Текст книги "Изломы (СИ)"

Автор книги: Kranty

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Глава 1 ==========

В коридоре третьего этажа – дрожащий полумрак, факелы горят через два, отбой был три часа назад. Лили идёт, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить посапывающие портреты и не попасться Филчу – он вряд ли счёл бы подготовку к выпускным экзаменам достаточным оправданием для нарушения комендантского часа.

В тёмной нише кто-то едва заметно двигается – доспехи, кажется Лили, но через пару шагов она понимает, что не слышала бряцания. Она староста, даже если сегодня не её очередь патрулировать коридоры, поэтому приходится вытащить палочку и спросить:

– Кто здесь?

Тишина; может, показалось?

– Выйди на свет, иначе лишишься дополнительных очков, – командует Лили на всякий случай, тихо, но строго.

Из ниши действительно кто-то вышагивает в полумрак, под не горящий факел; Лили узнаёт студента даже так.

– Что ты здесь делаешь, Северус?

– Снимай баллы и уходи.

Даже в скудном свете заметно, что лицо у него заострилось, искажённое страданием. Какое-то смутное ощущение серьёзности происходящего не позволяет Лили уйти. Кажется, будто дело не в обычных школьных проблемах с успеваемостью или однокашниками. Спросить его, что стряслось? Идея заведомо бесперспективная, хорошо, если закончится без проклятий, одними взаимными оскорблениями… Но на лице у Северуса проступающее сквозь маску небрежности знакомое выражение, как когда речь заходила о ссорах его родителей.

«У тебя что-то случилось?» вылетает само.

– Не твоё дело, Эванс, – ожидаемо огрызается Северус в ответ.

– Слушай, я знаю, что наши пути разошлись. Я не жду, что ты захочешь мне исповедаться, но всё-таки мы не чужие люди, и если вдруг я могу помочь…

Конечно, всё это чушь насчёт нечужих людей, и Северус имеет полное право фыркнуть – Лили и сама не объяснила бы, кто дёрнул её за язык.

– Мне не нужна твоя помощь, – отрезает Северус (что ж, мог бы и жёстче) и разворачивается, чтобы уйти, наплевав на взыскание и старосту Гриффиндора, но Лили почему-то ловит его за руку вместо того, чтобы взорваться в ответ.

Она не ощущала его руку в своей уже года полтора, а может, даже чуть больше. Почему-то прикосновение выстреливает оглушительно, и Северус наверняка чувствует тоже и замирает именно от этого, а не просто потому, что решил остановиться, раз она попросила.

– Северус?..

– Мама умерла, – зло бросает он, сердясь на неё, что настояла, на себя, что сдался, и на абсолютную беспомощность их обоих в этой ситуации.

Шаркающие шаги смотрителя раздаются внезапно, вытесняя на секунду всё остальное. Северус втаскивает Лили в нишу, взмахивает палочкой – заклинание невербальное, он наловчился лучше всех на курсе. Им очень везёт, что кошка высматривает нарушителей в другом месте, Филча обмануть куда проще. Старик, удаляясь, бормочет что-то неодобрительно и неразборчиво, а Северус говорит почти в полный голос:

– Сейчас он уйдёт, и я провожу тебя в башню. Только не надо расспросов и утешений.

Северус здорово вытянулся за последнее время, хотя, скажем, до Сириуса ему всё равно далеко. Лили осторожно обнимает его за талию, привычно худого, напряжённого, вдыхает у плеча знакомый тёплый плотный запах.

– Мне очень жаль, – говорит она с чувством. Эйлин Снейп никогда не была с ней хотя бы приветлива, но она любила сына больше целого мира, и поэтому Лили действительно больно за Северуса.

– Я сказал – не надо.

Лили поглаживает его по лопаткам, прекрасно помня: что бы он ни говорил, он никогда её не отталкивал. Разумеется, ещё не поздно начать, но почему-то кажется – не сегодня. Он моргает всё чаще и в конце концов не выдерживает.

Он всегда плачет беззвучно, надолго задерживая дыхание, Лили сжимает его крепче и шепчет:

– Мне очень, очень жаль… – и в глазах у неё тоже блестят слёзы.

Потом они сидят в нише на своих сумках, держась за руки. Северус, привалившись к стене, отрешённо смотрит в полумрак коридора, Лили разглядывает их переплетённые пальцы.

– Когда похороны?

– В среду. Завтра поеду экспрессом, – голос у Северуса бесцветный, негромкий. – …Отец вряд ли сообщил деду. Наверное, надо ему написать, он должен знать… Или не должен, не знаю. Может, мама для семьи умерла, когда вышла замуж за магла.

– Я думаю, лучше написать мистеру Принцу, – Лили отвечает тоже тихо, хотя заклинание надёжно скрывает их голоса. – Даже если он не явится на прощание, может, как-нибудь придёт на могилу…

Северус молчит – раз не спорит, видимо, согласился; Лили приходит в голову другая мысль:

– А можно я поеду с тобой?

– Нет! – он отвечает так быстро, что даже неловко спрашивать, почему.

Глаза у него блестят тревожно.

Боится, его друзьям не понравится, что он ищет утешения у грязнокровки? Ничего не изменилось; он слизеринец, она маглорождённая гриффиндорка. Прежнее единение было только секундной иллюзией. Лили вдыхает, как будто хочет что-то сказать, но только отводит взгляд – нет смысла упрекать Северуса, ей только показалось, что они всё ещё друзья, что они всё ещё…

– Ладно, – она чуть сжимает его руку, прежде чем отпустить. – Возвращайся скорее в гостиную.

– Подожди.

Он не позволяет прикосновению распасться, стискивает пальцы крепче. У него между бровей залегает морщинка, он коротко прикусывает губы и наклоняется, вглядываясь в её лицо в поисках малейшего признака несогласия, готовый отпрянуть в любой момент. Она подаётся вперёд сама, хотя заранее ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет, – но остановиться попросту невозможно.

Нежность и горечь. Сухие, ласковые губы; пальцы, вплетённые в волосы. Дрожь. Сомкнутые веки, излом бровей, и как молитва:

– Любимая, ты моя любимая…

– Грязнокровка.

Северус отшатывается, как от оплеухи.

– Лили…

– Что?..

Они всё ещё держатся за руки, но Лили ярко ощущает – это ничего не значит. Всё по-прежнему, они идут разными дорогами, и поздно уже что-то менять.

– Я же извинился… хочешь, извинюсь снова?

– Я не об этом. Я о том, что мы не можем себе позволить быть вместе, Сев. Что скажут тебе твои слизеринские друзья?

– А тебе – твои гриффиндорские? – парирует Северус, мгновенно ощетиниваясь.

– Мне проще. Я не якшаюсь с последователями тёмных волшебников, – Лили ничего не может сделать с обвинительным тоном. – Ты даже не разрешаешь мне поехать на похороны! А твой Лорд позволит тебе иметь жену-грязнокровку?

– Он не мой Лорд, – сухо возражает Северус.

– Пока? – едко уточняет Лили.

Северус откидывает голову назад, чувствует затылком скат ниши и закрывает глаза.

Лили сжимает крепче их всё ещё переплетённые пальцы.

– Видит Бог, Северус, мне так жаль, – шепчет она и замечает промелькнувшую у него презрительную гримасу.

– «Бог». Ты волшебница, Лили.

– Я дочь маглов, Северус.

Он поднимается порывисто, его рука выскальзывает из её пальцев, и Лили остро хочется плакать. Она встаёт тоже, кусая губы и избегая встречаться с Северусом взглядом. Тот подхватывает с пола обе сумки и первым направляется по коридору в сторону Гриффиндорской башни.

***

Выпускной проходит под траурными знамёнами. Нападения на маглорождённых волшебников следуют одно за другим, и веселиться не хочется никому – даже слизеринцам. Они высокомернее обычного и ведут себя так, будто каждый из них причастен к великому делу очищения магического сообщества от магловского отродья, но и они, кажется, впечатлены до испуга.

Бал в этом году отменили, но после церемонии вручения дипломов студентам разрешают разойтись по залу, пообщаться с сокурсниками – попрощаться. В гомоне и многолюдье ясно звучит всеобщее напряжение; Лили не отпускает руку Джеймса, бродит за ним по залу от одних к другим; все поздравляют друг друга и хлопают по плечам.

Хочется поздравить Северуса, но он не отходит от своих друзей, а напрашиваться на смешки и оскорбления Лили не улыбается совсем. В конце концов Северус тоже находит её взглядом – у него трепещут ноздри, когда он замечает, что Лили держит за руку Джеймса, и он отворачивается, подняв подбородок.

Праздник всё-таки случается в факультетской гостиной, где младшекурсники развешивают поздравительные плакаты, переливающиеся всеми возможными цветами, расставляют яркие сладости и батареи бутылок сливочного пива. Кто-то, как всегда, раздобыл огневиски, кто-то водрузил на стол радиоприёмник, нежно свистящий популярную мелодию. Выпускают фейерверк – маленького дракончика, который кувыркается под потолком и плюётся разноцветными искрами, и кажется, что гостиная пылает алым именно из-за него.

Сириус забирается в кресло и встаёт там, поставив одну ногу на подлокотник. Голоса затихают.

– Мы стали взрослыми в дерьмовый, дерьмовый год, – провозглашает Сириус сильным голосом, поднимая стакан виски. – Но ребята правы, – элегантный поклон в сторону активистов с пятого курса, – это не повод лишать себя праздника. Нас не запугать. Мы сильны, пока едины. За Гриффиндор!

– За Гриффиндор, – стройно, единым духом отзывается гостиная.

Лили успевает отвлечься и даже потерять из виду Джеймса – хотя, его потеряешь, ищи в самой гуще народа, – когда к ней подходит Элис. Она хмурится и наклоняется к уху Лили.

– Выйди-ка на минутку, там тебя очень ждут.

Лили вскидывает взгляд – уточнять не надо.

Что нужно от неё Северусу? Или он всё-таки решил её поздравить?..

Он стоит в полутьме коридора, как два года назад. У Лили почему-то сердце стучит в горле, когда она выскальзывает из-за портрета Полной Дамы. Подойдя ближе, она замечает, что у Северуса непривычно прямая спина и странно блестят глаза. Видимо, в гостиной Слизерина тоже праздник полным ходом… У самой Лили шумит в голове от выпитого – разговор не предвещает совершенно ничего хорошего.

И точно.

– Почему Поттер, Лили?.. – спрашивает Северус без приветствий и предисловий.

Лили опускает глаза. Что тут ответишь? Она не планировала специально. Не ждал же Северус, что она всю жизнь будет одна? Было бы ему легче, если бы она выбрала кого-то другого, не Джеймса?

Северус шагает навстречу, нежно отводит её волосы от лица.

– Почему, Лили?

– Потому что не ты, – говорит Лили прежде, чем успевает осмыслить. Дурацкий разговор, и вообще всё по-дурацки.

Северус прикрывает глаза – должно быть, ему так проще держать себя в руках, чтобы продолжать спрашивать:

– А почему не я, напомни-ка мне?

– Потому что не я, Северус, – раздражённо отвечает Лили. Неужели в ситуации между ними всё ещё есть что-то, что ему не очевидно?

– Хочешь сказать, это я виноват, – тон у Северуса выходит слишком уж ровный.

Она смотрит в его лицо и впервые в жизни не понимает по нему ничерта. Он винит её? Или соглашается с ней и корит себя? К чему вообще этот странный разговор? Каждый из них выбрал свой путь, поздно отказываться, бесконечно, бесконечно поздно… С этой мыслью Лили отступает на шаг, собирается с духом и припечатывает:

– Мне противны эти пьяные мелодрамы. Поздравляю с окончанием школы, Северус.

Полная Дама ворчит насчёт шляющихся туда-сюда, и заостряющийся световой клин отсекает Северуса по живому.

В гостиной шумно и душно, то и дело раздаётся многоголосый хохот, Лили не успевает сделать и пары шагов, как натыкается на зачарованный бумажный самолётик, который, ударившись ей в висок, продолжает кружить над её головой. Почему-то ребята смеются, а Сириус кричит через всю гостиную:

– Сохатый, ты не против, я поцелую Лили?

– Давай без вольностей там, – отзывается Джеймс, который выполняет свой фант – заплетает в косички бахрому на шторах, руками, без магии.

– Я не играю, – протестует Лили, но поздно.

– Мы и не играем. Играют – нами, – совершенно серьёзно заявляет Сириус, глядя совсем близко чуть расфокусированными глазами, и чмокает её в губы под улюлюканье ребят. Лили качает головой: детские игры, взрослые фразы, он вообще понимает, что говорит?

Она поднимается в спальню почти сразу – всеобщее внимание схлынуло так же быстро, как накатило. Постель прохладная, а в груди – тянущая тоска без конкретной причины: всё вместе остро не так уже сейчас, а надвигается тревожное завтра… Лили сворачивается под одеялом и прячет лицо в ладони. Элис приходит очень скоро и ни о чём не спрашивает, но укладывается рядом и обнимает, и от этого становится чуточку лучше.

========== Глава 2 ==========

Джеймс стягивает мантию так, что сразу становится ясно – он раздражён. Впрочем, он и не таится.

– Ты же знала всегда, – бросает он обвинительно. – Это ещё в школе было ясно – рано или поздно Снейп примет Метку. Так что у тебя с лицом?!

– Он был моим другом, Джим.

Меньше всего на свете Лили хотелось бы обсуждать это с Джеймсом. Он не поймёт, что бы она ни объясняла, просто потому что он не в состоянии понять. У него рушится балка, когда речь идёт о Северусе Снейпе, так было всегда и, похоже, это не изменится.

– Он убийца. А ты… жалеешь его?!

– Я жалею мальчика. Талантливого, хорошего – самого лучшего – мальчика, которого больше нет. И мне, Джим, наплевать, что ты думаешь по этому поводу.

Она хлопает дверью ванной так, что звенят на трюмо флаконы.

Конечно, она жалеет! Это же Северус!

Северус, который смотрел на неё украдкой, восхищённо и нежно; который нёс её на руках через огромную лужу в Паучьем тупике, не стесняясь прохожих и взглядов из окон; который складывал руки на груди, чтобы накрыть её пальцы своими, когда она держала его под локоть; который выпрямлялся и начинал светиться, когда видел, что она ему рада, что она им восхищается и гордится; который горячился и отчаянно старался, чтобы это заслужить…

«Любимая, ты моя любимая»…

«А почему не я, Лили?»…

Она прижимает пальцами переносицу. Плакать нельзя. В спальне Джим, и рыдать за дверью о Северусе – отвратительная идея, как ни посмотри. Лили заставляет себя подумать о других вещах – после собрания Ордена тем для осмысления всегда хоть отбавляй, и пускает воду.

Джим сидит, опираясь на столешницу локтями, чуть сгорбив спину, и Лили, входя в кухню, оглаживает его фигуру взглядом. Устраивать холодную войну смысла нет, поэтому Лили подходит и кладёт руку Джиму на плечо. Он разворачивается так, чтобы удобно было её обнять.

– Я люблю тебя, Лили.

Это «извини».

– Я знаю, Джим. Я тоже тебя люблю.

Она снимает с него очки, чтобы нежно поцеловать в веки.

***

То, что Элис разведёт её на разговор, Лили понимает уже тогда, когда Элис стягивает пальто – по выражению лица или глаз, но ясно кристально. Лили смиряется и ждёт, хотя помогать ей выводить беседу на нужную тему не собирается.

Элис почти сразу переодевается в пижаму – она сегодня остаётся с ночевой, Джим на задании Дамблдора.

– Хочу есть, – объявляет Элис, завязывая пояс халата.

– И выпить? – улыбается Лили. Пожалуй, с алкоголем ей и правда было бы проще.

Элис отрицательно качает головой, глаза у неё хитро прищурены:

– Нет. Мне теперь нельзя.

Лили понимает не сразу, а когда всё-таки соображает, у неё даже наворачиваются слёзы.

– Ты чего? – с улыбкой обнимает её Элис.

– Да ну тебя… я же тебя помню круглолицей девчушкой на табуретке во время распределения! А теперь ты будешь мамой, а там оглянуться не успеем – будет крошка Лонгботтом Распределяющую шляпу надевать…

– Это ещё нескоро, – улыбается Элис.

– Поздравляю вас, Элис! Такая радость!..

Элис, кажется, тоже хочется расплакаться, правда, вряд ли дело только в бурном счастье. Разумеется, она счастлива, но носить ребёнка во время войны и каждый день бояться за него, за его отца – за себя, в конце концов… Лили обнимает подругу крепче, и обеим ясно, что объятие не про поздравления.

– Так, – собирается Элис, смахивая всё-таки выступившие слёзы. – Корми нас! И рассказывай, что это с тобой на прошлом собрании приключилось.

Лили послушно направляется на кухню, собирать поздний ужин.

– Может, лучше я послушаю тебя? – предлагает она.

Кажется, это важнее.

– Нет, – Элис категорична, но под внимательным взглядом Лили сдаёт: – Может, потом… Рассказывай.

Лили усмехается: да уж, она ждала изящных подводок к теме… а тут на тебе – вопрос в лоб, отвечай, не отвертишься. Элис заминку замечает и подталкивает:

– Это из-за Снейпа. Не из-за убийств в Манчестере.

Лили остаётся только кивнуть.

– Джим говорит, тут нечему удивляться, – неохотно начинает она, взмахивая палочкой над тарелкой, на которую тут же приземляются аккуратные ломти печёного мяса. – Я и не удивляюсь, но… я до последнего надеялась, что Сев сделает правильный выбор. А теперь… понимаешь, одно дело было упрекать его в неподходящих увлечениях или выборе плохой компании, и совсем другое – всерьёз заиметь его в качестве врага, – говорить тяжело, Лили не смотрит на Элис. – А если мы сойдёмся в бою? Он убьёт меня? …Я убью его?.. Я, конечно, не про то, кто лучше владеет боевой магией…

Думать об этом одной, по полночи сидя в постели, обнимая коленки и разглядывая складки на одеяле, было почему-то проще, чем говорить вслух.

– Детка… – говорит Элис и протягивает руку через стол, чтобы сжать пальцы Лили в подбадривающем жесте.

Та слабо улыбается и отвечает на пожатие.

– Он всегда был той ещё задницей, – говорит Элис, поставив перед собой подплывшую по воздуху чашку с золотистым ароматным бульоном, – но с другой стороны, он на тебя дышать боялся, хотя ты гриффиндорка и маглорождённая…

«Любимая, ты моя любимая…»

«Грязнокровка».

Лили сгребает рыжие пряди к затылку.

– Это я во всём виновата. Я же ничего не соображала! Он говорил – а я верила…

Элис смотрит тревожно и явно не понимает, о чём Лили пытается рассказать, и тогда та пробует сначала.

– Мы говорили с ним… на седьмом курсе, после Рождества. Ну, как говорили… целовались.

Элис кивает – она никогда не спрашивала, но, вероятно, догадывалась.

– Я сказала ему, что мы не можем быть вместе, потому что я грязнокровка, а он без пяти минут Пожиратель смерти. И я даже не сомневалась в том, что говорю, потому что… потому что он всегда очень категорично отстаивал своё увлечение Тёмными искусствами, и из-за той истории на пятом курсе… А теперь я думаю, скажи я: брось всё и будь со мной – он бы был. Он, в общем-то, и попытался, но я же такая умная, сразу ему рассказала, кто есть кто и что нам с этим раскладом светит.

– Но ты тогда была ещё ребёнком, – ласково замечает Элис. – Ты не могла видеть то, что видишь сейчас. Ты ни в чём не виновата.

Улыбка, которая появляется на лице Лили, называется «спасибо, но ты ничего не понимаешь».

– Я виновата, Элис, – убеждённо повторяет она. – В том, что не догадывалась, как сильно его любила. Он был рядом всегда, таскал мой чемодан на Кингс-Кросс, мы гуляли с утра до ночи всё лето напролёт, экспериментировали с зельями, писали сочинения за одним столом и в школе тоже часто были вместе – делали уроки, собирали в теплицах травы для зелий…

Чем дальше она говорит, тем выше поднимается левый уголок губ Элис.

– Ну да, да, – в конце концов перебивает она, – я понимаю, что тебе приятно вспоминать, но спасибо – я и сама помню, что вы без конца таскались вместе года четыре.

Лили улыбается – подруга знает о ней слишком, слишком много.

– Это было так естественно, что я даже оценить не могла, насколько это для меня важно. Этот подростковый максимализм… я взорвалась на «грязнокровку» принципиально, не столько из обиды за себя, сколько из желания отделить докси от пикси. Что-то в духе «ах, так вот ты какой на самом деле, наши дороги расходятся с этого места и навсегда»… Так глупо, – Лили качает головой, бесконечно сожалея, Элис смотрит пристально, от этого неловко. – Но на седьмом-то курсе… ведь было ещё не поздно, что бы я там себе ни придумывала. Он приходил в день выпускного – помнишь?

Элис подтверждает кивком. Об этом она не спрашивала тоже, ни в тот вечер, когда они уснули в обнимку, ни потом, но, видимо, причины, по которым Северус приходил, были для неё очевидны.

Пауза затягивается – Лили вспоминает Северуса, выпрямленного, странного и растерзанного нечитаемыми страстями; Элис задумчиво смотрит мимо. Стучит нож, сам собой нарезая огурец. Взгляд Лили случайно падает на чашку с нетронутым бульоном.

– Элис, ужинай, – спохватывается Лили. – Прости, я с этими разговорами тебе поесть не даю.

Та качает головой – ничего, и, так и не вынырнув из размышлений, надкусывает с хрустом сочный кусочек огурца.

Потом они перебираются в гостиную, Лили укладывается Элис на колени, та пропускает сквозь пальцы рыжие густые волосы. Молчание длится и длится, в конце концов Элис не выдерживает:

– О чём думаешь?

Лили отвечает не сразу: больно прокручивать такие вещи про себя, а вслух говорить ещё и неловко.

– Если бы я не была такой дурой, – решается она, наконец, – могла бы быть сейчас миссис Снейп. А у него никогда не было бы Чёрной Метки.

Элис хмурится.

– А не много ли ты на себя берёшь, детка? Ты не боролась за него, но и он не боролся за тебя.

Лили поворачивается так, чтобы видеть лицо подруги, и объясняет:

– Он очень гордый, Элис, он не мог бы, после того, как я сама от него отказалась…

Улыбка на лице Элис отдаёт скептицизмом.

– А сколько раз ты отправляла Джеймса гулять Запретным лесом? Или хочешь сказать, что Джеймс у нас образец смирения – сравнивай его с кальмарами, бросайся в него «никогда»…

– Это совсем другое?.. – неуверенно возражает Лили.

– Это одно и то же, – отрезает Элис. – Я хочу сказать, что вы со Снейпом облажались оба, и нет смысла брать всю вину на себя.

Лили закрывает лицо руками, и снова повисает молчание.

– Это кошмар какой-то… – шепчет Лили, опуская руки, когда пауза начинает действовать на нервы. – Джим действительно чудесный, а я не могу перестать думать про Северуса… Чувствую себя ужасно.

– Чувствуй, – хмыкает Элис. – Заслужила. Кстати, а что Джеймс-то?

– А что Джеймс? Джеймс хороший, – Лили чуть пожимает плечом. – Он чудесный муж. Я рожу ему сына и дочку, мы с ним будем счастливы всю жизнь и умрём в один день. Всё хорошо, Элис.

Элис смотрит сверху вниз, и на лице у неё написано крайнее сомнение. Лучше бы она спорила вслух, потому что вот это молчаливое возражение заставляет Лили чувствовать себя совершенно бестолковой.

– А что, по-твоему, браки бывают только по сумасшедшей любви? – спорит она, вдруг отчётливо устав от разговора. – У нас с ним любовь-дружба, и это лучший вариант для семьи. Я счастлива, что у меня такой муж.

– Тогда смирись уже с тем, что ты миссис Поттер, и перестань страдать по своему Снейпу, – сердито советует Элис.

========== Глава 3 ==========

Щека у Петуньи чуть подрагивает, глаза выкачены, на длинной бледной шее – красные пятна.

– Ты же волшебница! – выкрикивает Петунья, и Лили хочется истерически засмеяться, потому что объяснять сестре, что волшебник не Господь Бог, кажется, бесполезно.

– Что ты стоишь, Лили! Доставай свою чёртову деревяшку! Сделай же что-нибудь!

– Тунья, я… ничего не могу сделать, – думать тяжело, говорить – почти невозможно. – Никто не может воскресить мёртвых. Никто и никак.

Петунья кричит – слушать излишне, слышала миллион раз: и насчёт фокусов вместо магии; и насчёт никчёмности всех волшебников, вместе взятых, и конкретно Лили в особенности… Лили стоит, опустив руки, и не замечает, что плачет, только остолбенело думает – что-то не так. Катастрофически, мирокрушительно не так. Разве они не должны обниматься перед лицом горя? Разве они не единственные во всём мире остались друг у друга?.. Когда всё так безвозвратно исковеркалось между ними?..

У Вернона в глазах испуг, который он и не пытается скрыть. Очевидно, такой жену он видит впервые.

– Петти, не кричи, – пытается воззвать он. – Петти. Петунья!

Гаркнуть у него выходит довольно громко, девушки вздрагивают обе. Он всовывает Лили в ладонь стакан, в нём на четверть воды и резковато пахнущее успокоительное. Второй стакан он предлагает Петунье, та выпивает автоматически, как-то разом остолбенев.

– Вот так, милая, а теперь присядь, – уговаривает её Вернон, усаживая на диван, гладит по плечу, и какое-то время все молчат, но потом Петунья заводится по новой.

– Ты никогда ничего не делала для мамы… – укоряет она сквозь выступающие слёзы. – Тебе всегда было наплевать… Дома только летом, и то – с утра до ночи вечно шаталась где-то с этим Снейпом… Думаешь, письма писать раз в неделю – этого достаточно?.. Один раз в жизни я прошу тебя – помоги ей. Но ты и сейчас…

Лили хочется осесть на месте и разреветься в голос, Вернон, похоже, чувствует момент.

– Лили, иди наверх. Хватит с вас обеих на сегодня.

Та кивает и очень старается поскорее дойти до спальни и запереться, но Вернон догоняет её у лестницы.

– Лили, послушай… Может, ты действительно могла бы что-то сделать… Петти не имеет в виду ничего плохого – если ты не делаешь потому, что злишься…

Лили задыхается. Накрывает так, что раскалываются на своих местах тарелки в мамином буфете. Наплевать на то, что Петунья якобы не хочет её задеть – накрывает не от обиды, а от непроходимой, неописуемой магловской тупости.

– Это и моя мать, Вернон! Если бы я могла что-то сделать, я сделала бы немедленно!

Лили бросается прочь из дома, оставляя Вернона жевать усы и бормотать вслед хорошо различимое: «Сумасшедшая».

На улице свежо, брызгают под ногами лужи, вечереет. Прочь, прочь, прочь, из дома, с родной улицы, из собственной жизни – потому что остро нельзя жить вот так, теряя самых-самых близких…

К дому Северуса ноги несут её сами, этому нет внятных объяснений, в конце концов, это просто опасно… кто знает, сколько зла затаил на неё Северус. А если он сейчас обездвижит её и вызовет своих товарищей, чтобы развеять скуку этой ночью?

Но эти мысли кажутся гротескными, поверить в подобное всерьёз сейчас невозможно, и Лили отстранённо наблюдает за собой, вступающей на старую мостовую, а потом глядящей в завешенные окна. Затхлый запах грязной реки отдаётся сырым привкусом, и Лили думает – а может, и хорошо было бы, попади она сейчас в руки Пожирателям. Физическая боль вытеснила бы эту кошмарную, жилы тянущую муку, а потом ей дали бы умереть…

Лили стоит на крыльце минуту, другую, не решаясь всё-таки постучать или уйти. Может, Северуса нет дома. Может, он вообще переехал. И потом, даже если он не собирается убить её в собственной гостиной, с чего она взяла, что ему будет приятно её общество?.. Дверь вдруг приоткрывается, совсем чуть-чуть, так, чтобы можно было увидеть бесстрастного бледного Северуса, задрапированного чёрным. Он смотрит молча, без вопросов или приглашений войти, но сам факт, что он открыл двери, достаточно красноречив, чтобы шагнуть на порог.

Лили закрывает за собой дверь и застывает в неловкости – кто они друг другу? Что сейчас происходит? Кажется, Северус не собирается нападать, складывает руки на груди, запахивая мантию – непривычный жест; Лили поднимает глаза от его скрещенных рук к лицу и замечает чужую, неправильную жёсткость знакомых черт. Взгляд у него почти равнодушный, и Лили теряется. Зачем она пришла? Зачем он её впустил?

– Мамы не стало… – бормочет Лили, как будто оправдываясь.

На мгновение в его лице что-то меняется.

– Это не мы.

– Я знаю… – это просто автокатастрофа, абсолютно ничего сверхъестественного, – я не поэтому пришла. Не для того, чтобы тебе что-то предъявлять. Просто мы с Туньей поссорились, и я… – она неконтролируемо улыбается, это смешно, как будто ей снова двенадцать, поругалась с сестрой и убежала к другу, только друг больше не друг, и сестра… как будто и не…

Смех и слёзы, её трясёт, и страшно от самой себя, чудовищно, это всё слишком чудовищно, это не вмещается в сознание…

Северус ещё секунду смотрит ровно, а потом подходит и всё-таки обнимает, и это объятие растерзывает Лили окончательно – потому что он держит бережно и нежно, совсем как раньше, и это невозможная правда среди безразличных взглядов и сложенных на груди рук.

Он не дожидается, пока она успокоится – быстро, невесомо трогает губами её лоб и отстраняется, чтобы взмахнуть палочкой и призвать тёмную бутыль с вином и пару бокалов.

– Тебе лучше выпить, – сухо поясняет он.

Лили не спорит, хотя Вернон совсем недавно напоил её какими-то каплями; она падает на жёсткий неровный диван и вытирает лицо, стараясь прийти в себя. Северус откупоривает бутылку, кислый запах вина ударяет в нос резко и тошнотворно, Лили бросается в ванную, очень надеясь не перепутать двери с непривычки.

Возвращается она нескоро, хорошенько умывшись холодной мутной водой. Взгляд у Северуса цепкий, неласковый, он быстро оглядывает бледную Лили и чуть прищуривается.

– Наверное, нервное.., – бормочет Лили, снова садясь на диван, Северус молча взмахивает палочкой, накладывая чары обследования.

– Диагноз? – уточняет Лили, всё-таки добираясь до бокала с вином.

– Беременность, ранние сроки, – отстранённо сообщает Северус. – И сильное нервное потрясение.

Лили глотает вино залпом, стараясь не вдаваться в запах и вкус.

– Поздравляю.

Лили хмыкает и запускает пальцы в волосы.

– Смотрю, ты безумно рада, – ровно замечает Северус, снова складывая руки на груди.

Лили не отвечает.

Господи Боже, у них с Джимом будет ребёнок…

Таким вещам не радоваться вроде бы нельзя, но прямо сейчас она не ощущает вообще ничего, кроме желания спрятаться немедленно в самый дальний и тёмный угол. Хватит, хватит с неё сегодня новостей, переворачивающих привычный мир с ног на голову.

Больше Северус не заговаривает, Лили тоже не в состоянии поддерживать беседу, они соприкасаются плечами и иногда переглядываются, но долго выдержать взгляд не получается ни у неё, ни у него.

Хочется, чтобы время замерло, и можно было так сидеть, пока не получится всё осознать. Мамину смерть, внезапную беременность, чужого мужчину рядом, который переводит взгляд знакомых до ресницы чёрных глаз на её губы – всего единожды, но Лили замечает.

В какой-то момент Северус поднимается:

– Иди за мной.

Лили хорошо помнит потайной ход и лабораторию. Они варили у Северуса редко, но исключительно интересные составы; миссис Снейп смотрела на гостью неодобрительно, но молча, в двенадцать и в пять заходила к ним, чтобы со стуком уронить на разделочный стол разномастные тарелки с бутербродами.

Северус достаёт из шкафа с ингредиентами узловатый длинный корень имбиря, вручает Лили без слов: и так обоим известно, что имбирь – основа зелья против тошноты. Вытащив чистый пергамент, Северус открывает чернильницу. Лили не выдерживает и ныряет ему под свободную руку, сама придерживает лист; Северус притягивает рыжую голову к своему плечу, не отвлекаясь от написания рецепта.

Лили закрывает глаза, уходя с головой в ощущение его тепла, его прикосновения, и шепчет:

– Всё должно быть не так. Всё.

Северус ничего не успевает спросить – где-то в глубине дома гудит камин. Отстранившись, Лили заглядывает Северусу в глаза.

– Уходи, – говорит тот с непроницаемым лицом, глядя совсем близко, и отдаёт ей рецепт. – Это Люциус. Трансгрессируй немедленно.