Текст книги "Собеседники. Ближним и дальним"

Автор книги: Коллектив авторов

Чудо преображения

К рукописи Т. Батуриной я обращаюсь вторично. Это не случай, а волеизъявление. В сумбуре прошлого, в «заменимости» многих стихов невозможно было не расслышать чудо – таланта, судьбы и темы, как бы стыдливо упрятанных в оболочку вполне традиционного стиха. Но незаёмной была интонация ямба, не считанными со страниц чужих сборников боль и счастье жить и писать стихи. Повторяю, создалось впечатление, будто поэт стесняется развернуться во весь рост или, что греха таить, не доверяет слуху рецензентов на новое в привычном. По её так и выходит:

 
Стесняемся высокого в себе,
Как будто бы стесняемся дурного.
 

Выгодность (в самом хорошем смысле) новой рукописи книги «Полдень» в том, что Батурина проявила отвагу остаться самой собой во всём, чем и совершила чудо преображения, сумела обернуть зрение читателя к своей сути:

 
Помилуйте: не роза хороша,
А наше удивительное зренье.
 

Книга «Полдень» получилась очень женской и очень зрелой:

 
Ведь убывает время, не душа!
Вон, позади, лежит ровней равнины…
 

Книга о любви, являющейся не обстоятельством жизни, а природой, истоком и смыслом женского начала:

 
Как долго плен таинственный мой длится,
Начавшись до любви, в довремена!
 

Единство женщины с природой не внешнее, не наблюдательное и созерцательное, а органическое, не любование, чего вообще чужды многие женщины. Природа – соучастница, соискательница женщины:

 
Вижу: стыдное и неизжитое
Забирает природа в себя.
 

«Природа» и «мать» для Батуриной синонимы глубинные, тайные:

 
Душе моей робко и колко босой,
И вся-то защита ей – матерь.
 

Читая прекрасное стихотворение «Мята», я поразилась мысли, что надежда на природу в женщине не вытесняется завистью к способности первой омолаживаться, тогда как старость, старение и составляют вечный и единственный женский страх, без приобретения возрастной мудрости способный ввергнуть женщину в безумие. Мята – образ природы врачующей, сострадающей физически, опять-таки соучаствующей. Но обращается поэт не к мужчине, а снова к природе:

 
Живу, как все, и вольно, и грешно,
Всю жизнь для жизни набираясь храбрости,
А что на дне души – немудрено:
«Не отвергай меня во старости!»
 

В женской поэзии, видимо, в силу высказанных причин вряд ли возможно провести градацию: «городская», «деревенская». Грузинка Лия Стуруа на первый взгляд чистая горожанка, её часто причисляют к эстетам, а там такое родство с листвою, деревней, землёю, дорóгой, как определяет меру или безмерность этого родства горожанка Батурина, что невольно пришло на ум именно это грузинское имя, казалось бы, в корне отличающееся поэтикой и лексикой от насыщенного, «самовитого» слога волгоградской поэтессы.

«Самостоятельная» – так называется одно из стихотворений. Так определяется лейтмотив стихов о любви. Это не отчуждение «эмансипированной» гордячки, а вековечная и недоказуемая страсть доказать мужчине свою особость:

 
Любимый, у меня не отнимай меня…
 

Поэтому «люблю как болею». Поэтому любовь перерастает в восприятие вечности, выражается через причастность к ней:

 
Не прощаются грешные люди,
А любовью братаются вечной.
 

Женственность стихов Батуриной заключается в гуманизме пресловутой женской «слабости»:

 
Вы всё обретаете в муках
И думах о сирых и слабых.
 

«Любовь меня приблизила к земле» – так осознается долг женщины.

Образ всеочищающих женских слёз – так осознается благодать принадлежности к прекрасному полу:

 
С чего эти слёзы, зачем эта вечная милость,
Меня торопливо влекущая к новым слезам?
 

Женственно поразительное ощущение жизни как «убывания вперёд», как запасания «глубинной земной нежности». Это – суть Батуриной-поэта.

Я желаю ей прекрасной книги!

Марина Кудимова, поэт

(рецензия на рукопись Т. Батуриной, Москва, 1984)

Наше удивительное зренье

«Полдень». Так внешне непритязательно, но вместе с тем довольно красноречиво назвала свою новую книгу поэтесса. Красноречиво потому, что полдень – это не только время суток, но и определенная степень зрелости чего-либо. В данном случае степень зрелости автора, вышедшего к читателям уже с шестым стихотворным сборником.

Сразу скажем, что добрая половина стихотворений соответствует названию книги. Я имею в виду те из них, которые волею издателей попали во вторую часть книги. И прежде всего «Не отвергай меня во старости», «Мне бросали вослед моё грешное имя», «Полдень», «Муза», «Он здесь уже, ноябрь непреклонный», «Такие дни случаются в земной обители», «Баллада о качелях» и некоторые другие. Именно здесь можно говорить о поэтической зрелости Татьяны Батуриной. Заметим, что практически все названные стихи – новые. Они значительно выигрывают по сравнению с перепечатками из прежних книг, которым в сборнике тоже нашлось место. И если говорить о росте поэтессы, то он налицо.

Но попробуем объяснить, что мы имеем в виду под поэтической зрелостью. Отнюдь не новизну тем и тем более не версификаторское мастерство, которым, пожалуй, может овладеть всякий. Прежде всего умение сказать по-своему, пусть даже несколько неуклюже, о самых обычных вещах. Умение увидеть эти вещи как бы впервые и такими, во всей их первозданности, донести их до читателя. Об этом, кстати, вскользь сказала сама поэтесса в одном из стихотворений: «Помилуйте, не роза хороша, а наше удивительное зренье». В лучших стихах «Полдня» это удивительное зренье присутствует.

Возьмём хотя бы «Музу». Казалось бы, ещё в XIX веке создана целая галерея образов капризных и прихотливых созданий, усаживающих поэта за лист чистой бумаги. А если добавить к ней то, что посвятили музам мастера начала века, то тема может показаться исчерпанной, мало того – запретной, дабы устраниться от неизбежной будто бы для такого случая литературности.

Татьяна Батурина не испугалась запрета и рискнула поведать читателям о своей музе, которая оказалась явно не похожей на своих именитых предшественниц. Её муза – это скифская каменная баба с «огромным детоносным животом». Сама древность…

Даже в таких антологических стихотворениях поэтессе удается сказать что-то своё. В целом же книга – об Отчей земле, о любви, о делах и помыслах наших предков и современников.

Для убедительности приведу маленькое стихотворение «Камень на безымянной могиле», в котором Татьяна Батурина нестандартно решает тему памяти:

 
Он для того незамаранно белый,
Чтоб не владычила ржа,
Чтобы любая душа не скорбела –
А волновалась душа.
Чтоб, набредя на таинственный камень,
Затосковала над ним
Всеми дождями и всеми снегами
Будущих вёсен и зим.
 

Сергей Васильев, поэт

(«Вечерний Волгоград», октябрь 1985)

Счастливая ме́та

Стихи Татьяны Батуриной впервые появились в печати в конце шестидесятых годов и обратили на себя внимание безудержной и простодушной искренностью, которая в счастливых случаях отличает настоящую поэтичность от юношеской заворожённости поэзией. Здесь, по-видимому, случай действительно оказался счастливым – стихи Батуриной последующих лет свидетельствовали: рука твёрже держит карандаш, но не позволяет затвердеть, окаменеть чувству.

Татьяна Батурина – развивающийся стихотворец, её стихи, несколько традиционные по форме, всё более естественно воспринимают и передают песенный лад, от которого легкомысленно отказываются некоторые стихотворцы, считающие себя или желающие быть уж очень современными. Наивно полагают они, что народные обороты речи и песенный лад стиха устарели. Стареет не форма сама, не само явление – ветшает подход к нему, а порою ещё стих мстит автору за небрежность, за поверхностность.

Татьяна Батурина имеет право сказать о себе: «Не фантазер и не гадальщик, одной лишь правде я служу». Открытость души, естественность интонации привлекают читателя. Я уверен, что читатель не пожалеет затраченного времени, вчитываясь в строки волгоградской поэтессы. Как старший товарищ, я имею немало претензий и замечаний, которыми мог бы сопроводить эти стихи, но сегодня хочется позвать читателя: давайте почитаем вместе эти живые строки и пожелаем автору ещё гуще наполнить их волнениями и подробностями сегодняшней нашей жизни.

Евгений Долматовский, поэт,

лауреат Государственной премии СССР

(«Молодая гвардия», 1986. Москва)

Слово о высоком

Слышатся голоса, что на волгоградских прилавках залёживаются стихи местных авторов, что стихи теперь меньше читают. Значит ли это, что они стали хуже? Не мы ли, читатели, стали невнимательнее, небрежнее к чужому слову, которым стихотворец пытается выплеснуть боль души?

Открываешь новую книгу Т. Батуриной и узнаёшь заново не один год известную поэтессу. Она наша, здешняя, волгоградская. Верю, когда читаю: «Живу, каждым корнем отцовского сада за державную землю держась». За «полынь да кустики кривые, да ковыли, куда ни глянь». Все её дороги – прямые, степь – просторная, люди – искренние. Боль сталинградской земли – её боль о тех, кто, отвоевав, вернувшись с чужбины, «только здесь, на родине, очнулся…»

В «Сказке о мяте» – раздумья о главном счастье в нашей жизни, а это – мир, дом, дети, внуки. Но не похоронки…

Тонка книжка, но долог разговор с читателем. Начнёшь его – не отвернёшься от страницы. Не только потому, что символ, образ так густы в строке. А потому, что каждая строчка – из своей песни. Из пережитого, передуманного. Эта искренность и открытость заставляют каждого из нас оглянуться в годы, что остались за плечами. Оглянуться на отчий дом, на деревенскую родню с её доверчивыми поклонами, на себя и тех, кто вокруг, погордиться добрым, пожалеть о суете.

Стихи, вышедшие из-под женского пера, всегда привлекают лиричностью, песенностью, участливостью к тому, чья судьба не очень удалась. Задержитесь «Над старой фотографией», где румяные девы с верой, надеждой и любовью глядят в завтрашнюю жизнь. Всё впереди: ведь все – красавицы, рождены для счастья и удач и, не считая лет, идут по жизни, ожидая этих радостей. А годы тоже идут – и вот уже «златая срединочка бабьего лета, золовушка скромная бабьей судьбы». Но они будут идти улыбаясь, не жалуясь, не кляня судьбу, – до последнего веря, надеясь, любя.

Татьяна Батурина ищет Слово. Ищет, находя. Читаешь её стихи – и разливается перед тобой тонкий акварельный рисунок. Здесь, на взгляд иного читателя, есть и слишком резкие, и очень яркие, и лишние мазки. Но больше – нежных, изящных, лёгких. Своих слов – не взятых напрокат. Вот поглядите, как из нескольких её строк встаёт такая живая, родная, почти забытая картина:

 
Когда же утро – петухи с подзоров
Кричали, замиряясь с петухами
Зари, а те – с дворовыми, живыми,
А над столом струился пар молочный…
 

Книга названа упрямо: «Счастливая мéта». Хотя сама поэтесса повторяет: «Так болючи дорога, даль, звезда, ладонь!» В ладонь отдаёт сердечная боль за всех, кто близкий, кто чужой, кому нужны помощь, участие, собеседник.

Алла Савчишина, журналист

(«Вечерний Волгоград», август 1987)

Родники

В своём стихотворении «Жажда» Т. Батурина средствами поэтического обобщения рисует, и очень наглядно, сегодняшнее состояние своей души, как бы прислушавшейся в преддверии новых творческих открытий:

 
…Но недолго и мне по лесному блуждать бездорожью:
Я уж слышу, как бьёт, как воркует заветный родник.
Перед встречею с ним отдохну, посижу у подножья
Стогодового дуба, он так неоглядно велик!
 

Я сказал о новых открытиях потому, что и в представленной в редакцию «Родников» небольшой подборке Т. Батурина выглядит перед читателем поэтом ищущим, взыскательным к себе, тонко чувствующим слово, СВОЙ образный строй. Примером этому может служить прекрасное – не боюсь перехвалить! – стихотворение «С покупками из города», в котором с удивительной проникновенностью и тонким лиризмом выписан образ современной крестьянки, видящей радость для себя в том, чтобы доставлять радость своим ближним:

 
Шумно станется в избе,
Вот и спраздную себе.
 

Как свидетельствует сама Т. Батурина в своих стихах, она находится сейчас во власти творческих поисков, поэтому не всё у нее, даже в этой небольшой подборке, художественно равноценно и зрело.

Но несколько стихотворений, такие, на мой взгляд, как: «С покупками из города», «Жажда», «С тобой», «Подарок» и «Отчего так светлы эти летние ночи», – несомненно, доставят радость читателям «Родников».

Сергей Поликарпов, поэт

(рецензия на рукопись Т. Батуриной, Москва, 1988)

Необратимость доброты

Предощущения – такой подзаголовок хочется дать новому сборнику стихов волгоградской поэтессы Татьяны Батуриной «Отцовский сад» после его прочтения…

«Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» – этот тютчевский эпиграф предваряет, как принято говорить, ключевое, программное стихотворение – «Предчувствие». А вообще-то у Татьяны Батуриной нет чёткого, по некоему ранжиру, деления её стихов на «программные» и на остальные, как бы второстепенные, что ли. И это понятно и хорошо: каждое стихотворенье звучит и читается как главное, без которого поэтический сборник – «не полный», как и народ, по известному выражению Андрея Платонова, без каждого из нас, в том числе и без поэта, своего песенника и провидца. Всё тут, в этой красиво и со вкусом изданной книге, – в одном, батуринском, ключе и стиле. А найти его, сей ключ серебряный, трудно. Это ключ к людским сердцам и душам.

Мне как читателю и любителю поэзии нравится работа Т. Батуриной со стихом, со словом. «Доброе слово в жемчуге ходит», – гласит русская пословица, к месту вспомянутая поэтессой в стихотворении, названном точно и неожиданно: «Соименник». Кроме предчувствий, предсказаний, предвидений неизбежных, несмотря ни на что, перемен к лучшему в бытии и духовной жизни народа, здесь, в книге «Отцовский сад», возникает и само имя спасителя этой духовности, нашего «соименника» и лирического героя Татьяны Батуриной, образ которого стоит за любой её строкою. Это – всеобщий, родственный всем нам человеческий брат, как бы оставляющий и внушающий нам надежду на необратимость доброты «во слове невозмездном»… Хотя он, брат наш названый, и «не Бог, не царь и не герой», а просто человек, воплощённая в привычном и подчас обыденном, неброском облике драгоценная народная душа… Поэтому лирика Татьяны Батуриной так напряжённо конкретна, генетически человечна и активно добра, милосердна и сострадательна, как и само её тонкое и верное по тону поэтическое слово.

Уже в названии этой книги – «Отцовский сад» – заложено наследованное, если можно так сказать, родственное начало, передающееся на генном уровне от человека к человеку. И действительно, видимо, и впрямь столь велика тут роль автобиографичности, исконно и сердечно присущей русской поэзии и поэзии вообще.

Тайна слова поэтического не отгадана, и заколдована до сих пор даже сама «технология» стиха, которую трудно вычленить из него, чтобы найти разгадку – если перед нами Поэзия. Татьяна Батурина хорошо знает, что ни на автобиографичности, ни на «технике» далеко не уйдёшь, ставка выше, – и «выпрыгивает» искренним человеческим, женским сердцем, простым и необманутым чувством, которое заключено наиболее полно в последних строках «Отцовского сада»:

 
…И на ходу, и на лету,
Сквозь холод, темень, пустоту
Заплакать, слава Богу.
 

Ведь – истинно: без ощущения трагизма и красоты мира жизнь тоже «не полная», в тягость. «Душа болит без боли», как сказано в этом стихотворенье, таком же, как и «Предчувствие», программном, выражаясь, как говорится, строгим литературоведческим языком.

Михаил Евсеев, журналист

(«Молодой ленинец», декабрь 1990, Волгоград)

Пусть не гаснет свеча

Эта небольшая книга стихотворений, так хорошо и празднично изданная, у Татьяны Батуриной, наверное, на особом счету. За тридцать лет творческой деятельности в столичных и разных других издательствах у поэтессы вышло более десяти сборников. Надеюсь, и это издание станет откровением для читателей. Всё, что накопилось у автора самого искреннего и светлого, она сумела щедро выплеснуть на страницы «Свечи».

Книга составлена из стихов, созданных за последние годы, но поэтесса включила в сборник и отдельные, особенно дорогие ей, строки из ранее написанного.

Мне представляется, что сегодня самый пик её поэтического мира – объёмного, яркого, многообразного.

Волгоградцы знают Татьяну Батурину не только как поэтессу, но и своего давнего собеседника – телевизионного комментатора, человека беспокойного сердца… То она беседует на полевом стане с палласовскими хлеборобами, то с ветеранами Великой Отечественной войны в излучине Дона, то с рабочими завода…

Рассказывала она нам с голубого экрана и о подробностях событий в Афганистане и Приднестровье, где ей удалось побывать. Слышали мы её рассудительный, но эмоционально-порывистый голос с Соловецких островов и из великой мировой святыни – Иерусалима.

Долгое время не гаснет в эфире волгоградского телевидения огонёк авторской программы Татьяны Батуриной «Свеча». Как в своей поэзии, так и с экрана, в беседах у свечи, она концентрирует и передает созидательную творческую энергию людей духовно богатых, жизнью своей радеющих за благополучие и спокойствие России. Пусть не гаснет свеча…

Думается, у Татьяны Батуриной ещё родятся удивительные строки с тонким мироощущением, на основе её бережного материнского отношения к великому богатству нации – Слову. В этой книге уже ощутимо его возвышенное дыхание!

И ещё об одном деликатном свойстве стихов Батуриной – Божественной теме. На это может решиться не каждый поэт. У Татьяны же эта тема звучит естественно, как говорится, по Божьей воле…

В этот мир мы приходим и уходим из него с надеждой понять, а если не понять – хотя б догадаться о своём предназначении… Вечны и трагедия, и радость, и загадка… Вечна тема поэзии.

А вообще эти стихи надо читать неторопливо, не ради развлечения или отвлечения от быстролетящего бытия. Придёт боль или неясная тревога в сердце – тогда и открывайте этот поэтический сборник…

Лев Кривошеенко, поэт

(предисловие к книге Т. Батуриной «Свеча». Волгоград, 1996)

Свеча из Иерусалима или просто «Свеча»

Тематика книги определяется уже её названием, написание которого через «ять» вовсе не случайно: поэтесса считает, что старинная орфография, возвращая нас к былой – незлобивой, богатой, православной – Руси, способна сделать такой же и сегодняшнюю Россию. В сборник вошли стихи о России, о добре, о красоте, о Боге. То, что «Свеча» оказалась «роковым» образом её тринадцатой книгой, Татьяну Батурину не смущает: духовность сборника, на её взгляд, является своеобразным вызовом бесовскому числу.

Сама презентация прошла, на удивление, скромно. В том смысле, что не было ни обильного застолья, ни высокопоставленных чиновников, ни заранее заготовленных славословий. Был узкий круг друзей, несколько набежавших невесть откуда журналистов и три-четыре бутылки шампанского. И ещё были песни, написанные на стихи Татьяны Батуриной композиторами Львом Буровым, Анатолием Климовым, Владимиром Примаком и бардами Сергеем и Ириной Волобуевыми. Были стихи, прочитанные «именинницей». И была настоящая свеча, привезённая Татьяной Батуриной из Иерусалима. Она горела весь вечер, озаряя присутствующих своим животворящим светом и привнося в происходящее некоторую долю таинства.

Сергей Васильев, поэт

(«Вечерний Волгоград», 1997)

«Пора молчать устам…»
Заметки о поэзии Татьяны Батуриной

В канун одного из славных событий в жизни Татьяны Батуриной в Волгограде одна за другой вышли три её поэтические книги: «Избранное», «Русь Господня» и «Свеча». В сущности, получилась трехтомная антология, составленная с явным вызовом: поэтесса, круто и без особого отбора перемешав стихи, написанные и много лег назад, и совсем недавно, почти в полном объеме предъявила результаты 30-летнего творческого пути. Несомненно, Татьяна Батурина оказала полное доверие своему читателю, не требуя от него снисхождения, но горячо надеясь быть оценённой по достоинству.

Справедливость такой оценки зависит от верного определения дистанции, отделяющей Батурину раннюю от нынешней. О движении поэта в пространстве и во времени мы судим по изменениям образной системы, по качеству поэтической формы, по глубине развития волнующих его тем. Довольно часто поэты достигают определённого уровня мастерства единожды и навсегда; отдельным счастливцам удается отречься от наработанного, представ перед читателем разными и новыми. В «Руси Господней» и «Свече» поэтесса явилась в новом качестве – как автор стихов духовного содержания. Такой мы её, право же, не знали. Однако в «Избранном» она ничуть не стремится высокомерно отвергнуть своё «мирское» прошлое. Многие страницы этой книги настойчиво возвращают нас к яркому сборнику «Полдень» 1985 года. Это слепки сиюминутных настроений здоровой, победительной, бурно чувствующей женщины. Мир её – тёплый, красочный, иногда – печальный, а в целом – устойчивый и прогнозируемый…

 
Довольно об этом, довольно,
Я снова тебя не люблю!
 

Настроения героини часто меняются, но не выходят за рамки средне-обычного поэтического восприятия. Судя по всему, автору и сейчас по-человечески дорог образ героини, такой взбалмошной и по-женски обаятельной. В память о той, прежней, в сборник включены простые «бабьи» строчки:

 
Я иду, как молода,
Мне хоть чёрта в повода!
Назад не звала, по лицу не гадала,
А только рыдала, рыдала, рыдала…
 

Эти и подобные старые стихи листаешь, как… семейный фотоальбом.

В них сохранился дух времени, «когда мы были молодыми»: окаменевшие, казалось, навсегда застойные годы, безответственная лёгкость бытия, порождённая несокрушимым чувством защищённости. От мировых проблем, проклятых вопросов, мук пробуждённого сознания… Свойственный тем, а не нынешним дням дремучий покой разлит в стихах Т. Батуриной «Милость», «Мята», «День рождения», «Старость в прошлом». В них, как на фотоснимках, запечатлена динамика неподвижности.

Но совсем иные качества поэзии Татьяны Батуриной обнаруживаются там, где возникают новые для её творчества темы. Строго говоря, их немного, но они могучим половодьем затопляют территории, принадлежавшие ранее биографии, любовным размолвкам, чужим письмам, природе, старикам, животным – всему тому, что всегда под рукой, тому, что надёжно и плотно заполняло повседневное бытие… Что же это за темы? Главнейшая из них – тема перерождения героини. Она поначалу звучит тихим, сокрушённым стоном-размышлением:

 
Мне жалко лет и жалко слов,
Судьба – сплошной болиголов…
Но скорбно жаль прожитых дней,
В страстях истёртых,
И бродим среди их теней
Мертвее мёртвых…
 

Как-то не по себе от этих строчек именно потому, что мы давно и близко знакомы с жизнерадостной лирической героиней, ныне как бы отрекающейся от своих лет, слов и судьбы. Безмятежно-уютный, обжитой мир являет свою хаотическую изнанку, изменяются содержание, тональность батуринской лирики. Автор вдруг решительно говорит о себе: «чужая всей земле».

И эта короткая строчка, безусловно, скрывает некое событие, отделившее героиню от людей непроницаемой стеной. Что-то произошло, и потрясение велико: его причину почти невозможно объяснить, с ним не справиться в одночасье, ибо оно огромно. Осторожно, боясь сфальшивить, героиня пытается определить, что делается с её душою. Почти каждое новое стихотворение, не называя всего события, приближает нас к пониманию этого глубоко личного процесса:

 
Запотерянным голосом
Предки плачут во мне…
 

Момент потаённого вслушивания в себя весьма необычен для чувственной, звонкоголосой поэзии Татьяны Батуриной, её стихи всё чаще окрашиваются отвлечёнными, порою – метафизическими наблюдениями: «И вот я умерла…», «И я – не я…», «Не я, а женщина другая…», «Лететь ли дальше?

Притворяться ль дольше, Что я – не я?», «Гляжу в себя и вижу всякий миг Себя иную…» «Когда к лицу пристанет новый лик…»

Тут уместны только шёпот и аскеза. Героиня себе не нравится, она стремится сбросить с себя уродливую, изжитую оболочку, и мы подчиняемся её страстному порыву к обновлению.

 
Как тихо вокруг, если тихо во мне!
Я каждый мой день начинаюсь вчерне…
 

Мы ждём, что буквально «на наших глазах» может произойти чудо: вот-вот опадёт, растает бесследно лягушачья кожа, и явится существо иного мира… Оправданы ли наши ожидания? Да, конечно. Истовая вера героини в саму возможность внутреннего преображения важнее его осуществления на практике. В духовной сфере сам факт изнуряющей борьбы с собой уже равносилен победе.

Но вот лирическая героиня торопится свои интимные чаяния непременно обобщить, придать им наибольший масштаб: «Мы на земле – ещё не мы…» «Не знаем, не ведаем, кто мы…»

Стихи, увы, здесь обретают привкус публичности. Лишь древних иконописцев не пугала принадлежность к безымянной массе. «Нас» – пугает.

Опасность поэтического обобщения в том, что оно редко бывает безупречным. По-настоящему цепляет только то, что обладает качеством штучности и не имеет касательства к массе, большинству. С этой точки зрения поэт в большей степени воздействует на сознание читателя, выражая только себя.

Тогда ему заведомо всё «прощено», ибо он сам себе – жертва и палач. Однако и выход автора на публику обусловлен, как правило, весомыми причинами. В нынешней поэзии Татьяны Батуриной это жест оберега, заклинания от духовного распада. Это и поиск единомышленников… Желание героини во что бы то ни стало предостеречь человечество столь сильно, что она просто не замечает, как впадает в гордыню назидательности:

 
И жить, как все живут, в мечтах и скуке,
Не поминая Божеской науки,
Считать, зевая, дни зимы и лета,
Твердя недоумённо: жизнь нелепа?
 

Весьма вероятно, что так живут всё-таки не «все». Да и чужой опыт обычно не принимается на веру. Как ни грустно, к постижению духовных истин человек всё же приходит в одиночку. И никакие назидания никого не сдвинут с мёртвой точки. Думается, поэзия Татьяны Батуриной блекнет в обобщениях, но в горестной, задушевной исповеди – сияет как никогда.

Впрочем, интуитивно автор очень ясно это осознает. Некоторые её стихотворения пронизывает очень ёмкая, грозная тема Срока, имеющая не столько физическое, сколь духовное толкование. (Вспомним старинное выражение: «Учитель приходит, когда ученик созрел».) Как и срок пребывания на земле, так мера и глубина познания каждому человеку определены своим сроком, который ещё и заслужить необходимо. Заслужить – как? чем?

И стоит ли трудиться, если познать изначально, может быть, и не дано? Кто объяснит, почему Священное писание для чтения доступно любому, а для понимания – избранным? Коль прорастают лишь те зерна, что посеяны, «прорастёт» ли тёмная, дремучая душа?

Вот что волнует сейчас Татьяну Батурину. И вот почему в её новых стихах так много смятения.

«Негаданно время, невнятно число» – так она определяет моменты нынешнего бытия, замаливая беды на руинах часовенки, горюя о «перевернутом доме», о сыне, об отце, что ждет её за пределами земли… Лишь новое для героини чувство нравственной ответственности за свои мысли и деяния выводит её из скорбной задумчивости на уровень активного, светлого жизневосприятия:

 
Ведь пока душа латает
Старенький чертёж,
Сил земных её хватает –
И Небесных тож.
 

Сборник «Русь Господня» запечатлел и попытки мучительного прорыва героини из косности к осмысленному, духовному бытию, и не менее мучительного усилия автора «обновить» свои поэтические средства. Личность поэта и образ лирической героини в этой книге связаны нерасторжимо.

О весомых результатах этой взаимосвязи свидетельствует не свойственная Т. Батуриной ранее тяга к точной смысловой формуле. В коротеньком стихотворении «Собака подошла и улыбнулась…» каждое слово пронизано образом и смыслом. В сложном, описательном «Ночь на цветение садов…», в «Сне о Книге» – вновь «классичная» лексика и оригинальная мысль:

 
Чем зримей мир, тем скрытнее и тоньше
Его живая ясная основа…
Мирские и духовные пути
Хотя неслитны, но и нераздельны…
 

Чтобы увидеть существенный сдвиг в поэтическом мироощущении Татьяны Батуриной, достаточно сопоставить первые попавшиеся метафоры. Десять с лишним лет назад она, к примеру, могла написать весьма ярко, но, на наш взгляд, тяжеловесно: «Мой милый смеялся и сердце купал в кипятке…» Ныне ей довольно минимума слов: «Душа болит без боли…»

Порою увлечённый поиск новых средств выразительности заставляет Татьяну Батурину, наоборот, усложнять поэтическую фразу. Когда ей кажется, что привычные слова недостаточно точны, она целыми пригоршнями черпает из старославянского словаря. И тогда её лирика пестрит красивыми, верными, но неудобными для образного восприятия словами «предержанья», «надмевает», «сота́нники стяжанья», «удельные пути»… Вместе с тем, пребывая как бы на высоте своего изменённого духовного состояния, поэтесса не утратила способности тепло, сердечно говорить о простых вещах. Таковы стихи «Мать», «Пора герани», «Ночные бабушки», «Собор».

Чеканный ритм, изысканное построение фразы отличают стихотворения «Чёрная дыра», «Ожидание весны». Замечательна протяжная, «стонущая» строчка: «О, как темно на этом белом свете!»

И вдруг – лёгкая и радостная концовка восьмистишия:

 
Взлетают саночки любви
На ласточках метели!
 

Само стихотворение можно и запамятовать, но это двустишие хочется цитировать как отдельную миниатюру.

Если прежде героиня ощущала себя существом монолитно-непротиворечивым, то теперь она впервые переживает болезненный разлад души и плоти, житейских целей и духовных устремлений.

 
Меж мною и мною – стена,
Разлука меж мною и мною.
 

Она как будто охвачена недугом взыскательного самоусмирения. Раздумья героини о своей женской судьбе на сей раз неординарны, ибо лишены эгоистического начала. На этой теме спотыкаются многие поэтессы, не имея сил уйти от вульгарной предметности. Татьяна Батурина ныне легко её минует. От ликующего, домашнего гимна материнству («Когда миновало…») она уходит в почти беззвучные жалобы, где, конечно же, не случайно отсутствует личность мужчины. Героиню уже волнует, не «где и с кем», а была ли и была ли истинна, «настояща» её любовь. В немногих любовных стихотворениях нет ни обстоятельств встреч, ни внешности, характера, обидных либо чарующих высказываний избранника. Чисто индивидуальные оценки интимного чувства («не любима, не узнана», «люблю как болею») подавляются объективным утверждением его всеобщности и всеохватности: «Любовь одна способница творить…»

Как дар, как благословение Божие любовь не может быть всего лишь крохотным островком в огромном море неприязни. Героине хочется научиться любить весь мир, и незримая «стена» обступает её всякий раз, когда ей случается убедиться в тщете своих усилий…

Здесь очень явственно стремление автора к фильтрации сугубо частных (не личных) переживаний. Но тем неожиданнее на этом нейтральном фоне звучит мольба героини о «Божьей милости даровать…» «…хоть под старость семейного рая».

Непредсказуемость женской души… Вот такие обмолвки наталкивают на мысль, что героиня, при всей её суровости и объективности, не оставляет мечты о личном счастье. Она от него и не отказывалась, просто ныне у героини изменились требования…