Текст книги "В деревне Пяторота"

Автор книги: Кора Бек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Це мiя баба Дуня? – ткнув пальцем в снимок, утвердительно спросила малышка.

В семье Провисьон говорили на смешанном русско-украинском наречии. Впрочем, также разговаривали и все жители Пятороты – села, которое было основано то ли при дедушке, то ли при отце последнего российского императора, как военное поселение.

Однако бабу Ганну её невинный вопрос почему-то смутил. Ничего не говоря, она тут же перевернула страницу. Света эту историю вскоре забыла. Собственно, что тут помнить-то, если в альбоме было всего два снимка прадедушки Ивана? Один – тот, что обнаружила ещё давеча незваная гостья, а второй – этот, где всё тот же Иван, но уже в компании с женщиной. Логично было предположить, что красивая светловолосая спутница прадеда – это Светина прабабушка, слава о красоте которой, говорят, гремела до самого Дона. Неудивительно, что её называли Первой красоткой Пятороты.

Но теперь Светлана ни в чём не была уверена. Ведь фото, которое обнаружила на полках её странная гостья, она никогда прежде не видела. Вопрос: Кто из двух женщин, которые на двух разных снимках были запечатлены рядом с прадедушкой Иваном, её прабабушка? Что Света знала точно, и чем очень гордилась её мама, для представителей рода Морозовых были характерны крепкие браки. Они не только не разводились, но и в случае раннего ухода своих вторых половинок в повторный брак не вступали. Можно сказать, однолюбы. Тогда почему её прадед Иван на двух разных фото изображён с двумя разными женщинами?

До рези в глазах Светлана всматривалась в старинное чёрно-белое фото. Её мозг, кажется, готов был уже взорваться от напряжения. Кто эта женщина рядом с прадедушкой Иваном?

– Що ти, дiвка, тут дивишся (смотришь)? – вдруг раздался над её ухом весёлый голос.

Движимая непонятным ей самой инстинктом, Светлана попыталась спрятать фото между страниц альбома. Однако женщина заметила её движение и с детской непосредственностью потянула фотографию к себе. Опасаясь, что снимок порвётся, девушка позволила незваной гостье сделать то, что она хотела. Почему-то в этот момент на душе у неё стало тревожно. И, как оказалось, не зря. Из груди чудной тётки внезапно вырвался сдавленный вскрик:

– Свинота мiй Иван! Кобель окаянный! И Катька, курва белобрысая, туды же. Убью обоих!

Путаясь в полах длинной юбки, женщина бросилась к выходу. Светлане бы радоваться, что так тяготившая её с утра история, наконец, хоть как-то разрешилась, а она кинулась за своей незваной гостьей. Ну вот такие они, Морозовы: хотят одно, а потом делают другое!

Стычка с Головой.

Несмотря на то, что Света развила неплохую скорость, чудная тётка её опередила. Когда девушка выбежала за калитку, та уже вовсю выясняла отношения с их сельским главой – Григорием Алексеевичем Приходько. У Светы глаза на лоб полезли при виде этой картины. Но не оставлять же теперь её нечаянную гостью один на один с суровым руководителем! У Григория Алексеевича характер не мёдом мазанный. Он уже лет десять, как Голова, однако, похоже, до сих пор не свыкся со столь высоким положением: любит совать свой нос в чужие дела. Жители Пятороты это знают и лишний раз просто стараются с ним не пересекаться.

– Кажи, де Зорька? – уперев руки в бока, воинственно наступала на высокого и дородного мужчину Евдокия Семёновна, едва достававшая ему до подбородка. – Нигде иё нема! Чуе мое серце, це ти, дурень, куда-то задевал мiю Зорьку. Кому она ишо треба?

У Светланы лоб взмок от ужаса. Её случайная гостья разговаривала с руководителем села, словно перед ней был рядовой пастух, а не Голова. Похоже, очень эмоциональная по натуре, она уже забыла, что заставило её сломя голову выбежать из дома Провисьон. Теперь чудная тётка вдруг озаботилась поиском своей пропавшей коровы.

– Может, это и к лучшему? – подумала Света. – Ведь страшно представить, к чему могли привести Евдокию Семёновну её поиски покойного прадедушки Ивана и этой «белобрысой курвы» Катьки! Однако Григорий Алексеевич грубости терпеть не станет. Что же делать?

– Да ти хто такая? – возмутился Голова. – Я тобi знать не знаю!

– Ти мене не знаешь? – рассмеялась женщина. – Да ежели, Грицька, ти до вечера Зорьку мiю до хаты не приведёшь, я тебе нюхало твоё так разукрашу, що на люди не покажешься!

– Ти як зi Головою гуторишь? – повысил голос Григорий Алексеевич на странную тётку.

– У тебе що, Грицька, голова був на плечах? – удивилась Евдокия Семёновна. – Я таке не упомню, – а потом добавила: На кой ляд пастуху голова? Коровы в поле сами пастись може.

Приходько сначала густо покраснел, затем расстегнул пуговицу рубашки. По-видимому, главе села стало не хватать воздуха. Ну ещё бы, если ты привык чувствовать себя первым человеком на деревне, напоминание о далёком прошлом, когда после школы ты трудился подпаском у деревенского пастуха, так как не сумел поступить в техникум, может обидеть даже менее самолюбивого и заносчивого человека. А уж Григорий Алексеевич, нежданно-негаданно поднявшись по карьерной лестнице, привык к тому, что окружающие его, если не уважают, то хотя бы побаиваются. И вдруг непонятно откуда взявшаяся на его пути тётка заявляет, что он для неё пастухом так и остался. Неудачно, однако, день нынче начался!

– Що сталося (что случилось)?

– Хто загубитися (потерялся)?

– Можливо, москали на нас напали?

– У менi в курятнике с десяток яиц тухлых. Мы може москалей яйцами закидати!

У дома семьи Провисьон, к ужасу Светланы, начали собираться зеваки. Конечно, людей понять можно. В деревне какие развлечения? Конечно, если не считать телевизора, а теперь ещё и интернета. И вдруг какая-то чудно одетая тётка среди бела дня устроила разнос из-за пропавшей коровы их Голове, с которым ни один человек, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, не станет связываться. Кому нужны лишние проблемы?

Между тем Григорий Алексеевич Приходько обладал на редкость паскудным характером. Нет, пока Грицька являлся обычным пастухом (Да, через год паренька повысили и он стал не подпаском, а пастухом. В деревне поговаривали, что это помогло ему избежать службы в армии), это был неплохой малый. У Грицьки как-то всегда получалось услужить и вашим, и нашим. Но, когда настали новые времена, он сумел заочно окончить институт, после чего его повысили до должности бригадира полеводческой бригады.

Дальше – больше. Приходько стал агрономом. Если честно, специалист он был так себе. Звёздный час для Приходько настал, когда из райцентра сюда однажды приехал его бывший однокашник, занимавший солидную должность, и убедил народ выбрать Грицьку Головой.

Правда, с тех пор разочаровавшиеся в их Голове жители Пятороты не раз пытались от его услуг отказаться. Однако Приходько вцепился в доходное место руками и ногами. Кого-то из своих оппонентов он сумел запугать, кого-то – вынудил покинуть родные места, кого-то – подкупил плюшками в виде горючего и кормов, коих на селе вечно не хватает. В общем, укрепил свои позиции и ощущал себя князьком пусть небольших, но подконтрольных лишь ему одному владений. Понятно, что о его пастушьем прошлом все давно позабыли.

Тем не менее, несмотря на недостаток хорошего образования и производственного опыта, Григорий Алексеевич полным дураком всё же не был. Поэтому в сложившейся ситуации он попытался сделать то, что могло бы позволить ему сохранить своё лицо. Небрежно взглянув на дорогущие часы с массивным золотым браслетом, мужчина озабоченно заявил:

– Як же я забыв, що мене в конторе народ чекати (ждёт)? – и, чтобы непонятная тётка не вздумала предпринять каких-то контр-действий, покровительственным тоном добавил:

– З тобi, тётка, мы ишо погуторим! А зараз у менi есть дела поважнее, чем лясы точить!

Из толпы раздался несмелый голос:

– Неужто наш Голова помнит ишо про народ? Хто таке счастливчик, кому он назначил у конторе встречу? Обычно-то ему не с руки с народом гуторить.

Григорий Алексеевич чуть не задохнулся от возмущения. Отвык он за последние годы от критики в свой адрес. Мужчина начал медленно разворачиваться в сторону говорившего с намерением поставить нахала на место. Толпа притихла. Осмелившийся высказать крамолу школьный сторож – маленький худенький Петро, втянул голову в плечи. Его жена Марийка – большая розовощёкая женщина, погрозила мужу кулаком. Однако, будучи глубоко в душе добрым человеком, смилостивилась и позволила супругу спрятаться за её широкую спину.

Глаза Приходько налились кровью, когда он рявкнул, не понимая, кто вдруг осмелился выступить против него:

– Я чого-то не розумiю: Кто таке тута такой храбрый, що напраслину на Голову гуторит?

– А хто тобi, дурень ти этакий, бiится? – вмешалась в инцидент чудная тётка, про которую Григорий Алексеевич, возмущённый намёком на бунт в своих владениях, нечаянно забыл.

Народ во все глаза уставился на женщину, которая смотрелась так, будто прибежала на центральную улицу Пятороты, не успев снять с себя грим и киношный костюм. Пока Голова приходил в себя от очередной выходки тётки, которую он до сего дня в глаза не видывал, а она вела себя с ним так, словно знала Приходько с тех голодных времён, когда он трудился подпаском и каждому жителю села, у которого имелась самая захудалая корова, заглядывал в рот, люди переключились на другую тему.

– Видать, в наших мiсцях кино снимают? – с уважением поглядывая на бойкую женщину, перешёптывались зеваки. – Как пить дать, це артистка з Киеву!

– Точно! – оживлённо воскликнул Степан по прозвищу «Всезнайка», поскольку он всегда знал все последние сплетни в окрестностях. – Мене друг мiй звонил з Киеву и сказывал, що новий фiльм про Бульбу снимать собираются. Не иначе, как съёмки ужо начались.

– А ежели нет? – засомневался кто-то. – Один фiльм про Бульбу сняли недавно.

– Чого нет? – обиделся Всезнайка. – Ти тiльки на це бабу погляди? Чем тобi не артистка?

Взгляды собравшихся устремились на Семёновну. Она гордо вздёрнула свой подбородок.

– Ух ти?! – заинтересовалась Марийка и затараторила: Ти узнав, Стёпа, в яком мiсце они проходят? Артистов, чай, кормить треба. А у мене вiдро сметани почём зря пропадает.

– Дык, Марийка, ти Петро це сметану бы и отдала, – почесал затылок Степан. – Уж шибко вiн (он) у тобi дохлый. Глядишь, опосля вiдра сметани Петро бока малость нагуляет?

– Дык у менi вiдёрко-то небольшое, – выкрутилась женщина из щекотливой ситуации. – Для одного Петро сметани забагато (много), а городским в самый раз. Они багато не iдять!

– А, можливо, они не iдять и сметани? – озадачился Степан новым вопросом и протянул: У них, артистов, я чув (слышал), на першому мiсте диета! Они даже не iдять сало!

– Да ну?! – из-за спины жены выглянул Петро и шумно сглотнул слюну. – Як таке може?

Этот звук развернул разговор в другое русло. В деревне все не то чтобы точно знали, но подозревали, что прижимистая Марийка мужа плохо кормит. Наиболее сердобольные из числа родительниц, чьи дети учились в школе, нередко приносили сторожу какой-либо еды. Марийка делала вид, что знать ничего не знает, и так этот подкорм вечно голодного сторожа продолжался бы, наверное, ещё долго. Однако сейчас жительницы Пятороты возмутились и стали стыдить жену школьного сторожа.

– Що же ти, Марийка, боки себе отъела, а Петро у тебе тощий, як гончая собака?

– Що – гончая собака? Вылитый Кощiй Безсмертний!

– Мужику лишний жир не треба, – пробовала защититься Марийка. – Як вiн по хозяйству робити буде, коли боки стане отвисать?

– Ти сделай таке, щоб у Петро боки зависли, а опосля глянешь, може он робити, али ни? – со смехом сказала Галя, проживавшая с супругами по соседству.

– Мене еды не жаль, – продолжала упорствовать Марийка. – Не хочу, щоб муж захворав.

– Ти его накорми от пуза. Петро у тобi здоровее всех мужиков буде, – посоветовала Галя.

– Сама знав, що мене делать, – огрызнулась Марийка и ласково обратилась к Семёновне:

– Так ви, мадама, в нашу деревню прям-таки со съёмок кина попали?

Соседка Галя прыснула в ладошку. Видимо, презрев все советы земляков, Марийка во что бы то ни стало вознамерилась продать киевским артистам свою сметану, пока та не скисла.

– Сама ти «кина» попала, – не очень дружелюбным тоном ответила Евдокия Семёновна, поскольку, не понимая, о чём речь, решила, что толстушка сказала ей что-то ругательное.

– Извиняйте, мадама, а де ваша труппа мешкати (проживает)? – Марийка упорно пыталась вызнать хоть какую-то информацию об артистах.

– Ти ерунду, Марийка, не городи, – вмешался в разговор Степан. – Труппа бувае у театре.

– Навiщо ти, Стёпа, с умными людьми погуторить не даёшь? – обиделась супруга Петро.

Их перепалку прервала Евдокия Семёновна.

– Ти кого, свинота, обдурити хочешь?

К ужасу и восхищению собравшихся, чудная тётка внезапно встала на цыпочки и ловко ухватила за загривок Григория Алексеевича, который собрался было под шумок скрыться.

– Ти чего, тётка, белены объелась? – неожиданно взвизгнул справный мужчина. – Отпусти, я кому сказав?

– Кажи, Грицька, ти куды Зорьку дел? – продолжая крепко держать Голову, ответила та.

Но Приходько не хотел сдаваться и, забыв про полагавшуюся руководителю степенность, попытался лягнуть упёртую тётку. Однако Евдокия Семёновна оказалась не лыком шита и ответила нахалу смачным пинком под зад. Обычно самодовольное, круглое лицо главы села вдруг стало напоминать спелый помидор. Голова понял, что самому ему не справиться со странной бабой, которая, когда он гордо нёс свой внушительный живот по центральной улице деревни, внезапно выбежала со двора его заклятого врага Олега Провисьон.

Олег и его жена Ольга – единственные в селе, кто не признавали авторитет, точнее власть Приходько. Они игнорировали его ценные указания, не посещали в клубе собраний, ни о чём его не просили, просто жили своей жизнью. И, что самое обидное, очень хорошо жили. Уж какие только пакости ни устраивал им Голова, а не смог выжить их из села. Теперь они натравили на него эту сумасшедшую. Конечно, они, чёртовы лягушатники! Больше некому.

А почему – «лягушатники»? Объяснение одновременно простое и смешное. Уж больно у главы семейства фамилия заковыристая. Безусловно, в Пятороте проживают люди разных национальностей. Но ни у одного человека нет в фамилии такого странного окончания, как «он». Зато подобные окончания часто встречаются во французских фамилиях. Достаточно вспомнить самого известного француза Делона, или нынешнего президента Макрона. Так что жители деревни ничуть не сомневались во французских корнях семьи, которая по всем остальным статьям также сильно отличалась от них.

И никому не было дела, что Олег Провисьон являлся чистых кровей украинцем, а его жена Ольга тоже в целом и общем считала себя славянкой. Да, была в её славном роду уроженка Чёрного континента, также был выходец с берегов Босфора. Но зато все остальные, включая донских казаков, по факту являлись славянами! И тем не менее Провисьонов в родном селе упорно называли французами. Данное обстоятельство вызывало у людей чувство некоторой зависти, за что, в том числе, эту семью в Пятороте немного не любили. Все ждали, что вот-вот Провисьоны отправятся на свою историческую родину – во Францию. А что? С такими возможностями кто захочет прозябать в обычной деревне на территории бывшего Союза?

Но Провисьоны уезжать почему-то не торопились. И ладно бы они жили, не высовываясь. Так нет же, видимо, из вредности натравили на Голову какую-то сумасшедшую!

– Земляки, помогите! – взмолился Григорий Алексеевич, за что получил ещё один пинок от женщины.

– Ух ти?! – восхитилась Марийка, и от восторга мужа своего за тощий локоть ущипнула.

Пока Голова в цепких руках Семёновны извивался, подобно грешнику, которого черти на сковороде собрались поджаривать, толпа с хохоту помирала. В дело вмешалась Света. Она, конечно, знала о напряжённых отношениях между её родителями и главой села. Поэтому из чувства мести поначалу и не пыталась остановить свою нечаянную гостью. Но, видя, что та зашла слишком далеко, она подошла к Евдокии Семёновне и что-то шепнула ей на ухо.

Нелепо одетая женщина вдруг встрепенулась и сразу как-то обмякла. Этим не замедлил воспользоваться Голова. Выскользнув, словно уж из опустившихся книзу рук чудной тётки, Приходько отбежал в сторону и, погрозив кулаком, крикнул:

– Я ишо тебе покажу, как обзывать порядочных людей свинотой! Зараз я доберусь до своей конторы и подзвоню в дурку. Пусть доктора з тобi разберутся, спятившая курва немецкая!

– Чого?! – изумилась женщина. – Сам ти немчура, Грицька, а ишо рвань холопская. Съел?

На глазах у всего честного народа Евдокия Семёновна показала Голове фигу. Сытое лицо Григория Алексеевича внезапно спало. Щёки обвисли, второй подбородок безвольно повис, а левый глаз как будто провалился в глазницу и нервически задёргался.

Светлана машинально подумала, что если бы Приходько стал не главой села, а актёром, то ему с его способностью к перевоплощению цены не было! Понятно, что эта метаморфоза произошла с ним вследствие стресса. Но впечатление о себе Голова оставил сильное.

Коктейль Морозовых.

Столпившийся у дома семьи Провисьон народ не хотел расходиться. Ну ещё бы, ведь не каждый день доводится видеть, как некая чудная тётка лихо отвешивает пендели Голове, у которого на его-то скромной должности началась звёздная болезнь! Конечно, теперь людям захотелось разузнать, кто это смелая женщина? Однако Света увела Евдокию Семёновну в хату подальше от любопытствующих взглядов.

Пока её гостья умывалась, чтоб, по её словам, отмыться после разговору со «свинотой», Света проскользнула в комнату и спрятала фотоальбом в сервант от греха подальше. Ведь, учитывая интересную память Семёновны, девушка могла надеяться, что та просто забудет о недавнем инциденте, который в итоге привёл её к стычке с Головой. Что же касается главы села, то Светлана опять же понадеялась, что из свойственной ему трусости он не даст ходу происшествию. В данной ситуации Приходько лучше сделать вид, будто ничего не было, а не то, если он вызовет в Пятороту бригаду из психлечебницы, Евдокия Семёновна запросто может так осерчать, что Голове мало не покажется. Вон, как она его посреди бела дня перед людьми опозорила! И самое забавное, в принципе, ни за что.

Дураку понятно, женщина приняла Григория Алексеевича за какого-то пастуха, по вине которого вдруг запропала её корова. Возможно, тот пастух и Голова внешне действительно похожи, и даже тёзки. Но Приходько чужая скотина не нужна. У него своей немерено! Так что теперь он скорее всего заляжет на дно, чтобы односельчане эту неприятную историю побыстрее забыли. А Светлана тем временем придумает, как ей быть с нечаянной гостьей.

Немного успокоившись, Света поспешила на кухню. И опять непрошеная гостья её очень удивила. Она сидела за столом и внимательно изучала своё лицо на боковой поверхности металлической кастрюли. Светлана мысленно чертыхнулась:

– Это же неудобно! В комнате есть трельяж. Смотрись, сколько хочешь!

Однако своего недоумения она никак не проявила. Наоборот, улыбнулась, показывая всем своим видом, что всё в порядке. Но Евдокия Семёновна вдруг строгим тоном сказала:

– И що, кажи, дiвка, зi мною не так? Нащо Иван мене на белобрысую курву променяв?

Сердце девушки упало в пятки. Недооценила она, однако, Семёновну! Тем не менее Света постаралась сделать хорошую мину при плохой игре.

– Да забудьте вы об этом! Катька сама ему на шею вешается, а Ивану она даром не нужна! – вдохновенно сочиняла Светлана, пытаясь успокоить женщину. – Ведь недаром, поди, вас назвали «Перша красуня Пятороты»? Вас назвали, не Катьку! Что в ней хорошего? По мне, так она напоминает одну кошку, которая у нас была, когда я только в школу пошла. Между прочим, редкостная тварь! Я из-за неё вечно ходила с оцарапанными руками. Катька тоже, небось, со всеми цапается. Уж больно лицо у неё неприятное. Такие мужчинам не нравятся.

– Ни рожи, ни кожи, – подтвердила женщина мнение Светы.

– С вами говорить – одно удовольствие! – обрадовалась девушка. – Уж такая вы умница!

– А Иван, кобель окаянный, енто не понимает! – вдруг стукнула тётка кулаком по столу и обернулась по сторонам. – Куды вiн (он) запропал? Хочу по харе его отхлестать!

У Светланы испортилось настроение. Она-то думала, что ей удалось найти общий язык с её нечаянной гостьей, вызвать к себе доверие, но!.. Однако нужно что-то делать. Ведь, если Света всё правильно поняла, то им нельзя терять время. А для начала требовалось ввести её прабабушку в курс дела и объяснить, что Евдокия Семёновна Морозова каким-то образом переместилась во времени. Светлана решила обратиться к уже использованной ею тактике, которую она применила, когда помогла Голове вырваться из рук разгневанной женщины. В тот момент её неожиданно осенило, и это сработало. Значит, должно сработать и теперь.

– Послушайте меня, Ева? – задушевным голосом сказала Света. – Отхлестать мужа по харе вы ещё успеете. Есть вещи поважнее.

– Откудова, дiвка, ти знаешь, що мiй Иван мене Ева называет? – задала заинтересовавший её ещё ранее вопрос родственница из прошлого, которая как снег на голову свалилась с утра пораньше на Свету. – Ти хто таке буде?

У Светланы отлегло на душе. Как здорово, что её разговоры в детстве с бабушкой Ганной остались в памяти! Именно баба Ганна ей рассказывала, что Иван – незаконный сын одного очень нелюбимого в народе барина-самодура и его восточной наложницы, так влюбился в крепостную своего жестокосердного отца, что решился с нею бежать. А помогла молодым совершить побег мать юноши – повариха того самого барина, которую он приобрёл за сто рублей (столько же в те времена стоила лошадь для повозки) на шумном восточном базаре в Константинополе, по имени Ягмур.

За 36 лет до этого печального события одно немногочисленное племя, проживавшее среди безмолвных саванн Африки, простилось со своей соплеменницей. Это была юная девушка с невероятно развитым воображением и пылкой душой. Звали девушку Лала. В отличие от других членов племени, которые занимались изо дня в день одними и теми же делами, и не видели в этом ничего плохого, Лала не тяготела к земледелию; не стремилась создать семью поскорее, чтоб ощутить свою взрослость; не хотела спрятаться за широкую мужнину спину, дабы просто жить и ни о чём не переживать. В отличие от её окружения, она умела мечтать.

А больше всего Лала мечтала увидеть море. Нередко в жаркие дни девочка устраивалась под плакучими ветвями энцефаляртоса, называемого в народе хлебным деревом, и подолгу вглядывалась в лежащую перед ней саванну. Но вместо красно-бурой почвы равнины Лала видела величавые морские просторы. Когда саванну вдруг обдувал благословенный ветер, девочке казалось, будто это мелкие волны лениво подкатывают к берегу, чтоб обдать юную мечтательницу прохладными брызгами. Лала в полном восторге откидывала назад голову с чёрными жёсткими завитушками и счастливо смеялась. Хорошо!

Неудивительно, что не только её неромантичные от природы соплеменники, но и родные девочки вскоре стали подозревать, что их Лала не от мира сего. А её разговоры о море, если поначалу людей забавляли, потом начали откровенно раздражать. Какое ещё море, когда у всех обитателей племени одно желание – выжить в суровых условиях саванны, где тебя на каждом шагу подстерегает опасность? Ведь Африка кишмя кишит дикими зверями! Ведь стоит на секунду зазеваться, как ты запросто можешь оказаться в страшной пасти льва, или в хищных лапах гиены, или в ненасытном чреве питона. А жить-то хочется!

Вот потому осторожные сородичи Лалы обычно передвигались по саванне перебежками. А этой девочке хоть бы что! Вместо того, чтобы хозяйством заниматься, или готовить себе украшения к будущей свадьбе, как это делали все её сверстницы, Лала сидела под деревом и мечтала. И, что самое удивительное, ни один хищник её не трогал, включая какого-нибудь поганого шакала!

Среди обитателей племени поползли слухи, что неспроста дикие звери чудную девчонку стороной обходят. Видно, она страдает какой-то дюже заразной хворью, что даже хищники брезгуют употребить её себе на обед. Недобрая людская молва плохо отразилась и на семье Лалы. Соплеменники стали чураться заходить в их скромную хижину, а, встречаясь где-то посреди селения, вместо долгих приветствий просто кивали (О ужас!) родителям головой.

Насмерть перепуганные родители девочки бросились к шаману. Тот развёл костёр, а когда огонь погас, долго изучал оставшийся на дне ямы пепел. Наконец, важным тоном он сказал, что Лала безнадёжно больна и даже он, при всех своих знаниях и умениях, не способен из неё изгнать злых духов, поселившихся в её ещё несформировавшемся теле. А посему выход только один – избавиться от странной девочки, чтоб она невзначай не навлекла беды на всё их и без того малочисленное племя.

Суеверные люди поспешили последовать совету непорядочного шамана, который вдруг в юной девушке разглядел угрозу для своего будущего. Не будь дураком, шаман понимал, что столь неординарная личность, как Лала, однажды может засомневаться в способностях и вообще необходимости их племени паразита, который только тем и занимался, что пугал своих соплеменников всякой всячиной, чтобы они приносили ему разные дары, а он жил в своё удовольствие. Шаман знал: молодёжь – это та прослойка населения, которая стремится к переменам. Поэтому от самых ярких её представителей лучше загодя избавляться. Ведь в борьбе за власть нужно всегда действовать на опережение. Тогда тебе и победа обеспечена.

И вот в один из ничем непримечательных дней родители Лалы внезапно явились пред ней, когда она как обычно сидела под хлебным деревом. Отец потёрся лбом о её лоб, что у этого племени означало родительское благословение, а мать всунула дочери узелок с камешками, что на нехоженых землях Африки валялись прям под ногами. Затем родители торжественно сообщили девочке, что они благословляют её на дальнее путешествие, о котором она всегда мечтала. Это значит, Лала может отправляться на поиски моря, либо просто чужих земель, где люди живут иначе, нежели её сородичи, с коими она всё равно не ощущает общности.

Лала обрадовалась. Её огромные карие глаза вспыхнули, подобно драгоценным камням, что лежали в узелке, собранным ей матерью. К счастью, её родители совсем уж чёрствыми людьми не были. Поэтому, собрав ватагу подростков, они велели им сопровождать их дочь до тех пор, пока им не встретятся какие-либо чужеземцы, которые захотят принять девочку в своё племя. А чтобы никто не подумал, будто бы их младшая дочь – человек без роду без племени, сердобольные родители соорудили носилки. Лала села в носилки, и подростки её понесли, словно какую-то принцессу!

Не один день прошёл, пока среди небольшой возвышенности эта необычная процессия не повстречала караван из вереницы кораблей пустыни – верблюдов. Сей торговый караван принадлежал одному богачу из Измира Мехмеду. Закупившись в соседних землях тюками разной материи, да мешками шёлковых, парчовых нитей, караван возвращался домой, чтоб порадовать своего хозяина на редкость удачными торговыми сделками.

Конечно, Лала была очарована и невозмутимостью величавых верблюдов; и невероятно пёстрыми восточными нарядами, отделанными золотым шитьём; и красочностью, а также витиеватостью восточной речи. Поэтому, когда хитрый помощник смекнул, что он может услужить своему хозяину, если преподнесёт ему в дар юную деву, чья кожа отливала, будто золото чёрного цвета, он спросил у девушки, хочет ли она увидеть город невиданной красы, который стоит прям на берегу моря?

Услышав про море, Лала тут же спустилась с носилок и велела усадить её на верблюда. А помощнику торговца только то и надобно было! Попрощавшись со спутниками необычной девушки, караван продолжил свой путь. Спустя ещё пару месяцев он вошёл в город. Там их встретил Мехмед – справный мужчина в расцвете сил и лет, у коего имелось четыре жены и ещё куча наложниц. Однако грациозная хрупкая дева с блестящей кожей и непослушными жёсткими завитушками на голове восхитила богатого торговца и ценителя женской красы.

Будучи глубоко верующим человеком, он не осмелился нарушить шариат, согласно коему мусульманин мог иметь не более четырёх жён, и Лалу в жёны не взял. Но Мехмед объявил её любимой наложницей и поселил в лучших покоях своего дома. Лала была не против. Она радовалась возможности каждое утро выходить на берег моря и любоваться его красотой, а вместе с тем добрый человек Мехмед пришёлся девушке по душе, и она с удовольствием стала жить в его доме, где ни в чём не знала отказа. Мехмед звал её «Моя Лале» (тюльпан).

Спустя год в один из дождливых осенних дней Лала родила дочку. Назвали её Ягмур, что в переводе с турецкого означает «дождь», или ещё – «родившаяся в дождь». Законные жёны богатого торговца надеялись, что ребёнок родится темнокожий, и Мехмед, дабы не портить благородную кровь, выставит из дома ненавистную соперницу. Но, к их разочарованию, и к удивлению многочисленной родни главы большого семейства, малютка по виду мало чем отличалась от других турчанок, разве что её тёмно-карие миндалевидные глаза блестели, подобно драгоценным алмазам, которыми когда-то снабдила в дорогу Лалу её мать.

Ягмур выросла и превратилась в настоящую красавицу. Маленькая, хрупкая, она от своей матери унаследовала страсть к мечтаниям. Неудивительно, что когда пришёл час, девушка захотела увидеть дальние страны. К тому времени Мехмеда не стало, а Лала, памятуя, какой была она сама в юные годы, не стала препятствовать желанию дочери. Отдав ей семейные драгоценности, женщина благословила дочь в дорогу. Только не повезло девушке, и Ягмур в один не самый лучший день своей жизни оказалась на невольничьем рынке в огромном и шумном Константинополе, где её и приметил русский помещик, прозванный крепостными «Самодур» за свой на редкость жестокий характер, ведь людей он ни во что не ставил.

Этот человек привёз дочь свободолюбивой уроженки знойной Африки и гордого потомка Османов в своё поместье Благодатное. Там он сделал Ягмур своей наложницей. А когда она родила ему сына, Самодур отправил молодую женщину работать на кухне. Дворовые девки и прочий работный люд стали звать повариху Матвеевна. Ведь, желая сохранить какую-то связь с родиной, Ягмур решила, что русское имя Матвей будет наиболее созвучно имени её отца Мехмеда. А сына своего она назвала Иваном. Отец-то у него, как ни крути, – русский.

Очень скоро новоиспечённая повариха приобрела в поместье такой авторитет, что только барин мог себе позволить войти в её владения – кухню и примыкавшие к ней кладовые. Их сын рос смышлёным, красивым и здоровым мальчиком на радость своей матери. Ягмур как будто бы смирилась со своей участью и даже выглядела не то чтобы довольной, но внешне невозмутимой. И только изредка вспыхивавший в её загадочных глазах неистовый блеск, наводил на мысль, что эта женщина – дремлющий до поры до времени вулкан, и что лучше «Не будить лихо, пока оно тихо».