Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020"

Автор книги: Коллектив авторов

 
Если тополь за окном,
Ничего не надо боле.
С ним – без муки и без боли
За оконный окоём
 
 
Можно кануть. Голубой,
Безсловесный, безпечальный,
Глубиною изначальной
Он врачует нас с тобой.
 
 
Трепет, ропот. Лист и ветвь.
Ничего в нём больше нету —
О покое два завета:
Тихий звук и слабый свет.
 
 
Плат – заплата на заплате
У него, но ты не плачь.
Мы за счастье не заплатим:
Тополь – царь, а не палач.
 
 
Тополь – плот, и тополь – поле.
Пальцы слепятся в щепоть.
Гул целебный, дар тополий
Единяет дух и плоть.
 
 
Это – я ль? А это – ты ли?
Явь? Или её испод?
Волны света золотые.
Тополь. Воля. Путь. Господь.
 

Марине Кудимовой

 
Когда пространство ополчится
и горечь претворится в ночь,
грядет тамбовская волчица —
одна – товарищу помочь.
 
 
И на рассерженны просторы,
где дух возмездья не зачах,
но искорёженны которы,
глядит с решимостью в очах.
 
 
Гнетёт серебряные брови
и дыбит огненную шерсть,
и слово, полное любови,
в ней пробуждается как весть.
 
 
«Почто, безпечный мой товарищ,
ты был расслаблен, вял и снул!
Покуда тварь не отоваришь,
не размыкай железных скул!
 
 
Сжимай – до вражьего издоха —
любви победные клыки!»
Кровава хворая эпоха,
но лапы верные – легки.
 

 
  Всё происходит именно тогда
  Когда не происходит ничего
  Из глаз бежит весёлая вода
  И горний свет ложится на чело
 
 
  И счастье обнимает – как беда
  И с этим не поделать ничего
  Слабеющие губы шепчут «да»
  Молчи не говори мне ничего
 
 
  Не ведать и не видеть ничего
  К щеке живой далёкая щека
На миг приникла будто на века
Чего ж ещё? Не надо ничего
 
 
Превыше – быть не может ничего
Для каждого попавшего сюда
Свет с Темью разделяет лишь слюда
И больше между ними – ничего
 
 
Ты плачешь? Успокойся, ничего,
Нет разницы меж «ныне» и «всегда»
Всё будет непременно и тогда
Когда уже не будет ничего
 

 
   Сын по скайпу показывает ему пятимесячного внука.
   Внук, солнечный малый, лыбится и пищит.
   Он говорит сыну: «Какой смешной глазастый пищун!».
 
 
   Дочь по скайпу показывает ему его собаку.
   Та сопит, кладет башку на лапу и глубоко задумывается.
   Он говорит дочери: «За эти три года она еще больше стала
                              походить на тюленя. И пятачок у неё поседел».
 
 
   Жена по скайпу показывает ему большие сливы из их сада.
   «Ты в новой красивой блузе, тебе идёт, – говорит он жене. – Сладкие?»
   «Да, очень», – отвечает жена.
 

Евгения Коробкова
«Пока огонь вращается внутри…»

Родилась в 1985 г. в городе Карталы Челябинской области. Окончила архитектурно-строительный факультет Южно-Уральского государственного университета, факультет журналистики Челябинского государственного университета, Литературный институт имени Горького. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Знамя», «Арион», «Графит» и др. Обозреватель отдела культуры газеты «Комсомольская правда».

Острые и порою едкие статьи Евгении Коробковой на сайте «КП», ее легкие, ироничные посты на Фейсбуке читаю всегда с удовольствием. Впервые познакомившись со стихами Евгении, была удивлена, но не очень. Кого-то они мне напоминали, но тоже не очень. Обэриуты? Конечно же! Можно сказать: тепло-тепло… но все же – не горячо. И тут умер поэт, связь с которым обнаружилась в моем сознании мгновенно. Ранний Лимонов, открещивающийся от обэриутов, вроде бы и совсем их не читавший.

Позволю себе небольшой мемуар. Историю эту – рассказываю впервые. Март 1974 года, я, недавняя выпускница Литинститута, только что пришла работать в журнал «Октябрь». Каждый день мне на стол ложилась кипа стихов, присылаемых «самотеком». Однажды взгляд мой привлекла рукопись, где стихи были написаны разноцветными чернилами: синими, красными и зелеными. Стала читать: впечатление ошеломительное, не похожее ни на что существовавшее тогда в литературе – «смесь абракадабры с гениальными проблесками» – отозвался позже об этих стихах важный литературный критик. Разумеется, опубликовать это было невозможно. Но все же я решила показать рукопись коллегам по редакции. Опытная литературная дама, одни ухом услышав прочитанное, едва глянув на рукопись, заключила: это сумасшедший. Почему так думаешь? – удивилась я? – Потому что только в психушке так пишут и так расцвечивают рукопись разными чернилами. Да смотри, и имя тоже выдуманное – Эдуард Лимонов…

Я счастлива, что в нынешние времена могу рекомендовать читателям «Плавучего моста» эти необычные стихи необычного автора, и «необычность» их уже не вызывает столь чудовищной реакции, как всего полвека назад. Во-первых, обэриутско-лимоновская литературная ветвь уже исторически вписана в русскую поэзию, во-вторых, перед нами автор, органически продолжающий эту линию. Я ничуть не сомневаюсь, что Евгения Коробкова похожа на свои стихи – честные, открытые, искренние. Зазор между автором и стихами – минимален.

Надежда Кондакова, поэт, редактор ПМ

 
   Ведро воды из сердца набери
   Пока на дне мерцают фонари,
   Сочатся вакуоли авокадо.
   Осталось мало, но не в этом суть
   Подняться чуть, потом спуститься чуть,
   А на двоих уже не хватит яда.
   Останься на ступеньках, посмотри,
   Пока огонь вращается внутри
   И крутятся знакомые квадраты.
   Иголка ли споткнется на ребре,
   Улыбка ли на тонком серебре
   Мелькнет и разобьется о когда-то.
   Вода уйдет, впитается в песок.
   Знакомое лицо наискосок
   Порвется как ненужная бумажка.
   В проделанную дырку на ремне
   Привидится когда-нибудь не мне
   Про «нарисуй мне гробик для барашка».
 

 
В этой жизни надо как-то жить.
В этой жизни надо как-то смерть.
Но куда ни выберешь смотреть —
всюду виновато государство.
Ходят крысы утром по Тверской,
ходят люди, мучаясь тоской,
ходят тетки с надписью такой:
«Помогите сыну на лекарство».
 
 
У стены «Макдональдса» стоит
Улыбаясь, модный инвалид.
У него обрубок от ноги,
В левом ухе у него сережка.
У него написано вот так:
«Помогите
на
бигмак»
Люди смотрят, замедляют шаг,
И дают немножко.
 
 
Вот слепая девочка поет,
только ей никто не подает
(потому что выберет народ
инвалида, чтоб свалил отсюда).
Потому что, если не фигня,
из бигмака вырастет ступня:
вот сейчас посередине дня
Будет чудо.
 

 
Старушка стащила творожный сырок.
Она получила хороший урок:
Старушку за это постыдное дело
Прилюдно ругала начальник отдела.
 
 
Господи, нет!
В наушниках Dolby Stereo.
Выбегу,
Включая громкую песню.
Господи,
Я хочу стареть, как дерево,
Чтобы
не выходить на пенсию.
 

 
Что мне Сократ, что мне Платон;
к чему ньютоны и протоны?
Куплю я нарезной батон
(люблю я свежие батоны).
 
 
Не знаю, как прожить не зря,
что в этом мире добродетель?
Батон крошу, прохожих зля,
но доставляя радость детям.
 
 
Да, инвалидов-голубей
я тоже радую.
Быть может,
кормить их – в сотни раз умней,
чем в офисе бумажки множить,
играть с компьютером в лото,
лепить на батарею жвачку…
 
 
Пусть лучше осень рвет пальто,
как обезумевший Башмачкин.
 

 
Дождь, как старая пластинка,
Так шипит, что слов не слышно.
Липнут листья на ботинки,
На афишах мокнет Пьеха.
Люди прыгают неловко
Через лужи, как по крышам.
Я стою на остановке,
Жду трамвай до теплотеха.
 
 
Этот день еще не прожит.
Воду пьют из луж окурки.
Что случится мигом позже —
Правда – я совсем не знаю.
Я прошу, хоть слов не слышно:
«Здесь, внизу я, в белой куртке,
Разреши не знать о лишнем,
Дай мне просто ждать трамвая!»
 

Закройте шкаф. О, бельевой сквозняк,

Как сильно дует ветер полотняный…

Б.Божнев

 
Туда еще не прятался никто…
В игре свою победу предвкушая —
Забраться в шкаф. Блуждать среди пальто.
Но, задней стенки шкафа не нашарив, —
 
 
Открыть глаза. А вместо шубы – ель,
И теплый снег, как драп, повис стеною,
И вертикальным горизонтом щель
От двери шкафа светит за спиною.
 
 
Свет фонаря приклеился ко льду.
Прозрачная изба, открыты двери.
Не подходи. Беги домой скорее.
Там спит колдун.
 
 
На снег сползла рогатая луна.
Лес оживает. И на фоне этом
Уже дрожат, как пальцы колдуна,
Снежинки, перечеркнутые светом.
 
 
Успеть. Вбежать. И выбрать ЭТУ жизнь,
Захлопнув старый шкаф уже снаружи.
– Ты прятался так долго? Ну, держись!
Ты весь в снегу и пропустил свой ужин…
 
 
А после долго думать: зря, не зря
Ушел тогда, что было там такое?
Но дважды эту дверь открыть нельзя
И до конца не обрести покоя.
 

 
А я не собиралась умирать
а я не собиралась умирать
Я в лес за земляникой собиралась.
– Надень ушанку, – кто-то говорит
 
 
чтоб не схватить отит на оба уха.
– Надень ушанку, – кто-то говорит, —
Не то схлопочешь страшный гайморит.
– Надень ушанку, – кто-то говорит, —
у нас же не понос, так золотуха.
 
 
А я не собиралась умирать,
Я в лес пришла, но там стояла осень
Я вместе с ней осталась постоять,
надела шапку, как велела мать,
Но мне и в шапке было сорок восемь.
 

Над этим можно прослезиться,

Судьба живущих нелегка:

Вороне не нужна лисица,

Но их связали на века!

 
Я как решетку раздвигаю строчки.
И мысль догнать не может, хоть и силится,
Как я проникла сквозь штрихи и строчки
Туда, где побежит моя лисица.
 
 
Есть у меня лишь миг, ползу по дереву,
Сидит ворона, хлопает ресницами,
Я не боюсь свободного падения,
Боюсь, что не увижу я лисицу.
 
 
«Ворона, – говорю, – подвинься, детка,
Что ты расселась, будто бы царица?
Я тоже посижу на этой ветке,
Мы будем вместе ждать мою лисицу.
 
 
Ворона, ешь свой сыр, да поживее,
В моем мешке сто плавленых томится,
Их сброшу для лисицы, пусть жиреет,
Мне ничего не жалко для лисицы».
 
 
В мой зад впились иголки старой ели,
От боли на зубах скрипит силициум.
Вороне хорошо, там пух и перья…
Но я терплю, все от любви к лисице.
 
 
И как хочу работать я вороною,
Чтоб сыр кидать, но не кричать милицию,
Считать, что мы – как Петр и Феврония,
Но только в образе Вороны и Лисицы.
 

Я стою и смотрю ей в глаза, а сам тут же придумываю

имя, хоть никогда его не слышал. Имя скользящее и

волнующее. Илаяли.

Кнут Гамсун. «Голод»

 
   Но пары из них не получится.
   В универе закончились пары.
   Смотри – голубей на крыше
   Пасет горбатый чердак,
   И рядом бегут троллейбусы,
   Огромные, как сенбернары,
   Расплескивает лужи
   Чуть позади
   Чудак.
 
 
Запах цветущих яблонь, запах корицы пряный
В воздухе растворились рябиной на коньяке.
Город плывет румяный.
Её обнимает пьяный.
Он сочинил ей имя
На неземном языке.
 
 
Будто бы вышел из мрака
(На это хватило мига,
Вспыхнувшего, как факел,
И оправданье всему),
Когда он заметил тихо:
«Вы потеряете книгу».
 
 
Она потеряла больше,
В ответ улыбнувшись ему.
 

Посвящается Н. М.

 
За спиною дышит ерунда.
Все пройдет и больше никогда…
В парке клены. Небо голубое.
Не фугас, не бомба, а гроза!
Излучают детские глаза
Этот странный мир перед собою.
 
 
Что же мы зависли как отстой?
С чем боролись в жизни? С пустотой?
Стопка фотокарточек пылится,
Спрятанная детскою игрой,
Он, она и даже мы с тобой —
Ничего не значащие лица.
 
 
Посмотри на снимки и поймешь:
Смерти нет, ты больше не умрешь.
Существует правило простое:
Живы все, ведь каждого из нас
Кто-то в жизни подхватил и спас
Перед тем, как стать нам пустотою.
 

 
Здравствуй, Лиза.
До свиданья, Лиза.
Вот и все. Спасибо за беседу.
Мне сегодня утром дали визу,
Это значит, – скоро я уеду.
 
 
Было все бессмысленно и криво,
Но была, была одна отрада.
Хороши и свежи были сливы
Сливы из чиновничьего сада.
Не печалься: крыша над тобою,
А в окне еще такое лето!
Крутится ромашковое поле,
Целое ромашковое поле
Без ответа.
 

I

 
Это Игорь Владимирович Вишев,
слепой старик,
Катающийся на лыжах
в парке Гагарина.
Чтобы зрячая жена
не отстала и не потерялась, —
Он привязывает к затылку
фонарик.
 

II

 
Весна
Новодевичье
У Марии Грановской
Члена КПСС с 28 года
Свили гнездо скворцы
 

III

 
По ночам
В многоэтажке
На берегу Сены
Горели окна.
Горели так,
Что служили маяком
для кораблей, приходящих в порт.
Это были окна Флобера.
А вот это – мое окно.
И оно тоже горит по ночам,
К нему слетаются мотыльки.
А я почему-то верю и верю, как дура,
что когда-нибудь
дождусь корабля
 

Виктор Есипов
Стихотворения

Поэт, литературовед. Родился в Москве в 1939 г… Автор шести книг о Пушкине и поэзии Серебряного века, а также трех книг стихов: «Общий вагон» (М.: Современник, 1987), Стихи разных лет (С-ПБг.: Сфера, 1994), «Лепта» (С-ПБг.: Супер-издательство, 2016). В 2017 – 2019 годах стихи публиковались в журналах «Человек на земле», «Интерпоэзия», «Плавучий мост», «Новый свет», «Гостиная», «Этажи», «Дети Ра», «Эмигранская лира», Литературная газета, НГ– EXLIBRIS. Лауреат премии «Бежин луг» Союза российских писателей 2019. Составитель посмертных книг Василия Аксенова по материалам его американского архива. Старший научный сотрудник ИМЛИ РАН. Живет в Москве.

 
Тот «блажен, кто смолоду был молод»,
классика словами говоря,
перед нами был нерусский город,
шифер крыш и звёзды января…
 
 
Вспышка зажигалки, сигарета,
скомканный волненьем разговор —
ты совсем с другого факультета,
у тебя неотразимый взор.
 
 
Пусть потом раздоры и проклятья,
и развод в финале через суд,
помню это первое объятье,
корпус общежитья, институт.
 
 
Зря ты губы прячешь в полушалок,
ведь рука твоя в моей руке…
Звёзды – это вспышки зажигалок,
что в небесной светятся реке.
 

 
Грачи прилетели, слыхали?
Египетский кончился плен,
и скоро очистятся дали —
земля заждалась перемен!
Осталось немного, немного,
ускорился времени бег —
зернистый и грязный от смога
в агонии корчится снег.
 

 
Птичий посвист, птичьи трели,
травок всходы первые —
предпасхальная неделя,
воскресенье вербное.
 
 
Солнце светит сквозь березки,
лампою без цоколя,
осыпаются сережки
красненькие с тополя.
 
 
В кружке пиво разливное
молодецки пенится…
Голубое-голубое
небо.
Аж не верится…
 

 
Шёл домой, мне навстречу сквозь города гул
местный житель, собачка с ним рядом —
я в глаза проходящей собаке взглянул,
и она мне ответила взглядом.
Столько было приятья во взгляде у ней,
столько грации вместе с респектом…
Человеки, владельцы домашних зверей,
не кичитесь своим интеллектом!
 

 
«Весна, и все опять впервые»,
и все неведомо пока,
опять как бабы снеговые
плывут над лесом облака.
Сосед наш сруб проконопатил,
кроты буравят суходол,
опять вблизи участка дятел
долбит, долбит еловый ствол.
Стучит, как молот по стамеске…
Замри и оглядись кругом:
опять в весеннем перелеске
стоят березки нагишом.
 

 
Откуда в этих буднях столько света,
что золотятся листья на лету?
И тают дни, как тлеет сигарета
при вдохе у курильщика во рту.
А утром солнце в дымке конопато,
но жарит так, что плавиться смоле!
И радость дня – курчавятся опята
на рухнувшем березовом стволе.
Мой день таким наполнен интересом!
Но чуток слух, как палец на курке…
А облака опять плывут над лесом,
как льдины по разлившейся реке.
 

 
Не помню день, не помню год:
весна, людское оживленье —
там, где подземный переход,
я жду, как ждут Богоявленья —
напрасно, не придет она!
Но я надеюсь, верю слепо,
и вот стою на Ногина,
гляжу в безоблачное небо…
 

1

 
Как входил на бульвар Чистопрудный
с Грибоедовым возле метро,
суматошный, и шумный, и людный,
до сих пор вспоминаю тепло.
 
 
Может быть, и сегодня «не вечер»,
но уже не пойду вдоль пруда,
где с любезной собачницей встречи,
каждый день назначались тогда.
 
 
Меж бульваром и стенами заданий
пробирался сквозь пробки трамвай,
по утрам от собачьих собраний,
нёсся в город восторженный лай.
 
 
Здесь и в нарды, и в шашки играли,
летом пьяные лезли в фонтан —
их оттуда менты доставали —
вот такой здесь бывал балаган.
 
 
Не какие-то там пустолайки —
с лабрадором играл лабрадор,
видя, как их хозяин с хозяйкой
задушевный ведут разговор…
 

2

 
Жара, ворвавшись на бульвар,
не пощадила Грибоедова —
идет от памятника жар,
а в серый день сюда приеду ли?
 
 
По лбу течёт и по щекам,
и уж не спрячешься под липами,
прохожих говор, птичий гам —
с виденьями полузабытыми.
 
 
Дорожка вновь к пруду ведет —
на полпути фонтан заплаканный —
здесь мы с тобой из года в год
гуляли с рослыми собаками.
 
 
Ну, а зимою на пруду
ледком затягивались проруби…
Зачем сейчас к нему иду,
и из-под ног взлетают голуби?
 
 
Та жизнь теперь так далека,
а, может, ничего и не было?..
Целуются два голубка
на голове у Грибоедова.
 

 
Отхлебнув мартини бьянко,
различаю плеск вовне…
Может быть, венецианка
улыбнется завтра мне?
А пока что ночь в отеле —
слышу, лампу погасив,
как струится Брента к цели,
чтобы влить себя в залив.
 
 
Пушкин пел когда-то Бренту…
Погружая в дрёмы бред,
память крутит киноленту
пролетевших дней и лет.
Лента старая, в обрывах,
иногда не ясен фон…
В плеске волн и переливах
Брента в мой впадает сон.
 

 
   Когда безмерно надоели
   струй дождевых в окне штрихи,
   и в бочку, как весной капели,
   вода стекает со стрехи,
   и всё не в рифму, всё некстати —
   как шахматист сказал бы, пат! —
   и целый день сидишь в халате —
   в щетине щёки и космат,
   уже ничьи не в радость лица,
   ни серость пасмурная дня,
   и на террасе к половице
   прилипла клена пятерня.
 

 
   С погодой уж не светит в августе,
   и лето можно взять в кавычки,
   и осень подступает, крадучись,
   как рыжий кот к беспечной птичке.
   И лип слегка размыты контуры,
   когда, идя к своей тойоте,
   вдруг замечаешь листья жёлтые
   под щётками и на капоте.
   И у бордюра их немерено,
   и замирает ретивое,
   хотя вокруг еще всё зелено,
   а небо ясное такое…
 

И. Б.

 
   О Фонтенбло! Красивый звук —
   он ведь и вам встречался где-то…
   Предчувствуя кончину лета,
   по потолку ползет паук,
   с веранды вид подобен раю:
   сентябрь – и сухо и тепло…
   Причем тут, спросят, Фонтенбло?
   Вам не скажу, хотя и знаю.
 

 
   К исходу восьмого десятка
   эмоций слабеет накал
   и кажется, выражусь кратко,
   я всё уже здесь повидал,
   но снова смотрю с интересом
   на длящийся с жизнью роман,
   на месяц белесый над лесом,
   на белый над полем туман.
   Ведь всякое в жизни бывает,
   неведомы наши пути,
   и, может, еще приласкает
   удача синичкой в горсти.
 

 
Месяц над лесом – банальный сюжет,
кто не писал его в прошлом, не так ли?
Медленно-медленно гаснущий свет,
словно в Большом в ожиданье спектакля,
вот и погас. И на сцене небес
затрепетали, пульсируя, звезды,
и, музыкальный затеяв ликбез,
Баха во тьме прозвучали аккорды, —
это тойота в Москву проплыла,
звук волоча за собою при этом…
Месяц над лесом. Такие дела —
дни между осенью близкой и летом.
 

Петр Катин
Стихотворения

Катин Петр Константинович, родился в 1955 г. в Москве. Окончил Московский архитектурный институт. Живет в Москве, работает архитектором. Член союза писателей России. Первая публикация – в журнале «Смена» в 1981 году. Стихи публиковались в газетах «Московский комсомолец», «Литературная Россия»; в журналах «Октябрь», «Молодая гвардия», «Сельская молодежь», «Смена» и др.; в альманахах «День поэзии» (1983, 2000), «Поэзия», «Истоки», в коллективных сборниках «Молодые поэты Москвы», «Багульник» и проч. Автор поэтических сборников «Наведение резкости» (1991), «В этом мире» (2000).

 
   Вдоль прелых елей сух песчаный путь,
   Во весь откос легла густая тень их…
   Сто лет спустя, найдётся ль кто-нибудь
   Любить истому сумерек весенних?…
 
 
Над чистой далью меркнущей воды
Визгливый гомон чаек бестолковых
И облаков последние ряды —
Шафранно-серых, палевых, лиловых;
 
 
И юный лес, всходящий без помех
На талый склон в заброшенном карьере…
Иль мы и впрямь – последние из тех,
За кем Господь навек закроет двери?
 

 
Смотрю в былое, словно в телескоп:
Забытый день маячит кромкой леса;
Росистой поймой стелется озноб;
Все очертанья мутны и белесы…
 
 
Но осторожно резкость наведу —
И оживут былинки вдоль канавы,
Сырые вишни в млеющем саду
И тополя у дальней переправы;
 
 
Увижу вновь крапиву у крыльца,
Следы колес на сглаженном пригорке
И от реки идущего отца
В расстегнутой потертой гимнастерке…
 
 
И снова тропы вдаль уходят врозь;
Края лугов расплывчаты и сизы…
И светом дня пронизаны насквозь
Прозрачных лет сверкающие линзы.
 

 
Равняют свалку трактора,
Где сотню лет назад