Текст книги "Прикладная тригонометрия (СИ)"

Автор книги: irqa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Прикладная тригонометрия irqa

Summary «Всего лишь любовный треугольник, припадающий то на одну грань, то на другую» ©

1.

Я знал, что рано или поздно они должны были встретиться, но не ожидал, что это случится так скоро.

И уж меньше всего мне хотелось неприятностей именно в этот день.

Мы сидели в кафе – мои лекции уже закончились, у Джеффа на работе перерыв – я слизывал вишенку с его десерта, чувствовал, как его теплая ладонь гладит меня под столом, и уже почти жалел, что связался с Шоном. И потому я просто оцепенел, услышав прямо за спиной издевательский голос:

– Я ж так и знал, что ты еще с кем-то путаешься, малыш.

Вишенка стала мне поперек горла, когда Шон остановился рядом с нашим столиком и, сунув руки в карманы, уставился на нас в упор.

– Это кто? – поинтересовался Джефф, ткнув пластиковой ложкой в сторону предмета своего интереса.

– Шон Райан, – машинально отозвался я. – Мы… мы вместе учимся.

– Вместе мы, слава богу, только трахаемся, – возразил Шон. – Если бы мы вместе учились, я б совсем ничего не запомнил.

Он пододвинул стул от соседнего столика и сел рядом с Джеффом.

– Понимаешь, – доверительно сообщил он, – я ему с самого начала говорил: скажи мне, с кем нужно разобраться относительно тебя, я разберусь. Уж очень было всё шито белыми нитками. На ночь – не остается. В кампусе он числится, но его там не застанешь. В общем, ревнивым дружком пахло за целую милю.

– Он мой брат, – прошептал я, комкая в руке салфетку.

– Твой брат вот уже минут пять щупает твою коленку, поэтому не вешай мне лапшу на уши.

Джефф откинулся на спинку стула, глядя на Шона с тем же хладнокровным вниманием, с каким выслушивал щебетание клиенток: «Не могу решить, мистер Шеффилд – матовая покраска, хамелеон, небесно-голубой или вердигри, а ваше мнение?»

– Слушай, не начинай…

– Тихо, – произнес Джефф, и я замолк. – Продолжай, Шон Райан, прошу тебя.

– Так вот, – продолжил нимало не смутившийся Шон, интимно понижая голос, – а надо тебе сказать, приятель, он очень понравился мне еще с первой встречи. Понравился просто безумно. Прямо даже ни припомню, чтобы со мной раньше такое было – может, и не было никогда. Поэтому, ты же понимаешь, меня совсем не устраивает то, что я вижу. Кого же устроит, что твоего мальчика лапает какой-то совершенно посторонний здоровенный самец, хуже того: твой мальчик, скорее всего, живет с ним под одной крышей и спит в одной постели, а это мне нравится еще меньше. Когда мы закончим нашу беседу, я думаю, мы можем поехать к вам домой и собрать его вещи.

Джефф поднялся с места. Шон тоже.

– Есть возражения?

– Есть.

– Мы можем обсудить это прямо сейчас.

Одни были одного роста, только Шон чуть потоньше в кости, поуже в плечах, – и всё-таки, если бы мне пришлось делать на них ставки, я бы трижды подумал.

– Кейси, – мягко сказал Джефф, – я, кажется, забыл телефон в машине. Принеси, пожалуйста.

– Я никуда не пойду.

– Давай, солнышко, – процедил Шон. – Будь послушным мальчиком. Этот джентльмен, от которого несет машинным маслом, хочет сообщить мне нечто важное.

Меня затрясло. Натыкаясь на столики, я побрел к двери. Мимо проскользнула девушка в униформе, я придержал ее за локоть.

– Пожалуйста… могу я вас попросить…

– Да?

– Если сейчас… словом, не вызывайте полицию.

Девица посмотрела на меня как на умалишенного:

– Полицию?

– Мы всё уладим, – в отчаянье зашептал я, – никто ведь не пострадает, кроме… а о них я позабочусь, я всё сделаю сам, и мы заплатим сколько нужно, если что-нибудь…

От грохота опрокидываемых стульев мы оба вздрогнули всем телом, а уж звон разбитого стекла и пронзительный женский визг был слышен, наверное, во всех полицейских участках города.

2.

Фактически Джефф, конечно, не был мне братом, но привычка вечно заставляет нас грешить против истины.

Отца своего я никогда не знал, двух первых отчимов тоже не особенно помнил, – кроме того факта, что оба были сногсшибательные красавчики, и что после обоих разводов мать по полгода лечилась от алкогольной зависимости.

Четвертый ее муж и последний мой отчим имел невыразительную внешность, флегматичный характер (если живешь с моей матерью, вещь прямо-таки незаменимая), собственную автомастерскую и сына от первого брака.

Так Джеффи появился в моей жизни и поселился в моей комнате.

– Я уверена, что вы подружитесь, – беспомощно сказала тогда мать, и Джефф кивнул, не сводя с меня прищуренных глаз. Я был другого мнения, но меня никогда никто не спрашивал.

С тех пор моя жизнь, и без того не слишком веселая, превратилась в ад. Синяки не проходили –Джефф бил точно, сильно и очень больно.

Я избегал его как мог. В школе старательно обходил все места, где мог бы с ним столкнуться. Уроки делал в библиотеке, чтобы пореже бывать дома. Впрочем, дома и самого Джеффа нечасто можно было застать – он быстро освоился на новом месте и в новой школе, и чувствовал себя в тысячу раз комфортнее, чем я. Он нравился всем – высокий, смелый, самоуверенный, не слишком красивый, но обладавший каким-то совершенно феерическим обаянием. Он довольно хорошо учился, был звездой футбольной команды и парнем номер один для всех наших школьных красоток, – а если это кому–то не нравилось, то, как я и говорил, рука у Джеффа была тяжелая. Все, кто желал поставить его на место, очень скоро в этом убедились.

Я не мог понять, чем лично я мешаю ему жить и радоваться, но он был просто не в силах равнодушно смотреть на меня: стоило оказаться к нему ближе, чем на ружейный выстрел, у него прямо загорались глаза, и я весь сжимался, зная, что за этим последует.

– Да ответь же ты хоть раз, – прошипел он однажды, встряхивая меня и прижимая к стене. – Ты, чертова кукла, гребаная Белоснежка, ударь меня тоже, сделай что-нибудь, мальчик ты или девочка? Да и живой ли ты вообще?

– Отвяжись от меня, – шептал я, отвернувшись. – Просто отвяжись.

– Ни за что.

Мать вела с ним длинные воспитательные беседы, Джефф терпеливо выслушивал её, на этом всё заканчивалось. Отчим считал, что мальчишки меж собой всегда разберутся сами.

К пятнадцати годам я понял, что мне действительно придется что-то сделать, и даже понял, что именно. Если я чему-то и научился у своей матушки, так это тому, что большинство проблем с парнями можно решить с помощью секса.

Я рассчитывал, что соблазненный Джефф всего лишь станет менее агрессивным, но эффект превзошел все мои ожидания.

Ночью, весь дрожа истерической, нервной дрожью, я забрался к нему в постель. Горячий, сонный, он сладко и судорожно вытянулся, когда я провел ладонью вдоль его тела. Я только дотронулся до его члена сквозь пижамные штаны, но радостный отклик получил сразу.

Никогда в жизни мне не было так страшно. Я малодушно подумал о том, что в общем-то Джефф если и бьет, то не до смерти, и всё можно пережить, поэтому не убраться ли мне поскорее на место, пока не поздно, – но Джефф тотчас открыл глаза и дико уставился на меня.

Отступать было некуда.

Меньше всего мне хотелось его целовать, но я потянулся к его губам, обнял за шею, потерся об него, предлагая себя… В голове трепыхалась и металась только одна связная мысль – или сейчас меня убьют на месте, или проблема по имени «Джефф Шеффилд» будет решена.

В следующую секунду я был уже под ним – его руки были везде, куда он только мог дотянуться, он целовал меня с такой торопливой жадностью, будто боялся, что меня отнимут. Что делать с ним дальше, я понятия не имел, но зато Джефф явно точно знал, что ему надо. Он дернул завязку, стащил штаны, потянул мою руку вниз.

В комнате было темно, но и на ощупь его член ужаснул меня – огромный, разбухший, твердый как дерево и больше похожий на какое-то варварское оружие, чем на часть человеческого тела. Я невольно отдернул руку, но Джефф удержал ее, уже не заставляя, а умоляя, и я уступил. Он перевел дыхание, задвигал моей рукой, задавая ритм. Надолго его не хватило – теплое семя выплеснулось мне на бедро, он прижался губами к моей шее и замер, а я лежал, ошеломленный тем, что случилось, не зная, достиг я того, к чему стремился, или нет.

– Я думал, этого никогда не будет, – бормотал он, гладя меня по спине, тиская голые ягодицы. – Кейси, о боже мой… Кейси.

В ответ я робко погладил его по щеке и, наконец решив, что на сегодня моя миссия закончена, попытался высвободиться. Но Джефф и не думал меня отпускать.

– Останься со мной.

Он был ненасытен – возможно, как и любой семнадцатилетний подросток. К утру вся постель была во влажных пятнах, а в зеркале я увидел целую россыпь синяков на шее и груди. Но уж с этими синяками можно было и смириться.

Джефф не был бы Джеффом, если бы сразу прекратил отрабатывать на мне свои бойцовские приемы, но с тех пор, как мы ночью переступили за грань, мы и днем сосуществовали довольно мирно. Он решал за меня задачки по физике, я писал за него сочинения вроде «Почему я восхищаюсь Бенджамином Франклином», и стоило Джеффи только намекнуть здоровяку Расселу из параллельного класса, что не стоит называть меня бледной молью – и Рассел до самого выпускного смотрел в мою сторону несколько испуганно и называл только по фамилии.

Джефф честно пытался выучить меня защищаться – как он сказал, чтоб ему самому было веселей, – но я оказался бездарным учеником, и он махнул на меня рукой.

– Ладно. Будут проблемы, обращайся. Мне самому проще отметелить за тебя, кого надо.

– Неужели ты не можешь жить без того, чтобы не распускать руки?

Он только фыркнул в ответ:

– Ты же девочка. У тебя вот здесь (я ударил его по руке) то же, что и у меня, и в твоей анкете в графе «Пол» проставлено М – но ты всё равно девочка. Был бы ты парнем, ты бы знал, что подраться и потрахаться – две самые большие радости в жизни.

Довольно долго мы обходились только поцелуями, неумелым минетом и взаимной дрочкой, но наконец Джеффи стало этого мало. После долгих уговоров и настойчивых домогательств я сдался, и Джефф, тихо позаимствовав у матери самый жирный и скользкий крем, приступил к делу.

– Больно? – шептал он, заглядывая мне в глаза; на его висках выступил пот, сердце стучало так, что оглушало меня; он вошел в меня едва ли на треть и остановился, чтобы дать мне привыкнуть, но я уже зажимал себе рот, чтобы не закричать, и как я ни впивался зубами себе в ладонь, слезы катились одна за другой.

– Больно, маленький?..

Было не больно – было ужасно. Но если бы я мог, я бы расхохотался в голос – Джефф столько лет едва не вышибал из меня дух, но озаботился моими чувствами только сейчас.

Кончив и вытащив из меня то, что казалось мне раскаленным шомполом, Джефф молча повернул меня на бок, обнял, прижался сзади. Я вытер слезы, пытаясь удержать рвущиеся из горла рыдания, – пусть я был в его глазах девочкой и тряпкой, но не настолько же.

– Одно твое слово, и я не стану больше приставать к тебе с этим, – проговорил он еле слышно, прижавшись щекой к моему затылку. – Но если это было в последний раз, то я просто умру.

Надо ли говорить, что это было не в последний раз. И даже не в предпоследний.

К тому времени, как Джефф окончил школу, бизнес у мистера Шеффилда наконец-то пошел в гору. Он нашел инвесторов, сделал их совладельцами и открыл мастерские в нескольких городах Висконсина и Мичигана.

Он предложил Джеффи поработать в Детройте, и Джеффи уехал, собравшись быстро и без особого сожаления. Детройт считался неблагополучным городом, но, похоже, Джеффа это только заводило.

Со мной он попрощался довольно холодно и тоже без особого сожаления – по крайней мере, мне так показалось. Это было обидно, и после его отъезда я долго плакал, уткнувшись лицом в подушку. Каких-то полгода назад я мечтал бы от него избавиться, а особенного удовольствия от секса я так и не получал до последнего. Но он был единственным, кому до меня было хоть какое-то дело, я привык к нему, с ним было хорошо. И вот теперь его не было.

Через пару недель после того, как и я в полной мере получил свое среднее образование, я прямо обмер, вернувшись домой и услышав в гостиной знакомый голос:

– … можно даже не сомневаться. У него всегда были высокие оценки по естественным наукам.

– Но, Джеффи, – лепетала мать, – у нас нет таких денег. И… это так далеко.

Я собрался с духом и вошел.

Стоило ему лишь взглянуть в мою сторону – внутри прокатилась тяжелая горячая волна, постыдно залила краской лицо и шею, сдавила горло.

– Я говорил с отцом, – холодно сказал Джефф, не сводя с меня глаз. – Мы заплатим. В августе я переезжаю в Мэдисон, и Кейси может поехать со мной.

– Ну, если так…

Джефф поднялся.

– Пойдем, – кивнул он мне. – Поговорим.

– Зачем я тебе, – шептал я, извиваясь под ним на постели в нашей комнате. – Мэдисон... Ты хочешь, чтобы я поступил в Висконсинский университет? Ты будешь платить за меня и содержать меня? Как ты отца на такое уговорил? Зачем тебе это?

– Затем, что тебе нечего здесь делать. Затем, что твоя мать снова пьет. Затем, что ты весь просвечиваешь насквозь, будто питаешься одними креветками… Затем, что я так больше не могу.

Я едва слышал то, что он говорил – я так хотел его, так истосковался по нему, что был готов бежать за ним хоть в Детройт, хоть в Мэдисон, хоть на Аляску, лишь бы только Джефф обнимал меня там так же крепко и говорил, что я ему нужен.

Если бы тогда мне кто-нибудь сказал, что я смогу поступить с Джеффом как последняя неблагодарная тварь, я бы не поверил.

Но через полгода я встретил Шона. И поступил именно так.

3.

Раньше нам с матерью часто приходилось переезжать с место на место, но жили мы, как правило, в совсем крохотных городишках, и потому Мэдисон и университет просто оглушили меня.

Надо было делать тысячу дел одновременно. Надо было помнить о тысяче вещей. И люди, люди – везде, где бы я ни оказался, все было заполнено народом; и мне мерещилось, что все они, как и в нашем городке, оценивают каждого приезжего и смеются надо мной.

– Город как город, – говорил Джефф, когда я вечером прятался в его объятиях от незнакомого и чужого мне мира. – Воображаю, что бы ты подумал о Нью-Йорке. Решил бы, что началось светопреставление.

Он терпеливо вникал во все появлявшиеся проблемы; где мог, он ездил со мной сам, где не мог – растолковывал мне, как надо себя вести в той или иной ситуации, что надо говорить тем или иным людям, на что я имею право, а на что нет. И, ощущая его поддержку и одобрение, я стал потихоньку выбираться из своей скорлупы. К началу учебы я с облегчением понял, что здесь каждый в общем-то поглощен сам собой, и мне было бы неплохо заняться своими делами, вместо того, чтобы терзаться тем, что подумают обо мне другие.

Джеффи тоже приходилось несладко. Денежные обороты здесь были гораздо выше, чем в Детройте, клиенты капризнее, а поставщики ненадежнее. Работы хватало на всех фронтах. Первую половину дня Джефф проводил в офисе, где тонул в счетах, балансах и отчетах, а во второй половине натягивал комбинезон и нырял вместе с остальными рабочими под машины, ждущие ремонта.

– Я бы лучше весь день в мастерской проводил, ей-богу. В этом чертовом бумажном болоте у меня просто ум за разум заходит. Вот машинки – это мое, это мне нравится.

Джеффи нравилось и еще кое-что. Собственно, с этого и начались наши с ним размолвки.

У меня, как и у большинства студентов, была комната в студенческом городке, и в первый семестр почти всё время я жил именно там. У Джеффа я оставался, если для выполнения заданий не требовалась библиотека или лаборатория, а они требовались то и дело.

Раза два, приходя к Джеффи без предупреждения, я заставал у него девиц, и один раз – парня; а уж сколько раз я мог бы их застать, мне не хотелось даже и думать. Когда Джеффи всё успевал, мне было искренне непонятно – но клеить высокомерных цып обоего пола он умудрялся везде и в любое время дня, даже если был с ног до головы заляпан краской и грязен, как средневековый трубочист.

Я ничего не мог от него требовать, и все же ревность так и грызла меня изнутри, прорываясь наружу обидными и злыми словами. Но всерьез задеть этим Джеффа было невозможно.

– Послушай, – сказал он как-то раз (я сидел у него на коленях, от этого он просто млел, и я доставлял ему такое удовольствие, если никто не видел). – Не сердись на меня. Отец затыкает мной все дыры: дрессирует своего будущего наследника. Постоянно напоминает, что когда-нибудь я буду, как и он, отвечать за всё – только размах уже будет не тот, что у него когда-то. Всё это я понимаю. Но иногда у меня просто едет крыша. Если напиться, ясной головы на следующее утро не жди. Поэтому лучший способ расслабиться – хорошенько отодрать кого-нибудь.

– Тебе меня мало?

– Я не могу позволить с тобой всего, что мне надо, Кейси. Я не могу в одиннадцать вечера позвонить и выдернуть тебя из постели – приезжай, я хочу. Я не могу не думать о том, было ли тебе хорошо. Не могу не помнить, что завтра в восемь тебе нужно быть в университете, выспавшимся и с готовым проектом, иначе тобой будут недовольны. Мне проще оторваться с тем, кого я забуду на следующее утро... Они меня потом, представляешь, на улице останавливают: «Привет, Джеффи, мы однажды встречались, помнишь?» Да ни черта я не помню – ни имени, ни лица. Всё это не имеет никакого значения. Если бы я расслаблялся тем, что палил из 870-й по воробьям, ты бы не стал ревновать меня к воробьям, верно?

Я не ответил.

– Мне никто не нужен, кроме тебя, Кейси. Ты мое наваждение с детства, я до сих пор возбуждаюсь мгновенно, едва ты до меня дотронешься, словно это происходит в первый раз… Я счастлив, когда мне удается что-то сделать для тебя. Не будь же и ты слишком строг ко мне, малыш, прошу тебя.

Какое-то время я молчал, обдумывая услышанное.

– Я мог бы жить с тобой.

– Я буду только рад.

– Но это ничего не изменит, верно?

– Ничего, Кейси.

Меня словно обожгло, и я потерял всякую осторожность:

– А что ты скажешь, если мне придет в голову переспать со своим соседом по комнате? Это для меня ничего не будет значить, Джеффи!

Он приподнялся вместе со мною, поставил меня перед собой, взял мое лицо в ладони:

– Ты серьезно?

– Вполне.

И тут впервые за много дней он мне врезал.

Я уже забыл, как это бывает – корчиться на полу, хватая ртом воздух, в ужасе понимая, что никакого воздуха здесь нет, и ты сейчас попросту сдохнешь. Джефф смотрел на меня сверху вниз, и на лице его отчетливо читалось, что он с удовольствием добавил бы еще, да жалко портить шкурку.

– Если ты это сделаешь, – сказал он так же тихо и нежно, как говорил о своей любви, – молись, чтобы я никогда и ни о чём не узнал.

4.

Если б я изменил ему тогда, я бы оправдывал себя до конца дней своих. Но это случилось в феврале, когда жизнь уже перестала бить нас по щекам своими сюрпризами и вошла в колею.

Мы стали больше времени проводить вместе, я почти все время жил у него. В студенческом городке на такое смотрели косо, но Джеффи снова научил, кому и что надо сказать, чтобы на мою пустующую комнату глядели сквозь пальцы.

Словом, тому, что меня угораздило помешаться на Шоне именно в этот момент, нет никакого оправдания.

Конечно, я знал о нем и раньше. Быть студентом Висконсинского университета и ни разу не услышать о Шоне Райане было также невозможно, как жить в Испании и не знать, кто открыл Америку.

Райан учился на факультете права, но более асоциальной личности факультет, должно быть, не видывал со дня основания. Он безнаказанно нарушал едва ли не все университетские правила: начиная с того, что в начале каждого года он набирал курсов больше чем требовалось, а потом посещал меньше, чем требовалось, – и заканчивая скандалом с продажей наркотиков, когда все уличенные студенты, не сговариваясь, назвали его в числе своих подельников.

В некоторых случаях его просто не могли поймать с поличным, некоторые странным образом сходили ему с рук. Не менее чем дважды в год Шона порывались исключить, но инциденты всегда заканчивались одинаково – его отец, занимавший высокий пост в правительстве штата, приезжал в университет, имел двухчасовую беседу с деканом, подписывал чеки на нужные суммы – на благотворительность, на содержание музеев, на нужды факультета – и Шон преспокойно продолжал в том же духе.

При всём при этом, его работы в рамках посещаемых им курсов получали самые высокие баллы, в диспутах по заданным темам он не оставлял от доводов противника камня на камне; он играл на саксофоне, был тренером факультетской команды по плаванию (команда постоянно проигрывала, но винили в этом всех, кроме Шона), и те его статьи и фотографии, что проходили цензуру, месяц за месяцем появлялись на сайте факультета.

Что уж говорить о том, что Шон Райан явно был адептом философии Джеффа – подраться и потрахаться, по слухам, его тоже уговаривать не приходилось.

Однажды я просматривал на внутреннем сайте университета двадцать самых популярных портфолио студентов, чтобы взять их за образец и мало-мальски верно отредактировать свое собственное. Вот тогда-то я в первый раз и увидел это противоречивое чудовище своими глазами.

Я в жизни своей не встречал никого красивее, чем он.

Антигерой факультета смотрел мне прямо в душу светлыми и безмятежными глазами, улыбаясь не застывшей, а живой, доверчивой, лукавой улыбкой. «Разве ты им веришь, Кейси? Разве я мог сделать всё то, в чем меня обвиняют?»

– О нет, и ты на него дрочишь. – Мэтт, мой сосед по комнате, встал у меня за спиной. – Как и пол-Висконсина, начиная с декана.

– Я вовсе не…

– Вот ведь юридическое светило будет, а? Тому бедняге, который его в адвокаты возьмет, дешевле обойдется самому прыгнуть на электрический стул, ведь рано или поздно там и окажется… Интересно, что у старика Райана раньше кончится – деньги или терпение? Пока и того и другого прямо некуда девать.

Стоило ненадолго отвести взгляд – и улыбка Шона показалась мне лицемерной, словно он откровенно насмехался надо мной.

«И мог, и сделал, даже не сомневайся».

С компьютера Джеффа я нашел страничку Шона в социальной сети и подсел на неё на целую неделю.

Его посты волновали меня, хоть и поражали своим цинизмом и ужасали своей наглостью – за такие подробности из жизни университета, его студентов и преподавателей, любой другой не только вылетел бы легкой пташкой, но и подвергся уголовному преследованию. Но Шона это явно не тревожило.

Зато от раздела фотографий у меня моментально пересохло во рту.

Каждое его фото, даже самое невинное, казалось мне почти непристойным. Шон был не просто невероятно красив – он был невероятно сексуален. Это было в каждом его жесте, в каждом повороте головы, в каждом взгляде невозможных глаз, в каждом движении его тела. Я был уверен, что каждая из его роскошных фотосессий заканчивалась постелью, и просто умирал от дикой зависти к фотографу. Дело еще даже не дошло до истинно непристойных фотографий, а я уже стал повинен в том, в чем пытался уличить меня Мэтт.

Шон стал моим божеством. Я мог думать только об этом. Сексуальные фантазии преследовали меня и днем и ночью. Стоило мне, обнимаясь с Джеффом, представить на его месте Шона, и со мной творилось что-то невероятное.

Я хотел переспать с ним. Как угодно, где угодно. И если бы в условиях было проставлено «быстро, не раздеваясь и только один раз», я согласился бы не раздумывая.

У меня не было ни малейшего шанса, ни единого повода встретиться с ним. У нас не было ни одной, даже самой условной точки соприкосновения.

И всё-таки, когда мы сами решаем испортить себе жизнь, судьба никогда не откажется нам помочь.

5.

Последнее задание по социологии, предмету для нас непрофильному и добавлявшему мало баллов, оказалось просто изощренным издевательством. «80 ответов на 50 вопросов от страховой компании, выборка респондентов по 5 критериям» плюс качественный анализ должны были быть готовы за три дня.

Я таскался по студенческому городку с раннего утра, и к полудню уже проклинал себя за то, что не одолжил у Мэтта велосипед. Мне не везло – мои коллеги оказались более ушлыми ребятами и успели обработать до меня почти всех наших соседей. Я проголодался, замерз, уже совсем не глядел куда шел, и возле одного из корпусов буквально врезался в высокого, толстого и очень недовольного парня.

– Ааапять! – рыкнул он, когда моя папка с анкетами уткнулась прямо в него. – Если я еще раз сегодня услышу: «Добрый день, могли бы вы уделить нам минутку внимания» – я точно кого-нибудь убью.

Он выхватил у меня из рук мою драгоценную ношу, и я несколько оробел, больше опасаясь за свои материалы, чем за свою жалкую жизнь, но тут откуда-то сбоку раздался голос:

– Не бойся, цыпленочек. Он не будет тебя жарить.

Моя мечта, моя сошедшая с экрана монитора эротическая фантазия стояла от меня так близко, что я мог разглядеть всё – и серые глаза, и длинные прямые ресницы, и девичьи леденцовые губы, и прядку светлее остальных, заправленную за ухо, и еле заметную родинку на подбородке.

И даже покрасневший от холода кончик носа был точкой, завершающей картину его совершенства.

Наверное, я ненадолго потерял сознание, потому что, вернувшись в реальный мир, услышал только окончание фразы:

– … за исследования платить не хочет, и скидывает их медсестричкам, а те нас из года в год задалбывают, как кубинские дятлы. Здесь тысячи человек, а они лезут именно к нам, будто…

– Слушай, Люк, – лениво произнесла моя небесная звезда, – по-моему, такой занятой человек, как ты, уже потерял тут слишком много времени.

– Пошли отсюда. Он тебя затрахает.

Меня обдало жаром, хотя я только что дрожал от холода.

– Я постою, – возразил Шон. Я подумал, что Джефф точно такой же – не выносил, когда командовал кто-либо, кроме него.

Парень скривил губы, сунул изъятую папку в мои дрожащие руки и зашагал прочь.

Оставшись со мной наедине, мой избавитель произнес:

– А теперь иди куда шел. И не приставай больше к людям.

Тут же я увидел его спину и только и смог, что выговорить непослушными губами:

– Шон.

Он нетерпеливо обернулся.

– Чего тебе?

Я изложил свою просьбу. Шон, правда, никаким боком не подходил по трем из пяти заявленных критериев, но знать ему об этом было ни к чему.

Он слушал рассеянно, перекатываясь с пятки на носок и оглядываясь по сторонам, словно ожидая, не избавит ли его что-нибудь от этого надоедалы. Но Люк был уже далеко.

Я стоял, опустив глаза и ожидая его ответа. Я просто давил на жалость, и со стороны, должно быть, это выглядело отвратительно, но мне было все равно.

– Определенно я тебя где-то видел, – сказал он. –А может, и нет. Ты правда из медсестричек? Ну что ты так смотришь, господи. С медицинского?

– Да.

– Сколько там, говоришь, вопросов?

– Пятьдесят.

– Тоскааа. Слушай… поехали ко мне. – Он снова беспокойно оглянулся. – Курить хочу, умираю, а старина Реджи, как в прошлый раз учуял, что-то сильно разволновался.

Он снимал квартиру в десяти милях от университета (должно быть, университет был ему за это благодарен). Квартира была просто огромная для одного жильца, и в ней царил невообразимый хаос, – я тихо ужаснулся, как такой красивый и ухоженный парень может жить в таких авгиевых конюшнях.

Он сделал неопределенный приглашающий жест «садись где хочешь», растянулся на неубранной постели и закурил. Вдохнув тяжелый, сладковатый запах, я сразу понял, отчего разволновался неизвестный мне старина Реджи.

Отвечал Шон достаточно любезно; не знаю, внимательно ли я записал то, что он говорил – я мог думать только о том, что будет дальше. Впрочем, у меня были большие надежды на сорок восьмой вопрос.

– Нет, я не видел их группу и их рекламу в социальной сети. Соцсети… это потеря времени.

Дыхание перехватило, и я мысленно шагнул вперед, как самоубийца с Голден Гейт:

– Вчера вечером ты сделал на своей страничке опрос о правомерности действий полицейских при разгоне участников акции протеста.

– Точно, – протянул Шон, нимало не удивившись. – Пора бы уже результаты проверить.

Он раздавил очередной окурок в пепельнице, поднялся и неторопливо подошел ко мне. Я замер, не смея пошевелиться, не смея поднять глаз от своих чертовых записей.

– И как тебе понравилось то, что ты увидел?

– Я там не всё читал.

– Да уж не сомневаюсь. Должно быть, больше смотрел.

Эрекция, не проходившая с тех пор, как я переступил его порог, стала просто мучительной.

– По-моему, – пробормотал я, уже совсем не понимая, что говорю, – по-моему, никто в здравом уме не стал бы показывать людям себя в таком… таком… Неужели тебе нравится, что всякие извращенцы разглядывают тебя нагишом и дрочат?

Он хмыкнул:

– Ты думаешь, они дрочат?

– Я не думаю, я знаю.

Он протянул руки, крепко взял меня за предплечья и как куклу поставил перед собой. За те полминуты, пока он меня молча рассматривал, я прошел по всем девяти кругам ада – Шон был близко, я чувствовал его тепло, его запах, слышал стук его сердца, и всё-таки не мог получить его.

Неужели Джефф испытывал такие же муки? День за днем, неделю за неделей?..

Шон приподнял мой подбородок, и мне пришлось посмотреть на него. Улыбочка сползла с его лица, точно он и вправду увидел отблеск адова пламени.

– А ведь с виду, – севшим голосом произнес он, – такой примерный мальчик, глазки в пол, воды не замутит, можно мимо пройти и не заметить… А потом посмотрит – и всё. Разрывная пуля в голову.

Целовался он определенно лучше, чем Джефф. Меня повело – я застонал, вжался в него всем телом от коленок до плеч; нервы мои были вытянуты в нитку, я давно уже был в двух шагах от самого края, и стоило ему лишь коснуться ладонями моего затылка, спуститься к лопаткам, огладить спину и крепче притиснуть к себе, взяв за бедра – я кончил сразу.

Проклятый, бессердечный Шон Райан, он и здесь нисколько не удивился; дождавшись, когда я перестану содрогаться и снова начну дышать, он тихо сказал мне на ухо:

– Разве мамочка не говорила тебе, что в гостях сначала следует доставить удовольствие хозяину, а уж потом думать о себе? Это первое правило. Первое из многих.

Он отпустил меня, чтоб стащить через голову свитер, и лишившись надежной опоры, я немедленно осел на пол.

– Раздевайся и иди ко мне. Пожалуй, я займусь твоим воспитанием.

Вечером я позвонил Джеффи, чтобы он меня не ждал, я остаюсь ночевать в своей комнате. Джефф пожелал мне доброй ночи – телефон Мэтта у него тоже был, так что куда бы я от него делся.

Я забрался в постель, не принимая душ, – запах моего любовника словно пропитывал меня изнутри и снаружи, его вкус был у меня на языке, и он весь был у меня на кончиках пальцев, от шелковистой макушки до тонких косточек на лодыжках.

Я уже давно не был девственником, но мне казалось, что только в этот день от моей невинности остались одни лохмотья. А ведь дело даже не дошло до проникновения, хотя я умолял об этом такими словами, каких сам не ожидал от себя услышать; но Шон тихонько смеялся и объяснял, что никуда не торопится, и если мне действительно интересно, я могу, например, остаться на ночь или заглянуть завтра вечером… он доводил меня до бешенства, и я, как неприрученный зверек, оставил на его теле несколько заметных отметин. Но сколько раз кончил я и сколько раз он – я даже не пытался начинать считать.