Текст книги "Ворохом старых фотографий (СИ)"

Автор книги: Кошka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 1. Память ==========

Комментарий к Часть 1. Память

Вы не найдете здесь детальных описаний войны – это действительно ворох старых фотографий – то, как их видит Таня. В этой главе вы не найдете даже самой войны: здесь все то, что предшествовало ей или шло после. Сама войны в следующей главе, но, повторюсь, это лишь обрывки воспоминаний, где будет больше страданий и психологии, нежели деталей. Да и сама глава не будет понятна без прочтения первой. Поэтому если вы жаждете динамики, экшена и вспышек заклинаний – лучше закройте ее работу. Просто она о другом. О том, как трудно жить в мире после войны, потеряв саму себя.

Посреди острова, необычайно приземистая и

плоская, похожая чем-то на перевернутую сероватую

миску с приклеенными к ней в самых неожиданных

местах башнями, галереями и переходами, окруженная

рвом с кипящей лавой, раскинулась самая большая крепость…

Дмитрий Емец «Таня Гроттер и магический контрабас

Заря только занималась. Краешек неба, видимый из маленького-окна бойницы, был окрашен в невинно-розоватый оттенок и словно предупреждал людей, что день будет просто превосходным. Солнце еще не появилось, словно тщательно выжидая, когда зритель их театра уже будет готов лицезреть на сцене главную приму. Свет мягко заливал землю, и если бы человек смотрел бы на все это великолепие из окна своей квартиры где-то на двадцатом этаже, он явно мог сказать, что был счастлив.

Худощавая высокая женщина, укутанная в тряпки так, что не видно было ни лица, ни волос, ни миллиметра кожи, смотрела на просыпающуюся природу вовсе не из окон своей квартиры. Стекла у маленького окошка давно уже не было, каменный замок за ночь успел остыть, а здесь, наверху, словно являясь контрастом к рождающемуся дню, усиленно и злобно дул ветер. Он залетал в бойницу, словно враг, и настойчиво накидывался на хрупкую фигуру. Женщина замерла, но продолжала стоять, прижавшись всем телом к стене и глядя в маленькое отверстие перед собой. Она не любовалась небом, практически не видным отсюда, а лишь пыталась разглядеть землю – и не могла, потому что странные слезы – то ли от какого-то горя, то ли просто от холодного ветра, застилали глаза.

Небольшая изящная ладошка, которая вполне могла принадлежать некой аристократке, несколько раз изящно вылетала из ткани и, безуспешно пытаясь вытереть слезы, пропадала обратно. Женщина немного постояла, надеясь увидеть хоть что-нибудь за пеленой слез, после вздохнула, посильнее запахнулась в свою широченную мантию черного оттенка и двинулась дальше. Лестница в этом замке была такая, словно ее строили специально для атлантов, никак не меньше. Подъем осложняло и то, что местами ступени были разрушены или выглядели настолько ветхими, что, казалось – наступит на них человек, и они сразу рухнут вниз. Но хрупкая фигурка так изящно и быстро поднималась вверх, словно всю жизнь занималась этим. Попутно она успевала разглядывать стены: местами в них зияли огромные дыры, иногда, когда взгляд скользил от одной бойницы к другой, тот натыкался на странные куски бумаги. Возможно, когда-то это были картины: пейзажи, люди, натюрморты, и кто-то с любовью собирал из в одном месте, но это было когда-то. Сейчас же это были какие-то жалкие клочки, не уродливые, а какие-то родные и теплые.

Старый люк открывался со скрипом, сообщая женщине, что неплохо было бы смазать его петли. Но та не обратила на это никакого внимания: едва откинув крышку властным и уверенным движением, она, подобно кошке, юрко и ловко забралась на крышу и огляделась. Ветер здесь, наверху, был еще злее и упорнее, поэтому всего через несколько секунд неравной схватки мантия была откинута с лица вошедшей. Ярко-рыжие немного тяжелые кудри тут же раскинулись по плечам в изящном беспорядке. Зеленые глаза сверкнули и вновь померли: они походили на холодные и просто до безобразия огромные изумруды из колье какой-нибудь столичной красотки. Черты ее лица были какие-то гибкие, эластичные и островатые: девушка походила на кошку. Да, это именно была девушка – ей нельзя было дать и двадцати, но в глазах скопилась вселенская печаль и мудрость векового старца, а у тонких губ с изящным изгибом даже, кажется, виднелись морщины.

Татьяна Гроттер от неожиданности выпустила ткань мантии из своих рук, и игривый и злой из-за отсутствия людей ветер тут же воспользовался моментом: налетев, он надул эту самую мантию, обнаруживая, что под ней скрывается обыкновенный растянутый свитер и потертые и дырявые джинсы. Дырявые вовсе не из-за того, что так модно, а просто из-за того, что время не щадит никого и ничто. Девушка поежилась, но запахиваться вновь не стала, а просто бесстрашно подошла к самому краю и так же бесстрашно взглянула вниз.

Отсюда, с высоты птичьего полета и даже чуточку выше, открывался просто восхитительный вид на окрестности. Прямо перед ней зеленел лес, и, глядя на эти деревья, каждый понимал, что они росли здесь всегда: до людей, когда школу населяли веселые ученики… и будут они расти здесь вечно, с тоской глядя на увядающий остров.

Гроттер не интересовали деревья. Ее даже не интересовала каморка Древнира, спаленная сразу же, как только костлявые руки Чумы добрались до нее. Ей не хотелось любоваться на океан, омывавший островок со всех четырех сторон: он лениво катил свои сероватые волны на берег. Таня не могла смотреть на эти волны без содрогания: в ее памяти они еще были кроваво-красными от крови ее друзей.

Девушка отошла от обрыва, чтобы опуститься на колени перед той частью стены, на которой рукой ее отца, Леопольда, была нарисована стрелка: она указывала на Лысую Гору, где до сих пор кипела жизнь, где выжившие маги пытались забыть ужасы той войны… Эта стрелка указывала ей путь всю жизнь, всегда горела перед ней путеводной звездой, как горел и пример отца, отдавшего жизнь за свою семью. За нее – дочь Таню…

…того, кто понюхал цветок многоглазки, уже

невозможно обмануть. Это некое непреложное,

простое, ясное и честное знание.

Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и болтливый сфинкс»

…Иртыш был гигантской сибирской рекой с огромными плотинами, станциями ГЭС и прочими следами человека. Как и все в Сибири, он был огромен, но все же пропадал в свете Оби и Лены. Вокруг него, как и везде, тянулись бесконечные леса, зеленые – вечно зеленые, которые иногда прерывались, чтобы на этих гигантских равнинах вдруг появлялось какое-нибудь человеческое жилище.

Она сидела на шатком деревянном стульчике, глядя на прекрасный закат. Небо словно делилось на две части: одна до сих пор была лазурно-голубой, а вторая начинала окрашиваться оранжевым цветом. Солнце заходило, и все живое нежелось у его лучах, грелось и запасалось теплом.

Сзади послышались шаги – это Ванька совершенно тихо, как ему казалось, подошел к ней и, встав рядом, обнял за плечи. Таня прикрыла глаза и потерлась щекой о его руки, ощущая легкие покалывания любимого свитера и ощущая запах тайги, который Ванька всегда приносил домой. Даже не приносил – он просто пах так. Гроттер казалось, что она в раю; хотелось мурлыкать, как кошка, которую они так и не завели. Девушка лениво приоткрыла глаза, всем телом ощущая Ваню.

– Как же здесь красиво! – лениво, но все же восторженно произнесла Таня. – И закат великолепный. Вовсе и не скажешь, что природа умирает – кажется, она только рождается вновь в этом огне.

– У тебя душа философа проснулась, – засмеялся Ванька и уже серьезно уточнил. – Ты не жалеешь, что приехала?

Гроттер обернулась и, сделав рассерженное лицо, попыталась ударить Валялкина по руке. Тот с улыбкой отстранился, глядя на горящие зеленым пламенем глаза своей девушки.

– Конечно же нет! Как ты мог такое подумать обо мне?

Таня вновь отвернулась и уставилась на закат – не потому, что она обиделась, а просто потому, что как любая женщина, должна была сделать обиженный вид, услышав эти слова. На лице играла счастливая улыбка, и все у нее было просто прекрасно – даже жаловаться не на что. Жизнь без смертельной опасности вовсе не была скучна, потому что рядом с ней был Ванька, который окрашивал существование в самые яркие краски. Их взаимная любовь, которую они часто проявляли друг к другу, горела, подобно костру, и блики от танцующего пламени завораживали, заставляя переживать это снова и снова.

Ванька тоже улыбнулся и, дабы заставить Гроттер хоть как-то реагировать, легко и быстро коснулся губами ее плеча. После, посмотрев на налетающий иногда ветерок, накинул на эти самые плечи захваченный из дома платок и укутал Таню, вновь вставая сзади и обнимая, притягивая к себе. Целовать девушку он больше не собирался.

– Эй! – возмутилась Гроттер.

– Заболеешь, – ответил ей Ванька, на что Таня надула губы и совсем как ребенок ответила:

– Не заболею!

– Заболеешь, – вновь возразил Валялкин. – Холодно.

– Ну ты и жук, Ванька, – хмыкнула Гроттер и, быстро скинув с себя его руки, ловко, подобно кошке, вскочила со своего стула.

Солнце село, и все вокруг начало погружаться во тьму; из леса уже слышались звуки летней ночи: стрекотал в траве кузнечик, кто-то еле слышно ухал, что-то звенело прямо под ухом; вся эта какофония звуков радовала слух Ваньки, которому казалось, что это и есть высшее счастье. Подобные вечера и Таня под боком, и их всепоглощающая светлая любовь, озарявшая их путь не менее ярко, чем солнце – это был Эдем, спустившийся на землю.

Не нужно было уже щурится, глядя на горизонт; мягкие сумерки плавно опустились на землю и заполнили собою все пространство. Это были не те осенние сумерки, которые нагнетают лишь тоску, эти сумерки выполняли роль глашатаев, оповещая всех, что вскоре в свои права вступила ночь: теплая, летняя, таинственная и такая романтичная. В такую ночь можно признаваться в любви и ощущать эту любовь каждой клеточкой своего тела.

Глядя на небо, можно было не щуриться, но Таня все же щурилась. И во всей этой позе и в блеске глаз виднелось что-то хитрое и немного демоническое. Она быстрым движением языка облизнула губы, потом как-то изящно поменяла положение и…

– Если здесь так холодно, почему бы нам не зайти в дом?

Ванька повторил ее движение с облизыванием губ скорее непроизвольно, а после засмеялся.

– Шантажистка, – оповестил он девушку. – Ты теперь никуда от меня не денешься.

Гроттер не ожидала от него подобных действий. Ее мир покачнулся, и Таня от неожиданности взвизгнула. Все же она не привыкла, чтобы кто-то носил ее на руках. С трудом удерживая рвущуюся наружу улыбку, бывшая драконболистка тут же поспешила пошутить:

– И куда делся мой милый и добрый Валялкин?

– Сама виновата, – в тон ей ответил Ванька. – Нечего было меня так настойчиво соблазнять.

– Я? Тебя? Как ты мог такое подумать?

Ветеринар, поудобнее перехватив свою драгоценную ношу, быстрым и упругим шагом зашагал к дому. Это было двухэтажное небольшое строение с пристройками, в которых жили многие из их питомцев, разве что Тангро желал постоянно находиться рядом с хозяевами и выселяться в собственную комнату, которая была куда просторнее, категорически не желал.

Строения могли показаться неказистыми, но они были родными – построенными руками, а не при помощи магии.

Таня обняла Ваньку за шею, предоставляя ему полную свободу действия. На душе было тихо и спокойно, безмятежно даже…

Тук-тук…

Это вдруг сердце резко затрепетало в груди. Таня подавила резкий вздох и попыталась унять панически колотящийся моторчик, но ничего не получилось. Улыбка помимо воли сползла с ее лица. На душе за секунду стало гадко и паршиво, а интуиция знакомым звоночком начала разливаться соловьем.

– Что случилось? – поинтересовался Ванька встревоженно, глядя на расстроенное лицо девушки.

Таня не успела ответить. Ей показалось, что на доли секунды пространство вокруг сжалось до размера молекулы, а сами они стали куда меньше электрона. Тревожно зашуршала листва деревьев, а проказник-ветер поспешил улететь куда подальше от этого страшного места. В огне телепорта перед ними стоял серьезный академик Сарданапал…

– Когда прилетает светлый маг —

зарево не такое ядовитое. Чаще

светло-розовое, – заметил Сарданапал.

Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и перстень с жемчужиной»

…Таня подняла глаза и чуть прищурилась. Смотреть на ярко-голубое небо и нещадно палящее солнце без рези в глазах было невозможно. И даже заклинания от подобной напасти маги, увы, не придумали. Гроттер вздохнула: у них было множество убивающих проклятий, они могли оживлять мертвых и создавать что-то новое, а о собственном комфорте думать не научились.

Над головой, словно радуга, полыхала Грааль Гардарика – бесполезный сейчас купол из защитных заклинаний. Какой сейчас от него прок, если магов, которых нужно защищать от простых людей, уже не было. По хорошему, его уже давно нужно было снять и не препятствовать телепортированию волшебников прямо сюда – им до сих пор приходилось до острова долетать. Лопухоиды наверняка поохали бы, что посреди океана неожиданно появился остров, но потом все-таки забыли бы о нем – и дело с концом. Но все оставалось по старому, и суда до сих пор с завидной регулярностью проплывали прямо через Тибидохс, словно не могли обогнуть его.

Гардарика сверкала на лучах солнца. До сих пор не прошло светло-розовое свечение. Гроттер гордилась им, ведь, несмотря на все то, через что им пришлось пройти, она смогла сохранить свою магию. Сколько раз ее склоняли на темную сторону! Чего только не обещали! Но марево до сих пор оставалось светло-розовым – а Татьяна Гроттер продолжала жить и являться светлым магом, жить назло всем: некромагам, Чуме, Лигулу. Она до сих пор светилась своей магией изнутри, и весь ее внешний вид, стоило кому-либо увидеть ее, кричал о внутреннем свете. Такими лопухоиды представляют ангелов.

Грааль Гардарика не светилась так долго никогда раньше, но сейчас Буян слишком долго не видел никого из магов и не собирался отпускать воспоминание о том единственном, что впервые за год посетил его. Он берег это воспоминание, как продолжал беречь марево светлого мага, хотя то и начинало ускользать и рассеиваться.

Гроттер с трудом сдерживала слезы, но и опустить глаза не могла. Здесь все, на что только не опускался взгляд, содержало память, и от этого было еще больнее. Ведь память эта была не о светлых и веселых деньках юности, беззаботной молодости, это были воспоминания о ужасе, о смерти друзей… о ее разрушенной жизни…

При произнесении заклинания необходимо

быть абсолютно уверенным в том, что переход

осуществляется по полному праву. В противном

случае сознание и тело могут разделиться: тело

будет перенесено, сознание же останется в прежнем мире.

Дмитрий Емец. «Таня Гроттер и магический контрабас»

… – Академик, может, вы все-таки расскажите нам все? – поинтересовался Ванька. – Мы уже поняли, что с Тибидохсом что-то случилось, причем очень плохое, иначе бы вы не явились к нам, но все-таки хотелось бы знать…

Когда Сарданапал появился у них и огорошил новостью, что Буяну срочно требуется малютка Гроттер, сначала его настойчиво желали куда-нибудь послать. Выход тут же был найден, и отправили почтенного директора Тибидохса на второй этаж, где была гостевая комната, дабы тот отдохнул и выспался. Время была не то чтобы позднее, но Черноморов с хитрой улыбкой удалился. Должно быть, он понял, чему именно помешал своим приходом, и оставлял парочку наедине, но после таких новостей те уже не могли думать ни о чем другом, кроме Тибидохса. Всю ночь они спорили, и под конец пришли к мнению, что приключения их найдут все равно, поэтому на Буян слетать все-таки следует, причем им обоим.

Заснули они только под утро, а проснулись с первыми лучами солнца. Новый день мягко освещал землю и будил природу, и в сознании любого нормального человека это должно было ассоциироваться с рождением жизни; Таня же, глядя на подобное великолепие, ощущала лишь тоску и приближение чего-то темного и опасного. А интуиция магов, как известно, не ошибается никогда.

Когда Гроттер вышла во двор, дабы проверить Тантика, а заодно и повздыхать на рассвет, она обнаружила перед собой старый потрепанный диван академика, который прилетел чуть позже него самого и теперь был готов к отправке. Видимо, Сарданапал не желал терять время зря. Едва проснувшись, он тут же оповестил всех интересующихся, что ответит на вопросы в Тибидохсе и, рассадив всех по инструментам, взмыл в небо. Ванька сидел рядом с Таней, и на контрабасе им было слегка холодно – особенно когда летел над океаном. Сарданапал молчал, но по его встревоженному виду было понятно, что случилось нечто ужасное.

– Ванька! – цыкнула на него Гроттер. – Наверняка действительно что-то серьезное. Ты же сам нюхал многоглазку, а тут это даже невооруженным глазом видно.

– Вот уж эта абсолютная истина, – сокрушенно покачал головой Сарданапал. – Поэтому мы и не изучаем цветки, подобные многоглазке, в школе – дети еще не понимают, что знание может быть не только полезным, но и вредным. Они желают знать правду – и в то же время живут в мире иллюзий, который ни в какую не желают терять. Жить надо так, как подсказывает сердце и душа, а не пыльца очередной многоглазки.

Ванька снисходительно кивнул. Он сам считал иначе и видел перед собой положительный пример влияния многоглазки, поэтому не желал соглашаться с разумными доводами. Где бы они сейчас были, если бы Валялкин тогда не нашел этот цветок? Сделала бы свой выбор Таня или до сих пор продолжала бы метаться между Ваней и Глебом, не зная, кто милее ее сердцу? Решился бы сам Валялкин отказаться от своей магией, которой он не настолько дорожил, но которая все же была частью его самого с самого рождения? Про Бейбарсова ветеринар старался ее думать: что сейчас с Глебом и где он живет, знали единицы, и сам Валялкин не входил в их число. Он успокаивал себя тем, что некромаг зажил после потери магии по-человечески: действие многоглазки на это, по видимому, не распространялось.

Таня ни о чем настолько важном не думала. Она наслаждалась каждой секундой свободного полета. Раньше девушка тоже летала, но невысоко и не так долго; когда Ваньки не было долго, она облетала окрестности и любовалась на пейзажи. Сейчас же они летели над спокойным и голубоватым морем, вечным и прекрасным, ветер свистел в ушах и все внутри звенело: «Свобода! ‘. Таня не знала, из-за чего к ним прилетел академик, что случилось с Тибидохсом и что ждет их в будущем – и не хотела знать. Она просто летела.

Эта дорога была до безобразия привычной. Примерно по этому пути маленькая Танька Гроттер впервые летела в школу и из года в год возвращалась туда после внеплановых каникул. Хотелось, как в детстве, снизится на минимальную высоту, разуться и ногами заскользить по воде, уворачиваясь от брызг и восторженно хохоча. Но сзади от нее сидел Ванька, который подобную забаву бы не одобрил, и Гроттер сдерживала себя, как могла.

– А Ванька сможет попасть через Грааль Гардарику? – уточнила вдруг она серьезно. – Ведь у него него магии – как он может использовать заклятие перехода?

– Главное, чтобы ты сама его правильно использовала. Тебе, Танюша, нужно поверить, что вы оба окажитесь на Буяне, и тогда Ваня тоже переместиться. Это сложная задача, но постарайся подготовиться к ней – мы уже подлетаем.

– Что, уже? – удивилась Таня, которая не была готова к подобной подставе. Она вскинула руку с кольцом и приготовилась кричать заклинание, но сам момент чуть не пропустила.

– Грааль Гардарика!

Сверкнуло семь радуг…

В полукилометре от мрачной громады

Тибидохса располагался большой стадион, по

краям которого находились огнеупорные ангары с драконами.

Дмитрий Емец «Таня Гроттер и магический контрабас»

…Драконбольное поле было, наверное, единственным местом в Тибидохсе, которое так и не изменилось. Не было в ангаров драконов, не суетились вокруг джинны, не посвистывал рассерженный Соловой О. Разбойник, но само поле было все то же. И от этого становилось только больнее – Гроттер казалось, что все такое же, как и раньше, но знала, что так больше не будет. Соловей не закричит на нее зычным голосом, поминая бранными словами, а за глаза рассказывая, что Гроттер – самая способная и самая лучшая… Нельзя уже будет спуститься к Гоярыну и прикоснуться у его грубоватой коже, поговорить с этим многовековым драконом. Не поднимется она уже на своем контрабасе, когда Ягун рядом будет подбираться для нее самые восторженные эпитеты.

Ничего этого уже не будет.

Таня закрыла глаза и опустилась на холодный пол башни, не замечая не ветра, переключившегося на ее волосы, ни горьких слез. Ей не нужно было видеть поле, чтобы вспоминать все то, что произошло там: начиная от первого матча, где счастливая Танюха забрасывала мячи, и заканчивая самым ужасным известием, которое она только могла услышать в своей жизни…

Время меняет людей

Цитата из школьного изложения

…Что такое время? Как можно ответить на весь вопрос, по своей глубине превосходящий даже популярные философские фразы: «Зачем мы живем?», ответить правдиво и так, чтобы на все времена? Что это: мчащаяся вперед вселенная, зародившаяся когда-то задолго до нашего рождения и будущая жить и после нашей смерти, или просто коротенький отрезок времени, который мы гордо называем настоящим? Кто повелевает эти временем, кому оно подвластно? Маги? Не, конечно же нет, Сарданапал и все те, кто преподаёт в Тибидохсе уже несколько веков, несомненно, талантливы, но и они не могут остановить само время.

Время меняет все, до чего добирается. В первую очередь, конечно, ее влияние касается живых существ – самых недолговечных обитателей нашей Вселенной. Секунды и даже целые годы пролетают для них стремительно, словно череда неясных фотографий, и, оглядываясь на это размытое недокино, человек понимает, как изменило его время. Оно – всемогущие. Меняет и стирает с лица земли целые народы, разрушает твердый камень и творить со всеми все то, что пожелает.

Тибидохс не пощадило время. За столетия и тысячелетия замок изменился и заметно состарился, но не это, конечно же, заметила Гроттер, только прибыв туда. Он изменился за те несколько лет, что она провела в избушке рядом с Иртышом. Он все так же возвышался мрачной громадой над островом и представлял собой прилепленные друг к другу башни и башенки, но атмосфера школы изменилась. Изменились люди и нежить. Таня не видела никого, кроме циклопа Пельменника, бессменного сторожа Тибидохса, но мрачный дух замка тут же надавил ей на плечи, заставляя сутулиться и прогибаться под этой тяжестью. Сарданапал рядом тоже преобразился, перестав напоминать бодренького старичка, а Ванька удивленно завертел головой, не понимая, что произошло.

– Как там Тарарах? – поинтересовался он в первую очередь.

– Я думаю, он будет рад видеть своего лучшего ученика, – улыбнулся уголками губ Сарданапал через силу. – Тарарах часто о тебе вспоминал. Так мы устроены – все учителя, можем ругать учеников, но за глаза любит и непременно хвалим, гордимся вашими успехами и живем вами. Стоит тебе провести свой первый урок, как ты ощущаешь это единение, которое просто не передать словами.

Ванька рвался в берлогу к своему самому любимому учителю, но уйти просто так не мог: тогда бы пришлось оставить Таню.

– Ну… пойдешь со мной? – неуверенно спросил он.

Таня на это лишь качнула головой.

– Ты иди, тебе это надо. А я потом Тарараха навещу.

Ванька быстро улыбнулся и бодрым шагом двинулся прочь, иногда даже переходя на бег: так ему не терпелось повидаться с питекантропом. Таня некоторое время глядела ему вслед, но Валялкин быстро скрылся за очередным поворотом, и Гроттер отвернулась. Они стояли в одном из коридорчиков, которые обычно наполнены учениками, но – что было очень странно, в Тибидохсе никого не было, замок казался вымершим. И это настораживало больше всего.

Таня прислушалась, но кроме ветра, завывающего наверху, ничего не услышала. Ей не терпелось увидеть хоть кого-нибудь из тех, кого она знала, даже Недолеченную Даму, но, как назло, никого не было.

– Я давно хотел поговорить с тобой наедине, – нарушил практически идеальную тишину Сарданапал, и Таня повернулась к нему, всем видом показывая, что внимательно слушает директора. – Уж прости меня, Танюша, но сказать это при Ване я не мог.

Он вздохнул, собираясь с силами, и Гроттер замерла, напряженно и цепко глядя на действия академика. Все происходящее ей ужасно не нравилось. Это могло значить только одно: миру вновь угрожало какое-то зло, которое должна была уничтожить уже состоявшаяся и доучившаяся, но невезучая Татьяна Леопольдовна Гроттер. И девушку это катастрофически не устраивало: она только-только свыклась со своей нормальной жизнью.

Но Сарданапал договорить не успел. Внизу что-то еле звякнуло – Таня так не поняла, что это было, – и академик, подобрав полы своего длинного одеяния, припустил вниз по тому же маршруту, по которому пару минут назад прошел Ванька. Он забыл обо всем: и о Тане, и о своем разговоре к ней, забыл даже сказать ей хоть пару слов. Гроттер попыталась было его окликнуть, но это оказалось бесполезно, и вскоре затихли даже его шаги, оставляя бывшую ученицу стоять в коридоре с тяжеленным контрабасом в руках и недоуменно крутить головой.

Что делать, Таня не знала. В свою бывшую комнату она возвращаться не решилась – скорее всего, ее заняли какие-нибудь две студентки, похожие на них с Гробыней, лучшие подруги или злейшие враги – тут уж как повезет. Гроттер представила, как бы она сама повела себя, если бы пару лет назад к ней в комнату заявилась выпускница и, заявив, что когда-то жила здесь, потребовала освободить кровать. Скорее всего, сама драконболистка и особенно Склепова послали бы ту далеко и надолго, причем не поскупились бы на слова, и были бы совершенно правы. Так что идти по привычному маршруту было нельзя.

А куда еще могла идти одна из самых ярких и непоседливых выпускниц магической школы? Таня даже не предполагала. Она с грустью выглянула в небольшое окошко-бойницу, которое выходила на драконбольное поле. То, что не удивительно, не пустовало: новое поколение спортсменов летало по полю в окружении сразу пяти драконов, и их инструменты, как и всегда, поражали воображение. Банальным на их фоне выглядел разве что бессменный играющий комментатор Ягун, который летал на своем верном пылесосе тут же. Правда, сколько Гроттер не приглядывалась, привычного серебряного рупора она не обнаружила.

Улыбнувшись, девушка тоже кинулась вниз, стараясь не влететь в какой-нибудь ковер-самолет или особо кровожадный доспех, но через пару секунд уже была внизу и мчалась к драконольному полю, стараясь разглядеть маленькую фигурку Соловья на трибунах. На бегу это не удалось, а влетев на стадион, Таня обнаружила что тренера нет, а всеми командует летающий туда сюда Ягун, действительно лишенный своего рупора. Гроттер полет не впечатлил, тем более что старая сборная не только такие кренделя выписывала в воздухе, поэтому она не стала любоваться немного кривоватым полетом. Она даже не стала считать игроков, а если бы сделала это, была бы приятно удивлена.

– Ягун! – заорала она что есть мочи.

Внук Ягге от неожиданности дернулся и, не удержавшись на пылесосе, полетел вниз скорее не ласточкой, а бомбочкой, на лету стараясь выкрикнуть подстраховочное заклинание. Оказавшись вниз, лопоухий комментатор разразился такой бранью, которая обещала жестоко убить и расчленить того, кто виноват в его бедах. Приступить к немедленной расправе Ягуну помешало облако пыли, поднятое им самим, а потом Гроттер оперативно начала спасать свою жизнь.

– Не спеши меня убивать, – вновь закричала она довольно громко, позабыв, что Ягун совсем рядом. – Я пришла с миром. И вообще, Ягун, нехорошо так плохо встречать старых друзей.

Фигурки к небе замерли – по крайней мере, те кто мог, а кто обладал инструментом, похожим на Танин контрабас, постарался замереть. Все ждали, что же произойдет дальше. Они явно знали, что Ягун в гневе может учудить многое, и старались понять, кто же на этот раз станет его жертвой.

Между тем, пыль постепенно улеглась, и Таня смогла разглядеть старого друга.

– Танька! – заорал Ягун и помчался к ней навстречу, но Гроттер ловко увернулась.

Когда внук Ягге с трудом остановился, чуть не пропахав носом землю, и развернулся к ней, бывшая драконболистка смогла его рассмотреть. Вечно неунывающий Ягуний изменился сильно: побледнел и осунулся, словно разом постарел лет на двадцать, на лице застыло несвойственное ему серьезное выражение, в глаза и вовсе посерели. Это был не тот Ягун, которого она когда-то знала, не тот Ягун, который остался в Тибидохсе после ее отлета. Это была его блеклая фотография, пожелтевшая от времени, потерявшая часть важных деталей.

– Ягун, – выдохнула изумленная Таня.

– Изменился, да? – Ягун ухмыльнулся так, как никогда раньше не ухмылялся. Да и не умел он этого. Играющий комментатор всегда растягивал губы в такой заразительной улыбке, что уголки губ Тани разъезжались сами собой. Сейчас же она только отшатнулась. – Сама понимаешь, мамочка моя бабуся, такие настали времена: или ты меняешься сам, или меняют тебя. – Он задрал голову вверх и грозно закричал на своих подопечных. – А ну работаем, чешуя русалочья. Пока вы прохлаждались и отдыхали, вас не только съели – вас уже прожевать успели.

Таня удивленно наблюдала за разворачивающимся действием: фигурки замельтешили, но не собирались кидаться за мечами, которых здесь и вовсе не оказалось. Вместо этого часть игроков выстроила драконов в ровную линию, которая пыталась разрушаться, а оставшиеся, зависнув за драконами на безопасном расстоянии, делали непонятные пассы руками, вот-вот грозя свалиться на песочек. С их колец порой отрывались красные и зеленые искорки и, то ли они были высоко, то ли это было действительно так, те получались слишком маленькими. Гроттер несколько минут наблюдала за странной тренировкой и догадалась посчитать количество игроков: удивительно, но по полю летало пятнадцать человек.

– В драконболе изменили правила? – поинтересовалась Таня. – И где Соловей?

Ягун с трудом оторвался от созерцания неба.

– Соловей отошел, я же теперь его первый помощник, – пояснил он. – И при чем тут, мамочка моя бабуся, драконбол?

Таня на это только приоткрыла рот.

– А это… что… не тренировка?

– Танька, мамочка моя бабуся, ты не знаешь?

Гроттер поставила тяжелый контрабас, который до сих пор таскала с собой, на землю. Она не понимала уже ровным счетом ничего.

– Чего я не знаю?

– Но как… Сарданапал ведь сказал… Мамочка моя бабуся, он за тобой полетел… Я думал, он все рассказал, – не слышал подругу Ягун.

Тане все это надоело. Тишина Тибидохса, его мрачная атмосфера, дерганный академик, и вот теперь – странные тренировки.