Текст книги "Этим летом (СИ)"

Автор книги: Jaye

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

  Господи, он меня ненавидит. Сто пудого ненавидит. Я значу для него не больше, чем вот эти дурацкие наклейки с полуголыми девицами: один раз отдрочил, а потом уже скучно стало, как-то пресно. С живым геем ведь интереснее попробовать... О черт, он считает меня геем!..

  В этот момент я почувствовал, как к горлу подкатил комок не успевшего перевариться ужина, который я попытался сглотнуть, но тяжесть в груди не проходила. И ощущение тошноты тоже.

  Похоже, я слишком понадеялся на благоприятное завершение сегодняшнего дня. Или это мысли о резиновый мячиках сыграли со мной злую шутку. Как бы то не было, но мне пришлось стянуть наушники и, не глядя на Рона, попросить, чтобы он остановил машину. Видимо, мой бледный и сосредоточенный вид сказал ему больше любых слов, потому что он тут же снизил скорость. Через полминуты я уже стоял на четвереньках, сжимая в руках сухой лесной мох, и расставался с содержимым желудка. Сам он, как ни странно, остался на месте, хотя в какое-то мгновение мне стало казаться, что он выпрыгнет вслед за едой.

  Горло саднило, словно я не переставая кашлял три дня напролет, а в целом мне было просто замечательно, учитывая тот факт, что только что я ужасно опозорился перед этим долбанным Роном. Наверное, он сейчас сидит в машине и нетерпеливо поглядывает на часы, недовольный неожиданной задержкой. Или раздраженно выкуривает очередную сигарету... Кстати, возвращаясь к разговору об "одноразовой вещи": по-моему, сигарета гораздо лучше иллюстрирует это словосочетание, нежели какой-то там резиновый мячик. Надо будет запомнить. Вернусь назад и обязательно продолжу думать на тему – "большой мальчик обидел маленького". Ай-ай-ай, как нехорошо. Надо надрать ему задницу.

  – Говнюк... – выдохнул я и обмер, когда мне на плечо опустилась рука.

  – Эй, с тобой все в порядке?

  Бля...

  Я настолько обомлел, что даже не попытался избавиться от груза на плече. Чувство стыда было несовместимо с жизнью. Все, я покойник, а покойники имеют право хранить молчание.

  – Я принес тебе воды.

  Боковым зрением я уловил движение справа, рядом с лицом. Скосив глаза, различил в темноте бутылку. Поколебавшись, взял. Пальцы до сих пор мелко подрагивали. Выдавил из себя хриплое "спасибо".

  – Если тебе больше ничего не нужно, то я пойду, – в голосе слышится странная неуверенность, которая в одинаковой степени может означать как проявление заботы, так и наоборот – элементарное равнодушие и желание поскорее уйти, перед этим успокоив свою совесть: мол, я сделал все, что мог.

  – Ммм... Ладно, – выдавливаю из себя и наконец-то вспоминаю, что все еще простаиваю на четвереньках.

  Слышу, как удаляются чужие шаги, только все тот же мох сухо хрустит под ногами. Кустики, веточки, палочки... Возможно, множество крохотных городов с их крошечными обитателями в данную минуту погибают под рельефной резиновой подошвой. И они кричат своими тоненькими голосками: "На помощь! Помогите! Спасите нас!", – только мы их не слышим и продолжаем размашисто шагать по чьим-то обесцененным жизням...

  Пора идти.

  Неуклюже поднявшись, я побрел обратно, стараясь смотреть себе под ноги: еще с детства во мне жил страх, будучи в лесу, случайно наступить на ядовитую змею. Вот так вот, в городе боишься влипнуть в какашку, а на природе – наступить на змею.

  Интересно, они хоть здесь водятся и насколько ядовиты?

  Возможно, если бы я не был настолько занят, то непременно обратил бы внимание на темную фигуру впереди. Но вместо этого я просто в нее врезался и если бы не придержавшие меня руки, то врезался бы основательно. А так всего лишь уткнулся носом в теплую грудь. Как ни странно, его одежда совсем не пахла дымом, который всюду сопровождает курящих людей. От него пахло солнцем, морем и немного потом. Я блаженно притих и неосознанно сделал глубокий вдох, одновременно пытаясь надышаться Роном и запомнить его запах.

  – Я подумал, что ты можешь заблудиться, – раздался спокойный голос над моей головой.

  Я поднял голову, хотя и не мог видеть выражение его лица.

  – А если бы и так, ты бы вспоминал обо мне?

  Какая часть моего мозга отстала по дороге? Наверное та, что отвечает за эмоциональную интерпретацию окружающего мира и представляет такие "женские" качества личности, как повышенная восприимчивость и мазохизм.

  Ладонь, до этого трепавшая мои волосы на затылке, сначала замерла, а потом и вовсе исчезла.

  – Кейт содрала бы с меня семь шкур, – усмехнулся Рон.

  Это не был ответ на вопрос. Скорее унизительная попытка его избежать. Унизительная для меня.

  – А ты? Что ты думаешь обо мне? – не унимался я.

  Кажется, мне окончательно снесло тормоза. Но я знал, что если не спрошу сейчас, то в ближайшем будущем мне вряд ли достанет смелости озвучить этот вопрос. Надежды не было. Было желание поставить точку. Возможно, тогда бы мне стало легче пережить свое отождествление с "одноразовой вещью".

  – Пит... Питер...

  Черт, не так.

  – ... ты уже большой и достаточно взрослый мальчик, чтобы понимать, что короткие эпизоды – они на то и эпизоды, что никогда не станут полноценным хорошим фильмом. Ты мне нравишься, ты симпатичный, но физиология... она не имеет с чувствами ничего общего – это только тело. Причем все произошло обоюдно, а значит у тебя не может быть ко мне никаких претензий. Кроме того, нам обоим понравилось, я даже не прочь повторить. Но это не то, над чем стоит думать, ты ведь понимаешь? Мама должна была говорить тебе об этом...

  Я уже говорил, что я дебил?

  Сколько было этому парню? Рон говорил с такой уверенностью, с таким доброжелательным участием... И его слова были хуже яда. Я действительно почувствовал себя маленьким глупым мальчиком, невероятно жалким и никчемным, раздавленным, как будто на тоненьких хрупкий позвоночник моей самооценки наступили ногой. Одно нажатие – и косточки не выдержали, переломились пополам. И уже никак не склеишь, не сростишь искусственным образом. Зверушка обречена.

  Если в самом начале его речи мне было стыдно, мне было тошно, мне было никак, то в ее конце я почувствовал, как меня словно накрывает волна оглушающей злости. Я пришел в ярость и пока не прошел кураж, коротко размахнувшись (как я обычно делал папиной клюшкой для гольфа), врезал ему в челюсть.

  Ауч! Отстаивать свою честь оказалось еще больнее, чем ее терять. Руку пронзило острой болью и прежде чем я успел испугаться, меня грубо схватили за шиворот и поволокли в сторону дороги. Отбиваясь, я зацепился за какую-то ветку. Не церемонясь, она царапнула меня по лицу.

  – Ненавижу тебя, чертов засранец! – закричал я, сопротивляясь еще отчаяннее.

  Злость почти полностью исчезла. И ее отсутствие было слишком заметно, чтобы на него можно было не обратить внимание. От этого стало еще больнее, еще страшнее отказаться от сопротивления и, опустив руки, смирившись, погрузиться в состояние полнейшего оцепенения.

  – Придурок! Урод! Отпусти меня! Ненавижу-у-у! Что б тебя...

  Из-за стволов деревьев показалась дорога, а на ней темной громадой высилась механическая туша, такая же бессердечная как и ее хозяин.

  Резко остановившись, Рон схватил меня за плечи и как следует встряхнул:

  – Значит так, – его шипящий голос походил на молоко, удравшее на плиту. – Я не намерен возиться с маменькиными сынками и терпеть подобное к себе отношение. И делать Кейт свидетельницей этого маленького спектакля тоже. Поэтому либо ты сию секунду закроешь свою зубастую пасть и спокойно дойдешь со мной до машины, либо я оставлю тебя в лесу, а утром скажу Кейт, что потерял по дороге. Уверен, она найдет способ быстро утешиться, – я не мог видеть, но абсолютно точно был уверен, что на его лице проступила все еще злая, но самодовольная улыбка.

  Ублюдок.

  – Я понял, – мне с трудом удалось выдавить из себя эти два слов, тем не менее они прозвучали на удивление ровно.

  – Я в тебе и не сомневался. А теперь сам шевели своей смазливой задницей – я не намерен больше тащить тебя на себе.

  Гордо развернувшись, я направился к приглушенно светившемуся салону. Дверца с моей стороны оставалась открытой, и я забрался внутрь. Даже не глянув на Рона, проскользнул в заднюю комнатку. Не раздеваясь, на ощупь залез на свободную кровать и укрылся пододеяльником. "Только не реви", – приказал себя молча, шмыгнул носом, накрыл голову подушкой и не заметил, как уснул.

  На следующее утро мы вдвоем с Кейт сидели в какой-то придорожной забегаловке и жевали свой завтрак, состоящий из омлета, картошки фри, салата и булочек с сосиской. Рон отказался составить нам компанию, заявив, что ему нужен час для сна и раньше этого времени мы можем не возвращаться. Почти сутки в пути его вымотали и он превратился из молчаливого незнакомца в раздражительного и хамоватого парня. Вполне возможно, что в его плохом настроении есть доля и моего участия. Тем не менее я не чувствовал себя сколько-нибудь виноватым. В конце-концов это он заварил всю эту кашу, вот пускай сам ее и расхлебывает, и я не собираюсь никоим образом ускорять этот процесс. Да этот идиот может даже бросить нас здесь и в любой момент смотаться к чертовой бабушке (лично я нисколько не огорчусь). Мы с Кейт всю жизнь справлялись сами, вот и на этот раз не пропадем, тем более что до ранчо не дольше пяти часов езды на автобусе... Интересно, а они тут есть?

  – Пит, тебе не кажется, что Рон ведет себя несколько... – Кейт замялась, пытаясь подобрать подходящее слово, – странно?

  – Это потому что он придурок, – ответил я, откладывая вилку на край тарелки. Аппетит ко мне так и не пришел: ни до, ни во время еды.

  – Ты тоже заметил? – сестра смешно округлила глаза, при этом понизив голос, но было совершенно очевидно, что мы говорили о разных вещах. – Но что могло случиться за одну ночь? Вчера ведь все было просто отлично, разве нет? – похоже, она действительно была расстроена.

  – Кейт, – обратился я к ней, стараясь, чтобы мой голос звучал обыденно, – а что ты сказала ему вчера? Как объяснила, что ты не одна? Кем ты меня представила? – на всякий случай задал я третий вопрос, по смыслу не отличающийся от первых двух, но мне нужно было быть уверенным, что сестра правильно меня поняла. Кроме того я почему-то нервничал, а когда я волновался, мне становилось труднее выразить свои мысли.

  – Да что я еще могла сказать? Что ты мой друг, конечно. Думаешь он бы поверил, что мы родственники? Мы ведь совсем не похожи. К тому же я решила, что это поможет ему в меня не влюбиться. Кстати, тебе-то эта маленькая ложь еще больше на руку, чем мне, – высокомерно усмехнулась Кейт улыбкой признанной красавицы, но вдруг ее лицо изменилось. Она заметно побледнела и едва слышно пролепетала. – О нет, неужели эта царапина на твоем лице... – сестра в ужасе прикрыла рот. – Вы подрались? Из-за меня?!

  Хорошо, что я не стал есть дальше, а то обязательно бы подавился. Хотя... если и так, то кто знает – возможно, я бы даже умер. И тогда мне бы не пришлось отвечать на абсурдные вопросы сестры.

  – Нет, Кейт, что ты, – прозвучало довольно убедительно. – Я же тебе уже говорил, что по пути меня укачало... Я пошел в лес, а когда возвращался обратно – случайно поцарапался, потому что ни хрена не было видно.

  Если честно, то утром я пережил несколько довольно неприятных секунд, когда, открыв глаза, увидел на подушке пятнышки крови. Мне понабилось какое-то время, чтобы вспомнить ночное происшествие и осознать, в чем причина их появления. А после спокойно пережить пробуждение Кейт и ее взволнованный щебет, когда она увидела мое лицо.

  – Прости, что не сказала тебе раньше о том, что мы... типа пара, – хихикнула сестра, вновь приходя в хорошее расположение духа.

  – Да ладно, – вяло отмахнулся я, разом сдувшись и потеряв интерес ко всему, даже к тому, что имело ко мне непосредственное отношение как, например, результаты последних экзаменов, которые до сих пор не пришли мне на почту. А ведь с конца сессии прошло три недели, а нормой считалось две. Да и о практике на втором курсе стоит задуматься уже сейчас... И о чем я только думаю? Мне плохо. Мне на самом деле паршиво. – Только в следующий раз все же предупреждай меня заранее, – обратился я к сестре, отламывая кусочек хлеба и отправляя себе в рот.

  – А знаешь, – вдруг подала голос Кейт, до этого сосредоточенно пережевывающая листик салата, – мне почему-то показалось, что вы с Роном можете стать друзьями. – О нет, вот только не надо пытаться найти мне друзей. Я разве кричу о своем одиночестве? Или это итак слишком заметно? – Несмотря на то, что вы оба такие разные – тем не менее у вас много общего, – вдохновенно продолжала она, намеренно не замечая отсутствие моего энтузиазма. – Вы оба мало разговорчивые, серьезные и... как бы это правильнее сказать... Вы оба работаете не на публику, а только на близких людей. Понимаешь, что я имею в виду? А когда вчера ты задремал на плече Рона, он не стал тебя тормошить и аккуратно держал руль так, чтобы твоя голова не соскользнула, хотя ему явно было не очень удобно... Эй, ты чего на меня так уставился? Я ничего не придумываю.

  Кейт моментально надувалась, стоило заподозрить ее во лжи. На самом деле у нее была совершенно милая особенность иногда преувеличивать факты и приукрашивать события.

  – Да нет же, Кейт, я тебе верю. Успокойся, – пробормотал я, растерянно глядя в окно, рядом с котором мы сидели.

  Неужели я действительно ему нравлюсь? Хотя бы немножко? Это мой счастливый шанс или еще одна возможность получить одиночный билет в известном направлении, обозначаемом тремя короткими, но весомыми словами?

  С удивлением чувствуя, что начинаю краснеть, я поспешил сменить локацию.

  – Китти, – так я обращался к сестре только тогда, когда мне было от нее что-нибудь нужно (так, в основном по мелочам, например, подойти к артисту после концерта и взять для меня автограф – что-то в этом роде), – я пойду немного пройдусь. Закончишь здесь без меня, окей? – я уже вставал из-за стола.

  – Ладно, нет проблем, – пожала она плечами. – Разберусь с основным блюдом и закажу себе что-нибудь охрененно-вкусное на десерт. Только, Пит, оставь мне деньги, а то моя наличка вчера закончилась. Не думаю, что они здесь принимают карточки.

  Я улыбнулся и отдал ей весь бумажник.

  * 3 *

  На улице во всю светило солнце, и высокие старые деревья, росшие рядом с кафе, отбрасывали на серую и выгоревшую, словно зола, землю большие темные тени. И сильные порывы северного ветра заставляли их танцевать подобно языческим духам из старинных, наполненных запахом костра, легенд.

  Поглядев по сторонам, я пересек дорогу и подошел к машине, решив перед тем, как идти разминаться, захватить с собой джинсовку. Она лежала в сумке на кровати и поэтому, стараясь не разбудить Рона, который дремал прямо за рулем, откинув голову назад, я как мышь пробрался за занавеску. Но осуществить задуманное оказалось сложнее, чем я предполагал. Мне пришлось перевернуть все содержимое сумки, а кое что из вещей вытрясти прямо на пол и кровать, прежде чем "пропажа" нашлась. Довольный и немного измотанный поисками, я не стал складывать все обратно: я итак потратил слишком много времени. Кейт не станет сидеть в кафе вечно, а мне во что бы то ни стало требовалось пройтись, чтобы немного освежить голову. Кроме того, проснувшись, Рон вряд ли станет меня ждать, поэтому наведу здесь порядок позже, когда вернусь.

  Повернувшись, я вздрогнул от неожиданности: прямо напротив меня, загораживая выход, стоял Рон.

  – Привет, – сказал я больше для того, чтобы убедиться в реальности происходящего. И вспомнил, что мы с ним сегодня еще ни разу не разговаривали.

  На его лице не дрогнул ни единый мускул: оно по-прежнему оставалось непроницаемым.

  – Что ты здесь устроил? – вместо приветствия поинтересовался он, обводя взглядом место "катастрофы", и я в который раз с сожалением убедился в том, что на его лице не осталось ни следа от моего вчерашнего "рукоприкладства". В итоге я по всем статьям получался единственным пострадавшим, как в моральном, так и в физичеком смысле. И это совсем не воодушевляло на новые подвиги.

  – Я кое что искал. Потом уберу, – я сделал пару шагов вперед, таким образом намекая, что хотел бы выйти.

  Рон не сдвинулся с места.

  Я начинал нервничать.

  Хорошо, если до него так не доходит...

  – Мы договорились с Кейт, что пока она расправляется с десертом, я немного прогуляюсь. Совсем чуть-чуть. Меня не будет минут десять-пятнадцать.

  Господи, и почему я тут сейчас стою и перед ним оправдываюсь?

  Рон шевельнулся, и я едва не вскрикнул от испуга. Приблизившись, он провел кончиками пальцев по моей скуле, внимательно рассматривая подбородок и губы.

  – Больно?

  – Н-нет, – завороженный его потемневшим взглядом, я как-то не догадался избавиться от поглаживающей щеку руки.

  – Щекотно? – пальцы сменили губы.

  – Немного, – и когда это мой голос успел охрипнуть?

  По движению его губ я догадался, что Рон улыбается. Ну конечно, он же уже обо всем знает. Например о том, что я далеко не равнодушен к его ласкам. И о том, что мне не все равно, рядом он или нет.

  Несильно сжав мои волосы на затылке, он отвел руку немного назад, вынуждая меня запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза. Ярко-синие. Мне почти нестерпимо захотелось зажмуриться, как будто они светились изнутри преломленным солнечным светом, хотя на самом деле в комнате царил приятный густой полумрак.

  – Я...

  Не дослушав, Рон заткнул мне рот поцелуем. И я сдался. Снова. Без остатка отдался ощущениям.

  Наверное, я сумасшедший. Нет, я совершенно точно невменяемый. Как и это парень. Только у меня почему-то такое ощущение, что он в отличие от меня хорошо понимает, что делает.

  Ладони Рона медленно прошлись по моей спине снизу-вверх, потом, словно вдруг разом осмелев, забрались под майку, одним решительным движением сдернули ее через голову и стали водить по обнаженной спине, ощупывая лопатки, пересчитывая позвонки, оглаживая бока... Опустившись, смяли ягодицы, отрывая от пола и заставляя привстать на цыпочки. В попытке сохранить равновесие я потянулся и обвил руками крепкую шею. А в это время чужой язык самозабвенно трахал мой рот, не давая ни как следует вдохнуть, ни выдохнуть. Сердце колотилось где-то в горле, но я давно перестал различать какие-либо звуки, только чувствовал, как оно глухо ударяется с той стороны, ища выход и грозя разбиться.

  Глупое, оно не имело шансов выжить в этом жестоком мире, где любовь с легкостью заменяли игра в чувства и деньги.

  Разорвав поцелуй, Рон избавился от своей майки и продолжил целовать мою шею, грудь, расстегивая молнию на штанах и стягивая их вниз вместе с нижним бельем. Опустившись на колени, провел языком по моему животу, очерчивая горизонтальную линию, которая делила мое тело пополам: на более светлую и темную половины. Дело в том, что я любил разгуливать по дому родителей босиком в тонких широких штанах и за две недели каникул успел немного загореть, большую часть времени валяясь на травке во внутреннем дворике, либо любуясь на зеркальную поверхность бассейна, испещренную ослепительно-белыми бликами. Кейт не уставала подшучивать надо мной по этому поводу, а я не видел в этом никакой проблемы, так как все равно почти безвылазно сидел в четырех стенах, и собирался как-нибудь потом выровнять загар...

  Черт!

  Запустив пальцы в густые волосы, я оторвал Рона от своего пупка, который он самозабвенно вылизывал, и, глядя ему в глаза, срывающимся голосом прошептал:

  – Кейт... Она может вернуться в любой момент.

  Правый уголок его губ искривился и пополз вверх, превращая обычную усмешку в ухмылку.

  – Ей придется подождать или же немного прогуляться. Она не сможет попасть внутрь, потому что я закрыл машину, – темная бровь вопросительно изогнулась. – Ты против?

  Я улыбнулся.

  – Кейт будет полезно проветриться.

  Еще бы. Зная сестру, я был уверен, что она не ограничится одним десертом.

  Поднявшись, Рон подвел меня к кровати, толкнул на узкую койку, а сам остался стоять в ее ногах.

  – Эй, здесь же моя одежда! Она помнется, – засмеялся я, наблюдая, как он снимает джинсы, неторопливо оголяя бронзовую кожу, которая создавала со светло-голубой тканью изумительное сочетание.

  Мой рот наполнился слюной. Мне не терпелось попробовать его кожу на вкус и ощутить тяжесть сильного тела.

  Вытянув руки над головой, я ждал, пока Рон подползет ко мне на четвереньках. Зависнув надо мной на вытянутых руках, он наклонился к моему уху:

  – Ты такой красивый. Знаешь об этом?

  Усмехнувшись, я положил ладонь ему на грудь, туда, где билось сердце.

  – Держу пари, ты так всем своим пассиям говоришь.

  – Держу пари, кто-то нарочно нарывается на порку, – прикусив кожу на моей ключице, он выпустил ее и лизнул, оставляя на коже отпечаток зубов.

  – О, ты собираешься меня выпороть? – не удержавшись, я приподнял бедра и потерся об него животом.

  Кротко улыбнувшись, Рон опустил ладонь на мой член.

  – Нет, всего лишь оттрахать.

  Резко выдохнув, я выгнулся, комкая в руках уголки подушки.

  – Звучит как обещание.

  – Скорее как заверение в вечной любви, – его пальцы сжались.

  – Ммм... придурок.

  – Ты когда-нибудь закроешь свой милый ротик и перестанешь трепаться?

  – Займи его чем-нибудь.

  – Хорошая идея, но пока рановато. Может мне его просто заклеить? – Рон провел пальцами по всей длине, задержался на вершине и потер большим пальцем головку, растирая выступившую капельку смазки.

  – А-а-х, делай, что хочешь, только побыстрее, а то я сейчас взорвусь, – выпустив подушку, я обнял его, привлекая ближе, и едва заметно вздрогнул, когда он дотронулся до отверстия между ног. Всхлипнув, прижался к нему сильнее. – Рон...

  Прерывисто вздохнув, он развел мои бедра шире и, прижавшись ко входу твердым как камень членом, осторожно толкнулся внутрь. Потом еще и еще раз, миллиметр за миллиметром проникая все глубже и глубже, пока не вошел полностью. Замерев и тяжело дыша, убрал с моей щеки влажную прядь, чмокнул в нос и, взяв мою ладонь в свою, принялся поочередно целовать подушечку каждого пальца и так до тех пор, пока я не разлепил веки.

  – Ты в порядке? – тихо спросил, разглядывая меня с немного встревоженным выражением.

  Вместо ответа я поцеловал его в плотно сжатый уголок губ и потерся носом о шею.

  Положив одну руку мне на затылок, а другой крепко сжав талию, он начал двигаться, постепенно наращивая темп. Совсем скоро мы уже жадно делили воздух, стремительно и неотвратимо приближаясь к кульминации, словно на всей скорости мчались по открытому всем ветрам шоссе навстречу свободе и солнцу. Когда-то разделенные на две одинаковые половинки, мы вот-вот должны были растаять, чтобы под его лучами раствориться друг в друге и превратиться в единое целое, самодостаточное и счастливое.

  При каждом толчке моя пятка задевала что-то холодное. Как сквозь туман я ощущал, как оно царапает кожу: вперед-назад, вперед-назад... Мысли в голове путались, и во всем мире остались только два ощущения: пульсирующая плоть, то почти полностью исчезающая, то одним жестким движением оказывающаяся внутри и вдалбливающая в кровать под яростным напором сильных бедер; и металлическая прохлада, тонкой змейкой струящаяся по коже... А через несколько мгновений ничего не осталось. Вскрикнув, я обнял Рона ногами за талию, из последних сил сжимая снаружи и внутри, и чувствуя, как там разливается горячее семя, а от пота руки соскальзывают с широкой спины и нет никакой возможности их удержать.

  Наверное, прошла не одна минута, прежде чем мы смогли отдышаться и хотя бы наполовину прийти в себя. А мне до последнего не хотелось его отпускать. Не знал, что бываю такой сентиментальный после занятия сексом. Но одно я понимал точно: бессмысленно пытаться уберечь хрупкое стекло, потому что оно обязательно упадет и разобьется, и вместе с этим в душе на какое-то время поселится ощущение опустошенности. Но в конце-концов это ведь стекло, а все стеклянные предметы заранее обречены.

  Подняв руку, я спрятал лицо в сгибе локтя. Рон лежал рядом на боку. Я чувствовал его дыхание и знал, что он смотрит на меня.

  – Эй, – позвал он, убирая мою руку, и я посмотрел ему в глаза, приготовившись разбить наши, не имеющие никакого будущего, отношения. – Нам нужно поторопиться, а то Кейт придет в ярость, – его губы улыбались, и я не мог не заметить, как смягчилась их линия, придавая глазам таинственную глубину.

  Я громко рассмеялся:

  – Это тебе стоит поторопиться. Мне-то это ни к чему, ведь Кейт уже видела меня голым и ни один раз.

  Он больше не улыбался. Я тоже. Еще одно неимоверное усилие, и я снова смотрю ему в глаза. Они пустые. Он уже знает, что я хочу сказать.

  – Понятно, – отрывисто бросает, перебирается через меня и, встав с кровати, начинает собирать свою одежду.

  На то, чтобы одеться, у него уходит не больше двадцати секунд. Слишком быстро, а ведь я еще не закончил:

  – Ты сам говорил, что физиология не имеет ничего общего с чувствами. Но и то, и другое можно купить, если знать цену, – застыв, Рон смотрит на меня, но не произносит ни слова. По выражению его глаз я читаю, что сейчас больше всего на свете ему хочется стереть меня в порошок, но непринужденно продолжаю рассуждать на ненавистную нам обоим тему. – Родители Кейт очень богаты. Рядом с ней меня ждет блестящее будущее – прекрасный двухчасовой фильм, который я не собираюсь разменивать на пятиминутную короткометражку. Теперь скажи мне, почему я не прав? – я все-таки не сдержался и выкрикнул свой вопрос, вложив в него сразу и злобу, и отчаянье... и пустоту.

  Но в комнате кроме меня уже никого не было.

  Обняв подушку, я натянул на голову пододеяльник и пролежал так почти до самого конца нашего путешествия, которое заняло около двух с половиной часов, отговорившись от Кейт тем, что у меня разболелась голова. Банально, но она поверила. Даже не стала ругать за разбросанную по полу одежду. Все время, пока мы с Роном находились в машине, она провела в кафе сначала наслаждаясь десертом, а потом решив позвонить своему капитану бейсбольной команды. Вернулась без меры довольная, что-то напевая под нос, и даже не поняла, что я не ходил ни на какую прогулку. Поэтому с легкостью решила, что причина моей мигрени в слишком сильно припекающем солнце, под которым я провел без малого полчаса. На самом же деле причина моей мнимой головной боли была в другом, а именно в человеке, который отныне никогда больше даже и не взглянет в мою сторону. И, зная это, мне становилось почти физически плохо, поэтому притворяться не было никакой нужды.

  При прощании я упрямо отводил глаза, стараясь смотреть куда угодно, только не на Рона. Его же отношение ко мне выражалось в исключительной холодности и вежливом, на грани абсурда, равнодушии. К сожалению, я не мог закрыть уши, чтобы не слышать, как Кейт, то и дело бросая на меня исподтишка возмущенные взгляды, рассыпается перед ним в благодарностях и почти силой берет обещание, что он когда-нибудь обязательно приедет "к нам в гости". Но мы-то с ним вдвоем прекрасно понимаем, что этого никогда не произойдет. Наши дороги расходятся здесь и сейчас, разбегаются в разные стороны подобно талой воде, по весне бегущей по трубам с крыш и стекающей в водостоки. Случайное знакомство, так ведь это называется?

  – Еще раз огромное спасибо за то, что согласился нам помочь, – по-сотому разу начинает сестра, и у меня складывается такое ощущение, что она просто не хочет его отпускать. Очевидно присутствие Рона способно скрасить ей даже такое неблагодарное занятие, как ожидание автобуса, в отличие от меня, конечно. Но я ни на что и не претендую, поэтому в свою очередь молча разглядываю горизонт, надеясь, что в этой глуши транспорт ходит точно по расписанию.

  – Не стоит, это не доставило мне никаких проблем, – невозмутимо отвечает Рон, и я бросаю в его сторону косой взгляд, отчего-то решив, что за его словами скрывается двойной смысл. Нет, его лицо по-прежнему ничего не выражает, и я разочаровано отвожу глаза на все тот же унылый пейзаж.

  – Если бы наши маршруты не совпадали, то ты вряд ли бы подбросил нас до этого места, – брякаю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал так же спокойно, как у диктора новостного канала, вещающего о надвигающейся буре. Не знаю, откуда, но вдруг мне в голову пришла мысль, что если я и дальше буду делать вид, что мне все равно, то мой мнимый пофигизм может быть справедливо интерпретирован Роном как очевидное проявление слабости. И для кого я так стараюсь, спрашивается? – В любом случае мы перед тобой в большом долгу, – еще немного и я возненавижу себя за идиотский сарказм, но я не мог отказать себе в попытке вывести его из состояния внешней заторможенности, как будто ему на самом деле безразлично, что сейчас мы расстаемся навсегда. Мне хотелось доказать всем и себе в первую очередь, что его благородный поступок ничего не стоит, и если бы не удачное стечение обстоятельств, он никогда не стал бы нам помогать. В жизни так не бывает, чтобы кто-то заботился о другом просто так за "спасибо": личные интересы всегда значат больше, чем благополучие другого человека, особенно если вы едва знакомы.

  – Пит! – в голосе Кейт отчетливо слышится предостережение: все, хватит, пора остановиться.

  Конечно, я имею полное право вести себя как хочу, ибо уже давно немаленький, даже если мое поведение со стороны выглядит неуместно и больше всего напоминает именно капризы избалованного ребенка. Я не обязан любить человека, который не понравился мне с первой минуты нашей встречи. И при других обстоятельствах сестра не сказала бы мне ни слова, но в данной конкретной ситуации она однозначно против того, чтобы я выражал свою антипатию в устной форме, особенно когда это не имеет ничего общего со справедливостью. Но Кейт последняя, кто способен меня сейчас вразумить, если уж ранее я нашел в себе смелость распрощаться со здравым смыслом в пользу своих желаний.

  Рон смотрит мне прямо в глаза – в первый раз с тех пор, как состоялся наш последний разговор. И я упрямо выдерживаю его непонятный взгляд, который с каждой секундой неуловимо тяжелеет, словно в данный момент за красивым и холодным фасадом бушует непогода, и только черные тени дождевых облаков отражаются в глазах.

  – Нет, мальчик прав, – наконец роняет он, и я понимаю, что проиграл. И злюсь еще больше, наверное, из-за появившегося жгучего чувства стыда, которого раньше не было.

  – Тогда, может быть, ты наконец озвучишь вслух, сколько стоит твоя помощь? – усмехаюсь я и тянусь к заднему карману джинс, по пути вспоминая, что так и не забрал у Кейт свой бумажник.