Текст книги "Последняя арена Тигрис (СИ)"

Автор книги: Karjalan Poika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Большинство, моя драгоценная, – Твилл попыталась изобразить акцент Темплсмита, – состоит не из таких как мы, и это большинство – другого мнения…

– Пока другого…

– Ты веришь в возможность перемен, Корнелия?

– Я верю в Отца Благого,

Что направляет событий ход,

Я верю в надежды слово,

Что нас спасает от всех невзгод.

В победу я правды верю

И в окончанье жестоких дней,

Я верю, проклятье зверя

Исчезнет с нашей земли скорбей, – ответила стихами проповедница, глядя на то, как Дафна, очевидно, более многих других крепкая и привычная к морозу, сначала увернулась от нескольких направленных в неё копий, а потом набросилась на Морган, подхватив топор из успевших похолодеть рук Кэри. Во владении этим оружием ей было далеко до талантов Седьмых, но Морган была в ещё худшем положении – ее оружием был меч с металлической рукояткой, которую надо было держать голой рукой. Несколько ударов и уловок, и верхние конечности профи окоченевают вслед за нижними, она не может держать свое оружие с прежней уверенностью…

– Дорогие друзья! – вновь из встроенного динамика зазвучал голос ведущего, – топор взял верх над мечом. Они сделали это! Дафна считает себя победителем! Победителем самых коротких в истории игр. Но что это? Почему нет поздравлений? Почему ее ликующий крик улетает в пустоту! … Она смотрит вокруг себя… (Близорукая что-ли?)

– А вот и наша Целли! – обратила внимание Беата на их подругу, которая приветственно улыбалась Корнелии и всей их команде вверху экрана. Между ней и Дафной была трещина с широкой полосой воды…

========== 6. “Хвала Тебе, Наставник!” ==========

– Господа, господа, господа! Вы не забыли про нашу Цецелию! Про нашу блаженную Цецелию! Я, честное и благородное слово, совсем забыл! А она вот тут, господа! В битве, в битве её не было, она цела и невредима, разве что чуть-чуть подморожена… Дафна или Цецелия, Цецелия или Дафна? Фен-но-мме-нальное зрррр-релище, господа, прошел только час от удара гонга, и 22 участника выбыли…

– Выбыли, – криво усмехнулась Твилл, – надо же было так сказать…

– Целли сможет убить Дафну? – Эмма была знаменита в их компании наивными вопросами, от которых Беата краснела, Твилл высокомерно прихмыкивала кончиком носа, а Пэйлор могла ответить насмешкой. Но сегодня ответом было виноватое молчание – слова маленькой хозяйки флэта попали в цель – это был тот вопрос, который задавала себе каждая, и в сердце каждой звучало твердое «нет». Не сможет… Даже не захочет… Завет Наставника номер семь…

– Эй, дурочка, – раздалось из телевизора, – иди сюда, сразимся по-честному! Иди скорее или мы обе замёрзнем.

Дафна была права. Погода на Арене менялась на глазах. По-весеннему яркое солнце, под которым ещё только что снег активно таял, скрылось за мощными облаками, грозившими разрядиться мощным бураном, а температура явно упала ниже нуля и продолжала падать.

– Сначала ты замёрзнешь!

Никто не ожидал такой жестокой реплики от Беаты, обычно доброй и приветливой со всеми. Но она прозвучала.

– Проклятые игры! Они всех нас превращают в зверьё. Не только трибутов, – начала заводиться даже флегматичная Лилиан.

– Так на то и рассчёт, не так ли, Корнелия? – Твилл кивнула в сторону проповедницы.

Та, однако, никак не отреагировала. Она как-то незаметно сползла с тахты на пол, придвинувшись насколько возможно близко к экрану и пристально в него всматривалась, словно тем самым как-то могла помочь подруге, посылая ей лучи своего собственного тепла.

– Скажи лучше, верят ли люди Шестого в Наставника? Знают ли про Отмывание?

Корнелия встревоженно обернулась к Эмме. Вопрос поставил её в затруднение – связи Дистриктов между собой почти не существовало.

– Судя по тому, как Дафна убивала других, она не верит, – попыталась она вывернуться.

– А ты сама подставила бы шею под нож профи? – атаковала Корнелию своим вопросом Пэйлор, – я так точно нет.

– Если кто-то из нас окажется на Арене, давайте тогда и будем решать, что нам делать. И пусть нам Наставник подскажет именно тогда.

А Клавдий Темплсмит продолжал свой крикливый репортаж. Про то, как Дафне надоело ждать, пока Цецелия примет её вызов, про то, как она, прихватив в одну руку топор, а в другую копьё, решила сама приблизиться к ней, обежав трещину, а Восьмая вновь припустила, на этот раз в сторону заснеженного леса. Дафне, отягощённой её оружием, преследование давалось непросто и в какой-то момент она решила метнуть своё копьё в противницу.

– Целли! В сторону! – стены дома семьи Коттон не рухнули только каким-то чудом от их отчаянного вопля, к которому, как им показалось, присоединилась даже Корнелия.

И вновь Цецелия словно услышала подруг. Боковым зрением она каким-то чудом заметила бросок Дафны и растянулась на снегу. Копьё просвистело мимо в каком-то полуметре. Восьмая вскочила и подхватила оружие.

– Сразись со мной! – истошно орала Дафна, добавив несколько непечатных слов.

– Нет, она точно не верит в Наставника. Какие уж тут жемчужные уста, – отрезала Лилиан.

– Видите… Видите… Там за Дафной – кровавый след… Какая может быть вера, если она босиком по снегу первый раз… Удивительно, как она смогла продержаться так долго…

– Тебе её что жалко, Беата? – Пэйлор сегодня определённо набрасывалась на всех подряд.

– Жалко, представь себе! Да мне всех их жалко! – казалось ещё мгновение, и у обычно живой и весёлой девчонки начнётся истерика, – я… я… я не могу…! Целли…!

– Господа, что мы видим! – вновь заорал Клавдий, – Наша блаженная не попыталась метнуть копьё в обидчицу, она не пошла на неё с этим оружием. Она бросила копьё в сторону леса и побежала туда же… Ага-а-а-а! Да мы тебя недооценили, Цецелия! Ты ведь первая добежишь до своего копья. Оно ведь твоё! Ты ведь хочешь измотать Дафну и поразить её! Я ведь правильно понял тебя? Господа! Обратите внимание, наша Цецелия вовсе не такая глупышка, какой она притворялась. Что ж, тебе удался твой трюк. Дав-вай же! Покаж-жи себя, Цецелия! Что ж, всё продолжается. Цецелия убегает. Дафна преследует её с топором в руке. Догони же её, Дафна! Она трусиха, она боится тебя, Дафна! Догони её, убей её, стань победителем! Дафна! Дафна! Что с тобой, Дафна? Поскользнулся! Упал! Очнулся! Ха-ха! А гипса-то и нет! Как я пошутил, господа! Смех, смех в студию! Всем давиться и умирать от смеха! Дафна лежит на снегу и корчится от боли, неужели вопрос о Победителе снимается?

– Добей меня, дурочка! Добей, я не могу больше!

В этот момент все зрители увидели вполоборота лицо Цецелии, занявшее собой весь экран, и её тёмные волосы, превратившиеся в сосульки от замёрзшего на них пота. Она остановилась, и сделала шаг, потом ещё один в сторону Дафны.

– Итак, Цецелия, дорогая наша Цецелия, сможешь ли ты? Сможешь ли ты? – пульсировал голос комментатора, пока она не приблизилась к извивавшейся противнице на несколько шагов, – Аааааааа! Хххххитрррррющщая Дафна! Она же притворялась, господа, и вот, она бросается с убийственным топором на…

Эмма закрыла глаза, а Пэйлор сжала кулаки, но никто из них не мог бы помочь подруге. Но тут произошло неожиданное. Цецелия каким-то неуловимым движением подвинулась в сторону и вся сила удара Шестой ушла мимо. Девушка потеряла равновесие и грохнулась на выступающую вверх глыбу льда уже совершенно по-настоящему. Раздался хруст костей. В довершение всего, Дафна выронила из рук свой топор, моментально подобранный её противницей.

– Добей, – хрипела она и уже не притворялась.

Окончания Игр зрители ждали ещё около часа. Цецелии, как и надеялась её старшая подруга, удалось прокачать конечности и включить внутреннюю печку. За это время Восьмая вернулась к Рогу, нашла несколько зажигалок и пару десятков коробков спичек и развела костёр прямо там, среди оказавшегося ненужным оружия, поддерживая его стрелами, древками копий и топорищами. Несколько древков она бросила себе под ноги, чтобы было не так зябко. Первое время, Дафна стонала ещё довольно громко, но потом стала затихать…

– Приветствуйте Победителя 58-х Голодных Игр Цецелию Санчеш, – под пушечный гром раздался голос Цезаря Фликермана.

– Хвала Наставнику, споёмте просительную, – лишь только они тихо без всяких победных возгласов обнялись, молвила Корнелия.

Наставник наш, приди,

И свет любви излей,

И силу правды утверди

В сердцах твоих детей.

Запела проповедница, и все ответили ей:

И силу правды утверди

В сердцах твоих детей.

Дай чувствовать, что в нас

И вместе с нами Ты,

Что близок ты к нам в этот час

Бездонной темноты.

Что близок ты к нам в этот час

Бездонной темноты.

Мелодией этой песни служила мелодия патриотической песни миротворцев Капитолия, так что никто не смог бы заподозрить девушек в чём-то предосудительном, если бы, конечно, не захотел вслушаться в слова.

Дай разум понимать

Премудрость слов Твоих,

Чтоб голос правды отличать

От голосов иных.

Чтоб голос правды отличать

От голосов иных.

Последний куплет они спели особенно стройно и с каким-то совершенно особенным чувством, что едва ли было удивительным:

Наставник, к нам приди,

И мир нам принеси

От Жатвы ждущей впереди

Укрой нас и спаси.

От Жатвы ждущей впереди

Укрой нас и спаси.

– Хвала Наставнику! – вновь прозвучало из уст проповедницы.

– Воистину хвала сейчас и вовек! – ответили остальные хором.

– Всякий, в ком есть вера…

– Тот не будет взят на Жатве, – прозвучало от пятерки девушек.

– А если тот, в ком есть вера, будет взят на Жатве? – вопрос Корнелии мог звучать как провокация, но, как минимум, трое моментально нашлись:

– Тот вернётся Победителем!

– Да будет так…

Комментарий к 6. “Хвала Тебе, Наставник!”

Официальная версия песни, которая была переиначена адептами культа Наставника https://ficbook.net/readfic/5286389/13779256#part_content

Игра окончена, но эпилог ещё будет.

========== 7. Exegi monumentum… Когда минуло двадцать пять лет. ==========

– Итак, господа жители Уивер-сити, наша церемония подошла к своей кульминации, и я имею честь предоставить слово Пэйлор Шэнк, нашему дорогому Президенту.

Лёгкий шорох аплодисментов, и лидер обновлённого Панема, одетая в любимую темно-зелёную брючную пару, цвет которой напоминал о времени побед её отрядов над людьми поверженного тирана, сделала два шага навстречу микрофону, отделившись от группки официальных лиц, сгрудившихся в центре просторной эстрады, той же самой, на которой когда-то ставили прозрачные шары с именами… Речь госпожа Шэнк начала, не утруждая себя никакими вводными оборотами и формулами вежливости, словно торопясь перейти сразу к самому главному:

– Минуло восемь лет, как здесь, на этой площади была казнена Корнелия Негри, и её мученическая смерть стала поворотным моментом, что стал началом пути к свободе и убеждению в том, что все люди в Капитолии и Округах, в Панеме и Валльхалле, на Земле и даже на Луне, рождены равными… Мы прошли великое испытание гражданской войной и мы устояли. Сегодня мы сошлись на месте страдания и смерти, чтобы освятить его во имя тех, кто отдал свои жизни ради жизни нас всех, ради того, чтобы смерть наших детей перестала быть игрой и зрелищем для кучки бездельников, что в безумном тщеславии и непомерном зазнайстве возомнили себя существами высшего сорта. Наше намерение почтить наших павших само по себе вполне уместно и достойно… – Пэйлор обвела молчавшую толпу взглядом и продолжила всё тем же резким тоном, каким говорила и с Твилл в их девичьей компании, и с небритыми бойцами в лагере повстанцев, – Но всё же не в нашей власти сделать эту площадь священной. Она уже освящена страданиями умиравших здесь жертв и подвигами храбрецов, погибших и выживших, которые сражались за свободу по всей земле Панема, и не в наших скромных силах что-либо прибавить или убавить. То, что мы говорим здесь, будет лишь вскользь замечено и вскоре забыто, но то, что сделала девушка-поэт Корнелия и все остальные, чьи имена мы вспоминаем каждый день, не будет забыто никогда. Давайте же мы, живые, посвятим себя их неоконченному делу. Давайте посвятим себя здесь великой работе, которая нам предстоит, и преисполнимся ещё большей решимости отдать себя той цели, которой замученные здесь и павшие при штурме Капитолия отдали себя всецело и до конца. Давайте торжественно поклянёмся, что смерть их не окажется напрасной, что наш народ обретёт возрождённую свободу и что власть народа, волей народа и для народа не исчезнет с лица земли……Честь открыть памятник принадлежит, – продолжила Пэйлор после короткой паузы, – тем, кто не нуждается в дополнительных представлениях. Прошу, госпожа Мелларк!

Конечно, Президент слукавила – очень нелегко было узнать символ прошедшей революции в аккуратной молодой даме с короткой стрижкой, элегантными очками, в классических закрытых туфельках, белоснежной блузке и строгой бежево-серой двойке, на котором её знаменитая золотая брошь с птичьим силуэтом могла быть замечена разве что в упор. Бьорну Акессону рассказывали, что «пылающая дева» в её отнюдь не добровольном уединении серьёзно увлеклась литературоведением и фольклористикой и уже успела опубликовать под своей прежней фамилией Эвердин несколько статей о песнях сопротивления и подполья. Не было её вниманием обойдено и творчество Корнелии Негри, работа о которой вышла как раз накануне. Кэтнисс оказалась единственной из «героев былых времен», приехавшей в Уивер-сити. Никого из обоймы завсегдатаев мемориальных торжеств валльхалльский гость не заприметил ни сегодня на трибуне или в толпе, ни вчера в капитолийском экспрессе. Наверное, думалось ему, таким было желание президентши, для которой родной Восьмой значил совсем не то, что все остальные дистрикты, и потому она не захотела видеть ни одной приевшейся физиономии будь-то из столичных воротил или из верхушки Тринадцатого. Определённо назло всем она впервые после убийства Койн вытащила на свет пересмеявшую себя пересмешницу. Последняя же не смогла отказать Пэйлор хотя бы из чувства благодарности, что оставила её в живых.

– Эмма! Вы тоже! – к своей старинной подруге Президент обращалась почти с прежней фамильярностью, бывшей редким напоминанием об их общем прошлом. Больше из их компании никого не осталось. Твилл благополучно забыла свои слова о ректорстве в капитолийской академии. Найдя свое запоздалое женское счастье в объятьях одного валльхалльского агронома и реализовав мечту поселиться среди цветов и круглый год греть ноги в мягкой и тёплой оранжерейной земле, она проигнорировала приглашение приехать в Уивер-сити, где всё напомнило бы ей про бомбардировку и гибель её друзей и знакомых, в том числе Лилиан и Беаты, разорванных снарядами Сноу и погребённых вместе с сотнями других под руинами ткацкой фабрики. Оставшаяся неисправимой отличницей и перфекционисткой, она прислала, по просьбе Пэйлор, текст только что зачитанной приветственной речи, списанной с какого-то древнего трактата, пообещав приехать помянуть их друзей позже, когда все самые важные персоны схлынут прочь из швейного дистрикта. Присутствие Цецелии, полностью ещё не оправившейся от пережитого во время и после Квартальной Бойни потрясения, сочла неуместным сама Пэйлор. Могла ли она думать тогда, в годы своих жатв, что придёт время, и её вольно или невольно покинут все, кроме когда-то втайне от Корнелии презираемой «богатенькой дурочки» Пайп (так звали сегодня Эмму), оказавшейся в итоге самой лучшей, самой близкой и самой верной…

…Под звуки гимна две молодые женщины подошли к подножию постамента, встав по обе стороны лицом к эстраде и взявшись за сияющее на солнце полотно каждая со своей стороны. Нажатие клавиши на маленьком пульте в руке Сойки, и покрывало медленно съехало вниз, открыв памятник глазам присутствующих. Корнелия была изображена не той мученицей, что запомнилась многим жителям Уивер-сити в свой последний день, когда её израненную и избитую, побритую наголо тупой бритвой, с переломанными пальцами рук и ногами, сожженными паяльной лампой, тащили в окровавленных лохмотьях на виселицу, на месте которой и был воздвигнут монумент. Благодаря таланту скульптора, она явилась такой, какой была в год её последней Жатвы. Бронзовая Корнелия стояла, слегка оторвав пятки от земли, левая рука откинута в сторону и чуть ниже колков держит за гриф укулеле. Правая, согнутая в локте, поднята к едва склоненной набок голове почти что к уху, то ли затем, чтобы поправить сбитую ветром прическу, то ли помочь себе услышать в уличном шуме слова и мелодию новой песни. На постаменте была прикреплена табличка, выполненная в виде оборванного по краям тетрадного листа. Это был черновик, на котором со всеми сопутствующими творческому процессу зачеркиваниями и исправлениями торопливым и неровным, словно спешащим вслед за убегающей мыслью почерком было выведено:

Но Верю, однажды время час придет,

Когда лукавый фальшивый небосвод небесный свод

Молния яркой меткой стрелой пронзит,

Зла Тьмы Мглы основание поразит.

И подпись: Корнелия Негри.

Меж тем гимн смолк, раздались аплодисменты…

– Адмирал. Ваше слово, – раздался в миниатюрном наушнике вежливо настороженный голос суфлера. Оказывается, мэр уже объявил о выступлении важного иностранного гостя, что прошло совершенно мимо внимания последнего.

Вообще-то Бьорн Акессон тяготился своими официальными обязанностями и не очень-то хотел сопровождать Президента в этом её вояже. Тем более, он хорошо знал насколько неуютно Руне чувствовала себя в Панеме. Пожалуй, она предпочла бы отправиться в антарктические льды, чем подниматься вместе с мужем на эстраду перед Общинным Домом (так теперь было велено называть дворцы правосудия) и слушать долгие речи на совершенно непонятном ей языке, который и он-то так толком и не освоил и потому не мог ей как следует помочь. Долг, однако, есть долг, и Акессон попытался использовать всё время их поездки в капитолийском экспрессе, чтобы вместе с Бонни попытаться растолковать супруге, что значила Корнелия Негри для Пэйлор, и почему им так важно быть рядом с ней в Уивер-сити. Ещё валльхалльскому военному чиновнику удалось посмотреть кое-какие архивные материалы и записи, и он понял – говорить, коверкая язык, он не будет. Точнее, почти не будет…

Получив сигнал от мэра, он позвал на сцену Эмму. Подруга Корнелии вышла молча – за свою дружбу она поплатилась речью, став одной из последних безгласных Панема. После того, как бунты охватили всю страну, это наказание уже не применяли – просто убивали врагов государства на месте, ну, а потом всё закончилось… Через год после революции была принята программа: любому безгласному полагалась операция по восстановлению речи, но Эмма уже не раз отвергла все подобные предложения – её языком стала музыка, которой она овладела очень неплохо, и никаких глупых вопросов и реплик, в которых её когда-то так часто упрекала Пэйлор. А укулеле – точно такое же, как на памятнике, было заранее взято с мемориальной экспозиции и находилось здесь – на специальной подставке – отлично видное всей толпе.

– Госпожа Президент! Граждане. Друзья. Соратники. Да будет память… Память о Корнелии Негри, память о Труде Эйнардоттер, память обо всех… – настолько четко, насколько он мог, прознес Бьорн отрепетированную фразу, двусмысленность которой, как он рассчитывал, простится ему ввиду плохого владения чужим языком. К тому же на его слова наступали издаваемые миниатюрным инструментом звуки. Усиленные электронной системой, они переключили на себя всеобщее внимание публики.

В заоблачном краю есть тайная скала

Её вершина от снегов всегда белым бела,

Вокруг сияют льды под солнечным дождем,

Проходит время сквозь неё неведомым путем.

Этот хорошо знакомый ему ещё до времён его Авантюры зонг, оказалось, был известен и в Панеме, в том числе, Корнелии, и Бьорн, решивший для себя вернуться к роли майстерзингера, попытался начать его в её манере, то есть подчеркнуто скромно и бесхитростно, что мгновенно поняла Эмма, перейдя на простейшие аккорды своей подруги, отказавшись от своих любимых фиоритур и модуляций.

Уносит ветер поколений прах,

Уносит в пропасть горе и беду,

Только радость вечно остается

Тех, кто превозмог свои сомнения.

Пришло время зазвучать проигрышу, в котором Эмма, наконец дала волю своему мастерству, а Бьорн переводил дух, и тогда он почувствовал, что кто-то взял его за руку.

– Можно следующий куплет я? – это была госпожа Мелларк, и её вгляд многое напомнил валльхалльцу. Точно так же пронзительно и категорично смотрела она на Труде во время их первой встречи на капитолийской вечеринке, почти заставив тогда переводчицу «поплыть». Но ради чего она сегодня пользуется своими чарами? Ради четырех строчек соло? Об этом он думал, уступая микрофон…

– Прошу, Сагиттария.

– Спасибо, Урсус.

Несколько мгновений спустя Акессон понял, что ничуть не прогадал, а потом и вовсе готов был благодарить Кэтнисс за её вторжение:

Немногие найдут путь на вершину ту —

Немногие достойные взойти на высоту…

Лишь сердцем добрые и скромные душой

Сумеют счастье обрести, блаженство и покой.

На родине адмирала в этом куплете пели другие слова, и знакомый ему дословный перевод здесь могли бы счесть неуместным… Знала ли Мелларк об этом? Но оказалась кстати.

Пускай же ветер грусть уносит прочь,

Печаль растает пусть как злая тень

Перед вечным светом лучезарным,

Тем, что смертным дарован любовию.

Последние четыре строки они допели вместе, не перебивая и не соревнуясь друг с другом, как это частенько делают майстерзингеры на песенных турнирах, но смирившись перед словами неизвестного автора и игрой безгласной гитаристки. Финальный аккорд прозвучал в полной тишине, но в молчании слушателей не было никакого презрения, пренебрежения или ярости. То было молчание скорби… Поднятую в глубине толпы руку со сложенными пальцами валльхалльский гость заметил моментально. Этот жест ему не нравился, сколь он себя ни помнил – ему чувствовалось в нём нечто неискреннее и наигранное, особенно теперь, когда его часто можно было видеть в официальной обстановке. И поначалу Акессон в знак почтения и благодарности собравшимся сложил, по валльхалльскому обычаю, перед собой руки в замок и поклонился. Но сложенных пальцев становилось всё больше и больше, вот их подняли и стоящие на эстраде. Вслед за Кэтнисс, которая, конечно, сделала это одной из первых в числе вип-персон. Вот и Руне поддалась общему настроению, и тогда Бьорн уступил…

– Послушай меня, Сагиттария! Сможешь ли узнать, какой жестокий пересмешник принёс к вам эту песню про нас и нашу страну? И скажи мне правду, достойны ли мы таких песен…?

–???

– Ты хотела убить Сноу. Ты выстрелила в Койн. А надо было в Хольгара. Но Хольгар… Хольгар никогда не бывает там, где в него могут выстрелить…

– Ты прав, Урсус…, все именно так…, но ведь и ты не стал капитаном «Золота Рейна».