Текст книги "Ideal (СИ)"
Автор книги: Kaede Kuroi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
====== 1. ======
Он всегда опасался кустарников, росших вдоль забора заброшенной больницы.
Каждый раз необъяснимый страх окутывал его, хватал за запястья холодными пальцами, стоило Тайлеру услышать шорох или какое-либо другое шевеление в густой листве. Ежедневно, проходя мимо зарослей, он давал себе обещание, что никогда, никогда в жизни не заставит себя сам – и никто не заставит его, заглянуть во влажные, пахнущие растительной горечью мясистые внутренности этих чудовищ.
Но однажды, в начале июня, когда ему было двенадцать лет и он оканчивал шестой класс, ему всё же пришлось нарушить собственный запрет. Закинув рюкзак на плечо и наступая на собственные грязные шнурки, Тайлер шагал вдоль утопающего в зарослях рабичного ограждения. Развалины старой больницы были всё также зловещи и нагоняли лёгкую жуть. Обоняние ловило стерильную химическую вонь, приносимую ветром с местного завода.
Отвернувшись, он чихнул, а после споткнулся и едва не пропахал носом пыльный, выщербленный асфальт у себя под ногами. Одновременно с этим он заметил, что шнурки ботинок окончательно спутались и присел на обочину дороги, чтобы завязать их.
Внезапно, тонкий слух уловил странный звук, отдалённо похожий на всхлип. Тайлер замер и прислушался.
«Показалось», – решил он и продолжил было возню со шнурками, когда звук повторился – уже явственно громче.
Затянув узлы на обуви, он поднялся и медленно приблизился к всхлипывающим зарослям. И чем ближе Тайлер подходил, тем яснее слышал, что звук, привлекший его внимание, перерастает в рыдания.
«Там кто-то плачет!», – подумал он, округляя синие глаза не то от испуга, не то от изумления. Страх слегка отступил, а ноги сами понесли его к источнику чьей-то боли.
Пробираясь сквозь цепкие заросли, мальчик шипел: ветки больно царапали обнажённые руки и лицо, то и дело норовя попасть в глаза.
Звук рыданий нарастал, а непонятно откуда взявшиеся мясные мухи садились на губы и шею, маслянисто переливаясь жирными, болезненно красочными тельцами.
Неожиданно, нога, ступившая казалось бы на твёрдую землю, скользнула по чему-то влажному. Тайлер успел только вскрикнуть, прежде чем ощутил под щекой мокрую от утренней росы траву.
В возбуждённо раздувшиеся ноздри ударил мерзкий запах и окутал его с ног до головы. Гниль. Сладковатый запах разложения.
Открыв глаза, он посмотрел на скопление мух и личинок, копошащихся в глазницах. Рядом с ним лежал труп ребёнка – мальчика примерно его возраста. Чёрные спутанные волосы, полуразложившееся тело в изодранной темной футболке… Рыдания в ушах нарастали до тех пор, пока не превратились в невыносимый вой.
Всё, что Тайлер помнил, так это, что его рот раскрылся в неслышном ему самому крике, а в плечо, откуда-то из переплетений веток и листвы, вцепилась рука с часами на запястье…
– Тайлер? Тайлер! Сукин сын, ты опять не слушаешь меня?! – он зажмурился, защищая глаза от острых граней листков с текстом, которые в него швырнула Мона.
– Извини, задумался. – он рассеянно посмотрел на свои джинсовые колени, усыпанные пеплом. Почти бесполезная уже сигарета дотлевала у него в пальцах в сантиметре от фильтра.
– Можно подумать, мне одной это надо! – возмущённо тряхнула короткими чёрно-рыжими дредами та. – Вместо того, чтобы слушать, о какой херне будешь петь, ты залипаешь! Тебе что – совсем всё равно, что я пишу?! Или, может, тебя снова не устраивают мои стихи?!
– Нет, всё нормально, – говорит он в слабой надежде погасить бунт бестии в индийской юбке.
Мона меняется в лице: теперь на нём написано лёгкое удивление. Она, звеня браслетами, даже свешивает ноги с кресла на пол.
– Серьёзно? И никаких претензий?
– Никаких, – отвечает он, вдавливая окурок в днище хрустальной пепельницы. Во рту от внезапно всплывших воспоминаний остался привкус не то блевотины, не то прошлогоднего пива.
На самом деле, ему никогда не нравилось то, что пишет на его музыку Мона. Слишком конфетно, слишком по-девичьи, слишком… всего слишком. Он уже и не помнил, о чём шла речь в тексте, который ему только что прочитали. Он выпал куда-то в прострацию после фразы: «Я сделал то, чего всегда боялся».
Этот момент – когда он смотрел и смотрел в пустые глазницы трупа – преследовал его все месяцы, пока он лежал в психиатрической лечебнице. В тот день, услышав крик, его вытащил из зарослей какой-то случайный прохожий. Смутно помнились месяцы, проведённые в палате – белый, белый, белый… сплошной белый цвет с серыми пятнами теней по углам. И накрывающая его каждую ночь призрачная смесь запахов разложения и химикатов…
Мона прищурилась, глядя на него из своего кресла. Кольцо у неё в носу смутно поблёскивало в жёлтом свете настольной лампы где-то в углу.
– Что? – спросил он, чувствуя лёгкое раздражение. Снова заметила.
– Повтори-ка, о чём я тебе сейчас прочла, – тихо, ничего хорошего не сулящим тоном сказала она.
– Чёрт, детка, не начинай…– вздохнул Тайлер. Но было поздно: Мона снова обиделась и, сжав пухлые детские губы в тонкую нить, стала нервно заталкивать и без того смятые листки с текстами в свою расписную растаманскую сумку. После чего стремительно встала с явным намерением уйти.
– Мона… – он поднялся и хотел было удержать её за руку, но она резко вырвалась и крикнула так, что у него в ушах зазвенело:
– Не нужны мне твои извинения! Тебе плевать на меня! Да что там на меня – на всю группу! Правильно говорил Грэг, что ты удолбыш, которому срать не только на друзей, но и на жизнь собственную! А я-то, наивная, думала, что вношу свой вклад, что ты хоть немного любишь меня, а ты…
– Да люблю я тебя!!! – рявкнул он, встряхнув её за худые плечи и с бешенством глядя, как стекают по раскрасневшимся щекам слёзы ярости. – Но я устал сегодня и просто отключаюсь! Можешь ты это понять и не грузить меня сейчас, а?!
– Ты не первый раз уже так…– запинаясь, прошептала она, всхлипывая, – Думаешь, я не вижу, что тебе всё равно на то, что я делаю? Мне вот интересно – а в группе ты меня держишь в качестве кого? В качестве своей шлюхи? Или, может, козла отпущения?
– Прекрати!
– Вот и прекращу! – снова вспыхнув от злости, крикнула Мона, толкнула его ладонями в грудь и направилась к выходу, – На меня можешь больше не рассчитывать: сам пиши на свою сраную музыку! – хлопнула входная дверь, погружая квартиру в почти полную тишину. Только мурлыкала из-за тонкой стенки что-то про красную бандану Дженис Джоплин.
В полном оцепенении он ещё некоторое время смотрел на арочный проём, где скрылась Мона, после чего сам незаметно для себя проронил:
– Психованная сучка…– Тайлер шлёпнулся обратно на диван и посидев в прострации ещё минуту, достал пачку сигарет и отправился на балкон.
Глубоко затягиваясь и выдыхая дым в ветреную прохладу августа, он наблюдал за быстро удаляющейся по фонарным улицам хрупкой фигуркой в длинной юбке. Внезапно ощутив полное бессилие и глухую опустошённость, он выронил из рук сигарету и перевесился через перила балкона. Словно из него разом выпили всю энергию.
Повисев так ещё какое-то время, Тайлер вернулся в квартиру и, уже под аккомпанемент какой-то испанщины рухнул на диван.
В комнате пахло старыми книгами, грязными носками и полынью, связку которой Мона недавно повесила в углу, заявив, что, возможно, она изгонит не только гипотетических бесов, но и его шкафную моль. Странное сочетание, но Тайлера уже мало что волновало. В его утомлённом сознании смешивалось всё: ряды полок, заставленных книгами, цветные тряпки Моны, разбросанные на столе, запахи полыни и носков, коррида за стеной и звучащий тут же хохот массовки, записанный едва ли не в пятидесятых годах прошлого века.
Так, слушая смех мертвецов, он сомкнул веки и мягко провалился в сон.
====== 2. ======
На следующее утро, с трудом открыв опухшие глаза, Тайлер проснулся с диким желанием кофе. Чувствуя в теле слабость, он застонал: кажется, он вчера не пил. Неужели это ссора с Моной так действует?
Подумав о тёплой, упругой груди Моны и о том, что обычно утром кофе ему приносила она, он мысленно пожалел, что вчера так не вовремя отключился. В итоге, кофе придётся делать самому.
Проторчав полчаса под прохладным душем, Тайлер немного пришёл в себя. Откинув назад мокрые пряди русых волос, что назойливо кололи ключицы, он поплёлся на кухню.
Стояло хмурое, с намёком на приближающийся дождь утро.
Он залил кипятком пакетик растворимого кофе и выпил его, не добавляя ни заменителя сахара, ни искусственных сливок. Ему хотелось кофеина. Ему казалось, что корни его мозга иссохли и превратились в труху.
Желание тела Моны становилось всё невыносимее и Тайлер решил, что сегодня же зайдёт к ней и попробует помириться. При мысли, что она исчезнет из его жизни, ему становилось как-то некомфортно, но не тревожно. Словно бы она была его любимой бродячей кошкой, время от времени заскакивающей к нему полакомиться консервами. Усталость же, ставшая в последние годы хронической, также не располагала заводить новые связи, приспосабливаться к новому партнёру и так далее. Мона была привычна и ему хотелось вернуть её.
Так, раздумывая и попивая кофе из чашки с отбитым краем, он машинально крутил ручку радиоприёмника.
«…По существу, он здесь играет роль мифического животного, пожирающего плохие сны…»
«…Например, кинозвездой…»
«…Наша задача предельно проста…»
«…И он спросил у них: в котором часу стало ему легче? Ему сказали: вчера в седьмом часу горячка оставила его…»
«Может, кого-то она и оставила вчера», – невесело усмехнувшись, подумал Тайлер, выключая радио, – «У меня же она только началась». Несмотря на улучшившееся состояние, предчувствие у него было дурное, а настроение поганое.
Ближе к вечеру, когда ждать уже стало совсем невмоготу, он решил навестить Мону.
Поднимаясь по бетонной лестнице на четвёртый этаж, Тайлер думал, что сказать ей. Может, стоило купить цветов. Девушкам вроде нравится, когда им дарят эти веники. Или лучше было бы прихватить бутылку текилы или виски из холодильника? Или…
Так он и не заметил, как добрался до квартиры. Из-за двери доносилось какое-то регги. Значит, Мона дома.
Ключи у него были, но, подумав, Тайлер здраво расценил, что вваливаться к ней после вчерашнего так, словно ничего и не случилось, было бы свинством.
«Будь что будет», – решил он и надавил на кнопку звонка. После трёх попыток дозвониться, Тайлер потерял терпение и всё же решил воспользоваться ключами. Он согласен был получить по шее за самоуправство ради попытки дальнейшего примирения.
Прикрыв за собой дверь, он прошёл по тёмному коридору на задорные звуки музыки. Колонки орали о любви и мире в пустую безлюдность гостиной.
Заглянув в спальню и на кухню, Тайлер заключил, что Мона в душе, а подойдя к двери из рифленого стекла, расслышал её громкий смех. Веселится?
Он озадаченно хмыкнул и вернулся в гостиную, находящуюся на пересечении всех комнат. Некоторые странности Моны ему до сих пор были непонятны, но он предпочитал не загоняться по этому поводу. Нравится ей смеяться в душе – пусть смеётся. Главное, чтобы после она простила его.
Тайлер до сих пор не вполне понимал, что привлекло его в этой девчонке. А Мона была именно девчонкой – тоненькая, игривая, как котёнок. Ей уже стукнул тридцатник, но ни один человек в здравом уме никогда бы не дал ей столько – ни морально, ни физически. Самому Тайлеру было двадцать пять и выглядел он примерно на столько же. С Моной он познакомился спустя год после основания «Samedy» – группы, в которой на тот момент был только он – гитарист и вокалист, а также его давний друг – Грэг Саммет, с энтузиазмом психопата долбивший по тарелкам. Позднее к ним присоединился Лейн со своим синтезатором. Музыка была, не хватало только текстов.
Тайлер писал и свои стихи, однако, они ему не нравились, казались сырыми и гротескными, неуверенными, словно у школьника в старших классах. И вот, в один из вечеров, выслушав его жалобы за дюжиной банок пива, Лейн через пару дней привёл Мону – свою бывшую одноклассницу. Тогда она красила свои дреды в жёлтый, фиолетовый и салатовый цвета и рисовала хной на лице веснушки. Мона всегда была куда очаровательнее своих стихов. Наверное, тогда он сделал большую глупость, утвердив её текстовиком. Но песни, как это ни странно, слушались; на концертах в местных клубах никто их ни разу не освистал и всё было вроде бы ровно. Но… скучно. Его музыка переставала ему нравиться, как только накладывалась на стихи Моны. Словно эти два компонента шли друг с другом параллельным курсом. Но другого выбора у него не было. Или ему только казалось, что не было.
Наконец, шум воды смолк. Тайлер в лёгком нетерпении чуть оторвался от мягкой спинки. Он устал уже от ожидания.
Послышалось характерное для мокрых босых ног шлёпанье по кафелю. Рифлёная дверь распахнулась и в гостиную выпорхнула радостная и обнажённая Мона, а следом… Грэг.
Почти минуту он неподвижно таращился на них, пытаясь осознать, что происходит. Они смотрели на него, стоя голышом, и на коричневый линолеум с мокрых ног и волос стекала и капала вода.
– Тай…– выдавила наконец Мона, широко распахнув глаза. Грэг молчал.
Уши заложило и откуда-то из глубин его существа стала подниматься к голове горячая, пузырящаяся ярость. Сжав пальцами подлокотники кресла, он начал медленно подниматься на ноги.
– Тай, нет! – в испуге закричала Мона и быстро шарахнулась в сторону, после чего кулак прилетел прямо в челюсть Грэга. Завязалась потасовка.
Он не помнил, что делал. До него, как сквозь горячий туман доносились пронзительные вопли: «Нет! Нет! Пожалуйста, нет! Прекратите!». Она кричала что-то ещё, но он не слышал.
Помнил, что орал что-то о том, чтобы они убирались из группы и из его жизни, что он убьёт их, если увидит снова... Это был конец.
С того дня он впервые в жизни ушёл в запой. Пил, почти не просыхая. Лейн периодически к нему заскакивал и каждый раз сочувственно качал головой, глядя на него. Тайлер не рассказывал о случившемся – он не хотел ничего вспоминать, не хотел никого ругать. Не хотел ничего.
Пару раз клавишник пытался вытащить его из пьяного угара, но после махнул рукой. Тайлер лишь помнил, что напоследок Лейн сказал: «Мужик, иллюзии ведут к смерти. Если ты не возьмёшь себя в руки, группе конец. Мы можем заменить кого угодно – меня, Грэга, Мону. Но не тебя», – а после, шмыгнув носом, растворился в темноте лестничной клетки.
«Не меня, значит?..», – вяло думал он, потягивая абсент за стойкой бара в одном из местных андерграудных клубов, где не раз с группой играл концерты. Сейчас по сцене скакали какие-то подвыпившие ребята и орали что-то с намёком на горячечный панк-рок. В довершение совсем уж безумной песни басиста стошнило прямо на колонку. Зрители на танцполе загудели и заулюлюкали. Кто-то долго и протяжно ржал.
«Жалкое зрелище», – скептично подумал Тайлер, и тут же, глядя в ядерную зелень абсента на дне бокала, добавил про себя: «Как и я, наверное». Он уже жалел, что взял себе этого зелёного убийцу. Хотелось виски. Пальцы на руках болели, пару дней назад неосторожно пришибленные дверцей пикапа.
Внезапно, он почувствовал странную щекотку в районе виска. Так обычно бывало, когда на него кто-то пристально смотрел.
Повернув голову, он принялся изучать глазами помещение клуба. Уйма народу и – ни одного лица, которое бы он знал. Тут Тайлер нашёл, что искал: у дальней стойки, чуть повернув голову в его сторону, на него смотрел незнакомый парень со спутанными тёмными волосами до середины лопаток. Бледная, жилистая рука в закатанном до локтя рукаве чёрной рубашки держала практически полный бокал виски. Кожу левой руки покрывал тёмный татуированный орнамент, состоящий из несходящихся, сломанных звеньев цепи. Бровь Тайлера невольно поползла вверх – ногти типа в чёрном были такими же сине-фиолетовыми от кровоподтёков, как и у него. На этом сходство заканчивалось. Лет двадцати, среднего телосложения. На глазах наблюдателя в слабом клубном свете лежала тень от надбровных дуг, но почему-то Тайлер был уверен, что взгляд незнакомца спокоен, почти равнодушен. Однако, глядя в эти сумрачные глазницы он почувствовал тревогу и явный дискомфорт.
Одним махом опрокинув в рот остатки абсента, Тайлер рассчитался с барменом и, ещё раз взглянув на странного типа, чуть шатаясь, покинул клуб.
====== 3. ======
Следующим утром его разбудил телефонный звонок. Разрываясь по винтикам и треща, как чокнутый, аппарат словно вознамерился расколотить его голову в ничто.
С трудом нащупав трубку в скоплении домашнего хлама, Тайлер наконец заткнул телефон.
– Что? – ему было плевать, кто был на том конце провода, он умирал от головной боли и похмельной слабости. Глаза не открывались – дневной свет резал хуже бритвы.
– «Тай! Тай, прошу, помоги мне – я не знаю, что случилось!!!» – он не сразу понял, что рыдающий и вопящий голос в трубке принадлежал Моне.
– Да не ори ты… – выдохнул он в трубку, едва держась в вертикальном положении. – В чём дело?
– «Грэг. Он… мы вчера расслаблялись… А сегодня я проснулась, а он… Боже, Тай, что мне делать? Что делать?!!» – она снова зарыдала, а Тайлер просто застыл с плачущей трубкой в руке, пытаясь осознать, что только что услышал.
– Погоди…– пробормотал он, снова поднося телефон к уху, – Ты хочешь сказать, что Грэг…
– «Мёртв он, Тайлер! Мёртв!!! Труп! Жмурик! Покойник, ясно?!!» – у неё начиналась истерика с переходом в ярость.
– Да заткнись ты, дура!!! – заорал он в трубку, согнувшись пополам от головной боли, – Сиди на месте и никуда не двигайся! Я сейчас приеду.
– «Ага…»
К тому моменту, как добрался до дома Моны, он сам был близок к смерти: голова по-прежнему раскалывалась, а тело категорично не желало быстро двигаться и впервые за свою жизнь Тайлеру пришлось воспользоваться лифтом, чтобы подняться к Моне.
Она ждала его в прихожей – в спальню не решалась зайти. Стоило ему нажать на кнопку звонка, как дверь открылась и его буквально втащили в квартиру.
– Тай… – Мона – бледная и зарёванная, судорожно докуривала сигарету, глядя на него круглыми от ужаса глазами.
– Где он? – спросил Тайлер.
– В… В спальне, – почти спокойным голосом ответила она. – Можно я не пойду?.. Прошу тебя.
– Ладно. Сиди тут, – он прошёл в глубь квартиры и в указанной комнате обнаружил труп Грэга. Серовато-белый, ударник лежал на кровати. Рядом покоилась перевёрнутая пепельница. Окурки и пепел запачкали оранжевую простыню. Было ощущение, что пепельницу перевернули в пылу не то борьбы, не то конвульсий.
Тяжело вздохнув, Тайлер сел на кровать, возле трупа. Его слегка замутило от происходящего. Скользя взглядом по неестественно неподвижному телу, он обнаружил любопытную деталь: на сгибе локтя виднелся синий след от укола. Они принимали что-то тяжёлое. Героин? Морфий?
– Какую дрянь вы кололи себе? – вернувшись в коридор, спросил он.
– Эйч, – коротко прошептала она, доставая последнюю сигарету из пачки. – Решили попробовать разок.
Только разок.
Словно в насмешку, этот день напоминал типичный день похорон из голливудского фильма: было пасмурно, непривычно холодно для начала сентября, и время от времени начинал накрапывать дождь.
Толпа людей в чёрном собралась возле одной из могил, вокруг ещё не ведавшего земли гроба. У Грэга было много друзей и знакомых.
Мать рыдала, отец Грэга стоял, как неживой. Священник монотонно читал псалмы. Мона – вся в белом (она была буддисткой), сидела на траве, опустив голову. Она не двигалась, только время от времени из-под коротких чёрно-огненных дредов на белоснежные колени капал не-дождь.
Тайлер смотрел на чёрный гроб с траурно-белым Грэгом, будучи не в силах даже пошевелиться. Его словно сковал какой-то внутренний паралич: не было сил даже на то, чтобы почесать висок. Это раздражало. Но в какой-то момент он всё же нашёл в себе силы и повернул голову.
Это снова был тот тип в чёрном. Только в этот раз рубашка была благовоспитанно застёгнута на все пуговицы, а бледные запястья плотно обхватывали широкие манжеты. Он что – знал Грэга? Вполне возможно. Тайлер, в противоположность покойному, был по сути своей отшельником и практически не знал окружения Грэга.
Скрестив на груди руки, парень также, как и он смотрел на гроб и слушал проповедь священника. Настолько готичный в своей классике, что Тайлер на мгновение ощутил себя глупо в своих драных джинсах и спортивной толстовке.
Однако, когда через некоторое время он снова повернул голову в невольном желании взглянуть, что делает незнакомец, то никого не обнаружил.
«Ушёл», – подумал Тайлер.
Когда церемония погребения завершилась и люди начали медленно разбредаться кто куда, он решил узнать, кем приходился тот парень Грэгу. Что-то в нём задевало Тайлера за живое, не давая понять – нравится ему этот тип или нет.
Однако, поспрашивав у присутствующих насчёт этого, Тайлер не выяснил ровным счётом ничего. Никто не знал человека с длинными волосами. Более того, никто даже не заметил его присутствия.
Мона осталась стоять у свежей могилы белой статуей.
Из чьего-то автомобиля на обочине голос Билли Холлидей протяжно выводил «Мрачное воскресенье».
Была среда.
====== 4. ======
Со дня похорон Грэга прошло три дня. Тайлер пытался дозвониться до Моны, но она взяла трубку лишь однажды.
– «Я виновата, Тай», – сказала она уставшим, но спокойным голосом, – «Из-за меня это всё вышло. Не звони мне пока, хочу побыть одна».
Гудки.
Это «пока» обнадёживало и ослабляло опасения, что Мона может с собой что-то сделать в приступе вины. И он решил ждать.
Угнетённое состояние духа дало ещё одно действие – бессонница. Целые ночи он проводил на балконе в компании пачки «Winston» или же бесцельно шатался по пестрящему иллюминацией Лос-Анджелесу. Всё это довершалось чувством глухой пустоты и одиночества. Хотелось куда-то идти – не важно, куда. Как бешеная собака, почти каждую ночь Тайлер наматывал по десятку километров в своих бесцельных блужданиях по городу. Тут и там попадались то весёлые компании, то шлюхи, зазывно манящие наманекюренными руками, похожими на тонких бледных пауков, но ему ничего не хотелось. Только идти – как можно быстрее, словно бы он пытался от чего-то убежать. Или от кого-то.
Он был уже на пути к дому, когда на глаза ему попалась вывеска круглосуточного магазина. После долгой прогулки он замёрз, но ему дико хотелось пить. Чего-то покрепче.
Взяв бутылку «White Horse», Тайлер отвинтил крышку и сделал приличный глоток, тут же чувствуя, как тепло распространяется от горла по пищеводу, охватывая всё тело.
Ночная улица была пустынна и тиха. Только с магистрали доносился шум проносящихся мимо автомобилей.
Тайлер прислонился к кирпичной стене, пригубляя ещё виски и наблюдая лёгкий пар, вырывающийся изо рта в холодную кобальтовую синеву ночи.
Перед глазами мелькнул силуэт прохожего. Он не привлёк бы внимания Тайлера, если бы ни голое плечо, испещрённое татуировкой разбитых звеньев цепи.
Чуть не подавившись, Тайлер вытер губы рукавом куртки и сорвался с места.
Снова он. В этот раз нельзя было его упустить.
Длинноволосый парень двигался на удивление быстро и был уже у ближайшего поворота. Одет совершенно не по погоде – свитер с горлом, но без рукавов, кожаные штаны и широкие браслеты-ремни на запястьях.
Нагнав уже за углом, Тайлер мёртвой хваткой вцепился в плечо типа в чёрном и развернул к себе лицом.
Его слегка покачивало, а в голове стоял полнейший сумбур. Парень, которого он всё ещё продолжал крепко держать, тоже казался слегка пьяным: по крайней мере, лёгкая улыбка, скользнувшая по губам, точно не могла принадлежать человеку в трезвом уме. Да и кто стал бы улыбаться, если бы его внезапно схватили из-за угла на улице посреди ночи? Или…
«Ты что – знал, что я здесь буду? Следил за мной?», – хотел спросить Тайлер, но почему-то не смог выдавить из себя ни звука. Слова застряли где-то в горле, стало трудно дышать: всё потому что на него смотрели так, словно давно знали его. И не просто знали – чувствовали, ощущали малейшие колебания его эмоций, настроения, мысли... Тайлер вдруг ощутил себя совершенно прозрачным, но холоднее от этого не стало. Напротив – внутри него словно что-то взорвалось и опалило с ног до головы. У него даже руки задрожали. Он ощутил такую жажду близости, что едва ли мог соображать.
«Ты пойдёшь со мной», – подумал он, мысленно обращаясь к парню, хотя это было полнейшей глупостью и тот не мог его услышать. Но, на удивление, тип в чёрном без малейшего сопротивления и без лишних слов пошёл с ним. Наверное, Тайлер мог не держать его, но у него даже мысли такой не возникло: он быстро шёл прочь от освещённых улиц, толкая перед собой своего пленника, если тот замедлял шаг хоть на секунду. Его грызло нетерпение, сердце билось, как бешеное, словно бы он собрался совершить убийство.
Лишь когда они достигли каменного тупика, Тайлер остановился, приперев спутника к стене. Бежать им обоим уже было некуда.
Живой и тёплый на вкус... разгорающийся с каждым разом всё жарче – Тайлер ощущал его именно таким, сжимая в ладонях бледное лицо в спутанной раме шелковистых волос и впиваясь в пахнущие его любимым абсентом губы. И чувствовал себя сосудом, в котором в сумасшедшем хаосе смешивались страстная жажда обладания, непонимание происходящего и страх. Он не был пьян, он не успел бы так быстро напиться. С ним что-то случилось. Что-то, из-за чего всё вышло из-под контроля.
Тайлеру нравился его запах, буквально сводил с ума. Запах горячей человеческой кожи с отголоском чего-то… могильного. Порочно-дразнящий, сладковатый аромат. Так пахнут увядшие осенние розы и гниющая палая листва.
В нём соединялась жизнь и смерть. Он был идеален.
Принесший с собой наваждение парень отдался ему без возражений. А Тайлер без лишних раздумий взял. Всё было как во сне или пьяном угаре: он мало что видел, но чувствовал так много, что не мог ни думать, ни контролировать себя. Лишь глубже… Сильнее… Дольше…
После он ничего уже не помнил.
====== 5. ======
Тошнота, словно входящий под кожу тонкий катетер проникла в его сон. Едва нащупывая нечувствующими пальцами поверхность вокруг себя, Тайлер добрался до ванной комнаты и согнулся над раковиной. После череды мучительных спазмов, он слегка начал осознавать, где находится. Он был у себя дома.
Прижавшись лбом к холодной поверхности зеркала, Тайлер смотрел, как пущенная из крана вода смывает желчь и прислушивался к унимающейся дрожи в теле. На смену ей приходила почти приятная слабость.
«Снова перебрал», – подумал он, отталкиваясь от раковины и возвращаясь обратно в гостиную.
В ней никого не было. Тайлер замер рядом с диваном, на котором спал до этого.
«А кто-то должен был быть?», – спросил себя он и почти сразу же рука сама собой потянулась к спутанной копне волос в инстинктивном желании удержать голову на месте. «Да нет, нет!.. Мне же это приснилось...», – он хмыкнул, тряся головой, словно пытаясь вытряхнуть из черепной коробки случайно запавший в неё гейский бред. «Кажется, чувак, ты совсем помешался. Прав был Лейн – пора бросать пить…».
Облегчённо вздохнув, Тайлер решил, что пора наведаться на работу. Денег у него почти не оставалось – хорошо, выручал старый приятель отца, владеющий небольшим кафе: время от времени Тайлер подрабатывал там официантом. Самым ценным было то, что для него всегда там находилось место, сколько бы раз он ни бросал это занятие. Зная непостоянство Тайлера, владелец кафе не удивлялся его исчезновениям, благо, они не были внезапными. Он всегда предупреждал владельца, что не сможет какое-то время приходить на работу. Тот лишь жал плечами и ставил дополнительные смены на радость другим сотрудникам, которые были не прочь лишний раз подзаработать.
Он не любил людей, но порой в нём просыпалась потребность побыть среди них, послушать, о чём они разговаривают, чем живут, как выражают свои эмоции. Словно бы он сливался со всем миром, на время впускал его в свою плоть и кровь, как иные пускают наркотик или лекарство. И так до тех пор, пока не становилось больно. Тогда он снова уходил, сужал круг общения – иногда даже до себя самого. Писал музыку, преобразуя полученные вовне впечатления в переливы нот и аккордов. Когда музыка заканчивалась, начинались стихи – то самое сокровенное и самое болезненное, что у него было. Что он также любил, как и ненавидел – в них он снова видел себя тем мальчиком, поддавшимся мимолётному искушению заглянуть туда, куда нельзя было заглядывать. Тем слабым, испуганным подростком, смотрящим в изъеденные личинками глаза трупа и чувствующим внутри себя вибрацию сломанного механизма, звук вылетевшей шестерёнки – чего-то очень ценного, чего он уже никогда не вернёт. Оно так и осталось там, в полуистлевших останках.
Тихая, гудящая усталость в ногах и странное чувство одиночества по-прежнему были его незримым конвоем, дамокловым мечом, ложащимся на плечи невыносимым грузом. Да, сейчас ему как никогда было необходимо общество... Нет, не общество – друг. Кто-то в единственном экземпляре, от присутствия которого не хотелось бы выть волком в желании поскорее выставить за дверь.
Тайлер подумал о Лейне. Но его болтовни он сейчас точно не выдержит. Грэга уже нет в живых, а Мона… вряд ли она захочет увидеться с ним. Затворившись в приступе вины от мира и от него, маленькая Мона наверняка курит гашиш или плачет в колени подруге, пока та вплетает ей в дреды амулеты и монетки И-цзин, коих в её квартире немыслимое множество. А восточные «ветерки» по-прежнему звенят в каждом дверном проёме, колыхаемые воздухом из кондиционера…
Открыв дверь ключом, Тайлер прошёл к себе в квартиру и застыл в арочном дверном проёме.
В гостиной играла музыка – «Personal Jesus» в исполнении Depeche Mode. Почти сразу же он увидел струящийся из-за спинки дивана седой дым и различил запах знакомых «Winston».
Чувствуя предательскую слабость в коленях, он обогнул диван, боясь даже предположить, кого увидит лежащим на нём.
Шаг, ещё шаг, ещё один… Казалось, это будет длиться вечность. Осторожно заглянув за спинку, Тайлер со свистом выпустил воздух сквозь зубы и крепко выругался – на диване никого не оказалось. В пепельнице дымилась забытая сигарета. Он не помнил, чтобы оставлял пепельницу здесь, но зато точно знал, что сделал всего пару затяжек перед уходом. Сейчас сигарета тлела у самого фильтра.
Ударив с досады кулаком по мягкой обивке, Тайлер рывком стянул куртку и бросил в кресло. Кажется, он выключал музыку, уходя...
Решив, что день выдался нелёгким, и что пару глотков холодного пива взбодрят его, Тайлер развернулся в сторону кухни.
Однако, не успел он сделать и шага, как ощутил удушающий ужас. В ушах зазвенело от собственного вопля и он отпрянул назад, лицом к лицу столкнувшись с...
