Текст книги "Белый шум (СИ)"

Автор книги: Jero3000

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Да, это странный пейринг и странная тема. Да. Тапки по этому поводу не принимаются. Болен не автор, больны заявители (а автор так, слегка нездоров, потому что взялся за заявку)

Все вокруг было белым, чистым и непорочным, как первый, нетронутый еще снег, как капля росы, блестящая в первых лучах восходящего солнца, как предрассветный туман над спящими еще полями, лесами, горами и озерами. Бело и тихо. Невилл плыл в этом белом пространстве, будучи не в силах понять, где и как он очутился, силясь рассмотреть хоть что-то вокруг, но лишь понапрасну напрягал глаза. Чем больше попыток оглядеться он делал, тем сильнее становился шум и треск в ушах, и сквозь него прорезались сотни и тысячи голосов: одни плакали, другие смеялись, третьи кричали, четвертые шептали, но их шепот бил по ушам сильнее криков. Стоило прикрыть глаза или просто оставить попытки разглядеть хоть что-то в молочно-белом тумане, как шум стихал, и вокруг воцарялось спокойствие. Невилл падал, хотя ощущения падения не было, а может – летел, не имея крыльев – сложно было понять, пока воздух вокруг оставался недвижимым. После шума Битвы за Хогвартс долгожданная тишина была высшим благом, а бездействие – успокоением. Полет в пустоте длился вечность – и в то же время прошло не более секунды, когда Невилл шевельнул ногой и почувствовал, что стоит на твердой земле. Туман вокруг стремительно рассеивался, вокруг возникали очертания предметов, наливались краской и наполнялись жизнью, словно под кистью умелого художника. Невилл осмотрелся и с удивлением обнаружил себя стоящим на вокзале Кингс-Кросс, на платформе девять и три четверти. Справа стоял белоснежный поезд и испускал клубы дыма. Он выглядел таким легким, практически невесомым, казалось, тронь – и он сорвется, уносясь вдаль, подобно стреле.

Неподалеку раздалось тихое покашливание, и Невилл обернулся. Перед ним стоял человек в одеяниях, напоминавших форму дежурного по вокзалу с одной только разницей – они были белыми.

– Мистер Лонгботтом, – незнакомец скорее констатировал факт, нежели спрашивал, и Невиллу ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

– Что происходит? – спросил Невилл, которому внезапно стало страшно. – Где я? Что случилось?

Он старался не кричать, не желая разрушать громкими звуками умиротворенное спокойствие этого места.

– О, мистер Лонгботтом, мне очень жаль, – дежурный смотрел на него с сожалением, – но похоже, вы умерли.

– Не может этого быть, – Невилл замотал головой и принялся щипать себя за руку, страстно желая проснуться.

– К превеликому сожалению, может. Посмотрите на свои руки.

Невилл опустил взгляд и обомлел: на нем не было ни единой царапины, хотя во время Битвы он успел получить множество ссадин и синяков. Его одежда была целой и чистой, хотя он точно помнил следы копоти и прожженные в мантии дыры.

– Как это произошло? – он старался не паниковать, но душу все сильнее затапливал страх, сжимал свою руку на горле, щекотал своим удушающим запахом ноздри, захлестывал тяжелыми волнами с головой.

– Мне очень жаль, – повторил дежурный по станции, – обломок стены. Рухнул как раз туда, где вы стояли. Признаюсь, не слишком красиво: выжить в Битве, чтобы потом оказаться под завалом.

– Что ж, – Невилл тяжело вздохнул и посмотрел на поезд, – что мне делать теперь?

– Вы можете отправиться дальше, – туманно произнес дежурный, с теплотой в глазах глядя на Невилла, – я надеюсь, мистер Лонгботтом, я правильно понял вас и ваш характер.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, у меня сложилось впечатление, что вы не из тех, кто предпочтет вернуться назад в качестве привидения и блуждать по Хогвартсу, – дежурный усмехнулся. – Если я прав, то вам следует отправиться дальше.

Он указал рукой на поезд и Невилл чуть прищурился.

– Что меня ждет? – без обиняков спросил он. – Если я решу отправиться дальше, что со мной будет? Там будут испытания? Борьба? Опасности?

– Только если вы сами этого захотите, мистер Лонгботтом. Многие считают, что их борьба окончена и берут билеты к тихим, уединенным местам. Они выбирают попутчиков по душе или же продолжают путь в одиночестве, зная, что однажды поезд привезет к их станции правильного человека.

Это звучало красиво и правильно, но в голосе дежурного слышались нотки тоски, что не укрылось от Невилла.

– Почему вы говорите об этом сожалением?

– Потому что немногие решаются продолжать борьбу, – дежурный вздохнул и с грустью посмотрел на поезд.

– Разве здесь есть, с чем бороться? – Невилл был удивлен. Он всегда считал, что любая борьба оканчивается в тот самый момент, когда обрывается жизнь, и потому слова дежурного вызывали в его душе непонятное смятение.

– Дело в том, что тьма, жившая в некоторых душах, пустила корни так глубоко, что даже Смерти не под силу очистить этих несчастных, выкорчевать эту поросль из душ. Они тоже садятся на поезд, но на их станциях нет ни тишины, ни покоя. Неприкаянными блуждают они по тем землям, ищут выхода в мир живых, спускаются на землю ночными кошмарами, отравляют юные умы самыми черными мыслями. Уже многие годы никто не решается взять на попечение хоть одну такую душу, пройти с ней долгий и, признаюсь, мучительный путь к исцелению. Захотите ли вы взяться за такое? Или предпочтете тихий уголок?

Невилл задумался и уперся немигающим взглядом в поезд. Он не мог поверить, что там, в купе белоснежного красавца, есть несчастные, которым предстоит провести вечность, гния от собственной тьмы, страдая на темных, ужасных станциях, блуждая в поисках выхода.

– Возьмусь, – коротко и решительно выпалил Невилл, понимая, что может вскоре пожалеть о сказанном. Но сейчас, глядя на то, как во взоре дежурного расцветает надежда, он чувствовал, что поступил верно.

– Ну, тогда – второй вагон, двадцать пятое купе. Я не прощаюсь с вами, мистер Лонгботтом. Я говорю: «До свидания».

– До свидания, – Невилл кивнул и побрел к поезду.

Дойдя до дверей вагона, он обернулся, чтобы помахать дежурному, но платформа уже опустела. Пожав плечами, Невилл вошел в вагон, и дверь за ним захлопнулась.

***

Коридор был узким, но светлым. Справа тянулся ряд окон, за которыми стоял все тот же белый туман, излучавший свет. Слева же были двери, ведущие в купе, и Невилл двинулся по коридору в поисках нужной ему. Однако мысли его занимало отнюдь не предстоящее путешествие. В памяти один за другим вспыхивали образы ушедших в Битве, и догадка о том, что все они, возможно, сейчас сидят в этом же поезде, в своих купе, поражала до глубины души. Казалось, можно дернуть ручку любой двери – и войти к старому, доброму другу. Можно успеть сказать что-то, что не успел, можно в последний раз обнять, пожелать счастливой дороги или просто попрощаться. Хотелось хотя бы услышать голоса, но в коридоре было тихо. Невилл вспомнил многочисленные поездки на Хогвартс-экспрессе, когда даже из-за закрытых дверей доносился шум, смех, обрывки разговоров, и поразился тому, как тихо в этом поезде. Он подошел к первой же двери и прислушался, желая услышать хоть чей-то голос, но из купе доносилось лишь шипение с щелчками и потрескиванием, будто в купе ничего не было, кроме ненастроенного радио. Невилл перешел к следующей двери, но и за ней был тот же звук. В конце концов, ему пришлось оставить эту затею. Оставалось лишь идти по коридору, глядя на номера купе, шаг за шагом приближаясь к нужной двери.

Из-за двери двадцать пятого купе доносилось чье-то хриплое пение, и Невилл на секунду замер, взявшись за дверную ручку. За остальными дверями было лишь шипение и щелчки, поэтому голос прозвучал неожиданно.

– Интересно, – он смотрел на номер на двери, – если к этой двери подойдет кто-то из другого купе, услышит ли он пение, или же только шипение? Вероятно, этот шум слышат те, кому не по пути с пассажирами купе? Мне – так точно не по пути. Вряд ли кто-то еще в этом поезде выбрал борьбу. Тем более, если большинство пассажиров погибли в Битве за Хогвартс. Вряд ли они бы решили воевать дальше. Но тогда получается, что за дверью сидит человек, которого я должен спасти? Или же просто какой-то несчастный, который предпочел покою вечную борьбу?

Ответа ждать было неоткуда. Невилл легонько повернул ручку, толкнул дверь в сторону и замер на пороге, увидав свою попутчицу.

Она глядела на Невилла исподлобья горящим от ненависти взором. Ее густые, черные как смоль волосы, были встрепаны, а тонкие губы подрагивали, словно готовясь вот-вот прошептать какое-то заклятие. Рот так и остался приоткрытым, оборвав песню на полуслове.

– Беллатрикс Лестрейндж, – пробормотал Невилл, глядя в ненавистное лицо, – да, дежурный был прав: в некоторых тьма сидит так глубоко, что даже Смерть не в силах выжечь ее оттуда.

– Невилл Лонгботтом, – нараспев проговорила Лестрейндж, поднимаясь со своего места, и истерично расхохоталась, – ты пришел поиграть со мной? Мы так и не повеселились в Хогвартсе.

Она вскинула палочку, направляя ее на Невилла, а тот стоял, не шевелясь, и сердце его сжималось, но не от страха, не от предвкушения того, что сейчас может произойти, а от мысли о том, что спасать от тьмы ему предстоит именно ее. Именно женщину, которая пытками довела его родителей до сумасшествия, лишив его детства. Женщину, из-за которой он не знал материнской любви и отцовской поддержки. Ту, что превратила всю его жизнь в шуршащую обертку от ириски.

– Круцио! – взвизгнула Лестрейндж, но ничего не произошло. – Круцио! Круцио!

– Перестань, – Невилл вошел в купе и захлопнул за собой дверь, словно смирившись с тем, что ему предстояло. В конце концов, он сам выбрал эту борьбу, он сам отказался от тихих гаваней, предпочтя еще одно поле битвы. И эта война обещала быть долгой.

Лестрейндж перестала выкрикивать заклятия, но все еще продолжала махать палочкой в сторону Невилла. Тот занял место напротив нее и уткнулся взглядом в окно, рассматривая, как платформу заволакивает белым туманом. Раздался короткий свист, и поезд тронулся. Колеса мерно застучали, и Невилл подумал, что если полностью повернуться в окно, то можно представить, что едешь в Хогвартс с друзьями, и что в купе нет Лестрейндж и ее тяжелого взгляда.

– Почему ты едешь со мной? – отрывисто спросила она, когда платформа окончательно скрылась из виду, и за окнами снова воцарился белый туман.

Невилл предпочел бы не отвечать, но слова сами по себе вырвались изо рта.

– Я решил продолжать борьбу. Мне предстоит спасти одну душу от тьмы, и, раз уж мне приходится ехать в купе с тобой, это будет твоя душа.

Лестрейндж снова разразилась визгливым смехом и попыталась схватить Невилла за руку, но внезапно полыхнула вспышка белого, и ее отбросило на свое место, приложив затылком о стенку купе. Она всхлипнула неожиданно тонко и уставилась на Невилла ненавидящим взглядом, скрестив руки на груди.

– Посмотрим, мальчик, как ты будешь спасать меня, – насмешливо проговорила она. – Ты скорее погибнешь сам, чем переделаешь мою душу.

– Погибну? – Невилл горько усмехнулся, глядя на нее. – Мы и так оба мертвы, Лестрейндж. Так что угрожать мне смертью бессмысленно.

– Ты мертв? – Лестрейндж расхохоталась, запрокинув голову. – Малыш Лонгботтом мертв! Мамочка с папочкой расстроятся. Хотя, погоди, они же тебя не помнят!

Она вновь расхохоталась, глядя как Невилл, бледный от злости, стискивает зубы и сжимает кулаки.

– Тебе повезло, Лестрейндж, что мы не можем навредить друг другу, – проговорил он сквозь зубы.

– Иначе что? – Лестрейндж склонилась над небольшим столиком, стоявшим между ними, протянула к Невиллу руку и провела скрюченным пальцем с длинным изогнутым ногтем по его щеке, медленно, почти любовно, словно это не ее взгляд горел сейчас пожеланием повторной и самой мучительной из всех смертей.

Невилл задумался. Он и впрямь не знал, что сделал бы с Лестрейндж, и навредило бы это ей в конечном счете, поэтому предпочел молча отстраниться и отвернуться к окну.

– Ты ничего бы мне не сделал, малыш, – низким грудным голосом проговорила она, убирая руку. – Ничего из того, что могло бы сделать мне больно. Все вы: Орден Феникса, Отряд Дамблдора – вы не можете по-настоящему причинить боль. Потому что боли надо желать, ее надо любить так, ей надо быть преданным настолько, насколько вы преданны своим глупеньким добреньким делишкам.

Она вновь визгливо расхохоталась.

– И эти глупенькие добренькие делишки в конце концов свели в могилу твоего драгоценного Лорда, – выпалил Невилл, желая только одного – чтобы она замолчала. Если уж ему так не повезло связать свою дальнейшую судьбу с этой ненормальной, то пускай хотя бы молчит.

– Ты лжешь! – взвыла она, и на миг показалось, что оконное стекло треснет. – Ты лжешь, маленький предатель крови.

– Не лгу, – Невилл повернулся к ней и смело взглянул в перекошенное от злобы лицо, с которого в один миг сбежала вся краска. – Гарри снова смог одолеть его, несмотря на все ваши козни. Он сгинул.

– Но тогда, – Лестрейндж сорвалась с места, – он должен быть где-то здесь. В этом поезде.

Она рванула дверь в сторону так резко, что, казалось, могла ее выломать.

– Спасай кого-нибудь другого, малыш Лонгботтом, – она улыбнулась, обнажая некогда гнилые, а теперь белоснежные зубы, – я нужна моему Лорду.

Она вылетела из купе, не удосужившись даже захлопнуть двери, и ее удаляющиеся шаги эхом разносились по коридору. Невилл вздохнул, понимая, что это заведомо провальная идея. Ему было тяжело примириться с тем, что именно душу Лестрейндж нужно было спасти. Это было невозможно, и их разговор был лишним тому подтверждением.

Она ушла, но все равно была здесь. Шум, который она создавала в коридоре, доносился до ушей Невилла даже после того, как он закрыл дверь. Видимо, Лестрейндж тоже слышала за другими дверями только шипение и щелчки, но, в отличие от него, ее это приводило в бешенство. Поезд несся в белом тумане, постукивая колесами, и никому не было никакого дела до того, что в коридоре мечется Лестрейндж, стуча в двери всех купе, выкрикивая проклятия и умоляя Лорда выйти к ней. Никому – кроме Невилла. Было ли это следствием согласия на спасение ее души, или же ему просто было тяжело слушать ее рыдания, но сердце разрывалось с каждым ее всхлипом, с каждым выкриком. Скрепя сердце, Невилл выглянул из купе и увидел Лестрейндж, сидевшую на полу у одной из дверей.

– Прекрати, – устало попросил он, но она, как оголтелая, вскочила и снова бросилась на дверь. Полыхнуло белое зарево, и Лестрейндж отбросило. Она рухнула на пол черной бесформенной кучей и взвыла подобно раненому зверю. От этих звуков холодела кровь в жилах, и Невилл поспешил к ней.

– Все, хватит, возвращайся в купе, – он протянул ей руку, но Лестрейндж воззрилась на нее так, словно это был флоббер-червь. – Ты не откроешь ни одну из дверей кроме той, что предназначена тебе. Пойдем.

Она нехотя вложила сухие пальцы в протянутую руку, и Невилл одним рывком помог ей подняться на ноги.

– Мой Лорд, – бормотала она, пока они шли к купе. – Мой Лорд.

В купе Лестрейндж села и – к превеликому изумлению – замолчала, уставившись в окно и покручивая на пальцах массивные перстни. Невилл, понимая, что разговаривать с ней сейчас бессмысленно, тоже повернулся, гадая, видит ли она за окнами тот же белый туман, или же ей окно показывает что-то другое, что-то свое. Так или иначе, поезд двигался дальше, а двое попутчиков предпочитали молчать.

Через некоторое время – Невиллу показалось, что прошла вечность, поезд стал сбавлять ход, а туман за окном начал редеть, открывая взору бескрайнее поле. Поначалу картина была нечеткой, размытой, словно отражение в воде, по которой бегут волны, но чем медленнее катился поезд, тем четче было изображение. В конце концов, поезд остановился, и слепящий солнечный луч ударил в глаза. Лестрейндж поморщилась и отвернулась от окна, и Невилл поначалу хотел сделать то же самое, но увидев, кто вышел из поезда, передумал.

Фред Уизли пружинящей походкой шагал от вагона к полю, но вдруг замер, словно его окликнули, и повернул голову вправо. К нему быстрым шагом приближались двое мужчин с огненно-рыжими волосами. Несколько секунд лицо Фреда выражало искреннее недоумение, а затем он рассмеялся и бросился обнимать незнакомцев, которые явно его встречали.

– Кто это? – задумчиво спросил Невилл у самого себя, но Лестрейндж бросила за окно короткий взгляд и махнула рукой.

– А, это, – в ее тоне сквозили брезгливость и презрение, – его дядюшки, Пруэтты. Гидеон и, кажется, Фабиан. Их убила группа Долохова. Антонин говорил, неплохо бились, даже жаль их, чертовых предателей крови.

Она поджала губы и отвернулась, словно один только вид Пруэттов и Фреда был ей противен, Невилл же, напротив, с улыбкой смотрел, как Гидеон и Фабиан ведут племянника к протоптанной тропе, убегающей вдаль. Ему искренне было жаль Фреда, но в то же время он был рад, что один из близнецов Уизли попал в надежные руки, и что его звонкий смех теперь будет звучать над залитыми солнцем полями.

Поезд коротко свистнул и пришел в движение. Мир за окном вмиг заволокло белым туманом, скрыв от глаз пассажиров поле и солнце.

– Неужели тебе не жаль Фреда? – спросил Невилл у Лестрейндж, и та покачала головой.

– Абсолютно, – надменно проговорила она. – Уизли – осквернители рода и предатели крови, так что если мне и жаль, то лишь того, что погиб только один, а не все они веселой компанией отправились в те чертовы поля.

Невилла передернуло от того, сколько в ней злобы и гордыни. Лестрейндж смотрела на него, явно ожидая еще какого-то вопроса, желая отпустить еще пару-тройку грубых, колких замечаний, но он смолчал, и она откинулась на спинку сидения, прикрыв глаза.

Некоторое время они ехали в молчании, пока туман вновь не начал рассеиваться, пропуская в купе солнечный свет, от которого Лестрейндж только поморщилась и отвернулась. Поезд остановился, и Невилл увидел выходящих из вагона Люпина и Тонкс. Ремус придерживал умиротворенно улыбающуюся супругу под руку, а она, в свою очередь, глядела на него с теплотой. Вместе они замерли на миг, глядя на простиравшуюся вдали водную гладь, а затем Тонкс сбросила туфли и уверенно зашагала к морю, увлекая Люпина за собой. Он что-то кричал на ходу, а Нимфадора только смеялась и ускоряла шаг.

– Какая мерзость, – выплюнула Лестрейндж, искоса глядя на эту картину. – Ничего хуже придумать нельзя.

Невилл порывался сказать, что Люпин и Тонкс заслужили покоя и тепла, что эта гавань – лучшее из всего, что можно было им пожелать, но посмотрел на скривившуюся Лестрейндж и махнул на эту затею рукой. Поезд уже набирал ход, за окном вновь воцарялся туман, размывая бегущие к морю фигуры.

Следующая станция встретила своего путника шквальным ветром и ливнем. Невилл поразился тому, как темно и жутко было за окном, но вдруг из поезда выпал одинокий странник, которого никто не встретил и, похоже, никто не мог ждать.

– Родольфус! – Лестрейндж взвилась и прижалась к стеклу руками. – Родольфус!

Она бросилась прочь из купе, и Невилл последовал за ней.

– Остановите! Остановите поезд! Выпустите меня! Я должна идти с ним! – Лестрейндж нещадно молотила кулаками по двери вагона, и Невилл осторожно дернул ее за плечо, оттаскивая от выхода.

– Никуда ты не должна идти, – выпалил он и тут же поразился своей резкости, – здесь не может быть ошибки, здесь никто ничего не способен спутать. Если твоего мужа высадили на той жуткой станции, значит, это наказание, определенное ему.

Лестрейндж протяжно закричала и снова принялась стучать по двери, явно намереваясь ее выбить. Невилл пытался оттащить ее, но она изворачивалась, как кошка, и не желала слушать его увещеваний. Внезапно поезд замедлил свой ход и остановился. Двери распахнулись, и Невилл посмотрел в коридор. Никого. Никто не спешил к выходу, никто не торопился навстречу своей награде, а быть может, искуплению. Впрочем, Лестрейндж замерла, глядя на безрадостный пейзаж.

– Кому так повезло? – грубо бросила она и отошла от двери.

– Там никого нет, – Невилл вздохнул, глядя, как она ждет, что сейчас появится кто-то, кто должен выйти на этой станции, и внезапная догадка вспыхнула в его мозгу. – Это наша станция.

– Наша? – недоуменно переспросила Лестрейндж, с брезгливостью глядя на серый лес и размокшую грязь, которая когда-то была тропой.

– Да, наша, – пол вагона начал нагреваться, словно поторапливая незадачливых путников, и Невилл поспешил спрыгнуть с подножки. Лестрейндж глядела на него и морщила нос.

– Я не собираюсь прыгать в эту чертову грязь, – фыркнула она, и Невилл протянул руку. Лестрейндж фыркнула и отвернулась, и ему ничего не оставалось, кроме как бесцеремонно дернуть ее за руку. Лестрейндж взмахнула свободной рукой и сошла с поезда без капли грациозности.

Глинистая тропа под их ногами была размыта, очевидно, прошедшим недавно дождем. Невилл шел первым, постоянно поскальзываясь в грязи. Лестрейндж брела следом, ворча что-то под нос.

– Куда ты идешь? – спросила, наконец, она, когда поезд за их спинами коротко свистнул и растаял в тумане, что клубился над рельсами. – Что это за место?

Невилл лишь пожал плечами.

– Раз из поезда никто больше не вышел, это наша станция, – предположил он. – И я думаю, нам первым делом нужно найти какой-то дом или хотя бы укрытие. Того и гляди пойдет дождь, я не хотел бы мокнуть. Судя по всему, нам предстоит пробыть здесь довольно долго, так что я предпочел бы иметь какую-то крышу над головой. Надеюсь, ты со мной согласна?

– Какого тролля, – выругалась Беллатрикс. – Мир сошел с ума. Вот уж не думала, что после смерти мною будет помыкать малыш Лонгботтом.

– Как будто ты думала, что будет после смерти, – Невилл усмехнулся. – Ты ведь Пожиратель, ты должна была знать, что будет в конце. Или для вас Смерть была просто красивым словом, не более?

Лестрейндж выхватила палочку и направила на него, но, видимо, вспомнила, что не может навредить, и потому лишь злобно скрипнула зубами.

– А ты, малыш Лонгботтом? Почему не переродился после смерти, как феникс, ваш символ?

Теперь уже Невилл не нашел, что ответить. Он уставился под ноги и зашагал вперед. И вовремя – через пару шагов он оступился, нога опасно поехала на скользкой грязи, и пришлось приложить усилия, чтобы не упасть. Лестрейндж хрипло рассмеялась.

– А я думала, ты привык возиться с грязью, Лонгботтом, – надменно бросила она. – Вы же в своем Ордене только и делали, что носились с грязнокровками, так что ты здесь должен чувствовать себя как дома.

У Невилла на языке вертелся достаточно грубый ответ по поводу Азкабанской грязи, но он вспомнил слова дежурного о спасении несчастной души, и смолчал, решив, что упоминание о тюрьме никак не сделает Лестрейндж светлее, скорее, наоборот.

– Что, нечем крыть? – спросила она и снова расхохоталась, на сей раз визгливо. Однако в какой-то миг смех стал вскриком, и Невилл обернулся.

Лестрейндж сидела в грязи и смотрела на него исподлобья.

– Драккловы каблуки, тролль бы их побрал, – проворчала она, снимая с ноги испорченную туфлю, каблук которой был переломлен пополам.

– Это похоже на возмездие? – спросил Невилл, помогая Лестрейндж подняться из грязи.

– Это похоже на дрянную погоду, – проворчала она и двинулась дальше по размытой дороге вдоль кромки серого леса.

Вскоре за, казалось, нескончаемым лесом показались крыши домов, и Невилл ускорил шаг. Лестрейндж, которая, похоже, устала даже ворчать, тоже попыталась ускориться, но только заскользила на грязи.

– Эй, ты же не собираешься бросить меня здесь? – недовольно крикнула она.

– Не собираюсь, – Невилл притормозил, дожидаясь свою подопечную. – Я даже не смею надеяться, что в этом лесу водятся волки, которые тебя съедят.

– А еще спаситель, – фыркнула Лестрейндж. – Где же душещипательные разговоры об искуплении, о свете, о спасении моей черной души? Ай-ай-ай, малыш, профессор Дамблдор был бы расстроен.

– Не говори о Дамблдоре в таком тоне! – неожиданно для самого себя рявкнул Невилл, и над лесом взвилась стайка серых птиц.

– Оу, малыш Лонгботтом зол, – Лестрейндж надула губы, как обиженная девочка. – Не кричи на меня, малыш, ты должен меня спасать, не забывай.

Невилл подавил в себе желание извиниться и повернулся к видневшемуся за лесом городу.

– Идем, – буркнул он. – Я не знаю, насколько уязвимы души в этом мире, но простыть все равно не хотелось бы.

Лестрейндж фыркнула и поплелась за ним, проклиная на чем свет стоит Невилла, Орден Феникса, погоду, поезд, станцию и ожидающий впереди город.

Невилл с тоской глядел на покосившиеся деревянные дома, черные от влаги, пропитавшиеся ею настолько, что, казалось, можно нажать на стену и из нее польется вода.

– Что это за место? – с презрением спросила Лестрейндж, морща нос от прелого запаха, которым пропитался даже воздух над поселением.

– Не знаю, – Невилл осматривал небольшие домики, среди которых черным обелиском выделялось высокое, скрученное всеми ветрами строение. – Как ты думаешь, это может быть гостиницей?

Лестрейндж демонстративно отвернулась, видимо, не желая ничего с ним обсуждать.

– Пойдем, хотя бы спросим, где можно остановиться, – Невилл протянул ей руку, и Лестрейндж нехотя вложила пальцы в его ладонь.

Ступеньки скрипели и грозились вот-вот развалиться под ногами путников. Лестрейндж попыталась взяться за перила, но они качнулись так, что она предпочла схватиться за Невилла. Дверь перед ними распахнулась сама по себе, как будто боялась, что рассыплется в труху от неосторожного прикосновения. Невилл отступил, пропуская Лестрейндж вперед, в темный, пыльный, провонявший плесенью зал.

За засаленной до черноты стойкой стоял старый, обрюзгший бармен, оглядывая пустые столы мутным взглядом. Завидев Невилла с Лестрейндж, он хмыкнул и отвел взгляд.

– Добрый день, – наполовину вопросительно произнес Невилл, желая привлечь внимание бармена.

– Добрый? Ты на улице был, мальчик? – хохотнул тот. – Или поезд теперь останавливается у дверей гостиницы?

– Смешно тебе? – рявкнула вдруг Лестрейндж. – Комнаты у тебя есть? Я продрогла до костей.

Бармен вздрогнул и бросил ключ на стойку.

– Эй, мы что, должны жить в одной комнате? – брезгливо поморщилась Лестрейндж.

– Комнаты только на двоих, – буркнул бармен и отвернулся.

– Нет-нет, погодите, нам нужно две разных комнаты, – Невилл тронул его за плечо, разворачивая к себе.

– Все занято, – отрезал бармен. – Или так – или никак, выбирайте.

Невилл с Лестрейндж посмотрели друг на друга, и каждый ожидал, что скажет другой, какое решение он примет. Бармен сверлил их взглядом, вынуждая принимать решение поскорее и не отвлекать его от созерцания пустого зала.

Лестрейндж отвела глаза, как будто ей не было никакого дела до того, где она будет ночевать, и уже, похоже, собралась провести ночь за столиком.

– Лестрейндж, – сиплым от долгого молчания голосом бросил Невилл, – ты идешь?

Маленький, рыжий от ржавчины ключик лежал в его ладони. Она поморщилась и побрела за Невиллом к лестнице.

Скрип половиц резал уши, глаза почти ничего не различали в полумраке коридора, освещенного тусклыми газовыми рожками. Дыхание Лестрейндж, шедшей позади, было похоже на хрипы дементоров, отчего Невиллу казалось, что она высасывает из него силы. По обе стороны коридора тянулась цепь разбухших дверей, которые, наверняка, не открылись бы ни изнутри, ни снаружи. Невиллу было неприятно думать, что им самим вскоре предстоит быть замурованными за такой же дверью, но поделать с этим он ничего не мог. «Разве что, – думал Невилл, – поскорее исправить ее, чтобы как можно меньше пробыть в этом месте. Хотя, – короткий взгляд назад, на Лестрейндж, крадущуюся на носочках по коридору, – нужно, чтобы она хотела исправиться. А это практически невозможно».

Одна из дальних дверей распахнулась с оглушительным треском, и Лестрейндж за спиной у Невилла взвизгнула от неожиданности.

– Да тут весело! – расхохоталась она, и чуть ли не бегом бросилась к распахнутой двери.

Комната была маленькой, даже можно было сказать, крошечная. Узкое высокое окно почти не пропускало света, с потолка свисали клочья паутины, припорошенной пылью. Кровать была застелена серыми от времени покрывалами, а подушка казалась набитой камнями из-за того, что свалялся весь пух, который был внутри.

– Миленько, – Лестрейндж нервно хихикнула. Невилл вошел в комнату вслед за ней, и дверь за ним захлопнулась.

– Лестрейндж, – Невилл посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. – Что будем делать?

– В смысле? – она прыгнула на кровать, поджала под себя грязные ноги, немилосердно пачкая при этом и без того жуткую простынь.

– Я должен спасти твою душу. Понимаешь, что нам придется сотрудничать?

– Зачем? – Лестрейндж выпучила глаза. – Мы все равно проведем в этом жутком месте вечность, так какая разница, есть тьма в моей душе или ее там нет?

– Есть разница, – упрямо проговорил Невилл, и она вскочила со своего места.

– Ты! – Лестрейндж ткнула пальцем ему в грудь. – Вы все, милые, добрые, светлые праведники. Считаете, что в мире есть только ваша правда и только ей нужно подчиняться. Считаете, что другой правды нет? Может, это я считаю, что тебя надо спасать? Может твои идеалы: всепрощение, равенство, любовь и дружба – это ошибка? Может, нужно просто придерживаться чистоты крови? Почему ты имеешь право лечить меня, а я – нет?

– Потому что на чистоте крови все не заканчивается, – Невилл нахмурился. – Потому что вы наказывали магглорожденных волшебников лишь за то, что они такими родились. Пытали, мучили, убивали. Так же нельзя!

– А вы? Вы наказывали людей за их взгляды! – взвизгнула Лестрейндж. – Причастность к Пожирателям не означала пытки и рейды! Но вы наказали всех, кто не успел откупиться, как Малфои или высказать лживое раскаяние, как Снейп. Уверена, ваши друзья засудят мою бедную сестру лишь за то, что она – жена Пожирателя. Разве же это справедливость?

– Это пособничество, – неуверенно проговорил Невилл, понимая, что отчасти согласен с Лестрейндж.

– Тогда я поищу другую комнату, – она вскочила и бросилась к двери. – Пока ты сам не спасешься, за мою душу лучше не браться. Пока ты не перестанешь делить мир на черное и белое, пока не поймешь, что на той стороне тоже правда – нам не о чем разговаривать.

– Нам не о чем разговаривать, пока ты не поймешь, что магглорожденные тоже имеют право на жизнь и магию, – в сердцах выкрикнул Невилл. – Может, мои убеждения и не идеальны, но они хотя бы не посягают ни на чью жизнь.

– Как тебе легко рассуждать о жизни, когда ты перешагнул смертную черту и сидишь теперь в этой троллевой дыре! – гаркнула Лестрейндж и выскочила в коридор, оглушительно хлопнув дверью.

Невилл посмотрел на цепочку грязных следов, оставленную ее ногами, и вспомнил, что она по-прежнему ходит босиком – безнадежно испорченные туфли Лестрейндж еще там, у леса, выбросила в грязь. Он поймал себя на мысли, что она может занозить ноги или простыть, и сам удивился тому, что ему есть до этого дело, как и до спасения ее погрязшей во тьме души. До сих пор было непонятно, можно ли в этом месте заболеть, но чувство холода определенно было, Невилла трясло, он понимал, что продрог и хочет согреться, а потому склонен был полагать, что и Лестрейндж замерзла. Как бы то ни было, она теперь зависела от него, а значит, стоило ее разыскать, успокоить и попытаться как-то согреть.