Текст книги "Сияние (СИ)"

Автор книги: Jane Evans

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Первый день

Небо кровило закатом, воздух всё ещё дрожал от чуть остывшего зноя, щекоча ноздри терпким запахом спелых фруктов и речной свежести, а где-то вдалеке кудахтала курица да шелестели деревья. До ужина оставался час, и Флавиус по обыкновению дремал возле своей хижины, лёжа на старом самодельном гамаке и пожёвывая безвкусную соломинку, как вдруг уловил возбуждённый крик и приближающийся топот:

– У нас новенькая! Новенькая, слышишь? Бегом!

Флавиус распахнул веки и, зажмурившись от яркого света, резко встал, за что спина наказала его болью в пояснице, а суставы – хрустом. Для человека его лет такая активность всегда чревата, но Флавиус, даже не поморщившись, стремительно опёрся на посох и заковылял так быстро, как мог. С каждой секундой затуманенное дремотой сознание прояснялось, а сердце, и без того потрёпанное, всё сильнее лупило по грудной клетке от нараставшего волнения и беспокойства. Ведь если он не ослышался… Если не ослышался, то…

– Где она? – громко спросил он хриплым ото сна голосом, едва завидев раскрасневшееся небритое лицо Джека – заядлого выпивохи и обладателя самого большого живота, который Флавиусу когда-либо доводилось видеть.

– Возле Арки, где ж ещё! С ней малыш Регги и док, – нетерпеливо ответил Джек, приноровившись к походке Флавиуса, после чего хлебнул из фляги и так повёл рукой, что огневиски расплескалось на уже и так щедро разукрашенную пятнами майку: – Строптивая девка, я тебе скажу, эта новенькая! Но…

Флавиус уже его не слушал – лишь с небывалой для восьмидесятилетнего старика прытью поднимался по крутой пыльной тропинке, минуя заросли ветвистых тропических деревьев, что простирались справа, и Мёртвый лес с обуглившимися, голыми кронами, скорбно застывшими слева – на земле, где никогда не прорастало и травинки. Во рту пересохло, по лбу уже катились капельки пота, и в какой-то миг Флавиуса охватила паника: что если Регулусу и Джонатану не удалось спасти девчонку? Что если им всем снова суждено застрять на этом острове в той же компании, что и двадцать лет назад, не имея никакой возможности узнать: как там – в мире живых? Что если вместо этого им придётся просто повязать новую ленту на дерево памяти и попробовать существовать с мыслью, что они в очередной раз не успели?

– Отпустите меня! Отпустите! – было первым, что донеслось до Флавиуса, когда, задыхаясь от одышки, он наконец взобрался на холм и увидел её – худую взлохмаченную брюнетку, вырывавшуюся из рук Регулуса.

– Чтобы ты бросилась обратно, идиотка? – ещё крепче сжимая запястья и почти выворачивая руки, зло отвечал ей тот, в то время как Джонатан суетился рядом и пытался заставить девчонку выпить успокаивающую настойку.

– Пожалуйста, мисс, откройте рот, – дрожащим голосом говорил он, и было очевидно: Джонатан и сам настолько взволнован, что его трясущиеся пальцы так и норовили отпустить скорлупу кокоса, тем самым обогатив траву под ногами совершенно ненужной ей влагой.

– Я и не собиралась! – уже начала брыкаться девчонка, мотая головой. – Я просто…. Просто должна выбраться отсюда! Меня ждут Гарри и Рон… Меня… Я же не умерла! Я не могу умереть!

– Как точно подмечено, не находишь? – мрачно хмыкнул Джек где-то над ухом Флавиуса в ответ на её последнюю фразу, и только это заставило того выйти из временного оцепенения.

–Эй! – грубовато крикнул он, пытаясь привлечь внимание девчонки. – Мисс!

Он почти доковылял до неё, когда она всё-таки подняла на него полубезумный взгляд.

– Извольте вам кое-что сразу разъяснить, – торопливо начал Флавиус, воспользовавшись её краткосрочным молчанием. – Нет, вы не мертвы, но и не сказать, что живы в привычном смысле этого слова. Да, вы не должны входить обратно в Арку, если не хотите умереть по-настоящему. Возможно, вы не собирались бросаться туда, однако вы сейчас немного не в себе. Так что, пожалуйста, выпейте зелье, после чего Рег вас отпустит.

– Ты в своём уме?! Она же ринется обратно! Посмотри на неё: очередная истеричка, – откликнулся тот, бросив раздражённый взгляд на девчонку.

– Замолчи, – быстро глянул на него Флавиус, нахмурившись, и положил испещрённые бороздами морщин и выступающими венами руки девчонке на плечи. – Как тебя зовут?

Девчонка тяжело дышала и часто моргала, словно силясь осознать смысл услышанного.

– Гермиона, – в конце концов ответила она, перестав сопротивляться, после чего чуть более настойчиво повторила: – Меня зовут Гермиона Грейнджер. И если бы я хотела ринуться обратно, то сделала бы это ещё в первый раз, до того как меня поймал этот… этот грубиян, – она косо посмотрела на Регулуса и опять попыталась выдернуть руку, – так что пусть он сначала меня отпустит. Сейчас же.

Флавиус посмотрел на рассерженное лицо Регулуса, тот в свою очередь заявил, расширив глаза:

– Ни за что! Я едва успел её схватить, когда она намеревалась шагнуть вперёд!

– Я просто стояла на месте, когда ты повалил меня на землю и начал выламывать руки! – горячо возразила Гермиона и, дёрнувшись, едва не выбила локтём скорлупу с зельем из рук Джонатана, который по-прежнему неуклюже топтался рядом.

– Ради твоей же безопасности, куколка! – в тон ей произнёс Регулус, выворачивая руки так, что Гермиона была вынуждена склониться к земле.

– Так ведь она правда просто стояла! Я проснулся как раз в миг, когда она вывалилась из Арки, а потом смотрю: бежит обратно. Ну, как делают все. А потом раз – и остановилась! Сама остановилась в полуметре, представляете? И ещё говорит такая: «Нет, нельзя». Прикиньте, а? – вклинился в беседу мгновенно протрезвевший Джек, который смотрел на Гермиону с восхищением. – Ну а потом наш Регги подоспел, ну и вот…

– Заткнись, – жестко оборвал Флавиус, а затем решительно взглянул на Регулуса. – А ты отпусти её. Она не убежит.

На лице Регулуса заходили желваки, а зубы были стиснуты так, будто сдерживали слова, которые вряд ли Флавиусу бы понравились.

– Отпускай! – прикрикнул на него тот, и Регулус резко оттолкнул от себя Гермиону, шагнув назад.

– Ну и чёрт с ней! Если станет одной истеричкой меньше, я сильно не расстроюсь, – выплюнул он, после чего неприязненно взглянул на сидевшую на траве Гермиону, а потом, отвернувшись, стремительно зашагал прочь.

Флавиус уже был готов к тому, что девчонка заплачет или в самом деле закатит истерику, но она, наоборот, как-то странно притихла.

– Эй, – осторожно позвал он её, сетуя на несдержанность Блэка, которая могла сделать всё только хуже. – Ты в порядке?

Услышав его слова, Гермиона медленно подняла лицо и, пронзительно посмотрев ему в глаза, задала вопрос так, словно от ответа зависела её жизнь:

– Я смогу выбраться отсюда?

И в эту секунду Флавиус почему-то вспомнил слова Джека: «Она сама остановилась в полуметре от Арки, представляете? Сама», а затем почувствовал, что не может не ответить. Не может ответить иначе…

– Да, – тихо сказал он, ошеломлённый внезапной уверенностью: он действительно говорит правду. Флавиус облизнул пересохшие губы, бросил быстрый взгляд на удалявшуюся спину Регулуса, а затем вновь твёрдо посмотрел на Гермиону.

И когда она слабо улыбнулась в ответ, Флавиус понял: он не ошибся.

Похоже, момент, которого он ждал несколько сотен лет, настал.

И Флавиус ещё раз повторил скорее себе, чем ей:

– Теперь я уверен, Гермиона.

День второй

Гермиона проснулась задолго до того, как решилась открыть глаза. Отчаянно хотелось верить, что произошедшее накануне не более чем кошмарный сон, но эти запахи: дерево, пыль и свежесть тропического утра,  которые она не спеша вдыхала, эти ощущения на коже: твёрдость кушетки и шершавая поверхность пальмовых листьев, которые были её постелью,  эти звуки: приглушённые голоса и едва слышный монотонный стук, как будто что-то усердно толкли в ступке,  всё это убеждало, что вчера она действительно оказалась по ту сторону Арки. Горько и смешно, особенно если учесть, что во время изучения этого артефакта Гермиона сама всех убеждала быть предельно осторожными, а тут вот – не убереглась. Сказать по правде, всё произошло так быстро, что она и опомниться не успела, как уже летела сквозь ярко-оранжевый тоннель навстречу огромному белому шару, попав в который, потеряла сознание, а когда очнулась – лежала на траве в неизвестном месте. А ведь Гермиона всего лишь хотела подойти поближе, хотела взять на пробу маленькую частицу плазмы, чтобы изучить её состав, о чём и говорила Гарри, который насторожённо следил за ней и был так напряжён, будто она могла по своей воле шагнуть в Арку.

«Возможно, у нас получится вернуть Сириуса, Гарри», – успокаивала его Гермиона и тянулась волшебными щипцами к сменявшей цвета подобно хамелеону поверхности.

«Разве не ради этого мы всё затеяли?» – говорила она, зачарованно наблюдая, как ей удаётся захватить плазму, которая сначала податливо потянулась белёсой змейкой прямо в колбу, а потом… Потом утащила обратно и щипцы, и саму Гермиону.

– Дура, – еле слышно прошептала она, закрыв лицо ладонями и ощущая влагу в уголках глаз. – Какая же ты дура!

– Не стоит корить себя, – донёсся до неё мягкий голос, и Гермиона тут же села, едва не подпрыгнув от неожиданности.

Повернувшись на звук, она увидела спокойное лицо темнокожего старика, который вчера представился как Флавиус, и уложил её – измотанную и клевавшую носом благодаря успокоительной настойке  на кушетку, где Гермиона в ту же секунду и заснула. У него были короткие вьющиеся волосы, тронутые сединой, большой нос с маленькими пигментными пятнами, походившими на веснушки, и самые добрые на свете глаза. Справа от Флавиуса стояла невысокая молодая женщина лет тридцати, которая, встретившись с Гермионой взглядом, робко улыбнулась, а затем, опустив голову, угловато развернулась и стремительно вышла из хижины.

– Это Элен, жена Джонатана, – пояснил Флавиус. – Она редко говорит, но поверь: она рада, что с тобой всё в порядке.

Гермиона слабо кивнула, а затем осмотрелась: рядом – неказистая тумбочка из тростника, на которой покоились: маленькое зеркало, деревянная расчёска и половинка кокосовой скорлупы, наполненная душистым отваром; чуть поодаль – большой ящик с горой каких-то вещей, выглядывавших из него, а почти у самого выхода – плетёное кресло, в котором сидел Флавиус, с подлокотниками разной высоты и неровной спинкой. Всё было сделано вручную, о чём свидетельствовали небрежность работы мастера и использование подручных материалов вроде рубашки, разорванной на лоскуты, которые скрепляли отдельные детали кресла, или же пальмовых листьев, служивших своего рода крышкой ящика и матрасом для Гермионы.

– Где мы? – наконец спросила она, остановившись взглядом на лице Флавиуса.

– Я не знаю, как называется это место, но мы совершенно точно не в мире живых, – медленно наклонившись вперёд, отозвался тот и облокотился на колени, сцепив длинные пальцы в замок перед собой. – Хотя и не в мире мёртвых, как я полагаю.

– А вы… Давно вы здесь? – свесила ноги с кушетки Гермиона.

Флавиус горько усмехнулся и слегка покачал головой.

– Не уверен, что ответ тебе понравится.

Гермиона пытливо всматривалась в его ещё не старое, но всё же выдававшее возраст лицо, словно хотела найти подтверждение, что Флавиус шутит.

Но он не шутил. Однозначно, не шутил.

– Вы же сказали, отсюда возможно выбраться, – тихо уточнила Гермиона, ощущая, как паника закручивается где-то на дне желудка маленьким торнадо, поднимается к горлу, сушит гортань, а затем и рот, заставляя тот снова открыться: – Вы же говорили, что это возможно!

Последние слова Гермиона прокричала, всплеснув руками, отчего и опрокинула импровизированную чашу, содержимое которой разлилось по земляному полу. Тут же пожалев о несдержанности и подняв скорлупу, Гермиона быстро извинилась и хмуро взглянула на Флавиуса. Тот лишь печально улыбнулся.

– Я понимаю тебя, Гермиона. Очень сложно принять то, что ты… По ту сторону Арки, – мягко ответил он и поднялся с места. – Пойдём прогуляемся. Я расскажу всё, что тебе необходимо знать, а также отвечу на твои вопросы, если мне будут известны ответы, конечно.

Они вышли из хижины и, обогнув её, направились сразу по узкой тропинке вглубь самого необычного леса, который Гермионе доводилось встречать. В нём, казалось, произрастали все виды растений и деревьев, которые только существовали в мире: раскидистые пальмы делили землю с пушистыми елями, душистые яблони – с изящными ивами, и такое нелепое соседство выглядело до того нереалистично, что Гермиона часто моргала, проверяя, не привиделось ли ей.

– Тут много чего необычного, – заметив её взгляд, усмехнулся Флавиус.

– Например? – отозвалась Гермиона, задрав голову и с интересом рассматривая высокие деревья, на которых висели странные круглые плоды ярко-малинового цвета, походившие на огромные игольчатые каштаны.

– Здесь ничего не заканчивается. Стоит тебе сорвать вот это, – Флавиус, встав на цыпочки, потянулся к ближайшему «каштану» и сдёрнул его с ветки, – как на его месте тут же появится новый.

Гермиона зачарованно наблюдала, как в самом деле на месте только что сорванного плода в считанные секунды созревает точно такой же.

– То же относится к вещам, которые в обычном мире могут закончиться. К примеру, зубной порошок и мыло до сих пор выглядят нетронутыми, хотя мы ими пользуемся каждый день. Можешь быть уверена: твоя одежда никогда не износится, обувь не стопчется, а пресной воды хватит на целую вечность, – Флавиус кивком указал на небольшое озеро, к которому они вышли.

Ступая по глинистой почве, Гермиона подошла поближе и заглянула в кристально чистую воду, сквозь которую виднелось песчаное дно, лишённое всякого намёка на водоросли или каких-то иных представителей флоры и фауны. Гермионе вмиг захотелось пустить лёгкую рябь, провести по гладкой, как стекло, поверхности пальцем, а затем, осмелев, зачерпнуть немного воды в ладони и жадно напиться. Хотелось насладиться её прохладной свежестью, посмаковать вкус, ощутить, как она стекает по задней стенке горла: ведь если ты способен чувствовать всё это – значит, ещё жив.

Но Гермиона поступила иначе: мотнула головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и сделала шаг назад. Она не знала ничего об устройстве этого мира, в котором пока что всё несло потенциальную угрозу, чтобы вести себя столь безрассудно.

– Такая… прозрачная, – в итоге выдохнула Гермиона, с опаской взглянув на озеро ещё раз.

– И чистая, – кивнул Флавиус, а через мгновение развеял её сомнения: – Воду здесь невозможно загрязнить: вылей туда хоть тысячу фунтов ртути  та тут же испарится. Так что можешь пить из озера на здоровье, умываться этой водой, да и вообще делать всё, что захочешь: ни тебе, ни озеру от этого ничего не будет.

– А купаться? – с любопытством обернулась Гермиона. – Здесь где-нибудь есть душ или…

Флавиус расхохотался.

– Ох, детка, если ты думаешь, что попала в райский уголок, то ошибаешься, – лукаво взглянул он на неё. – Конечно, я соорудил кое-какие удобства, но до роскошных апартаментов им очень далеко, да. Пойдём, я тебе покажу отличное место, где можно принять «душ», если так можно выразиться.

Всё ещё посмеиваясь, он жестом позвал её за собой и двинулся дальше. Спустя пару минут, проведённых в энергичных попытках пробрасться через высокую траву, Гермиона вышла из зарослей вслед за Флавиусом и обомлела. Прямо перед ней раскинулся величественный трёхуровневый водопад, каскадами ниспадавший с могучих скал в большое озеро с искрившейся водой. Подобно немым стражам, озеро обступали исполинские деревья, кроны которых переплетались прямо над ним, образуя нечто вроде шатра, сплетённого из листьев и изящных ветвей. Создавалось ощущение, что это скрестили шпаги воины, готовые защищать девственно чистые воды от любого «надругательства», и от этого становилось не по себе.

– Впечатляет, правда? – выдохнул Флавиус с ноткой восхищения.

– Даже устрашает, – отозвалась Гермиона, подумав, что более красивое, но вместе с тем пугающее очевидным величием место для купания представить сложно.

Флавиус в ответ лишь ухмыльнулся, а затем, немного помолчав, рукой указал Гермионе на ближайший валун. Как только она присела, Флавиус, кряхтя, приземлился рядом и, уставившись вдаль, заговорил.

– Джонатан держал чемодан в руке, когда они с Элен вылетели из Арки. Ты не представляешь, в каком я был восторге, когда в его вещах обнаружил шоколад! –озорно глянул на Гермиону Флавиус. – Клянусь, я так не радовался возможности наконец нормально помыться и почистить зубы, благодаря найденным в его же несессере средствам гигиены, как перспективе съесть плитку низкосортного шоколада, который, само собой, и рядом не стоит с тем, что делали в моё время.

В его голосе послышались нотки грусти, и Гермиона сочувственно произнесла:

– Должно быть, вы действительно очень давно здесь.

Флавиус помолчал пару секунд, после чего кивнул:

– Очень давно, – он медленно повернулся к Гермионе, – но не это главное. Вот, что ты должна знать…

Спустя пару часов Гермиона прогуливалась по окрестностям и пыталась переварить и утрамбовать новую информацию, которая непереносимой тяжестью лежала на дне желудка.

«Несварение», – безрадостно поставила она себе диагноз и спрятала лицо в ладони. Да и, в конце концов, разве можно c аппетитом прожевать новость о том, что ты уже не жив, но ещё не мёртв? Можно ли проглотить тот застревающий в горле факт, что даже если ты останешься здесь насовсем, то никак не изменишься? Ты не повзрослеешь, твои волосы не отрастут ни на дюйм, а на лице не появится ни морщинки, пусть ты будешь всё время хмуриться или, наоборот, безудержно смеяться, что вряд ли. Синяки и царапины, которые были на теле до падения в Арку, никуда не исчезнут, а если тебя угораздило пораниться ровно за секунду до этого, то, можно сказать, тебе суждено истекать кровью изо дня в день. Таким образом, Гермионе словно представлялась невесёлая перспектива пробарахтаться в формалине вечность, даже не живя – существуя.

«Здесь нельзя умереть. Ты можешь соорудить петлю, затянуть на шее и повеситься, но так и будешь висеть и биться в предсмертной агонии, пока тебя кто-нибудь не снимет. Ты можешь пойти камнем на дно озера, попробовать захлебнуться, но вместо этого будешь ощущать, как вода хлюпает в лёгких, а ты не дышишь, но живёшь, по-прежнему живёшь. Ты можешь изрезать себя вдоль и поперёк, истекать кровью, но через сутки раны затянутся, как на бездомной дворняге. Единственный способ прекратить существование – броситься в Арку. Тогда ты разлетишься на тысячи невесомых частиц, но не факт, что попадёшь в лучшее место…»

Гермиона снова и снова прокручивала в голове эти слова, примеряла на себя, как новую неказистую мантию, и брезгливо отбрасывала в сторону.

Разумеется, она не собиралась покончить с собой. Она лишь хотела покончить с существованием в этом странном мире за занавесом, а посему была твёрдо намерена выбраться отсюда во что бы то ни стало.

– Смирись, – сказал ей Джек, покачивая бутылку с огневиски на уровне глаз и всматриваясь в жидкость на донышке, когда Гермиона пришла попросить тот самый, единственный кусочек мыла и пригоршню зубного порошка, которые никогда не иссякали. – Теперь ты будешь торчать здесь вечно.

– Я найду выход, – гордо вскинула подбородок Гермиона, обернувшись на пороге его не отличавшейся опрятностью хижины. – Вот увидишь.

Насмешливое «ну-ну» стукнулось ей в затылок, но Гермиона только сильнее сжала в кулаке несессер и пошла прочь, думая, что с пьяным спорить бесполезно.

– Это точно, – отозвался Джонатан, когда она, не рискнув зайти в воду, освежилась прямо на берегу, а потом, решив вернуть мыло и зубной порошок их законному владельцу, пришла в гости к новым соседям.

Заросшая лозой хижина Элен и Джонатана находилась совсем недалеко от водопада и была словно продолжением самого леса. Внутри всё благоухало: пахло травами, мятной свежестью и уютом так, что совершенно не хотелось уходить. Сейчас Джонатан как раз быстрыми, наработанными движениями измельчал в небольшом котелке какие-то листья и лепестки цветов, от усердия прикусив кончик языка, и внимательно слушал Гермиону, изредка отпуская скупые комментарии.

– Он попал за Арку, будучи навеселе, так что это состояние у него перманентно, – после довольно продолжительной паузы сказал Джонатан, смахнув пот со лба и посмотрев на Гермиону поверх очков.

– Что? Так он не может протрезветь?

Изумлению Гермионы не было предела.

– Под поздний вечер, если не будет пить, – грустно усмехнулся Джонатан, а затем несколько помрачнел. – Но ничем хорошим это не заканчивается, поверь.

Гермиона охотно верила, а потому не стала уточнять, что случится, если Джек расстанется на целый день со своей «второй половиной», как он сам в шутку говорил о бутылке с огневиски заплетавшимся языком.

– А где… Элен? – осторожно поинтересовалась Гермиона, и лицо Джонатана просветлело.

– Собирает травы и фрукты. Кажется, сегодня она хочет приготовить на ужин что-то особенное.

В его голосе чувствовалась такая неприкрытая нежность и забота, правда, разбавленные грустью, что Гермиона невольно вспомнила Рона. Она задумалась: как он там, без неё? Ох, он же наверняка сходит с ума, как и Гарри. А Гарри? Мерлин, бедный Гарри! Неужели он это заслужил: потерять ещё одного близкого человека за сводами Арки?

В носу защипало, когда Гермиона начала вспоминать всех, кто был ей дорог: родителей, Рона, Гарри, Джинни и всю свою вторую семью – Уизли… Они ведь думают, что она мертва! И самое ужасное – есть шанс, что у неё не получится убедить их в обратном. Никогда…

Внезапно Гермиона осознала, что по щекам текут слёзы, и она больше не стала сдерживаться. Действие успокаивающего отвара прошло, и она наконец заплакала: горько, надрывно, так, как будто оплакивала уже закончившуюся жизнь. А ведь так и было: они с Роном хоть и помирились после продолжительного расставания, так и не успели подарить друг другу первый в их обновлённых отношениях поцелуй. Хоть Гермионе с Гарри и дали в Министерстве первое самостоятельное задание по изучению волшебных свойств Арки смерти, которое они выбивали несколько лет, Гермиона так и не довела начатое до конца. А Джинни? Джинни, которая ждала первенца и мечтала, чтобы Гермиона стала крёстной матерью? Такого, вполне вероятно, уже никогда не случится. Ведь Гермиона, находясь в мире живых, как будто закинула удочки сразу в несколько озёр, даже не сомневаясь, что везде поймает по крупной рыбине, а в итоге сама пошла ко дну лишь с призрачной надеждой на спасение.

– Пожалуйста, Гермиона… Не плачь, – в какой-то момент услышала она расстроенный голос Джонатана и почувствовала знакомый терпкий запах успокаивающего отвара.

– Пусть поплачет, – донёсся до неё нежный женский шёпот, когда она, так и не совладав с рыданиями, выпила отвар и позволила себя увести на широкую софу.

За секунду до того, как провалиться в глубокий сон, Гермиона увидела сочувствующий взгляд Джонатана, мягкую улыбку Элен и стоявшего в дверях со скрещенными на груди руками парня, которого не встречала со вчерашнего дня.

Кажется, его называли Рег.

Третий день

Регулусу Гермиона сразу не понравилась. Слишком смелая, слишком острая на язык, а ещё слишком надоедливая. Потому он её и избегал, пока она ходила туда-сюда, пыталась везде засунуть свой любопытный нос, старалась навострить слух, как только улавливала что-то, казавшееся ей полезным. Будто это смогло бы ей помочь выбраться с острова… Как же!

По словам Флавиуса, у него было предчувствие: скоро всему этому придёт конец. Не в том плане, что они все сдохнут, помрут в итоге от безнадёги или сойдут с ума – нет. Скорее, наоборот: он полагал, что есть выход.

– Ты сумасшедший, – раздражённо говорил ему Регулус, помогая рубить дрова для костра.

– Ты знаешь, что нет, – спокойно отвечал Флавиус.

– Ты правда считаешь, что есть выход? – насмешливо спрашивал его Регулус, вскинув бровь.

– Ты знаешь, что да, – спокойно отвечал Флавиус.

– Только не начинай снова про сияние, хорошо? Ты крупно ошибаешься, если полагаешь… – отчаянно говорил ему Регулус, отбросив топор.

– Ты знаешь, что нет, – спокойно отвечал Флавиус и продолжал работу как ни в чём не бывало, будто не замечая, что у Регулуса лицо от злости зеленее травы, а из ушей разве что не идёт пар.

Раздражало. Регулуса, помимо прочего, раздражало, что все были без ума от новенькой. Даже Элен вчера, купившись на типичную девчачью истерику, произнесла пару слов, пытаясь успокоить… Гермиону. Гермиона – да что за имя-то вообще такое?

– Это была последняя воля бабушки, – пожала плечами Гермиона, сидя у костра во время ужина, – она всегда мечтала назвать дочь Гермионой, но у неё родился сын, и мечта осталась неосуществлённой. Когда она умирала, то попросила родителей, чтобы они дали внучке это имя. И вот – теперь я Гермиона, – улыбнулась она в ответ на вопрос Регулуса, озвученный Джеком.

– Как трогательно, – не удержался Регулус и поймал на себе сразу несколько предупреждающих взглядов.

– Малыш Регги чем-то недоволен? – захмелевшим голосом поддел Джек, который ещё больше оживился с появлением новенькой, а оттого чуть ли не блевал вопросами.

– У меня есть имя, идиотина, – рыкнул Регулус и сел на бревно справа от Джонатана, который тут же предложил ему походную тарелку с кусочками запечённых фруктов. – Спасибо, я не голоден.

– Кстати, мы так и не представились, – внезапно уверенно обратилась к Регулусу новенькая и протянула руку. – Меня зовут Гермиона Грейнджер. А ты…

Первым было желание броситься прочь, сверкая пятками, умчаться на противоположный край острова и больше не появляться на традиционных ужинах у костра. Регулусу было почти физически больно от того, с каким огоньком смотрит на него Гермиона, с какой жадностью тянется к общению, стараясь быть милой со всеми. А всё потому… Потому что сейчас она слишком напоминала его самого, когда он только попал за Арку. Он тоже тогда до конца не верил, что застрял здесь навечно и питал надежды, которым не суждено было оправдаться.

Регулус перехватил взгляд Флавиуса, который выжидающе смотрел на него, вскинув бровь, и всё же неохотно пожал протянутую руку. И в миг, когда он коснулся нежной кожи Гермионы, когда сжал её маленькую ладонь в своей, куда большей по размеру, в нём внезапно воскресла память о женских прикосновениях, о нежных девичьих пальцах, которые когда-то перебирали его волосы или ласкали тело. Мерлин, сколько прошло лет, а может, и десятилетий с того момента, когда он был с девушкой? Когда в последний раз он просто касался девушки, не говоря уже о большем? Эта мысль пробежалась по телу мурашками, прокатилась внутри огненным шаром и приземлилась прямо в паху, вызывая возбуждение, которого Регулус так давно не чувствовал, которое запретил себе чувствовать, не желая уподобляться Джеку с его привычкой жадно мусолить сальный журнал с голыми ведьмами и, рукоблудствуя, представлять всех этих Минни, Китти и Шейли в деле.

Ощущая, что фантазия разыгралась не на шутку, из-за чего появился риск всё-таки уподобиться Джеку, Регулус тут же резко отдёрнул ладонь и против воли впервые взглянул на Гермиону не как на очевидную обузу, не как на истеричку и ещё одну головную боль, а как на девушку.

И в целом ему понравилось то, что он увидел.

Кареглазая, худая, но не такая хрупкая, как Элен, она была едва ли старше него. Вернее, едва ли старше того возраста, в котором он застыл навеки. Её нельзя было назвать красавицей, особенно если принять во внимание эти пышные, вьющиеся волосы, которым очень недоставало укладывающих чар и волшебной расчёски. Но и в них было своё очарование. А ещё у новенькой была обезоруживающая улыбка и тёплые глаза, которые, как и у Флавиуса, светились добротой.

Наверное, именно из-за того, что на него очень давно никто не смотрел с добротой, он и решил представиться.

– Регулус, – сказал он, прокашлявшись. – Меня зовут Регулус Блэк, хотя некоторые называют меня Рег. И не то чтобы я это одобрял, кстати.

Он не знал, что её так ошеломило. Может, его имя? Хотя вряд ли: оно хоть и звучало вычурно, тем не менее было не хуже, чем «Гермиона». Тогда, возможно, дело в фамилии? Да уж, его фамилия всегда была на слуху и не всегда упоминалась в положительном ключе, далеко не всегда. Или в прозвище? В любом случае, что бы это ни было, это Гермиону… Пугало? Удивляло? Приводило… в восторг?!

– Так ты… Ты же… – качала головой Гермиона, быстро рассматривая его. – Святой Мерлин, этого не может быть!

– Чего не может быть, Грейнджер? – с опаской поинтересовался Регулус, решив произнесённой фамилией обозначить дистанцию, на всякий случай, и угли костра одобрительно треснули.

– Ты брат Сириуса? – в конце концов выдавила Гермиона, уставившись на него так, как это делали девчонки после успешно сыгранного матча по квиддичу: с благоговением и каким-то нездоровым восхищением.

Но сейчас, в этих обстоятельствах, Регулус не был этому рад.

Казалось, трещали не только угли, лениво барахтавшиеся в пламени, – он тоже будто трещал, расходился по швам и чувствовал, как жившее внутри чудовище, с которым Регулус еле-еле сумел совладать, опять лезет наружу, начиная сжирать его заживо.

Чудовище, порождённое самым жестоким воспоминанием – о событии, которое едва не сломило Регулуса несколько лет назад.

Шесть лет назад.

– Он тоже здесь? – как назло, не унималась Грейнджер, оглядываясь по сторонам, шаря взглядом повсюду с таким восторгом, словно Сириус мог выйти вон из-за того куста или выпрыгнуть прямо из пламени в сомбреро и начать танцевать, эффектно обозначив свой приход.

И тут внезапно Регулус осознал, что на него все таращатся. В ужасе таращатся все, кроме Грейнджер, и он подумал: «Может, новенькой кто-то рассказал? Болтал с этой любопытной, хочу-всё-знать девчонкой и ненароком упомянул, что у «малыша Регги» есть брат по имени Сириус? Вернее, был брат по имени Сириус?»

– Кто тебе сказал? – говорил уже не Регулус – чудовище, жившее в нём. – Кто из вас, чёрт возьми, сказал ей?

Регулус вскочил на ноги и пробежался безумным взглядом по лицам присутствовавших.

Все молчали, опустив глаза. Как ожидаемо! Только Флавиус, опёршись на посох, встал и успокаивающе начал:

– Регулус, пожалуйста… Ты же сам понимаешь, что мы все слышим про Сириуса от Гермионы в первый раз. Видишь, она ведь сама ничего не понимает.

– Значит, он… – мог бы не услышать, но всё же различил невесомый шёпот Регулус, когда Гермиона наконец поняла, и он, подобно почуявшему кровь оборотню, резко обернулся к ней.

Она сидела с бледным как полотно лицом и, зажав рот ладонью, испуганно смотрела на него. Регулус тоже смотрел, смотрел и скалился, почти ощущая, как на самом деле превращается в чудовище с этой неуёмной жаждой рвать, кусать, уничтожать… Ломать, крошить, испепелять того, кто посмел, посмел…