался совсем крохотным, при желании на моей ладони поместилось бы четверо таких, если не пятеро.

– Почему ты один? – мой шепот растворился в потоках ветра, окутывающих сонный летний город плотной сетью, – ты потерялся?

Птица вздрогнула, встрепенулась, расправила крылья, толкнувшись лапками от козырька, и упорхнула в мрак ночного неба.

В таком состоянии, в котором я нахожусь, есть и свои преимущества. Скажем, я могла бы направиться за ней и кружить над полусонными маленькими квартальчиками или большими живыми улицами. Я уже почти подалась вперед, когда что-то заставило меня обернуться. Тебя не было в комнате. Лишь бра высвечивал забытую на столе тряпочку, да разобранная кровать свидетельствовала о том, что еще совсем недавно ты был здесь.

Интересно, куда ты направился?

Ты вернулся через два часа. Устало стянул ботинки в коридоре, прислонившись к дверному косяку, бросил на стол оружие и пухлый конверт, кажется, готовый в любой момент порваться и показать свое содержимое, прошел в ванну. Я сидела на краешке раковины, смотря прямо на тебя. Ты настолько близко, что можно пересчитать острые, как стрелы, ресницы, обрамляющие глубокие серые глаза. Повернул кран, плеснув на лицо ледяной воды. Пепельная челка намокла и стала угольно-черной, она выглядела совершенно чужеродной на белоснежном лбу. Наверное, таких, как ты, называют истинными арийцами.

Долгий пронзительно-стальной взгляд в зеркало, словно изучающий самого себя. Пока ты рядом, можно коснуться взглядом тонких сухих губ, кривящихся в странном подобии усмешки, или прижаться плечом к плечу… Только ты не почувствуешь прикосновения, как и не увидишь меня. А ведь я всегда рядом. Интересно, если бы ты знал об этом, что бы ты сделал?

Молча стягиваешь рубашку. На ней хаотичными разводами расплываются алые пятна, как только ты кидаешь ее в тазик с водой. Присыпаешь порошком, отодвигаешь движением ноги, включаешь душ.

Я перемещаюсь в комнату, устраиваясь у тебя на кровати и теребя за нос забавного плюшевого клоуна. Видимо, чей-то подарок. Клоун мотает мягкой головой и жизнерадостно улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ. Из ванной доносится приглушенный звук падающей воды.

Ты не один, знаешь. Не один.

Я лежала напротив, смотря на твое лицо. Во сне оно приобретало особое умиротворенное выражение, какого никогда нельзя было заметить в моменты твоего бодрствования. Расслабленные руки покоились на одеяле, голова чуть повернута в сторону. Ты словно желал придвинуться ближе, неосознанно потянувшись пальцами к моему лицу. Медленно в трансе дотронулся до щеки, будто бы видя меня. Тяжелое дыхание участилось, стало прерывистым. Подвинулся еще, открывая глаза.

От черных точек зрачков небрежными штрихами протянулись белесые полосы на туманно-серой радужке. Острые ресницы терялись в тени, брошенной растрепанными прядями волос. Ты попытался что-то сказать, смотря прямо на меня. Будто попытался сказать мне. Но, видимо, сон был слишком глубок, чтобы ты мог произнести что-то внятное, лишь приоткрылись сухие губы да немного напряглись скулы.

Я улыбнулась, положив ладонь на твою руку. В твоих глазах в последний раз мелькнуло что-то, пытавшееся воспротивиться надвигающемуся сну, но голова медленно опустилась на подушку, кисть руки обмякла и легла на простыню. Ты опять уснул.

Иногда мне хотелось последовать за тобой, чтобы узнать, что происходит там, за границей пустоты твоего мира. Но, почему-то, я никогда не могла позволить себе этого сделать. Словно запертая в картонной коробке, я раз за разом проводила ночи на подоконнике, смотря на твой мирный сон, и раз за разом бессильно опускались на колени кисти рук в попытке побороть свое необузданное любопытство.

Я настолько привыкла к тебе, что уже и не могла помыслить о том, что проведу очередную ночь где-то в другом месте. Не то чтобы я преследовала тебя. Нет, вовсе нет. Просто мне более ничего не было интересно, именно поэтому я оставалась. Еще на ночь. И еще. И еще. Ты притягивал меня слово магнит, и мне не хотелось этому сопротивляться.

Даже если ты был не один.

Иногда ты приводил женщин, красивых женщин, умных женщин. Они смотрели на тебя то деловито, будто ты был их жертвой, то с надеждой, будто бы были влюблены в тебя, то с ненавистью, будто бы знали, что не получат тебя никогда. Но каждый раз, когда ты засыпал, они тянули к тебе свои тонкие руки, желая получить хоть каплю заботы и тепла, каких были лишены. Бывало, совершенно неосознанно, ты обнимал их за худые плечи, и они благодарно прижимались ближе.

В такие ночи я сидела на кухне, обхватив руками колени, и думала, все думала ни о чем, смотря в никуда. Почему-то именно в такие моменты я еще сильнее ощущала то, что я чужая в этом мире. Зачем я еще здесь?.. Почему бесцельно брожу по твоей квартире, не имея возможности уйти?..

На эти вопросы у меня не было ответа. Впрочем, может, у тебя были?..

Кто знает. Я все равно не могла спросить. А если бы я могла… Что бы ты ответил мне?

Ночи тянулись бесконечной чередой закатов. Лишь спустя время я начала понимать, что, почему-то, стала просыпаться чуть позже, чем обычно. Хотя, откровенно говоря, я не придавала этому особого значения. Ведь я все так же имела возможность быть с тобой, как бы изощренно это ни звучало. Постепенно я все лучше изучала привычки, повадки, свойственные твоей животной натуре. Это было похоже на то, если бы я изучала поведение прекрасного и редкого зверя, сородичи которого давно вымерли, а он остался жив, словно памятник минувшим временам. Редкий хищник, все еще скалящий клыки лишь потому, что по-другому просто не умеет. Ты был безмерно одинок в созданном тобой мирке, однако этот мирок был твой, и, пожалуй, это все искупало.

Один раз я уронила чашку, нечаянно задела. Честно говоря, я и сама не знаю, как это вышло. Обычно пальцы лишь свободно проскальзывали через нее, однако в этот раз все было по-другому. За упругим толчком в ладонь послышался звон разбивающейся керамики. Черный кофе неровным пятном расползался по линолеуму, подбирая под себя квадратные сантиметры кухни. Медленно твоя рука нашарила кухонное полотенце, ты присел на корточки, кинув его на пол, задумчиво подушечками пальцев дотронулся до еще теплого кофе, поднял взгляд на… Меня?

Ты смотрел прямо, открыто, пепельные пряди небрежно падали на глаза, но не скрывали внимательного взора. Кажется, внутри меня творилось нечто странное, будто что-то оборвалось и ухнуло вниз. Я не понимала, что происходит, но ощущение было настолько ново, что не было возможности даже шевельнуться.

Тихий вздох, ты поднялся, качая головой, чуть потирая веки, точно отгоняя наваждение, сел обратно, запрокинув голову и смотря в потолок. Нет, ты не видел меня, ты бы не смог. Но я никак не могла понять, плохо это или хорошо. Интересно, почему?

Когда размышления о чем-то, что мне вряд ли суждено понять, охватывали тебя, ты забывал о течении времени. Иногда я просыпалась и, не обнаружив тебя в спальне, по тонкому запаху табака понимала, в каком ты настроении. Обычно ты сидел на кухне, смотря куда-то за горизонт, большая кружка с остывшим чаем покоилась в ладонях, глотал его совершенно машинально, даже не понимая, что напиток холодный. Полуистлевшая сигарета небрежно пристраивалась к пепельнице, ее серый пепел вот-вот норовил сорваться вниз, однако с отчаянным упорством продолжал цепляться за хрупкую форму, как за последний признак жизни. Ты редко курил. И если курил, то всегда один и всегда в таком настроении, длинным вечером, перетекавшим в ночь.

Стальной взгляд не теплел, нет. Но пронзительно-серебряный лед глаз словно смягчался, окутываемый лохмотьями туманных воспоминаний. Что было в них? Не знаю. Однажды я слышала, как, крепко сжав кулаки, ты бросил в пустоту: “Прости”. Перед кем ты извинялся и за что?

Наверное, это типично для людей – винить себя в чем-то. Глупые. Они ведь и не осознают, что никто и никогда не бывает полностью виноватым. Как никто и никогда не бывает полностью невиновным. Глупые. Так почему я так привязалась к одному из них?

Знаешь, бывало, я пыталась понять, кто я. Но я не могла видеть своего отражения в зеркале. Даже мои руки… Я чувствовала их, ощущала, но не видела.

Я – то, что есть, и чего нет. Пустота, появившаяся из неизбежности, скрывающейся за безысходностью. Возможно, я – всего лишь то, что было создано твоим воображением в попытке увидеть себя со стороны. А, может, я – всего лишь то, что было создано моим воображением в попытке увидеть тебя. Одну вещь я знала точно: что-то меня держит рядом с тобой. А, значит, ты причина моего существования.

========== 2. Знакомство с призраком ==========

Ты знаешь, что снежинки очень красивы? Они обладают удивительно правильной четкой формой, заключающейся в бесконечном переплетении кружев и хрустальных нитей. Когда я смотрю, как они кружат за окном, мне думается, что под их покровом можно забыть о любых невзгодах. Теплые объятия примут с радостью, убаюкают, разрешат остаться с ними, под ними. Ты не заметишь, как уснешь, даже не будет холодно. Только красота и спокойствие. Возможно, именно этого ты и хотел бы.

Зимой ты работал меньше, поэтому мог чаще бывать дома, а, следовательно, больше ночей проводить со мной. Твой график окончательно сбился, ты не спал ночами, и мои руки обнимали тебя, когда ты в очередной раз бессмысленно стоял у окна. Я хотела заговорить с тобой, но не знала, как осуществить это. Может, то было и к лучшему, что пальцы более не могли сдвинуть кружку, а лицо примерещиться во сне. По крайней мере, мое бездействие не могло испугать тебя больше, чем мои действия. Так, вполне вероятно, что лучше оставить все как есть. Но мне было неспокойно. Далекий и невидимый маятник пришел в движение, с каждым днем это понималось все отчетливее. Я не могла объяснить, что это значит, и тем более не могла рассказать, как это работает. Но я знала, что время уходит, терять же его больше нельзя. И тогда я решилась.

Я оставила тебе послание на зеркале в ванной. От меня всегда веет холодом, я прочертила, как могла, надпись, ты бы увидел ее, как только помещение наполнилось бы горячим воздухом. Оставалось лишь дождаться этого момента. Впрочем, он не заставил себя ждать.

Твои волосы сыпались на пол. Твои прекрасные пепельные волосы срезанными перьями опадали вниз, веером рассыпаясь на кафельной плитке. Ты резал их грубо, с силой, четко, но аккуратно, сжимая в ладони ручки ножниц, ровняя, не отрывая спокойно-непроницаемого взгляда темных глаз от зеркала. Горячий туман давно рассеялся, однако слабые черты еще были различимы. И там, где они были наиболее заметны, отражение казалось яснее и ярче, чем было на самом деле. “Посмотри на меня”.

И ты смотрел. И бессмысленно срезал слишком отросшую челку. И не давал рукам дрожать. И смотрел.

А я смотрела на тебя, обнимая невидимыми руками за талию и пряча лицо в, наверное, теплом свитере. Наверное.

Так я первый раз дала знать о своем существовании. Правда, меня ты тогда так и не увидел. Да и не мог бы, думаю. Но, главное, что я видела тебя, твое лицо, твой взгляд. Остальное же не имело большого значения.

Ты стал чаще курить. Дымные кольца улетали под местами пожелтевший потолок. Кажется, ты и сам понимал, что что-то сдвинулось с мертвой точки, начало меняться. Будто бы когда-то застывший мир вновь пришел в движение, наконец, обратив внимание на то, что планета под странным именем – Земля – не стоит на месте.

Я сидела на краешке стола, когда ты в очередной раз коротал время на кухне. Непричесанный, в линялых джинсах, местами потертых, и мятой, но безукоризненно-белоснежной рубашке, небрежно наброшенной на голые плечи, ты выглядел безмерно уставшим, но будто бы почти живым. Никогда раньше твоя душа не была настолько открыта миру, как сегодня. Я почти жалела, что некому этого увидеть, некому тебя понять. Но с другой стороны было даже немного эгоистично радостно от того, что все это принадлежит лишь мне. И что только я могу быть так близко.

– Где ты?

Ты позволил серому пеплу рухнуть на вытянутую ладонь. Обожгло пальцы, твои прекрасные хирургические кисти, однако ты даже не шевельнулся, смотря на чуть прижженную кожу. Я хотела протянуть руку, дотронуться, но вдруг поняла, что боюсь. Мне было страшно. Страшно, что ты действительно сможешь это почувствовать, что испугаешься, отдернешь руку, будешь, сжимая кулаки, смотреть в пустоту и не видеть меня. Действительно страшно.

– Я знаю, ты здесь. Точно знаю.

Пронзительный стальной взгляд, мягкий и глубокий, засасывающий в самые потаенные глубины души.

– Дай мне посмотреть на тебя.

Я не знаю, почему, но потянулась вперед. Наверное, мне было интересно, что будет дальше, как все повернется. Но ты вдруг усмехнулся одним уголком губ, рассмеялся странным, пугающим смехом, криком, ревом раненого зверя. Запрокинул голову назад, прикрывая глаза рукой.

– Дура-ак! Полный дурак…

Резко затушил сигарету.

– Пожалуй, нужно позвонить Анне. Иначе я действительно сойду с ума.

Ты вышел из комнаты, рыская по карманам в поисках заветного агрегата. Мне оставалось лишь сжаться жалким комочком, подтянув ноги к груди. Ведь сама не смогла дотронуться, так чего хотеть? Может, не врать хоть самой себе?

Анна была, пожалуй, единственным человеком, которого ты подпускал близко. Не настолько, чтобы верить, но настолько, чтобы доверять, а для тебя это уже много. Наверное, она интуитивно понимала это и не просила большего. Вы вряд ли смогли бы стать любовниками или того более – супружеской парой, однако это не мешало вам быть ближе многих, расписанных по правилам.

Когда Анна приходила к тебе, терпкий аромат кофе растекался по квартире сливочным пудингом, она любила сладкое и кофе. Больше всего она любила именно твой кофе. Ты варил его редко, лишь тогда, когда приглашал ее к себе, да и, фактически, только для нее. Это привилегированное право Анна заслужила многолетней дружбой и умением держать язык за зубами, за что ей прощалось многое. Наверное, даже слишком многое, но я не имею права судить об этом. Я всегда ей завидовала. Ведь она могла пить прекрасный черный кофе с легким ореховым привкусом, а я могла лишь чувствовать его аромат. И она могла говорить с тобой, улыбаться, а я могла быть лишь немым собеседником, чутко внимающим, но совершенно не имеющим возможности выказать свое расположение. Это довольно обидно, однако приходится с этим мириться. И я мирилась, устраиваясь на чуть раскачивающейся люстре и наблюдая за вами с высоты.

– Меланхолишь? – улыбаясь, спрашивала она, облокачиваясь на стол и чуть подаваясь вперед, – и давно?

Ты пожимал плечами, наверное, сам не до конца понимая, зачем позвал ее, пристально всматриваясь в кофейную гущу и стараясь избавиться от навязчиво-докучливых мыслей.

– Проветрился бы. Когда последний раз отдыхал?

Получая в очередной раз ровно такой же безмолвный ответ, она лишь беззвучно вздыхала, покачивая кудрявой головой. Наконец, спросила:

– Хочешь, я останусь на ночь?

Ты удивленно вскинул брови, смотря открыто и прямо. Я многое бы отдала за то, чтобы ты также смотрел на меня.

– Понятно, тогда допью и пойду, – она отсалютовала кружкой, и на секунду мне показалось, что в твоих глазах мелькнула тень разочарования. Возможно, сегодня тебе действительно не хотелось оставаться одному. Но ты промолчал.

– Это сон?

Ты приподнялся на локтях, смотря прямо на меня. Я покачала головой, опуская взор долу.

– Это ты написала мне?

Медленный кивок. Внутри будто сжалось, холодом пробежалось по подушечкам пальцев, стекая дрожью к запястьям.

– Я схожу с ума?

Быстрый взгляд. Почему-то я не могла смотреть на тебя открыто, прямо. Словно огромное чувство вины, не хотящее отпускать. За что я чувствовала себя виноватой? Не знаю. Ведь я не сделала тебе ничего. Ровным счетом ничего, ни хорошего ни плохого. Однако чувство причастности не исчезало, а лишь усиливалось. И, возможно, это было бы радостно, если бы не было так страшно.

Качнуть головой из стороны в сторону. Нет, ты не сумасшедший. Но почему сейчас ты видишь меня? Возможно, грань между сном и явью стала настолько хрупка в твоем сознании, что тонкая материя, вроде меня, смогла быть увидена тобой. Возможно. Казалось, я ни в чем не могла быть уверена.

– Понятно…

Ты приложил руки ко лбу, будто не зная, что еще сказать. Я понимала тебя, наверное, как никто другой. Однако не могла ничем помочь, разве что своим уходом, но уходить не хотелось.

– Кто ты… Почему здесь?

Серо-стальной взгляд коснулся моих запястий. Я сама не могла видеть их, так как же ты мог настолько пристально, что мне хотелось сжаться в комок, осматривать меня?

Вздохнуть, набираясь сил, чтобы сказать… Но промолчать.

– Если я схожу с ума, то я, по крайней мере, хотел бы знать, как зовут мою галлюцинацию.

Ты вопросительно поднял брови, уголок губ искривился в улыбке-усмешке. Как ты можешь говорить так спокойно, размеренно, тем холодно-безразличным тоном, который я так привыкла слышать в твоих интонациях? Неужели тебя действительно не волнует ничего, абсолютно ничего? Бред… Ты запутал меня, совершенно запутал.

Кажется, ты и сам постепенно начинал терять самообладание. Запустив пальцы в пепельные пряди, закусил губу, шумно вздохнув, словно успокаивая себя.

– Верно. Что же я? Если ты моя галлюцинация, то именно я и должен придумать тебе имя, – ты подобрался, – это ответственно, знаешь. Поэтому пока что я буду называть тебя просто – призрак. Пока не придумаю имя.

Я пожала плечами, покидая подоконник и подходя к тебе. Ты непроизвольно качнулся назад, словно я была прокаженной. Что ж, тебя сложно в этом винить. Однако и взял себя в руки ты довольно быстро, лицо приняло безразлично-пустое выражение. Наверное, именно таким тебя знают все окружающие.

Кончиками пальцев коснуться твоей руки.

– Покалывает… Теплом, – твой взгляд прояснился. Кажется, ты, наконец, осознал, что в действительности происходит.

Резко отдернуть руку, развернуться, подходя к двери. Если я уйду через окно, это еще больше напугает тебя. А пугать тебя я хотела меньше всего.

И когда я уже вышла на кухню, чтобы покинуть твой дом именно оттуда, твой нервно-приглушенный смех эхом донес до меня мое полное “обозначение”.

– Призрак… Мой личный призрак. А что? Звучит!

Твой личный призрак. Люди-люди. Как же вы любите давать имена всему, что вам только стоит увидеть…

Твоя голова лежала на моих коленях. Ты крепко спал. Сегодня ночью тебе опять снились кошмары. Они жуткими воронами расправляли крылья, мешая забыться. Ты морщил лоб, иногда качал головой и плотно сжимал тонкие губы.

Легкими прикосновениями массировать твои виски, шепча слова успокоения, отгоняя ворон, чтобы тебе приснился новый, другой, хороший сон. Твоя ладонь медленно опустилась на мое запястье, я с удивлением поняла, что ощущаю ее тяжесть, будто в бреду прошептал: “Ты ведь не покинешь меня”.

Не знаю, улыбнулась ли я. Но я бы хотела улыбнуться.

Тонкие крылышки черной бабочки дрожали, когда она села на палец. Я поднесла ее к губам близко-близко, чтобы она могла ощутить теплое дыхание. Длинные усики зашевелились. Взмах крыльями, взлетела, ныряя в гладкое оконное стекло. Ты проводил её внимательным взглядом.

– Это тоже призрак?

Неспешный кивок. Да, ты прав. Призрак. Но не такой, как ты думаешь. Это душа. Совсем недавно кто-то умер, где-то недалеко. Его душа обратилась в бабочку, поднявшись в небо. Видимо, она потерялась и полетела на слабый свет, энергию, излучаемую мной.

– Ты не разговариваешь. Почему?

Ты сидел и курил. Дымные кольца поднимались к потолку, постепенно подтягиваясь к карнизу.

– Не можешь? Или не хочешь?

Легонько коснуться фалангами пальцев горла, потереть. Действительно, почему? Не знаю. Я даже и не пыталась заговорить. Хотя была уверена, что не получится, не знаю, откуда. Поднять взгляд на тебя. Такой спокойный и будто бы уже привык ко мне. Ты не знаешь, но я этому рада. Действительно рада.

– Я бы хотел знать, почему ты здесь.

Повести плечами. Этого я не знаю также.

– Надеюсь, однажды ты расскажешь мне.

Качаю головой в такт тихой музыке из радиоприёмника. И я надеюсь. Однажды.

Ты собирался. Уложил в нагрудный карман платочек, спрятал под пиджаком пистолет, оправил манжеты. Я стояла рядом.

– Что? Хочешь пойти со мной?

Ты усмехнулся одним уголком губ, бросив холодный взгляд из-под ресниц как подачку.

– Там нет места жалости, – провел расческой по волосам, впрочем, от этого они не стали выглядеть аккуратнее, – хочешь ли?

Я кивнула.

– Ну, пойдем.

========== 3. Горячо ==========

Люди, окружавшие тебя, были слишком слащавы. Слишком красивы, но удивительно подходящи для этого вечера. Прием, на который тебя пригласили, поражал великолепием, только вот ты этому был не рад. Ты стоял в тени, не притронувшись к напиткам, и изредка интересовавшиеся тобой дамы получали прохладные и слишком колкие отказы. Это плохо, что мне было то приятно?

– Ты действительно хочешь это видеть?

Звук даже не слетел с губ, я прочла лишь по движению, и, не зная, как подтвердить ответ, коснулась твоего плеча. Ты вздрогнул, словно по телу пробежал холодок, в раздражении на собственный испуг прикрыл глаза, после двинулся вперед, наверх по мраморной лестнице. Коридоры тянулись бесконечностью ковровых дорожек, ты шел долго, когда, наконец, ладонь легла на ручку. Тихий скрип открытой двери, в комнате спиной к нам в кресле сидел невысокий лысый мужчина.

– Ты вовремя, – сказал он, а ты не ответил, лишь достал пистолет, принявшись спокойно и умело прикручивать к дулу глушитель, – деньги на столе. Сделай все быстро и с гарантией.

Ты сделал пару шагов, подхватил пухлый конверт, спрятал его на груди, приставил пистолет к виску мужчины… Я отвернулась под негромкий хлопок. Мои руки дрожали, и я знала, что, если бы могла плакать, сейчас бы плакала. Ты прошел обратно к двери, низко опустив голову, замер на полушаге.

– Довольна? – спросил глухо и отрывисто, а после вышел, оставив в комнате одну. Я не нашла в себе сил обернуться, но на мое плечо села черная бабочка. Она задержалась на секунду, после порхнула крыльями и взлетела под потолок, растворившись в мягком свете. Обхватив себя за предплечья, я пожелала никогда не видеть этого… Но все было реальностью.

Ты не спал. Но и не видел меня. Мне потребовалось много времени, чтобы заставить себя вернуться, несколько недель я пропадала на улицах, засыпая с новыми рассветами на крышах высоких домов. Чем дальше я пыталась уйти, тем бессмысленнее это становилось. Я не могла сбежать от тебя, не могла сбежать от себя, и безысходность сдавливала неразрешимостью грудь. Я пришла обратно, как брошенный щенок, найдя дорогу по следам твоих отпечатков, словно меня вел дым твоих сигарет и запах кофе. Я не могла тебя ненавидеть, если бы могла, все было бы проще. Когда я вошла, ты был не один. Сидел на постели, упершись лопатками в спинку, безразлично смотря мимо очередной разгоряченной пассии, неистово прыгавшей на коленях, словно тебе было все равно. Я хотела закричать, но не могла, лишь прижала ладони ко рту. Ты перевел усталый взгляд на меня и криво усмехнулся, посмеявшись над болью, которую только что причинил. Я смотрела, как жарко она обхватывала твои плечи, впивалась ногтями в торс, пыталась поймать поцелуями губы… Я не могла опустить взор. И когда, достигнув пика, она завалилась набок, глубоко дыша, я поняла, что впервые в жизни (не жизни?) желаю чьей-то смерти.

Еще темные лучи солнца закрались в комнату, удлинив тени, и мне оставалось лишь уснуть. Последнее, что я увидела, стало ее кудрявыми мокрыми волосами.

– Не хочешь разговаривать со мной? – ты спокойно налил кофе и отошел к окну, где сидела я. – Впрочем, ты всегда не хочешь.

Ты смотрел ясно и холодно, почти безразлично, показывая отчетливо, насколько я чужая здесь, будто прогоняя. Но пальцы, впившиеся в чашку, были смертельно бледны.

– Что тебе нужно от меня?

Нужно… Ничего. Мне ничего не надо было от тебя, и это было правдой. Мне нужен был только ты, а не что-то от тебя. Я вздрогнула, поняв, какая крамольная мысль меня только что посетила. Стало страшно. Ты отставил чашку на стол, и я не смогла удержаться, чтобы не коснуться твоей руки, будто чувствуя ее теплом. Нерешительно поднялась, проведя выше, уцепившись за пуговицы расстегнутой рубашки, потянулась вверх, прижавшись губами к шее. Пряный пьянящий запах табака и кофе, ты словно весь был пропитан им. Я зарылась носом в волосы у уха, сощурив глаза, отдавшись этому запаху, обняла за шею, щекой скользнув по скуле. Ах, так мягко, тебе говорили раньше, что твоя кожа такая мягкая?.. Что мне нужно… Нужно… Все кругом словно в тумане, и твой взгляд из-под полуопущенных век кажется не таким отстраненным. Я… Дыхание слышно у подбородка, твои поцелуи теплы или холодны? Хочу… С головой окутывает, будто не здесь и не сейчас, в другом мире, где я могу…

– … Чтобы сегодня ты любил только меня.

Ты резко, словно очнувшись от сна, хватаешь за запястье – и мне больно. Мы оба смотрим на пальцы, сжимающие его, и оба поражены и испуганы.

– Как ты?..

Но вдруг обжигаюсь. И я выдергиваю руку, отшатываюсь назад. Горячо, так горячо, как раскаленный наруч.

– Подожди, что…

Твоя ладонь ловит пустоту, ты хватаешься за подоконник сквозь меня. И я понимаю, что ты не видишь меня больше. Может, мне показалось?.. Спать. Как хочется спать.

Раз, два. Я открыла глаза на счет, но небо не изменилось. Все так же оно смотрело низкими фиолетовыми тучами, безразлично в их пальцах купалась не взошедшая луна. Еще было слишком светло, почему тогда я вижу этот кусок? Три. Яркий свет обжигает, и я стою на холодной земле, здесь нет травы и цветов, слишком свежа могила. Стоит взглянуть на надгробие, как буквы поплывут, заигравшись, поменяются местами, сложатся в причудливую фразу, понятную лишь посвященным.