Текст книги "В течение двадцати лет (СИ)"

Автор книги: Касаи Кагемуша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== В течение двадцати лет они жили друг без друга. Они улыбались и смеялись, но эти годы ничего не стоили по сравнению с мгновеньями, которые они провели вместе. ==========

Колин всегда знал, что ему очень повезло: его мама была самой лучшей, а папа часто приносил ему вечерами то конфетку, то новенький фломастер яркого цвета. Он был совсем не похож на отца: у него были волосы маминого цвета, которые торчали во все стороны, веснушки, голубые глаза и озорная усмешка, не понятно, от кого доставшаяся. Он рос веселым, открытым и непоседливым парнишкой, и, хотя отец всегда хмурился и отчитывал его за шалости, мама только улыбалась, присаживаясь рядом и помогая убирать разбросанные игрушки или очищать от сажи диван. Особенно мальчик любил те дни, когда папа уезжал в командировки, потому что в такие дни мама расправляла плечи, улыбалась, и вместе с сыном бросалась кашей, поджигала салют или играла в снежки до тех пор, пока они оба обессиленными не падали в снег. Колин обожал маму, обнимал ее за шею, прижимаясь, зная, что она – самая большая его защита, шептал ей на ухо разные глупости, а она только смеялась. Она рассказывала удивительные сказки, какие не знал никто, кроме нее: про зайчиху-шутиху, про привидение-девочку, которая плачет в туалете, про горного тролля, которого побеждали отважные дети. Мама не признавала сказки, написанные в книгах, и никогда не пропускала ни одного вечера, всегда усаживаясь на край кровати Колина и погружая его в удивительный мир грез и фантазий.

Отец был другой. Отец был серьезным, даже слишком, у него были широкие брови и нос с горбинкой. Он постоянно хмурился, одергивал Колина, никогда не смеялся, а еще любил рассуждать, кем станет мальчик, когда вырастет. Он морщился, когда мама смеялась слишком громко, фыркал, когда она рассказывала истории о волшебстве, и тихонько шептал ей сердитые слова, когда она показывала простенькие фокусы. Отец, откровенно говоря, был мрачным, он никогда не обнимал маму, напротив, сторонился ее прикосновений, а по вечерам, Колин слышал, он что-то выговаривал ей. Мальчик был уверен, что что-то не очень хорошее, потому что мама после этого всегда была грустная, закусывала губу, а иногда даже плакала. Однажды Колину удалось ухватить часть их разговора: он, стоя в длинной ночной рубашке, на которой всегда настаивал отец, застыл за дверью, прикладываясь ухом к щели.

– … и этот твой Фред, и остальные, только подумай, зачем им ты! Тебе только недавно перестало становиться плохо от этой гадости, ты сама ничего не можешь сделать, но они не смогут отвернуться, и ты будешь им обузой. Ты разве хочешь этого? Они всегда будут смотреть на тебя со снисхождением, никогда не примут, как я. Это попросту глупо. Я отправил им твои письма, они знают, что ты в порядке, так что прекрати.

– Да, – мама вся сжалась, – ты прав. Так будет лучше. Я не хочу им навязываться…

– Умница, – отец прошел к буфету, и Колин увидел самодовольную улыбку на его губах. В тот вечер мама тоже плакала, а потом, Колин отчетливо слышал, тихо прошептала, тыкая какой-то палочкой в фотографию, которую держала в руках.

– Гермиона Грейнджер теперь мертва. Прощай…

Больше этой фотографии он не видел, как ни искал, а потом и вовсе забыл об этом.

***

В одиннадцать лет Колин, счастливый и до безумия гордый, получил письмо из Хогвартса, и это стало отправной точкой в его приключениях и проказах. Тогда-то, в одиннадцать, мама усадила его на диван, и рассказала нечто, что сначала показалось мальчику выдумкой и сказкой, в которую сложно поверить.

Магия существовала. Письмо шуткой не было. Мама была волшебницей…

Колин на всю жизнь запомнил первое заклинание, которое он увидел: стакан с водой взлетел в воздух, закружился, а затем взорвался красными брызгами и снова появился на столе. Он тогда смотрел на мать огромными глазами, не веря, что это реальность. Она улыбалась, заправляя две непослушные прядки за уши, и рассказывала-рассказывала-рассказывала: про школу, распределение, предметы и учителей, и Колин заметил, как загорались ее глаза, когда она вспомнила магию. Она рассказывала-рассказывала-рассказывала, говорила про садовых гномов, которые не были детской сказкой, которую она рассказывала сыну, а настоящей реальностью. И полеты на метле, и сказочная игра квиддич, и мальчик со шрамом, который был героем детства Колина, и старик с бородой, который обожал лимонные дольки. Мальчик восхищенно смотрел на маму, а ее глаза горели тем огнем, который никогда не горел рядом с отцом. Она была настоящей волшебницей.

Отец был против того, чтобы мальчик учился волшебству. Он рычал, что это бред, кричал на мать, обвинял ее в том, что она хочет загубить жизнь сына, как загубила свою, и, кажется, в какой-то момент ударил ее. Во всяком случае, когда разгневанный Колин влетел в комнату, готовясь защищать маму если потребуется даже кулаками, он увидел, как та стоит, уперев палочку в грудь мужу, гневно глядя на него. В этот момент мама не казалась доброй и домашней, как обычно, она была страшна в своей ярости.

– Никогда не смей так говорить обо мне, моем сыне и чародействе, слышишь? А если посмеешь, я обещаю тебе, что тебе не поздоровится. А если ты, в шутку или всерьез, посмеешь сказать что-то плохое о нем, то, я клянусь тебе, я не постыжусь сделать тебя на всю жизнь крысой.

Она не поднимала голоса, но то исступление, тот лед, который был в ее тоне, это заставило Колина попятиться. Его отца тоже. Он мелкими шагами отступил к стене, в ужасе глядя на жену, и она опустила палочку, быстрым шагом покидая комнату, так и не заметив ребенка. Больше отец не пытался остановить Колина и препятствовать его поездке в Хогвартс, но стал реже бывать дома, а в августе, когда мальчик вернулся с бабушкой Джин из Косого Переулка, куда мама наотрез отказалась идти, вещей отца дома не было. Мама была жутко злая, и без всякой палочки расколотила три вазы и стеклянный стеллаж в шкафу. Бабушка Джин от греха подальше ушла с внуком разбирать покупки во двор.

***

Хогвартс-экспресс был впечатляющим. У Колина чуть было не отвалилась челюсть, когда он его увидел, он был точь-в-точь такой, как на картинке в учебнике, и мальчик буквально повис на руке у бабушки, восхищенно глядя на состав.

– Твоя мама точно также смотрела на этот поезд, когда впервые ехала в школу. Ты весь в нее, малыш, даже книги любишь почти также сильно, как она, – бабушка добродушно улыбнулась, присаживаясь на корточки. – Слушай, я знаю, что просить об этом глупо, но ты постарайся не сильно ввязываться в неприятности, ладно?

– А мама часто влипала в истории? – Колин удивленно округлил глаза.

– Ооо, – рассмеялась бабушка, – Гермиона была в этом деле что надо! Ты не представляешь, я чуть не поседела, когда после ее второго курса мне рассказали, что она делала весь год.

– Жалко, что мама не смогла прийти проводить меня, – Колин обиженно выпятил нижнюю губу.

– Вот что, милый, послушай, – Джин положила обе руки на плечи внука, серьезно глядя ему в глаза. – Твоя мама – это удивительная женщина, она очень любит магию, но, поверь, то, что она сейчас живет в мире, где ее нет – это не прихоть и не простое желание. Не осуждай ее, ладно?

– Да, хорошо, – серьезно кивнул Колин, чувствуя себя при этом очень взрослым, – я понял. Передашь маме, что я ее люблю? А, нет, не надо, я лучше сам напишу ей письмо! С совой! – мальчик не выдержал и восторженно завопил, бросаясь на шею бабули.

Когда поезд отходил от платформы, он долго-долго махал рукой из окна, а бабушка улыбалась, смахивая слезы. Когда волшебный вокзал скрылся из виду, Колин с интересом стал оглядывать само купе, которое он занял: он приехал заранее, и поэтому смог сесть один, и теперь ждал, когда к нему постучится какой-нибудь хороший мальчик, который станет его другом на всю-всю жизнь. Он читал, что так было с Гарри Поттером. Почти также случилось и с ним. Они ехали уже почти час, когда в купе Колина буквально ввалился тощий маленький мальчуган, испуганно озиравшийся. Он захлопнул дверь, пытаясь отдышаться, и только тут заметил Колина, который с интересом наблюдал за визитером.

– Эээ, не помешаю? – он неловко шагнул назад, к двери, и только тут его сосед отмер, замахав руками.

– Нет, нет, конечно нет! Я Колин. Колин Вильямс.

– А я Винсент Гойл. Это… ничего?

– Рад встрече, Винсент. А почему ты спрашиваешь? – Винсент замялся, словно стесняясь чего-то.

– Мой дедушка был Пожирателем, и не все однокурсники меня любят… И это несмотря на то, что моя мать – маггла, а отец даже биологически не отец!

– Забей на них, – сочувственно похлопал по плечу нового знакомого Колин. – Какая разница, кто твой дед? Ты же не считаешь, что магглы чем-то хуже волшебников! Я вообще не знал, что мама волшебница, пока не получил письмо.

Винсент Гойл, приемный сын Грегори Гойла, женившегося на девушке на последних сроках беременности, был настоящим изгоем. Особенно сильно его травили слизеринцы, возможно, желавшие таким образом откупиться от позора факультета, но на деле это лишь создавало неприятные прецеденты. Колин же, воспитанный на историях мамы о чести и благородстве, молча давал сдачи, потому что худенький и слабый Винсент мало что мог противопоставить. Но на распределении Шляпа, не успев даже коснуться головы Гойла, отправила его на Гриффиндор, и Вильямс первым вскочил, громко вопя и приветствуя друга.

В письме маме, которое он отправил второго сентября, помимо впечатлений от школы, директора и всего остального, было написано и о Винсенте. «Кажется, я нашел себе друга. Его зовут Вин, он, как и я, на Гриффиндоре, но его не очень любят, потому что он Гойл. Но мне он нравится. Он хороший».

***

Дружба, завязавшаяся в поезде, действительно растянулась на года, и Колин, взрослея, все время видел рядом хитрую ухмылочку Гойла. Вдвоем они нарушали правила, проникали на кухню, расстреливали из рогаток Пивза и катались по перилам лестниц, провоцируя профессоров на новые и новые наказания, однако оба мальчика знали, что те улыбаются. Колин обожал Гарри Поттера, он с жадностью впитывал все, что мог узнать о нем от взрослых, из книг и от портретов, он взахлеб делился историями его приключений с Винсентом, и тот, хоть и посмеивался, всегда поддерживал друга в его авантюрах. Они лазали по тайным ходам, изучали туалет Плаксы Миртл, и миллиметр за миллиметром обследовали безлюдные коридоры, надеясь найти местоположение Выручай-комнаты. После пожара в девяносто восьмом она сменила местоположение, и друзья горели мечтой найти ее.

Летом после второго курса Винсент пригласил Колина провести неделю в его доме, и мама буквально насильно отправила сына в гости, улыбаясь от уха до уха.

– О, милый, мои самые лучшие летние каникулы были те, когда я гостила у друзей. Это было незабываемо! К тому же, потом ты можешь позвать Винсента к нам, мне не терпится познакомиться с ним!

Неделя у Гойлов действительно была замечательная: мистер Гойл был толстым и молчаливым, однако обладал удивительной реакцией в квиддиче и умел, если ему хотелось, рассказывать очень интересные истории о магии, школьных годах и своих знакомых. Колин ловил каждое слово, потому что мистер Гойл – Колин до сих пор с трудом верил в это – действительно знал Гарри Поттера, и, хоть они никогда и не ладили, мог рассказать о нем много чего. Сам мужчина посмеивался, приговаривая, что Колин безумно похож на своего тезку, Колина Криви, который тоже обожал Гарри Поттера и грезил встречей с ним. Когда мальчик со смехом рассказал об этом маме, она потрепала его по голове, нежно улыбаясь:

– Ты назван в честь него, солнышко. Он был храбрым и верным мальчиком, для меня честь, что я знала его.

Мама мало рассказывала о своем прошлом, лишь небольшие урывки, однако Колин не требовал большего, помня разговор с бабушкой перед первым курсом, и он уважал маму и ее воспоминания. К тому же, когда она ему улыбалась, из головы Вильямса вылетали все мысли. Если посудить – вся его жизнь была улыбкой: счастливой, беззаботной, широкой. Ему улыбалась мама, улыбался Винсент, посылая лукавый взгляд из-под тонких бровей, улыбалась директор Макгонагалл, когда у него получалось выполнить задание раньше всех, улыбались старшекурсники, отмечая его старательность в учебе, улыбались ребята с других факультетов, когда он делал очередную шалость, улыбался даже Филч, когда Колин таскал с кухни для его ужасно старой кошки мясо. Колину улыбались все или почти все, и он отдавал эту улыбку миру, стараясь не обделить никого. Как-то вечером, когда гриффиндорец, который учился в то время на третьем курсе, сидел на подоконнике на первом этаже, к нему подлетел сэр Николас.

– Добрый вечер, юноша. Наслаждаетесь теплом? – студент с готовностью повернулся, ослепительно улыбаясь в ответ.

– А то, сэр Николас! А вы что тут делаете? – привидение добродушно усмехнулось и пожало плечами, отчего голова опасно зашаталась.

– Да так, гуляю. Знаете, вы сейчас мне очень напоминаете близнецов Уизли, вы наверняка бывали в их магазине. Даже чертами лица, удивительное сходство! Только бы волосы рыжие, а так…

Колин никогда не бывал в магазине братьев Уизли, и потому на Рождество вместе с Винсентом и его матерью, которая обожала Косой переулок, отправился туда. Магазин встретил их какофонией звуков и калейдоскопом цветов, который закружились перед глазами, складываясь в удивительные стенды и стеллажи. Все трое синхронно выдохнули восхищенное «вау» и разбежались в разные стороны: миссис Гойл к стенду, где стоял продавец-консультант для магглов, Винсент к шутихам, а Колин к витрине, на которой витиеватым почерком было написано «Гарри Поттер и все-все-все».

– А ты парень, я погляжу, фанат? – гриффиндорец подскочил на месте, оборачиваясь на голос, и увидел за своей спиной ухмыляющегося хозяина магазина.

– Ну, в некотором роде, мистер Уизли. Мне очень интересно все, что связано с Гарри Поттером, он мой кумир!

– Ну, пацан, – мистер Уизли приобнял Колина за плечи, отводя к соседней секции, – тогда я могу кое-что тебе рассказать, пока у нас не настал час-пик, – он ухмыльнулся и начал рассказывать, начиная от обычных историй, в которые влипал Поттер и заканчивая его подвигами, о которых писали даже в учебниках. Вильямс слушал с открытым ртом, и вскоре к нему присоединилась целая толпа детей всех возрастов, которые, практически не дыша, слушали Фреда, который повествовал о Турнире, о драконах и сиренах, о тайных ходах и балах. Вечером, когда Вильямс через камин Гойлов вернулся домой, он рассказывал все это маме, отчаянно жестикулируя и распаляясь еще больше. Она слушала его, сидя около елки на полу, и Колина внезапно охватило неописуемое чувство всесильности и безграничного счастья, и он бросился с объятьями к маме, крепко обнимая ее, чуть не роняя на пол.

***

Своего пятнадцатого дня рождения Колин ждал несколько недель, предвкушая вечеринку, которую они с друзьями непременно закатят, море веселья, и, конечно, письма с поздравлениями от бабушки, которая снова вернулась к дедуле в Австралию, где они жили уже много лет. Утром парень вскочил, чуть было не падая с кровати, и распахнул шторы. Далеко-далеко над горизонтом вставало солнце, и первые его лучи освещали лицо юноши, даря ему первую за этот день улыбку. Когда через полчаса он сбежал по лестнице в гостиную, его подхватили и подняли в воздух, кружа и поздравляя. Колин раскинул руки в сторону и завопил, а потом выпустил из палочки целый сноп алых брызг, вызвав этим восторженный визг первогодок. Староста факультета, Тедди Люпин, с улыбкой утащил мелких из гостиной, и Винсент громко хлопнул в ладоши:

– А теперь подарки! Завалим его, народ! – Вильямса отпустили, и тот упал на пол, прямо на подушку, отлевитированную кем-то с дивана, и на его голову посыпались свертки, в прямом смысле заваливая его. Впрочем, Колин был уверен, что большая часть из них – пустышки, наколдованные исключительно для эффектности. Последним подарком, который он поймал на лету, был длинный конверт, на котором кривым почерком Гойла были выведены слова поздравления. Из конверта торчало три билета на концерт «Паст тенсис», любимой группы Колина, и тот закричал, бросаясь на друга и сбивая его с ног.

– Чувак, где ты достал их? Все билеты раскуплены!

– Как видишь, не все, – самодовольно ухмыльнулся Винсент. – Пришлось постараться, но ты только посмотри, целых три билета в танцевальную зону!

Вокруг загудели, и тут же посыпались вопросы о том, кого именинник возьмет с собой. Колин ухмыльнулся, и громко, перекрывая гул, заявил:

– Ну конечно Вин, а еще мама. Она обожает их!

– Мама? – с сомнением скривилась девочка курсом старше, и Гойл в ответ скорчил мордочку.

– Ты просто не гостила у него летом, поверь, миссис Вильямс – это очень круто! Она нас просто в чистую сделала в карты, помнишь, чувак?

– Ага, – гордо протянул Колин, – мама может! Она у меня потрясающая!

Он никогда не стеснялся своей привязанности к матери, и гордился тем, что его сверстники, которые были с ней знакомы, считали ее классной, потому что, по его мнению, так оно и было.

***

Винсент завопил, запрокинув голову, и темно-синее небо приняло этот крик счастья, как принимало и прочие восторженные крики толпы. На сцену вышли музыканты, и Колин вцепился в руку матери, проталкиваясь ближе к возвышению, активно работая свободным локтем, освобождая дорогу. Вин снова завопил, и, подхватив маму друга под другую руку, тоже стал пробиваться вперед. Прохладный воздух холодил разгорячённые щеки, и, когда все трое оказались у самой сцены, Гойл внезапно ухватил Гермиону, заставляя ее закружиться вокруг своей оси. Колин расхохотался:

– Эй, ты, это моя спутница, отвали! – мама тоже звонко, словно девчонка, рассмеялась, и, сложив руки рупором, вместе с многотысячной толпой закричала в унисон с музыкантами припев глупой песни, не переставая улыбаться. Солист, взгляд которого скользил по толпе, остановился на ней, и вдруг он хитро подмигнул. Винсент толкнул в бок друга, словно призывая его в свидетели, что ему это не показалось.

Непослушные длинные волосы мамы лезли в лицо, но Колин все равно крепко обнял ее со спины, клядя голову на плечо, когда под конец концерта басист ударил по струнам, а солист затянул песню «Герои», одну из немногих лиричных песен в концертном репертуаре музыкантов. Гермиона положила руку поверх руки сына, и только тут юноша осознал, насколько его мама была маленькой. Он был сильно выше ее, шире в плечах, и сейчас она казалась ему его ровесницей, возможно, младшей сестрой, которая пошла с ним и его лучшим другом на концерт его любимой группы. Наверное, в этот момент что-то и поменялось в сознания парня, потому что он, глядя, как мама раскачивается в такт музыке, почувствовал себя гораздо старше ее.

Ночью, когда они шли вдоль набережной, Колин совершенно не стеснялся, как это бывало раньше, держать мать под руку, и Винсент, улыбаясь и держа руки в карманах, шагал рядом, рассматривая далекие звезды.

– Миссис Вильямс, вы знаете, вы самая крутая ведьма, с которой я знаком, – просто признался он, продолжая улыбаться. Женщина залилась краской, смущаясь. – И вообще, я бы никогда не сказал, что вы – мама этого оболтуса, вы прекрасно выглядите!

– Хитрый лис, неужели ты ухаживаешь за моей мамочкой? – Гойл со смехом легко увернулся от оплеухи друга, и Гермиона закрыла глаза, посмеиваясь над бегающими вокруг друг за другом детьми.

***

– Мистер Гойл, я так рад вас видеть! – последний месяц лета перед пятым курсом Колин проводил в доме друга, и мистер Грегори, который всегда сам встречал гостей, добродушно потрепал мальчишку по макушке, принимая из его рук сумку.

– Рад тебя видеть, Колин. И тебя, сынок! Как прошел ваш концерт? Я читал в газетах, что это было феерично!

– Да! – Винсент просочился мимо тучного отца, выбегая на дорожку впереди, и продолжая идти спиной вперед. – Знаешь, па, у Колина просто потрясная мама! Клянусь, будь она лет на пять младше, и я бы точно начал ухаживать за ней!

– Извращенец! – притворно возмутился Вильямс, однако не выдержал и расплылся в довольной улыбке. – Но да, мама у меня классная, это да! Она танцевала на концерте круче, чем мы, правда?

– Ага! А подпевала как! Кажется, у нее вторая юность наступила, я не знаю, я никогда не видел никого взрослого, кто так может!

– У нее вторая юность с момента развода, – усмехнулся Колин. – Пока она была с отцом, она не была такой свободной. На самом деле я рад, что мама его выгнала, не могу сказать, что скучаю по его физиономии, а маме больше не нужно изображать огромную любовь к нему. Отец это всегда требовал, это отвратительно, как по мне. Да, хорошо, что мама его выгнала.

– И она до сих пор не замужем? – мистер Гойл распахнул шире входную дверь, пропуская подростков внутрь. – У нее, должно быть, от поклонников отбоя нет, если она такая удивительная, как вы расписываете.

– Ну, – парни переглянулись, – вчера после концерта к ней подходил солист, хотел взять автограф.

– А она?

– Сказала, что не заинтересована в нем как в мужчине, только как в музыканте, – парни снова переглянулись, и расхохотались, вспоминая ошарашенное лицо суперзвезды, когда его отвергли.

– Да ладно! Вы, наверное, шутите, – мистер Гойл лукаво посмотрел на сына, и тот смутился под его взглядом.

***

На пятом курсе у Колина появилась подружка, красивая и веселая девочка с Пуффендуя, которая смешно морщила носик и обожала инди-музыку. Винсент игриво двигал бровями, дразня приятеля, и тот обиженно пихал его в бок, заставляя заткнуться.

– Не понимаю, Гойл, почему же ты не заведешь себе девушку? – однажды спросила Моника, когда они сидели втроем на траве у Черного Озера.

– Понимаешь, солнышко, – драматично заявил Вин, прикладывая руку к груди, – на самом деле я влюблен в Колина…

И Колин, и Моника поперхнулись, а после с воплями и визгами столкнули гриффиндорца в озеро.

– Придурок! – с напускной сердитостью проворчал Вильямс, палочкой высушивая свою рубашку, которая была насквозь мокрой от брызг. – Врет он все, Ника, он на самом деле в мою маму влюблен, да?

– О, ты раскусил меня, чувак! – Винсент стряхивал со слишком сильно отросших волос капли воды. – Каждую ночь ее во сне вижу.

– Фу, это омерзительно, Гойл! Она моя мама! – Колин снова толкнул друга, и тот плашмя упал в воду, тут же выныривая, отплевываясь.

– Ага, а то, что ты влюблен в Гарри Поттера, но прикрываешься невинной девушкой, это не омерзительно! – все трое расхохотались, а солнце светило ярко-ярко. И хотелось улыбаться.

***

Летом следующего года Моника и Колин ездили в Италию, и вернулся юноша только в августе, загоревший и еще более вытянувшийся и выросший в плечах, и тут же бросившись домой, ужасно соскучившись по маме. Стоило ей открыть дверь их дома, как он налетел на нее, обнимая, и снова осознал, насколько она была меньше его. Мама едва доставала ему до плеча.

– Хей, задушишь, – смеясь отбивалась она, когда он поднял ее, занося на плече в дом. Колин по-настоящему гордился тем, что его мама, в отличие от матерей его друзей, была на сто процентов «своей», и, даже если и ругала за шалости в школе, за плохие оценки или прогулы, все равно была больше похожа на строгую старосту, нежели на родительницу. С ней можно было дурачиться, играть в настольные игры, смотреть обычные фильмы, обсуждать отношения и проблемы, можно было читать книги и молчать. Колин с каждым годом только больше и больше любил маму, стараясь впитать в себя все, что она давала ему и надеясь когда-нибудь стать таким же идеальным родителем, каким была она. Отца он никогда не брал в расчет, после того случая, перед первым курсом, они не виделись, и Колин сам не желал встреч.

– Мама, я так рад тебя видеть!

– Я тебя тоже, только опусти меня на землю, ты, несносный!..

Дома с мамой всегда было хорошо, и юноша счастливо улыбался, слушая ее рассказы о том музыканте, который, как оказалось, выяснил, где она работала, и стал караулить ее у входа, да так, что маме пришлось трансгрессировать прямо к дому, лишь бы отвязаться от настойчивого ухажера. Она готовила оладьи, заваривала какао, расспрашивала о поездке в Италию и делилась своими успехами в болгарском, который после почти двадцатилетнего перерыва снова стала изучать.

Слушая рассказы мамы, видя ее такой солнечной и беззаботной, он думал, что, наверное, это ни что иное, как талант, уметь улыбаться всегда, что бы ни случилось. Большую часть года она жила одна, проводя вечера наедине с книгами, а днем работая в модном литературном журнале, встречаясь с друзьями-магглами, осваивая стремительно врывающиеся в жизнь технические изменения, болея за любимые спортивные команды, но никогда не позволяя себе даже мимолетный роман. Этого, признаться, Колин не понимал, потому что для него, в шестнадцать, любовь была самым важным куском его жизни, ее основной составляющей, и он не понимал, как может кто-то не хотеть себе вторую половинку. Впрочем, в этом Колин тоже был уверен, в их с мамой окружении не было никого, кто был бы достоин того, чтобы миссис Вильямс согласилась хотя бы на одно свидание.

Так, в шутках, веселье, совместных вечерах, визитах Винсента и Моники, прогулках с мамой вдвоем по ночному Лондону, так незаметно прошел почти месяц. На предпоследней неделе августа, когда Гермиона быстро допивала утреннюю чашку кофе, готовясь бежать на работу, она вскользь упомянула первое письмо Колина из школы, и юноше внезапно ужасно захотелось перечитать его, снова увидеть тот клочок бумаги, который когда-то дал ему новую жизнь. Он позавтракал, вымыл посуду, умылся и сам, оттягивая момент, наслаждаясь ожиданием, а после, вооружившись ключом, пошел к буфету, где мама хранила все документы и бумаги.

***

Колин не любил Ночной рыцарь, однако это был единственный способ добраться до старенького кладбища, куда и лежал его путь. Он сжимал в кармане посеревшее от времени и потрепанное по краям колдо, с которого солнечно улыбались два десятка людей, а с краю, смущенно поправляя очки, стоял сам Гарри Поттер. Колин не знал, откуда это колдо было у матери, он нашел его совершенно случайно, роясь в буфете в поисках первого письма, когда наткнулся на снимок. На обратной стороне, почерком матери, было аккуратно выведено много-много имен, и некоторые из них он даже узнавал. Некоторые имена были зачеркнуты. Сириус Блэк, Альбус Дамблдор, Аластор Грюм, Гермиона Грейнджер, Римус Люпин, Нимфадора Тонкс, Северус Снейп, Колин Криви… Та связь с магическим миром, которую так упорно прятала мама, сейчас она казалась юноше невообразимо важной, и он решил, что необходимо действовать. Подогревая свою храбрость тем, что в его годы Гарри Поттер уже не раз и не два встречался лицом к лицу с Волан-де-Мортом, он сунул снимок в карман и рано, стоило двери за мамой закрыться, тихо выскочил через задний ход. Колин знал, что Люпин был захоронен в Шотландии, и туда-то он и отправился, желая найти ответы на свои вопросы. Тедди Люпин был его старше всего на год, однако они никогда не были друзьями или хотя бы приятелями, и Колин решил, что будет лучше начать с того, чтобы просто посетить могилу.

На кладбище было тихо. Вильямс поежился, собираясь с силами, и шагнул за калитку, оглядываясь и сжимая пальцами в кармане палочку. Могилы располагались ровными рядами, и Колин нахмурился, думая, как же ему разыскать нужные надгробия. С четверть часа он бесцельно бродил, читая имена, часть из которых он знал из учебников, книг, с рассказов матери. Замер на пару секунд, глядя на белый камень со скупой надписью: «Винсент Крэбб», и, подумав, сотворил из воздуха букетик цветов. Ему исполнялось семнадцать через год, но он знал, что Министерство вряд ли отслеживает такие слабые всплески направленной магии, Надзор был создан, скорее, для другого.

Тропинка между могилами становилась уже, уходя вверх, и Колин, задумавшийся о мистере Гойле, отце Винсента, чуть было не пропустил то, что искал. Могила Римуса Люпина была тоже довольно простенькой, но, в отличие от могилы Крэбба, на ней лежало много цветов и букетов. Парень вздохнул: это не давало ровным счетом ничего к тому факту, что этот человек был уже мертв, и Вильямс оглянулся, ища, возможно, какую-нибудь табличку или что-то в этом духе, но увидел только пожилую рыжую женщину, которая, согнувшись, вычищала сорняки с грядки перед надгробием Нимфадоры Тонкс. Юноша нервно перекатился с носков на пятки и обратно, и, наконец-то, решился подойти к женщине. Она распрямилась, и магией поправляла что-то.

– Простите, мэм… – Колин замялся, не зная, что сказать дальше, однако женщина уже обернулась, добродушно улыбаясь мальчику.

– Да, милый?

– Я хотел спросить… На самом деле…

– Ну же, смелее, – она убрала палочку за пояс, и снова поощрительно улыбнулась нерешительному собеседнику. Тот глубоко вздохнул.

– Я просто подумал, что вы ухаживаете за могилой миссис Люпин, и, возможно, вы знали ее, а мне нужно узнать кое-что важное… – он снова стушевался, и женщина, утерев руки краем фартука, поправила пышную шевелюру.

– Да, конечно, я знала и Тонкс, и Римуса, и вообще почти всех, кто похоронен здесь. Что именно тебя интересует?

Колин открыл было рот, потом закрыл, и, в конце концов, попросту протянул ведьме колдографию. Она близоруко сощурилась, вглядываясь, а потом, нахмурившись, повернулась к Вильямсу.

– Откуда это у тебя?

– Это не мое, я просто… нашел это в вещах одного моего близкого человека, и я хотел узнать, что это? Для меня это очень важно…

– Вот, что, милый… Как ты сказал, тебя зовут?

– Колин. Колин Артур Вильямс, – он постарался скрыть волнение в голосе.

– Вот что, Колин. Пошли со мной, я тебе покажу и другие снимки, и расскажу все. У тебя есть пара часов?

– Д-да, конечно! – он тряхнул головой, улыбаясь. Женщина крепко взяла его за плечо, и Колин почувствовал, как его трансгрессией уносит прочь. Они очутились на поляне, около которой громоздился огромный и слегка нелепый в своей конструкции дом, построенный так, словно его проектировал кто-то, кто любил баловаться с конструктором. Женщина уверенно двинулась по тропинке к двери, и Колину ничего не оставалось, как последовать за ней.

– Я дома! – громко известила о своем прибытии всех обитателей странного дома женщина, и потом слегка суетливо повернулась к гостю. – Ты снимай куртку, вот вешалка, проходи сюда, в гостиную, я сейчас принесу…

Дальше Колин не слушал, потому что в дверях комнаты показался не кто-нибудь, а Гарри Поттер. Парень искренне надеялся, что он не открыл от удивления рот, потому что не мог отвести взгляд от героя своего детства. Поттер насмешливо смотрел в ответ.