Текст книги "На сегодня все (СИ)"

Автор книги: Jillian_X.L.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Конечно же есть, – ответил он, даже не пытаясь скрыть то самое раскаленное раздражение за невозможностью.

– Однако вы не упоминали о них – в отличие от Джейн.

– Я не упоминал о них по той простой причине, что вы не спрашивали. Фостер же, как вы верно заметили, невеста моего брата – такое невозможно не упомянуть.

Это было правдой – в какой-то степени, однако я не указал ему на тот простой факт, что о ней действительно было достаточно сказать лишь пару фраз – спокойно, не вынимая из себя излишних эмоций. Переменчивый и непостоянный в своих настроениях, в тот день он мог быть просто в неудачном расположении духа, однако я решил двигаться именно в этом направлении.

– Расскажите, как вы познакомились.

Локи уже кратко говорил об обстоятельствах той встречи, довольно сумбурно, впрочем – схождение миров, ранение Фригги, побег, однако он позволил себе упустить сам момент их встречи. И, конечно же, я никак не был подготовлен к его последующим словам.

– Она ударила меня.

Скорее всего, это были даже не слова – то, что поразило меня, – но то мрачное удовлетворение, практически граничащее с удовольствием, вычернившее в нем всю зелень.

– Простите?

Я был абсолютно уверен, что расслышал его абсолютно верно, однако сам факт того, что смертная смогла ударить практически бессмертного бога, сбивало с толку.

– Я не пользуюсь большой популярностью в Мидгарде, как вы уже могли догадаться, – пояснил он без особого энтузиазма, – а у нее довольно сильно развито чувство справедливости.

– Вы уважаете ее?

По тому, как он говорил о ней, я мог сделать подобный вывод – это чувство, что я называл уважением, скрывалось в полутонах его голоса. Но его ровный взгляд был неожиданно посеребрен сединой, его рот уродливо искривился, когда он произнес она с Мидгарда.

– И один лишь этот факт ставит ее ниже нас, асгардцев? Ниже вас?

Вряд ли его слова пришлись бы по душе светлой царице, однако ее здесь не было, и она не могла слышать этого. Впрочем, шанс, что она не знала истинных мыслей своего сына, их неблагоразумного направления, был невелик. Я подумал о том, что заставило его смотреть на устройство мироздания в подобном ключе – Фригга, верившая в равенство всех миров, не дала бы почву для подобных рассуждений. Был ли это его отец? Было ли это его одиночество?

– Для представительницы своей расы она довольно… сообразительна.

Это было вряд ли похоже на комплимент или хотя бы на одобрение, однако все острые углы его слов были сглажены чем-то неуловимым – ни одного не попалось.

Мгновение я медлил, подбирая нужные фразы, выстраивая в подходящее продолжение:

– Ее ум – это то, что привлекло вашего брата?

Он замешкался, с особой интенсивностью разглядывая собственную руку, покоящуюся на ручке кресла, а затем его губы сложились в мимолетную, чем-то неясным, невыясненным отдающую напряжением улыбку.

– Боюсь, – начал он, и начало то было излишне неловким и неказистым, – ум для него лишь слово. Название чего-то абстрактного.

Его взгляд по-прежнему был невидящим, провалившимся, и я постарался – вновь – завладеть его вниманием, отвлечь его – от чего бы то ни было.

– И все же – почему именно она?

В Асгарде было много женщин. Красивые, обаятельные, бессмертные – они были куда более очевидным выбором для наследника трона. Локи отвлекся – на секунду – и вновь посмотрел на меня; его глаза были сухими и тусклыми – отражение его самого изнутри.

– Откуда мне знать? – прежнее раздражение вернулось к нему и снова завладело им, покрыло его не кожей, но броней. – Раньше он заглядывался на все, что имело признаки противоположного пола.

– Но длилось это недолго, – я игнорировал его очевидно все же неудачное расположение духа, еще сильнее ухудшившееся разговором. – С Джейн же они планируют свадьбу, все выглядит намного серьезнее в этот раз. Так задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что в ней такого особенного?

Он задумывался, и это легко можно было прочесть в том, как он наклонил голову, в том, как заострилась и без того излишне прямая линяя его плеч. В том, как он смотрел на меня. Я тихо улыбнулся ему.

– На сегодня все, Локи. Жду вас через месяц.

***

– Как происходит ваше общение с Джейн Фостер?

Обычно мы встречались сразу же после восхода солнца – оно озаряло все вокруг своими несмелыми, блеклыми лучами, и лишь со временем набирали свой блеск, свое сияние и силу. В этот раз он пришел вечером. Небо было заволокнуто тучами, словно глаза старца белой невидящей пеленой, и ветер, этот нескончаемый ветер срывал листья с ветвей, разбрасывал их по высушенной земле.

Локи потер глаза – свет, льющийся сквозь окно, был неяркий, но болезненный, и резал глаза.

– Никак.

Я склонил голову набок – не веря, и неверие то он ощутил в то же мгновение, но оставил его нетронутым.

– Вы совершенно не общаетесь?

Вряд ли ситуация могла сложиться подобным образом – они жили в одном дворце, она, вне всяких сомнений, проводила много времени с его старшим братом, и, что оставалось основным, она являлась неотъемлемой частью его мыслей. Все это вместе взятое никак не способствовало их не общению.

Локи лишь убрал с лица прядь волос – черных, словно уголь, спутанных этим беспрестанным ветром, и жест его был ленив и неаккуратен.

– Напротив, – неспешно проговорил он, будто примеряясь к этому слову, – видите ли, ее довольно трудно заткнуть.

Ситуация показалась бы мне довольно комичной (смертная, убалтывающая одного из самых острых на язык богов), если бы я не предчувствовал – в итоге она имела потенциал оказаться патовой.

– И вас это удручает?

Он посмотрел на меня так, словно бы это не могло не удручать, словно бы ее присутствие в его жизни в целом и во Вселенной в частности не могло не удручать, однако я все же помнил его реакцию на вопрос об их знакомстве и его ответ, озаренный темнотой, его взгляд, освещенный странной жадностью.

– И все же – вы проводите некоторое время в обществе друг друга?

Он признал это, впрочем, не без неудовольствия.

– Что обычно вы обсуждаете?

Он наклонился немного вперед – он всегда делал так, готовясь к отпору, словно бы готовясь к броску:

– В чем заключается ваша работа? – спросил он наконец, и ирония сквозила в его голосе, словно воздух меж оконными рамами. – В том, чтобы задавать бессмысленные вопросы?

В том, чтобы приглядывать за ним, на самом деле. Несмотря на мнение самого Локи о том, что это – часть его исправления или наказания (как он предпочитал это порой называть), все это было лишь частью заботы его отца, отыскавшего несколько способов приглядывать за своим мятежным сыном. Будь он немного проницательнее, он бы понял это – однако он оставался удивительно и исключительны слепым, когда дело касалось тех, кто любил его.

Я потер руки, согревая их – становилось прохладнее, нужно было закрыть окно. Или же, и это было вероятнее, кровь больше не гоняла тепло по моим венам, и закрытое окно никак не могло мне помочь.

– Вы никогда не задумывались над тем, почему вам относительно просто дается общение со мной?

Будь его насмешка пресной водой, ее бы хватило на весь Асгард.

– Неужели вы полагаете, будто я рассказываю вам все?

– Разумеется, нет, – ответил я, на самом деле прекрасно и полно осознавая это, – я не настолько наивен. Однако, и вы тоже знаете это, пусть и не признаете, у всего есть свой предел. Не бывает бездонных сосудов. Вы понимаете, о чем я?

Он смотрел на меня пристально и ровно, пока я по-прежнему винил в холоде то раскрытое окно.

– Нет, – честно сказал он, а затем, вдохнув воздуха чуть больше, чем было положено, добавил, – я никогда не говорил вам прежде, что вы чрезмерно увлекаетесь метафорами?

Я улыбнулся, и улыбка та проскользнула в моих словах:

– Вы что сосуд, Локи. И вы не бездонны. Вы не можете держать все в себе. Подумайте над этим, когда у вас выдастся свободная минута. А на сегодня все.

========== III ==========

***

– У вас есть возлюбленная? Партнер?

Обычно никто не раскрывает дела сердечные с легкостью, достойной уважения или зависти; это личное, слишком личное, и я понимал, в какие трясины ступаю, однако подобная сторона жизни всегда являлась неотъемлемой для каждого и порой таила в себе проблемы, которые стоило бы решить незамедлительно. К моему удивлению – впрочем, недолгому и неглубокому – Локи отнесся к вопросу с большой долей спокойствия и апатии. Как оказалось, это его мало волновало, несмотря на тот очевидный факт, что пример старшего брата, действительно с большой любовью относившегося ко всему прекрасному и женскому, не мог не повлиять на него.

– Но если бы вы все же хотели вступить в отношения, – его взгляд был более, чем красноречив, выражая предельно ясно его отношение ко всякого рода подобным взаимодействиям, заставлявшим сблизиться на расстояние ближе вытянутой руки, но все же я продолжил, – какой она должна быть?

Он поджал губы, на самом деле позволяя себе поразмышлять, и мне было интересно услышать его ответ. Столь неординарный ум мог потребовать себе все, что ему заблагорассудится, но все оказалось куда прозаичнее.

– Не раздражающей.

Это могло бы быть шуткой с его стороны, попыткой отвлечь мое внимание от чего-то существенного и достойного, но внимания здесь заслуживало лишь то, что он действительно в это верил.

– И как часто вам попадались не раздражающие?

Он выглядел слегка расстроенным, впрочем, расстройство то было худо наигранным и не разбавленным и каплей искренности хотя бы из уважения ко мне.

– Ни одной.

Это было вполне очевидно и не оставляло сомнений. Уголки его губ немного приподнялись, будто бы он почувствовал внезапный порыв улыбнуться – мне или своим так и не решенным и не решившимся мыслям, однако его лицо закаменело и осыпалось, когда я спросил – я не мог не спросить:

– А что же Джейн Фостер?

Все озорство его взгляда испарилось, испарилась и зелень в нем, и я получил подтверждение своим догадкам, когда он все же ответил:

– Она раздражает больше всех.

***

– Вы плохо спите?

Темные тени, залегшие под его глазами, могли в насыщенности своей, насыщенности и угрюмости посоперничать с самой ночью. Все в нем выдавало усталость и бессонницу, протяжную, нежданную и нежеланную. Сочувствие свое я старался держать при себе, зная наверняка – Локи его не оценит. Он лишь покачал головой – отрицая, впрочем это не стерло хмурости с его лица.

– Вас что-то беспокоит?

– Меня беспокоит ваша навязчивость, – недружелюбно ответил он, не замечая или же, напротив, прекрасно замечая и отдавая себе в этом отчет, насколько грубо и неучтиво прозвучали его слова. Решение сменить тему было обычным и устроило бы нас обоих, будь он немного доброжелательнее (настолько, насколько это в целом представлялось возможным – для него) в тот день.

– Вас не было три месяца. Это как-то связано со свадьбой вашего брата?

Складка у его некрасиво изогнутого – в гримасе – рта углубилась; он молчал – секунду, другую, словно уверяя меня в том, что он не склонен дать ответ, и я уже поддался той вере, когда он все же сказал:

– Не напрямую.

Это прозвучало довольно своеобразно, и я продолжил:

– Что вы имеете ввиду?

Он тяжело вздохнул, впервые не наслаждаясь, но досадуя на мое непонимание предельно ясных для него вещей.

– Не представляю, зачем все это. Эта свадьба, – он скривился. – Столько времени, сил уходит на подготовку, все возятся, сходят с ума. Фригга сама не своя. А ведь все это бессмысленно.

– Почему бессмысленно?

Он поднял на меня свой взгляд – сухой, прозрачный и горящий.

– Потому что все это ненастоящее. Они разойдутся, не пройдет и десятилетия.

– Вы так уверены в этом, – осторожно произнес я, пытаясь прощупать почву его доводов, добраться до корней его сомнения, – отчего? Вы так верите в то, что Тор не способен искренне полюбить?

Его удивление было практически осязаемым, и я мог бы разрезать его кинжалом, будь он при мне; я мог бы дотянуться до него, если бы пожелал.

– Тор? – его вопрос обернулся шипением змей, как бывало всякий раз, стоило ему поддаться раздражению. – Причем здесь Тор? Асгардцы верны тем, кого выбирают. Все миры верны, все, кроме одного, – он имел необыкновенную способность – остужать собственный гнев столь же быстро, как и разжигать его и поддаваться ему, и вот Локи замолк на секунду, и как бы сильно его предыдущие слова не были ужалены огнем, последующие были спокойнее, холоднее. – Ее чувство ненастоящее, и не увидит этого лишь слепой или глупец.

– К кому же вы причисляете брата?

– К влюбленным. Как известно, они удивительным образом представляют из себя и то, и другое.

Очевидно, его зрение было идеальным, его ум был острым и проницательным, а значит – ему было виднее.

– Так что же именно воспрепятствовало нашим встречам?

Он отвлекся от своих мыслей, и его внимание вновь было отдано мне. Он указал на очевидное немного иронично, немного сухо.

– Как вы видите, сегодня я пришел один.

Это было правдой – я больше не замечал преданной тенью следующих за ним стражников, и это пусть и насторожило меня, но не сильно – я знал, что когда-нибудь это время придет.

– Я могу поздравить вас с возвращением свободы?

Он ожидаемо пропустил мои слова мимо ушей, что нисколько меня не задело.

– Одину потребовалось много времени, чтобы понять – я никуда не уйду. Возможно, он наконец осознал, что, наказывая меня, он больше наказывал себя самого моим постоянным присутствием.

Его слова были пропитаны горечью, однако лишены разумного зерна – я не указал Локи об этом, он должен был прийти к этому сам. Его лицо внезапно разгладилось, лишенное прежних переживаний, его голос звучал испытывающе.

– Я мог бы больше не приходить к вам.

– И все же вы пришли.

Он кивнул, и взгляд его был интенсивным и пристальным.

– Знаете, что-то, пожалуй, есть в вашей идее про сосуд.

Я лишь привычно улыбнулся ему в ответ.

***

– Свадьба вашего брата через два дня. Вы хотите поговорить об этом?

Он был холоден и отстранен, и далек от всего – и от меня, от меня тоже.

Нет, ответил он, и даже не пошевелился.

– Вы уверены?

Все, что он позволил себе – это кивнуть слабо и едва заметно:

– Абсолютно.

Я не стал возражать, пусть и находил его ответ несколько поспешным и неестественным.

***

– Она попросила, чтобы я присутствовал.

Его замерший силуэт в ставшим давно его кресле уже на следующий день после нашей последней встречи не озадачил меня, не смутил моих предположений, но укрепил их, дав почву для размышлений. Было раннее утро, и было прохладно, и я таки закрыл всегда распахнутое настежь окно – стало теплее и замкнутее.

– Вы имеете ввиду Фриггу?

Как один из главных лекарей я тоже был приглашен на празднество – приглашение то было богато украшенным и вычурным, и, несмотря на ослабленные временем кости, я собирался явиться ко двору – желание увидеть Тора, как и любопытство, вызванное тем, что я мог наконец увидеть будущую царицу своими глазами, пересилило наваливающуюся немощность. Локи вывел меня из тех ленивых, по-утреннему неповоротливло-сонных мыслей, голос его был суров и стужен, но под ним я предчувствовал таяние снегов по весне. Весна та (по слухам) была темноволоса и темноглаза.

– Фригга знает, как я не выношу… подобное. Нет ничего хуже пирующих асов. Она бы никогда не просила меня о подобном.

– Значит, Джейн?

Он кивнул, признавая с легкостью, непривычной ему. Его руки были неподвижны и сцеплены в замок – крепко, не разомкнуть, не разжать.

– И что же, вы передумали?

Он не ответил, и промедление его – я увидел это в нем – было вызвано не нежеланием отвечать, но незнанием, едва ли не граничащим с неуверенностью. Он заметил мое понимание, и его лицо было бледным – бледнее его мыслей. И я продолжил:

– Однако это заставило вас задуматься.

Словно бы застывший и не реагирующий ни на что, он поначалу не отреагировал и на это, озвученное, неприятное – для него, и лишь затем сказал, и его голос был тих и низок:

– Я не знаю, что она хочет от меня.

Это прозвучало едва ли не как признание, столь же остро и вымученно, и я, ощутив, как утренняя туманность отпускает мое сознание и оставляет его, покидает, подумал, что все было куда запущеннее, чем предполагал. Локи сидел передо мной бесшумно и едва ли не смиренно, и я не узнавал в нем то поразительное создание, соткнутое из презрения и извечной насмешки, что ворвалось ко мне в кабинет в первый день. Хотя, возможно, оно им было всегда – просто я настолько постарел, и зрение мое столь ослабло, что не видел очевидного.

– Послушайте, – сказал я ему тогда. – Дело ведь не в ней, не в ее желаниях. Дело в вас. Вы сами не знаете, что вам нужно.

Я видел это – неприятие, отторжение, поднимающееся в нем – Локи подавил его практически мгновенно, не позволил ему выплеснуться, но оно по-прежнему было в нем, сидело глубоко, назревало стремительно, и я ничем не мог ему помочь. Я вспомнил его слова о приеме пищи, произнесенные им в самом начале нашего пути – тогда он не назвал Джейн, пусть и не было никаких сомнений – она уже была нареченной Тора и ужинала с ними.

– Вы придаете удивительно большое значение просьбам той, кого даже не считаете частью своей семьи.

Зелень в его глазах, устремленных на меня, потемнела, как и его ответ:

– Она – не моя семья.

– Но она – семья Тора, а значит – и ваша.

Пустота в нем оказалась поразительно прозрачной и холодной, точно лед – не отличить. Пробыл он у меня недолго – всего лишь дюжину мгновений. Поднялся стремительно и рвано, словно мог покачнуться, а затем, не прощаясь, вышел за дверь.

***

– Что привело вас снова?

Или же кто? Отец или Брат?

Локи казался спокойнее, значительно спокойнее, словно годы отобрали у него прежнюю скованность, что он мог бы назвать броней. Его волосы были короче, чем я помнил, пусть память в последнее время подводила меня все чаще, слишком часто. Его глаза были светлее, прозрачнее. Однако что-то все же оставалось прежним, и никакое время не могло это изменить – мрачность, жестокостью притаившаяся в уголках его губ.

– Нет, ответил он, – и голос его также был неизменен – низкий, глубокий, иссиня-черный. – Я пришел по своей воле.

Прошло три или четыре года – я уже не мог сказать наверняка – с нашей последней встречи. Тогда, закрыв за собой дверь, он так и не вернулся – я и не ждал его возвращения, уверенный в том, что отныне он сам по себе. Я был на свадьбе, что празднеством разгорелась уже на следующий день – празднество то озарило весь Асгард зарождающейся звездой. Невеста была красива – красива, но чуть бледна, однако смотрела прямо и храбро, руку супруга своего нареченного и вечного держала уверенно в своей руке. Локи не было нигде.

Прошло три или четыре года – о Торе и Джейн не было слышно почти ничего, но еще меньше было слышно о Локи.

Я молчал, ожидая, когда он будет готов заговорить – и он заговорил.

– Я плохо сплю, – сказал он мне тогда, и я видел доказательство этому в его усталости и опустошенности. – Я вижу кошмары. Я видел их с того для, как сорвался с моста – иногда они были ярче, иногда отступали. Но сейчас что-то изменилось, и это не дает мне покоя.

Он потер переносицу, словно бы отгоняя от себя призраки прошлого. Мост, вспомнил я. Радужный мост был практически полностью уничтожен, и виновник всех разрушений сидел прямо передо мной. Источник – и причина – его кошмаров скрывались в последствиях того падения.

– Что-то назревает, – сказал он, и это было правдой. В последнее время это чувствовали все. Небо, нависшее над Асгардом, было непритязательно серо и бесстрастно и больше не было способно впитать себя ни единого луча света. Воздух же, всегда кристально чистый, легкий, теперь звенел от напряжения.

– Вы знаете, с чем это связано?

Он посмотрел куда-то в сторону, вдаль, словно бы не в силах вынести моего взгляда – и это прежде было несвойственно ему, эта его обреченность, так и не находящая выхода.

– Боюсь, что да, – выдохнул он.

Что бы это ни было, о чем бы он не желал рассказывать мне, оно было сильнее его, и оно его пугало. Во Вселенной было столько всего, что было сильнее его, и я терялся в догадках, однако его главный страх все же заключался в кошмарах, и первым делом ему стоило избавиться именно от них.

– Почему бы вам не рассказать кому-нибудь об этом? Кому-нибудь, кому вы действительно доверяете?

Но Локи лишь усмехнулся – усмешка его была навязанной, едва ли не вымученной, выдавленной.

– Она едва ли захочет меня выслушать, – ответил он, тихо и неспешно.

Он не уточнил, кого именно он имел ввиду.

***

– Как ваш брат относится ко всей ситуации в целом?

Словно ничего и не изменилось – он пришел ко мне спустя месяц, закованный в металл брони, и зелень, и странную ожесточенность. Он сел на свое кресло, что стояло напротив моего, и поджал губы, отчего те, и так узкие, стали еще уже и острее.

– Вы имеете ввиду слухи? Надо же, я думал, вы никогда не выбираетесь из своей халупы, однако они все же дошли и до вас.

Мой дом не был халупой, однако переубеждать Локи – что сражаться с волнами океана в шторм, невозможно и бессмысленно. Я лишь посмотрел на него – немного с укором, но он только отмахнулся и произнес – серьезнее, вдумчивее, убеждая.

– Ничего не было.

Их застали в одном из крыльев дворца – слухи, дошедшие до меня, описывали их двоих, его, обнимавшего ее – вдали ото всех, и я не имел ни малейшего представления, насколько они были правдивы, были ли, и если да – насколько верно отражали истину. Эхо сомнения, наверное, все же отразилось во мне слишком отчетливо, словно в зеркальной поверхности, потому что он вдруг оскалился – напоминая и являя собой то, чем он и был – опасностью и яростью.

– Я говорю правду. Это ведь то, что я должен здесь делать? Говорить правду.

И я верил ему, потому что уже знал его и знал то, чем Джейн была для него. Я сказал ему об этом – о своей вере, и он словно бы немного утих – но не успокоился, не до конца.

– Как ко всему отнесся Тор?

Локи лишь безразлично пожал плечами – его волнения, те самые, в которых он тонул и задыхался, лишь отчасти были связаны с его братом.

– Он в ярости, – ответил Локи.

Я покосился на него, отмечая – про себя, – что не ожидал ничего другого.

– И, несмотря ни на что, вам не доставляет это никакого удовольствия.

Их отношения всегда были, как когда-то Локи выразился, довольно сложными, и эта ситуация должна была их еще несколько усложнить. Отвечал он негромко и ровно, тщательно подбирая слова, используя их аккуратно, осмотрительно:

– Его ярость для меня не имеет значения, но она выльется на Джейн – рано или поздно.

Я не мог оставить его утверждение без внимания – оно было странным, боязливым, словно дикий зверь, и я не знал, как верно подступиться к нему. Я отметил очевидное.

– Он любит свою жену – разве он способен причинить ей вред?

Локи глядел бездонно и застывшее, и руки его, сцепленные на груди, были покойны, словно вода.

– Да, любит, – ответил он, и в ответе том – лишь увядшие туманы, – но он по-прежнему опрометчивый, недальновидный и избалованный мальчишка, а гнев ослепляет его.

– Однако вы не опровергаете ничего, чем бы оно ни было.

Слухи загорелись ярко и внезапно, бродили долго, обсуждаемые, окрашиваемые в новые подробности, словно в цвета, но никто – никто не знал наверняка, что произошло на самом деле. Молчал Локи, молчала и Джейн.

– Зачем? – произнес он тогда. – Пусть каждый думает так, как пожелает.

Пусть и спорный, но это был все же его выбор.

– Как Джейн относится к ситуации?

Если он что-то и испытывал в то мгновение, то никак не выдал своих чувств, лишь его лицо, и так бледное, стало еще бледнее и острее. Он говорил отстраненно:

– Она верна своему супругу.

Я покачал головой.

– Вопрос не о верности, Локи, а о ее отношении.

Была ли она расстроена или равнодушна? Пыталась ли она бороться с теми слухами, расцветшими диким ядовитым цветком, стеблями своими опутавшим ее ноги, ее тело, ее стремления, или же оставила все на милость судьбы?

– Она делает вид, будто ничего не произошло.

Очевидно, это была верная реакция на происходящее, единственно правильная – со временем все забудется; все пройдет, растворится во времени памятью и больше никого не потревожит.

И все же:

– И это вас не устраивает.

Его недовольство – происходящим или же ею – было очевидным и открытым, словно незаживающая, слишком долго и упрямо незаживающая рана. Его заинденевшие губы едва подчинялись ему:

– Мне нет до этого дела.

И то, что он солжет, мне стало ясно ровно за секунду до самого обмана.

Я полагал – до последнего, будто его проблема – главная и едва ли не единственная – заключалась в его неспособности любить, однако я слишком постарел, чтобы увидеть немного раньше – дело было вовсе не в этом. Я попрощался с ним в тот день, замкнутым и тревожным, произнося привычное – на сегодня все, и он только едва ощутимо кивнул мне в ответ.

Дело было в том, что он отталкивал всякого, кто любил его и кого он мог полюбить сам.

***

– Вас не было несколько месяцев. Это как-то связано с нашим последним разговором?

Он лишь покачал головой, и стальные блики его одеяния нашли путь к его глазам и отразились в них металлическим и неукоснительным сиянием.

– Нет, нисколько.

Чувство, что он не был расположен к беседе, не покидало меня, однако он все же пришел, и я решил попробовать разговорить его. Последняя новость, пришедшая из дворца, пробудила во мне дурные предчувствия, стылые и промозглые – я не мог оставить их без внимания. Впрочем, вглядываясь в лицо младшего принца, ища и не находя в нем и мимолетного чувства (лишнего, нежеланного), я начинал верить, что ошибся. Однако я слишком хорошо изучил его, чтобы слепо полагаться на проявление его эмоций.

– Насколько я знаю, ваш брат ожидает наследника.

Он промолчал – ничего не изменилось в нем.

– Вас это не трогает?

– Ничуть.

– Мы договаривались, что вы будете говорить правду, Локи, – произнес я негромко и мягко, впрочем, все же добавляя укоризны, и он не ответил ничего, однако я видел – сквозь прозрачный лед его лица проступало темное, мрачное, болезненное, разрасталось кровоподтеками, крупными и страшными.

Отношения Тора и Джейн не должны были измениться – они остались бы ровно такими же, какими и были изначально, небрежными, неосторожными и неглубокими – с ребенком или без, и не это – возможность укрепления их связи – тревожило Локи. Но в их треугольнике, где каждый оказался один на один с собственными страхами и сожалениями, появлялся еще один, дополнительный угол, тот, что безвозвратно отнимет все внимание Джейн, ее заботу и ее любовь.

И если Локи едва ли видел соперника в старшем брате, несмотря на тот факт, что он годы являлся ее законным супругом, то ребенок – то, что Джейн будет любить беззаветно и вопреки всему – мог отнять те последние крохи тепла, что он считал по праву своими, которыми он довольствовался.

***

– Вас по-прежнему мучают кошмары?

Я видел это – по тому, как он держался, по тому, как белели костяшки его пальцев. Его взгляд был устремлен вдаль, туда, в окно, где уже смеркалось. Стоял поздний вечер, омываемый тучами, огибаемый непредвиденным, нежданным морозом.

Ничего не изменилось.

– Вероятно, вам стоит разобраться с их источником?

Он чуть повернул голову, словно не желая смотреть на меня и видеть меня, и так было всякий раз, когда он был не готов признаться в своей беспомощности, но и не мог отказаться от нее, избавится от нее.

– Это едва ли возможно.

– Связано ли это как-то с последними новостями об иных мирах? – осторожно начал я, стараясь быть как можно аккуратнее, не задеть, не поранить, но ужас, этот промозглый ужас успел проникнуть в сердца каждого и оставить свои порезы, глубокие, незарастающие, незаживающие. – Будто бы половину населения каждой планеты просто… уничтожают?

Он ничего не сказал, но ответ его лежал передо мной в скорбности его молчания.

***

– Мои соболезнования.

Я не был уверен, что он пожелает видеть меня в эти моросящие дни – он не был из тех, кто легко делится своими несчастьями или несчастьями своей семьи, однако он все же пришел, вполне вероятно даже к собственному удивлению, и вместо опустошенности, что порой настигала его, если дело касалось ее, опустошенности, что я был готов увидеть в нем, пусть это было худшим, что я мог в нем увидеть, я увидел лишь бессильную злость.

– Она не хочет видеть меня.

Его эгоистичный гнев находил выход в безжалостности его фраз.

– Лишь вас? Или и всех остальных тоже?

Его взгляд был леденящим, а в нем – одни только беды. Он смотрел прямо, не двигался, не дышал.

– Всех.

– Однако это задевает вас? То, что она относится к вам наравне с другими?

Он верил, что был особенным для нее. Как бы ни развивались их отношения, он действительно верил в это, как и в то, что даже в ее огромное несчастье она позволит ему приблизиться, быть рядом – но она не позволяла, не делая никаких предпочтений – не предпочитая его.

– Я думал, в ней остались хотя бы крупицы разума. Но она отказывается выходить из своих комнат, не позволяет даже осмотреть себя. Глупая, самонадеянная девчонка, она думает лишь о своем горе.

– Но это действительно ее горе.

Весть о том, что она потеряла ребенка, была скорбной, тоскливой и словно бы предвещала что-то надвигающееся, застывшее в воздухе, но так и не пролившееся огненным дождем или кровью – пока. Лицо Локи было каменным и искривленным ожесточенностью, направленной лишь на него одного, и под осколками того лица я видел тщательно сокрытое беспокойство. Мне было жаль их – его и ее, но жалости я той старался не проявлять, зная наперед – он не примет ее, как и ранее произнесенные соболезнования. Я лишь сказал, надеясь, что мои слова все же найдут путь к нему, минуя все ненастья:

– Дайте ей немного времени. Скоро все пойдет своим чередом.

***

– Подумайте хорошо, сможете ли вы защитить тех, кто вам дорог?

Спокойствие, холодное и смиренное, практически смирившееся, словно бы текло по его венам, обращая его самого в лед. Огромная разница лежала между нами величиной в тысячелетия, но тогда, именно тогда внезапная, нежеланная дряхлость словно бы завладела им, и выглядел он едва ли не старше меня. Это не было видно по его лицу – это было видно по его жестам, по тому, как он держал себя. По тому, как выцвела зелень в его взгляде, оставляя лишь свое блеклое подобие.

– Практически все, кто мне дорог, не нуждаются в защите.

Я сцепил руки в замок – уставшие возрастом, испещренные временем – глядя на него, сидящего передо мной, прямо и мерно.

– Вы имеете ввиду отца и брата, – они были могучими воинами, одними из самых могучих во всех девяти мирах и возможно – но только возможно – именно их неизменное присутствие отпугивало то, что уничтожало планеты – до самого последнего. – Что касается вашей матери?