Текст книги "Прикладная тригонометрия (СИ)"

Автор книги: irqa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

И всё-таки сквозь сладкие воспоминания, сквозь блаженный шум у меня в голове, словно нужный сигнал сквозь радиопомехи, ко мне прорывался тоненький голос совести, и он называл все вещи своими именами. Я был выжат до последней капельки, но тем не менее, терзаемый этим тихим и ясным голоском, без сна проворочался на своей кровати до утра.

6.

Я не помню, сколько времени с тех пор я прожил словно в сладостном тумане. Каждый раз, встречаясь с Шоном, я видел все небесные светила разом, а встречались мы то и дело, – у него дома, в пустых аудиториях, в комнатах совершенно незнакомых мне студентов. Шону была ведома какая-то изощренная схема расположения таких временно пустеющих комнат, и он множество раз хватал меня за руку после занятий и затаскивал в одну из них: «Пойдем скорее, Джоэла сейчас песочит его профессор, это надолго, а ключ он всегда прячет вот здесь, и думает, что никто не знает».

Скудные остатки своего разума я употреблял на то, чтобы Джефф ничего не замечал. Это было важно для меня, и потому я справлялся с делом более-менее успешно.

О том, что сделает Джефф, когда узнает, я старался не думать. Если я останусь в живых, это уже будет королевским подарком. Но скорее всего, он не станет пачкать об меня руки – просто вышвырнет из дома и забудет о моем существовании.

Разумнее всего было бы теперь отделаться от Шона. Навсегда разбить его сердце я не особенно опасался – вне всякого сомнения, он утешился бы довольно скоро. Но стоило мне увидеть его, стоило ему прикоснуться ко мне – и все мои благие намерения таяли, как дым. Я был влюблен без памяти.

Что ж, пусть будет как будет, обреченно думал я, в очередной раз лежа в его постели, докуривая с ним одну сигарету на двоих и нервно поглядывая на часы: домой мне нужно было возвращаться раньше, чем возвращается Джефф.

В конце концов, разве я не достойный сын своей матери? Разве она, некогда первая красавица и гордость маленького техасского городка, не пустила по ветру все свои радужные перспективы, когда пошла на поводу у своей похоти, глупости и бесхарактерности?

На самом деле я просто хотел, чтобы всё решилось само собой, без моего участия. Шон был избалован, беспокоен, легкомыслен, и я надеялся, что однажды ему надоест возиться со мной. Возможно, я буду мучиться и плакать по нему целую неделю, но всё пройдет, и станет как раньше. Да, ждать такого решения проблемы было удобнее всего.

Но Шон вовсе не собирался от меня отказываться. Наоборот, чем дальше, тем больше он считал меня своей собственностью. У него и здесь был свой стиль.

– У тебя кто-то есть, – сказал он однажды задумчиво, словно перед ним было условие задачи, требующей решения.

– Нет у меня никого.

– Это не вопрос, это факт. – Он медленно вырисовывал пальцем звездочки на моем голом плече. – Интересно... где ты можешь находиться по ночам, если тебя нет ни со мной, ни в твоей комнате?

– Я всегда…

– Тихо, мой хороший. Это уже вопрос, но не требующий немедленного ответа. Знаешь, я говорил о тебе с твоим соседом… Этот юноша наговорил много лишнего, но была и пара любопытных моментов... Между прочим, мне показалось, что он попытался меня соблазнить, но, может, именно что показалось. Я такой самонадеянный тип.

Сохранить безразличное лицо было легко, но с тем, что я весь моментально покрылся гусиной кожей, ничего нельзя было поделать.

– Что-то здесь не так, – протянул Шон, словно разговаривая сам с собой. – Но я разберусь… разберусь обязательно.

Я знал, что рано или поздно они должны были встретиться, но не ожидал, что это случится так скоро.

Или я просто потерял счет времени.

7.

Под неодобрительным взглядом дежурного мы проследовали на выход – я ощущал себя словно под прицелом и готов был провалиться сквозь землю. Моих спутников ситуация явно не задевала. Оба были взъерошены, помяты, но непонятно и необъяснимо самодовольны.

– А я уже рассчитывал тут всю ночь просидеть, – сказал Джефф, не понижая голоса. – Что ты сделал, чтобы нас выпустили, а, Кейси? Отсосал всему отделению?

Он был совсем плох – левый глаз совершенно заплыл, из уголков разбитого рта сочилась кровь. До приезда полиции этого точно не было.

– Это не я его, – сообщил Шон с некоторым сожалением. – Он послал сержанта. На родину, в район Бермудского треугольника. А chico обиделся.

Джефф не удостоил его взглядом.

– Пошли домой, – хмуро сказал он и взял меня за плечо.

– Увижу на нем синяки, – бросил ему Райан, – я тебя отделаю не хуже, чем этот пуэрториканский ублюдок. – Потом нежно и по–хозяйски похлопал меня пониже спины: – До встречи, детка.

Джефф отреагировал мгновенно:

– Для тебя эта встреча будет последней. Я тебе обещаю.

Шон развернулся к нему, но я поспешно обнял Джеффа за талию и повлек прочь. Сердце болезненно заныло, – мне надо было поговорить с Шоном, но ведь он был цел и невредим, а Джеффи нуждался в помощи, хотя ни за что бы в этом не сознался.

Шон пропал почти на неделю, и я уже начал подумывать, что тем всё и кончится. К моему удивлению, Джефф ни словом, ни делом не попрекнул меня за случившееся.

– Можешь ничего не объяснять, – ответил он, не слушая моих жалких оправданий. – Я всё понял.

В постели же он стал еще более нежен со мной – сначала я едва переносил эти ласки, внутренне содрогаясь от чувства вины, тоски и непонятного раздражения, но всё же вскоре стал отвечать ему с той же радостью, что и прежде.

И только где-то на самом донышке подсознания долго скреблась подленькая мыслишка, глупая и злая обида на Шона – чего стоили все его слова, если он мог отказаться от меня так легко, так быстро?

За эти мысли кто-то там, наверху, и решил, что я недоплатил по своим счетам.

Когда воскресным утром Шон нарисовался на пороге нашей квартиры, я подумал, что меня уже поразило громом и я вижу предсмертные галлюцинации.

Он был прекрасен, как карающий ангел. Синяк на скуле пожелтел и вылинял, но усмешка была усмешкой триумфатора.

– «Ищите и обрящете» – вкрадчиво сказал он, прислоняясь к косяку и не сводя с онемевшего Джеффа светлых наглых глаз. – О, как это верно. Добрый вечер, миссис Шеффилд. Могу я пригласить вашу девочку в кино? Вернемся не позже чем…

Джефф рывком втащил его за шкирку и захлопнул дверь.

… через три дня, клянусь!

Удар был силен – Шон сполз по стенке, ни на секунду не переставая ржать; Джефф схватил его за шиворот, потянул вверх, чтобы ударить в живот, но недооценил противника и пропустил момент, когда пальцы Шона стиснули ему горло. Они покатились по полу, нанося удары с какой-то звериной радостью, словно отводя душу друг на друге.

Я всхлипнул, ввернулся между ними, обмирая от страха, ожидая, что меня сейчас придушат, отшвырнут как котенка или просто одним ударом выбьют мозги – и обхватил Джеффа за шею обеими руками. Он зарычал и попытался освободиться, но я только прижимался крепче.

– Джеффи, пожалуйста, не надо…

– Не лезь!

– Не трогай его, Джеффи, это только я виноват, ну хочешь – ударь меня тоже, Джеффи, милый мой, Джеффи…

Торопливые поцелуи и беспорядочные ласки сделали свое дело – он ответил мне с такой жадностью, будто последний раз мы трахались не утром, а целую вечность тому назад; руки Шона обхватили меня сзади, бессовестно залезли под футболку; отвердевшие члены больно уперлись в меня и спереди и сзади, я чувствовал себя малым зернышком, которое сейчас будет раздавлено между раскаленными жерновами, и это было дико страшно и сладко одновременно. Я хотел, чтобы со мною сделали что-то ужасное. Из-за меня всё это началось, я был виноват и был готов получить по заслугам.

Джефф оторвался от меня, оскалился, уставившись через мое плечо на своего противника. Зрачки у него расширились, дыхание с хрипом вырывалось из груди.

– Убери от него лапы, сука. Это – моё.

Шон только ухмыльнулся, сильнее сжал мой сосок, и я громко ахнул и выгнулся – как кошка, просящая кота.

– Вот как ты ошибаешься, Джеффи.

Его рот касался ямки на моей шее, его шепот пробегал по мне как электрический ток.

– Теперь это наше.

Им даже не хватило терпения раздеть меня целиком, – Джефф только рывками стянул мои джинсы до колен, будто стреножив; Шон тотчас просунул мне руку между бедер, и я вскрикнул, подаваясь назад и насаживаясь на его пальцы.

– Я первый.

– Нет, я.

– Имей совесть, – (мне показалось, или Шон действительно просил?) – я ждал так долго, а ты…

– Вот и подожди, раз умеешь. А я не могу.

Вошел он тоже рывком, грубо, сминая сопротивление мышц – смазка и подготовка годятся для верных любовников, я ничего этого не заслуживал. Толкнулся раз, другой – я потерял равновесие, рука дрогнула, и я повалился вперед, подвернув запястье и больно стукнувшись подбородком об пол.

Джефф обхватил меня за живот и, не разрывая контакта, толкнул прямо на Шона, который расстегивал штаны, высвобождая подрагивающий член.

– Так удобнее? – услышал я издевательский шепот, и тут же мне задвинули до самого основания.

Шон приподнялся на локтях, потянулся к моим губам, но Джефф схватил меня за волосы и заставил уткнуться лицом в шею своего соперника; тогда Шон запрокинул голову, и я целовал его, покрывая белоснежную, до горла застегнутую рубашку кровавыми пятнами. Мы терлись друг об друга в ритме движений Джеффа, иногда Шон приподнимал бедра, вжимая меня в Джеффа и насаживая на него еще глубже. Зад жгло как огнем, пряжка расстегнутого ремня больно врезалась в пах, и всё-таки так хорошо мне не было никогда в жизни. Я беззвучно умолял Джеффа не останавливаться, но Джефф не нуждался в просьбах – он, нетерпеливый, несдержанный, теперь словно задался целью заставить нас кончить раньше него; в этой игре побеждал тот, кто приходил к финишу последним.

Шон всё-таки выдержал; зато, получив своё, не стал терпеть и минуты и излился в меня с каким-то жалобным вскриком, какого я прежде от него не слышал.

Потом мы долго лежали на полу втроем – обессиленные, но не успокоенные и не удовлетворенные. Никто из нас не знал, получил ли он то, что хотел, получил ли меньше, чем хотел, или получил так много, как никогда раньше.

8.

Это было чертовски странное время.

Никто из нас троих, наверное, не смог бы внятно объяснить, что мы делаем и зачем нам это нужно. Мои любовники ненавидели друг друга, и всё-таки Шон, как завороженный, появлялся в нашем доме почти каждый день. Они набрасывались на меня вдвоем, они имели меня по очереди во всех мыслимых позах, но я видел, что как Джефф весь дрожит мелкой дрожью, когда Шон вылизывает мне шею и шепчет о том, как меня хочет; видел, как Шон прокусывает себе руку до крови, когда Джеффи с рычанием входит в меня, и я называю его по имени.

– Ты же понимаешь, что так продолжаться не может, – сказал однажды Джефф, когда мы остались одни. В глазах его была абсолютная и совершенная пустота. – Понимаешь… что только ты один можешь что-то сделать?

– Я ничего не могу, – тихо сказал я, прижимаясь к его плечу. – Я люблю вас обоих. Вам достается поровну, так чего тебе еще надо?

– Доиграешься, малыш. В один прекрасный момент у меня в голове замкнет какой-нибудь проводок…

Еще через день Шон встретил меня после занятий, взял за локоть, отвел в сторону, подальше от галдящей толпы. Он побледнел, под глазами залегли синеватые тени.

– Нам надо расстаться.

– Ты этого не хочешь.

– Не хочу.

Я осторожно погладил его руку – на глазах у всех я не смел себе позволить более откровенные ласки.

– Не бросай меня, Шон. Не оставляй меня, прошу. Что я делаю не так, скажи? Я всего лишь хочу, чтобы мы все были счастливы. Разве вы не любите меня? Разве вам плохо от того, что я счастлив с вами обоими?

– Чтобы все были счастливы, говоришь? – Его всего как-то болезненно передернуло. – Да, для этого ты сделал всё что мог, что верно, то верно.

Мы стояли за деревом, и я все-таки решился – увидят, так плевать.

Я поцеловал его в ладонь, мягко вычертил языком линию любви, дотронулся по очереди до всех подушечек пальцев, спустился по линии жизни к запястью, прижался губами, поднял на него глаза…

– Ты придешь?

Он смотрел на меня так, будто его сердце сейчас разорвется.

– Был один парень, – сказал он без всякого выражения. – И был… еще один парень. А еще была одна хорошенькая и сговорчивая подстилочка. Они так славно трахались втроем, это казалось им… забавно… возбуждающе, горячо и очень сладко, и даже можно было подумать, что они счастливы все вместе… Пока один из них однажды не пришел с береттой и не разрядил в своих партнеров всю обойму.

Звучало как в кино, и все же я ему поверил. Однажды он это сделает. Правда, Джефф может сделать это раньше.

Я всё это знал.

Но я сходил с ума, видя их рядом, думая о том, что два этих сильных, своенравных, жестоких человека любят меня одного. Я терял волю при одной только мысли о том, как сладко быть зажатым между напряженными телами, как это крышесносно, когда ласкают сразу две пары рук, как охренительно прекрасно, когда член Джеффа размеренно двигается во мне, а мой собственный также неторопливо и в такт Шон принимает в свой мягкий рот…

Если мне предстояло расплатиться за это – я был согласен. Если мне предстояло умереть за это – я был готов. Но пока что жить мне хотелось. Хотя бы еще чуть-чуть.

Я был между ними (во всех смыслах) словно подушка безопасности, но напряжение день ото дня росло, зловеще искрило; оно было таким реальным, что до него можно было дотронуться рукой, – если не бояться обуглиться до кости.

Больше всего меня пугало то, что, может быть, не ревность и не жажда обладания была тому причиной – они словно дрались за место под солнцем, кому достанется больше, кто возьмет верх. Взбесить их могло что угодно – Шон никогда не мог держать свой рот на замке, но и сам он, когда Джефф хотел его задеть, вспыхивал мгновенно, как осенняя трава от неосторожно брошенной спички. Я ужасался тому, с каким удовольствием они причиняли друг другу боль и как мало принимали ее всерьез.

– Подумаешь, – цедил Джефф, сплевывая кровью, – большое дело.

– Ерунда, всё работает, – равнодушно отвечал Шон, а сам прокусывал губу до кровавых отметин, когда я умолял его дать посмотреть, не сломана ли ключица.

Нет, здесь ценным призом был не я, – чем дальше, тем больше я понимал, что уже не мог прекратить эти игры, даже если бы хотел. То, что мучило и терзало их, искало выхода, и должно было либо найти его, либо разорвать их на части.

Кажется, началось с того, что Шон снова не удержал свой язык на привязи. Да, верно, всё так и было.

– Возьми у меня, малыш, – нашептывал мне Джефф, обнявши сзади, – повернись ко мне, поласкай меня, возьми у меня в рот, я хочу так, пожалуйста, сделай…

– Джеффи, давай сегодня просто…

– Только головку, прошу, – возьми, и я немного подвигаюсь… хорошие девочки не глотают, но ты же не будешь со мной таким жестоким, Кейси…

– Долго возишься, – прокомментировал Шон; он курил на полу, прислонившись к стене и неторопливо выпуская облачка дыма в потолок. – Я бы его в одну минуту развёл.

– Лучше заткнись. Подыхай от зависти молча.

Не помогло. Цеплять возбужденного Джеффа было у Шона любимым развлечением.

– Беда твоя в том, Джеффи, – продолжал он как ни в чем не бывало, прикрывая глаза, – что ты, как видно, только хороших девочек и трахал, оттого и в постели ни хрена не умеешь; а если б не разменивался, нашел себе одну плохую, и…

Джефф соскользнул с кровати быстрее и бесшумнее, чем анаконда с ветви, и стиснул свою жертву также безжалостно и надежно.

– Будем считать, что я её уже нашел.

– Стесняюсь спросить, о чем ты, Джеффи…

– Открывай свой нежный ротик, сучка. Будешь учить меня, чему умеешь.

– А ты заставь.

Джефф коротко и зло приложил его затылком о стену.

Глухой удар был так ужасен, что я дико вскрикнул, но Шон не был таким слабаком, как я, и тут же открыл глаза, фокусируя взгляд на своем противнике.

Не знаю, что сдвинулось у него в голове от этого удара, – но не было ничего обольстительнее быстрого движения его языка, облизнувшего полураскрытые губы, и мягкого взгляда из-под ресниц, зовущего воспользоваться тем, что было взято силой. Не устоял бы никто. Джефф не был исключением.

Происходило что-то неправильное. Вся наша система координат сдвигалась под немыслимым углом, но оторваться от этого зрелища я не мог – захотелось перевернуться на живот, хорошенько потереться обо что придется… Мне ли не знать, как делает это Шон и что чувствует Джеффи – можно среди бела дня сосчитать все звезды на небе.

Вот Джефф странно всхлипнул и дернулся – я готов был поклясться, что в этот миг он достал до стенки горла – но руки Шона успокаивающе легли на его бедра и двинули на себя, разрешая не осторожничать.

– Смелый паренек, – потрясенно выговорил Джефф; он упирался обеими ладонями в стену, дыхание его рвалось, он трахал умелый и гостеприимный рот уже не сдерживаясь; я приподнялся на локте, задвигал рукой быстрее…

Когда я пришел в себя, они уже разъединились и замерли, привалившись к стене, на расстоянии вытянутой руки друг от друга – словно не желали ни минутой дольше оставаться ближе чем обычно.

– Мне понравилось, – сообщил я, перевернувшись на спину и неторопливо поглаживая себя. –Может, как-нибудь повторите?

Наверное, они оба подумали, что их милого мальчика природа точно обделила мозгами, но мне было все равно – пусть лучше сбрасывают напряжение так, чем разбивают друг другу головы.

Шон стал оставаться на ночь.

О том, чтобы повторить свой опыт, мои возлюбленные и не заикались – наоборот, они так старательно избегали касаться друг друга, словно оба не знали, что делать с произошедшим. Но стычки и ссоры прекратились как по волшебству; туго, до звона натянутая струна ненависти ослабла, провисла, и я был счастлив этим, я был уверен, что всё вышло так, как я хотел, и уж теперь-то всё, всё между нами будет хорошо.

Мы засыпали втроём, и мне снилось, что я качаюсь на облаках в объятиях моих ангелов-хранителей. Иногда я видел утром, что светлая голова одного из моих ангелов покоится на плече у другого.

Однажды, когда еще не рассвело, я лежал в полудреме на боку, подтянув одно колено к груди – чтобы тому, кто раньше проснется, было удобнее поласкать меня.

Первым ко мне пристроился Шон. Мне не надо было даже открывать глаза, чтобы удостовериться в этом. Шон часто делает так – проводит пальцем от ямки под коленкой выше по бедру, по внутренней стороне (яйца мгновенно поджимаются), проводит между ягодиц, ведет до ложбинки на пояснице – и пускается в обратный путь.

По дороге он уделит должное внимание дырке (от этого нежного внимания член отвердеет так, что лежать станет неудобно), а потом Шон проделает тот же маршрут языком, пока я не начну выгибаться и чаще дышать, и тогда он наконец-то сжалится надо мной… А потом я снова провалюсь в блаженный сон, пока не проснется Джеффи и не займется мной также плотно.

Однако в этот раз палец решил не утомлять себя долгим путешествием, – надавил на вход, нежно потирая края, погружаясь на всю глубину. Второй палец присоединился к первому. Ах, как хорошо, пожалуйста, так и делай.

Третий. Четверт… черт, ты знаешь, что это больновато?

– А вот двойное проникновение, – промурлыкали мне на ухо, – я ни разу не пробовал. А было бы офигительно классно.

Возбуждение прошло мгновенно, меня словно окатили ледяной водой.

– Нет.

– Пожааалуйста, Кейси.

– Я не хочу.

– Но я прошу тебя…

– Малыш сказал тебе «нет». – Скосив глаза, я увидел, что Джефф повернулся на бок и прижался к Шону так же тесно, как и Шон ко мне.

– Перестань. Разве ты не хотел бы?..

– Я хочу.

Пальцы, длинные, потемневшие, с обломанными ногтями и въевшимися в кожу пятнами краски, проводят по длинному гладкому бедру.

– Я очень хочу. Только если ты не пробовал двойное… начнем, пожалуй, с одинарного.

Голос у Джеффа хрипловатый со сна, и все волоски на обнимающей меня руке Шона встают дыбом.

– Сволочь, – всхлипывал Шон через двадцать минут, ерзая под ним и пытаясь вывернуться, – ненавижу, тварь! Чтоб я еще раз тебе… да больше никогда!

Но Джефф, разомлевший, как кошка, налакавшаяся сливок, тискал его, лизал торчащие соски, размазывал сперму по вздрагивающему животу и ухмылялся:

– Если будешь хорошим мальчиком, в следующий раз мы поменяемся.

9.

Кто бы мог даже представить это еще совсем недавно?

Мы сидим втроем в том же самом кафе, в котором впервые встретились. Мои любовники непринужденно треплются между собой – о каких-то обнаружившихся общих знакомых, о концерте Radiohead, Джефф бессердечно ржет над последней выходкой Шона в университете, после которой папаше Райану пришлось провести в кабинете декана не стандартные пару часов, а едва ли не полдня.

Я сижу между ними. Они называют меня деткой и крошкой, но смотрят только друг на друга.

У взрослых мальчиков есть свои игры, в которые не принимают маленьких.

– Я же сказал, чтобы ты дурь не таскал сюда, – рычит Джефф, хватая Шона за отвороты куртки.

– Нет у меня ничего, – смеется Шон и поднимает руки провокационным жестом: – Можешь обыскать!

Джефф бесцеремонно обшаривает его, игнорируя обвинения в нарушении прав задержанных, и тут же обнаруживает искомое. Глаза прижатого к стенке преступника затуманиваются:

– Можешь наказать.

– Знаешь что, – сказал однажды Джефф, когда Шон уже оделся и собрался уходить, – не хочешь переехать к нам на пару недель? Мне надо съездить к отцу, а ты мог бы присмотреть за Кейси. Что-то я не доверяю этой маленькой шлюшке.

– За мной не надо присматривать, – огрызнулся я, но они оба только посмеялись, и дело было решено.

Шон оказался заботливым стражем. Он возил меня на занятия, вдвойне старался в постели, но каждый вечер он тащил с собой в кровать ноутбук и чатился с кем-то до глубокой ночи, сворачивая диалог, стоило мне заглянуть ему через плечо.

С кем-то? Разве я не понимал, с кем?

Шон изменился, необратимо, безвозвратно. До возвращения Джеффа оставалось два дня, а он уже не находил себе места.

– Поедешь в аэропорт? – спросил он утром долгожданного дня.

– Зачем нам… то есть да, конечно.

Я всегда старался не обниматься на людях и выражать свою любовь только за плотно закрытыми дверями, но Шону никакой закон не был писан.

И когда я увидел, как он обхватил Джеффа за шею, бессовестно, у всех на виду, когда Джефф прижал его к себе и замер, не желая отпускать, – я отвернулся, чтобы даже случайно не посмотреть в их лица. Я знал всё, что я на них прочту, теперь уже точно знал.

… Ночью я лежу не шевелясь, дыхание мое ровное, тело расслабленное. Да, я уже уснул, можете не сомневаться. Давайте уже, сделайте это.

Шон осторожно, чтобы не потревожить, высвобождает руку из-под моей головы, перебирается через меня. Джефф его ждет – я слышу, как они приникают друг к другу, возятся в темноте; Джефф что-то шепчет – какую-нибудь пошлость, не иначе – потому что Шон вдруг фыркает и заливается беззвучным смехом; они еще долго перешептываются как девочки-подростки, то и дело зажимая друг другу рот, пока болтовня не переходит в приглушенные стоны и вздохи. Им некуда спешить, и они занимаются любовью медленно, нежно, сдерживаясь до последнего и тем доводя друг друга до изнеможения…

Утром я могу закатить им истерику, но они только снисходительно улыбнутся мне в ответ и потреплют по волосам – точь-в-точь родители, объясняющие хнычущему чаду, что маме с папой нужно иногда побыть вдвоем. Родители не особенно рассчитывают на понимание, и Джеффи с Шоном, видимо, тоже.

О да, они любят меня. Они заботятся обо мне. Я их дорогая игрушка, их ребенок, их домашний питомец, который пропадет, если его предоставить самому себе.

Но между ними… между ними есть неосязаемое. Есть слова, которые они говорят только друг другу. Есть восхитительное соперничество и восхитительное равенство, от которого им обоим просто сносит крышу.

Есть черта, за которую мне больше хода нет.

… Теперь уже всё равно: можно незаметно размазать пальцем по щеке крупную каплю, можно стиснуть зубы и зажмурить глаза, чтобы проклятые каплищи не полились дождем… Хорошо, что они не заметят: это было бы слишком больно, гораздо больнее, чем сейчас.

В конце концов, разве что-то изменилось?

Я по-прежнему люблю их обоих. И хочу, чтобы они были счастливы.