Текст книги "Dragon VS Princess (СИ)"
Автор книги: izleniram
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Сам можешь плыть? – спрашивает его Шуга строго.
– Могу, – голос Мона звучит натужно, хрипловато и немного дрожит, но ему уже легче, и он плывет к берегу, то и дело оборачиваясь на Шугу, за шею которого держится перепуганный Хосок.
Справа тихо плывет Джин, за которого цепляется Джиен, пытаясь грести, уставший и перепуганный.
На берег все выбираются, запыхавшись, и сразу валятся на доски помоста. Минут пять пытаются привести в порядок дыхание, а Джин осматривает потерпевших на предмет вменяемости.
И в этот момент со стороны баскетбольной площадки появляются Гук и Чимин. Они несутся, хохоча на ходу и дразня ковыляющего следом Тэхена, а когда обнаруживают лежащих на берегу мокрых старших, останавливаются в растерянности.
– Хён, вы что, купались? – спрашивает Чим. – А чего нас не позвали? …А я тоже хочу… А чего в одежде-то?
И Гук надувает губы, бормоча, что лично он тоже собирается окунуться. И направляется к озеру. И за ним направляется Чимин с Тэхёном, все еще потирающим ушибленные коленки.
– Стоять! – устало выдыхает Шуга им вслед.
Мелкие недоуменно оборачиваются, готовые возмутиться этой несправедливости.
– Вода холодная… – глубоко вздыхая, поясняет Шуга.
– А чего вы тогда одетыми купались? – буркает Тэхён. – Думали, так будет теплее?
И мелкие весело ржут, не замечая подавленности старших и их испуганных и расстроенных глаз в ночной темени.
– Нам нужно выпить, – заключает Джин и внимательно смотрит на Хосока и Дракона, давая понять, что то, что произошло посреди озера, остается посреди озера.
Позже, сидя у костра, когда мелкие унеслись в дом с целью оккупировать игровую приставку, Шуга, затушив сигарету в пепельнице, поднял глаза на сидящих вокруг жаровни укутанных в пледы товарищей по несчастью.
– Поговорим? – спросил он многозначительно.
После минутного неловкого молчания Мон откашлялся.
– Простите меня, – проговорил он, не глядя никому в глаза. Но те, кому это предназначалось, его поняли и уткнулись взглядами в его поникшие ямочки на щеках. – Я испугался и сам не понимал, что нес.
– И ты меня прости, – поспешно проговорил Дракон, а потом обернулся к Хосоку. – И ты тоже, Хоши.
Хосок кивнул.
Джин, не понимая, о чем вообще идет речь, задумчиво собирал посуду в большую плетеную корзину.
– Я не знаю, какое дерьмо вы тут все обсуждаете, – наконец заявил он, – Но это дерьмо чуть не стоило вам жизни. Думаю, это довольно веский повод для того, чтобы именно сейчас раз и навсегда поставить все точки над «i» и распрощаться с этим дерьмом, пока оно вас не погубило.
– Золотые слова, Сокджин, – похлопал его по плечу Шуга. – Поможешь мне вернуть лодку?
И они вдвоем направляются к берегу, вглядываясь в серебрящуюся под светом луны водную поверхность, где все еще белеет неподвижно среди полного штиля лодка.
– Мы действительно приезжали сюда вдвоем, – начал Хосок, как-то остервенело сжимая в кулаке край пледа, в который был укутан по самый нос. Он поднял глаза на Мона и продолжил, глядя прямо ему в глаза. – И я не буду говорить, что побывать в этом месте для меня ничего не значит. Эти воспоминания очень сладкие, и они никуда не денутся из моей памяти.
Мон опустил голову, на его лбу образовалась резкая складка, при виде которой у Хоби сжалось сердце. Он понимал, что должен высказаться сейчас, хотя и не знал наверняка, чем обернется эта откровенность для него и для его отношений с лидером.
– Но и для меня, и для Джиена сейчас важно, чтобы эти воспоминания пополнились новыми… еще более сладкими и счастливыми…понимаешь?
Дракон кивнул, оборачиваясь вслед ушедшему Джину. И этот его жест не ускользнул от внимания ни Хосока, ни Мона.
– …и чтобы это случилось, нам нужно, и тебе тоже, Джуни, нужно принять и смириться с тем, что все это было и останется с нами. Как и новые воспоминания, которые мы создадим вместе.
Кадык лидера нервно дернулся, он обхватил себя руками и замер.
– Потому что если бы не наша история с Джиеном… – продолжил Хосок, понимая, что больше всего на свете сейчас Мону хочется, чтобы он заткнулся и оставил все как есть, пока не зашел слишком далеко, – если бы не все то, через что нам пришлось пройти… и что пережить…и что понять… Если бы не все это, я бы не любил тебя так сильно сейчас. И не ценил бы тебя так. И все то, что есть между нами.
Дракон поднял на него глаза и молча кивнул. Как-то спокойно и смиренно, как человек, который понял и принял для себя что-то очень важное.
– Потому что в тот момент, когда мы приехали сегодня сюда… – продолжал Хосок, откидывая голову на спинку деревянного кресла, – … сначала я немного напрягся от того, что мы приехали именно сюда. Но потом я подумал, что вообще-то мне все равно, куда я еду и где вдруг могу оказаться. Потому что есть только одно место, где я точно хочу быть – это место рядом с тобой.
– И, кстати, – перебил его Дракон, – чтоб ты знал: я привез вас именно сюда не потому, что хотел как-то напомнить Хоби о нас или как-то тебя зацепить. Я об этом вообще не думал. Я просто хотел впечатлить Джина.
– И ты его не хило впечатлил, надо сказать, – глубокомысленно заметил Мон, оборачиваясь на две светлые фигуры у берега, паркующие моторку к причалу. – До сих пор пацана трясет.
И заржал. И Хоби с Драконом тоже заржали.
– Кстати, если ты собрался ревновать Хоби ко всем тем местам и поверхностям, где мы были вместе, могу подсказать пару значимых достопримечательностей, – добавил Дракон, и едва успел увернуться от шутливого тычка Мона в спину.
– Вот ты сучонок! – воскликнул Хоби и прильнул к теплой лидерской груди.
– Ну уж какой есть! – задорно ответил Дракон и, подхватив бутылку виски, направился к причалу, где уже стучали зубами от холода, пытаясь натянуть одежду на мокрые тела, Джин и Шуга. – Эй, вам срочно нужно согреться! – и помахал бутылкой.
Когда они вернулись к жаровне, Мона с Хосоком там уже не было.
***
– Я тебе так скажу: удивительная вещь! – разглагольствовал, размахивая руками, захмелевший Джин. – Эта соль – лучшее, что я когда-либо пробовал в этой жизни! Это настолько крышесносно, что мексиканцам нужно поставить памятник! Это настоящий кулинарный оргазм!
– Я правильно понимаю, мы все еще говорим про соль? – улыбаясь, уточнил Дракон, внимательно слушавший последние полчаса лекцию о пищевой ценности специй в исполнении Сокджина.
– Эй, ты зря недооцениваешь соль между прочим! – взвился Джин. – Многие склонны соль недооценивать, а ведь большинство из известных нам вкусов человечество оценило только благодаря соли.
– Ты – фанат соли, я понял, – примиряюще пробормотал Джиен. И подумал, впервые в жизни подумал, что, кажется, хочет срочно сменить профессию и стать режиссером кулинарных шоу и снять персональный мастер-класс Сокджина.
Он любовался профилем Джина в свете костра, разглядывал каждую черточку на его лице, подавляя дикое желание протянуть руку и коснуться пальцами его щеки. Он боялся разрушить то уютное очарование вечера наедине с Джином, которое сейчас заполняло все его клеточки сладкой истомой. А Джин все говорил, говорил, размахивал руками…
– Текилу вот, к примеру, пьют с солью не просто так! Кстати, а есть текила? – вдруг спросил Джин.
Дракон кивнул.
– Неси! – скомандовал Джин, – Я научу тебя пить текилу королевским способом.
Дракон подумал, что вряд ли Джину стоило полировать ту смесь пива и виски, которая уже плескалась в его желудке, но отказать горящим нетерпением глазам он просто не смог. А потому поднялся и направился к винному погребу.
Когда он вернулся, Джин лежал на траве, раскинув руки по сторонам, и вглядывался в звезды.
– Говорят, в России звезды светят намного ярче, – задумчиво проговорил он, немного щурясь. – Ты когда-нибудь был в России?
– Не помню, – ответил Дракон. – Я много, где был.
Он помог Джину подняться и заметил, что вся его одежда мокрая от росы.
– Тебе нужно переодеться, ты весь мокрый и можешь заболеть, – заботливо выдохнул он, немного растерявшись от внезапной близости Джина.
– Обязательно! – согласился Джин. – Обязательно могу заболеть! Но сначала я научу тебя пить текилу по-королевски! А потом мы сделаем сангриту!
И приступил к мастер-классу по текиле-бум, которому, кстати сказать, и суждено было стать феерическим завершением этого вечера.
***
Чимин впервые в жизни, кажется, выигрывал у Чонгука. Хотя, конечно, это был не Овервотч, а всего лишь Дэнс Мастер, но все равно радость победы приближалась и заранее будоражила. Чонгук все время отвлекался на порывающегося уйти Тэхёна, которому наскучило наблюдать за пыхтением друзей перед экраном, ему хотелось сменить род деятельности и придумать что-то крышесносное, поэтому он вот уже минут пять как крутился волчком на одной ноге, то порываясь выйти за дверь, то возвращаясь, чтобы все-таки дождаться, когда будет объявлен победитель.
Игра прекратилась неожиданно с приходом Шуги-хёна. Юнги решительно вошел в комнату, схватил Чимина за руку и потянул его к выходу.
– Подожди, хён-хён-хён, – заверещал Чима, упираясь всеми конечностями, в результате чего Шуге пришлось тащить его к выходу практически волоком, – Я вот-вот выиграю…
– А-ха-ха, лууууууууузер, – заорал Чонгук, – Чемпион здесь только один!
Чима расстроился до слез и обреченно потащился вслед за Шугой, сжимая его руку и думая, что, скорее всего, никогда хёна за это не простит. Или простит, но попозже, после того, как повыделывается и пообижается.
Шуга повел его в подвал в студию и поставил перед микрофоном.
– Будешь петь, – заявил он.
– Сейчас? – не понял Чимин. – Блин, хён….
Но Шуга посмотрел на него как-то очень мрачно, сунул нацарапанные на листке ноты и слова, уткнулся в ноутбук и завис.
– Хён… – осторожно начал Чима, разглядывая листочек. – Хён… Ты написал для меня песню?
Его лицо расплылось в счастливой улыбке.
– Это не песня, – буркнул Шуга, – Нечего лыбиться… Это набросок просто… Мне надо послушать, как звучит…. Я говорю, лыбу с физиономии сотри…
Но Чима продолжал улыбаться, освещая студию, и даже подхихикивая немного, и очень напоминал маленького щеночка, заливающегося эмоциями от переизбытка чувств.
Когда же зазвучал немного рваный неровный бит, Чима сосредоточился изо всех сил, пытаясь уловить мелодию, пробуя голосом мотив, нащупывая наслаивающие мостики в мелодии. Шуга кивал. Он что-то там подкручивал на пульте, выставляя бегунки, что-то правил в самом треке, останавливал, запускал заново, а Чима послушно следовал за ним, исправляясь тут же, откликаясь на новые оттенки мотива. И в какой-то момент, поняв, что Шуга уже ничего не правит, а просто смотрит на него, вслушивается и следит за интонациями его голоса, запел в полную силу.
Его лицо ловило на себе тени от микрофонного фильтра, двигалось, менялось, губы растягивались на гласных, чуть поблескивая. Войдя в азарт, Чимин начал двигаться, делая легкие движения телом в такт мелодии. Его грудная клетка поднималась и опускалась, живот, обтянутый тонкой футболкой, втягивался и расслаблялся. Шуга смотрел на него пристально, лаская взглядом его сосредоточенный на листочке с текстом взгляд, чуть нахмуренные от старания брови… Крылья носа, которые немного вздувались, когда Чимин подбирал дыхание… Отблески света, играющие на поверхности гладкой, будто отполированной кожи… Шуга опустил взгляд на его крепкие ноги в простых тонких шортах до колен, которые чуть подергивались в ритме песни, немного переминались, касаясь друг друга… Шуга тяжело сглотнул и вышел из-за аппаратуры, медленно подошел к Чимину. Чима перевел на него взгляд от листочка, намереваясь спросить, что не так и где он ошибся… Но не успел.
Остатки нот он выдохнул уже в шугин рот, внезапно прижавшийся к его все еще поющим губам, и сразу почувствовал, как цепкие и сильные руки Юнги прижимают его к себе, стягивая в кулаки мягкую ткань футболки. Обдало жаром. От неожиданности у Чимина ослабели ноги, он даже немного осел в шугиных руках, увлекая его за собой на мягкий пол.
Шуга что-то прохрипел ему в рот, бережно укладывая на малиновый ворс коврового покрытия, провел рукой по его щекам, легонько проходясь пальцами по коже и выстукивая едва различимую мелодию, зарылся пальцами в волосы и притянул еще ближе. В паху тяжелело с геометрической прогрессией, Юнги вдавил свое возбуждение в пах Чимина и потянул одновременно футболку вверх, а шорты, цепляя их вместе с боксерами, вниз. Чима изогнулся и простонал:
– Хё-ё-ён…
И сам принялся раздевать Шугу, стараясь не разрывать поцелуй.
Музыка продолжала литься из наушников, еле различимо встревая саундтреком в звуки тяжелого дыхания. Чимин почувствовал, как губы Юнги оставили его губы, открывая доступ прохладному воздуху к влажной коже, но тут же согрели кожу на груди, мягко задевая напряженные соски. Тело Чимы выгнулось навстречу ласковому рту, и тут же вернулось в подставленные шугины ладони, оставаясь на весу в этом возбужденном полумостике.
А Шуга не унимался: он спускался губами все ниже, и вот уже его горячее дыхание пересекло черту чиминого терпения, встретилось один на один с пульсирующим возбуждением, согрело каждый миллиметр поверхности, и Чима ощутил себя внутри хриплого голоса Юнги. Все его знаменитые ленивые нотки, которые так заводят многочисленных фанатов рэпера, завибрировали вокруг Чимина, заметались вокруг него, втягивая в жар рта, разбиваясь о губы. Шуга слизнул языком всего одну-единственную капельку, а Чимину казалось, что он слизнул его целиком, вобрал в себя и теперь никогда не отпустит. И хотелось, чтобы никогда. Не отпускал.
Колени разлетелись в стороны в знаменитой чиминой растяжке под напором сильных рук Шуги, и Чимин почувствовал мягкие, но требовательные пальцы, проникающие внутрь, гладкие и чуток прохладные, и подался навстречу им, настаивая и подбадривая. Он приглашал Шугу в себя так напористо, что Шуга не выдержал – откликнулся на приглашение немного резко, но бережно, стягивая одновременно и изнутри и снаружи цепкой хваткой ладоней.
Движения. Чимин танцевал в его руках, изгибаясь и трогая, ощупывая себя, влажную спину рэпера, его волосы, жесткие наощупь и пахнущие озерной водой, прижимая, наклоняя к себе, к своим губам его приоткрытые губы и глаза, в которых взгляд, одновременно матовый от подернувшей дымки желания и горящий, ласкался и рассеивал возбуждение.
Движения. Еще и еще. Все горело, все раздражалось изнутри и снаружи, и каждая секунда казалась последней, краем, ее хотелось отсрочить и приблизить одновременно. И та самая, самая крайняя, будто пробила в самую верхнюю ноту нежными, чуть капризными, присущими только Чиме интонациями. Гласные на пике наслаждения прозвучали эхом, перебивая друг друга отголосками, эксклюзивными чимиными отзвучками, напоминая одновременно и стон, и замысловатый страстный вокализ.
Шуга догнал его в этой песне через секунду, добавляя оттенков нижнего регистра, сдабривая своим эксклюзивным тембром общее звучание оргазма.
Секунда тишины.
Финальная секунда трека.
Дальше только шипение дорожки и тяжелое дыхание двух сердец – не в унисон, а перекликаясь эхом, отвечая друг другу взаимностью.
– От тебя пахнет озером, хён, – томно протянул Чимин, распластываясь по ковру и раскидывая руки. – И у тебя тина в волосах.
– Я – водяной, блять, – выдохнул Шуга, укладываясь рядом и резко притягивая Чимина к себе, укладывая его на себя сверху. – Можешь начинать бросать монетки.
Чимин хихикнул.
– У меня есть личный, персональный, эксклюзивный мульквисин.
***
Хоуп ворочался на огромной кровати, пытаясь устроиться поудобнее, но места себе не находил. Мон вышел из спальни минут двадцать назад и до сих пор не вернулся. Что-то между ними все еще было не так. Что-то надломилось в их отношениях. Несмотря на все сказанное и несмотря на все сделанные признания, Намджун все еще маялся от снедаемой его ревности.
Он сидел на широком балконе второго этажа и вглядывался в чернющую даль, туда, где посреди озера несколько часов назад всего за секунду до того, как могла случиться настоящая трагедия, он не смог совладать с собой и теми чувствами, которые старательно давил, запихивал на самое дно сердца, упаковывал кодовыми замками и придумывал мудреные пароли, и которые так легко при малейшей возможности вырвались на поверхность и чуть не довели до беды.
Он все еще дико ревновал Хосока. Как он ни старался, а признать это стоило. И все еще ему не доверял. И это могло, прав Джин, довести до беды однажды. Намджун просто не мог, не имел права находиться рядом с Хосоком и подвергать его такой опасности. Потому что, как оказывается, настоящий монстр скрывался не в его сценическом прозвище, а в нем самом.
Дверь скрипнула за спиной, на балкон тихонько вышел Хосок. Нашел-таки. Рэпмон втайне надеялся, что он уснет, не дождавшись. Но, видимо, Вселенная не собиралась облегчать ему задачу.
– Почему ты здесь сидишь? – задал Хоби ненужный вопрос, поскольку и сам знал, почему. – Ты все еще думаешь, да?
– Я все еще думаю, – ответил, не глядя на него Намджун.
– Это нечестно, – сказал, посидев с минуту в молчании рядом, Хоби. – Нечестно. Хотя бы потому, что я был честен с тобой с самого начала. Ты ведь все знал. С самого начала ты знал. И я думал, что ты готов к этому.
– А я оказался не готов! – запальчиво и немного агрессивно воскликнул Намджун, так, что Хоби в страхе отшатнулся.
– Я не готов. – Намджун склонил голову к себе на руки. – Я, оказывается, просто дико, просто до бешенства ревную тебя. И не доверяю тебе. И каждую гребанную секунду боюсь, что ты в конце концов выберешь его.
Намджун хотел было остановиться, но чувствовал, что его несло. Внутренний голос тщетно пытался уговаривать, что, мол, хватит, не заходи так далеко, засунь свои чувства на привычное место – туда, глубже, подальше. Еще ведь можно вернуть кодовые замки и пароли. Но, кажется, в Намджуне не осталось больше сил на это. Кажется, его накрывала эмоциональная усталость и полное безразличие к происходящему. Ему хотелось вернуться в те сладкие и спокойные годы, когда он просто верно и безответно любил Хоби, наблюдая со стороны за его жизнью, оберегая его. Со стороны. Заботясь о нем. Со стороны. Ревнуя его. Но тоже со стороны. Так было легче. И так было проще. А сейчас, когда все это клокотало, но уже требовало от него каких-то действий и решений, он оказался к этому не готов.
Хоби встал. Положил руку на плечо лидера. И сказал очень спокойно, хотя чувствовалось по легкому напряжению в голосе, что давалось это ему нелегко:
– Знаешь, я не буду оправдываться. Я никогда не врал тебе. И сейчас не буду врать. Мы с Драконом были. Есть и будем. И никуда это от нас не денется, как бы тебе ни хотелось. Это в гребаном фильме можно стереть память или отключить эмоции. А в жизни нельзя. И я не хочу. Потому что эти эмоции и воспоминания для меня имеют определенную ценность. Они меня чему-то научили в жизни. Они позволили мне сделать какие-то выводы. Что-то помогли понять. И именно благодаря этому я стал таким, каким стал. И ты меня полюбил таким именно из-за них. Так что, извини, но или ты примешь это – или нам придется расстаться.
Намджун поднял на него взгляд, и в его взгляде Хосок прочитал, что, кажется, Рэпмон только что в глубине души проголосовал за второй вариант. Хотя Хосок изо всех сил надеялся на первый.
– Мы не можем расстаться, – пробормотал Намджун нерешительно.
– Очень даже можем, – жестко сказал Хосок. – Мы же не будем от этого любить друг друга меньше. Просто мы будем не вместе. Вот и все.
У лидера заблестели глаза от навернувшейся на них влаги. Чувство, что вот сейчас, здесь вот-вот закончится что-то очень важное в жизни, не хотелось впускать в себя, в свое понимание, но оно ломало преграды и обосновывалось в мозгу ядовитой тяжестью.
Хоби сел на колени перед Монстром и обхватил его лицо руками.
– Прости меня, Мон, – ласково сказал он, поражаясь тому, почему его собственные глаза до сих пор такие сухие. – Прости. Меньше всего на свете я бы хотел сделать тебе больно. И я уже ненавижу себя за это.
Сказал, поднялся, проведя рукой по щеке Намджуна, и вышел.
***
Мелкие все-таки нашли себе на жопу приключений. Кто бы сомневался, в принципе.
А все началось с того, что Тэхёну стало скучно. Ну вот заскучало гукино сокровище. Заныло и завыделывалось. Это стало понятно, как только он улегся сначала на диван перед телеком, потом сполз на пол, потом еще пару раз поменял место дислокации. И все это с такой мрачной мордахой, что страшно было даже подходить.
– Погуляем? – предложил Гук первое, что пришло на ум.
Тэхён ради приличия повыебывался с минуту, а потом соскочил и воодушевленно предложил:
– А давай в лес?!
Гулять в лесу ночью – идея крайне плохая. Это всем понятно. Всем, кроме Тэхёна. Хотя Чонгук, честно, пытался его образумить. Но Тэтэ посмотрел на него таким уничижающим взглядом, записывая сразу в трусы, зануды и плохого друга, что макнэ сдался. Ни трусом, ни занудой, ни, тем более, плохим другом он считаться не хотел.
В итоге они выскользнули за порог, поражаясь полному отсутствию хоть какого-то присутствия старших, и направились сначала в сторону гостевых домиков, а потом и дальше, в лес.
– А если мы заблудимся? – предпринял Гук последнюю слабую попытку остановить безбашенный энтузиазм Тэ.
– Найдем обратный путь по звездам! – ответил Тэхён. – Не бойся, я – дитя природы, я всегда найду дорогу к дому. Тем более здесь везде есть дорожки, – ткнул он пальцем в разбегающиеся тропинки, посыпанные мелкой галькой и облагороженные горящими ночными фонариками.
Они шли рядом, держась за руки, и Гуку не терпелось поговорить с Тэ о Драконе-сонбэ, о том, какой он классный, какой он замечательный, и как у него тут все роскошно… Но Тэ категорически обрывал его порывы, переводя разговор на другое.
– … и я хочу себе когда-нибудь такую же татуировку на шее… – гнул свое Чонгук, и Тэ вдруг остановился и зажал его рот своей ладонью.
– Ну хватит! – шикнул он на макнэ. – Ты достал уже со своим Драконом.
Надулся и потопал по дорожке на пару шагов впереди.
Чонгук ничего не понял, поплелся следом за ним. Минут пять шли молча, каждый пыхтя от своей обиды.
– Интересно, а здесь водятся дикие звери? – вдруг нарушил молчание Тэхён, озираясь по сторонам.
– Думаю, есть, – подхватил разговор Чонгук, поравнявшись оперативненько со страшим на дорожке. – Лисы есть наверняка. Может даже волки.
– Угу… – Тэхён ухмыльнулся – Медведи – те сто пудов! А уж ти-и-игры…
Чонгук захохотал, и тут ему показалось, что в кустах мелькнуло что-то светлое.
– Тэ! – громко шепнул он, дергая старшего за рукав. – Там кто-то есть.
Тэ остановился и с любопытством обернулся.
– Где?
– Там! – ткнул пальцем Чонгук в сторону деревьев.
Тэ, у которого чувство страха, кажется, было атрофировано с рождения, тут же направился туда, куда указал макнэ.
– Подожди, – остановил его Чонгук. – А вдруг там… там… вдруг… там…
– Ну что? – не понял Тэ. – Кролик?
– Неее… – Чонгук сильнее сжал руку старшего и нервно сглотнул. – А вдруг там привидение? Ну помнишь, как в той дораме?
– Где тетка убивала невест?
– Ага…
– Не думаю, что Ким А Ён забрела сюда среди ночи, – заржал Тэхён и продолжил пробираться к кустам.
У Гука колотилось сердце. Тэ пошарил по кустам и ничего не нашел.
– Думаю, это все же кролик. Жаль, хотелось на него посмотреть, – разочарованно протянул он. И тут же его глаза загорелись от новой идеи. – А знаешь, что? Давай залезем на дерево и притаимся. Он подумает, что мы ушли, и вернется. А?
– Ага, а потом мы спрыгнем с дерева внезапно и схватим его! – подхватил его идею Чонгук.
– Не… – Тэ посмотрел на него, как на глупого. – Не, просто посидим и посмотрим. Зачем его хватать? У него же где-то семья. Детки есть.
Чонгук чуть не захлебнулся от умиления, внутренняя доброта и такая тонкая непосредственность Тэхёна всякий раз приводила его в кавайный восторг, хотя, если честно, он никогда не мог до конца понять его мотивов. Зачем выслеживать кролика, если не с целью поймать его. И потом зажарить, конечно. Настоящий мужчина должен быть охотником.
Но на дерево вслед за страшим, конечно, он полез. Дерево примерно в метре от земли разделялось на две толстые ветки, образуя уютную нишу, в которой они легко вдвоем поместились, правда, было немного тесновато, поэтому пришлось развернуться лицом друг к другу и переплести согнутые в коленях ноги.
Сидели тихо. Старались даже не дышать, но не дышать долго не получалось, зато потом приходилось шумно восстанавливать дыхание, поэтому если даже какой-то кролик и пробегал неподалеку, то, скорее всего, полюбовавшись какое-то время на придурков, взгромоздившихся на дерево и создающих невероятный шум, как все люди, изо всех сил старающиеся не шуметь, отправился по своим делам от греха подальше.
– Наверное, он не придет, – печально сказал Тэ примерно минут через десять бдения в засаде.
– Или это все-таки было привидение, – подытожил Чонгук.
Тэ как-то странно посмотрел на него и протянул руку, убирая со лба Гука непослушную челку. Чонгук проследил за его руками и легонько поцеловал пальчики.
– Хорошо вот так сидеть здесь с тобой, – сказал Тэхён, задерживая руку на плече Чонгука. – Даже во владениях Дракона. Все равно хорошо.
– Хён, – вновь начал осторожно Чонгук. – Почему ты так не любишь Джиди-сонбэнима?
Тэ посмотрел на него чуть влажными блестящими в лунном свете глазами.
– Потому что я слишком люблю тебя, Гукки, – сказал он и притянул мелкого за шею к себе, вовлекая в поцелуй.
Губы хёна сладкие и такие упругие, влажные, что сердце сразу начинает колотиться, отдаваясь в ушах. Чонгуку становится жарко, он чувствует, как краснеют его уши, как резко перестает хватать воздуха, но он не может и не хочет оторваться от этих губ, прижимаясь к Тэтэ всем своим телом. Он цепляется руками за плечи Тэхёна, гладит его грудь, легко находя очертания сосков под футболкой, и чувствует, как Тэ немного напрягается, втягивает чуть больше воздуха и ерзает на жестком дереве от ощутимого возбуждения в паху. У Чонгука в паху творится тоже что-то удивительное. Ему кажется, будто сердце плавно покидает грудную клетку и перемещается в пах. К паху хочется прикоснуться, хочется, чтобы к нему прикоснулся Тэхён, как это уже было однажды, и воспоминания об этом ярко всплывают сейчас, добавляя возбуждения и вызывая глухие стоны.
Гук тянется руками к ширинке Тэхена, тот, не разрывая поцелуя, подается ему навстречу… и, конечно, оба с громкими воплями сваливаются с дерева. Секунду смотрят друг на друга, потирая ушибленные конечности, а затем, не сговариваясь, влипают друг в друга в новом, уже более развязном и страстном поцелуе.
Мягкий ворс травы щекочет кожу, пробираясь под воротники футболок. Но они не чувствуют, громко и загнанно дыша, шаря по телам друг друга ладонями и захватывая в плен и отпуская друг друга губами.
– Ты такой сладкий, хён – шепчет Гук, спускаясь поцелуями ниже по животу, к самой кромке свободных спортивных штанов. – Ты весь из меда…
– Ты говоришь как Винни-Пух, – в полустоне смеется Тэтэ – А должен говорить как кролик.
И хихикает, извиваясь в объятиях возбужденного макнэ, который щекочет своей взмокшей челкой его живот и стягивает штаны вместе с трусами, оголяя возбуждение Тэ, которое тут же обжигает прохладным ночным ветром.
– О-о-о, – протягивает Чонгук и, замерев на секунду, накрывает это возбуждение своим горячим ртом.
Тэ замирает тоже на секунду, а потом словно растекается по траве, отдаваясь мягкому языку мелкого. Его немного штормит и немного лихорадит, у него пальцы на руках, не слушаясь, скребут то сочный зеленый дерн, то гладкую спину Чонгука. И он не может собрать себя воедино, буквально физически чувствуя, как его рассыпает по траве мелкими жемчужинками пота. Его оргазменный стон разливается следом по этому же зеленому дерну и почему-то мелькает мысль, что «как-то неудобно получилось перед кроликами»… «…и привидениями… если они тут все-таки проходили мимо…».
Тэхен откидывается на траву и с недоумением смотрит, как рядом валится Чонгук, пытаясь отдышаться со стоном.
– Ты что? – не понимает Тэхён. – Кончил? Сам? Ни разу себя не коснувшись?
Чонгук хватает ртом воздух, вытягивается рядом на траве и замирает на пару секунд. Потом приоткрывает один глаз хитро, и говорит, поблескивая своей озорной кроличьей улыбкой:
– Ну почему же ни разу… Успел… пару раз…
И он хотел было добавить, что смотреть на то, как кончает Тэ, как кривится в оргазме его умопомрачительный рот – это самая сильная стимуляция на свете. Но потом решает, что прибережет это признание до следующего раза. Пусть Тэ немного почувствует себя обязанным Чонгуку, пусть томится в нетерпении, пока не представится случай вернуть должок. И опять улыбается.
***
Между прочим, Джин умеет пить. И пьет он очень даже мастерски – во всяком, случае, не напивался в хлам никогда. Никогда не перебирал настолько, чтоб не помнить, что было, как было и с кем. Короче, никогда не уходил по пьяни в аут. Никогда. Сегодня ушел. Потому что то место, состояние и ситуация, в которой он проснулся, могла быть расценена только как полный, безоговорочный, пиздецовый аут.
Аут заключается в трех вещах.
Первая – Джин просыпается голым. Абсолютно. И, судя по внутренним ощущениям и самочувствию, он просыпается даже более, чем абсолютно голым, потому что, кажется, с него не просто сняли все снаружи, но еще и выскребли все изнутри. Впрочем, пластиковый розовый…. розовый, блять! … тазик на полу у кровати все объясняет.
Вторая – Джин просыпается в кровати. Но не в своей. И даже не в бантаньей в принципе. И первое, что видят его очумевшие со сна глаза – это огромный портрет Джиди на всю стену. Что недвусмысленно намекает… да что там намекает – орет во всю глотку в рупор с высокой горы, что Джин просыпается в спальне Джиена.
Третья – у Джина жутко болит поясница и печет вокруг рта, особенно губы. И почему это так – тут Джин даже думать о первопричинах себе запрещает. Тем более делать какие-то выводы.
Голым. В спальне Дракона. С опухшими губами и больной поясницей.
Накатывает такая паника, что у Джина даже корни волос, кажется, быстренько собирают вещи в чемоданы и собираются покинуть его голову насовсем. Или хотя бы поседеть торжественно и с пафосом.
И поэтому, когда Джиен возвращается в спальню с подносом завтрака в руках, Джин истерит уже не хуже передумавшей невесты накануне первой брачной ночи: он скачет по комнате, укутавшись в покрывало, и лихорадочно разыскивает свою одежду.
Джиди застревает в дверях, прислоняется к дверному косяку и внимательно наблюдает за истерикой как за самым интересным цирком, терпеливо ожидая, когда уже закончится часть с гуттаперчевыми гимнастами и начнется часть с клоунами. Ждать долго не приходится: Джин замечает его в дверном проеме и на секунду застывает, а потом начинает верещать на одной ноте, размахивая руками, роняя покрывало, вновь его подбирая и укутывая свои прелести, опять размахивая и опять роняя. Джиен на секундочку залипает на его сверкающее в мельтешении ткани тело, а потом отмирает и решительно ставит поднос на тумбочку.
