Текст книги "Пропащие праведники Двора Чудес (СИ)"

Автор книги: Karjalan Poika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Между тем под шум копыт, возгласы и пение рожков кортеж добрался до въездных ворот Двора Чудес, где, совершив сопровождаемый аплодисментами и приветственными выкриками круг почета, остановился перед главным помостом, на котором в центральной ложе уже успели занять почетные места первые лица: парижский наместник Пьер дез Эссар, прево Клод Фролло, Феб де Шатопер – капитан роты королевских лучников, и ректор Сорбонны доктор богословия Пьер Кошон.

– Добрые и благочестивые граждане Парижа! – зычным голосом кавалерийского командира взревел наместник лишь только пятерка трубачей дала знак толпе смолкнуть и ловить каждое слово. – В моих руках грамота о королевском помиловании. Сегодня я вручу ее тому или той, на ком остановит свой перст наш милостивый Бог, тому или той, кто останется в живых здесь – на славном поле Двора Чудес. Вы были осуждены человеческим судом, но человек, бывает, ошибается. Так пусть Господь укажет на того, кто из вас невиновен! Вперед! По местам!

По знаку наместника помощники распорядителя стали разводить трибутов по их загончикам, расположенным на равном расстоянии друг от друга по окружности Арены. Когда колокол отзвонит двадцать четыре удара и прозвучит труба, засовы будут сняты, и они начнут свой грозящий многими опасностями забег к «королевской палатке», где находятся мечи, копья и палицы, чтобы завершить свое сражение.

«Палатка», представлявшая собой небольшое двухэтажное каменное сооружение без входной двери, располагалась в центре, на площади импровизированного городка, в домах и амбарах которого для трибутов явно были приготовлены какие-то сюрпризы. Горбатый человек с огромными мускулистыми руками, перекошенным лицом и густой гривой черных волос, держащий в руках тяжелый топор, был явно из их числа. Еще в утренних сумерках он занял свой пост в крайнем домике к югу от «площади». На дощатом столе перед ним лежал мягкий пшеничный калач, копченый окорок и кувшин с вином, успевший потерять половину своего содержимого. Заслышав, что речь наместника подошла к концу, Квазимодо остановил трапезу и осторожно, чтобы не выдать себя, приблизился к окну. Посмотреть, с кем ему придется иметь дело по воле его хозяина.

И он увидел Эсмеральду, которую затолкали в ее стартовый загон прямо напротив его укрытия…

Комментарий к 4. Le jour de gloire arrive…

“День славы наступает” – название части.

Словосочетание “le jour de gloire” имеет массу переносных значений. В том числе, “день публичной казни”…

========== 5. Au champ d’honneur. ==========

Когда неизбежная во всех подобных случаях суматоха завершилась, последняя карета скрылась за воротами Двора Чудес, все трибуты были разведены по стартовым кельям – тесным клетушкам по окружности арены, помощники Клопена Труйльфу заперли прочные засовы. Они откроют их через несколько минут, после того, как пропоет охотничий рог, сигнальный колокол даст 24 удара, и вновь раздастся трубный глас. Четверка королевских трубачей возвестит начало состязаний с самой Смертью.

Дамуазель де Бурлемон, оставшись одна в своем закутке, не теряла времени. Колокол едва успел дать пару ударов, а роскошная расшитая золотом бархатная упелянда принцессы Ариэль, рогатый эннен (*) и остроносые малиновые сапожки были разбросаны по углам. Конечно, приличной девушке не очень подобало оставаться на людях с непокрытой головой в одной легкой шерстяной котте, надетой поверх льняной камизы, и показывать голые ноги каждому встречному. Разве что по случаю участия в покаянной процессии на Страстную Пятницу или во время танцев в первомайский день Бельтана. Впрочем, здесь в Париже ее знают, как цыганку, да и надо ли соблюдать приличия, когда на кону стоит жизнь…

Звонарь, тем временем, продолжал бить в привычном неспешном ритме. Скоро, совсем скоро – через пару ударов – наступит очередь трубачей и подручных мордоворотов короля Двора Чудес. У каждого в руке – зажженный факел, за поясом – короткий меч и плетка на тот случай, если кто-то из трибутов вздумает отсидеться в своей каморке. На прошлых играх таких было аж четверо, но они, как хорошо запомнилось девушке, от этого ничего себе не приобрели…

***

«Что болтала вчера цыганка?» – все сегодняшнее утро никак не мог прогнать от себя эту мысль Жан Трише. Разумеется, весь его не очень большой жизненный опыт молодого солдата подсказывал ему, что людям бродячего племени не следует верить. Но слова этой крепкой на вид девчонки в цветастой юбке продолжали его преследовать даже здесь, в тесной келье, встроенной в ограду Арены. Знает ли она что-то, о чем не ведают другие? Но все происходившее вокруг – переодевание, кавалькада, Двор Чудес – свидетельствовали не в пользу Эсмеральды. События катились своим чередом с неумолимостью мельничного колеса, и, казалось, ничто не в силах нарушить их жестокого и размеренного шага. В борьбе со смутной надеждой, которая так и не желала отступить от него, солдат-дезертир начал разрабатывать планы, как помочь союзнице. Конечно, это не была прилипчивая Тифэн. … Перед глазами Жана нечетко, словно нанесенный на тонкую колышущуюся ткань, но неотступно, висел печальный и мокрый от слез лик валансьеннской бегинки. Ее светло-серый взгляд был напряженно обращен куда-то вверх, а маленькие тонкие губы что-то сосредоточенно шептали… Свалявшиеся за последние недели волосы были скрыты капюшоном из некрашеной мешковины, как было принято у ее сестер.

Сестры Святого Мешка. Так с добродушно-презрительной улыбкой называли их почтенные жители веселой Фландрии, судача за кружкой приятно горчащего пива о благочестивых дурочках, держащих полугодовые посты, скрывающих прелести за грубой и неудобной олеждой, морящих себя зимним холодом и летним зноем, и, что было более всего неприятно, досаждающих нормальным людям разговорами об адских муках и деятельном раскаянии. Еще несколько дней тому назад над ними от всей души смеялся бы и Жан Трише – он еще не успел встретить Катрин, не успел заглянуть в ее прозрачные глаза, нисколько не отрешенные от мира, который приговорил ее к смерти, но отразившие в себе океан любви и сострадания… Казалось, в ее глазах отражалось его нормандское небо, часто покрытое пришедшими со стороны моря серыми тучами и залитое слезами холодных дождей.

А сегодня утром, умытая и приодетая в котту из тонкого белого сукна и блестящую на солнце, отделанную жемчугом шелковую упелянду, бегинка на самом деле показалась солдату прекрасной принцессой Белоснежкой, явившейся из рассказов матушки Гримо, любимой сказительницы всех детей из его родного Арфлера. «За каждым из нас есть своя вина, одна ты – невинна, как агнец Божий. Мы все достойны смерти, одна ты – должна жить!» Почему Жан решил, что остальные участники игр, включая замарашку-землячку Мадлен, похотливую Тифэн из Тиффожа или даже цыганку, оказались здесь по справедливости, он едва бы смог объяснить. Тем более, никто и не требовал объяснений. «Я сделаю так, что ты будешь жить, Катрин! Je le jure! (*) Я сделаю, не сомневайся!» От капитана Роже Ле-Фора он бежал, не выплатив залога, потому что не хотел сражаться за дело графа д’Арманьяка против таких же французов, но из бургундской партии. За Катрин вчерашний дезертир был готов сразиться со всей вселенной. И когда подручные Клопена разводили трибутов по их стартовым камерам, Жан не упустил шанса подсмотреть, что бегинка находится через три клетки направо, на одну к нему ближе, чем Эсмеральда…

О том, что на арене что-то пошло не так, Трише понял, когда мерный бой колокола сменился нарастающим шумом и встревоженными криками. Лязгнул засов его двери, и подручный с перекошенным лицом, бросив свой факел наружу, буквально ввалился к нему в келью.

– Что смотришь, отродье! Помоги! – рычал верзила, с хлопком вернувший дверь в исходное состояние и упершийся в нее двумя руками. – Держи дверь, уродец!

Решение пришло моментально и не сказать, что осмысленно. Солдат покорно навалился на входную дверь обеими руками чуть ниже подручного, которого какая-то сила побудила прятаться вместе с трибутом.

– Креп… – наверное, он хотел сказать Жану, чтобы крепче держал. Но солдат не дал ему договорить. Неожиданно для подручного, он вскинул руки, обхватил того за шею и рванул ее немного набок… Снять с трупа оружие и сюрко (*) с гербом короля Двора Чудес и напялить на себя – для него было минутным делом. Вот-вот и он готов под видом одного из слуг Клопена выйти наружу, как-то использовав свое преимущество, и броситься на помощь Катрин…

Первым, что он увидел, был огонь. Несколько бутафорских домиков посередине импровизированной площади были охвачены пламенем, поднявшим огромный черный столб дыма. А вдоль периметра неотвратимо приближался, бешено скалясь, белый медведь – подарок французскому королю от Маргрете Датской.

Комментарий к 5. Au champ d’honneur.

Название. “Поле славы” – так во французском языке называется место битвы.

(*) Hennin – эннен – высокий дамский головной убор с вуалью и украшением в виде рогов.

(*) Клянусь! (фр.)

(*) Surcot – сюрко – вид плаща, который надевали поверх кольчуги или доспехов, чтобы предохранить их от влаги или от перегрева на солнце.

========== 6. Le chemin du feu. ==========

Комментарий к 6. Le chemin du feu.

Название части: “Огненный путь”.

– Что происходит, Клопен!

Сказать, что парижский наместник дез Эссар разъярен неожиданным зрелищем, значило бы не сказать ничего. В полном бешенстве он требовал от распорядителя отчета в происходящем, моментально уразумев, что события на арене завертелись в какую-то совершенно непонятную сторону. Публика, надо сказать, в том числе, та, что занимала ложи роскошного павильона, оказалась не столь проницательной и, не замечая подвоха, смотрела на действо с нескрываемым восторгом. Медведь только что одним ударом лапы оторвал голову одному из подручных распорядителя, на что зрители нижних рядов ответили радостным воплем и взрывом хохота, приветствуя, как им определённо казалось, оригинальный ход Труйльфу, нисколько не противоречащий сценарию. Тем более, громил в ливреях расшитых шутовскими коронами и игральными костями, по большому счёту, не любил в Париже никто. Никто и не посочувствовал. И если бы нашёлся в толпе кто-нибудь по-настоящему вдумчивый и благоразумный, то и он бы счёл так, что раз уж сам распорядитель не против сорить жизнями своих людей, нет смысла ему в этом перечить. Разгоравшийся в потешном городке огонь, тоже не успел вызвать подозрений толпы, предвкушавшей захватывающее дух сражение посреди пылающих развалин.

– Позволю предположить, монсеньор наместник, на арене не происходит ничего такого, что не было бы предусмотрено в плане распорядителя, – капитан де Шатопёр склонил голову в учтивом поклоне и попытался вложить в свои слова тот максимум подобострастия, на который он только был способен.

В ответ дез Эссар, вечно сомневавшийся в служебном рвении Феба, недоверчиво кивнул своему подчинённому, в то время как бледный от раздражения Клопен Труйльфу бросился на командира королевских лучников с упреками, требуя, чтобы его люди застрелили медведя и восстановили порядок на арене Двора Чудес.

– Его величество соизволит разгневаться, – Феб явно пытался поклониться ещё ниже, чем того требовали приличия, – если подарок его датской сестры будет испорчен…

Пьер дез Эссар отвернулся, чтобы скрыть от капитана и Клопена свою недовольную гримасу. Его бесило нарочито угодливое упоминание о безумном Карле, ничтожестве на троне, держащемся лишь только по воле до неприличия малого круга верных советников, блюстителей общественного блага, один из которых – это он, парижский наместник, вынужденный править скотами в человеческом обличии железным посохом ради их же добра. Неужели Феб настолько туп, что ничего не понимает? Или понимает все, но для чего-то разыгрывает из себя верноподданного…

– Капитан! – тоном, не предполагающим возражений бросил дез Эссар, – Прикажите своим людям убить медведя, пока он не прикончил всех подручных. Потом мы разберемся, кто выпустил его из клетки! Клопен! – повернулся он к распорядителю.

– Да, монсеньор! – поспешно поклонился тот.

– Что делают твои люди?! Почему они попрятались по стартовым загонам! Почему трибуты до сих пор не в поле?

– Но, монсеньор наместник… – попытался возразить распорядитель, рассчитывая намекнуть на то, что из-за продолжавшего разгораться пожара, дым от которого заволок добрую треть арены, сделав невидимыми скрытые на ней ловушки, победителя на этот раз может вовсе не оказаться.

– Никаких «но», Клопен! После того, как медведь будет убит, ваши люди выгонят участников в поле. Иначе я выгоню на поле тебя. На радость парижскому отребью. Выбирай!

Довести до сведения Пьера дез Эссара тот прискорбный факт, что оружейная палатка первой оказалась объята огнём, и потому трибутам определённо придется убивать друг друга голыми руками, Труйльфу не решился. Он покатился кубарем с главной трибуны, чтобы призвать своих незадачливых подручных к порядку и заставить их действовать.

Тем временем лучники де Шатопёра, словно проснувшись, выпустили в сторону медведя пару десятков тяжёлых стрел и арбалетных болтов, добрая половина которых попала в цель. Раненое животное повалилось на землю с неистовым рычанием, и это падение было встречено зрителями неодобрительным гулом. Им определённо хотелось увидеть продолжение расправы северного чудовища над подручными распорядителя, одному из которых не хватило всего пары мгновений, чтобы попасть под когтистую лапу. Но когда счастливо избавившийся от опасности выхватил короткий меч и добил зверя ударом в шею, гул сменился одобрительным ропотом. Подручных завсегдатаи Двора Чудес не любили. Их считали подлецами и трусами, храбрыми только в тот момент, когда им надо было выгнать безоружных трибутов в поле. Такие испугаются мёртвого медведя, не говоря о живом… Неужели среди них сегодня оказался кто-то отдалённо похожий на смельчака?

Тем временем над полем Двора Чудес вновь надрывно запел сигнальный рожок. Это был привычный мотив начала ристаний, заставив публику удивлённо переглядываться. Получается, всё, что происходило до этого мгновения, можно считать чем-то наподобие прелюдии, обещавшей быть на порядок интересней самого действа. Получается, если распорядитель не найдёт ещё одного белого медведя, зрители не увидят, как он таскает за шлейф упелянды одну из сказочных принцесс. И парижане отозвались на пронзительные звуки раздражённым гомоном.

Накрученные Клопеном Труйльфу помощники бросились тем временем открывать засовы и вытаскивать тех трибутов, кто попытается остаться в каморках. От глаза Жана Трише (, а это был именно он, кто в плаще подручного закончил мучения медведя) не укрылось то, что отвечавший за Катрин подручный был растерзан зверем, и тогда вчерашний дезертир бросился к двери бегинки и дернул засов.

Она стояла на коленях и молилась, повернувшись спиной ко входу, и даже не дёрнулась, когда проём растворился и вместе с клубами дыма в её келью ввалился бывший солдат.

– Убейте меня здесь, мессир! Окажите милость! Я всё равно не выйду отсюда. Я не могу никого убивать, даже для сохранения моей никчёмной жизни. Убейте! – она говорила не повернувшись к нему ни одной частью тела, сосредоточенно взирая на лежащий на полу крест, который сама сделала из двух пучков соломы…

– Катрин! – нормандцу хотелось кричать, и он едва сдерживал в себе это желание. – Катрин! Это же я! Я! Помнишь меня! В башне Шатле! Жан Трише, солдат! Я убил подручного и я знаю, как мы можем отсюда выбраться…

Ложь была прямой и бесхитростной – никаких мыслей о том, как им следует действовать в тот момент у него не было. Единственное, что он понимал – оставаясь в келье они не выиграли бы ничего… Но слова попали в точку. Умирать здесь и сейчас Катрин вовсе не была готова. Равно и простодушно доверять словам нормандского дезертира.

– На самом деле знаешь? И не врёшь? – резко спросила она Трише, повернув голову и пристально посмотрев на него взглядом, в котором ему почудился блеск наточенного стального клинка.

– На поле начался пожар, – времени на обдумывание ответа катастрофически не было, но, схватившись за первую попавшуюся мысль, ему приходилось оставаться с ней до конца. – Декорации охвачены огнём. Мы направим огонь так, чтобы он перекинулся на трибуны. И, когда начнётся общая суматоха, мы выйдем отсюда. Если же нет…

– Если нет, пусть они сгорят вместе с нами…

========== 7. La revenge de la folie ==========

– Оружейная в огне, капитан, – недоуменно кивнул Шатоперу наместник, покачиваясь в своем кресле, – но я отчетливо слышу шум схватки… Откуда?

– Очень просто, ваша светлость! Забойщики цеха мясников во главе с Симоном Кабошем приближаются по улице Тампль…

– И Вы, капитан… Что происходит! – тут наместник истошно заорал, увидев как четверо сержантов из отряда Шатопера, приставленные к нему в качестве охраны, выхватили мечи и направили на него обнаженные лезвия.

– Именем короля и герцога Бургундского! – необходимости продолжать свою фразу у Шатопера не было, его людям прекрасно было понятно, что им делать. Они нанесли свои удары одновременно, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего шанса найти иного зачинщика расправы над дез Эссаром, кроме Феба.

– Слава герцогу Жану Бесстрашному! Слава королю! – перекрывая шум Двора Чудес, кричал капитан, и собравшиеся, в массе своей, вполне охотно поддерживали его криком и одобрительным ропотом. Затем он приказал распорядителям остановить действо, собрать всех бойцов у подножия центральной ложи и водворить тишину, чтобы выслушать послание бургундского герцога.

– Читайте, доктор Кошон! – поклонился он осанистому черноволосому еще совсем не старому человеку в мантии профессора Сорбонны, знаменитому своим зычным голосом, привлекавшем на его лекции не только толпы студентов, но и множество прочих зевак, пусть и неспособных уяснить достоинство и красоты используемых им силлогизмов в толкованиях на книгу Эсфири, но воистину околдованных его манерой изъясняться.

– Мои добрые парижане! – начал мэтр, развернув свиток. – Моё сердце окончательно разорвалось от жалости при виде ваших страданий под тираническим и безумным правлением нечестивого Пьера дез Эссара и его клики, поставленной волей диавола и его приспешника – подлого убийцы и колдуна, зовущего себя герцогом Орлеанской. Господь наш снизошёл к вашим бедам и послал вам на помощь моих верных слуг – капитана Феба де Шатопёра и прево цеха храбрых парижских мясников Симона Кабоша. Они положили предел гнусностям, творимым наместником… – его голос набухал словно грозовая туча и гремел раскатами грома, – и прервал его злодеяния. Симон Кабош, – Пьер Кошон сделал паузу, словно ожидал явление вождя повстанцев, – Симон Кабош! – ещё раз повторил он, когда широкоплечий блондин в зелёной упелянде и зелёном колпаке – символе принадлежности Бургундскому дому – как ниоткуда выскочил из-за его спины и показался толпе.

– Кабош! Кабош! Кабош! – гремели вооружённые своими тесаками столпившиеся возле внешней стены центральной ложи забойщики, и толпа моментально поддержала своими возгласами клаку. – Ноэль! Ноэль! – обычно такими криками приветствовали в столице короля или возвращающегося с победой полководца.

– Симон Кабош, – Кошон ещё раз произнёс это имя, когда крики толпы начали стихать, – отныне провозглашаем тебя нашим наместником в городе Париже… – и вновь волна одобрения идёт по кругу зрительских помостов, и разгоревшееся в его середине пламя как-будто не волновало совершенно никого, – всем же подданным Двора Чудес, – он посмотрел на группку ничего не понимающих участников так и не начавшегося действа, столпившуюся под присмотром вооружённых распорядителей у подножия фасада почётной ложи, – мы объявляем королевскую милость в этом году. Идите с миром!

Поняв, что в этом году они остались без привычного развлечения, некоторые зрители начали роптать, другие, напротив, были вполне удовлетворены неожиданным финалом, славя милосердие любимого герцога, наконец-то вырвавшего бразды правления Францией из рук арманьяков. Ворота открылись меж тем, как подручные распорядителей начали торопливо заливать огонь с краев пожара – вдруг кое-что пригодится в будущем году, и Кабош приказал всей компании убираться на все четыре стороны. Несостоявшиеся трибуты не заставили себя упрашивать – мало ли что, как бы новый наместник не передумал. Первым чуть ли не бежал бывший солдат, крепко сжав в своей левой ладони руку Катрин из Валансьенна. Выпускать ее он был впредь совсем не расположен. Остальные поспевали за ним, словно уже выбрали его себе вождем, не сговариваясь. Все, кроме Аньес, которая стояла на месте, повернувшись затылком к почетной ложе, словно не могла оторвать взгляд от продолжавшего полыхать в середине арены пламени.

– Дамуазель де Бурлемон! – это был крик Симона Кабоша, который наконец-то обратил на нее внимание. – Слава Господу, Вы живы! Капитан Феб, дорогу нашей славной Аньес!

Феб кивнул гвардейцу, чтобы тот открыл калитку, ведущую на покрытую бархатными покрывалами лестницу, но мнимая Эсмеральда так и не успела на нее ступить.

– Умри, мерзкая цыганка! – какая-то женщина с перекошенной от ненависти гримасой выскочила ей навстречу и ударила кинжалом так стремительно, что с лица Аньес так и не успела сойти блаженная улыбка, с которой она смотрела на свой триумф.

– Флора, нет! – только и успел бессильно крикнуть Шатопер со своего почетного места.

– Поздно, любимый, египетская кровь рассталась с грязным телом, – радостно орала Флора, потрясая своим оружием, – слава герцогу Бур…

Договорить она не успела. Грязная закопченная ладонь, поросшая снаружи рыжим, как у орангутанга волосом заткнула ей рот, а другая, перехватила руку, державшую кинжал. Никто из зрителей не услышал ни хруста ломающейся кости, ни сдавленного железной хваткой Квазимодо стона мстительницы. Помешал шум общей суматохи, перекрытый трубным возгласом Кошона.

– Арманьякская ведьма! – кричал мэтр, указывая пальцем на Флору. – Она хотела убить Симона Кабоша. Ее послал нечестивый Орлеан! Но ее жертвой стала невинная, как агнец, дамуазель де Бурлемон!

Если бы невесте капитана не было дико больно от разорванных нервов сломанной правой руки, она была бы возмущена этим лживым обвинением в связях с Арманьякским домом, но задыхающейся в лапах горбатого звонаря девушке было явно не до оправданий.

– В огонь ведьму! В огонь! Огонь! – подхватила толпа, осознавшая вдруг, что сегодняшний день окажется не таким уж скучным, как ей только что казаться.

Тем временем Квазимодо опрокинул Флору на землю, заставив упасть на сломанную руку. Ему пришлось освободить ей рот позволив кричать и звать на помощь. Но это только подогрело добрых парижан.

– Давай, горбун, поджарь ее! – визжала на весь Двор Чудес какая-то толстая матрона в высоком эннене с рожками и вуалью, приткнувшаяся на краю помоста для публики попроще.

– Щекотно тебе, да, щекотно, – не отставал от нее здоровенный мужик в красном берете, в котором все присутствующие легко узнали мэтра Роже Дешана, прево цеха столичных кожевников. – Дьявол тоже щекочет своих шлюх. – демонстрировал он свои очевидно глубокие познания в демонологии.

Беспомощно барахтаясь на земле, Флора попыталась позвать Феба, но тот только выругался, не видя перед собой ничего, кроме тела Аньес, из которого продолжала течь кровь, растекаясь по хорошо утоптанному песку грязно бурым пятном.

А горбатый звонарь легко подхватил оброненный его жертвой кинжал и с хищным уханьем вонзил его в правый подколенок, лишив ее всякой способности двигать ногой. Собравшиеся встретили его действия взрывом радостного хохота.

– Режь арманьяков! Воткни ей еще раз, Квазимодо! – вопил какой-то мальчик лет восьми, заботливо подсаженный отцом на перила левого помоста, чтобы лучше видеть происходящее.

Впрочем, Квазимодо не надо было просить. Вновь и вновь он поднимал вверх свое оружие и опускал его вниз, делая это с каждым разом все медленней. Наконец, он сгреб Флору в охапку и, весь перемазанный ее кровью, потащил к продолжавшему пылать срубу оружейной…

Оказавшись объятой со всех сторон пламенем она издала свой последний короткий крик перед тем, как окончательно затихнуть.

– Замерзла, арманьякская ведьма! – словно подвел черту какой-то толстый коротышка, судя по цеховой бляхе, почтенный виноторговец с Гревской площади. – В аду отогреешься…