Текст книги "На сегодня все (СИ)"

Автор книги: Jillian_X.L.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== I ==========

***

Что привело вас ко мне?

Поразительное создание – ворох неприятия и отторжения, смешение презрительности и недоверия; он взглянул на меня холодно и отстраненно, и снова отвел взгляд. С того момента, как он буквально ворвался в мой кабинет, окруженный морозной неприступностью и нетерпеливостью, он едва ли смотрел на меня, возможно – и правильно – полагая, что визуальный контакт – это первое, что дает стимул к пониманию собеседника, а, соответственно, и к сближению. Сближаться он, очевидно, не желал, как и не желал находиться здесь, а значит, это была не его собственная воля – то, что привело его ко мне.

– Один посоветовал мне прийти.

Небольшое искривление тонких губ на имени его отца, усилившееся на «посоветовал» заставило меня подбирать всевозможные вариации, гадая (впрочем, недолго) о причине его истинного визита. Зная царя, советы его могли приобретать весьма давящий характер, граничащий едва ли не с обязательностью или принуждением. Про себя отмечая, что Локи предпочел употребить имя, нежели обыкновенное и вполне разумное в его ситуации «отец», я решил вернуться к этому немного позже.

– Вы же понимаете, ничего не выйдет, если вас заставляют.

Принуждение никогда не способствовало сколько бы нибудь приемлемому результату, и я посчитал своей обязанностью предупредить его об этом. Впрочем, по тому, как он раздраженно отмахнулся, по-прежнему храня на лице то самое нейтрально-непроницаемое выражение, было ясно, что он не то чтобы стремился в целом хоть к какому-нибудь результату.

– Меня никто не заставляет, – произнес он бесстрастно настолько, насколько это возможно, что, однако, не укрыло от меня острые выступы назревающего неудовольствия в его голосе. – Это была вынужденная необходимость. Но, поверьте мне, если бы я не был в ней заинтересован – я бы не находился сейчас с вами.

Предельно вежливый и учтивый, он выделил последнее так, чтобы мне не оставалось ничего другого, кроме как осознать – несмотря на всю разницу в нашем возрасте, что исчислялась не столетиями, но тысячелетиями, несмотря на длину наших жизненных путей и величину опыта, огромной пропастью легшей между нами, он едва ли был склонен уважать меня. В наших разговорах Один редко упоминал своего младшего сына, отдавая предпочтение старшему, тем самым вызывая во мне подозрение о неравенстве отношений в их семье и недоумение о причинах подобного, но теперь та самая причина проступала более отчетливо.

– В чем же проявляется данная необходимость?

Он раздраженно выдохнул, что могло указывать как на его нежелание говорить о данной теме, так и о негодовании, что вызывала сама эта необходимость. Принц предсказуемо промолчал, позволяя мне размышлять над этим вопросом самостоятельно, что, конечно же, никуда не годилось.

– Насколько мне известно, последнее время вы пребывали в темнице Асгарда по обвинению за нападение на один из миров и попытку уничтожить другой. Недавно вы сбежали, а затем что-то произошло, и это заставило вас вернуться домой.

Его глаза – отражение пустоты – сузились, пока он слушал меня; он склонился немного вперед в своем широком кресле, что не в полной мере соответствовало ему по размеру; его руки были плотно, слишком плотно сцеплены, а его взгляд был – не отрываясь – прикован ко мне.

– Это уже не ваше дело, – его голос был не больше и не меньше, чем шипение дюжины ядовитых змей. – Один пытается забраться ко мне в голову, переделать меня, но мое согласие на присутствие здесь не дает вам разрешения копаться в моих поступках.

Я отклонился на спинку своего кресла, чувствуя – непонятное и ничем не объяснимое для своего собеседника – удовольствие от его ответа. Его ответ позволил – самую малость, но все же – приблизиться к его мотивам и его истинному отношению к происходящему. Я также вспомнил о стражниках, карауливших за дверью моего кабинета, ожидавших, когда закончится наш сеанс, что позволит им наконец отвести Локи обратно, во дворец, домой.

– Так значит, у вас с Одином что-то вроде соглашения?

Когда мудрейший сказал мне о том, что ко мне придет его младший сын, я был несколько удивлен. Зная о принце чуть больше, чем достаточно, чтобы понять – он будет последним, кто заглянет ко мне на чай, я едва ли мог представить хоть одну причину, что сподвигнула бы его на это. Нашей встречи я ожидал с нетерпением и все растущим интересом – если с Тором, наследником престола, мне удалось единожды пообщаться при дворе, то с Локи дела обстояли несколько иначе; пусть всегда и находящийся в окружении асов, он напоминал изгоя в компании, и изгнание то было скорее добровольным. Да, порой он общался с друзьями Тора, но они все же были друзьями его брата, а не его собственными.

По излишне острой линии плеч и поджатости и так узких губ я осознал, насколько напряжен он был на самом деле.

– Соглашение? – произнес он, выдавая горечь в очередном искривлении рта. – Если вам так угодно.

Он взглядом обвел кабинет, прошелся по углам и выступам, по отблескам света, пробивавшемся сквозь окно, и продолжил уже тише.

– Все же я нахожу это более предпочтительным, чем сырость темниц.

Я сомневался, что в темницах Асгарда действительно присутствовала та самая сырость, о которой он упоминал – скорее, это выражение было метафоричным, выражающим его отношение к собственному заключению и стойкое нежелание возвращаться туда. Однако я все же кивнул, соглашаясь с его выбором и признавая в этом выборе определенную долю разумности.

– Прежде, чем мы приступим, я бы хотел обговорить некоторые детали, чтобы впредь больше к ним не возвращаться.

Он не смотрел на меня, но все же, спустя мгновение, кивнул, подтверждая, что он слушает, и я продолжил:

– Я знаю, кем вы являетесь на самом деле. Никого не называют богом обмана просто так. И все же, я бы попросил оставить любезно дарованный вам титул за пределами моего кабинета. Мне не нужна ваша ложь, не нужна она будет и вам. Все, о чем мы говорим здесь, не выйдет за пределы этой комнаты. Если вы не можете ответить на мои вопросы в силу некоторых причин, я бы предпочел, чтобы вы промолчали, а не обманывали меня.

Он усмехнулся – его взгляд остановился где-то рядом с моей головой, – и не сказал ровным счетом ничего.

– Я вам не враг, Локи.

Тогда он пронзительно посмотрел на меня, впервые предпринимая попытку проникнуть в мои мысли. Мне не нравилось это ощущение, тяжелое и гнетущее (как и все, связанное с ним), но если это было ему необходимо – я готов был подождать несколько секунд. Его имя, произнесенное, мной, должно было немного расслабить его, заставить чувствовать себя комфортнее – но это не принесло ожидаемого результата, скорее напротив – он будто бы сконцентрировался еще сильнее, еще сильнее собрался. Но то мгновение бесконечного ожидания минуло нас двоих; плечи Локи немного опустились, словно бы он что-то искал во мне и наконец нашел, и он кивнул, принимая мои условия.

– С чего бы вы хотели начать?

Он немного отклонился назад, будто для него все это было партией, и он позволял мне вести – впрочем, и это было видно по остроте его замершего силуэта, по интенсивности зелени в его холодных глазах – отступил он ненадолго и был начеку.

– Для начала, я бы хотел познакомиться. Не могли бы вы представить себя?

Его лицо выразило легкое недоумение, однако это было необходимо – по тому, как он сделает это, я мог бы начать составлять его образ, не говоря уже о том, что это соответствовало нормам этикета – мы так и не были представлены друг другу.

– Я – Локи, впрочем, пусть я пока и не знаю пределы ваших умственных способностей, я сомневаюсь, что вы уже успели позабыть это.

Я сцепил руки в замок – отражение его собственного жеста, пусть его руки были молодыми и гибкими, мои же покрыты глубиной морщин и минувших лет, и пропустил его насмешку мимо себя.

– Вы являетесь членом царской семьи и одним из наследников престола.

– Уже нет, – просто возразил он.

– Простите?

Крайняя степень досады отразилась в его жестах, в том, как он провел рукой по волосам, в том, как вновь склонился чуть вперед.

– Разве это не очевидно? – раздражение потопило в себе все остальные его эмоции, и это мешало мне, мешало и отвлекало от тех остальных, что я мог бы в нем прочесть. – После всего произошедшего я буду последним, кого Один посадит на трон.

Это была обида – то, что говорило в нем, и я с удивлением осознал, что вызвана она была вовсе не упущенной возможностью. Происходила она из уязвимости, но никак не из задетого самолюбия.

– И все же, – продолжал я, – вы остаетесь его сыном и вторым на очереди. Что, если Тор откажется?

Вероятность была мала, но она присутствовала, и глупо было закрывать на это глаза. Однако Локи лишь покачал головой, словно бы зная то, что было мне недоступно, что-то, что навсегда разрушило для него саму только возможность обретения власти. Я решил, что оставлю это до лучших времен – если, конечно же, им суждено было настать. Я спросил у него:

– Вам не интересно, как зовут меня?

Очевидно, что нет (возможно, он уже знал мое имя), и та очевидность осела в его взгляде, устремленном на меня, вытесняя все остальное. Однако, несмотря на его явное нежелание что-то узнавать обо мне, я все же представился, надеясь, что он хотя бы потрудится запомнить мое имя – в конечном итоге оно могло ему пригодиться. Я чувствовал, как в нем нарастает неуютность – он по-прежнему сидел ровно, не двигаясь, но все же – она исходила от него волнами. Я сам ощущал усталость – из-за своего возраста или же его присутствия, однако я хотел продолжить, и продолжил, заводя разговор о его детстве, когда он оборвал меня:

– Вам не кажется, что наше время истекло?

Наше время не истекало еще как десять минут – годы заставили меня ощущать его биение, его течение и его импульсы, словно оно было частью меня. Но, не указывая Локи на этот факт, о котором, скорее всего, он знал не хуже меня, я лишь согласился с ним, предвидя, что в этот раз так будет правильнее и проще – для нас обоих.

– Да, Локи, – произнес я, вставая со своего места на секунду позже того, как он уже был на ногах, удивляясь тому, насколько высоким он был даже для всегда отличавшихся своим ростом асгардцев. – На сегодня все.

Он не взглянул на меня, не попрощался со мной, лишь вышел за дверь, оставив меня в сомнениях – придет ли он хотя бы еще раз. Я подумал тогда, если он придет – он уже не откажется от этих встреч, оставшись верным своему выбору.

Так оно и было.

***

– Почему я должен доверять вам?

Обычно вопросы о доверии стояли довольно остро в моем кабинете – каждый, приходящий сюда, обязательно задавал его самому себе хотя бы раз. От ответа на него зависело если не все, то довольно многое, и именно по этой причине каждый должен был ответить на него самостоятельно. Впрочем, я сомневался, что в этот раз будет точно также, как и в другие. Этот вопрос он задал на нашей второй встрече спустя ровно месяц после первой – на более частое сотрудничество он не был готов, и я, придерживаясь принципа добровольности во всем, ни на чем не настаивал.

– Смею вас заверить, вы ничего мне не должны, – это было правдой, и он уже знал об этом. – Однако некое доверие с обеих сторон не помешало бы.

Скорее, это бы только помогло, но Локи лишь хмыкнул, вытягивая вперед длинные ноги и устраиваясь поудобнее. Я напомнил ему о том, что все, произнесенное здесь, здесь же и останется, и никогда не достигнет ушей Одина, даже если то будет его пожеланием или приказом. Было тепло – холодные дни в Асгарде были скорее исключением из правил, и тем не менее, в тот день было особенно тепло – из распахнутого настежь окна доносились звуки вечного лета и его расцветшие запахи, и пусть прежде это никогда не волновало меня, я замечал, что старость придавала некую сентиментальность моим мыслям.

– Давайте начнем с чего-то простого, – дружелюбно предложил я, показывая, что ни в коей мере не собирался давить на него.

Он немного приподнял голову, задирая острый подбородок, разглядывая меня сверху вниз и видимо находя в этом некое удовлетворение. Привыкший держать все под своим неукоснительным контролем, он редко позволял себе добровольно отдавать его в руки постороннего.

– И что вы подразумеваете под простым?

– Опишите свой обычный день.

С секунду он пусто глядел на меня, и когда смысл моей просьбы достиг его сознания, он вдруг запрокинул голову, отчего его волосы блеснули чернотой, и засмеялся – я впервые тогда услышал его смех, он оказался неожиданно мягким и низким, и когда этот смех оборвался – столь же внезапно, как и зародился, я увидел, что его причиной стало замешательство – именно оно было в его взгляде.

– Послушайте, – произнес он, и в голосе его звучало эхо того далекого смеха, – так уж сложилось, что я вполне не прочь участвовать во всем этом, – жестом, небрежным и изящным в своей небрежности, он указал куда-то перед собой, очевидно подразумевая нашу беседу, – но я не то что бы… готов выглядеть дураком. Чем именно вам интересен распорядок моего дня?

– Тем, что он охарактеризует вас. Скажите, как сильно он изменился после вашего заключения?

Он раздраженно повел плечами, и на мгновение мне показалось, будто он намерен подняться со своего места и пройтись по комнате, избавляясь от внутреннего напряжения, что, согласно нашему пока недолгому знакомству, всегда было с ним – но комната была небольшой и вряд ли дала бы ему много места для его раскаленных раздумий, и Локи не сдвинулся с места, предпочтя не выказывать собственного раздражения.

– Довольно сильно, – наконец ответил он. – Едва ли можно заниматься привычными вещами под неустанным надзором рабов Одина.

Его взгляд метнулся к двери – всего на одно дыхание, но и этого было достаточно, чтобы понять, что – кого – он имел ввиду и как сильно его не устраивало текущее положение дел. Скорее всего, за ним присматривали едва ли не строже, чем за пленниками в стенах асгардских темниц, и того, кто ценил свободу едва ли не превыше всего, это угнетало.

– Что именно изменилось?

Он пожал плечами – равнодушно, отвлекаясь от своих мыслей, будто всплывая из них, образовавших бездонный бескрайний океан, на поверхность.

– Мне запрещено упражняться в магии, – он произнес это так, будто это его не сильно заботило, практически окуная свои слова в беззаботность. Определенными способностями к магии обладал каждый в Асгарде – в большей или меньшей степени, однако в мире, где предпочтение отдавалось силе, а образ жизни отдавал дань сражениям и войнам, магия считалась чем-то второсортным и едва ли пользовалась тем уважением, которого, на самом деле, вполне заслуживала. То, что я знал о Локи, говорило о его весьма выдающихся успехах в магии, и оставалась вероятность, что запрет Одина для него был не больше, чем просто набор звуков. Скорее всего, он нашел способ тайно использовать свои способности.

– Мне нельзя выходить за пределы дворцового сада, – продолжал он, – даже под присмотром. Я не пользуюсь большим доверием, как вы можете заметить, – в его словах не было и тени печали или неудовлетворения, скорее едкая насмешливость, практически издевка, будто бы он скорее наблюдал за всем происходящим со стороны, нежели принимал – во всем этом – прямое участие. – Мне позволено проводить лишь три часа в библиотеке, не больше, и это скорее мера наказания, нежели предусмотрительности. Все остальное время я провожу в своих комнатах. Они, конечно же, тоже под круглосуточным присмотром.

Он немного задумался, словно вспоминая, и я поразился его словоохотливости – с того момента, как он только появился в моем кабинете в прошлый раз я переживал, что самым сложным будет разговорить его – но он говорил так, будто это было ему необходимо. Будто он не говорил – ни с кем – долгое время.

– И мне нельзя принимать пищу с моей… семьей.

Это уже показалось мне интереснее – вряд ли это было связано с его излишней привязанностью к трюкам. Когда принцы были моложе столетия на три или четыре, по дворцу гуляли слухи, будто младший из них развлекал себя тем, что обращал вино в протухшую воду, а яства – в гниль. Теперь же его шутки могли стать более жестокими и опасными, однако я сомневался, что последний из запретов был обусловлен его гипотетическим желанием отравить еду.

– Чем объяснил это Один?

Он снова улыбнулся – этой свой острой улыбкой, что обнажала неукротимость, и упрямство, и заостренные грани его характера, и произнес:

– Видите ли, он довольно редко снисходит до объяснений.

– И все же?

Его лицо разгладилось – но не в успокоении, а в бесстрастности, и это была одна из его многочисленных масок. Я успел заприметить ее, и напомнил Локи о выборе – правда или молчание. Он ожидаемо предпочел второе.

– Вы говорили о магии, – мягко сменил я тему, что не укрылось от его внимательно взора, но было воспринято если не с благодарностью, то со спокойствием. – Вы сами учились ей? Или вам помогали?

Он вздохнул – практически бесшумно, и я решил, что ему нужно время, чтобы подобрать слова. Иногда все, что нам необходимо – это немного времени, но Локи отказался от него без сожалений, и ответил практически сразу же:

– Меня учила моя мать.

Он еще ни разу не назвал Одина отцом, но Фригга была ему очевидно ближе, и я слабо улыбнулся про себя – это не было открытием, скорее подтверждением общеизвестного факта.

– Она учила вас с детства?

– Да.

– Охарактеризуйте ваши отношения.

Он тряхнул головой, но не отказался, и я был удивлен – удивлен и насторожен – тем, как тихо и осторожно звучал его голос.

– Это столь важно?

Я лишь поджал губы, но не в неудовольствии.

– Возможно. Но не для меня – для вас. Однако вы по-прежнему имеете право не отвечать.

Он воспользовался этим правом без колебаний.

– Что насчет вашего брата? Какие у вас отношения?

Он замялся, в неосмотрительности своей выдавая запутанные хитросплетения неприязни и чего-то еще, теплее, намного теплее и незаметнее.

– Тор? – произнес он, и его стеклянный голос – стеклянный, и, как и всякое стекло, хрупкий – не выдавал того тепла его взгляда, собирая и скрывая последние крохи в жесткости одного единственного имени и его нетерпеливости. – Сложные.

– С Одином?

Он промолчал, но ответ был столь очевиден, что не нуждался быть облаченным в слова.

К неожиданности Локи – неожиданность была очерчена в полуразвороте его головы, в том, как он резко расцепил руки, прежде мирно покоящиеся у него на коленях, я вернулся к приемам пищи.

– Кто-то еще входит в вашу семью? Кроме ваших родителей и брата?

На мгновение мне показалось, будто я увидел неуверенность в нем – словно бы он сам не знал ответа на не самый сложный из моих вопросов. Линия его подбородка заострилась, будто бы он хотел что-то сказать, а затем резко и неожиданно даже для себя изменил направление своих слов, что, впрочем, не стерло, не убрало странного всплеска волнения в его обычно прозрачных глазах.

– Нет, больше никто, – сказал он, и я не был уверен, лгал ли он или же нет, и если и лгал, то мне или же самому себе. Я решил продолжить:

– Насколько я знаю, Один никогда ничего не делает просто так, – я был знаком с ним едва ли не с момента сотворения миров, и в том знании я был уверен едва ли не сильнее, чем в существовании этих самых миров, чем в существовании самого себя. – Он хочет сократить ваше общение с Фриггой?

Я ощущал это – его опустошенность и его усталость, будто бы он был звездой, что жила мало и потухла столь внезапно и неосмотрительно. Он был привязан к ней, к своей матери – привязанность та исходила из самого его детства, корнями прорастала в прошлое, туда, где столетия назад все начиналось – его отчужденность и его жестокость. Он был привязан ней, и Один хорошо это понимал, слишком хорошо, чтобы не воспользоваться.

В этот раз все закончилось быстрее – он и не заметил, и я надеялся, что это был знак к лучшим переменам.

На сегодня все, Локи, произнес я, поднимаясь со своего места и открывая ему дверь, туда, где его уже ждали.

========== II ==========

***

– Рассказывая про вашу мать, вы упоминали, что она обучала вас магии.

Он был рассеян в тот день и едва ли уделял должное моим словам – та неучтивость проскальзывала в его жестах, в том, как он бросил небрежное приветствие в мою сторону, в том, как он лениво поглядывал на меня. Его мысли, я был уверен в этом, оставались всегда чем-то заняты вне зависимости от времени суток, от его местоположения или окружения. Едва ли могло найтись хоть что-то во всех девяти мирах, что могло бы заставить прекратить его думать.

Однако тогда он показался мне излишне рассеянным, больше, чем обычно – я еще не знал, что причина той рассеянности может таиться в усталости.

– Какой магии она вас учила?

Он хмыкнул, настраиваясь на разговор. Это уже была наша пятая встреча – шел пятый месяц нашего знакомства. Асгардская зелень лета сменилась медью и искушенностью осени, что обещала, как и всегда, быть едва ли не мимолетной и в скором времени вылиться в восторженную молодость весны. Пахло влажностью и влажной землей – я сильнее вдохнул тот воздух, пропитанной последождевой морозностью, набирая его в свои легкие – последние столетия осени мне давались несколько сложнее, глупо было это отрицать.

– Целебной. Боевой. Но в основном – иллюзий.

– Как хорошо вы владеете иллюзиями?

Он поджал губы – бесспорный знак его затяжных раздумий, впрочем – поверхностных, словно мелкое каменистое озеро.

– Довольно… хорошо.

Это было очевидно, однако я должен был услышать это от него.

– Расскажите о дне вашего побега из темницы.

Привыкший к довольно частым сменам тем наших разговоров, Локи не возразил, скорее всего заинтересованный, куда это приведет его в этот раз. В прошлые разы мы обсуждали его ранние годы – они были довольно безоблачными, наполненные если не безукоризненным счастьем, то по меньшей мере беззаботностью. В этот раз речь шла о совершенно противоположном – о недавних событиях, произошедших с ним и приведших его туда, где он находился сейчас – в кресло передо мной.

– Я должен был помочь моему брату остановить схождение миров и, – он чуть прикрыл глаза, словно бы вдруг ощутил болезненный укол где-то между ребер, – отомстить за свою мать.

– Фригга? – переспросил я, не до конца понимая значения его горьких слов.

Локи склонил чуть голову набок, и я мог наблюдать, как он уходит в себя, в свои мятежные мысли.

– Она была ранена. Тор успел спасти ее, но… я бы не хотел, чтобы тварь, прикоснувшаяся к ней, продолжала жить.

Последние слова он процеживал сквозь плотно сомкнутые челюсти, и память, моя запыленная память вдруг подсказала мне – произошло нападение, совсем недавно, и года не минуло. То нападение разрушило полдворца – дворец восстанавливали долго. Живя на южной окраине столицы, приходилось мириться с тем, что последние новости доходили медленно, неохотно, искажаясь по пути до неузнаваемости. Я слышал о том, что случилось – но не слышал о произошедшем с царицей, только то, что ей нездоровилось. Однако, когда мне довелось побывать во дворце в следующий раз по просьбе Одина за два дня до освобождения младшего из его сыновей, царица уже была в здравии и встречала меня легкой улыбкой на губах да здоровым румянцем.

– Как вам удалось выбраться?

– Тор пришел договориться.

Он избегал таких слов, как просить и помощь, пользуясь в большинстве своем тщательно подобранными словами, выдавая в себе – и это не могло не вызвать улыбку – стратега.

– Он не мог справиться без вас?

Вполне возможно, что так оно и было. Вполне возможно, что Тор, осознав, что не все достается и решается силой, действительно обратился к своему младшему брату, и отчаяние его было настолько велико, что он решил устроить побег, тем самым нарушив волю Одина. Но что-то ускользало от меня, что-то важное, необходимое – что сподвигнуло Тора пойти на это? Его отчаяние заключалось не только в схождении миров да в опасности, нависшей над мирозданием.

– Что именно заставило его обратиться к вам за помощью?

Я осознал, что это был правильный вопрос по тому, как что-то изменилось в нем. Это было не очевидно – не так, как что-то менялось в нем, тем самым меняя его самого при упоминании о Фригге, но что-то глубже, практически и абсолютно незаметное. И я бы не заметил этого – будь я чуть моложе или чуть менее наблюдателен, но я являлся тем, кем и являлся, и я видел.

Я был уверен, что он решит промолчать – он молчал, если ответ на вопрос мог доставить ему неудобство, но он никогда не уставал удивлять меня.

– Его… возлюбленная умирала. Мы могли помочь ей при условии, что настигнем того, кто был виновен во всех наших бедах.

Он и сам не заметил, как произнес «мы», однако это не ускользнуло от меня и заставило задуматься над сказанном им чуть больше, чем я планировал. Я слышал о ней – девушке, приведенной старшим сыном Одина из далекого Мидгарда. Я слышал о ней – но тогда не придал этому нужного значения. Теперь же все это обрело большую важность, чем я полагал прежде.

– Она – это доктор Фостер?

Он не кивнул, но и не возразил, лишь чуть углубившаяся зелень в его взгляде позволила мне думать, что я не ошибся.

– Так значит, вы нашли его…

– Малекит.

Я кивнул, молчаливо благодаря за подсказку.

– И что же произошло дальше?

Он пожал плечами, говоря о том, что они (он и брат) уничтожили его, и при его ответе ничего в нем не выдало никакого неудобства при мысли об убийстве живого существа; не было ни жалости, ни ненависти, ни презрения. У всего есть свой предел, все рождается и умирает, и никакая раса не знает об этом лучше асгардцев, однако Локи говорил о конечности чужой жизни (пусть и о жизни врага) если не с жестокостью, то с равнодушием, не испытывая по этому поводу совершенно ничего.

– Вы удивлены? – спросил он, с легкостью прочитав мое замешательство – впрочем, и я был уверен в этом, оно отразилось на моем лице излишне отчетливо.

– Пожалуй, нет, – ответил я, и это было правдой в наичистейшем из ее проявлений. – Так значит, все закончилось, и вы вернулись в Асгард. Втроем.

Он произнес короткое и въедливо-серьезное да, и тогда я продолжил:

– Однако вы сами сказали, что довольно хорошо владеете иллюзиями. Разве было бы не лучше воспользоваться этим и сбежать?

Он улыбнулся, и впервые улыбка та не была разрезана снисхождением или грубостью насмешки, скорее она была нейтральной – такой одаривают за правильно сделанные выводы в качестве скупого поощрения.

– Признаться, я раздумывал над этим.

– Отчего же передумали?

Он вздохнул, повернул голову немного вправо, туда, где прозрачностью сияло окно, а за ним – бездна зелени и ароматов; помедлил секунду или две, а затем сказал, так и не возвращая мне свой взгляд:

– В Асгарде все, что я знаю. Все, что мне дорого. Куда мне было идти?

Это было правдой – ему некуда было идти. Здесь оставалась его мать – она приняла бы выбор сына, реши он отправиться в иные миры, подальше, как можно дальше, и это не разочаровало бы ее, но расстроило. Меньшее, что Локи бы желал в этой жизни – это расстраивать Фриггу.

Я кивнул в утверждении, завершая нашу встречу, впервые испытывая нечто вроде удовлетворения ее результатами. На сегодня все, знакомо произнес я, прощаясь и привычно открывая дверь – его по-прежнему ждали.

***

– Давайте вернемся к вашему брату.

По его заостренному лицу, по неодобрению, легшему на него угрюмой тенью, я осознал, насколько сильно он не хотел возвращаться к теме своего старшего брата. И все же, я продолжил:

– Он первенец, однако ваши отношения построены так, будто бы старший все же вы.

Локи ничего не говорил, не возражал, но и не соглашался, слушал внимательно, и пока – но только пока – этого было достаточно.

– И все же…

– Все же?

Эхо его голоса разлилось по залитому солнцем воздуху, проникая в каждый угол кабинета. Его голос был твердым, словно дерево, но тихим, как редкая озерная волна.

– Вы упоминали, что ваши отношения сложные. В чем это выражается? Ревность? Зависть?

Он широко улыбнулся, в который раз удивляя меня своей реакцией – улыбка та не проникала в глубину его глаз и не смягчала их каменного хладнокровия. Он склонился чуть вперед, потирая запястья, как порой делал это, скрывая, маскируя свою досаду:

– Чему я бы мог завидовать?

Я задумался над этим, куда больше внимания уделяя его словам, чем он бы мог рассчитывать. Самое простое – трон – казался мне несущественной причиной для зависти – как бы себялюбив ни был Локи, он не был похож на того, чей взор затмевали пустые амбиции. Он знал пределы своих возможностей и как никто другой осознавал свое место в обществе, прекрасно довольствуясь своей жизнью. До того, как он решил уничтожить Йотунхейм, до того, как он чумой ринулся на Мидгард, у него было то, о чем многие только мечтали – высокое положение, уважение, признание.

Любовь родителей, подумал я, и это было уже, пожалуй, ближе. Но если Один, всегда сдержанный и отстраненный, поглощенный делами государства и отданный им без остатка, скорее отдавал предпочтение старшему сыну, то Фригге бесспорно был ближе младший.

– Друзья? Внимание женщин?

Он лишь покачал головой, отрицая и первое, и второе.

– Я не нуждаюсь в первом, меня не интересует второе.

– Что же вас интересует, Локи?

Его взгляд, расфокусировавшись на мгновение, снова сосредоточился на мне, и я поразился тому, каким бездонным он показался мне в ту секундную мимолетность.

– Знания.

***

– Единственная женщина, о которой вы упоминали за все это время, не считая, разумеется, вашей матери, это невеста вашего брата. Расскажите о ней.

Готовясь найти в нем удивление или же нежелание, я собирался бороться и с тем, и с другим, но последнее, что я ожидал увидеть в нем – это отторжение, смешанное с осколками необъяснимой злости.

– Почему я должен делать это?

Он казался далекой и холодной статуей, недостижимой в своей безжизненности, и я был удивлен его необоснованной реакцией пожалуй ничуть не меньше его самого. Весна настала несколько раньше, чем ее ожидали в наивысшем из миров, и она принесла с собой студеные потоки воды с бескрайних небес и – к всеобщему недоумению – прохладу. Прохлада та сдержала цветы в их неумолимых порывах увидеть свет и раскрасить нежную зелень яркими пятнами. Возможно, это была именно ранняя весна или же близость и дыхание жизни, то, что омрачало настроение Локи.

Я постарался понять его мотивы; какими бы они ни были, я старался понять их, и его, его тоже.

– По той же самой причине, что вы делаете все остальное.

Он откинулся на спинку кресла – он едва позволял себе лишнего воздуха в собственных легких. Он многое позволял себе едва.

Он не отвечал.

– В вашем окружении больше нет женщин?

Раздражение, затопившее его, можно было вычерпывать из него горстями – так много его было, столь очевидным оно казалось мне.