Текст книги "Прожектеры: политика школьных реформ в России в первой половине XVIII века"
Автор книги: Коллектив авторов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
В России восприятие и роль прожектеров определялись их отношениями не с широкой публикой, а в первую очередь с самим правителем. Разумеется, в самом общем виде традиция подачи подданными государю предложений и просьб по вопросам государственного управления имеет давнюю историю5959
Клочков М. В. Прибыльщики и доносители петровского времени // Записки Императорского Харьковского университета. 1915. Кн. 3. С. 1–16.
[Закрыть]. Именно при Петре I, однако, прожектерство становится заметным и распространенным явлением. Пресловутые «прибыльщики» специализировались на изобретении новых источников доходов для казны, говоря попросту, новых податей; но, кроме этого, они и им подобные деятели разрабатывали множество самых разнообразных реформ, так или иначе копирующих западноевропейские практики. Подобно их коллегам в Западной Европе, «прибыльщики» обычно изображаются в литературе в лучшем случае как наивные и недалекие энтузиасты, увлекающиеся своими грандиозными схемами, но чаще – как сознательные авантюристы, жулики и самозванцы, паразитирующие на искреннем восхищении царя и его приближенных заграничными порядками6060
Характерно пренебрежительное высказывание о «жужжащих» вокруг Петра «прибыльщиках» см. в: Богословский М. М. Значение реформ Петра Великого в истории русского дворянства // Российский XVIII век: Избранные труды. М., 2008. Т. 1. С. 32–33.
[Закрыть]. И подобно тому, как в Европе Дефо и Смит пытались проводить различие между зловредными махинаторами и общественно-полезными «предпринимателями», так и применительно к России возникает соблазн противопоставить эгоистичных прожектеров, «жужжащих» где-то на периферии политического процесса со своими явно нереалистичными и, возможно, даже вредными затеями, «настоящим» государственным мужам, действующим изнутри правительственного аппарата и выдвигающим не «прожекты», но полезные и обоснованные «реформаторские предложения».
При более внимательном рассмотрении, впрочем, граница между «прожектерством» и легитимной «государственной деятельностью» оказывается крайне условной. Для Н. Н. Павлова-Сильванского, опубликовавшего целый ряд важнейших проектов той эпохи и давшего очерк деятельности некоторых наиболее заметных прожектеров, появление прожектов-«доношений» важно постольку, поскольку оно указывает, что Петр «не был так одинок» в своем реформаторстве, что он «опирался на сочувствие общества, на готовность большинства к сближению с западом». Сами прожектеры в его описании – это носители «прогрессивных стремлений», движимые «крайним увлечением западной культурой». Однако проекты представляют для Павлова-Сильванского интерес лишь потому, что они предвосхищают или повторяют реализованные Петром реформы; расхождения же между предложениями прожектеров и последующими действиями царя зачастую трактуются как проявления наивности, непрактичности со стороны излишне увлекающихся авторов6161
Павлов-Сильванский Н. П. Проекты реформ в записках современников Петра Великого. СПб., 1897; переизд.: М., 2011. С. 16–17.
[Закрыть]. Но одновременно из работы Павлова-Сильванского видна и невозможность провести четкую грань между «прожектерством» и серьезной государственной деятельностью. Для самого Петра не существовало принципиальной разницы между меморандумами того же Федора Салтыкова (более всего среди рассматриваемых Павловым-Сильванским персонажей приближавшегося к чистому типу прожектера), написанными с очевидной целью привлечь внимание государя и вернуть себе его расположение, и документами, которые готовились ключевыми сотрудниками царя, в том числе по его прямому указанию: и те, и другие подлежали анализу и рассмотрению, прорабатывались профильными учреждениями, сопоставлялись с альтернативными проектами. Говоря иначе, не видно, чтобы сам царь рассматривал «прожектерство» как нечто отличное от «государственной деятельности», а самих прожектеров – как особую, низшую разновидность политических игроков.
П. Н. Милюков в своей классической работе пошел гораздо дальше, не только соглашаясь принимать «прожекты» и предложения всерьез, но и рассматривая их как ключевые элементы политического процесса петровской эпохи и петровской реформаторской повестки. Историк говорит даже о «стихийно-подготовленной, коллективно-обсужденной реформе», «реформе без реформатора»6262
Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1905. С. 383–384, 542–543.
[Закрыть]. Авторы работ последнего времени не готовы следовать за Милюковым в его радикальном отказе признавать за Петром авторство «петровских» реформ, но одновременно не готовы и рассматривать прожектерство как нечто отдельное и внешнее по отношению к «государственной деятельности»6363
Оточкин В. В. Граф П. И. Шувалов: реформатор или прожектер? // Военно-исторический журнал. 1995. № 4. С. 78–81; Шувалов П. И., Шувалов И. И. Избранные труды / Сост. С. В. Андриайнен. М., 2010; Андриайнен С. В. Империя проектов: Государственная деятельность П. И. Шувалова. СПб., 2011; Прокопенко Я. И. «Политический инженер» Генрих фон Фик и феномен реформ Петра I // Феномен реформ на западе и востоке Европы в начале Нового времени (XVI–XVIII вв.) / Под ред. М. М. Крома, Л. А. Пименовой. СПб., 2013. С. 323–337; Ларина [Прокопенко] Я. И. Осмысление роли образования в государственном строительстве: Проекты Генриха Фика в первой четверти XVIII века // «Регулярная академия учреждена будет…»: Образовательные проекты в России в первой половине XVIII века / Под ред. И. И. Федюкина, М. Б. Лавринович. М., 2014. С. 34–68.
[Закрыть]. Роджер Бартлетт в особенности предлагает нам взглянуть на это явление в более широком контексте, отталкиваясь от фразы Сэмюэля Джонсона, описавшего Петра I, Карла XII и других подобных им монархов как «коронованных прожектеров». Петровские преобразования Бартлетт характеризует как один колоссальный «прожект», поскольку они отражали «рационалистическое стремление кодифицировать и переучредить материальный мир», «дух рационального предпринимательства той эпохи» и ее готовность к «неопробованным и визионерским начинаниям». Это же относится и к Екатерине II, и к ключевым министрам середины – второй половины столетия, начиная с Шуваловых и Бецкого и закачивая Потемкиным. При этом, полагает Бартлетт, хотя августейшее прожектерство было элементом общеевропейской философской и политической культуры того времени с ее «оптимистической верой в механическое планирование и социальное конструирование», в России оно приобретало особые черты: традиции самодержавного правления делали возможным гораздо более прямое вмешательство монарха и ключевых вельмож в самые разные аспекты социальной и экономической жизни – вмешательство, которое в Западной Европе чаще всего было бы невозможным или затруднительным6464
Bartlett R. Projects and Peasants: Russia’s Eighteenth Century. London, 2000; Bartlett R. Utopians and Projectors in Eighteenth-Century Russia // Russian Culture and Society and The Long Eighteenth Century: Essays in Honour of Anthony G. Cross / Ed. R. Bartlett, L. Hughes. Münster, 2004. P. 98–115.
[Закрыть].
ПРОЖЕКТЫ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ, САНОВНИКИ И ЭКСПЕРТЫ
Само по себе слово «проект», или «прожект», появляется в русском языке не позднее 1705 года для обозначения предварительной версии или черновика официального документа6565
Биржакова К. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. Л., 1972. С. 389.
[Закрыть]. В нашем сегодняшнем словоупотреблении «проект» может обозначать как документ (включая и план действий), так и усилия по реализации такого плана, обычно коллективные, предпринимаемые некоей временной командой. Чтобы избежать путаницы, в тех случаях, когда нам необходимо провести такое различие, мы далее будем стараться использовать термин «проект» именно в этом последнем значении, а для обозначения документа, где излагается план действий или желаемая регуляторная норма, использовать термин «предложения».
Подобные предложения могли принимать в России XVIII века разные формы. Наиболее узнаваемые и характерные для петровского времени предложения, подаваемые пресловутыми «прибыльщиками», были направлены в первую очередь на изобретение новых источников казенных доходов. Самонадеянность этих авторов – зачастую относительно маргинальных фигур, выходцев из социальных низов или иностранцев, – осмеливавшихся лезть со свиным рылом своих идей в калашный ряд государственных дел и высказываться по смехотворно широкому набору вопросов, ожидая к тому же материального вознаграждения за свои непрошенные советы, могла, разумеется, видеться некоторым современникам совершенно неуместной, а сами советы – абсурдными и непрактичными. После смерти Петра эпоха «дворских бурь» 1720-х и политический кризис 1730 года породили целую волну уже прямо политических предложений, затрагивавших такие вопросы, как прерогативы и полномочия самодержавного монарха и служебный статус дворянства; если не авторами, то подписантами этих документов были уже сотни представителей элиты6666
Об этом эпизоде см.: Курукин И. В. Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровской России, 1725–1762 гг. Рязань, 2003; Курукин И. В., Плотников А. Б. 19 января – 25 февраля 1730 года. События, люди, документы. М., 2010.
[Закрыть].
Во второй половине XVIII столетия появляются все более институционализированные формы консультаций с подданными, запрашивания и подачи мнений. Сюда можно отнести и знаменитую екатерининскую уложенную комиссию 1767–1768 годов, и различные конкурсы, организуемые вновь возникающими добровольными ассоциациями, например, Вольным экономическим обществом. Уже к середине столетия предложения оформились во вполне узнаваемый жанр политических текстов со своей конвенциональной структурой, манерой подачи материала и риторикой. Обращаясь к монарху напрямую или через императорского фаворита, авторы предложений стремились привлечь внимание читателя полными драматизма указаниями на опасности, якобы грозящие государственному интересу и общему благу. За этим следовало более или менее структурированное изложение способов отвращения подобных напастей, которое могло быть даже подкреплено ссылками на теоретические работы и анализом предшествующей практики в данной сфере в России и за рубежом, и выливалось в призыв к государю принять некоторые конкретные меры6767
Андриайнен С. В. Империя проектов. C. 13–23, 172–193.
[Закрыть]. Важным инструментом обоснования предложений могли быть ссылки на Петра, к которому якобы и восходили формулируемые автором идеи; это, конечно, дополнительно способствовало укоренению мифа о первом императоре как первоисточнике любых реформ. Иногда предложения могли содержать текст регламента, который следовало принять, или штат организации, которую следовало учредить. При обсуждении прожектеров и их предложений в историографии основное внимание обычно уделяется именно таким текстам.
Однако ограничиваться рассмотрением лишь таких, формальных и четко артикулированных предложений означало бы искусственно вырывать их из того более широкого контекста политических дискуссий и инициатив, в котором они существовали. Многие из наиболее заметных предложений заведомо создавались как квазилитературные произведения и обладали весьма своеобычной структурой и содержанием. Но, если взглянуть на них в более широком контексте повседневных правительственных практик, то грань между этими очевидно прожектерскими текстами, с одной стороны, и многочисленными рутинными документами – формальными и неформальными письмами, «мемориями», «вопросными пунктами» и так далее – с другой, окажется гораздо менее очевидной. Даже известные своим прожектерством сановники не всегда придерживались жанровых конвенций «прожекта» в каждом из многочисленных документов, подготовленных ими на протяжении своей карьеры. Некоторые из их предложений действительно представляли собой развернутые политические сочинения, другие могли принимать форму коротких записок, личных писем или даже устных выступлений в Сенате и других коллективных органах, отразившихся в протоколах заседаний6868
Например, в случае П. И. Шувалова: Андриайнен С. В. Империя проектов. C. 11.
[Закрыть]. В данной работе предметом рассмотрения являются любые предложения об институционализации распределения или перераспределения ресурсов – будь то ресурсы финансовые, символические, информационные или иные – и об изменении правил взаимодействия между организациями и индивидами, какую бы конкретную форму эти предложения ни принимали.
Что же касается понятия «проект» или «прожект», то оно обозначает не только сам текст предложения, но и совокупности действий, направленных на его подготовку и реализацию. Фокус на этих практических усилиях (пусть даже неудачных) помогает привлечь внимание к механике изменений и подчеркнуть предпринимательскую природу прожектерства, напомнить, что реализация «прожекта» требовала еще и инвестирования ресурсов и сотрудничества с другими. Даже подготовка текста предложения сама по себе была не таким простым делом, как может показаться: она предполагала умение оценить актуальные интересы и приоритеты лиц, принимающих решения; найти необходимую информацию, в том числе иностранные источники; нанять искусного переводчика и/или писца для изготовления подносной версии. Далее требовалось получить доступ к правителю или сановнику; заявить собственный статус как эксперта в данной области; заручиться поддержкой лиц, способных повлиять на мнение правителя; и заблокировать оппонентов. Если предложение получало высочайшее одобрение, предпринимателю надо было найти необходимые финансовые и людские ресурсы, а позднее – продемонстрировать правителю свои достижения.
Предварительно можно выделить три типа административных предпринимателей – в зависимости от их положения в административном поле, от имевшегося у них доступа к ресурсам и к правителю и от их способа действий: это «эксперты», «министры» и «чиновники». Представители всех трех типов появляются на страницах этой книги. Границы между ними, разумеется, весьма условны, а многие прожектеры занимали промежуточное положение или могут быть отнесены к разным категориям в зависимости от обстоятельств. Не менее часто мы видим и представителей этих разных типов, действующих совместно, как эпизодически, так и в составе стабильных «констелляций», как их называет Джозеф Бен-Дэвид в своем исследовании академической политики во Франции, «вертикальных сочетаний отдельных научных предпринимателей или научных группировок <…> с одной стороны, и отдельных администраторов и политиков, с другой»6969
О «констелляциях» на примере французской академической политики см.: Ben-David J. The Scientist’s Role in Society: A Comparative Study. Chicago, 1984. P. 105. Здесь я хотел бы еще раз отметить огромное влияние, которое оказали на мое понимание академического предпринимательства работы С. Л. Козлова: Козлов С. Л. Из истории интеллектуального предпринимательства во Франции: Как была создана Практическая школа высших исследований // Пермяковский сборник. Сб. науч. трудов / Под ред. Н. Н. Мазур. М., 2010. Ч. 2. C. 400–442; Козлов С. Л. Имплантация. Очерки генеалогии историко-филологического знания во Франции. М., 2020.
[Закрыть].
Наиболее узнаваемый и очевидный тип прожектера – это «эксперт»7070
См.: Ash E. H. Introduction: Expertise and The Early Modern State // Osiris. 2010. Vol. 25. № 1. P. 1–24 и другие материалы в этом номере журнала.
[Закрыть]. Как правило, речь идет о людях, претендовавших на какие-то особые познания или опыт, благодаря которым они, де, особенно подходили на роль создателей новой организации или авторов нового регламента. Претензии эти могли подкрепляться ссылками на знакомство с передовыми практиками других стран, так что эксперты часто были иностранцами или имели опыт проживания за рубежом. Для придания дополнительной легитимности этим ссылкам могли использоваться чины, звания или патенты, полученные заграницей, или рекомендации от заграничных авторитетов. Зачастую поступавшие от таких экспертов предложения не отвечали на какие-то конкретные запросы со стороны правителя: наоборот, их авторы претендовали на открытие неких социальных проблем или административных сложностей, которые само правительство еще и не осознало. Подобные предложения часто сопровождались указаниями на готовность автора к решению этой проблемы: например, предприниматели давали понять, что у них уже есть необходимые кадры для будущей организации или же что они легко могут привлечь такие кадры через свои связи. Разумеется, они иногда ссылались на успешную реализацию аналогичных проектов в прошлом. Такие прожектеры обычно занимали маргинальные позиции, и в социальном, и в административном смысле, причем именно эта маргинальность и подталкивала их к роли эксперта. В свою очередь, это часто означало необходимость найти покровителя, который помог бы им с доступом к ресурсам и к лицам, принимающим решения.
Именно предложения, поступившие от таких экспертов, обычно представляли собой «прожект» в его чистом виде, призыв к созданию новой организации и намек (зачастую весьма прозрачный), что именно автор предложения и мог бы ее возглавить. Прожектер в этом случае буквально изобретал новую государственную функцию и брался ее выполнять. Но нередко – особенно если речь шла о масштабных общегосударственных реформах – практической целью прожектера могла быть не полная реализация его плана, а получение разовой денежной награды или оплачиваемой должности на службе у монарха. Было бы неверно, однако, оставлять такие случаи за скобками и рассматривать только те эпизоды, в результате которых действительно появились новая организация или регламент. Неспособность добиться одобрения данного конкретного предложения необязательно означала, с точки зрения прожектера, полный провал, поскольку отдельные предложения могли быть частью более широкой предпринимательской стратегии. Целью прожектера мог быть уже сам факт представления его предложений влиятельному сановнику или монарху. Даже если они не будут реализованы, подобный шаг позволит привлечь внимание к автору, утвердить его репутацию как эксперта и установить канал коммуникации с лицом, принимающим решение. Все это помогало проложить дорогу для последующих прожектов. В самом деле, для серийных прожектеров подача предложений становится едва ли не частью ритуала: периодически поднося правителю и его министрам такие документы, предприниматель закрепляет свои позиции как эксперта и поддерживает контакт с получателями. В частности, восшествие на престол нового правителя или возвышение нового первого министра дает предпринимателям повод напомнить о себе и своей готовности к разработке предложений. В этом смысле прожектеры похожи на поэтов и художников того времени, для которых представление своих творений в определенные ключевые моменты придворной жизни становится обязательным элементом построения карьеры и репутации7171
См.: Biagioli M. Galileo, Courtier: The Practice of Science in The Culture of Absolutism. Chicago, 1993. P. 37–77. Применительно к России хорошее представление об этом процессе дают работы: Werrett S. The Schumacher Affair: Reconfiguring Academic Expertise across Dynasties in Eighteenth-Century Russia // Osiris. 2010. Vol. 25. № 1. P. 104–126; Usitalo S. A. Lomonosov: Patronage and Reputation at The St. Petersburg Academy of Sciences // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2011. Vol. 59. № 2. P. 217–239; Ospovat K. Mikhail Lomonosov Writes to his Patron: Professional Ethos, Literary Rhetoric and Social Ambition // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 2011. Vol. 59. № 2. P. 240–266.
[Закрыть].
Другой весьма распространенный тип административного предпринимателя – это «министр», выступавший патроном и покровителем целого ряда параллельных прожектов. Для министра прожекты представляли собой ключевой инструмент в его отношениях с монархом и с другими вельможами. Во-первых, представление прожекта позволяло ему вступить в коммуникацию с правителем, отвлечь его внимание от своих соперников, представить себя в качестве активного и способного сановника, компетентного в той или иной сфере государственной деятельности – и повлиять на формирование повестки в данной области. Во-вторых, получение монаршего одобрения проекта подразумевало получение награды и повышение придворного статуса автора. Что еще более существенно, изобретая новые государственные функции, министр расширял и собственный административный домен, «регулируя» ранее неосвоенные государством сферы общественной жизни или вторгаясь на административную территорию своих соперников. Например, прожект, касающийся сферы полномочий другого министра, мог привести к перераспределению полномочий в пользу успешного административного предпринимателя или к получению его клиентами должностей в сфере полномочий конкурента. Разумеется, некоторые прожекты были направлены, наоборот, на защиту собственной территории от таких вторжений со стороны соперников. От вельможи, попавшего в фавор, окружающие могли прямо ожидать целой серии прожектов, которые бы использовали вновь открывшиеся перед ним возможности и продемонстрировали его способность добиваться от монарха одобрения своих идей7272
О фаворитизме как политическом институте см.: The World of The Favourite / Eds. J. H. Elliott, L. W. B. Brockliss. New Haven, 1999; Scott H. M. The Rise of The First Minister in Eighteenth Century Europe // History and Biography: Essays in Honour of Derek Beales / Eds. D. E. D. Beales, T. C. W. Blanning, D. Cannadine. Cambridge, 1996. P. 21–52. О российском фаворитизме в интересующий нас период см.: Курукин И. В. Бирон. М., 2006. С. 97–109; Bitter M. Count Ernst Johann Bühren and The Russian Court of Anna Ioannovna // The Man Behind The Queen: Male Consorts in History / Eds. C. Beem, M. Taylor. New York: Palgrave Macmillan, 2014. Р. 103–124.
[Закрыть]. Министр мог усилить свои позиции, успешно «угадывая» ожидания государя, то есть предлагая прожекты, соответствующие намерениям монарха, не сформулированным еще даже им самим. Это помогало административному предпринимателю получать ресурсы для реализации своего проекта и позволяло надеяться, что его последующие прожекты будут также встречены благожелательно. В других случаях прожекты могли быть направлены на то, чтобы вернуть себе инициативу или реабилитироваться в глазах монарха за какой-то промах. Успешная реализация проекта позволяла сановнику публично продемонстрировать свою эффективность, устроив, например, парад, экскурсию на строительный объект, фейерверк или театральное представление: примером такой презентации могут служить легендарные «потемкинские деревни», представленные Екатерине II во время ее путешествия в Крым в 1787 году7373
О знаменитом путешествии Екатерины II в Крым см.: Griffiths D. M. Catherine II Discovers The Crimea // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. Neue Folge. 2008. Vol. 56. № 3. P. 339–348. (Русский перевод: Гриффитс Д. Екатерина открывает Крым // Гриффитс Д. Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет. М: Новое литературное обозрение, 2013. С. 369–385).
[Закрыть].
В практическом смысле административное предпринимательство в исполнении «министров» могло принимать разные формы. Вельможа вполне мог собственноручно готовить черновики предложений, опираться на профессиональный аппарат помощников или внешних экспертов, или же и вовсе продвигать предложения, разработанные другими. Личный вклад самого министра установить поэтому зачастую непросто: иногда мы находим многочисленные черновые версии предложений, отражающие ход работы сановника с текстом документа, в том числе содержащие его собственноручные правки и дополнения; в других случаях таких правок мы не видим, и документ появляется среди бумаг сановника сразу в окончательной версии. Продвигая тот или иной проект, министр мог представлять его как свой собственный, принимая на себя полную ответственность за его результаты; в других случаях он действовал скорее как посредник или брокер, представляя автора монарху и помогая в получении одобрения и требуемых ресурсов. Разумеется, доступ к правителю являлся ключевым фактором. Не менее важно было иметь в своем непосредственном распоряжении некоторые ресурсы, например, ведомство с собственным штатом и источниками финансирования, которые можно было бы использовать для быстрого запуска проекта. Неизбежно, административное предпринимательство министра было тесно связано и с поддержанием и расширением им сети собственных клиентов; нередко именно желание клиентов получить новые карьерные возможности становилось движущей пружиной такого предпринимательства. И наоборот, министр едва ли мог надеяться на успешную реализацию прожектов, если у него не было надежных и мотивированных клиентов, на которых он мог опереться.
Наконец, третий тип административного предпринимателя можно условно назвать «чиновником» – это клерк или, в нашем случае, учитель или школьный администратор. Предложения таких прожектеров редко принимали форму развернутых трактатов. Вместо этого речь чаще шла о каких-то очень конкретных идеях, в том числе представленных как бы вскользь, ненароком. Толчком для подобного предпринимательства со стороны чиновников часто становились действия других. Например, получив распоряжение от начальника или новый указ из Сената, угрожавшие сокращением его административного домена или делавшие его ответственным за какие-то процессы, контролировать которые он не мог, такой чиновник предлагал четче разграничить сферы полномочий, перераспределить ресурсы, кодифицировать ранее неурегулированные взаимоотношения путем издания письменной инструкции; чиновник мог запросить от начальства уточнение или сам предложить проект регламента или инструкции. Такой документ помог бы ему в будущем защититься от возможных упреков или расширить свой административный домен – одновременно, разумеется, способствуя процессу дальнейшей «рационализации» и «бюрократизации» данной сферы. Шансы на одобрение таких предложений были гораздо выше, если автор был связан патрон-клиентскими отношениями с вышестоящим сановником; те, у кого таких связей не было, вообще реже выступали в качестве административных предпринимателей. Разумеется, чиновник представлял свои предложения как служащие, прежде всего, интересам патрона, то есть расширяющие сферу его полномочий или защищающие его от политических рисков. В отличие от экспертов, которые всячески подчеркивали свой личный вклад в разработку предложения и, соответственно, свое право на награду в случае его успешной реализации, предприимчивые чиновники могли затушевывать свою роль и свои интересы.
* * *
Эта работа не претендует, конечно, на роль хоть сколько-нибудь полного обзора истории образования в петровской и послепетровской России. Вместо этого здесь разбираются лишь некоторые наиболее заметные эпизоды образовательного прожектерства первой половины XVIII века, прослеживается организационная эволюция школы в эти десятилетия и иллюстрируются различные типы и стратегии административного предпринимательства. Основное внимание уделяется «микрополитике» прожектерства – возможно более детальной реконструкции обстоятельств борьбы вокруг конкретных институциональных изменений, помогающей взглянуть изнутри на процесс институционализации школы и на историю появления в России различных форм организации обучения. В индивидуальных главах этой книги делается попытка установить авторство конкретных изменений и понять, как изменения эти отражали интересы соответствующих административных предпринимателей и набор доступных им ресурсов. Новации эти рассматриваются в более широком политическом контексте эпохи, в увязке с интересами других игроков, которые были их бенефициарами и использовали их в собственных целях, тем самым придавая им устойчивость. Еще две важнейшие темы – это роль самого Петра I и потребности «модернизации». В книге очерчивается, насколько возможно, непосредственный личный вклад царя в определение облика образовательных институций, разграничиваются те эпизоды, где этот вклад действительно отражен в источниках, и те, где он традиционно подразумевался, но не находит прямого документального подтверждения. Сходным образом в книге вычленяются, по мере возможности, те конкретные механизмы и каналы, через которые потребности новой «регулярной» армии действительно могли влиять на развитие школ, и показывается, насколько новые организационные формы в образовании отражали (или не отражали) мнения и запросы практиков военного дела.
