Текст книги "Еще пара слов о Золушке (СИ)"

Автор книги: Касаи Кагемуша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== О принце, которому суждено править ==========

Давайте спросим прохожих, что такое «Золушка»?

– Книга, которую я читала дочери, – ответит румяная торговка на рынке.

– Сказка для детей, – буркнет усталый клерк из Сити.

– Поучительный рассказ для девочек, что никогда не стоит бросать искать свое счастье, – многозначительно поднимет палец вверх тучный мужчина в пенсне.

– История о любви, – застенчиво шепнет маленькая девочка, прячась за юбку матери.

И, пожалуй, она единственная из всех будет права.

Эта история действительно произошла, вот только случилась она в те времена, когда волшебницы и чудеса еще встречались на белом свете, хоть уже и не так часто, как бывало прежде. В тех землях, где это случилось, к тому времени давно перевелись гномы и эльфы, да и великанов едва ли осталось больше сотни, а вот чародейки-крестные еще нет-нет и появлялись, пусть большинство из них и стало всего лишь гадалками на кофейной гуще. В те давние времена монархи и короли еще обладали теми добродетелями, которые им предписывают легенды, и народ благодарно воспевал своих повелителей, отвечая преданной любовью вассала на мудрость и доброту.

А Золушка была обычной девушкой из обыкновенной зажиточной семьи, сиротой по матери и по отцу, которая делила кров с сестрами и мачехой. Она жила в пригороде столицы одной страны, название которой все равно ничего вам не скажет, в большом доме, за которым начинался бескрайний зеленый луг, переходящий в холмы, за которыми у самого горизонта темнела сизая полоса леса. А за лесом блестели крыши королевского замка.

Как вы понимаете, «Золушка» была, впрочем, всего лишь кличкой. А звали девушку Эллой. Впрочем, эту часть истории вы знаете. Знаете, как стала она из любимой дочери падчерицей, а затем и прислугой, как работала в черном теле, как тосковала по родным, как выполняла все заботы по дому, как каждый божий день сносила упреки и тычки мачехи. Отец несчастной девочки ушел из жизни, едва ей минуло пятнадцать, пережив жену лишь на несколько лет, и с тех пор сказка стала самым неподходящим словом для жизни сироты. Мачеха, а следом за ней и сводные сестры, и даже прислуга – все они взяли за привычку взваливать самую тяжелую и утомительную работу на Эллу, которая, убитая горем, не была в силах сказать и слова против. А позже, когда боль утихла, она нашла себя уже Золушкой: живущей на чердаке среди рухляди, донашивающей платья за служанками сестер, расчищающей пепел в камине. И, разумеется, уже было поздно что-либо менять. Больше она не была очаровательной дочерью счастливой семейной пары из светлого дома у луга. Она была лишь замарашкой-служанкой, и все предпочли забыть, кем она была.

Так прошло больше двух лет.

Все это так и было, но все это вы знаете и без меня. Как знаете и то, что в тех же краях, где жила Элла, был летний охотничий домик, в котором наследный принц частенько проводил охоту. Вероятно, вы слышали об их встрече в лесу, где, впрочем, они оба так и не узнали имен друг друга, и уж точно вам рассказывали, как потерял голову несчастный юноша. О да, в те времена принцы обладали горячими сердцами, и этот не был исключением. Незнакомка из леса пленила все его мысли, и он витал в облаках, вспоминая ее голос, наклон головы, походку.

– Я не могу, просто не могу понять, почему не спросил хотя бы ее имени? – принц сжимал голову руками, совсем не по-королевски расхаживая в страшном волнении из угла в угол. Его близкий друг, гвардеец личной охраны его Высочества по имени Эрик, сидел в кресле в покоях наследника, молча наблюдая за юношей и терпеливо выслушивая его. – Как я теперь найду ее? Что, если мы больше никогда не увидимся? А что, если?..

– Кит, друг мой, не принимайте это так близко к сердцу. Я понимаю, что вы чувствуете сейчас, но одумайтесь: вот-вот грянет бал. Неужели ваша таинственная незнакомка упустит такой шанс?

Эрик был единственным человеком во всем замке, при котором молодой принц мог сбросить с себя привычную маску, показывая тот ураган чувств, что разрывал его несчастное сердце.

Впрочем, это тоже не то, о чем я хочу рассказать. Вы знаете, и про бал, и про фею, и про тыкву, и про замечательных белых лошадей с усатым кучером, и про хрустальную туфельку и ослепительное великолепие дворца. Все это давно стало частью легенды, и все это так неважно. Все куда проще, ведь, если упустить из вида всю эту мишуру, остаются лишь двое, которые увидели друг друга через толпу, и на мгновение замерли, словно изваяния, а затем двинулись навстречу, не слыша ни музыки, ни звона бокалов.

Элла была околдована магией королевского торжества. Принц был очарован ею.

Они смотрели в глаза друг другу весь вечер.

– Я боялся, что вы не придете на бал сегодня, – его шепот коснулся ее уха, и они оба вздрогнули. Она – от невообразимой близости, он – от невозможной дерзости, которую позволил себе. Только королевское воспитание удержало его от того, чтобы попросту не уткнуться носом в кожу ее шеи, вдыхая удивительный аромат и растворяясь в ней, забывая о всех людях, которые глядели на них, кружащихся в танце. Вместо этого он лишь крепче перехватил ее руку.

– Я всегда любила праздники, разве я могла не прийти? – в тот момент она еще, должно быть, не поняла, что перед ней стоит сам принц, и поэтому она улыбалась ему открыто и просто, как улыбалась в лесу молодому охотнику по имени Кит, и как улыбалась солнцу и небу. И молодой наследник престола падал и падал куда-то в бездну, туда, где для него существовала лишь синева ее глаз.

Эрик усмехнулся, когда молодые люди прошмыгнули в дверь за роскошной портьерой, ведущей туда, где розовые кусты и акации скрывали в своей тени тех, кому не хотелось делить свое уединение со зрителями. Гвардеец галантно поклонился девице в пышном платье, и, придерживая ее за локоть, отвел к той самой стене, затевая непринужденный разговор. Строгий мундир и широкие юбки закрыли выход, и теперь никто не смог бы помешать Его Высочеству.

А в полутьме сада, едва освещенного фонарями, лицо незнакомки казалось влюбленному юноше болезненно бледным. Да-да, там, в саду, в лабиринте кустов и в тени вишен не было принца, и был всего лишь молодой человек, едва перешагнувший рубеж двадцати лет, который не мог отвести взгляд от своей спутницы. Она казалась ему бледной и даже исхудавшей, словно ее морили голодом, однако и такой она была прекраснее самых красивых и удивительных звезд на небосклоне.

Когда она повернулась к нему, такая тонкая, такая хрупкая в своем открытом платье, ему внезапно впервые в жизни захотелось опуститься на колени.

Коленопреклоненный монарх, пусть только будущий, монарх капитулирующий – что может быть страшнее для государства, для нации? Однако Кит уже отлично отдавал себе отчет в том, что и сам он капитулировал и сдался на милость победительницы, так легко и непринужденно захватившей его сердце.

Крепость сдалась без боя.

Когда часы пробили полночь, а Элла вскочила, испуганно озираясь и спутанно извиняясь, вместе с ударами часов с еле слышным звоном разбилось влюбленное пылкое сердце.

Не буду рассказывать вам о том, как бежала перепуганная девушка прочь, как по ее щекам текли слезы от боли невозможного, как и сам принц, забыв о приличиях, бежал следом, надеясь поймать, удержать, если потребуется, упасть на колени, умоляя не оставлять его одного.

А ведь он опять так и не узнал ее имени.

– Стой! – она обернулась в последний раз, награждая его долгим взглядом, а затем двери кареты хлопнули, скрывая за собой сказочную принцессу в голубом. Кучер закричал, взмахивая кнутом, лакеи лихо вскочили на уступ позади кареты, и лошади взяли с места, унося прочь волшебное видение той ночи. И пусть Эрик и его люди почти насмерть загнали своих скакунов, они не смогли догнать карету, запряженную белой шестеркой.

Единственное, что осталось у принца – туфелька, соскользнувшая с ножки хозяйки, когда та спешила прочь.

Он был настолько безутешен, что старик-король лишь только и мог, что печально вздохнуть, подзывая к себе ближе писаря, который бы написал указ о поиске беглянки. Хоть он и был королем, все-таки в первую очередь он был отцом, и по всей стране полетели в разные стороны поскакали глашатаи, разносящие весть о том, что разыскивается та самая незнакомка с бала, которая танцевала с наследником.

И вот тут правда в сказке заканчивается.

Хотя верные своему господину гвардейцы действительно объехали всю страну, примеряя туфельку каждой женщине, которую они встречали на своем пути, они так и не смогли найти ту самую. И дело совершенно не в размере обуви: на самом деле туфелька подошла десяткам счастливых аристократок, горожанок, крестьянок и даже двум принцессам соседних стран, вот только принц, переодетый в одного из стражников, едва заметно мотал головой, давая знак своим людям. Это все была не она. Он собственнолично объехал всю страну, ища свою пропавшую принцессу, кем бы они ни была в действительности, однако ни в одном городе, ни в одном доме он не нашел ответа. И ему пришлось снова вернуться в столицу, во дворец, в свои покои, показавшиеся ему как никогда пустыми.

Но где же все это время была Элла? Почему не появилась, как гласит всем известная история? Почему она не мерила туфельку? О, это еще одна большая ложь, рассказанная нам братьями-сказочниками.

Пусть мачеха Эллы и не была добросердечна и справедлива, никто не смог бы отнять у нее того, что она была необыкновенно проницательна и умна. Не только принц обратил внимание на звонкий смех своей спутницы, на ее светящиеся от счастья глаза, на ее тонкую фигуру. И, если он остался с наступлением полуночи в неведении о том, кем была незнакомка, мачеха отлично знала имя девушки. Она узнала бы свою падчерицу из сотен. Однако она была не только умна, но и дьявольски расчетлива, и поэтому не стала, как гласит нам сказка, запирать Золушку на чердаке, запрещая ей видеть белый свет, нет. Она сделала нечто иное.

– Вы слышали новости, девочки? – наутро дня, наступившего за днем после бала женщина буквально влетела в столовую, радостно улыбаясь. Конечно, обращалась она к дочерям, но основной ее слушательницей была Элла, которая тенью скользила с подносом вокруг стола.

– Ну что там, мам? – Анастасия недовольно закатила глаза.

– Я только что из города, – с заговорщицким выражением лица продолжила мачеха, не обращая внимание на гримасу дочери. – Об этом трубят на всех площадях. Принц женится!

Золушка так и застыла на месте, обмерев. Анастасия и Дризелла, между тем, наоборот пришли в живейшее возбуждение.

– Как женится? Но на ком?

– Когда, маменька?

– На заморской принцессе, – уклончиво ответила та, краем глаза наблюдая за реакцией Золушки. – Они встретились на балу. Говорят, она невозможно красива, к тому же, богата, они танцевали вместе до самого утра, и уже днем объявили королю о своем желании жениться. Ах, любовь, как это прекрасно!.. Только представьте, торжество, цветы, невеста в белом…

Поднос с грохотом упал на пол.

Бедная Элла. В этот момент ей показалось, что она падает в бездонную пропасть, что она тонет, что у нее заживо вырывают сердце. Что могла еще подумать влюбленная девушка, услышав, что едва она сама покинула бал, возлюбленный тут же нашел ей замену? Ей было невдомек, что на самом деле он, словно безумец, всю ночь метался по саду и замку, не в силах усмирить бешеный стук в своей груди. Бедняжка Элла! Она не знала ничего, а потому выронила поднос из ослабевших рук, и, покачнувшись, чуть не упала. С наигранной заботой к ней подскочила мачеха, и сию же минуту отправила на чердак, сетуя, что не следовало утром вставать, если она чувствует себя плохо. Золушка не помнила, как оказалась у себя. Она упала на жесткую кровать в углу и горько заплакала, закрыв лицо руками.

Она плакала, вспоминая, как вел ее в вальсе принц, как пылко рассказывал о чем-то, следуя вместе с ней по аллеям парка, и с каждым новым воспоминанием ее сердце кровоточило сильнее и сильнее. А за лугом, холмами и лесом, в замке, под сводами величественных залов, не находил себе места молодой наследник, думавший о прекрасной девушке на балу и о том, почему она бежала от него, как от огня. Его воспаленный после бессонной ночи разум снедал вопрос, что Кит сделал не так? В чем была его вина? Чем обидел он возлюбленную, волшебную девушку с прекрасной улыбкой и лучистыми глазами? Он искал, искал ответ, но никак не мог найти. Перебирал раз за разом каждую минуту, каждую секунду удивительного вечера, не зная, что боль он причинил Элле тем, чего на самом деле не делал.

– Дитя мое, я могу войти? – мачеха постучалась через несколько часов, осторожно приоткрывая дверь и заглядывая внутрь. Золушка так и лежала, ее волосы растрепались, щеки и глаза раскраснелись от слез. Женщина подлетела в притворном беспокойстве к кровати, опускаясь перед ней на колени и приобнимая девушку за плечи. – О, милая! Скажи мне, что случилось? Кто обидел тебя?

И Элла, непривычная к участию, к заботе и вниманию, сама подалась вперед, отвечая на объятия и снова поддаваясь слезам. Что поделать, если у нее никогда не было человека, готового услышать ее сердечные переживания? Добрая девочка, она вмиг забыла все обиды, открываясь целиком и полностью. Сбивчиво и несвязно она принялась рассказывать: о парне, которого встретила в лесу, с которым танцевала в ночь бала, которого полюбила так скоропостижно и беззаветно, который, как оказалось, лишь играл с ней. Может, это все была ошибка? Может, слухи врут, и все не так? О, как бы она хотела верить своему Киту!

– Маманя, что это вы тут делаете? – в дверь просунулись головы сестер, и мачеха замахала на них рукой.

– Прочь, прочь! Вы что, не видите, нашей Элле так плохо!

– Что случилось? – любопытная Анастасия прямо впилась глазами в худенькую фигурку в объятиях матери.

– Ах, дочка! В ночь бала Элла ходила в город на праздник, и там один негодяй разбил ее сердце. Бедная моя девочка, не плачь, не плачь, – она тяжело вздохнула, словно и ее собственное сердце вот-вот грозило разбиться. – Дризелла! Принести воды, скорее.

– Ну мам, – попробовала было возразить та, но ее возмущение было прервано суровым взглядом женщины, и девушке ничего не оставалось, как подчиниться.

Мачеха Эллы была действительно умной женщиной, и потому она сразу поняла, что не стоит показывать, что она знает всю правду, как и не стоит посвящать в тайну своих недалеких дочерей или насильно держать падчерицу взаперти. Напротив, в эти дни она стала как никогда близка ей, стала опорой и поддержкой, к которой несчастная Золушка всегда могла прийти, если ее мучило что-то.

Но не стоит думать, что люди меняются. Все это было сделано исключительно из трезвого расчета.

День за днем, час за часом мачеха убеждала падчерицу, что ей стоит забыть своего возлюбленного. Она говорила, что мужчины вообще редко обладают такой благодетелю, как благородство и тем более верность, и что обычно им нужно лишь одно. Что не стоит лить слезы из-за какого-то мерзавца, который забыл ее сразу же, как она исчезла. Что ее волшебство и сказка была лишь иллюзией. И Элла, такая неопытная в делах любви, постепенно стала и сама верить в это, ведь так легко поверить в ложь, когда не видишь напротив любимых глаз, когда не знаешь ни капли истины, когда считаешь, что гонцы, разъезжающие по королевству – это посланники, которые приглашают гостей на свадебное торжество. Она вспоминала вечер в саду, когда принц смотрел на нее, смотрел так пристально и влюбленно, и ее душа разрывалась, потому что сердце кричало одно, но чужой голос твердил другое.

– Он чуть не поцеловал меня, – шепотом призналась Золушка мачехе в один из тех дней, когда последняя старательно изображала участие в девушке. – Он был так близко…

– Вот видишь, моя бедная крошка, ему-то и надо было только одно, только…

– Прошу, не продолжайте, – и Золушка заплакала.

Гонцы загоняли лошадей, разъезжая по всему королевству, принц совсем лишился сна, и его отец от самого утра до глубокой ночи писал длинные-длинные письма, рассылая их по соседним странам, ища таинственную принцессу. А верный Эрик, он лично стоял в карауле каждый день, каждую ночь, урывая лишь несколько часов на сон, да и то, лишь тогда, когда бдеть становилось уже совсем невмоготу. И даже когда он закрывал глаза, перед его внутренним взором была девушка в небесного цвета платье, так стремительно бегущая прочь, а рядом с ней – его друг, его повелитель, наследник престола, безутешный в своей утрате. Разбитое сердце – тоже открытая рана, но ее не излечишь мазью или снадобьем. И даже время, всесильное время не всегда властно над этой болью.

А мачеха смотрела через окно на королевских гонцов, которые, словно самые породистые ищейки, рыскали по королевству, и чувствовала, как тревога проедает ее насквозь. Разумеется, даже самое первое появление гвардейцев в доме вскрыло бы весь обман полностью. Этого допустить она не могла.

– Ну все, дитя. Хватит нам смотреть, как ты мучаешься и страдаешь! – такими словами приветствовала она одним пасмурным утром падчерицу. – Так дело не пойдет. Тебе надо забыть этого негодяя, иначе ты совсем зачахнешь, – и правда. За несколько недель, прошедших с бала, Элла исхудала и так будто стала прозрачной, она почти ничего не ела, а глаза стали красными от слез.

– Но я не могу, никак не могу, – еле слышно прошептала она. – Я так люблю его…

– Тогда мы уедем, – решительно дернула подбородком мачеха.

– Уедем?! – Анастасия и Дризелла едва ли не подскочили на месте.

– Да, именно, – их мать нахмурилась, словно была полководцем, принимавшем решение перед боем. – Уедем, сегодня же. Туда, где нас не потревожат, где каждый цветок, каждый булыжник мостовой не будет напоминать нашей милой Элле об этом парне.

– Но матушка, мы не можем… – Анастасия хотела было возразить, но мачеха обожгла ее таким взглядом, что девушка осеклась на полуслове.

– Собирайтесь, девочки, – и им ничего не оставалось, как отправиться в свои комнаты укладывать чемоданы и корзины. Когда через четыре дня конвой Его Величества постучался в дверь дома, им никто не открыл, и черные окна безучастно смотрели на людей в мундирах, кони которых нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

– Эй, – окликнул капитан отряда, бравый офицер по имени Ульрих фон Гросепп, проходящего мимо торговца зеленью. – Что случилось с хозяевами этого дома? Почему здесь никого нет?

– А, – торговец махнул рукой, – они уехали пару дней назад. – Собрались и в одночасье покинули город, словно за ними гналась сотня чертей.

– Интересно бы узнать, что стало причиной такой спешки, – усмехнулся в усы герцог Мерингейл, статный мужчина средних лет, который сам просил его приставить к отряду. При этих его словах фон Гросепп согласно кивнул, а молодой гвардеец на вороном коне в шляпе, надвинутой на самые глаза, едва сдержал шумный вздох. Если бы торговец имел то острое зрение, что и в юные годы, он бы без труда узнал бы в этом всаднике самого принца.

– Ой, ваша честь, – горожанин расплылся в улыбке, – все соседи только и говорят об этом! Поговаривают, что все это из-за хозяйки имения, досточтимой леди Элеонор Тремейн. Мне сказал молочник, а ему передала дочь булочника, а та слышала от отца, что служанка мадам сообщила по секрету мяснику, что ее хозяйка ужасно больна туберкулезом.

– Туберкулезом? – Мерингейл и фон Гросепп переглянулись, а юный гвардейский офицер Кроллет, единственный в отряде, кто знал о присутствии в нем принца, бросил быстрый взгляд на своего господина.

– Да, у бывшего мужа мадам, мир его праху, был домик где-то в лесу, вот туда-то со слов кучера они и отправились. Мадам, ее дочери и прислуга, – словоохотливо зачастил зеленщик. – Он был, знаете, любителем уединения, и часто катался туда, когда еще была жива его первая супруга. Помнится…

– Скажите, любезный, – перебил торговца фон Гросепп. – А где мы можем найти этот домик? Нам необходимо видеть леди и ее дочерей.

Зеленщик прищурился, подозрительно глядя на собеседников:

– Я человек маленький, и мало чего знаю, – осторожно начал он, – но не вы ли те, кто ищет пропавшую невесту Его Высочества? Ту, которая бежала в полночь верхом, едва услышала бой часов?

– Слухи быстро расходятся, – холодно и отрешенно отметил герцог. Всезнание горожанина ему было неприятно.

– О, ну да, ну конечно, – обрадовался тот. – Я так и знал! Так и знал! – герцог поморщился, однако торговец будто бы и не заметил этого. – В городе только про нее и толкуют, спросите любую торговку. Мальчишка, который помогает почтальону, предположил даже, что это могла быть наша чернавка, ну, прислуга, девушка, которая… – фон Гросепп нетерпеливо взмахнул рукой.

– К делу, любезнейший! Домыслы вашего мальчишки не имеют никакой ценности для нас.

Торговец удивленно захлопал глазами, словно потерял мысль.

– Так это… На восток, через переправу, и потом… – он нахмурился, а затем, бросая фразу, перескочил на следующую. – Впрочем, если вы ищете пропавшую невесту, вам совсем не нужно ехать к мадам Треймейн. У нее две дочери, незамужние девицы лет восемнадцати или чуть больше, но, поверьте мне, ни одна из них не может быть той, которую вы ищете. Первая глупа, как пробка, а вторая неуклюжа, словно молочный медвежонок. Мне не пристало говорить об этом, однако я помню, как в прошлом году, летом, когда… – он продолжал говорить, сверкая черными глазенками и размахивая руками, однако один из гвардейцев с величайшей деликатностью выдвинулся немного вперед, наклоняюсь к уху Мерингейла.

– Ваша светлость, эти девицы с матерью были на балу. Я отлично помню их, они были представлены двору маркизом де Виллем, и после весь вечер танцевали.

– Их мать так и ела глазами Его Высочество, – Кроллет тоже приблизился к герцогу. – Я танцевал с одной из этих девиц, Анастасией, и, клянусь, если бы это была та загадочная красавица, я бы сделал все возможное, чтобы избавить принца от нее.

– Аааа, – протянул Мерингейл. – Теперь и я припоминаю эту троицу… – и, обращаясь к зеленщику, величественным жестом прервал речь того. – Благодарю вас, любезнейший. Вы очень нам помогли.

Лошади взяли с места, поднимая клубы пыли, а торговец так и застыл в подобострастном поклоне, провожая глазами отряд с вензелем королевской семьи на мундирах.

Пустой дом остался стоять, словно оставленный панцирь какого-то диковинного морского зверя, и вскоре городок утих, забывая и о леди Элеонор Тремейн, и о ее дочерях, и о худенькой девушке-служанке с большими грустными глазами. Стук копыт стих, словно его и не было, пыль осела, а сплетник-зеленщик уже смотрел в другие окна, и слухи тоже растворились в рассветной дымке.

Но что же Элла?

Охотничий домик ее покойного отца, где они поселились, находился вдали от больших городов и оживленных дорог. Он стоял на самой границе леса, там, где заканчивалась узкая дорога, по которой раз в неделю подъезжала телега с сеном и едой, и от этого домика рукой подать было до границы королевства. Иногда по утрам до чуткого слуха Золушки доносились отдаленные звуки трубы. Она замирала, словно изваяние, и в такие моменты ее сердце начинало биться сильно-сильно, словно птичка, и ей казалось, что эти трубы зовут ее…

Она стала еще тише, чем раньше. Часть слуг не пожелала ехать за тридевять земель, и поэтому, хоть хозяйство семьи и стало куда меньше, чем раньше, работы только прибавилось. С утра до самой ночи девушка стирала, штопала, убирала за скотиной, готовила, и снова убирала, штопала, стирала и готовила… Она совсем перестала петь. Доброта мачехи оказалась недолгой. Сначала изредка, а потом все чаще и чаще, она попрекала Эллу тем, что из-за нее им всем пришлось переехать в такую дыру, а следом за хозяйкой дома тычки девушке стали раздавать и ее сводные сестры, и даже прислуга. О, моя бедная девочка, она и сама едва ли не верила в это…

– Лучше бы я умерла прямо там, когда карета стала тыквой, – шептала Золушка в особо тяжелые минуты портрету отца, который висел в крохотной гостиной на первом этаже домика. – Я бы умерла счастливой, и никогда бы не узнала ни боли от предательства, ни ран от разбитого сердца, и никто бы не страдал из-за меня, как страдает сейчас… Ох, отец, я так…

– Эй, Золушка! – визгливый крик со второго этажа Анастасии, Дризеллы или даже самой мачехи заставлял Эллу утереть слезы, вскакивая на ноги и спеша наверх.

Единственной отрадой ей оставались мысленные разговоры с ее Китом. Девичье сердце, предательски расколотое ложью, никак не хотело заживать, и поэтому измученная девушка нашла свой собственный способ отвлечься от мира и его сложности и злобы. Она знала – вернее, полагала, что знает – что где-то далеко, за горами, озерами и лесами, во дворце принц живет со своей новой женой, и, когда она пыталась представить эту неизвестную ей красавицу, на глаза ей наворачивались слезы. Какой была она? Наверное, невозможно красивой. Умной, доброй, изящной… От этих тягостных догадок на душе становилось совсем тяжело. И поэтому однажды утром, подметая крыльцо, вместе с дорожной пылью Элла вымела также и прошлое из своей души. Пусть Кит будет тем, кто кружил ее в танце в ту ночь. Пусть остановится время! Пусть принц будет женат на далекой принцессе, да, пускай, но ее подмастерье, ее Кит будет кружить ее в своих объятиях под луной вновь и вновь, как тогда, и звезды будут благословлять их, и акации склонять свои головы к земле, а музыка будет продолжать струиться сквозь паутину веток… Невольно, сама не подозревая об этом, она стала представлять себе в грезах того самого человека, который действительно ждал ее за много-много миль от ее нового дома, и все же считала его лишь плодом собственного воображения. Впрочем, в те секунды, когда она погружалась в эту фантазию, Элла была мимолетно счастлива.

Так прошел месяц. Затем еще, еще, и наступила осень. Поля пожелтели, рожь легла в амбары, а листья с дубов огрубели и опали вниз, устилая землю серо-бурым ковром октябрьской грусти. Солнечных дней стало меньше, и все чаще и чаще лил дождь. Подули ветра. Комнатушка Эллы продувалась ими насквозь, а в особо яростные грозы через щели в раме окна внутрь пробивались и капли дождя, из-за чего внутри комнаты становилось совсем неуютно. Кутаясь во все тряпки и одеяла, которые она только могла найти, она забивалась в самый дальний угол, и частенько проводила без сна целые ночи, завороженно глядя на молнии. А где-то далеко точно также в небо смотрели и другие глаза. Вот только откуда было ей знать?..

– Думаешь ли ты обо мне, моя незнакомка? – шептал юноша облакам.

– Вспоминает ли он хоть изредка меня? – вопрошала молнии девушка.

А следом за осенью пришла и зима. Обрывками старой юбки одной из своих сестриц Элла законопатила окна, липкой смесью из муки и воды залепила щели, и холода остались снаружи, беспомощно тыкаясь в двери, что слепые щенки. Сугробы замели дорожки. Каждое утро Золушка разгребала тропинки, таскала из сарая дрова, кормила коров и птиц, вычесывала гриву кобыле. Она вставала засветло и ложилась, когда темнота уже плотно окутывала лес, замертво падая на старую кровать, укутываясь в тонкое одеяло, и поутру вставала совсем разбитой. Зима выгнала из ее головы все мысли, все чувства. Лишь изредка, когда снежинки кружились в темнеющем синем небе, она замирала, и на глаза наворачивались слезы.

Время притупило боль, сердце затянулось, и все равно каждое прикосновение отдавалось в нем памятью. Как рана, которую покрыл рубец, и которая не заставляет больше стонать сквозь зубы, но которая не дает забыть о себе, так ныла и душа несчастной Эллы. Она научилась жить с этим: на это ушли многие дни и недели, но она научилась. Когда наступила весна и подснежники выросли над похудевшими сугробами, Золушка присела у них, протягивая руку к хрупким лепесткам.

– Здравствуйте, маленькие, – и она улыбнулась. Слабо, но все же искренне.

Голубые вкрапления на лепестках сверкали, словно вышивка на камзоле принца, когда он кружил ее в вальсе в тот далекий вечер. Но она не отводила больше глаза.

И весна шла ей навстречу.

В большой город она пришла еще раньше: ледяные мостовые становились мокрыми от ручейков, тяжелая шерстяная и кожаная одежда сменялась яркими плащами и накидками, вдоль центральных улиц все чаще и чаще можно было встретить девчонок-цветочниц. Они смеялись, зазывая прохожих звонкими детскими голосами купить букетик ирисов и подснежников, и горожане охотно отвешивали маленьким торговкам звонкие монеты, которые те аккуратно складывали в карманы фартуков.

Глядя через витражное окно замка на улицу, принц рассеянно скользил взглядом по макушкам жителей страны. После студеной зимы, которая запирала людей в клетках собственных домов, столица оживала, и те покои, что выходили прямо к городским улицам, теперь оглашались веселым гвалтом десятков голосов. Какой-то мальчик залихватски кричал что-то, за руку таща мать через водоворот плащей и накидок.

Мысли молодого наследника перетекали одна в другую, и он перебирал в голове последствия грозящей финансовой реформы, цеплялся за мысли о ремонте в восточном крыле, как-то отстраненно вспоминал недвусмысленные намеки посла соседней страны, который все пытался склонить будущего монарха к свадьбе с младшей дочерью своего господина. Все это было, безусловно, немаловажно, однако, сколько бы круговорот дум в голове юношей не вертелся, он все равно раз из раза возвращался к двум, самым главным. Перед его глазами, словно мираж, снова стояли декорации того далекого бала, а в ушах звучала музыка. И если Кит прикрывал глаза, он видел девушку в своих объятиях, которая смеялась, танцуя, и он и сам улыбался вслед за ней. Время стерло четкие черты ее лица, и он видел лишь его очертания, линии скул и подбородка, губы, лучистые глаза и светлые кудри. И больше всего в мире он боялся, что со временем сотрутся и они. Впрочем, было кое-что еще, что…

– Ваше Высочество, – герцог Мерингейл застыл у двери в учтивом полупоклоне, однако Кит не мог не заметить, как дрожат пальцы мудрого вельможи. – Ваш отец, Его Величество, он ждет Вас…

*

Летом Элла проводила многие часы на улице, обрабатывая огород и ухаживая за скотиной. Весной, в самом разгаре мая, их покинула еще одна служанка, и мачеха, и без того не шибко оберегавшая падчерицу, окончательно взвалила на нее весь тяжелый труд. Бедная Золушка! Она весь день проводила на ногах, с раннего утра готовя еду на всю семью, затем хлопоча по хозяйству и выполняя поручения домашних, и даже ночью, когда крикливые Анастасия и Дризелла наконец-то засыпали, она без конца штопала, перешивала, кроила – словом, создавала все те чудесные платья, которые капризным сестрам надоедали меньше, чем за пару дней.

Назад к карточке книги "Еще пара слов о Золушке (СИ)"