Текст книги "Пропасть (СИ)"

Автор книги: Katty666

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Вблизи стало понятно: тот самый шарф, что Микаса подарила капитану в ночь на день рождения. Он действительно надел его, всецело приняв ее скромный подарок, и от осознания этого девушку охватил горячий трепет. Микаса с силой прикусила нижнюю губу, сдерживая неприлично довольную, пьяную улыбку.

– Ты пила? – помедлив, спросил он, пряча руки в карманах пальто.

Улыбка никак не сходила с губ, от неловкости щеки вспыхнули сильнее. Опустись снежинка на кожу ее лица – растаяла бы с шипящим звуком.

– Да.

– Идти можешь?

– Наверное, нет.

Капитан кивнул, и ладонь, нагретая теплом кармана, опустилась на ее плечо, а затем он слегка приобнял Микасу, аккуратно подталкивая в сторону распахнутой двери. Только сейчас она поняла, насколько промерзла в колючем зимнем ветре: к источающему жар телу капитана хотелось отчаянно прижаться и не дышать, лишь бы это тепло продолжало согревать кожу, лишь бы продлить драгоценный момент встречи с ним.

В коридоре, по сравнению с улицей, было слишком жарко. Пламя факелов испускало оранжевое свечение, от которого почему-то слезились глаза.

Подняв голову, Микаса исподлобья взглянула на мужчину, тут же посмотревшего на нее в ответ. В темно-серых глазах слабыми бликами отражалось пламя факелов, искусанные губы казались неестественно бледными в полутьме, а скулы – острее, чем обычно. Микаса едва сдержала порыв отвести спутанные пряди с бледного лба, ощущая, как от его взгляда в ногах и руках появляется странная, неконтролируемая слабость.

– Если ты хочешь что-то сказать, Аккерман – говори, – тихо произнес он в пространство между их губ.

Она покачала головой, пряча лицо в растрепанных волосах: его бархатный, хрипловатый голос отдался пульсирующим горением внизу живота. Ноги не слушались, но рука капитана, опустившаяся на поясницу, на участок кожи за задравшимся краем рубашки, не позволяла спотыкаться. Он был настолько близко, что Микаса едва могла дышать, окутанная запахом свежести и мороза; казалось, еще немного, и она сама расплавится под его руками прямо как снег, таявший на ее ладонях на террасе. В месте, где их кожа соприкасалась, ощущались искры.

Как только капитан остановился, Микаса отпрянула от его груди, с поволокой глядя сквозь ресницы. Хотелось неотрывно смотреть на него, словно все происходящее было лишь бредом перебравшего с вином, что этот капитан Леви, с такой нежностью прижимавший ее безвольное тело к себе, исчезнет.

Он толкнул дверь, и, игнорируя ее прямой взгляд, провел Аккерман внутрь. По едва различимым во тьме очертаниям она узнала свою комнату: узкая кровать с разворошенным постельным бельем, вешалка, с которой небрежно свисала ее форма, одинокое скрипучее кресло. С каждым сделанным шагом хотелось остановить время, застыть вот так, в его объятиях и никогда не терять чувство безопасности, снисходящее в такие моменты. Но стоило им дойти до постели, как тепло в области поясницы пропало; от чувственного томления, вызываемого его близостью все это время, у нее задрожали пальцы.

Капитан подцепил края пальто, одним движением стягивая его с плеч, затем бережно развязал шарф и повесил одежду на небольшую вешалку.

Раздался негромкий скрип дерева. Он опустился в старенькое кресло и обвел комнату усталым взглядом, вынуждая Микасу почувствовать волну стыда, обжегшего кончики ушей: убиралась она довольно редко, и мысленно отругала себя за то, что на прошлых выходных предпочла проспать весь день вместо наведения порядка.

– Я подожду, пока ты не придёшь в себя и не уснешь, Аккерман. Поэтому будь добра, раздели мою неприятную компанию с достоинством.

Окна дребезжали от мощных потоков ветра. Микаса присела на кровать, нервно перебирая пальцами заляпанные края рубашки. Уголки губ дернулись вниз от произнесенных им слов. Неужели даже после небольшого потепления в их взаимоотношениях капитан Леви все еще думал, что она не выносит его?

– Это вовсе не так, – смущенно начала Микаса, переплетая пальцы, – мне нравится ваша компания.

До слуха донесся глубокий, тяжелый вздох: капитан потер переносицу, качая головой, а затем откинулся назад, прикрывая глаза, и на щеках его забегали дрожащие тени от ресниц.

– Что же насчет вас, сэр? – тело сковало такое напряжение, что Микаса едва шевелила губами, – я вам нравлюсь?

– Аккерман, твои формулировки пугают меня.

– Простите, я имела в виду…

– Да.

– Что?

– Мой ответ на твой вопрос – да.

Микаса вздрогнула от неожиданности и недоуменно посмотрела на капитана, полулежащего в кресле, слыша отголоски множащегося в сознании «да». Взгляд невольно прошелся по руке, обхватившей ручку кресла, по сильным бедрам, обтянутым темной тканью брюк. Тело вмиг стало каким-то обмякшим, безвольным, словно старая тряпичная кукла; Аккерман приложила подрагивающую руку ко лбу, будто пытаясь утихомирить бушующие мысли. Губы растянулись в слабой улыбке.

Происходящее все еще казалось ей горячечным видением, навеянным алкоголем. Вновь затуманенное наваждением сознание играло с ней в жестокие игры, стирая грань между реальностью и сладостной иллюзией. Однако, и после болезненного щипка за руку капитан все также был перед ней.

«Какая разница», – промелькнула мысль, отдавшаяся покалыванием в кончиках пальцев. Микаса резко поднялась, поддавшись внутреннему импульсу, а затем решительно сжала кулаки и приблизилась к мужчине на негнущихся, ватных ногах.

Капитан безразлично наблюдал за ее действиями, даже при их разнице в положениях глядя будто сверху вниз. Аккерман какое-то время всматривалась в его глаза в поисках хоть намека на протест, но в посеребренной радужке видела лишь свое отражение.

Окончательно теряя тонкую нить, связывающую опьяненный разум с адекватностью в порыве коснуться его, Микаса остановилась меж широко расставленных ног мужчины. Он нахмурился, и, до скрипа сжав потертые деревянные ручки кресла, поспешил встать, но ей удалось опередить его. Как в тумане, она опустилась на его бедро, пристально следя за тем, как эмоции сменяют друг друга на побледневшем лице: от легкого недовольства до абсолютного шока, вспыхнувшего в ледовитых серых глазах.

– Аккерман, что ты творишь? – недоуменно прошептал он, перехватывая тонкое запястье.

Микаса подвинулась ближе, игнорируя вспыхнувшую в руке боль, теряя остатки самообладания от ощущения вздымающейся твердой груди под своей.

– Вы же сами сказали, что я вам нравлюсь, – взгляд задержался на приоткрытых в удивлении губах, и Микаса тяжело сглотнула.

– Идиотка. Это не значит, что ты можешь себя так вести, – свободная рука сжала ее плечо, небрежно встряхивая, – одумайся.

Глаза испуганно забегали по лицу напротив, пальцы до боли сжали мягкий хлопок рубашки. Микаса задрожала, делая прерывистые вдохи, и дернула рукой, зажатой в плену чужой ладони.

– А может, я просто хочу узнать, каково это.

Капитан ослабил хватку, большим пальцем оглаживая кожу поверх ускорившегося пульса. Дыхание его оставалось размеренным, тело будто окаменело.

– Я – не самая подходящая кандидатура для твоих исследований, – со всей серьезностью заявил он, и на секунду на бесцветном лице мелькнула печальная тень.

Микаса отвернулась, чувствуя волну холодной горечи, зашипевшей на раскалённых внутренностях. Под веками запекло так, словно ей бросили в лицо горсть перца.

– Может, я хочу, чтобы это были вы, – голос дрогнул от спутывающегося в горле кома.

Капитан промолчал в ответ, и от тишины, нарушаемой лишь гулом вьюги за окном, тело Микасы вновь пробила крупная дрожь. Стоило ей тогда податься вперед, и губами можно было почувствовать мягкость кожи под челюстью, провести пальцами по упрямо нахмуренному участку кожи меж бровей…

– Ты будешь очень сильно об этом жалеть.

Он опустил ее руку на свою грудь, над самым сердцем, вдруг стремительно забившимся под ребрами. Несколько секунд она не шевелилась, осматривая место соприкосновения их тел, а затем, перемещая руку к его шее, склонилась непозволительно близко, разом стирая нечеткие границы между ними. Голова налилась блаженной тяжестью, буквы сплетались в слова быстрее, чем можно было думать:

– Тогда остановите меня, – Микаса выпустила из петельки пуговицу, оттягивая ворот рубашки, и с упоением коснулась губами открывшегося участка гладкой кожи, – оттолкните от себя.

Горячие руки опустились на ее талию, сжимая; капитан шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, склоняя голову набок, подставляясь под ласки. Стало так жарко, что по вискам скользнули прохладные капли пота, теряясь в воротнике рубашки Микасы, дышать и вовсе было нечем: раскалённый до предела воздух, казалось, плавил легкие.

Руки вновь огладили ее тело, скользя к плечам, вызывая вспышки пламени под кожей.

Стоило Микасе сомкнуть зубы на особо нежной коже на сгибе шеи, как капитан переместил руку на ее затылок, запустил пальцы в растрепанные пряди и потянул назад, вынуждая отпрянуть и посмотреть на него. Лицо оказалось так же близко, как во сне: мелкие морщинки в уголках прищуренных, тускло поблескивающих глаз, обрисованные тенью скулы, твердая линия челюсти.

– Сядь выше, – донесся горячечный шепот.

Она покорно приподнялась и перекинула ногу через его бедра, смущенно отвечая на прямой, томный взгляд. Капитан вновь погрузил пальцы в ее волосы, направляя к своему лицу: стоило их губам соприкоснуться, как Микаса отчаянно прильнула к желанному телу вплотную, не сдерживая стона. Ощущение бархатной кожи, нежно скользящей по ее собственной, отдалось в груди до боли упоительной вспышкой удовольствия.

В какой-то момент капитан отстранился, обхватывая ее лицо двумя руками, вынуждая смотреть в ответ, казалось, целую вечность – за липкой тьмой расширившихся до предела зрачков нельзя было найти ничего, ни одной эмоции, словно в душе его было также непроглядно темно. Но это не испугало Микасу.

Вечно ледяной как зимняя стужа за окном капитан Леви терял контроль. Его выдавало собственное тело: дыхание сбилось, жарко опаляя ее губы, пальцы подрагивали, быстро вздымалась и опадала сильная грудь. А еще, в месте соединения их тел было так невыносимо жарко, что ей захотелось тут же ощутить это тепло обнаженной кожей.

С губ сорвался тихий стон от мыслей, пустивших новый чувственный импульс в область между бедер, и Микаса прикрыла глаза, покорно ластясь к чужой ладони. Огладив ее щеку большим пальцем, капитан опустил руку ниже, с силой сжимая бедро, вынуждая скрестить ноги за спиной. В следующий момент он осторожно привстал, другой рукой придерживая ее за спину.

Тепло кожи сменилось прохладой простыней, и от этого контраста Микасу обсыпало мурашками. До слуха донесся слабый шорох ткани: капитан расстегнул рубашку, сбрасывая ткань с плеч, обнажая выбеленную полумраком кожу, особенно четко выступающие косточки ключиц. Послышался судорожный выдох, и на животе, испещренном шрамами, прорисовались жесткие линии мышц. Плечи напряглись, стоило ему обхватить ее колени руками.

Взгляд зацепился за поросль темных волос, исчезающих за поясом брюк, и Микасу бросило в жар от предвкушения, вспыхнувшего томительными очагами на скулах, шее, между ног.

– Все еще не хочешь сбежать, Микаса? – ладони разъединили крепко сомкнутые бедра.

Во рту моментально пересохло, рубашка, прилипшая к взмокшей груди, мешала дышать, сдавливала ребра. Непослушными пальцами она откинула упавшие на лицо пряди, и, набравшись смелости, ответила:

– Нет.

Со сладким чувством бесповоротности Аккерман наблюдала за тем, как мужчина, усмехнувшись, навис сверху, устраиваясь в колыбели широко расставленных ног. С силой прижал колено к ее промежности и потянулся за поцелуем, нетерпеливо припадая к губам. Микаса едва сдержала порыв потереться пылающей плотью о ногу капитана в ответ: казалось, что все ее возбуждение сконцентрировалась там, в складках повлажневшей плоти, жаждущей ласки. Тело дернулось против воли, охваченное нетерпеливой, едкой дрожью, и он, уловив этот импульс, нехотя отпрянул от ее губ, потянув за собой ниточку слюны. Микаса всхлипнула, все еще чувствуя его вкус, запечатленный на коже.

– Тише… – чужие губы задержались на чувствительном участке за ухом, – я даже не успел ничего сделать.

Злосчастная рубашка стала настоящим препятствием: крохотные пуговицы не поддавались, отказываясь выскальзывать из узких прорезей. Капитан чертыхнулся и дернул измятые края в стороны, стирая грань между нежностью и едва сдерживаемой грубостью, заставляя сознание Аккерман уплыть в область крайнего вожделения. Пуговицы разлетелись в стороны, с тихим щелчком падая на пол. Микаса приподнялась на локтях, наблюдая за тем, как он, отстранившись, привстал и поспешно стянул с себя брюки, а затем приступил и к остаткам ее одежды, потянув штаны вниз вместе с нижним бельем.

Запредельное ощущение тяжести чужого мощного тела, навалившегося сверху, прохладный запах чистоты, исходящий от кожи, накрывал с головой. Он потянулся выше, располагая руки по обе стороны от ее головы, и Микаса выдохнула, ощущая прилив расслабления, будто капитан закрыл ее от всех опасностей мира, смотря так завороженно, что в груди что-то болезненно сжалось от нежности. А затем мягко прочертил линию от вспотевшего виска до груди, задевая кончиками пальцев отвердевший сосок, коснулся чуть выступающих ребер, и скользнул в раскаленную влажность между подрагивающих бедер.

– Черт возьми…

Она заметалась под его руками, поскуливая от нарастающего напряжения в области соприкосновения их кожи. Голова против воли запрокинулась назад, ногти впились в сильную мужскую спину, очерчивая выступающие сквозь кожу лопатки. До дрожи хотелось абсолютного единения, чувствовать его в пульсирующей глубине тела, почти саднящей от возбуждения.

– Пожалуйста, – Микаса не узнала собственный голос: хриплый, надломленный, молящий, – поцелуйте меня.

Губы мазнули по челюсти, язык оставил мокрую дорожку на подбородке, коснулся нижней губы. Руки вплелись в волосы на затылке и потянули на себя: они столкнулись в крепком поцелуе так, что разум Микасы заволокло животной похотью. В этот же момент подрагивающая плоть уперлась между ног, проталкиваясь в ее тело. Секундное давление, и низ живота прошило резкой, тянущей вспышкой боли. Ей тут же захотелось отползти назад, избавиться от ноющего чувства, от заполнившей изнутри твердости; пятки со скрипом скользнули по простыне, за плотно сжатыми веками стало горячо и влажно.

– Куда-то собралась? – он вновь подался вперед, и Аккерман широко распахнула глаза, помутневшим взглядом изучая искаженное в наслаждении лицо.

Меж бровей образовалась складка, нижнюю губу капитан закусил так, что кожа побелела, на лбу крохотными каплями проступил пот. Было слишком тесно, мокро, душно. Микаса потянулась к нему, задерживая губы над резкой линией ключицы, прокладывая дорожку поцелуев вверх, по шее, отвлекаясь от распирающего болезненного жара, полыхающего внизу живота.

Он огладил ее щеку, вновь и вновь, словно поощряя за несмелую нежность, и это прикосновение отдалось сладостным трепетом под ребрами. Дышать стало невозможно: от переизбытка чувств и понимания, что никуда ей от него не деться теперь, у Аккерман захватило дух.

– Расслабься, – сказал капитан, придвигаясь вплотную, – будет не так больно.

За секундной передышкой последовали особо тяжелые, жадные толчки: он навалился на нее всем своим весом, двигаясь глубоко и нетерпеливо, так, что у Микасы задрожали колени. Боль медленно переросла в приглушенное саднение, и скольжение плоти внутри ее тела на секунду показалось приятным. Кровать жалобно скрипела, простынь, скомкавшаяся от движений, давила на спину, но окружающий дискомфорт отходил на второй план. Важен был лишь капитан, так томно, несдержанно постанывающий в такт движениям, долгожданное, сладостное ощущение принадлежности, отдающее в руки парализующей слабостью.

В какой-то момент он отстранился, не прекращая движений, и, до онемения сжав ее плечо, совершил несколько медленных, резких толчков. А затем протяжно застонал, откидывая голову назад, и Микаса ощутила тепло, растекающееся по животу.

– Посмотри на меня.

С трудом разлепив веки, она скользнула взглядом по своему телу, дрожащему в такт неровному дыханию, по мутноватой белесой жидкости, сползающей к правому боку, по мужским ладоням, нежно гладящим ее бедра. В пристальном взгляде напротив разразилась настоящая буря под стать воющей метели за окном, и Микаса слабо улыбнулась, понимая, что благодаря ей капитан сбросил с себя напускное безразличие и грубость, именно ей подарил столь восхитительные ласки, полностью отдавшись страсти.

Аккерман невольно закусила губу, все еще чувствуя пульсирующий жар между ног, когда он склонился к ее скомканной рубашке: рельеф натренированных мышц красиво проступил сквозь кожу, и ей тут же захотелось коснуться их кончиками пальцев, губами.

Расправив смятую ткань, капитан аккуратно стер едва присохшую влагу с ее живота и отбросил тряпку куда-то в сторону, опускаясь рядом.

– Теперь ты знаешь, каково это, – губы коснулись взмокшего виска, – пути назад для тебя закрыты.

Дрожа всем телом то ли от холода, вдруг охватившего ее тело, то ли от перенапряжения, Микаса с тихим стоном повернулась на бок, утыкаясь носом в быстро вздымающуюся грудь. По мере того как чужое дыхание приходило в норму, ее сознание медленно погружалось в липкую, обволакивающую сонливость. Последним, что она ощутила прежде, чем провалиться в забытие, стало нежное поглаживание шершавой ладони между лопаток.

***

Луч солнца, бьющий в складки занавесок, вынудил Микасу поморщиться и перевернуться на другую сторону. Неловкое движение отдалось вспышкой боли в голове, такой ощутимой, будто в затылок вбили раскаленный гвоздь. Потирая слипшиеся веки пальцами, она приподнялась и оглядела комнату: взгляд зацепился за разбросанную по полу одежду и аккуратно свисающее со спинки кресла черное пальто.

Пальто?

Микасу бросило в жар.

Обрывки прошлой ночи с большой скоростью пронеслись перед глазами; она бесшумно развернулась, испуганным взглядом оглядывая постель, пока взгляд не задержался на все еще спящем капитане.

Очерченные светотенью позвонки и лопатки красиво проступали сквозь кожу, волосы разметались по подушке, одеяло он, по всей видимости, сбросил с себя – тонкая ткань прикрывала только его ноги.

Приподнявшись, она выпуталась из скомканной простыни, и бесшумно встала с кровати, попутно собирая разбросанную по полу одежду.

Трясущимися руками накинула на плечи его измятую рубашку, воровато косясь в сторону кровати, кое-как натянула брюки и устремилась к двери, вздрагивая от скрипа половиц под подошвой ботинок. Она знала, что капитан обязательно взъестся на нее за взятую без спроса рубашку, но успокаивала себя лишь тем, что ей самой надеть было нечего.

В коридоре было прохладно, солнечный свет рассеивал тени, залегшие по углам. Новый день был необычайно ярким, как весной – будто последние двое суток метель не ревела за окном, заметая расчищенные тропинки. Замок просыпался: хлопали двери, с верхних этажей доносился глухой топот, сонные, явно мучающиеся от похмелья кадеты подтягивались к столовой на завтрак.

Однако ее больше мучил не голод, а неприятная липкость на коже и между ног, от которой хотелось тут же избавиться. Микаса свернула в сторону душевых, игнорируя женский голос, окликнувший ее по имени, и, оказавшись в наполненном паром помещении, поспешно стянула с себя одежду. Только сейчас она заметила, как каждое движение отдавалось тянущим саднением в мышцах, как болела кожа в местах, где проступали слабые синяки: вдоль бедер, на шее, плечах.

Тело накалилось от стыда и неловкости так, что казалось, будто ледяная вода, бьющая из душевой лейки, вот-вот зашипит на коже. Пена закручивалась белоснежным вихрем с алыми вкраплениями, ускользая сквозь вмонтированную в пол решетку слива, забирая с собой следы чужих прикосновений и поцелуев, ночи, которую Микаса хотела бы повторить. Улыбка против воли тронула припухшие губы. От мыслей о случившемся ее охватывало непривычное, но приятное чувство уязвимости, принадлежности.

Выжав волосы, она выключила воду и прошла к раковинам, растирая прохладные капли по коже. Натянуть одежду на мокрое тело оказалось невероятно сложно: тонкая ткань рубашки облепила руки и живот, брюки, впитавшие влагу, некрасиво морщились в бедрах. Пригладив влажные пряди так, чтобы скрыть бледную синеву на шее, Аккерман вышла из душевых, направляясь в столовую.

Подавали им все то, что сохранилось со вчерашнего празднества: нетронутые Сашей куски мяса, комковатое, вязкое пюре, все еще аппетитный хлеб с затвердевшими боками. Микаса не знала и не хотела думать о том, кто успел собрать бутылки и подмести пол, помыть посуду и столы – в голове громко шумело от недосыпа. Стоило ей прикрыть веки, как накатывала сильнейшая сонливость, размывая грани между реальностью и наваждением. Последние несколько недель она спала очень мало и плохо, и выпитое вино давало о себе знать, как и то, что последовало за этим. Стыдливый жар вновь прокатился по телу, и она поспешно сделала глоток ледяной воды.

Единственным, кто сохранял бодрость духа из всех присутствующих, был Жан. Микаса помнила, как он пил вместе с остальными, и ее удивило хорошее настроение и самочувствие товарища. Саша угрюмо ковыряла вилкой мясо, рядом сидящий Конни зевал, Армина Микаса не видела среди ребят.

Как и Эрена.

Как и капитана Леви.

Последнего видеть она была совсем не готова. Он все так же оставался старшим по званию, серьёзным, взрослым, о заботе и внимании которого Микаса только и могла мечтать. Но именно капитан, почему-то, не оттолкнул ее в нужный момент.

– О, капитан Леви! – Жан помахал рукой, широко улыбаясь, – с прошедшим вас! Не хотите с нами посидеть?

Микаса кашлянула, почувствовав, как вода попала не в то горло, сжимающие стакан пальцы предательски дрогнули. Ей тут же захотелось испариться. Страшно было видеть его после всего случившегося, а тем более – говорить.

За их столом не оставалось свободного места, кроме края лавочки, на которой расположилась сама Аккерман. С надеждой, что капитан Леви наградит Кирштейна парочкой ночных дежурств за чрезмерную дружелюбность и просто уйдет к офицерскому столу, она аккуратно подвинулась к краю, занимая все пространство. Но он, как оказалось, не собирался отступать: сел рядом с Микасой, слегка отодвигая ее в сторону, отчего их плечи и бедра соприкоснулись.

А затем и вовсе подвинулся так близко, что Микасе едва могла пошевелиться, и незаметно опустил руки под стол. Она краем глаза посмотрела на его совершенно непроницаемое лицо и вновь перевела взгляд на Жана – тот начал оживленно рассказывать о том, как Конни стошнило прямо в коридоре. Стало вновь так жарко, что ей почудилось, будто собственное тело превращается в тающий свечной воск.

Не желая вдаваться в крайне неаппетитные подробности вчерашнего вечера, Аккерман перевела взгляд на свою порцию картофеля, не зная, как вести себя рядом с ним. Капитан невозмутимо потянулся к графину, налил себе воды и вновь опустил руку под стол. А в следующий момент твердые пальцы коснулись ее бедра.

Микаса замерла, испуганно впившись взглядом в тарелку, не находя в себе сил зачерпнуть новую порцию сжатой в руке ложкой.

Ладонь медленно скользнула выше, слегка сжимая ее ногу: тепло прикосновения чувствовалось даже сквозь плотную ткань форменных брюк. Мир неожиданно сузился только до них двоих, до собственной кожи, полыхающей под его пальцами. Дыхание предательски сбивалось: Микаса покосилась в сторону капитана. Воздух сделался плотным, густым, ощутимым кожей. Серые глаза хитро блестели, разглядывая ее лицо, и этот взгляд почему-то отозвался тяжелой пульсацией внизу живота.

Стоило ладони двинуться выше, как Микаса сжала бедра; тихий выдох сорвался с ее губ от ощущения давления на горящую в возбуждении плоть.

– Ты оставила меня без рубашки, – на грани слышимости сказал капитан, поднеся к губам стакан с водой.

Выглядел и вел он себя так, будто ничего не происходило.

– Вы же испортили мою, – прошептала она, сжимая его пальцы между ног, не позволяя двинуться дальше, – у меня не было другого выбора.

Капитан усмехнулся и, сжав ее бедро еще раз, аккуратно убрал руку.

– В следующий раз хотя бы разбуди меня, – спокойно добавил он, разламывая хлеб и протягивая ей небольшой кусочек.

В следующий раз?