Текст книги "Свидания вслепую (СИ)"
Автор книги: Jane Evans
Жанры:
Короткие любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
– Вы здесь впервые? – чуть помолчав, спросила Гермиона, всматриваясь в темноту перед собой.
– Да. И, предупреждая ваш следующий вопрос, скажу – оказался я здесь случайно. Просто шёл по улице и наткнулся на то дурацкое объявление с какой-то чушью про предрассудки. А так как идти мне было некуда, я не нашёл ничего лучшего, чем удовлетворить любопытство. А что насчёт вас? Что случилось в вашей жизни, раз вы оказались в этом месте?
Гермиона колебалась несколько секунд, сомневаясь, говорить правду или нет. Но в конце концов желание кому-то выговориться пересилило, и она устало произнесла:
– Я просто разочаровалась в Рождестве.
Незнакомец помолчал немного, а затем невесело хмыкнул:
– Вот видите, у нас нашлось что-то общее.
Это было последнее, что они сказали друг другу в тот вечер. Каждому было о чём молчать.
*
За пять дней до Нового года
Гермиона обнаружила их утром – красивые розы на длинных стеблях, словно кричащие «Извини!» одним своим видом. Нахмурившись, она прочитала записку, полную оправданий и обещаний стать лучше, но на неё это не произвело почти никакого впечатления. Вообще, всё, что касалось их отношений с Роном, уже давно было «почти»: она почти радовалась, когда видела его, почти наслаждалась его объятьями, проводя с ним время, а ещё почти его любила, причём много лет подряд. И это означало одно: на самом деле она не любила его вовсе. Долгие отношения были удобны и привычны, как старый вязаный свитер, который и следовало бы сменить, но жалко, пока он вроде ещё и греет, вроде ещё и нравится, а если заштопать, то будет почти как новенький.
И осознание этого «почти» заставило Гермиону впервые за пять лет посмотреть правде в глаза – это конец. Теперь всё действительно кончено, и никакие подарки с нелепыми цветами не спасут их выдохшиеся отношения, которые по-хорошему давно надо прекратить. Возможно, поэтому Рон и не спешил делать предложение: может, он понял всё гораздо раньше, чем Гермиона, и лишь ждал момента, когда поймёт она. Хотя, скорее всего, он делал это лишь неосознанно – оберегал их от ошибки, которая могла стать роковой.
Весь день Гермиона думала о Роне, создавая видимость работы, а в часы, когда не была этим занята, говорила о нём с Джинни, с Гарри и даже с Анджелиной, которая прислала ей сову с простым вопросом: «Ну, как всё прошло?». Отделавшись общими фразами, Гермиона с трудом, но отсрочила момент, когда ей придётся признаться друзьям: между ней и Роном всё кончено. Об этом было тяжело даже думать, а уж говорить и вовсе невыносимо. Поэтому, выслушав сетования на родного брата от Джинни, ободряющие слова Гарри и сочувствующие речи Анджелины, Гермиона решила на какое-то время забыть о полном фиаско в личной жизни и ушла с работы раньше обычного, чего не делала никогда.
Оказавшись на улице и вдохнув свежий морозный воздух, она внезапно поняла, что совершенно не хочет возвращаться домой, а потом вспомнила вчерашний странный вечер. Поразительно, но сегодня ей казалось, что этого и не было вовсе, что это было видение, наполненное тёмными образами самого странного Рождества в её жизни. Гермиона медленно зашагала, прокручивая воспоминания о встрече с Эйлин, а затем и с незнакомцем, который едва не вывел её из себя. Интересно, он пришёл сегодня? Вчера они даже толком не поговорили, а за тот короткий промежуток, что общались, успели друг другу наболтать всяких глупостей. Но, несмотря на это, было то, что связывало их: они провели Рождество вместе. В темноте, в молчании, в своих мыслях, но…
Гермиона прошла ещё помнящий Рождество разряженный квартал, сомневаясь и взвешивая все «за» и «против», но в конце концов здравый смысл уступил любопытству, и через десять минут она стояла перед тем столиком, за которым сидела вчера в кромешной тьме.
– Ты пришла, – услышала она негромкий голос по ту сторону от себя, и только вместе с ощущением нахлынувшего облегчения позволила себе робко улыбнуться.
– Да, – тихо вымолвила Гермиона и аккуратно села, мысленно спрашивая, что она, чёрт возьми, здесь делает во второй раз.
Как-никак она никогда не любила рисковать, но делала это снова.
*
Драко Малфой любил рисковать. Хоть и неосознанно, но он занимался этим из года в год ещё с тех далёких времён, когда одиннадцатилетним мальчишкой оказался в Хогвартсе. И, хотя предложить ладонь для рукопожатия известному Гарри Поттеру поначалу не казалось великим риском, всё же это отразилось на его репутации, когда «Избранный» отверг его дружбу.
Гораздо больше Драко рисковал через два года, с бравадой выйдя навстречу гиппогрифу в желании что-то доказать. Хорошо, что раненая рука стала куда меньшим злом, чем то, что он испытал, когда неудачно рискнул на первом курсе.
Потом же, спустя годы, Драко часто рисковал не по своей воле, пытаясь найти способ убить Дамблдора, а немногим позже рисковал всё время, оказавшись в рядах Пожирателей Смерти. Справедливости ради, тогда все были в зоне риска, но это не имело для него, семнадцатилетнего юнца с уродливым клеймом на руке, никакого значения, ведь больше своей жизни его не волновало ничто. За жизни родителей он, конечно, тоже беспокоился, но когда тебя принуждают калечить и убивать, как-то невольно об этом забываешь.
Поэтому, когда война закончилась, он, как и многие, искренне обрадовался этому, тогда ещё не зная, какие сложные времена настанут для их семьи. Многочисленные судебные разбирательства и с каждым днём всё больше всплывающих доказательств причастности к деяниям Тёмного Лорда сделали из некогда уважаемой династии Малфоев посмешище, и теперь Драко стыдился произносить полное имя при знакомстве, боясь услышать очередное обвинение в свой адрес. Поскольку волшебный мир в штыки воспринял известие, что его, как и отца, оправдали, признав невиновным. Никого не волновало, что он принял метку недобровольно – даже суд не мог в этом убедить покалеченную войной толпу, где в сердце каждого жила боль, а Драко и не пытался обелить себя, потому что знал – всё равно не поверят.
Первый год было сложнее всего: отец пребывал в депрессии, потеряв былое положение в обществе, а мать помогала им всем существовать, контролируя расходы, следила за годами накопленным состоянием, значительно поубавившимся из-за дел Люциуса, который даже почти не скрывал, что свобода досталась ему дорогой ценой. Но потом всё начало налаживаться: постепенно волнения в магическом мире утихли, появились новые проблемы и заботы, и на фоне этого отец понемногу вернулся к делам, на этот раз взяв себе в помощники Драко. И Драко не подвёл его: он очень быстро освоил все валютно-обменные операции, благодаря которым Люциус в своё время значительно приумножил их материальное состояние, научился правильно инвестировать и вовремя вытаскивать деньги из проектов, обречённых на провал. В определённых кругах говорили, что младший Малфой имеет поистине стальную хватку и острый ум, раз с таким успехом проворачивает даже самые внешне невыгодные дела, вкладывая сумасшедшие деньги в заведомо провальные проекты, которые непостижимым образом оказываются прибыльными. И, хотя мало кто считал его приятным в общении человеком, поспорить с тем, что у парня талант, не мог никто.
А секрет был прост: Драко не боялся рисковать. И когда он заработал первые внушительные деньги, то понял: ему ещё и нравится это делать.
Ему исполнилось двадцать два, когда на одном из благотворительных рождественских приёмов, посвящённых жертвам войны, он встретил красавицу Асторию Гринграсс, дочь заместителя министра, а позже почувствовал: сейчас риск, как никогда, необходим.
И это снова стало верным решением – пригласить её на танец и не бояться, что она с презрением отвергнет его, упрекнув в тёмном прошлом. К счастью, в тот вечер всё сложилось иначе, и они с Асторией вместе оценили иронию ситуации: бывший Пожирателем Смерти является спонсором одного из самых масштабных послевоенных благотворительных мероприятий, проходящих уже несколько лет подряд, а затем незаметно переместились на холостяцкую виллу Драко, где тот обещал рассказать об особенностях своей деятельности. Рассказ затянулся на целый год и вылился в отношения, обсуждавшиеся во всём высшем свете. Мало кто вспоминал, что Драко Малфоя когда-то едва не приговорили к пожизненному заключению в Азкабане, ведь он сделал всё, чтобы восстановить имя, и благотворительность являлась немаловажным инструментом. Помолвка с Асторией, чей отец был столь уважаемой фигурой в волшебном мире, безусловно, должна была стать финальным аккордом к его уже почти устоявшейся репутации «раскаявшегося парня, наконец вставшего на праведный путь», и потому Драко решил не тянуть.
Он предусмотрел всё: и шикарный ресторан, закрытый на один вечер для всех, кроме них двоих, и роскошное колье, принесённое в подарок в начале свидания для поднятия настроения будущей невесте, и даже её любимую музыку, исполняемую вживую целым симфоническим оркестром. И, конечно, день для предложения Драко выбрал с тем же перфекционизмом. Ну какая женщина не захочет получить заветное кольцо в один из самых волшебных дней в году – в Рождество?
Именно поэтому Драко знал: он обречён на успех. В этот раз риска получить отказ абсолютно не было, вернее, так он думал, пока не услышал то, что вмиг разрушило все грандиозные планы. В самом деле, Драко никак не мог предусмотреть, что Астория скажет «нет», а после решит порвать с ним.
«Я люблю тебя, милый, пойми, но никогда не смогу выйти за тебя замуж. Ты знаешь, мой отец против наших отношений, поэтому, наверное, нам лучше расстаться. Представь, как это отразится на его имени, если дочь заключит брак с…»
Тогда она не договорила последнее слово, но Драко и так понял всё. В мгновение его годами кропотливо выстроенная стена, ограждающая от тёмного прошлого, полетела к чёрту, рассыпавшись никчёмными кирпичами разочарования и обнажив обидную, горькую правду: даже если они не говорят, даже если они делают вид, что всё забыто – всё равно для всех он навсегда останется Пожирателем Смерти. Они дали ему шанс жить нормальной жизнью и, когда он жертвовал особенно внушительные суммы, прикармливали улыбками и почти искренними словами, словно дворнягу, прибившуюся к дому, которой было позволено безнаказанно ошиваться рядом, но внутрь не пускали. И Драко было больно оттого, что он только сейчас принял: предрассудки других людей никогда не дадут ему нормально существовать. Для них он прокажённый, пусть больше не вызывающий открытую ненависть, но вызывающий презренную жалость. И это стало для него ударом – осознание, что всё это время он жил в иллюзиях, принимая подачки «высшего» круга в виде их благосклонности в обмен на деньги. Но, даже заработай он все галлеоны мира, он никогда не сможет купить одного – свободы. Он всегда будет закован в цепи чужих предубеждений, не дающие жить так, как хочет он. И как горько, что это Рождество принесло ему такой подлый подарок – осознание, которое моментально сделало его бесконечно одиноким.
Возможно, поэтому он, бесцельно шатаясь по улицам Лондона, зашёл в то странное заведение, обещающее хотя бы на какое-то время жизнь без предрассудков. И, хотя он решил ни с кем не общаться, просто игнорируя обещанную собеседницу, когда она села по ту сторону стола, ему отчаянно захотелось с ней заговорить. Заговорить, чтобы не чувствовать себя таким жалким и одиноким, чтобы ощутить, что он ещё жив.
Но он медлил, слушая её приятный голос и пытаясь представить, как она выглядит. И, когда она тихонько запела, чем заставила его чуть усмехнуться впервые за долгие часы, больше не смог сдерживаться. Безусловно, он ожидал, что оттолкнёт её: в дурном настроении Драко умел быть по-настоящему мерзким, но не ожидал, что она согласится остаться в тот отчаянный миг, когда он схватил её за запястье и попросил не уходить. Глупо, конечно, но он просто чувствовал, что, если она, неуклюжая незнакомка, покинет его, он задохнётся от одиночества, захлебнётся от отчаяния и не сможет выбраться из той бездны, в которую неожиданно угодил на Рождество. И то, что она, похоже, угодила в такую же пропасть, только в свою личную, невольно заставило его проникнуться к ней симпатией.
По этой причине, а может, просто из-за того, что оставаться одному было невыносимо, Драко вернулся в клуб снова. Он ждал целый час, нетерпеливо барабаня по столешнице, когда, наконец, услышал приближающиеся к его столику неторопливые шаги.
– Ты пришла, – стараясь скрыть явное облегчение от этого факта, произнёс он.
– Да, – послышалось в ответ, и Драко непременно улыбнулся бы, будь у него силы забыть события вчерашнего вечера.
Они помолчали какое-то время, очевидно, не зная, как дальше строить разговор.
Сладкий женский голос как раз что-то пел про незнакомцев в ночи, а чувственная мелодия только украшала подходящий к случаю текст.
– Мы вчера так друг другу и не представились, – в конечном счёте осторожно заговорила она.
– Нам нельзя называть имена, – поёжившись, откликнулся Драко: сейчас он меньше всего на свете хотел быть узнанным.
– Знаю, но что если мы придумаем псевдонимы? Так будет легче строить разговор, – послышалось деловитое предложение с той стороны стола, и Драко усмехнулся.
– Псевдонимы? Что ж, я согласен, но с тем условием, что ты первая озвучишь своё… временное имя.
– Хм… – она на секунду задумалась. – Скажем, Мэри. Точно, зови меня Мэри.
– Следуя твоей логике, я должен назваться Кристмас?
Она тихо засмеялась. Драко невольно отметил – её смех очарователен.
– Думаю, можно просто Крис.
– В таком случае приятно познакомиться, Мэри, – протянул руку в пустоту Драко, зная, что она не видит его жеста.
– Взаимно, Крис, – несмело нашла она его ладонь в темноте и пожала её, чем удивила Драко, тут же задумавшегося о том, что всё-таки какая-то магия есть в этом месте, раз они поняли друг друга без возможности видеть.
Следующий час, а может, и несколько, они провели в беседе. Они говорили о многом, делая попытки узнать друг друга лучше, и очень скоро Драко выяснил три вещи.
Во-первых, Мэри была прекрасно образованна и начитанна. Она с легкостью обсуждала с ним как премудрости сложных наук наподобие трансфигурации, так и проблемы современной политической системы. А ещё не было ни одной книги, которую упомянул Драко и которую она бы не знала. Это впечатляло, ведь та же Астория, которая отнюдь не глупа, значительно уступала в интеллекте его новой знакомой.
Во-вторых, Мэри избегала вопросов о личной жизни, что явно сигнализировало – у неё проблемы. Откровенно говоря, Драко и сам не горел желанием вспоминать недавнюю неудачу в любовных делах, но ему было интересно узнать, что же случилось в жизни Мэри. Она оказалась приятным в общении человеком, и потому Драко впервые за долгое время было не плевать, что чувствует кто-то едва ему знакомый.
И, в-третьих, Мэри определённо нравилось находиться рядом с ним, как самонадеянно заключил Драко. Она охотно отвечала на его вопросы и смеялась над его шутками, а ещё почти не злилась, когда он невольно вёл себя, как кретин. И Драко подумал, как всё-таки хорошо, что она не видит его. Поскольку вряд ли смогла бы так легко с ним общаться, узнав, что перед ней сидит бывший Пожиратель Смерти.
В зале заиграла медленная мелодия и, судя по звукам отодвигающихся стульев, многие пошли танцевать. Певица, чей репертуар был посвящён исключительно любви, начала исполнять новую композицию, а Драко внезапно вспомнил об Астории. Конечно, она не была «ведьмой всей его жизни» и он не подарил ей «колдовскую любовь», бросив сердце в «зелье любви», как тот несчастный идиот из звучащей сейчас песни. В сущности, Астория просто ему нравилась, но гораздо больше нравились те возможности, которые открыл бы Драко союз с ней. А любовь… Он знал о ней исключительно понаслышке, от отца с матерью, но никогда не испытывал. Он даже не был никем серьёзно увлечён, а отношения с Асторией стали первыми и самыми долгими в его жизни. И, хотя он не любил её, всё же за это время смог к ней по-настоящему привязаться, а оттого сейчас, под сопровождение дико раздражающей слезливой песни, тоска постепенно уничтожала его хорошее настроение, от которого уже почти ничего не осталось.
– Когда-то я любила его, – задумчиво произнесла Мэри, и Драко поднял взгляд в темноту, тщетно пытаясь найти её лицо.
– А потом разлюбила? – предположил он, думая о непостоянстве женщин.
В ответ послышалось молчание. Мэри заговорила лишь через минуту и рассказала историю про долгие отношения с парнем, который, судя по рассказам, был куда больше увлечён своей персоной, чем ею. Но, когда повествование подошло к настоящему времени, она неожиданно замялась.
– Я думала, он сделает мне предложение. Всё говорило о том, что он готовит на Рождество что-то особенное, но…
– Ты так хотела за него замуж? – фыркнул Драко, чувствуя антипатию к этому кретину, который столько лет морочил Мэри голову.
– Я просто хотела сохранить отношения. Я привыкла бороться, а потому надеялась, что замужество что-то изменит. Но сейчас понимаю: это не решило бы ровным счётом ничего. Мы давно остыли друг к другу, и приняла я это только вчера.
А потом, после паузы, она сокрушённо добавила:
– Мерлин, это Рождество – самое худшее в моей жизни!
Она замолчала, и Драко, не видя её, осознал и почти почувствовал, как больно, должно быть, ей сейчас. Он никогда не славился способностью сострадать, а в эгоизме мог переплюнуть подавляющее большинство и без того не самых приятных людей, но по какой-то причине ему стало искренне жаль Мэри. Тогда он решил, что ей следует знать – он и сам сейчас находился в том ещё дерьме.
– Для неё играл целый симфонический оркестр, а она сказала «нет», – мрачно усмехнувшись, изрёк Драко и поморщился: воспоминания, облечённые в слова, оказались горькими на вкус. Почти такими же горькими, как в миг, когда он много лет назад стыдливо рассказывал отцу, что его дружбу отверг Гарри Поттер. – Так что я бы поспорил, у кого оно было ужаснее.
– А что если я скажу, что уже присмотрела себе свадебное платье и даже оставила за него залог? – упавшим голосом выдала Мэри.
– А что если я скажу, что целый год посвятил отношениям с женщиной, которая, как оказалось, никогда и не думала выходить за меня замуж? – включился в спор Драко.
– А что если я скажу, что посвятила таким отношениям пять лет? – едко выпалила Мэри.
Драко нечего было на это сказать. Вероятно, он мог бы поделиться историей о нелёгкой судьбе оправданного Пожирателя Смерти, но вряд ли Мэри оценила бы его порыв.
– Так что, похоже, ты был прав: я величайшая неудачница, – спустя минуту заключила она. – А теперь я ещё и одинока.
– Да, ты неудачница, – устало согласился Драко. – Но и я неудачник. Так что теперь ты не одинока.
У него внутри что-то встрепенулось, когда её робкие нежные пальцы накрыли тыльную сторону его руки.
*
За четыре дня до Нового года
Гермиона была взволнованна. Причин для этого было немало: и отчаянные попытки Рона поговорить, и слёзные мольбы друзей дать тому шанс, а ещё внезапно свалившийся на неё отчёт, который необходимо было закончить до Нового года. И хотя попытки были легко пресечены, мольбы хладнокровно выслушаны, а отчёт почти доделан, тревога всё равно никуда не делась, по-прежнему легко пульсируя где-то в районе солнечного сплетения. А всё потому, что главным оказалось другое: Гермиону беспокоил тот факт, что она начала симпатизировать едва знакомому человеку. Да что там! Она даже не видела его лица, никогда не смотрела ему в глаза, и это пугало, хотя, положа руку на сердце, вызывало ещё больший интерес.
– Значит, тебе интересно, как я выгляжу? – в этот вечер спустя три часа непрерывных разговоров насмешливо спросил Крис, отставив бокал вина. – Что ж, могу описать: пять футов роста, длинная чёрная борода, игриво завивающаяся в районе колен…
– Очень смешно. А мне, между прочим, правда хочется хотя бы приблизительно понять, с кем я разговариваю, – покачала головой Гермиона.
– Значит, бородатый карлик – не тот типаж, на который ты рассчитывала? Жаль, а я надеялся, – невозмутимо отозвался Крис.
– Я знаю, что ты высокий, – упрямо скрестила руки на груди Гермиона.
– В самом деле? И откуда знаешь?
Она пожала плечами.
– Интуиция.
– Как насчёт того, чтобы проверить её, потанцевав со мной? – внезапно предложил Крис. В зале как раз заиграла медленная мелодия, а многие, как всегда, покинули свои места.
От его слов сердце Гермионы невольно стало биться немного чаще. Ведь если они будут вместе танцевать, то она действительно сможет хотя бы частично понять, с кем общается в полной темноте. Потому что прикосновения и слова – это всё, что у них осталось. Было бы глупо не воспользоваться этим.
– Я не танцую, – слабо попыталась возразить Гермиона.
– Я научу, – услышала она шёпот уже прямо над ухом, и это тут же отдалось странным волнением в теле. Смущённая своей реакцией, а может, и неожиданностью момента, Гермиона, неуклюже заправив прядь за ухо, вышла из-за стола и сразу же столкнулась с Крисом. Автоматически выставив ладони перед собой, она упёрла руки тому в грудь, а затем, пробормотав извинения, отступила назад. Этого случайного столкновения хватило, чтобы понять: Крис в отличной спортивной форме, а ещё от него потрясающе пахло.
– Чёртова темнота, – чувствуя неловкость, прокомментировала Гермиона, радуясь, что никто не может видеть, как румянец предательски залил ей щёки.
А потом она почувствовала, как Крис подошёл ближе и взял её ладонь в свою – от этого прикосновения Гермиона слегка вздрогнула. В молчании они прошли до танцпола семнадцать шагов, и за это время она сделала всего два выдоха и три вдоха, последний из которых задержала, ощутив, как Крис, плавно проведя по её руке вверх, мягко притянул её к себе за талию. Жар его тела вмиг передался ей, хотя не исключено, что всё было с точностью наоборот. Гермиону такая близость с кем-то, кроме Рона, пугала, но вместе с тем приятно волновала, а ощущения от соприкосновения тел без права увидеть друг друга невольно заставляли её дышать чаще. Это же было немыслимо – довериться человеку, которого она знала всего три дня, это же было странно – осознавать, что этот человек понимает её куда лучше, чем большинство друзей. Но первое место по части странного и необъяснимого всё же взял тот ошеломляющий факт, что Гермионе начал нравиться Крис, ведь, несмотря на очевидные различия, у них так много общего, а благодаря их разговорам она забывала обо всём. Им нравились одни и те же книги, у них были схожие взгляды на жизнь и интересы во многом совпадали. Иногда Крис начинал предложение, а Гермиона его заканчивала, и тогда ей казалось, что они уже очень давно знают друг друга, возможно, всю жизнь.
– Вот видишь, я угадала – ты высокий, – стараясь скрыть волнение и отвлечься от сумбурных мыслей, произнесла Гермиона дрожащим голосом. Она отметила: Крис, определённо, выше неё как минимум на полголовы. – Но мне по-прежнему интересно, как ты выглядишь.
– О, я невероятный красавец, Мэри. Боюсь, увидь ты меня на свету, ослепла бы от такой красоты, – с лёгким сарказмом отозвался он, покачиваясь в такт музыке и увлекая Гермиону за собой, в то время как она занесла умение танцевать в мысленный список его неоспоримых плюсов.
– Мне неважно, красивый ты или нет. Я просто хочу понять, какой ты, – откликнулась она, а затем, озарённая внезапной идеей, остановилась.
– В чём дело? – с лёгким недоумением поинтересовался Крис, когда Гермиона отстранилась от него.
– Позволь мне прикоснуться к тебе, – следуя необъяснимому порыву, заговорила она.
Гермиона ожидала, что сейчас он съязвит, скажет что-нибудь обидное, а может, и вовсе рассмеётся в ответ на её странную просьбу, но он молчал.
Музыка разлилась вокруг них томными нотами.
– Если я прикоснусь к тебе, то смогу понять, – не услышав ответа, уже увереннее сказала Гермиона, а потом, приняв молчание за согласие, сделала небольшой шаг вперёд, слегка соприкоснувшись с телом Криса. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, но она, отметая страх, не спеша потянулась в темноту и наткнулась на его шею. Естественно, ни о какой бороде и речи не шло – его подбородок оказался гладко выбритым. Сглотнув, Гермиона дрожащими руками практически невесомо провела вверх, очертив контур лица с выступающими скулами, и дотронулась до мягких тонких волос. Чуть осмелев, она легко пропустила их сквозь пальцы и двинулась по направлению к шее, что дало представление о его причёске. Крис слегка вздрогнул от прикосновений, и она уже хотела пугливо убрать ладони, как он тихо произнёс:
– Всё в порядке.
И тогда, глубоко вздохнув, Гермиона всё же опустила одну руку, а второй вернулась к линии лба, после чего пальцем аккуратно провела по идеально прямому носу Криса, замерев возле рта. Это вырвало её из странного наваждения, и в миг, когда она почти отняла пальцы, Крис вдруг перехватил её ладонь и еле заметно прикоснулся губами к запястью.
Гермиона громко вздохнула, ведь мимолетная ласка, едва ощутимая в кромешной тьме, отозвалась в теле одурманивающим трепетом. А в следующую секунду он мягко притянул её за талию и нежно поцеловал в шею, опалив кожу горячим дыханием.
Этого хватило, чтобы оживить в Гермионе такие эмоции, которые она уже и забыла, что может испытывать.
Это приводило в ужас!
Ей не положено чувствовать это к тому, кого она едва знает. Это неправильно, глупо, опрометчиво… И снова неправильно.
Не сказав ни слова, Гермиона отстранилась от Криса и сделала несколько шагов назад, пытаясь успокоиться. Кровь прилила к лицу, а кожа покрылась мурашками.
– Мне нужно идти, – дрожащим голосом тихо сказала Гермиона и чуть ли не бегом направилась к выходу.
Сердце стучало как сумасшедшее.
Она страшилась чувств, эмоций, ощущений, которые рождались рядом с Крисом. А ещё ей было стыдно, что эти лёгкие поцелуи вызвали в ней намного больше вожделения, чем все ласки Рона, которыми он одаривал её во время прелюдий.
И смущённо осознав, что невесомые прикосновения вызвали желание близости с мужчиной, которого даже никогда не видела, Гермиона испугалась.
Она боялась перемен.
*
За три дня до Нового года
Драко не боялся перемен. Его странное знакомство с Мэри словно дало ему новый смысл существования после того, как он потерял прежний, так что перемены были лишь к лучшему. Он с легкостью велел домовым эльфам ответить отказом на все приглашения на предновогодние светские мероприятия, хотя раньше с удовольствием ухватился бы за возможность лишний раз проявить себя и укрепить свою, как он думал, «положительную репутацию». Раньше бы он, получив эти письма, рассыпался в благодарностях и лично ответил на каждое из них, но сейчас ему было всё равно. Все его прежние идеалы рухнули, когда Драко понял: он бессилен перед мнением толпы, и ему как-то придётся смириться и жить с тем, что для всех он по-прежнему хоть и оправданный, но всё ещё Пожиратель Смерти.
Для всех, кроме Мэри, которая воспринимала его таким, какой он есть. Она не знала, кто он, как выглядит, и, возможно, только поэтому была добра к нему. Общение с ней давало Драко возможность стать обычным парнем, а темнота, плотно окружавшая их, помогала ещё и ощущать себя настоящим: он не пытался произвести впечатление, выглядеть лучше, чем был на самом деле. Он просто оставался собой, со своими недостатками и дурным характером, со своими интересами и не всем понятными увлечениями. И как же это чертовски приятно: знать, что он общается с той, кто его понимает. И, когда они жарко спорили или же с упоением что-то обсуждали, ему хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось.
А вчера, в какой-то момент, внезапно пришла мысль, что он желал бы дотронуться до Мэри. Драко не задумывался, как она выглядит в реальной жизни, но как-то априори был уверен, что она красива. Просто знал, что человек с такой чистой душой не может быть уродлив, хотя раньше такая мысль никогда бы не пришла ему в голову, ведь он был уверен, что внутренне сам давно прогнил насквозь, в то время как свою внешность едва ли мог назвать заурядной. Когда-то он даже всерьёз считал себя красавцем, искренне изумляясь, почему девушки роем не вьются вокруг, а выбирают кого-то вроде Уизли. Сейчас прежние размышления казались бредом, и Драко был уверен, что за эти несколько дней после Рождества переосмыслил многие вещи, чего не делал несколько лет. Вероятно, он менялся? Или же менялись его чувства к Мэри?
«Просто она верит, что ты лучше, чем есть на самом деле, и тебе хочется соответствовать её ожиданиям».
Этот простой ответ на его мысленный вопрос одновременно обескуражил и странно воодушевил Драко, и он, следуя внезапному порыву, пригласил Мэри на танец. И когда она согласилась, когда их тела соприкоснулись, он понял, что ещё никогда танец ему не доставлял такого удовольствия. Было что-то чарующее в этом моменте: они вдвоём, в темноте, без права видеть друг друга, но с правом чувствовать, и Драко был бы последним кретином, если бы упустил шанс хотя бы тактильно понять, какая Мэри.
А Мэри оказалась хрупкой невысокой девушкой с длинными густыми волосами и нежными руками, от прикосновения которых Драко бросило в жар. Она так чувственно касалась его, что он просто не мог не думать, как, должно быть, Мэри умеет дотрагиваться до мужчины при иных обстоятельствах. Ему было до странности приятно ощущать её пальцы на коже, и каждое движение отдавалось всё нарастающим напряжением где-то в районе паха. Драко на полном серьёзе верил, что начал сходить с ума, когда почувствовал возбуждение от весьма целомудренных прикосновений практически незнакомой ему девушки. И хотя второе не было таким уж удивительным обстоятельствам: он ведь не святой, и в его жизни бывали связи на одну ночь, но первое точно настораживало. Но когда её пальцы едва дотронулись до его рта, он не думал ни о чём, а лишь испытывал потребность ощутить её кожу, прикоснуться к ней губами, поддавшись восхитительному тонкому аромату, исходящему от её запястий. И ему захотелось большего, гораздо большего.
А в следующую минуту Мэри сделала то, что он ожидал меньше всего: она ушла.
И Драко вмиг почувствовал себя полнейшим придурком. Конечно, он мог бы догадаться, что Мэри не из тех девушек, что при первом же желании мужчины преступить черту бросаются тому в объятия. Она недавно рассталась с парнем после пятилетних отношений, а потому неудивительно, что он спугнул её внезапным грёбаным порывом.
Идиот!
Поэтому сегодня Драко почти не надеялся, что она вновь придёт в клуб.
Но она пришла, села напротив и, прежде чем он смог что-то сказать, произнесла:
