Текст книги "Ideal (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Какого чёрта?! – выпалил Тайлер, – Ты как тут оказался?! – и, натолкнувшись на диван, схватился за него, пытаясь не поддаваться обуявшей его панике.
Он снова был в чёрном, только на этот раз это была обычная майка и джинсы. Пожав плечами, он отпил из запотевшей бутылки пива и ответил неожиданно низким, но не лишённым мелодичности голосом:
– Ты сам меня впустил.
– Я?! – ошалел Тайлер. – Да когда?!.. Ты что, спёр у меня ключи? Или я дал их тебе, когда напился? Почему ты…
– Да какая разница... Всё равно я уже здесь, – как-то поразительно знакомо хмыкнул он, бросая ему бутылку. Тайлер едва успел поймать её и, ощутив ледяную влажность стекла, убедился, что не спит. Так значит, то, что произошло тогда… всё это было на самом деле?..
«Обрети веру!» – орали колонки.
«Не могу», – невольно огрызнулся про себя он и спросил, чувствуя почти злость:
– Кто ты такой и какого хрена шляешься за мной? Тебе что, мало того, что тебя отымели в подворотне? Немедленно выметайся из моей квартиры!
«Твой личный Иисус
Слышит твои молитвы
И заботится о тебе.
Твой личный Иисус
Слышит твои молитвы.
Он всегда рядом…»
Ему хотелось запустить бутылкой в стереосистему, чтобы прекратить этот концерт.
– Может быть, я хочу ещё, – с едва уловимым сарказмом ответил тот. Ещё и ухмыляется.
– Вынужден тебя расстроить, приятель, но на трезвую голову я не так нежен, – процедил Тайлер, решительно отставляя бутылку в сторону. Он почти уже видел, как пафосный ублюдок умывается кровью.
Однако, не успел он броситься вперёд, как ощутил жёсткий удар скулой и боль в левой руке – его довольно сильно притиснули к дверному косяку, заломив руку за спину. Всякий раз, как он пытался двигаться, его пронзала острая боль.
– Спокойно. Если перестанешь вести себя, как псих, я ничего не сделаю. – где-то совсем рядом прозвучал голос.
– Хорошо, – покладистым тоном отозвался Тайлер, – Отпусти.
– Нет. – хватка стала только крепче.
– Да что за нахрен?! Ты же обещал! – снова взорвался он, морщась.
– Я обещал, а ты солгал.
Тайлер понял, что его трюк раскусили и сдался:
– Ну хорошо, хорошо… ладно! Верни мне уже мою грёбаную руку!
Наконец, его выпустили и Тайлер, шипя от боли, с трудом вернул руку в привычное положение, садясь на диван. Голова шла кругом, словно в горячке.
«Обрети веру! Обрети веру!», – последний раз воскликнули колонки и замолчали. Запись закончилась.
– Я – Зак, – представился он.
Сколько длилась эта ночь, Тайлер не смог бы сказать при всём желании: единственные часы в квартире – старые, напольные часы из дуба, найденные им на барахолке пару лет назад, замолчали, хотя до сего дня шли исправно. Однако, это была одна из тех ночей, конца которой не хотелось. Всё потому что с ним говорили.
Многие люди говорят друг с другом вовсе не потому что хотят услышать, что пытается донести до них собеседник, а потому что тогда можно самому высказать всё, что накопилось в лабиринтах памяти, нитях нервов, что осело в теле, мешая ему свободно двигаться по жизни. Своеобразное отстаивание в очереди за вниманием и сочувствием. Царство условностей.
«Я выслушаю тебя, только если ты выслушаешь меня».
Терпение и внимание, Утешитель. Терпение и внимание. После тебе дадут слово. А пока терпи и улыбайся: радостно, сочувственно, мрачно. Терпи.
Это «терпи» присутствовало в любом разговоре «по душам», который Тайлеру приходилось когда-либо вести: Мона, Грэг, Лейн, доктор Такер, приходивший к нему каждый день на всём протяжении лечения.
«Здравствуй, Тайлер. Тот мёртвый мальчик больше не приходил?..»
Эта ночь была долгой, и ему не хотелось, чтобы она кончалась. Потому что впервые он не ощущал «терпения» – этой натянутой струны, готовой вот-вот порваться и засветить тебе в глаз, если ты сейчас же не закроешь рот.
Зак не терпел. Он просто сидел напротив него на полу комнаты и, облокотившись о диван, молча курил в потолок. Он слушал и не хотел ничего говорить. Лишь в неопределённо-тёмных глазах Тайлер порой видел что-то похожее на понимание. Он рассказывал и рассказывал, словно у него прорвало плотину. И так до тех пор, пока его не накрыл собой мёртвый предрассветный час.
====== 6. ======
Появился он лишь следующим вечером. Тайлер не помнил ни как Зак ушёл, ни каким образом попал в квартиру с наступлением сумерек. С тех пор, как в его берлоге прекратила крутиться Мона, Тайлер нередко чувствовал себя одиноким, особенно ближе к ночи. Поэтому в глубине души он был рад, что Зак приходил к нему, пускай даже, как доморощенный вампир – по ночам и без предупреждения. Тогда Тайлер попросил его рассказать о себе.
– Музыкант, – ответил тот, вытягивая из пачки Тайлера сигарету. – Или вроде того. Одно время был на ударных и писал тексты.
– Ударник и текстовик? – чуть не подавился дымом Тайлер и жадно впился взглядом в невозмутимое лицо Зака. Тот кивнул, ища в кармане зажигалку.
– И сейчас всё ещё играешь там? – допытывался Тайлер. Зак покачал головой:
– Нет. Давно уже не играю. Только время от времени в разных группах, на замене.
– Что ж так? – хмыкнул Тайлер, забирая у темноволосого зажигалку. – Не берут в группу?
– Почему же, – слегка ядовито улыбнулся тот, показывая, что сарказм не прокатил, – Берут. Только я не иду. – и, отвечая на вопросительное выражение лица Тайлера, продолжил: – Нет желания. Никто ещё не зацепил так, чтобы захотелось остаться.
– А если бы…– Тайлер поглубже затянулся, ощущая приятное покалывание в глотке и с наслаждением выдохнул дым наружу, – Если бы я позвал тебя в группу, ты бы согласился к нам присоединиться?
– ...Нет.
– Вот как, – внутри заскреблось лёгкое разочарование, но Тайлер быстро его погасил. Чего он ожидал от чувака, который шлёт лесом все коллективы – наверняка среди них были получше, чем его группа.
– К «вам» – нет. – Зак затянулся последний раз и смял окурок о днище пепельницы. – К тебе – да.
– Что ты хочешь этим сказать? – нервно усмехнулся Тайлер, – Что за дурацкие намёки?
– Потому что нет никаких «вас». Ведь они все предали тебя, – сказал Зак, глядя на него в упор из-под покрывала тёмно-русых прядей. От него пахло табаком и осенней смертью. – Все: Мона, Грэг… даже Лейн скоро от тебя откажется, вот увидишь.
– С чего бы это? – прорычал Тайлер, в раздражении туша сигарету, – С какой стати ты это мне говоришь? Ты даже незнаком с ними…– и осёкся, вспомнив. Зак был на похоронах Грэга. Зак видел Мону. Зак… почти ничего о себе не рассказывал.
– Я знаю их всех, – ответил он, видя замешательство Тайлера, – Возможно, даже лучше, чем ты можешь себе представить. Потому и говорю это, чтобы ты не питал иллюзий в отношении них.
– Ты знаешь их давно и думаешь, что это даёт тебе право говорить про них гадости? – процедил Тайлер уже более уравновешенным тоном, хотя неприятный осадок всё же остался.
– Это не гадости. – покачал головой Зак, – Я говорю так не потому что они плохие. Но потому что все люди рано или поздно уходят. То, что все считают предательством – лишь разновидность смерти. Предательство – это преждевременная смерть, потому и столь болезненная. Лишь способ побыстрее развести и без того расходящиеся пути. Пощёчина. Пропасть под ногами. Психический болевой шок – называй, как хочешь. И это неизбежно.
Тайлер промолчал. Он не хотел этого слышать.
– Ты со мной не согласен.
– Да, – ответил Тайлер, – Не согласен.
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
====== 7. ======
Он частенько появлялся ближе к вечеру. Незаметно, как тень.
На этот раз на нём была майка с сетчатыми рукавами и кожаные штаны.
– Чёрт! – звякнув, окровавленное лезвие ударилось о раковину. Схватив полотенце, Тайлер прижал его к скуле и снова поднял взгляд на зеркало. Зак стоял у него за спиной и наблюдал.
– Мог хотя бы предупреждать, что придёшь, а не возникать из воздуха и пялиться на человека с бритвой в руках!
Помолчав пару секунд, он негромко ответил:
– Если бы я что-то сказал, ты порезал бы артерию, а не щёку.
– Надо же, какая забота…– проворчал Тайлер, убирая полотенце от лица. На белой махровой ткани расползлось алое пятнышко. Пугающе алое. Тайлер потряс головой. Что-то было не так: вместе с кристально-металлическим запахом крови и шумом в ушах неизвестно откуда пришёл стерильный до тошноты запах медицинского раствора.
– Вот хрень…– прошептал Тайлер. Оно надвигалось и он не мог это остановить.
«…Нет!».
Чувствуя, как затряслись руки, Тайлер отложил полотенце в сторону и уставился на бритву в раковине, не решаясь прикоснуться к ней. Слишком уж ненадёжным был пол под его ногами. Предательским.
«Now doctor, give me what I need to free my heart from misery…» *
Он вздрогнул, когда в поле его зрения появилась рука в сетчатом рукаве, берущая бритву.
– Не надо…– начал было Тайлер, чувствуя, как пальцы другой руки мягко вцепляются в волосы у лба. Его всё ещё подташнивало, а комната едва уловимо вращалась перед глазами.
– Стой спокойно. – Зак поднёс бритву к его лицу. Неожиданно для самого себя, Тайлер закрыл глаза и опасливо напрягся, словно бы и не он минуту назад брился этой смертельно острой сталью.
Дрожь, появившаяся в пальцах, скользнула вверх по рукам и шее, к тому месту, где к коже прикасалось лезвие.
– Вот так, хороший мальчик… – ласково прошептал Зак то ли всерьёз, то ли шутя, проводя холодом по шее.
Тайлер хотел было огрызнуться в ответ на наглое обращение, но почему-то не смог.
Вместо этого он застыл на месте, вцепившись мёртвой хваткой в ржавый край раковины, будучи не в состоянии заставить себя даже открыть глаза.
Одно ледяное прикосновение… другое… третье…
Кожу под старой футболкой волнами пробирал озноб. Он знал, что за этим последует, но всё равно оказался не готов к ощущению горячих губ на своей шее. Дрожь, раньше бродившая где-то на поверхности, с силой устремилась вглубь и теперь ему казалось, что сотрясается всё его нутро, сжимаясь в мучительных, до сладости странных спазмах не то страха, не то нетерпения.
Рука сама собой потянулась вперёд, но её перехватили и убрали назад, после чего Тайлер услышал треск распоротой футболки и звук ударившейся о кафельный пол стали.
Вцепляясь пальцами в тёмные волосы и ловя ртом горячий язык, он ничего не видел, но знал, что находится уже не в ванной. Время стирало свои границы и превращалось в неизвестную миру субстанцию, поглощая краски и звуки. Было лишь безумное желание любви и отчаяние… Много отчаяния...
Чувствуя боль и раскрываясь навстречу этой боли, Тайлер уже не разбирал – физическая она или моральная. А после он ощутил себя целостным и живым. Он принимал себя и Зака. И был спокоен так, как не был спокоен до дня своего грехопадения.
Наступил конец октября и, несмотря на тепло тела спящего рядом друга, нередко Тайлер просыпался от холодных осенних сквозняков, проникавших между рамами в неотопленную квартиру.
Они не стали жить вместе, нет, но Зак много времени проводил у него, часто оставаясь на ночь. Тайлер мог говорить с ним или молчать часами: одно присутствие Зака вселяло в него странное спокойствие, которого он не чувствовал ни с Моной, ни с кем-либо ещё. С другими он был в той или иной степени в напряжении: он плохо понимал, что имеют ввиду люди, а люди плохо понимали его. Люди скандалили, капризничали, обижались, глупили… у них было множество недостатков, которые то и дело заставляли его чувствовать себя либо виноватым, либо ненормальным. Приходилось прикладывать уйму усилий, чтобы понять каждого из них – и только тогда они начинали немного понимать его. Лёгкость же, возникшая между ним и этим фанатом чёрного была в какой-то мере феноменальна.
Пожалуй, он даже был счастлив.
Почти в сотый раз уже настроив гитару, он задумчиво позвенел новыми струнами, вспоминая, на чём остановился до того, как инструмент начал издавать звуки, похожие на кошачьи вопли.
– Какой ужас... Что это за хрень? – услышал он и обернулся на взъерошенную постель. Зак, сонно моргая, привстал на локтях и смотрел на него сквозь пасмурную серость комнаты. Это был один из тех редких случаев, когда он не исчезал под утро.
– Это новые струны, чувак, – отозвался Тайлер, подкручивая колки и прислушиваясь к звуку струн. – Теперь эта канитель не скоро закончится.
– Хорошо быть ударником, – зевнул Зак, снова падая на подушки.
Тайлер на это только хмыкнул и вновь склонился над тетрадью, исписанной аккордами. Зачеркнул последние и принялся громоздить поверх новые.
– Что ты там делаешь? – вновь донеслось из скопления простыней и пледа.
– Песню дописываю… Уже. Сыграть?
– Валяй, – Зак вставил в рот сигарету и чиркнул колёсиком зажигалки.
Мелодия, что звучала в голове Тайлера, была написана на текст, который он сочинил уже давно – когда только познакомился с Моной. Но сейчас она почти потеряла очертания её сущности – там зазвучали флюиды Грэга, Лейна... Она стала тяжелее и мрачнее. А потом в ней появился чёрный. В ней была осень, холодные сквозняки и запах гниющей флоры. Ко всему вышеперечисленному примешивался далёкий звук бушующего жизнью города. Что-то неуловимо чувственное – столь же пугающее, сколь и естественное. Пугающе естественное, как сама смерть.
Где-то на улице громко завыла сирена и Тайлер прекратил играть, выйдя из транса, в подобие которого впадал каждый раз, соприкасаясь с музыкой.
Посмотрев на Зака, он встретил заинтересованный взгляд и проглядывающую из клубов сигаретного дыма улыбку.
– Что? – раздражённо спросил Тайлер, внутренне невольно сжимаясь от опасения, что Зак посмеётся над этим, своего рода, откровением. Одновременно, ему была ненавистна сама мысль, что он стал зависим от чьего-то мнения в том самом сокровенном, что у него было – в музыке.
– Ничего, – пару секунд подумав, ответил Зак и потушил сигарету, – У тебя есть стихи на эту малышку?
– Есть, – нервно дёрнул плечом Тайлер, – Но они дерьмовые – для этой композиции.
– А для какой не дерьмовые? – хмыкнул Зак. Тайлер не ответил.
– Я не умею писать тексты, – сказал он, чуть погодя, – Не умею говорить словами и никогда не умел. Сколько бы я ни подбирал их, всё было не то… Все слова лживы и ни одно из существующих не может выразить то, что ты на самом деле чувствуешь. Если бы люди могли общаться без слов, уверен, они бы были ближе друг другу, чем любой из телепатов.
– Поэтому ты так мало говоришь с окружающими? – спросил Зак.
– Почему мало? – удивился Тайлер. – Я говорю с ними постоянно. Но с каждым днём это становится делать всё труднее. Потому что меня не слышат. Нужно громче, сильнее, проще, но я так не могу.
– Эта песня…– вдруг сказал Зак, – Она ведь изначально была о Моне?
– О Моне? – Тайлер удивлённо посмотрел на него, а после отложил гитару и, сев рядом с другом на кровать, закурил. – С чего ты это взял?
– Потому что сначала она была… рыжей и… восточной, – подбирая слова, ответил тот, – А после стала больше похожа на тебя самого.
– Нет, чувак, нет…– ухмыльнулся он, качая головой, – То, что в ней нет ничего обо мне – это совершенно точно. Изначально это была песня только о Моне, да. А вот дальше… там всё, что было потом. Вся правда, включая правду о Моне.
– А правда ли? – прошелестел рядом Зак, – Думаю, лучше спросить у неё самой. Насколько я знаю из твоих рассказов, вы так толком и не поговорили после того, как Грэг… Давно пора. Ты наверняка нужен ей.
– Думаешь? – с сомнением хмыкнул Тайлер, вспоминая одиноко стоящую среди надгробий фигуру в белом. Мона… Она ясно дала ему понять после похорон, что не нуждается в нём. С чего бы теперь ей хотеть его видеть?
– Почему нет? Я в этом уверен, – пожал плечами Зак, – Смотайся к ней, узнай, как она там. В такие дни, как этот, когда небо нависает низко и земля кажется дальше, даже ангелы начинают бояться открытых окон.
Комментарий к 7. * А теперь, доктор, дайте мне то, что освободит моё сердце от страданий (пер. с англ.) – строчка из песни Akira Yamaoka Feat. Melissa Williamson (Mary Elizabeth McGlynn) – I Want Love (Studio Mix).
====== 8. ======
Он снова поднимался на лифте на четвёртый этаж, где жила Мона. Всю дорогу он пытался дозвониться ей, но она не брала трубку. Это настораживало. Более того, туманные намёки Зака, которым тот не желал давать никакого объяснения под предлогом: «Я не знаю, мне просто так кажется», вызывали у Тайлера нешуточную тревогу пополам со злостью. Разумеется, это был параноидальный бред, но фактор «а вдруг» никто не отменял и ему оставалось только надеяться, что этот ублюдок Зак просто приревновал и решил помучить его очередными сомнениями, которых и без того было чересчур много в этой жизни.
Мона открыла дверь после четвёртого или пятого звонка. Она была в пижаме – старой поношенной пижаме Тайлера, которую когда-то конфисковала у него, заявив, что будет спать в ней, если его вдруг не окажется рядом.
– П-ривет, – чуть запнувшись, тихо выдавила Мона. Окинув её взглядом, Тайлер отметил, что она сильно похудела и вообще выглядела не самым лучшими образом: бледность, синяки под глазами… весь её облик был пропитан болезнью и печалью. Разве это та Мона, которую когда-то привёл в студию Лейн?..
– Привет. Чем занята? – спросил он. На её лице появилась слабая, неуверенная улыбка – призрак той улыбки, которой она улыбалась раньше.
– Да я, это… убираю. – ответила она. – Окна мою.
– Я мимо шёл и решил заглянуть, – сказал Тайлер, проходя вслед за хозяйкой квартиры в гостиную и наблюдая, как она рассеянно собирает разлетевшиеся по полу от холодного сквозняка буклеты и брошюрки. «Йога-центр «Священный Лотос» ждёт вас!» – гласила одна из бумажек, попавших под ноги Тайлеру. Он наклонился и поднял её. В комнате было очень холодно. Слишком холодно, чтобы мыть окна.
Тогда, глядя, как Мона закрывает оконную раму, он спросил:
– Ты что задумала?
– А? – она обернулась на него и вопросительно приподняла брови, но после, взглянув ему в лицо, как-то мгновенно сникла. Натянутая улыбка медленно исчезла с её лица, словно смытая осенним дождём, уступив место боли – молчаливой и не находящей выхода. Казалось, она пронзала каждую клетку, каждый нерв в теле Моны. Он просто не мог на это спокойно смотреть.
Когда он обнял её, Мону пробила крупная дрожь и она тихо заплакала, уткнувшись ему в плечо:
– Прости меня... – прошептала она, всхлипывая, – Я такая дура... Я бы не выдержала, если бы ты не пришёл.
– Теперь я здесь, – негромко отозвался он, машинально перебирая жёсткие дреды на макушке Моны, – И это не твоя вина.
– Нет, – она замотала головой так яростно, что Тайлеру пришлось отстраниться, дабы не получить в челюсть, – Я предала тебя, всё время тебе лгала… я не хочу так больше...
– Ничего... – Тайлер чуть отстранился и взглянул в бледное, залитое слезами лицо Моны. – А то, что случилось с Грэгом… – он мучительно подбирал слова, хотя на самом деле ему не хотелось ничего говорить, – Он не рассчитал дозу. Ты здесь не виновата, слышишь?.. – но Мона молчала, глядя на него затравленными, полными страха глазами. Так смотрит самоубийца, стоя на краю крыши в последнем сомнении.
– Мона?.. – он вопросительно вглядывался в застывшее лицо, не понимая, что происходит у неё в голове.
– Виновата, – наконец прошептала она, задыхаясь, – Виновата… Это я ввела ему смертельную дозу эйча. Я убила Грэга.
– Что?..– он даже отпустил её, но после снова взял за плечи и легонько встряхнул, словно надеялся отрезвить, – Неправда! Ты тут не при чём, ты же сама говорила, что…
– Да солгала я, солгала! – крикнула она, после чего её голос сорвался и она замолчала, тихо рыдая в ладони.
– Мона…– потрясённо проронил он, после чего больше не смог выдавить из себя ни слова. Он не мог поверить, что Мона – маленькая Мона, могла совершить нечто подобное. Что это хрупкое и безобидное на вид создание на деле могло оказаться вместилищем такого зла – не только причинившего столько боли и разочарований, но и отнявшего у него старого друга. Навсегда.
Глаза застлали горячие слёзы.
– Это была моя идея, с эйчем. Я вколола ему слишком много, – продолжала Мона, – Не рассчитала, потому что сама была под кайфом…
Где-то внутри всколыхнулась ненависть – настолько сильная, что Тайлер закрыл глаза, чтобы не наброситься на девушку, как бык на красную тряпку. Да, он чувствовал себя раненым быком – с букетом лезвий в холке. Не зная, куда деться, Тайлер закрыл лицо руками и с силой провёл ладонями по нему. Он не мог поверить в то, что услышал: Мона? Убила Грэга?.. Мона?.. Убила?..
– …А когда очнулась, поняла, что поздно – Грэг... был уже мёртв... – Мону трясло и она обхватила себя за плечи руками, глядя куда-то в пол. – Прости, что не сказала тебе раньше – мне было страшно. Тай?..
Но он ничего не ответил, только покачал головой, после чего быстро пошёл к выходу, не слыша брошенных ему вслед окликов Моны. Всё, чего он хотел на тот момент, ослеплённый горечью потери и действительности – чтобы она была мертва.
Ту ночь он провёл в горьком полузабытьи – действовало выпитое с вечера виски.
Тайлер смутно помнил, как появился Зак и, забрав у него из рук бутылку, лег рядом, мягко прикасаясь взглядом неопределённо-тёмных глаз. Он молчал, и тогда Тайлер, проглотив подступающий к горлу ком, спросил:
– Почему… Почему все, кого я люблю, причиняют мне боль?
– Потому что ты любишь живых, – подумав, хрипло ответил тот. После, протянув руку, заправил Тайлеру за ухо упавшие на глаза русые пряди, – Ничто живое несовершенно.
– Я не знаю, что делать, – прошептал Тайлер. – Я запутался.
– Ты можешь простить её, – также негромко предложил Зак и между ними повисло молчание.
– Нет, – выдохнул Тайлер спустя некоторое время, закрывая глаза, – Нет. Тогда всё начнётся заново. Я устал ходить по кругу и хочу разорвать его. Я больше не хочу выбирать между любовью и ненавистью.
– Отказ от выбора – тоже выбор, – пожал плечами Зак и потянулся за лежащей на подушке пачкой сигарет, – Но тогда всё останется так, как есть сейчас. Уверен, что выдержишь?
Тайлер промолчал. Его уже тошнило от этой темы, и одновременно он думал о том, что готов отдать это право выбора кому угодно, а после примириться с результатом. Тогда, выходя из квартиры Моны, он ненавидел её, но сейчас думал о том, что в этой ситуации нет ни правых, ни виноватых. И это было ловушкой – тяжкой и безвыходной.
Вводя смертельную дозу Грэгу, Мона не сознавала, что делает, а после горько сожалела. И всё же, всё это не оправдывало её в глазах Тайлера. В тот вечер, спрятав лицо во вкрадчиво-сочувствующих объятиях Зака, он хотел лишь одного – чтобы всё это поскорее закончилось.
На закате следующего дня Тайлер снова отправился к Моне. Он больше не испытывал ненависти к ней. Ночь, которую он провёл с Заком и в плену у собственных сомнений, дала свои мучительные плоды лишь к рассвету.
– «Совершенно лишь бесплотное», – тихо, нараспев говорил Зак, уходя под утро. Непонятно было, обращается он к Тайлеру или просто поёт, – «Хочешь стать бессмертным – твори. Твои идеи станут твоими крыльями. Да-а, твоими крыльями…».
А может, ему это только приснилось.
И теперь, шагая вдоль подёрнутых лёгкой осенней дымкой магистралей, бесшумно скользя сквозь серую мглу октября, он не мог поверить, что ещё вчера так ненавидел Мону. Да и был ли хоть какой-то смысл во всей этой ненависти, если ей и без того было больно от случившегося. Чего он добивался своим уходом – чтобы она вновь залезла на подоконник? Также Тайлер не знал, зачем идёт к ней теперь. Наверное, чтобы обнять её и сказать, что в этой истории нет виноватых. Также, как и невинных. Все рано или поздно платят за своё равнодушие и обман. Он не имел права судить Мону – сперва ему бы пришлось встать на её место.
Всё это он хотел сказать, толкая дверь её квартиры и устремляясь внутрь помещений.
Но при входе в гостиную ноги его подломились, потому что он встретился глазами с Заком...
Зак сидел на полу гостиной, держа на обтянутых чёрной кожей коленях голову Моны. Её лицо побледнело, как полотно, а губы казались выцветшими. Лишь болезненно-алая улыбка рассекала горло в глубину почти до самого позвоночника.
В воздухе витал запах свернувшейся крови и обречённости жертвы, застигнутой врасплох.
Тайлеру казалось, что всё это дурной сон. Он смотрел на мёртвое лицо Моны, на спокойное лицо Зака и ощущал свои ледяные, дрожащие руки. Горло сдавило словно удавкой, он чувствовал, что задыхается. Остался лишь пустой, бесконечный белый коридор в голове… Белый шум сознания...
Откуда-то изнутри, разрывая внутренности и опаляя все слизистые, поднялся и застрял в горле крик. Он попытался ухватиться за воздух, но ноги подкосились.
Больше не осталось ничего, только чувство вины. Только...
«Ты не спас. Тебя не было рядом. Ты потратил последние ваши минуты на ненависть».
Каждую клетку, казалось, сковало холодом, а нутро заполняла сосущая пустота, словно его прострелили насквозь.
Как во сне, Тайлер поднялся и на нетвёрдых ногах подошёл к Моне и Заку. Он опустился рядом и коснулся ещё мягкой, но уже холодной щеки Моны.
– Она спит? – выдохнул он почти без выражения. Он настолько ослабел, что не мог даже толком говорить. И совсем не мог дышать. Зак молчал, спокойно глядя на него из-под спутанных волос. Воздух кончался в лёгких, а Тайлер всё не мог вдохнуть от шока – при каждой попытке вдоха грудь сводило от острой боли. Вцепившись в одежду Зака, а после схватив его за грудки, он заорал:
– Говори, сукин ты сын, ублюдок, она спит??! – однако, снова не получив ответа, разжал пальцы, чувствуя как его собственное тело ходит ходуном, а по щекам струятся неконтролируемые слёзы – слёзы отчаяния и страха. Он не понимал, почему. Почему с ним всё это происходит. Почему вокруг него все умирают. Почему люди, которых он любит, убивают друг друга.
Также он не понимал, почему гостиная, в которой он находился, вдруг наполнилась запахом, который он не мог забыть с того дня, как заглянул за запретную изгородь из листвы и кривых ветвей – запах формалина. Запах смерти.
Он посмотрел на сидящего возле тела Зака.
– Не спрашивай меня, зачем, – сказал тот, перекладывая рыжеволосую голову Моны с колен. Он поднялся и отошёл к окну, – Я всего лишь сделал то, на что ты бы никогда не решился.
– Что?..– тяжело дыша, прошептал Тайлер, постепенно приходя в себя, и обретая дар речи, – Что?! Ты, мать твою, убил её!!! Мона… она... Ты убил её!! – это всё, что он смог выдавить из себя. Он не мог поверить, что видит Мону такой – холодной, безвозвратной, неправильной. Мёртвой.
– И это всё? – хмыкнул Зак, пуская дым в форточку, – Ну да, убил. И не говори мне, что чувствуешь себя несчастным.
– Несчастным?.. – выдохнул Тайлер. Он не был уверен, что вообще понимает, что тут происходит. Он был ослеплён и раздавлен.
– Тебе больно…– утвердительно прошелестел Зак, а после, не дождавшись ответа, продолжил: – Тебе больно от страха. Смерть пугает тебя, малыш Тай…
– Заткнись!.. – расширив глаза, прошептал Тайлер, вставая и на негнущихся ногах выходя из комнаты. Его трясло от ужаса и хотелось оказаться подальше от всего этого: от Зака, трупа Моны и удушливого запаха формалина.
Зак пожал плечами и направился следом, попутно разливая за собой бензин из непонятно откуда взявшейся в квартире канистры.
– Из твоего пикапа прихватил, – невнятно, почти буднично, пояснил он сквозь сигарету в зубах в ответ на потерянно-недоумённый взгляд Тайлера.
Уже у входа Зак остановился и выбросил куда-то в темноту прихожей канистру, после чего, вынув изо рта сигарету, отправил её следом.
С угрожающим гулом на разлитой жидкости вспыхнуло и заплясало пламя. Воняя плавленым дермантином, дверь закрылась, отрезая их от пылающей стены огня – чёрно-рыжей, как волосы Моны.
Поспешно затерявшись в подворотнях, они вышли на набережную и долго сидели на парапете, глядя на мигающие в воде ночные огни. Где-то в нескольких кварталах за спиной ревело пламя, пожирая тысячами жадных языков то, что осталось от Моны и её истории.
Зак молча курил, а Тайлер – находясь в прострации, прислушивался к происходящему внутри себя. Глядя в мутную солёную воду, он мысленно видел, как горят обивки и кресла, как оранжевое бельё на постели неразличимо сливается с пламенем, как охватывает огнём многочисленные лёгкие «ветерки» под потолком. Их отчаянный звон был похож на крики сгорающих заживо. Лишь Мона безмолвно и безропотно лежит на ковре в гостиной. Её кожа темнеет и сворачивается, словно старая папиросная бумага; рыжие дреды вспыхивают, как сухая трава. Последней в ревущем урагане исчезает смертельно-красная улыбка на веснушачатой шее.
Он прислушивался к происходящему в себе – там была странная пустота. А потом, внезапно, пришло острое и тяжёлое чувство, похожее одновременно на свободу и одиночество.
– Не плачь, – сказал Зак, – Ни ты, ни она ничего не могли сделать с этим. Без неё нам будет легче жить.
– Легче?..– прошептал Тайлер, чувствуя накатывающую на него волну ярости, – Легче?! Мы могли начать всё сначала, понять друг друга, простить! Я был готов простить её!
– Простить? А с чего ты вообще взял, что ей нужно было твоё прощение? – пристально глядя на него, с нажимом и видимым раздражением произнёс Зак, – Она просила прощения только за ложь, но не за то, что отняла у тебя друга! Говоришь, начать всё сначала? Начать заново эту пытку? Люди не меняются и ты это прекрасно знаешь!
Тайлер опустил вниз голову. Он знал лишь одно горькое «но»: больше он никогда её не увидит.
– Да и потом – разве не ты испытывал к ней ненависть, не ты ли желал её смерти?..– продолжал вопрошать Зак, упершись одной рукой в камень парапета и подавшись вперёд.
– Да, хотел, но я был шокирован! Тогда я едва ли видел, куда иду! – крикнул в ответ Тайлер, не понимая, почему должен перед ним оправдываться, – После я понял, но ты… ты всё разрушил! Я думал, ты мой друг, а ты... всего лишь убийца!! – дыхание снова закончилось, но Тайлер в запале ярости продолжал смотреть невидящими глазами в не менее разъярённое лицо Зака.
– Ты сам-то знаешь, чего хочешь? – тихо, но с пронзительной злостью в голосе спросил тот. Тайлер молчал, не находя слов от отвращения. Он чувствовал горькое бессилие, словно мышь, загнанная в угол. – Чего ты хочешь, Тайлер?!!! – закричал тот, глядя так, что Тайлер ощутил пробирающийся в сердце страх. Усиливаясь, он приносил с собой панику, словно в тонких чертах лица Зака на мгновение проступило что-то чудовищное. Не в силах оторвать взгляда от этого лика, Тайлер спустил ноги с парапета и попятился, а после бросился прочь, слыша в спину нарастающий, безумный вопль: – Чего ты хочешь?!!
====== 9. ======
Он бежал и бежал, задыхаясь от ужаса пополам с потрясением. Тайлер позволил себе расслабиться лишь ввалившись в собственную квартиру. Трясущимися руками он запер входную дверь на все замки и цепочку, после чего медленно сполз на пол, дрожа всем телом, словно от электроразряда. Дыхание вырывалось из лёгких со странными хрипами, хотелось пить, но Тайлер не мог заставить себя даже пошевелиться, не то что встать и добраться до кухни. В ушах до сих пор стоял рёв пожара из квартиры на четвёртом этаже и эхом отдавался голос Зака:
