Текст книги "Изломы (СИ)"

Автор книги: Kranty

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Лили сжимает веки и исчезает из лаборатории.

Дома Петунья всё ещё плачет – уже в спальне, слышны приглушённые утешения Вернона. Он очень устал, но старается этого не показывать – тон у него ласковый, раздражения в нём только самая чуточка. Лили долго стоит, опершись спиной на дверь своей комнаты, и смотрит сквозь строчки усовершенствованного рецепта зелья от тошноты. Узкие буквы, тесно и аккуратно составленные в слова… слишком знакомый почерк, и не ей одной – лучше убрать рецепт куда подальше…

Стараясь не шуметь, она проскальзывает в ванную, чтобы запереться там и сидеть, бездумно глядя перед собой, сначала на бортике ванны, потом – в горячей воде.

В какой-то момент внизу раздаются повышенные голоса, Лили узнаёт Джеймса, тот прорывается с боем мимо Вернона, который кричит, что нечего делать в доме ещё одному волшебнику – это только нервирует Петти. Джеймс грозит свояку Петрификусом (тот бы ещё понимал, что это такое…) и говорит, что не у одной Петуньи стресс, а Лили закрывает глаза и погружается под воду. Не хочется никого.

Вылезать приходится всё равно. Джеймс осаждает ванную, на новенького подтягивается Петунья, сдержанно огрызается в ответ на соболезнования, а Лили застывает в оцепенении, глядя на полотенце с алым мазком крови. Джим и Тунья заканчивают обмен шпильками и прислушиваются к внезапной тишине по ту сторону двери.

– Родная, всё хорошо? – беспокоится Джим.

Лили кладёт ладонь на живот и ничего не может сказать.

– Лили?! – требует ответа Тунья.

Лили толкает двери, так и держа в руке полотенце, испачканное в крови.

В глазах у Джеймса паника.

– Ты поранилась, родная? Не молчи, скажи? Что?

Петунья переводит тревожный острый взгляд с Лили на Джеймса, «Ребёнок», – еле слышно говорит побелевшая Лили. Судя по лицу Джеймса, он не знал. Петунья поджимает губы.

– Какого чёрта ты валяешься в горячей воде – беременная?! – выговаривает она с истерическим беспокойством. – Надевай халат – и на диван, – она бесцеремонно втискивается в ванную, оттолкнув Джеймса, деловито впихивает Лили в нагретую махру и ищет в шкафчике аптечку. – Вот тебе кровоостанавливающее. Сейчас я вызову скорую.

– Сейчас я вызову колдомедиков, – безапелляционно объявляет Джеймс.

Петунья оборачивается к нему с крайне нехорошим прищуром.

– Может, ты не знал, но в такой ситуации ты можешь потерять не только отпрыска, но и Лили. Её будут наблюдать дипломированные квалифицированные специалисты. Я не позволю каким-то шарлатанам ставить под угрозу жизнь моей сестры, – чеканит она, Джеймс мрачнеет с каждым словом, а Лили неловко обнимает сестру сбоку, прислоняясь щекой к её плечу.

– Тунья, я люблю тебя… – тихо говорит она. – Но Джим прав. Нам надо в больницу святого Мунго… Мы волшебники. Мало ли какие стихийные выбросы магии устроит ребёнок. Править потом всем память… это ни к чему.

– Сколько у тебя недель? – отрывисто спрашивает Петунья. – Пять? Шесть? Лили, какой ребёнок, это ещё не вполне человек, как, по-твоему, он будет колдовать, да ещё и… в тебе?

Лили с Джеймсом переглядываются, и Петунья от этого захлопывается в себе.

– Как знаешь, – холодно бросает она и, поджав тонкие губы, выходит из ванной.

Потом Джим вызывает бригаду колдомедиков, Петунья жалуется Вернону:

– …ей надо в больницу, и немедленно. Снова всё на мне, это какой-то кошмар, она всегда найдёт способ, как увильнуть от семейных обязанностей…

Лили чуть покачивается, сидя на диване, обнимает себя за живот и шепчет, обращаясь к комочку их с Джимом клеток внутри себя: «Э, нет, дружище. Даже не думай. Ты родишься и проживёшь долгую, счастливую жизнь. Ты ни в чём не виноват. Я с тобой».

========== Глава 4 ==========

За зельями в больницу мотается Джим. Лили третий день валяется в постели, в мутном солнечном ромбе от окна, обнимает одеяло и думает – а Северус варил бы сам. Никому бы не доверил жизнь своего ребёнка. Свежие зелья натощак, поцелуи, смягчающие горечь – после…

Оглушающая, яркая пустота разливается вокруг: у неё постельный режим и информационная изоляция.

Джим приходит, еле держась на ногах от усталости, сам соображает себе что-то на ужин, отправляет куда-то сову или Патронуса и почти сразу рушится в кровать. Во сне у него дёргаются руки, а лицо выглядит измождённым, но чем он занимается и от чего так устаёт – неизвестно.

Что вообще такого срочного и неожиданного могло стрястись за эти несколько дней, на которые Лили выпала из общего ритма с похоронами и угрозой срыва беременности?..

Элис бывает ежедневно, готовит для Лили еду, но тоже ничего не рассказывает и убегает почти сразу.

– Ты ведь тоже носишь ребёнка. Почему тебе можно знать, что происходит, а мне – нет? – спрашивает Лили, поднявшись специально для того, чтобы не дать Элис убежать молча под предлогом её не будить.

Та улыбается чуть виновато и однозначно обеспокоенно, а потом обнимает подругу.

– Детка, иди полежи, – советует она. – И не накручивай себя.

– Чувствую себя по-дурацки, – признаётся Лили, утыкаясь Элис в округлившееся плечо. – Вы все так заняты, а я должна лежать в постели, и мало того, что не могу ничем помочь делу, так обо мне ещё нужно заботиться.

Элис гладит её по волосам.

– Ты сейчас делаешь куда более важное дело, чем мы все, поверь, Лили, – она отстраняется и ласково заглядывает подруге в глаза. – Мне пора, детка.

И Лили возвращается к одеялу в вакууме пустого дома.

Ей кажется, что она так сойдёт с ума, хотя вроде бы ничего особенного нет в том, чтобы полежать дома несколько дней.

Муторное беспокойное ожидание тянется и тянется – все ли живы? Где Джим? Когда же придёт Элис?.. Неужели ещё только одиннадцать утра…

Мысли роятся, клубятся. Северус бродит по коридорам, смотрит оттуда с молчаливой, труднопереносимой нежностью, а потом возвращается с дежурства – слава богу, живой – Джим. Он улыбается ласково, наклоняется поцеловать, а потом снова исчезает, коротко объяснившись: «Вызывают». Вписанный в её жизнь всем своим существом, он такой родной во всём: в каждом шаге по лестнице, в непослушных, взъерошенных волосах, в тоне голоса и манере покашливаний – и дико, цепеняще дико, чувствуя вот это, одновременно допускать: «я могла бы быть миссис Снейп».

Что происходит? Как эти вещи могут сосуществовать?

Всё было понятно, всё было хорошо, где она споткнулась?

Она двоится, троится: казалось, она выбрала правильно, казалось, она вообще-то – выбрала, но это только иллюзия, потому что из-под закрытых дверей в прошлое ощутимо сквозит до сих пор.

Это ясно всем. Эта мысль ледяной волной обливает с головы до пят.

Всё ясно каждому в Ордене – как минимум тем, кто смотрел на неё, когда на собрании огласили пополнившийся список известных Пожирателей смерти. И только она одна до сих пор была благодушно уверена в том, что у неё всё в порядке.

Ей ничего не говорят о происходящем вокруг ни Джим, ни Элис – почему? Не потому ли, что Северус совершил что-нибудь кошмарное, и они не знают, как она отреагирует, если ей об этом рассказать?

«Если бы я не была такой дурой… у него никогда не было бы Чёрной Метки».

С этой мыслью она засыпает и просыпается всё утро напролёт.

Она пересыпает несбыточные «бы» из ладони в ладонь: уговорила бы его, повлияла бы, он отказался бы от идеи идти в услужение Тёмному Лорду из чувства ответственности за неё… и в один момент до неё доходит, что её вины во всём куда больше, чем ей казалось.

– Напомни-ка мне, Лили, – говорит она трём отражениям в створках трюмо (спутанные рыжие волосы, лица под цвет сорочки, съехавшие набок улыбки), – напомни-ка, когда ты его отправила окончательно? Конечно, именно тогда, когда у него умерла мать. Он потерял первого человека, который его любил, потом потерял тебя – и список кончился. И что, скажи, пожалуйста, ему оставалось, кроме как пустить свою жизнь под откос?.. Пьяные мелодрамы, дорогая? Его раненая любовь – это пьяные мелодрамы?!

Прости меня, Северус, боже…

Спирали закручиваются; дурно; «Почему Поттер, Лили?»; почему, чёрт возьми, Лили?..

Хорошо бы иметь на этот вопрос какой-нибудь постижимый ответ, скажем, «потому что» или там «я его люблю» – и ведь действительно, это любовь, но не такая… как хотелось бы.

Лили падает на подушки.

Соль в том, что выбор сделан, что бы она себе ни думала. Нужно срочно заканчивать жить по наитию, наощупь, пора открывать глаза и смотреть, что получилось, и брать за это ответственность. Уже ничего не перерешать, на этот раз всё точно окончательно: он устроил свою жизнь без неё, а она – без него. Это не игра.

«Смирись уже с тем, что ты миссис Поттер, и перестань страдать по своему Снейпу».

Лили покачивается в постели, пытаясь себя унять. Того мальчика, перед которым она извиняется, больше нет. Вместо него есть Пожиратель смерти. Убийца. Мучитель. Чудовище. Он теперь совсем другой.

…который вместо пыток даёт ей имбирь, чтоб было легче носить чужого ребёнка. Маленького Поттера.

Да какого же чёрта!

Всё должно быть не так. Всё. Иначе куда тогда нежные осторожные объятия, еле ощутимые поцелуи, рецепт этот… Мир чудовищно изламывается: почему-то оказывается можно одновременно носить ребёнка одному и трепетно приникать к плечу другого; можно принимать в одном доме Пожирателей смерти и грязнокровку, можно, чёрт возьми, любить грязнокровку вопреки всему – и ненависти к ей подобным в том числе.

Лили остро хочется трансгрессировать в Паучий тупик прямо в сорочке и босиком – и спросить: как так, Северус? Как у нас так получилось? Чего мы так испугались, что выбрали не быть счастливыми? Что вообще может быть страшнее, чем вслепую исковеркать свою жизнь?

…И неужели твоя огромная, не вмещающаяся ни в одни социальные рамки любовь всё-таки не была достаточной для того, чтобы выбрать меня, а не служение Волдеморту?!

Вопросы, вопросы, вопросы…

По большому счёту им выпадал шанс это обсудить, когда всё ещё не было так сложно. «Почему Поттер, Лили?» было ровно об этом, и если бы она не сбежала, может, им удалось бы договорить друг друга до какого-нибудь толкового результата.

Но теперь уже… поздно? Она каждый раз говорит себе именно это, но потом оказывается, что ещё можно было что-то изменить – в любой из тех моментов, когда она расставляла кресты и запирала за собой двери. Так, может, и сейчас не поздно – а самое время?

Лили снова садится на кровати и заглядывает в зеркало, в собственные ошалелые ярко-зелёные глаза.

– Погоди-ка, дорогая. Самое время – для чего?

Для того, чтобы уйти от Джеймса?.. От хорошего, родного Джеймса – она растерянно оглядывается на его смятую подушку – от ласкового Джима, смешного дурака Джима, от него, от отца её ребёнка?

И уйти – куда? К Северусу Снейпу на порог: привет, любимый, а давай сбежим на край света от твоих и моих, втроём с крошкой-Поттером?..

– Детка?..

У Элис осторожный тон и крайне обеспокоенное лицо, она обнимает крепко, но, как всегда, не лезет с расспросами.

– Идём, давно пора пообедать, – мягко говорит Элис какое-то время спустя, когда Лили перестаёт колотить у неё в руках. – И зелья как раз пора принимать, и пара шоколадных лягушек лишними не будут.

Лили спускается вслед за подругой по лестнице, когда в гостиной воздух трещит от трансгрессии. Элис чуть не оступается с судорожным вдохом. Хватает одного взгляда через перила, чтобы оценить ситуацию – истекающий кровью Джим, белый от ужаса Сириус.

– В Мунго ему не помогут, – отрывисто бросает Сириус Лили. – Если ты не знаешь контрзаклятье, Джим – труп.

Сектумсемпра.

Северус…

Лили вцепляется в перила.

…Она знает заклятье, должна знать!

Она старается не торопиться, спускаясь по лестнице.

– Акцио, стакан!

Не самая подходящая тара для воспоминаний, но это первое, что пришло в голову. Серебристая, совсем короткая ниточка отделяется от виска, завихряясь, опускается на дно, Лили вталкивает стакан Сириусу в окровавленную руку. Сириус бросает на неё быстрый вопросительный взгляд, но ей нечего ответить. Пусть придумает сам, почему она поручает ему смотреть свои воспоминания про Северусовы эксперименты…

– Давай, Бродяга. Быстро!

Сириус трансгрессирует куда-то молниеносно.

– Элис, иди-ка наверх, не надо смотреть, – Лили сама не знает, как у неё выходит сказать это твёрдо.

Ковёр пропитывается тёмной кровью Джима. Яркие длинные раны виднеются в разрезах одежды.

– Джим, – зовёт Лили, опустившись рядом и сжав его испачканные кровью бледные пальцы. Где же Сириус, где… – ты меня слышишь? Всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо. Ты и твой ребёнок – что это вы придумали вообще? Я ни одному из вас не разрешаю…

С громким хлопком возникает Сириус, бросается на колени возле друга, бормочет сложные, напевные магические формулы раз, другой, третий, накладывает очищающее и снова певуче заклинает Джеймса. Он не успевает толком осознать, что у него всё получилось, но Джеймс уже вполне самостоятельно приподнимается на локте и непослушным голосом говорит:

– За мной должок.

– Иди в задницу, Сохатый, – с чувством отвечает Сириус, сгребая его в объятия. – Ещё раз такое выкинешь – я сам тебя убью.

Лили кажется, что они говорят о чём-то своём, понятном им двоим, она цепенеет и может только слушать их голоса, которые – слава Богу, Мерлину и кому угодно – всё ещё звучат. Джеймс вдруг оказывается близко, Лили закрывает глаза и подаётся навстречу, чтобы прижаться щекой к исполосованной свежими шрамами груди, в которой бьётся-бьётся-бьётся сердце.

– Бадьян, – ровно говорит над их головами Элис, и от неё веет сладковатым запахом успокоительного зелья.

Дом наводняется людьми, некоторые взмыленные и измождённые, явно тоже с боя, некоторые встревоженные; Дамблдор появляется следом, осматривает Джеймса сам. Тот сидит на диване, глотает зелья, которые ему вручает Дамблдор; Сириус успевает умыться, у его всё ещё бледного лица свисают мокрые кудри. Лили чувствует, что ей как хозяйке нужно озаботиться чаем и какими-то закусками, все голодные и усталые, но она не может ничего, сжимается в кресле, закрыв лицо ладонями с неотвратимым тошнотворным чувством.

– Как ты, чемпион? – с сочувствием спрашивает Доркас Медоуз и присаживается на диван возле Джеймса; заметно, что ей хочется до него дотронуться, но она не видит предлога.

– Нормально, спасибо, – отмахивается Джеймс и встаёт, чтобы пересесть на подлокотник кресла Лили и обнять жену, всё ещё прячущую лицо в ладони.

Она, почувствовав прикосновение, отнимает руки от лица и поднимает голову, чтобы встретиться с Джимом взглядом. Он смотрит тревожно и чуть вопросительно, хотя так ничего и не говорит.

========== Глава 5. Северус ==========

Комментарий к Глава 5. Северус

Ктооо добавляет части к законченным работам?))) Внезапно в закромах обнаружила ещё кусочек этой истории, лежать ему тут же :)

У Северуса дрожит рука, которой он вытаскивает волшебную палочку из рукава, и чёртовы пуговицы отказываются вылезать из петель.

Матильда молча наблюдает за его мучениями, взгляд у неё такой же немой, как и выражение лица. С Матильдой по жизни не помогает даже легилименция – но прямо сейчас Северусу совершенно параллельно, о чём она могла бы думать, глядя на него вот так. Его самого штормит, из-за этих волн почти не разглядеть Матильду, и, по-хорошему, надо было домой, сливать в одиночестве этот эмоциональный океан. Но нет, он тут, и чёрт знает, хочет ли он совета или молчания. Или просто супа. Если бы он мог есть.

– Что ты? – спрашивает Матильда без особой надежды на ответ, повернувшись к нему спиной и гремя склянками в шкафу.

Северусу хочется орать, срывая горло, до хрипа и кашля. Он не в состоянии отвечать.

Успокоительное зелье со сладким привкусом Матильда всовывает в него почти силком, встряхивает сброшенный сюртук, выпачканный в крови. Она выведет так, что ни следа не останется, но, наверное, потом, а пока уходит к себе, плотно закрыв дверь.

Через несколько минут истерика отступает, Северус дышит глубже и ровнее, осторожно ощупывает мысль – он убил Джеймса Поттера. Буквально полчаса назад.

В бою всё казалось естественным. Они сошлись не за идеи и идеалы, это было ясно; и всё-таки сколько бы Северус ни желал Джеймсу смерти, убивать его собственными руками он не хотел. Но в пылу битвы ярость вспыхнула и неистово ожгла нутро, «Всё должно быть не так» Лили Эванс колотилось вместе с сердцем, Северус чуял момент, словно растянувшийся втрое, Сектумсемпра слетела с конца палочки как будто сама, и Поттер никак не успевал ни отразить, ни отпрыгнуть…

Руки ещё подрагивают, бледные, не свои.

Он трёт лицо, до боли стискивает голову.

Лили…

Матильда шелестит юбками, проходя мимо, всё так же молча что-то собирает на стол. Северус, придавленный отупением от большой дозы успокоительного, так и сжимает голову холодными пальцами, глядя в пол между носков собственных туфель, испачканных кровью Джеймса.

– Сядь поешь, – приказывает Матильда.

– Я не могу.

Она смотрит на него через всю кухню выцветшими глазами столетней старухи, хотя ей нет и сорока. Может быть, она видит в нём правду. Может быть, ей и легилименция не нужна.

– Дурак, – говорит она негромко, откладывает на стол полотенце и подходит к нему, чтобы сбросить с его головы ледяную корку рук. У неё самой руки тёплые и терпко пахнут полынью, Северус, как в детстве, утыкается лбом в её платье и замирает. Она гладит его по макушке, как маленького мальчика. Мысли больше не мечутся.

Лили его не простит.

Как она это переживёт, в положении?..

Как он мог сделать это с ней?.. Яркий момент предельной честности боя – стоит ли такой боли для неё?..

– Тебе надо есть. Ты на лукотруса похож, – говорит Матильда наверху.

– Почему ты не отворачиваешься от меня? – спрашивает Северус, вдыхая запах полыни от платья. – Мы в этой войне по разные стороны баррикад.

– Говорю – дурак, – отстраняется Матильда и снова уходит к столу, что-то там поправлять. – Кровь не вода, Северус.

– Ты одна так считаешь в нашем семействе…

– Кто-то должен об этом помнить. Это и есть истинное благородство, – Матильда стоит посреди кухни, прямая и крепкая, как дуб. – Умойся и садись поешь.

Северус кивает, бросив беглый взгляд на свою перепачканную одежду и обувь, и поднимается. Матильда останавливает его на пороге взглядом, словно голосом. Северус недолго выдерживает взгляд светлых глаз.

– Перестань думать об этой девочке. Подумай о себе, – наконец, веско говорит Матильда.

Отмываясь, Северус соображает: нет в нём больше ничего, кроме «этой девочки». Раньше казалось, что есть: ум, амбиции. Желание доказать, что он чего-то стоит. А теперь больше ничего нет.

Подумай о себе, Северус. Подумай, что ты делаешь со своей жизнью. Подумай, кем ты стал.

С Поттером он сталкивается случайно, в городе, возле святого Мунго.

Тот замечает его тоже, через дорогу: острый взгляд, стиснутые зубы. Он, конечно, не дурак, чтобы развязать драку посреди улицы, на глазах у магглов, но сомнений нет: они ещё поквитаются.

Северус выдерживает лицо, не сбавляя шага, и только дома позволяет облегчению и боли едкой смесью вытравить нутро.

Живой.

Затхлый воздух родного дома еле-еле проходит в грудь.

Поттер живой.

И это значит, что у Лили нет причин для ненависти.