Текст книги "Энциклопедия трудящегося и эксплуатируемого народа. Том 3"
Автор книги: Коллектив авторов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Единственная идеология, которой соответствует внедрение безусловного базового дохода. Всем гуманистическим идеологиям свойственны неприязнь либо настороженность к проекту введения безусловного базового дохода. Дело в том, что этот проект содержит в себе угрозу дезавуирования или подрыва таких ключевых (базовых) гуманистических ценностей, как свобода и участие в общественно полезном и общественно организованном труде (См. Свобода; Ценность труда).
Идеологическая сущность и глубинное стратегическое предназначение безусловного базового дохода как стратегического социально-политического рычага может быть понято лишь в контексте той идеологии, которая прорабатывает перспективы капиталистической глобализации. Одна из острейших перспективных проблем такой глобализации – проблема «лишних людей», неспособность обеспечить полную, продуктивную и свободно избранную занятость при частнокапиталистической организации общественного воспроизводства. Эту проблему предполагается «решать» методом развития своего рода социальной резервации для значительной части населения (См. Социальной резервации теория).
«Логика развития капиталистической эксплуатации как общественной системы приводит капитал и его государство к необходимости отчасти смягчать социальную несправедливость. Делается это путём обеспечения для части «лишнего» населения особых условий существования, при которых исключение «лишних» из полноценного и полноправного участия в общественных делах фактически закрепляется, но потребности массы целенаправленно деформируются, сводятся к стандартизированным и удовлетворяются на уровне, вполне удовлетворяющем «лишних» людей. То есть возникает социальная группа довольных граждан, лишённых основных гражданских ценностей – участия в обществе в качестве субъектов реального исторического творчества.
В общем плане такое «гармоничное» распределение ролей в обществе обозначено в постановочно-концептуальном виде Ф.М. Достоевским в «легенде о Великом Инквизиторе» («Братья Карамазовы», книга «Pro и contra»). В плане практической политики эксплуататорских классов социальная резервация как новый тип исключения «лишних» из истории и из исторической перспективы приобрела значение в центрах капиталистической цивилизации в ХХ веке. Этот тип, скорее всего, будет взят капиталом на вооружение в XXI столетии, что, пожалуй, примирит большинство с глобализацией.
Этот новый тип – резервации сперва для десятков, затем для сотен миллионов, а если понадобится, то в конце концов – и для миллиардов. У людей в резервациях будет всё по их умело сформированным стандартным потребностям, всё – за исключением участия в реальной истории, то есть за исключением свободы.
Технологии, которые будут систематизированы и усовершенствованы в резервациях, уже нарабатываются.
…
В XIX в. выдвигалась идея «откупиться» от буржуазии и мирным путём исключить эксплуатацию из жизни общества. Сегодня роли переменились, и уже мировой капитал предлагает большинству мирового человечества уступить право самому делать историю за стандартное потребительское изобилие.
Всемирная резервация для большинства, с завидными для нищего и бездомного условиями потребления, – в обмен на свободу. Исключение большинства из реального исторического действия – в обмен на стандартное потребительское изобилие. Это суть социальной резервации. Это главная угроза XXI века.
Но это угроза для свободного человека. Для раба, которого не тяготит рабство, – это рай, это процветание, это – светлое будущее.
Такое будущее капитал смело может предлагать и уже предлагает». (Ракитский Б.В., Ракитская Г.Я. Глобализация капитализма как новейший этап социальной организации человечества (2001))
Проект безусловного базового дохода – одно из таких предложений, одна из технологий будушей глобальной социальной резервации.
Литература: Бобков В.Н., Долгушкин Н.К., Одинцова Е.В. Безусловный базовый доход: размышления о возможном влиянии на повышение уровня и качества жизни и устойчивости общества – Журнал «Уровень жизни населения регионов России» № 3 (213) 2019. Стр. 8-24; Ракитский Б.В., Ракитская Г.Я. Глобализация капитализма как новейший этап социальной организации человечества (2001) – В кн.: Ракитская Г.Я. Основные труды. Том второй. – М.: Школа трудовой демократии имени Г.Я.Ракитской; ПРОБЕЛ-2000. 2017. Стр. 177-210.
БОЛЬШОЙ ТЕРРОР В СССР – преступление против человечности, геноцид советского народа, осуществлённый тоталитарным (фашистским) режимом И.В.Сталина в 1937-1938 гг. и оставшийся безнаказанным, не получившим государственного осуждения и надлежащего общественного осмысления. Как сам геноцид, так и его безнаказанность и непреодолённость в общественном сознании стали крайне неблагоприятными историческими факторами, существенно повлиявшими на развитие советского народа и продолжающими влиять на развитие народов, некогда объединённых в СССР.
Понятие «Большой террор» применяется историками для обозначения государственной кампании политических репрессий 1937-1938 гг. в СССР. Отечественное первоначальное наименование массовых репрессий 1937-1938 гг. – «ежовщина», по имени генерального комиссара госбезопасности, наркома НКВД СССР, председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б), кандидата в члены Политбюро ЦК и секретаря ЦК ВКП(б) Н.И. Ежова. Термин «Большой террор» использован позже – в 1968 – британским историком Р. Конквестом.
Государственные массовые политические репрессии начались раньше 1937 г. и не закончились в 1938 г. Но в эти годы масштаб репрессий возрос многократно. Так, в 1936 было арестовано 131168 чел., в 1939 – 44731 чел., а за 1937-1938 – более 1575 тыс. чел. Осуждены 1344923 чел., из них внесудебными органами – 1210172 чел. Расстреляны 668305 чел.
Идеологом Большого террора, как и в целом идеологом тоталитарной контрреволюции в СССР был И.В. Сталин (См. СССР; Контрреволюция). Кампания массового политического репрессирования была спланирована и организована высшим руководством сталинского режима и лично И.В.Сталиным и проведена под их общим и оперативном контролем. Истинные цели кампании не разглашались. Скорее всего, «ежовщина» была органической составной частью сталинской контрреволюции, а её целью – превращение советского народа в толпу, лишённую нормальных социальных связей (социальная атомизация, социальная диссоциация) и охваченную одновременно паническим страхом и беспредельным фанатизмом (См. Тоталитаризм; Фашизм; Толпа; Страх; Фанатизм).
Первоначально кампания массового репрессирования была запланирована как трёхмесячная и охватывающая в общей сложности 258950 чел. Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 июля 1937 был утверждён оперативный приказ НКВД СССР № 00447. Ещё ранее Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело и утвердило персональный состав внесудебных репрессивных органов («троек») по областям СССР. Теперь состав «троек» был подтверждён, установлены так называемые лимиты (плановые цифры арестов) по областям. Были также определены контингенты репрессируемых: вернувшиеся из ссылки раскулаченные крестьяне («кулаки»); представители оппозиционных РКП(б) партий, существовавших до второй половины 1920-х годов; участники в прошлом Белого движения; «бывшие люди» (дворяне, служащие и военнослужащие при царском режиме и др.); служители религиозного культа; «уголовные элементы».
Одновременно готовились и в 1937-1938 осуществлены специальные репрессивные операции по отдельным национальным группам (немцы, поляки, «харбинцы», латыши, греки и некоторые др.).
Репрессивная кампания продлевалась руководством ВКП(б), расширялась и длилась до конца 1938 г.
В каждой области были организованы показательные процессы о вредительстве в народном хозяйстве с обязательным вынесением приговоров о расстрелах. Инсценировано несколько процессов над крупными государственными, партийными и военными деятелями.
Применялся бандитский садистский ритуал «круговой поруки»: людей заставляли на собраниях осуждать репрессированных «врагов народа», одобрять репрессии и тем самым делали их соответственными за преступления Большого террора.
Ничего общего с правосудием процедуры Большого террора не имели. Это были свойственные фашизму расправы. Кроме того, уже летом 1937 г. были официально санкционированы и рекомендованы пытки как метод ведения следствия. Не соблюдались элементарные права человека и в местах заключения.
Природа и историческое место Большого террора могут быть поняты лишь в контексте рассмотрения сталинского и последующих политических режимов в СССР как тоталитарных (фашистских), как результата глубоких деформаций общества, порождённых сталинской контрреволюцией (См. СССР; Контрреволюция; Деформации социализма).
И Большой террор и вся идеология и практика сталинизма заслуживают Трибунала наподобие Нюрнбергского трибунала. Призывы к такому трибуналу раздавались ещё в СССР, но не были услышаны и подхвачены ни общественным мнением, ни советским, ни российским государствами. Тем не менее, эти призывы не утратили своей актуальности, ибо преследования за преступления против человечества не имеют срока давности (См. Преступления против человечности).
Большой террор оказал сильнейшее вредоносное влияние на общественные процессы в нашем обществе. Это влияние в должной мере не осмыслено и не преодолено до сих пор. Публикуемые ниже тезисы «Мемориала» лишь в общих чертах и достаточно осторожно обозначают эту сторону проблематики Большого террора.
===============================================
ТОТ САМЫЙ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Тезисы Международного общества «Мемориал» к «юбилею» Большого террора
30 июля 2012
Семьдесят пять лет назад по решению высших партийных органов в СССР развернулась кровавая «чистка», длившаяся почти два года. В исторической публицистике эта репрессивная кампания нередко именуется Большим террором; в народе же её называют просто – «Тридцать Седьмой».
Коммунистическая диктатура всегда – и до, и после 1937 года – сопровождалась политическими репрессиями. Однако именно Тридцать Седьмой стал в памяти людей зловещим символом системы массовых убийств, организуемых и проводимых государственной властью. По-видимому, это случилось из-за того, что Большому террору были присущи из ряда вон выходящие черты, предопределяющие его особое место в истории и то огромное влияние, которое он оказал – и продолжает оказывать – на судьбы нашей страны.
Тридцать Седьмой – это гигантский масштаб репрессий, охвативших все регионы и все без исключения слои общества – от высшего руководства страны до бесконечно далёких от политики крестьян и рабочих. В течение 1937-1938 гг. по политическим обвинениям было арестовано 1,7 миллиона человек. Вместе с жертвами депортаций и осуждёнными «социально вредными элементами» число репрессированных переваливает за 2 миллиона.
Это – невероятная жестокость приговоров: более 700 тысяч арестованных были казнены.
Это – беспрецедентная плановость террористических «спецопераций». Вся кампания была тщательно продумана заранее высшим руководством СССР и проходила под его постоянным контролем. В секретных приказах НКВД определялись сроки проведения отдельных операций, группы и категории населения, подлежащие «чистке», а также «лимиты» – плановые цифры арестов и расстрелов по каждому региону. Любые изменения, любые «инициативы снизу» должны были согласовываться с Москвой и получать её одобрение.
Но для основной массы населения, незнакомой с содержанием приказов, логика арестов казалась загадочной и необъяснимой, не вяжущейся со здравым смыслом. В глазах современников Большой террор выглядел гигантской лотереей. Почти мистическая непостижимость происходящего наводила особенный ужас и порождала у миллионов людей неуверенность в собственной судьбе.
Репрессии основательно затронули, в частности, представителей новых советских элит – политической, военной, хозяйственной. Расправа с людьми, имена которых были известны всей стране (именно о них в первую очередь сообщали газеты) и в лояльности которых не было никаких причин сомневаться, увеличивали панику и усугубляли массовый психоз. Впоследствии даже родился миф о том, что Большой террор будто бы был направлен исключительно против старых большевиков и партийно-государственной верхушки. На самом деле подавляющее большинство арестованных и расстрелянных были простыми советскими гражданами, беспартийными и ни к каким элитам не принадлежавшими.
Тридцать Седьмой – это неизвестные мировой истории масштабы фальсификаций обвинений. В 1937-1938 гг. вероятность ареста определялась главным образом принадлежностью к какой-либо категории населения, указанной в одном из «оперативных приказов» НКВД, или связями – служебными, родственными, дружескими – с людьми, арестованными ранее. Формулирование индивидуальной «вины» было заботой следователей. Поэтому сотням и сотням тысяч арестованных предъявлялись фантастические обвинения в «контрреволюционных заговорах», «шпионаже», «подготовке к террористическим актам», «диверсиях» и т. п.
Тридцать Седьмой – это возрождение в ХХ веке норм средневекового инквизиционного процесса, со всей его традиционной атрибутикой: заочностью (в подавляющем большинстве случаев) квазисудебной процедуры, отсутствием защиты, фактическим объединением в рамках одного ведомства ролей следователя, обвинителя, судьи и палача. Вновь, как во времена инквизиции, главным доказательством стало ритуальное «признание своей вины» самим подследственным. Стремление добиться такого признания в сочетании с произвольностью и фантастичностью обвинений привели к массовому применению пыток; летом 1937-го пытки были официально санкционированы и рекомендованы как метод ведения следствия (см. «Новую газету», № 83, вкладка «Правда ГУЛАГа»).
Тридцать Седьмой – это чрезвычайный и закрытый характер судопроизводства. Это тайна, окутавшая отправление «правосудия», это непроницаемая секретность вокруг расстрельных полигонов и мест захоронения казнённых. Это систематическая многолетняя официальная ложь о судьбах расстрелянных: сначала – о мифических «лагерях без права переписки», затем – о кончине, наступившей будто бы от болезни, с указанием фальшивых даты и места смерти.
Тридцать Седьмой – это круговая порука, которой сталинское руководство старалось повязать весь народ. По всей стране проходили собрания, на которых людей заставляли бурно аплодировать публичной лжи о разоблачённых и обезвреженных «врагах народа». Детей заставляли отрекаться от арестованных родителей, жён – от мужей.
Это миллионы разбитых семей. Это зловещая аббревиатура ЧСИР – «член семьи изменника Родины», которая сама по себе явилась приговором к заключению в специальные лагеря для 20 тысяч вдов, чьи мужья были казнены по решению Военной коллегии Верховного суда. Это сотни тысяч сирот Тридцать Седьмого – людей с украденным детством и изломанной юностью.
Это окончательная девальвация ценности человеческой жизни и свободы. Это культ чекизма, романтизация насилия, обожествление идола государства. Это эпоха полного смешения в народном сознании всех правовых понятий.
Наконец, Тридцать Седьмой – это фантастическое сочетание вакханалии террора с безудержной пропагандистской кампанией, восхваляющей самую совершенную в мире советскую демократию, самую демократическую в мире советскую Конституцию, великие свершения и трудовые подвиги советского народа. Именно в 1037 году окончательно сформировалась характерная черта советского общества – двоемыслие, следствие раздвоения реальности, навязанного пропагандой общественному и индивидуальному сознанию.
И сейчас, 75 лет спустя, в стереотипах общественной жизни и государственной политики России и других стран, возникших на развалинах СССР, явственно различимо пагубное влияние как самой катастрофы 1937-1938 годов, так и всей той системы государственного насилия, символом и квинтэссенцией которого стали эти годы. Эта катастрофа вошла в массовое и индивидуальное подсознание, покалечило психологию людей, обострила застарелые болезни нашего менталитета, унаследованные ещё от Российской империи, породила новые опасные комплексы.
Ощущение ничтожности человеческой жизни и свободы перед истуканом Власти – это непреодолённый опыт Большого террора.
Привычка к «управляемому правосудию», правоохранительные органы, подчиняющие свою деятельность не норме закона, а велениям начальства, – это очевидное наследие Большого террора.
Имитация демократического процесса при одновременном выхолащивании основных демократических институций и открытом пренебрежении правами и свободами человека, нарушения Конституции, совершаемые под аккомпанемент клятв в незыблемой верности конституционному порядку, – это общественная модель, которая впервые была успешно опробована именно в период Большого террора.
Рефлекторная неприязнь сегодняшнего государственного аппарата к независимой общественной активности, непрекращающиеся попытки поставить её под жёсткий государственный контроль – это тоже итог Большого террора, когда большевистский режим поставил последнюю точку в многолетней истории своей борьбы с гражданским обществом. К 1937 году все коллективные формы общественной жизни в СССР – культурной, научной, религиозной, социальной и т. п., не говоря уже о политической – были ликвидированы или подменены имитациями, муляжами; после этого людей можно было уничтожать поодиночке, заодно искореняя из общественного сознания представления о независимости, гражданской ответственности и человеческой солидарности.
Воскрешение в современной российской политике старой концепции «враждебного окружения» – идеологической базы и пропагандистского обеспечения Большого террора, подозрительность и враждебность ко всему зарубежному, истерический поиск «врагов» за рубежом и «пятой колонны» внутри страны и другие сталинские идеологические шаблоны, обретающие второе рождение в новом политическом контексте – всё это свидетельства не преодолённого наследия Тридцать Седьмого в нашей политической и общественной жизни.
Лёгкость, с которой в нашем обществе возникают и расцветают национализм и ксенофобия, несомненно унаследована нами в том числе и от «национальных спецопераций» 1937-1938 годов, и от депортации в годы войны целых народов, обвинённых в предательстве, и от «борьбы с космополитизмом», «дела врачей» и сопутствующих всему этому пропагандистских кампаний.
Интеллектуальный конформизм, боязнь всякой «инакости», отсутствие привычки к свободному и независимому мышлению, податливость ко лжи – тоже во многом результат Большого террора.
Безудержный цинизм – оборотная сторона двоемыслия, волчья лагерная мораль («Умри ты сегодня, а я завтра»), утрата традиционных семейных ценностей – и этими нашими бедами мы в значительной мере обязаны школе Большого террора, школе ГУЛАГа.
Катастрофическая разобщённость людей, стадность, подменившая коллективизм, острый дефицит человеческой солидарности – всё это результат репрессий, депортаций, насильственных переселений, результат Большого террора, целью которого и было раздробление общества на атомы, превращение народа в население, в толпу, которой легко и просто управлять.
Разумеется, сегодня наследие Большого террора не воплощается и вряд ли может воплотиться в массовые аресты, мы живём в другую эпоху. Но это наследие, не осмысленное обществом и, стало быть, не преодолённое им, легко может стать «скелетом в шкафу», проклятием нынешнего и будущих поколений, прорывающимся наружу то государственной манией величия, то вспышками шпиономании, то рецидивами репрессивной политики.
Что требуется сделать для осмысления и преодоления разрушительного опыта Тридцать Седьмого?
Последние десятилетия показали, что необходимо публичное рассмотрение политического террора советского народа с правовых позиций. Террористической политике тогдашних руководителей страны, и прежде всего генерального идеолога и верховного организатора террора Иосифа Сталина, конкретным преступлениям, ими совершённым, необходимо дать ясную юридическую оценку. Только такая оценка может стать краеугольным камнем правового и исторического сознания, фундаментом для дальнейшей работы с прошлым. В противном случае отношение общества к событиям эпохи террора неизбежно будет колебаться в зависимости от изменений политической конъюнктуры, а призрак сталинизма – периодически воскресать и оборачиваться то бюстами диктатора на улицах наших городов, то рецидивами сталинской политической практики в нашей жизни.
Вероятно, для проведения полноценного разбирательства следовало бы создать специальный судебный орган – указывать на прецеденты в мировой юридической практике излишне.
К сожалению, пока что налицо противоположная тенденция: в 2005 году Государственная Дума Российской Федерации исключила из преамбулы Закона о реабилитации 1991 года единственное в российском законодательстве упоминание о моральном ущербе, причинённом жертвам террора. Нет нужды вдаваться в нравственную и политическую оценку этого шага – она очевидна. Необходимо просто вернуть слова о моральном ущербе в текст Закона. Это надо сделать не только во имя памяти погибших, но и ради самоуважения. Это надо сделать и для того, чтобы загладить оскорбление, нанесённое нескольким десяткам тысяч глубоких стариков – выжившим узникам ГУЛАГа и сотням тысяч родственников жертв террора.
Однако правовая оценка террора – это важный, но недостаточный шаг.
Необходимо обеспечить благоприятные условия для продолжения и расширения исследовательской работы по истории государственного террора в СССР. Для этого нужно прежде всего снять все ныне действующие искусственные и не обоснованные ограничения доступа к архивным материалам, связанным с политическими репрессиями.
Необходимо сделать современное историческое знание об эпохе террора общим достоянием: создать наконец школьные и вузовские учебники истории, в которых теме политических репрессий, и в частности Большому террору, было бы уделено место, соответствующее их историческому значению. История советского террора должна стать не только обязательной и значительной частью школьного образования, но и объектом серьёзных усилий в области народного просвещения в самом широком смысле слова. Необходимы просветительные и культурные программы, посвящённые этой теме, на государственных каналах телевидения, необходима государственная поддержка издательских проектов по выпуску научной, просветительской, мемуарной литературы, посвящённой эпохе террора.
Необходимо создать общенациональный Мемориально-музейный комплекс памяти жертв политических репрессий, соответствующий по своему статусу и уровню масштабам трагедии, и сделать его методическим и научным центром музейной работы по этой теме. История террора и ГУЛАГа должна быть представлена во всех исторических и краеведческих музеях страны, так, как это делается, например, в отношении другой грандиозной исторической трагедии – Великой Отечественной войны.
Необходимо поставить наконец в Москве общенациональный памятник погибшим, который был бы воздвигнуть государством и от имени государства. Такой памятник нам обещают уже больше 50 лет, пора бы и выполнить обещание. Но этого мало: надо, чтобы памятники жертвам террора встали по всей стране. К сожалению, во многих городах дело увековечения памяти жертв до сих пор не двинулось дальше закладных камней, установленных 25-30 лет назад.
В стране должны появиться памятные знаки и мемориальные доски, которые отмечали бы места, связанные с инфраструктурой террора: сохранившиеся здания следственных и пересыльных тюрем, политизоляторов, управлений НКВД и ГУЛАГа. Памятные знаки, указатели и информационные щиты следует установить также в местах дислокации больших лагерных комплексов, на предприятиях, созданных трудом узников, на дорогах, ведущих к сохранившимся руинам лагерных зон.
Необходимо убрать из названий улиц и площадей, да и из названий населённых пунктов имена государственных деятелей – организаторов и активных участников террора. Топонимика не может больше оставаться зоной увековечения памяти преступников.
Необходима государственная программа подготовки и издания во всех субъектах Российской Федерации Книг памяти жертв политических репрессий. Сейчас такие книги памяти выпущены только в части регионов России.
Необходимо срочно разработать и осуществить общероссийскую или даже межгосударственную программу поиска и мемориализации мест захоронения жертв террора. Это проблема не столько образовательная и просветительская, сколько нравственная. На территории бывшего СССР – многие сотни расстрельных рвов и братских могил, где тайно закапывали казнённых, тысячи лагерных и спецпереселенческих кладбищ, разрушенных, полуразрушенных и таких, от которых остались лишь следы; от тысяч кладбищ уже и следов не осталось.
Всё это способствовало бы восстановлению памяти об одной из крупнейших гуманитарных катастроф ХХ века и помогло бы выработать устойчивый иммунитет к тоталитарным стереотипам. ‹…›
Память о терроре – это общая память наших народов. Память, которая не разъединяет, а объединяет нас – ещё и потому, что это не только память о преступлениях, но и память о совместном противостоянии машине убийств, память об интернациональной солидарности и человеческой взаимопомощи.
ГУЛАГ, Колыма, Тридцать Седьмой – такие же символы ХХ века, как Освенцим и Хиросима. Они выходят за пределы исторической судьбы СССР или России и становятся свидетельством хрупкости и неустойчивости человеческой цивилизации, относительности завоеваний прогресса, предупреждением о возможности будущих катастрофических рецидивов варварства. Поэтому дискуссия о Большом терроре должна также выйти за рамки национальной проблематики; наряду с другими гуманитарными катастрофами Большой террор должен стать предметом общечеловеческой рефлексии. Но инициатором и средоточием этой дискуссии обязана стать, разумеется, общественная мысль в странах, входивших в состав СССР, в первую очередь – в России.
К сожалению, именно в России готовность общества узнать и принять правду о своей истории, казавшаяся в конце 1980-х достаточно высокой, сменилась в 1990-е безразличием, апатией и нежеланием «копаться в прошлом». Есть и силы, прямо заинтересованные в том, чтобы никаких дискуссий на эти темы больше не было. И в общественном сознании, и в государственной политике усиливаются тенденции, отнюдь не способствующие свободному и прямому разговору о нашей недавней истории. Эти тенденции нашли своё выражение в официальной, хотя и не всегда чётко формулируемой, концепции отечественной истории исключительно как «нашего славного прошлого».
Нам говорят, что актуализация памяти о преступлениях, совершённых государством в прошлом, препятствует национальной консолидации (или, выражаясь языком тоталитарной эпохи, «подрывает морально-политическое единство советского народа»).
Нам говорят, что эта память наносит ущерб процессу национального возрождения.
Нам говорят, что мы должны помнить в первую очередь о героических достижениях и подвигах народа во имя великой и вечной Державы.
Нам говорят, что народ не хочет иной памяти, отвергает её.
И в самом деле, значительной части наших сограждан легче принять удобные успокоительные мифы, чем трезво взглянуть на свою трагическую историю и осмыслить её во имя будущего. Мы понимаем, почему это так: честное осмысление прошлого возлагает на плечи ныне живущих поколений огромную и непривычную тяжесть исторической и гражданской ответственности. Но мы уверены: без принятия на себя этого в самом деле тяжелейшего груза, груза ответственности за прошлое, у нас не будет никакой национальной консолидации и никакого возрождения.
В одну из самых страшных годовщин нашей общей истории «Мемориал» призывает всех, кому дорого будущее наших стран и народов, пристально вглядеться в прошлое и постараться понять его уроки.
Международное общество «Мемориал»(печатается по «Новой газете» 30 июля 2012. № 84)===============================================
Литература: Хаустов В.Н. «Большой террор» – статья в «Большой Российской энциклопедии», том 4. М.: НИ «БРЭ». 2006; Тот самый Тридцать Седьмой и современность. Тезисы Международного общества «Мемориал» к «юбилею» Большого террора. – «НОВАЯ ГАЗЕТА» 30 июля 2012. № 84; Ракитский Б.В. Тоталитарная контрреволюция конца 1920-х – начала 1930-х годов в СССР (основные положения доклада) на Международной научной конференции «1917-2007: идеи революции и опыт истории» Москва 9-10 июля 2007. – М.: Школа трудовой демократии. 2007. 11 с.
БОРЬБА (в обществе) – обобщённое название взаимодействий субъектов в режиме длящегося конфликта интересов, ценностей или целей. Борьба может принимать открытые (обострённые) формы, а может вестись в относительно скрытых формах (вплоть до «партнёрских» на вид) (См. Конфликт; Цель; Ценности; Интересы).
Основные поводы столкновения интересов, ценностей и целей, вызывающие противодействия и переход субъектных взаимодействий в режим борьбы, таковы:
а) Претензии субъектов на пользование (владение, распоряжение) какими-либо благами (включая ресурсы), находящимися в пользовании (владении, распоряжении) других субъектов. Конфликт возникает с начала обозначения претензий и развивается и обостряется при действиях претендента в виде попыток отнять блага (ресурсы) или в виде их фактического захвата (отнятия).
б) Ущемление субъектности, начиная от угроз и попыток ограничить свободу субъектных действий и до реального умаления субъектности вплоть до порабощения. Все виды отношений по типу «господства-подчинения» относятся к этой категории поводов для борьбы, то есть все виды эксплуатации и угнетения (См. Субъектность; Господство; Подчинение; Эксплуатация; Угнетение).
в) Посягательства на умаление или разрушение ценностей (того, чем люди дорожат в устройстве бытия своего народа или своей цивилизации), равно как и попытки навязать чуждые ценности.
г) Расхождения по поводу направленности развития. Предлагаемые разными субъектами варианты будущего не просто не совпадают по направленности и содержанию, но могут существенно разниться – вплоть до степени антагонизмов и антиподов (См. Вариантность (применительно к истории); Будущее; Антагонисты (антагонист); Антиподы (антипод)).
Разумеется, масштаб деяний, которые предлагается совершить принципиально по-разному, может быть и бывает весьма и весьма несравнимый. Начиная от устройства совместного быта (допустим на началах равенства или неравенства) до устройства бытия человечества (на началах гуманизма или антигуманизма). Отсюда и несравнимые масштабы и содержательность борьбы. Но тип взаимодействий субъектов при разных масштабах и содержательности борьбы всё-таки в основе своей один и тот же – это субъектные взаимодействия в режиме длящегося конфликта интересов.
