Текст книги "Сияние (СИ)"
Автор книги: Jane Evans
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Он сделал несколько шагов к ней, не обращая внимания на предупреждающие нотки в голосе Флавиуса, который позвал его. Но Регулусу было плевать на эти предостережения. Ведь Гермиона смело встретилась с ним взглядом, готовая принять любое развитие событий, и он почти чувствовал, как страх кружит между ними, маячит в тенях от языков пламени на лице Грейнджер и выжимает из неё по капле самообладание. В какой-то момент Регулусу показалось: Грейнджер вот-вот закричит, ударится в слёзы или же сделает хоть что-нибудь, лишь бы нарушить эту кошмарную тишину. Но она молчала, по-прежнему молчала и не позволяла себе даже моргнуть. И в этом жесте было столько непоколебимой гордости, что Регулус едва не топнул с досады ногой.
«Так похожа на меня… Идиотка», – с горечью подумал он, и эта мысль почему-то заставила чудовище в нём заткнуться ровно настолько, чтобы хватило времени убраться подальше от Гермионы, которая хотела было пойти за ним, но остановилась, перехватив чей-то взгляд.
А Регулуса ноги вели всё дальше и дальше от Джека, который даже перестал испражняться вопросами и чуточку отрезвел, всё стремительнее – от Джонатана с Элен, которые были слишком хорошими людьми, чтобы думать о нём плохо даже после всего, что он сделал. Ему было стыдно, совсем немного, но стыдно оттого, что он шёл прочь от единственного человека, который всегда его понимал и сейчас не смотрел на него с неприкрытой жалостью, за что Регулус был бесконечно благодарен.
От Флавиуса.
День 4
Флавиус до самого вечера не видел ни Регулуса, ни Гермиону. Конечно, в поведении первого не было ничего неожиданного: смерть Сириуса едва не сломила Рега, который все эти годы только и жил мыслью об их встрече. Флавиус не застал времён Второй магической войны, но знал о ней всё, что мог рассказать Регулус, как знал и о его прошлом в рядах Пожирателей Смерти, а также о мечте покончить с Волдемортом навсегда, а после – помириться с братом.
«Мы никогда не ладили, – неохотно рассказывал Регулус, – ведь я с детства был послушным ребёнком, старавшимся угодить родителям и делавшим всё, чтобы получить хотя бы один тёплый взгляд. А он… А он был несносным раздолбаем, позором семьи и предателем крови, как говорила моя мать. Он считал всю нашу семейку идиотами, а я понял, что он прав, слишком поздно…»
Сириус умер на глазах Регулуса. Разлетелся на миллиарды разноцветных частиц и упал в небо, как это обычно бывало с теми, кто бросался обратно в Арку, думая, что может войти в неё и оказаться в мире живых. А Регулус просто не успел добежать, не успел это предотвратить, не успел спасти и тем самым реализовать хотя бы одну свою мечту. Мечту о хороших отношениях с братом. Единственное, что он успел, это в ответ на слабое: «Регулус», удивлённо прозвучавшее из уст умиравшего Сириуса, сказать: «Прости». Регулус не верил, но Флавиус его убеждал, что, перед тем как стать сиянием, Сириус улыбнулся.
И это была чистая правда.
– Добрый день, – внезапно услышал Флавиус и, открыв глаза, увидел Гермиону, в нерешительности застывшую в нескольких метрах от него. – Можно с вами поговорить?
– Само собой, какие вопросы! – бодро отозвался он, предложив ей присесть на покосившуюся скамейку, что стояла рядом с гамаком.
Гермиона нетерпеливо мотнула головой и закусила губу.
– Я всё утро гуляла по окрестностям, но нигде не встретила Регулуса. В хижине его тоже нет, и я подумала…
– Не знаю ли я, где он? – мягко закончил за неё Флавиус, улыбнувшись. – Разумеется знаю. Но ты всё же сначала присядь.
Она послушалась и со вздохом приземлилась на скамейку. Последние солнечные лучи тут же запутались в волосах Гермионы, высветили пушистые пряди, и в этот миг она выглядела такой юной, что тяжёлая печаль, застывшая на её лице, показалась Флавиусу настолько же нелепой, какими были бы старомодные жемчужные бусы на шее маленькой девочки.
– Я сожалею о вчерашнем, – начала Гермиона, опустив голову. – Мне очень жаль, что я испортила ужин и своими разговорами довела Регулуса до…
– Он сам себя довёл, – вкрадчиво поправил её Флавиус, и она взглянула на него. – Ему сложно справиться с внутренними демонами… Всё ещё сложно, к сожалению.
– Но ведь если бы я не стала говорить о Сириусе, то…
– Рано или поздно ты бы всё равно о нём сказала. И, помяни моё слово, наш Регги ещё сам спросит у тебя о нём, а потом будет благодарен, если ты расскажешь всё, что знаешь.
Поднявшийся прохладный ветер вылизывал дороги, прогоняя пожухшие листья обратно в лес, а за холм по небу уже медленно, словно огромная капля крови, стекал закат.
Флавиус никогда не любил закаты.
– Он меня ненавидит, – после паузы, наполненной шелестом деревьев и глухим звуком падавших плодов, призналась Гермиона. – С самого моего появления здесь мне было ясно: он терпеть меня не может.
– Это не так, – начал Флавиус, а затем, коротко взглянув на Гермиону, добавил: – Просто он боится. Всё время боится.
– Чего боится? Почему?
Удивление в её голосе заставило Флавиуса слегка улыбнуться.
– Есть много причин. Как только ты вылетела из-за занавеса, он боялся не успеть. Боялся снова не успеть, понимаешь? С тех пор, как погиб Сириус, мы договорились дежурить по очереди, но это не мешает Регулусу каждый день приходить к Арке и с молчаливым упрямством смотреть на неё. Он готов в любую секунду сорваться с места и кого-то спасти, с чем слегка переусердствовал, когда появилась ты.
– Если бы мы были в мире живых, у меня бы до сих пор на запястьях цвели синяки и болели суставы от его «усердия», – прокомментировала Гермиона, слегка пнув носком туфли маленький камень.
– Он не хотел, чтобы ты умерла, – продолжил Флавиус. – Но, сказать по правде, он действительно был не слишком рад, что именно ты попала сюда, если слово «радость» вообще применимо к такой трагедии.
– Но что я сделала не так? Чем я не угодила? – горячо выпалила Гермиона, обратив на Флавиуса почти отчаянный взгляд.
– Ты просто слишком на него похожа, в тебе он видит себя, и это ему не нравится, – пояснил Флавиус и, заметив озадаченность в её лице, пояснил: – Ты для него как немой укор, Гермиона. Ты веришь, что можешь спастись точно так же, как верил он сам когда-то. Вот только он сдался, свернул за шаг до спасения, а теперь боится, что ты поступишь иначе и это разобьёт его болезненную гордость. Ты ведь девушка, Гермиона, и далеко не глупая, если сумела себя проконтролировать тогда, возле Арки, и не поддаться инстинкту. А потому я уверен: тебе хватит смелости выбраться отсюда, а ещё забрать с собой всех, кто застрял на этом острове. И я знаю, где-то в глубине души Регулус в этом уверен тоже.
Услышав его слова, Гермиона шумно вдохнула да так и замерла. Флавиус видел, как одна эмоция сменяет другую в её взгляде, и, кажется, даже слышал, как её сердце взволнованной пташкой бьётся о рёбра, трепещет в предвкушении свободы.
– Но как? – в конце концов выдохнула Гермиона, и он вновь перевёл взгляд на разрумянившийся небосвод.
– Мы называем это явление сиянием, – задумчиво начал Флавиус, – самое прекрасное явление, которое только можно увидеть. Там, за горой, оно начинает проявляться во время сумерек. Сначала несмелыми мазками, словно кто-то невидимой рукой делает пробные штрихи на холсте неба, затем уже ярче, смелее, переходя из одного оттенка в другой: из бирюзового в аквамариновый, из аквамаринового в фиалковый, из фиалкового в пурпурный… Всего многообразия цветов не описать. И когда на разукрашенной поверхности проступают робкие звёзды, а ночь укрывает остров, все эти краски словно проливаются в водную гладь огромной реки. А ты смотришь на реку и видишь, как она падает в небо, а может, всё происходит наоборот… – Флавиус погрузился в воспоминания, прикрыв глаза, и, лишь услышав робкое покашливание, продолжил: – Но в сиянии есть и опасность. Если долго смотреть на него, можно услышать голоса близких людей, увидеть очертания их лиц в небе… Можно сойти с ума. Регулус приходит на сияние, когда ему становится плохо, и он единственный среди всех нас, кто находит там настоящее успокоение.
– А я… Я могу пойти туда сегодня? – тихо спросила Гермиона.
И Флавиус внимательно посмотрел на неё, слегка улыбнувшись.
– Ты должна пойти туда сегодня. Там ты сможешь найти ответ на свой главный вопрос, Гермиона.
***
Гермиона волновалась так, словно собиралась на свидание. Перспектива встречи с Регулусом пугала, а вот перспектива полюбоваться сиянием и найти ответ на главный вопрос – как всё-таки выбраться с острова? – воодушевляла куда больше. Поэтому, перекусив фруктами, которых здесь было в изобилии, Гермиона сразу отправилась в путь. Флавиус хорошо объяснил дорогу: нужно было идти по крутой глинистой тропинке вверх, минуя огромную глыбу, которая плакала водопадом, огибая гору и проходя через тернистые заросли, которые больно царапали кожу руками-ветвями, разряженными в шипы. Гермиона морщилась, чертыхалась, но всё же не отступала, поднимаясь всё выше и выше, правда единожды даже отчаянно хотелось повернуть обратно и убежать прочь: стало по-настоящему жутко. Как и говорил Флавиус, на её пути, практически на вершине горы, встретился огромный грот, который необходимо было пересечь, чтобы наконец выйти к «зеркальной реке». Пахло сыростью, слышался стук капель, эхом отражавшийся от каменных стен, а внутри было так темно, что, казалось, сделай шаг – и какое-то неведомое чудовище обхватит тебя склизскими пальцами поперёк талии и утащит в куда более жуткое место. Смелости не добавляло и то, что сегодня сумерки сгустились как-то по-особенному быстро, а ветер поднялся такой, словно был твёрдо намерен столкнуть Гермиону со скалы прямо в объятья голодного леса, тянувшего к ней корявые пальцы и завывавшего в предвкушении сытного обеда.
Сжав кулаки, Гермиона глубоко вздохнула и всё же сделала первый шаг. Остановилась, прислушалась, даже затаила дыхание, и в какой-то момент ей почудилось, что где-то рядом действительно раздаётся настораживающий звук, но уже через пару секунд она осознала, что это стук сердца. Судорожно выдохнув и спрятав лицо в ладони, она покачала головой и усмехнулась. Вот же идиотка! Сама себя накрутила, а теперь пугается собственной тени. Встряхнувшись, Гермиона открыла глаза и, взвизгнув, отшатнулась: у противположной стены грота, на выходе, кто-то стоял. В ужасе замерев, Гермиона попыталась всмотреться в неподвижный силуэт и при этом никак не выдать своего местоположения. Прошло несколько секунд, а может, и минут, пока человек (а это ведь был человек, правда?) не сделал два шага назад и не ушёл прочь. Почувствовав облегчение, Гермиона стала рассуждать логически и вскоре заключила, что это был Регулус. Всего лишь Регулус! Нервно рассмеявшись, она смахнула с виска капельку пота и смело двинулась вперёд, не отрывая взгляд от голубовато-фиолетового свечения, проникавшего сквозь широкое отверстие в скале, у которого совсем недавно стоял Регулус. В какой-то момент Гермиона и вовсе побежала, сея брызги из мелких луж и заполняя пещеру чудовищно громкими хлюпающими звуками, и вскоре вылетела наружу так стремительно, как если бы за ней гналась стая дементоров.
Гермиона рухнула на колени и упёрлась ладонями в мокрый песок, крепко зажмурившись. Только сейчас она осознала, как всё-таки устала от своего авантюрного путешествия длиною… в несколько часов?! С ума сойти!
– Всё же пришла. Удивительно, как с твоей любознательностью ты этого не сделала раньше, – внезапно донёсся до Гермионы ничего не выражавший голос, и она медленно распахнула веки.
То, что Гермиона впитала взглядом, было прекраснее и удивительнее, чем можно было представить. Теперь стало ясно, почему Флавиус так высокопарно описывал сияние, почему подбирал такие изящные эпитеты и метафоры – чтобы передать невероятную красоту явления, для которого любых слов всё равно было бы недостаточно.
Гермиона видела перед собой и под собой небо, и это не было преувеличением. А ещё она поняла, почему эту реку, утопавшую в небесах, звали зеркальной. В ней будто плавали звёзды, двигались тени и играли разноцветные блики, точно такие же, как там, наверху.
В ней жило сияние. Сияние, которое словно дышало, постоянно приобретало совершенно разные формы, меняло цвета так быстро, что было сложно выделить какой-то один оттенок: их были не сотни – тысячи. Сияние то расцветало пышными облачными бутонами, то летело стрелой сквозь пропитанный нежными красками небосвод и ударялось о воду. Оно лёгким, призрачным дымком порхало где-то высоко-высоко, баюкая звёзды, а в следующую секунду рассыпалось на мириады частиц и падало в реку, а из реки – обратно в небо.
– Это так… Так… – обретя дар речи, попыталась выразить чувства Гермиона, у которой от переизбытка эмоций по щекам уже давно текли слёзы.
– Не говори – испортишь, – тихо откликнулся Регулус, и она не спеша к нему обернулась.
Он сидел в паре метров от неё, обхватив колени руками, и немного напряжённо вглядывался в небо. И тут Гермиона заметила, как он был похож на Сириуса. Те же чёрные волосы, довольно длинные, но не настолько, чтобы можно было собрать в хвост. Тот же профиль с разницей лишь в том, что у Сириуса черты лица были более изящными. А ещё тот же характер: гордый и своенравный.
– Зачем ты пришла? – внезапно посмотрел Регулус, и Гермиона смутилась, ведь он точно заметил, как она его разглядывала.
– Хотела увидеть сияние, – не соврала – проговорила часть правды Гермиона.
Он нахмурился.
– Увидела?
Гермиона хотела сказать да, но предпочла сменить тему.
– Она глубокая? – спросила Гермиона, кивнув на реку, у кромки которой они сидели. Только сейчас она осознала, что, вопреки всем законам логики и природы, здесь не было и малейшего намёка на ветер, хозяйничал на другой стороне острова, а потому водная гладь действительно напоминала огромное, твёрдое зеркало. Казалось, нырни туда – непременно разобьёшь лоб.
– Достаточно глубокое, – помолчав, неохотно ответил Регулус и, кажется, напрягся чуть больше.
Гермиона бросила на него осторожный взгляд.
– А ты… Ты когда-нибудь переплывал это озеро?
Челюсть Регулуса сжалась, и Гермионе представилось, что она стоит, занеся ногу над пропастью и, похоже, вот-вот упадёт.
– Возможно. Но не до конца.
Казалось, биение сердца соревнуется по скорости с секундами, и какое-то время Гермиона сдерживала себя: не задавала вопрос, который бился о нёбо, о губы, мечтая выпорхнуть на свободу.
И так как ещё со школьных лет сдержанность и умение держать язык за зубами не были её лучшими качествами, Гермиона в конце концов не вытерпела:
– Думаю, если переплыть озеро, у нас получится…
– Скажи, я похож на человека, нуждающегося в любезной беседе? – грубо перебил её Регулус, и Гермиона облизнула губы.
– Но я ведь просто хотела спросить…
– Отсюда невозможно выбраться, как ты не понимаешь! – потерял самообладание Регулус. – Наверняка ты уже в курсе, что бывает с людьми, которые пытаются забежать обратно в Арку, или твоей наблюдательности не хватило для этого?
– Но ведь арка – это другое! – горячо возразила Гермиона, полностью развернувшись к нему. – Флавиус говорил, что…
– Флавиус сам не знает, что несёт! Он просто ополоумевший старик, который за двести лет только и научился, что пичкать таких, как ты, байками о спасении! – вскочил на ноги Регулус и злобно уставился на Гермиону.
– Но почему бы тебе не проверить, насколько эти байки, – Гермиона изобразила пальцами кавычки, – правдивы? Или дело просто в том, что ты не довёл начатое до конца, а теперь боишься, что это сделает кто-то другой? Что кто-то снова попадёт в мир живых и будет жить, пока ты здесь будешь вечно существовать и злиться на самого себя, на свою трусость?
Она поняла, что перегнула палку, но в этот миг ей было плевать. С каким-то извращённым удовольствием Гермиона смотрела, как ладони Регулуса сжимаются в кулаки, подбородок опускается, а губы обнажают зубы так, словно он через секунду её разорвёт.
– Не слишком ли ты на себя много берёшь, принцесса? – медленно пошёл в её сторону Регулус. – Появляешься из ниоткуда, очаровываешь всех и заражаешь глупой уверенностью, что спасение – близко? – Он остановился, когда их лица отделяли всего несколько дюймов. – В таком случае почему бы тебе не сделать это? Почему бы не переплыть реку прямо сейчас и не убедиться в своей правоте?
Хотелось, до дрожи хотелось отступить, но Гермиона приказала себе оставаться на месте. Она твёрдо смотрела в глаза Регулуса, по радужной оболочке которых от ярости словно разлилась тьма, и молилась, чтобы это поскорее закончилось.
– Почему? – через несколько секунд спросила Гермиона и уловила в его взгляде тень недоумения. – Почему ты свернул? Почему не довёл начатое до конца?
Выражение лица Регулуса моментально сменилось: от прежней злобы не осталось и следа. Теперь в его глазах читалось изумление, постепенно перетёкшее в такую горькую боль, что Гермионе стало неловко, как если бы она увидела что-то интимное. Он сделал широкий шаг назад и резко отвернулся.
– Уходи, – глухо произнёс Регулус.
– Но…
Гермиона осторожно потянулась к нему рукой, но тут же отпрянула, услышав:
– Уходи, я сказал!
И она побежала, что есть силы помчалась прочь, сквозь грот, мимо скал, вниз по тропинке, через бурьян, всё дальше, дальше от сияния, смахивая слёзы, дальше от озера, сдерживая рыдания, дальше от него… От Регулуса.
День десятый
Регулус жалел о своём поведении. Он был слишком жесток к ней, слишком безжалостен, но лишь из-за того, что она, сама того не осознавая, была безжалостна к нему. После того случая, когда она ужалила словами, больно искусала предложениями, заявившись на сияние, не было и единой встречи, когда Регулус не попытался бы уколоть Гермиону словом. Он старался не сталкиваться с ней намеренно, но, если уж так выходило, отрывался по полной. А она в ответ, как правило, не говорила ничего, но её взгляда – сочувствующего взгляда – было достаточно, чтобы он едва не лез на стену от ярости. Конечно, он знал, что причиняет ей боль своим поведением, но не мог ничего поделать. Он чувствовал себя жалким в присутствии Гермионы, а оттого его внутреннее чудовище каждый раз злобно клацало зубами и исходило слюной, чуть завидев её, предвкушая возможность снова сорваться на ней, выплеснуть ей в лицо презрение и выхаркать на неё сгустки злобы за то, что посмела назвать его трусом.
За то, что думала – о, конечно, она думала! – что он трус.
Но всё изменилось, когда до Регулуса, впервые за несколько дней решившегося посетить традиционный ужин у костра, издалека донеслось:
– …таким образом мы уничтожили все крестражи, а Гарри в итоге победил Волдеморта.
Регулус замер, словно проверяя, не послышалось ли ему, но уже в следующую секунду сорвался с места и, перешагнув бревно, встал напротив Гермионы:
– Откуда тебе известно про крестражи?
Она сперва оторопела, но буквально через мгновение сбивчиво заговорила:
– Мы с Гарри и Роном нашли твою записку, а потом нашли медальон. Мы… закончили то, что ты начал.
Он не верил своим ушам. Смотрел на неё недоверчиво, пытаясь найти признаки того, что она врёт.
Но она не врала. Называла факт за фактом, которые были один убедительнее другого, так что сомнений не оставалось – она говорит правду.
И внезапно Регулус увидел в Гермионе равную себе. Вернее, он и раньше видел это, но признал только сейчас – в миг, когда Гермиона начала рассказывать о главном деле его жизни, которое так и осталось незаконченным, но завершилось благодаря вот этой хрупкой девчонке и двум её друзьям.
Он сел рядом с ней и пару часов жадно слушал рассказы о том, как его мечты воплотились в жизнь там, по ту сторону Арки. Он слушал про уничтоженные крестражи, про поверженного Тёмного Лорда и про сбывшееся пророчество, ища которое он и угодил за занавес, пробравшись не в ту комнату Отдела тайн. Он слушал про новый мир, про людей, которые больше не боялись произносить имя Волдеморта, а с придыханием вспоминали другое имя – Гарри Поттер, и с каждым новым словом в нём росло уважение к Гермионе, пропорционально тому, как улетучивалась затаённая на неё злость.
В момент, когда Гермиона закончила длинный рассказ и замолчала, Регулус внезапно заметил, что угли в костре уже слабо тлели, ночь давно укрыла небосвод иссиня-чёрным пледом, а они с Грейнджер остались вдвоём. Развернувшись друг к другу, они сидели рядом так, что их колени едва соприкасались, и Регулус чувствовал: мозг отчаянно пульсировал, силился справиться с новой, ошеломительной информацией, но не справлялся. Всё смешалось воедино: крестражи, Избранный, Хогвартс, Дары Смерти, а ещё… Её колени, и близость, и осознание, что он относится к Гермионе уже совершенно иначе. Всего было так много, что ему казалось, он не выдержит – разлетится на искры, как тот уголёк, который она только что пошевелила палкой.
Видимо, обратив внимание на растерянность Регулуса, Гермиона вновь повернулась к нему, коснулась коленом и, помедлив, придвинулась чуть ближе. А когда она, пристально глядя в глаза, положила ладонь на его руку, Регулус сначала инстинктивно хотел отпрянуть, но потом напряжённо замер, потому как понял, ещё до того, как она сказала первое слово, понял, что сейчас услышит нечто особенно важное.
– Его оправдали, – тихо, как будто боясь спугнуть, подтвердила его мысли Гермиона. – Он умер, сражаясь. – Она замолчала, пару раз моргнула, затаив дыхание, а затем, словно решившись, добавила: – Гарри хочет назвать первенца двойным именем Джеймс-Сириус. У него будет сын… Сын, названный в честь Сириуса.
И Регулус не знал, что толкнуло его на следующий поступок, но он, будто махнув стаканчик смелости, попросил:
– Расскажи мне о нём.
Гермиона слегка улыбнулась и действительно рассказала.
У Регулуса было чувство, что он, наконец-то, смог взглянуть в глаза уродливому чудовищу и победить его.
Похоже, Флавиус не кривил душой, когда говорил, что верит: Регулус способен сделать это.
День двадцатый
Флавиус был доволен. Появление Гермионы сказалось наилучшим образом на всех, кто жил на острове. Джонатан нашёл себе собеседника по интересам и с удовольствием обсуждал с Гермионой некогда прочитанные книги, а ещё с интересом слушал о новых открытиях, совершённых волшебниками за последние восемьдесят лет, проведённых им за Аркой. Элен по-прежнему молчала, но всё же было заметно, с каким воодушевлением она собирает вместе с Гермионой травы или готовит что-то на ужин, ненавязчиво показывая, как правильней мешать суп или давить фрукты, чтобы они дали максимальное количество сока. Джек хоть и вёл себя, как всегда, бесцеремонно, всё-таки завоевал симпатию Гермионы благодаря умению шутить и сам начал ей симпатизировать благодаря её умению смеяться даже над самыми глупыми шутками. Ну а Регулус… Похоже, Регулусу становилось лучше. В его глазах зажёгся тот потухший было огонёк, который Флавиус так желал снова увидеть. И поэтому он надеялся – совсем скоро Регулус решится. А за ним и все остальные решатся, в конце концов, выбраться из этого места.
– Почему они не сделали этого раньше? – спросила у Флавиуса Гермиона, сидя с ним рядом на траве и помогая ему нести вахту наблюдателя за Аркой.
– Они боятся, – отозвался Флавиус, нахмурившись. – Видишь тот лес? Вернее то, что он него осталось? – указал он кривым пальцем на торчавшие вдали обугленные деревья. – Если присмотреться, то можно заметить на стволах разноцветные ленты. Это деревья памяти.
Гермиона вытянула шею и слегка приподнялась на месте, после чего охнула.
– Мерлин, неужели так много…
– Да, – подтвердил Флавиус. – Многие погибли. Знаешь, в чём заключается жуткая особенность этого места? В том, что ты не можешь заболеть физически, но можешь заболеть душевно. Я видел, как многие сходили с ума и бросались на Арку, лишь бы закончить мучения. Видел и тех, кто скрывался за сиянием… Вот только я уверен, что они, хоть и оказались в мире живых, уже не смогут нормально жить дальше, потому что за сияние они уходили, будучи безумными, готовыми встретить смерть… – Флавиус помолчал, думая о пёстрых лентах, хранивших молчаливую память о людях, которых уже нет ни здесь, ни в мире живых. – Элен с Джонатаном попали сюда одновременно с ещё одной девушкой. Она была глубоко беременна и не могла разродиться… Несчастное создание. В итоге она сошла с ума и бросилась на Арку на глазах у Джонатана с Элен. С тех пор Элен не разговаривает.
– Мне так жаль, – тихо проговорила Гермиона, и Флавиус вздохнул.
– Мне тоже жаль, но я не виню тех людей, которые бросаются на Арку. Возможно, я бы тоже не выдержал и поступил так же, если бы мне было не за что бороться… Ведь, по сути, всем, кто находится здесь, что-то помогает держаться. Джонатан и Элен счастливы вдвоём и не дают друг другу сойти с ума, Джек много пьёт, а оттого реальность ему видится несколько радужнее, чем остальным, ну а у Регулуса всегда было ради чего жить. Просто в последние годы он начал об этом забывать.
– А вы? Почему вы здесь? – осторожно поинтересовалась Гермиона.
Флавиус вновь взглянул на Мёртвый лес и, помедлив, ответил:
– При жизни я был эгоистом. Знаешь, я вошёл в историю как единственный человек, который выжил после нападения дементоров, а потому спеси во мне было хоть отбавляй.
Внезапно лицо Гермионы прояснилось, а глаза округлились:
– Не может быть! Только не говорите, что вы тот самый…
– …Флавиус Белби. Да, я тот чёртов засранец, который выжил после нападения дементоров, а потом давал нахальные интервью и ещё не раз испытывал судьбу, – скосил на неё насмешливый взгляд Флавиус, а затем рассмеялся. – Я был в плену у великанов, сражался со стаей оборотней, а ещё сознательно провёл последние десять лет без магии среди магглов, ведя отшельнический образ жизни. Я был влюблён в свою смелость, в свою отчаянность и ослеплён тем, сколь многим полезным вещам я выучился, прожив в лесной сторожке вдалеке от цивилизации.
– Так вот откуда вы всё умеете, – восхищённо выдохнула Гермиона.
– Да, – кивнул Флавиус, – наверное, я предчувствовал, что со мной могло произойти нечто подобное, а потому научился без помощи магии рубить дрова и добывать пресную воду, хотя последнее, к счастью, здесь мне не понадобилось.
– Значит, Регулуса вы тоже всему этому обучили? – придвинулась Гермиона к Флавиусу, с интересом посмотрев на него.
– О, это было непросто, – рассмеявшись, произнёс он. – Регулус хоть и умел многое, но в вопросах выживания с отсутствием магии был беспомощен, как бездомный котёнок. Ты бы видела, с каким выражением лица он впервые взял в руки топор! – от смеха у Флавиуса даже заслезились глаза. – Моя покойная бабушка и то обращалась бы с ним более умело, чем этот чёртов аристократ, боявшийся занозить свой нежный палец. Да, всё-таки испортил я пацана. Слышала, как он иной раз выражается?
Гермиона захихикала.
– Но почему же испортили – заставили повзрослеть, – ответила она с улыбкой.
Флавиус помолчал какое-то время, а затем сказал с ноткой грусти:
– Регулус мне как сын, Гермиона. Сын, которого у меня никогда не было.
Солнце вновь начало проседать за горизонт, и сердце Флавиуса тревожно ёкнуло. Что-то зловещее было в этом закате, который он уже давно не мог ни с чем сравнить, кроме как с кровью, пропитавшей небо.
– Когда я прослышал про таинственную Арку, попав в которую люди не возвращаются, я посчитал, что и эту задачу мне решить под силу. Самонадеянный болван, – горько усмехнулся Флавиус, стараясь отогнать от себя беспокойные мысли. – И только через сто лет мне удалось узнать, что отсюда возможно выбраться.
Засунув руки в карман, он достал записку и отдал Гермионе, которая, нахмурившись, прочитала наскоро нацарапанное слово вслух:
– Сияние. Здесь написано «Сияние». Что это значит?
– Это написала одна девушка, которая здесь жила давным-давно. Её звали Энн, и она решилась переплыть реку. Я пытался её отговорить, но она меня не слушала, а лишь твердила, что знает: это спасение. В итоге, смирившись, я попросил во что бы то ни стало дать мне знать, если она останется в живых… Подозреваю, ей просто никто не поверил, когда она сказала, что люди, попавшие за Арку, не умирают, а добровольцев проверить это не нашлось. Видно, что записку она писала в спешке, так что не исключаю, что за Энн гнались и в конце концов поймали. А потом определили в лечебницу для душевно…
Флавиус не успел договорить: внезапно из Арки вырвался яркий поток света, а в следующую секунду из неё вылетел человек. На время ослепнув, Флавиус тем не менее быстро встал, из-за чего его суставы отозвались неодобрительным хрустом, и услышал пронзительный вскрик Гермионы:
– Рон!
***
Гермиона не верила глазам. Она бежала навстречу самой великолепной галлюцинации, которую могла придумать. Ведь не могло же быть так, что Рон на самом деле лежал на траве и бестолково озирался по сторонам?
– Рон! – повторила Гермиона, и он её увидел: стремительно поднялся и бросился к ней.
– Гермиона! – крепко сжал её в объятиях Рон. – Господи, это правда ты? Ты жива?
А Гермиона наконец убедилась, что это не сон, что она действительно прижимается к груди Рона, вдыхает родной запах свежескошенной травы и плачет, плачет от радости. Краем глаза она видела, как на гору бегом поднимался Регулус и, кажется, что-то кричал, но Гермиона не слышала. Она лишь вжималась в Рона, старалась запечатлеть этот момент в памяти, потому что была так счастлива, что не могла найти других слов, кроме слетавшего с губ имени: «Рон… Рон… Рон».
– Нам нужно идти! Гермиона, Гарри нас ждёт! – внезапно схватил её за руку Рон и что есть сил потащил прямо к Арке.
И Гермиону обдало холодным потом, когда она со всей ясностью поняла, куда вёл её Рон. Она начала сопротивляться, кричать, но он настаивал, тянул за собой, пытался успокоить словами и, сам того не осознавая, всё стремительнее приближался к смерти. А у Гермионы, как назло, во рту словно всё заиндевело от ужаса, из горла вырывался хрип и какие-то сдавленные звуки, и она в поисках помощи обернулась к Регулусу, который был уже близко, но не достаточно, чтобы…
Её вселенная рухнула одновременно с тем, как на запястье сомкнулась чья-то рука, вторая в это же время обхватила Гермиону поперёк талии, и её повалили на землю. Вселенная раскрошилась одновременно с её отчаянным воплем, утонувшим в практически ультразвуковом гуле. Вселенная взорвалась и упала в небо вместе с тысячами разноцветных частиц, в которые превратился Рон.
А потом были утешающие слова, нежные руки, тёплые объятия, отчаянные мольбы: «Не плачь», успокоительные настойки и сон, сон, смешавшийся с кошмаром, в котором она снова и снова видела недоумённое лицо Рона, которое ускользало от неё, рассыпалось прямо на глазах и, в конце концов, растворялось где-то в сиянии. Гермиона не знала, сколько прошло часов, дней, недель, прежде чем она осознала, что её пальцы, дрожа, завязывают оранжевую ленту на самом большом дереве, которое она только смогла отыскать в Мёртвом лесу. Дереве, которое всегда будет хранить память о Роне.
