Текст книги "Три двустишия"

Автор книги: Инана

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Предисловие

В самом конце повести, словно на прощание, главная героиня, мысленно уносит всех нас на три десятилетия назад, в мир детских воспоминаний, самым ярким эпизодом которого для всех детей, родившихся в СССР были первомайские праздники.

Та мимолётная встреча взглядом девочки с обязательными двумя длинными чёрными косами и голубоглазого русского лейтенанта оставила неизгладимый след в душе ребёнка, потом девушки, и уже зрелой женщины, на уровне подсознания диктуя ей совершать те или иные поступки.

Когда Марьям в шутку называет себя «женщиной русского лейтенанта», трудно избавиться от соблазна сравнить её с «женщиной французского лейтенанта». Различаясь во всём, – просто обречённая на беззаботно-благополучную жизнь в процветающей Англии Сара, и Марьям, вынужденная бороться за выживание в постсовесткой южной республике, – похожи в одном, в глубоко спрятанном сокровенном желании.

Поэтому Сара врёт любимому мужчине о своём романе с французским лейтенантом, Марьям же ищет своего лейтенанта всю жизнь. Именно это сидящее глубоко в подсознании желание заставляет Марьям полюбить Сергея, и хотя она с лёгкостью уходит от него в «первом возрасте», желание быть «женщиной русского лейтенанта» остаётся, плавно переходя вместе с героиней во второй свой возраст, а потом и в третий.

Что ж, пусть так и остаётся во веки веков: лейтенант – своеобразный символ молодости и мужественности, а также чести и достоинства. Пусть остаётся в наших сердцах потребность в настоящей дружбе, любви, честности. Пусть такое красивое и романтичное желание быть «женщиной русского лейтенанта» остаётся с женщиной как можно дольше, в идеале – всю жизнь.

Первое двустишие

Кто ты: брат мой или любовник?

Я не помню и помнить не надо.

Ахматова

Глава 1

…ноябрь 1987 года

Марьям вышла из московского ГУМа с чувством легкой досады и тревоги. Серый промозглый ноябрьский день обострял чувство одиночества и тяжести в сердце. «Все было бы по-другому, если бы со мной был бы Он, – подумалось ей. – Вместе зашли бы в какую-нибудь уютную кафешку, и, грея руки о горячую чашечку кофе, смотрели на голые ветви деревьев сквозь окно; и рядом друг с другом совсем не было бы холодно». Это уже стало наваждением – постоянно думать о том, что она одинока, что ее никто не любит и никогда никто не любил, и что ее жизнь так и пройдет безрадостно и уныло. Марьям овладело плаксивое настроение и чувство острой обиды на судьбу. Впрочем, она была несправедлива, судьба иногда делала и подарки. Ведь как ей повезло с соседкой по номеру в гостинице. Шустрая Света была всего на год моложе нее, но у Марьям буквально сразу же сложилось твердое убеждение, что та крепко держит судьбу за хвост…

Все началось после двадцать пятого дня рождения. «Хватит, – сказала она сама себе. – Пора жить своим умом и делать то, что считаешь нужным». Ей очень нравилась песня Виктора Цоя про билет на самолет и пачку сигарет. А что, если в самом деле осуществить эти неясные грезы. Купить билет на самолет и пачку сигарет для шика и улететь в прекрасную Неизвестность. И вот, день великого переворота настал. Придя на работу, и улучив подходящий момент, Марьям прогнала прочь малодушные сомнения и решительно подошла к своему профоргу.

– Юля, как можно куда-нибудь поехать, в Москву, например? Где можно купить путевки, как это происходит? – она чувствовала, что говорит путано и запинается от волнения, и это злило ее.

– Ну ты прямо как с луны свалилась! Идешь в турбюро на проспекте Ленина. Там висит список маршрутов с датами и ценами. Находишь инструктора, он тебе оформляет бумаги. Если берешь по полной стоимости наличными – вообще никаких проблем.

Юля Полякова была из той категории людей, которые знают абсолютно все.

– Если хочешь в Москву, я бы посоветовала тебе Всесоюзный маршрут номер 1 «Измайлово» на двенадцать дней дней. Там и номера великолепные, и питание, и экскурсии на высшем уровне, и метро рядом, и чудесный парк близко. То что надо для медового месяца. Ты что, замуж выходишь? – Юлины глазки хитро заблестели.

– Нет, нет, что ты! – Марьям аж задохнулась, не хватало еще слухов на работе. – Просто хочу поехать в отпуск куда-нибудь. Надоело дома сидеть. Ты мне подробно объясни, пожалуйста, куда, как и что.

На следующий же день она отправилась в турбюро. Быстро все нашла и вскоре получила на руки вожделенную путевку в «Измайлово». Марьям была слегка обескуражена легкостью, с которой ей удалось выполнить задачу, казавшуюся невероятно трудной. Раньше она никогда никуда не ходила одна, даже комсомольский билет пошла получать с отцом, и жутко робела перед закрытыми дверями учреждений. «Можно добиться всего, чего хочешь. Надо только не бояться, и действовать» – необыкновенное ликование охватило девушку, как на крыльях она поспешила в аэрокассу и, постояв с полчасика в небольшой очереди, купила билет. Оставалось самое тяжелое – разговор с родителями. Но Марьям твердо решила, что поедет, даже если ее выгонят из дома: ни силой, ни слезами ее не удержать.

Легко постукивая по асфальту каблучками модных ботиночек, она направилась к метро. Девушка чувствовала себя приглашенной на праздничный бал, и даже улицы, по которым она ходила тысячу раз, казались ей необыкновенно парадными, залитыми безмятежно-радостным, празднично-солнечным светом. Марьям вдруг осознала, что улыбается. Однако, в ее типично восточном городе девушке следует по улицам ходить быстро, глядя себе под ноги, желательно опустив голову, а то не избежать мерзких приставаний. Наиболее головоболеприносящими были деревенские ребята. Следуя на почтительном расстоянии от понравившейся девушки, они, не говоря ни слова, провожали ее до самого дома, и днями дежурили там, продолжая следовать по пятам, до тех пор пока не вмешивались родители, родственники или соседи девушки все вместе. Так и есть, кто-то увязался за ней. Ну что ж, она знает как отвадить любого приставалу. Парень поравнялся с ней и неожиданно заговорил на русском с иностранным акцентом.

– Можно познакомиться с тобой, красавица?

– Нет. – очень резко сказала Марьям. – Нет и еще раз нет. Иди куда шел.

– Ты очень красивая, у тебя такие красивые длинные волосы и стройные длинные ноги.

Обескураженная наглостью иностранца, Марьям остановилась. Такого не посмел бы себе позволить ни один из местных.

– Ты похожа на наших девушек. Я здесь учусь в университете и знаком с вашими обычаями, вы обязательно должны выходить замуж невинными. Я все понимаю. Мне достаточно было бы просто твоей чудной фигурки. Ну а потом, когда ты ко мне привыкнешь… – он поднес палец ко рту.

От охватившего ее омерзения Марьям почувствовала тошноту. Все лицо и шея мгновенно покрылись холодным потом. Ей хотелось ответить грубыми и оскорбительными словами, но зубы буквально заклинило, она была не в состоянии издать ни звука. А «бедный студент» продолжил:

– Я не стану делать ничего, что тебе не захочется. Ты мне так понравилась, что я согласен даже ждать, пока ты не будешь готова. Я буду делать хорошие подарки…

К Марьям вернулся дар речи.

– Я сама могу купить тебя всего с потрохами. Пошел вон, дешевка, еще одно слово, – и я позову милицию, вылетишь и из университета, и из страны.

Круто повернувшись, она быстро зашагала прочь. Хорошего настроения как не бывало, она себя чувствовала обляпанной дерьмом. Ее затея с поездкой в Москву начала казаться безумством. Весь вечер Марьям раздумывала, не дать ли всему обратный ход. Но прошло немного времени и она, успокоившись, решила, что все ее страхи – просто глупость. Ну и что, сделали непристойное предложение, но ведь дала же достойный отпор. Она сумеет постоять за себя. И все же, разговор с матерью Марьям отложила на следующий день.

В доме все решала мать, обладательница редкой красоты и редкого для азиатской женщины властного и сильного характера. Когда и того, и другого оказывалось недостаточным для подчинения кого-либо, в ход пускалось обезоруживающее обаяние, и жертве ничего не оставалось как капитулировать. Разговор оказался намного тяжелее, чем могла себе представить Марьям. В свойственной ей безапелляционной манере, мать заявила, чтобы дочь выбросила этот бред из головы, ни о какой поездке не может быть и речи.

– Не хватало еще, чтобы люди стали говорить, что ты как беспризорная сирота мотаешься по городам и гостиницам и неизвестно чем занимаешься. У нашей семьи безупречная репутация, и я не позволю даже малейшей тени лечь на нее. Сейчас, когда не сегодня-завтра может представиться блестящая партия, ты взбесилась, и хочешь все испортить?

Мать любила поговорить о том, как должна себя вести девушка из почтенной семьи, какой она должна быть высокомерной и недоступной для мужчин, строгой в отношении легкомысленных развлечений типа дискотек, ужасной молодежной моды и всяких волосатых рокеров, и в то же время послушной воле родителей. Ведь только такую девушку захочет взять в жены, именно в жены, а не просто так проводить время, серьезный парень с блестящими перспективами.

Марьям ответила матери впервые в жизни.

– Я всегда поступала так, как вы мне приказывали: не ходила на вечеринки, дискотеки, не знакомилась на улицах, не поощряла сокурсников, ни с кем не встречалась. Потому что должна была думать только о блестящей карьере и о блестящей партии, которой ничего не должно было бы помешать. Это только падшие и гулящие весело проводят время в компаниях, а потом их ждет одиночество и помойка! И сколько их, таких «падших» оказалась на помойке?! «Падшие» разъезжают на переднем сиденье «Жигулей» и «Волг» со своими законными мужьями и детьми А одинока и никому не нужна именно я! А ты сама?! Ты сама поступаеешь совсем не так, как учишь меня!

Ею овладело нервное, близкое к истерике состояние. Подстегивало еще и странное молчание матери. Та сидела с непроницаемым лицом, гордо вытянув длинную шею, элегантно закинув ногу на ногу, по-девичьи стройные. «Леди Совершенство», как все ее называли. Марьям вдруг поняла, что кричит, но никак не могла остановиться.

– Мне уже двадцать пять лет! А совсем скоро будет тридцать! Я даже не успею заметить, как пройдет пара лет между защитой диссертации, походами в библиотеку и вымучиванием ученых статей! А потом я стану смешной старой девой, над которой все будут подшучивать и проявлять показную жалость! Вот тогда вы начнете искать для меня уже не самого лучшего жениха, а любого! Начнете завлекать кооперативной квартирой, машиной, богатым приданым. А послезавтра не побрезгуете даже неграмотным деревенщиной из района…

Вдруг мать резко повернула голову к Марьям, и посмотрела на нее каким-то растерянным, горьким взглядом.

– Что, уже сегодня? – женским чутьем Марьям безошибочно определила причину необычной неуверенности матери и уже усталым и глухим голосом продолжала:

– Что же касается приличий, то когда-то и о тебе говорили в деревне, что ты ведешь себя неприлично, когда сбежала в город учиться и жила в общежитии. Со второго курса ты встречалась с моим отцом, таким же голоштанником, и вам плевать было на то, что дедушки с бабушками думали по этому поводу. Ведь это любовь дала вам обоим силы добиться в жизни всего – квартиры, положения, карьеры… А ты стала утонченной леди, которой сегодня восхищаются все те, кто еще вчера осуждали тебя. Вы с отцом сделали из меня неудачницу и дуру! Дай мне шанс, мама! Позволь жить своим умом и поступать так, как я считаю нужным.

Наступило тяжелое молчание. Марьям всю трясало от нервной дрожи, она уже была в состоянии близкому к обмороку и вздрогнула от неожиданности, когда услышала:

– Когда ты едешь?

Еще в самолете ее охватило совершенно незнакомое чувство свободы. Все складывалось как нельзя лучше. Соседкой по номеру оказалась некрасивая, вертлявая Света из Вачи.

– Про наш город у Высоцкого песня есть, слышала?

– Нет.

– Тебе сколько лет? Замужем?

– Двадцать пять, не замужем.

– А мне двадцать четыре. Я тоже незамужем пока. Но, наверное, как вернусь, так выйду. Есть один, уже год как привязанный ходит. В Москву приехала, чтоб отдохнуть от него, а он возьми и приедь сюда. Да еще тут неподалеку их база, он спортсмен. Представляешь, так он с утра торчит у дверей отеля и подкарауливает меня. Я ему говорю, я отдыхать приехала, понял, отдыхать, от всего, и от тебя тоже. А он все равно приходит, в гости просится. А вот я ему скажу, что у меня соседка с Кавказа: и не разрешает ни приходить, ни звонить. Это подействует.

– Я не с Кавказа. – Марьям всегда раздражало демонстративное невежество в этом вопросе.

– А-а, какая разница! Будь другом, скажи ему, когда позвонит, а? Ну, чтоб отстал. Не люблю я его, да замуж пора выходить, устраиваться как-то. Я так боялась, что какую-нибудь бабуську пришлют. Повезло. Вечером вместе на дискотеку пойдем.

Света взяла командование парадом на себя, и Марьям подумала, что так даже лучше. Она сидела на кровати и спокойно, удивляясь лишь про себя подобной откровенной расчетливости, слушала ее звонкий голосок, который доносился уже из прихожей:

– Ты не идешь обедать? Ну, если нет, то тут мне звонить должны, будь другом, ответь, пожалуйста. Только ничего не перепутай, умоляю тебя. Если позвонит Коля – это жених. Скажи ему, что я пошла по магазинам, и не вернусь до вечера. Если Саша, – я с ним вчера здесь познакомилась, – скажи чтоб часов в шесть позвонил, а если Леша, – чтобы обязательно перезвонил через пятнадцать минут. Для меня самое главное – это он. Не мальчик, а мечта. Могут еще двое позвонить. Это я так, на всякий пожарный, дала телефон. Скажи, чтоб вечером позвонили. Да, если Коля позвонит, не забудь сказать, что ты не разрешаешь ему ни звонить, ни приходить сюда.

Света ушла, а ошеломленная Марьям пыталась осмыслить обрушившийся на нее поток информации. Влюбленный до потери памяти жених, Саша – рак на безрыбье, Леша – мальчик-мечта… Да еще какие-то ребята. С этим в лифте познакомилась, когда поднималась, с тем – когда спускалась. И все это за один день. Неужели так может быть? Ну про жениха точно врет. Быть такого не может, чтобы караулил с утра, чтобы только одним глазком взглянуть на уродину эту. Марьям, как водится у женщин, была довольно безжалостна к дурнушкам, и просто ненавидела тех из них, которые не только не имели каких-либо комплексов по этому поводу, а напротив, были даже очень уверены в своей неотразимости и пользовались, кстати, большим успехом у мужчин, чем писаные красотки.

Раздался телефонный звонок. Это был Коля. Марьям ответила незадачливому жениху в точном соответствии с полученной инструкцией, опустив, однако, насчет того, чтобы не звонил. Значит, жених в самом деле существует. Олух царя небесного! Не успела она переварить эту маленькую горькую пилюлю, как телефон зазвонил снова. Это был мальчик-мечта. Надо же. Вот тебе и уродина. Поразмыслив немного, Марьям решила отбросить прочь предубеждения, женскую зависть, мелкое желание напакостить и поучиться у Светы, выяснить в чем же секрет. Этот великий секрет, овладеть которым не помогли ни классическая литература, ни современная иностранная (шокирующая своей откровенностью). Почему ee, такую красивую, умную, хорошо воспитанную девушку из приличной интеллигентной семьи, не любит такой же красивый, умный и хорошо воспитанный молодой человек, почему она одна? Что не так? Надо докопаться и понять, чтобы исправить или исправиться.

В тот же день Света повела Марьям на дискотеку в измайловский бар «Люкс». Эта дискотека, считавшаяся одной из лучших в Москве, была довольно дорогая, что служило в своем роде планкой, одолеть которую могли далеко не бедные любители потанцевать. Ковролит на полу, роскошная стойка бара с высокими табуретами, глубокие, мягкие, обитые матово отливающей кожей диваны, низкие деревянные столики, красиво оформленная площадка для танцев – весь интерьер до мельчайших деталей был выдержан в современном дорогом и элегантном стиле. В воздухе витал тонкий аромат изысканных французских духов. Марьям с удивлением смотрела на девушек, одетых не просто модно и дорого. Эти блестящие лосины невероятных пастельных тонов, чудные сапожки, умопомрачительные кофточки из тонкой, незнакомой и прекрасной материи, потрясающая бижутерия – все было прямо «оттуда», и никак не иначе как от «Кристиан Диора» и иже с ним… Света принесла коктейли в высоких бокалах и маленькие корзиночки с черной икрой, которые полагались по входным билетам. Коктейль показался Марьям необыкновенно вкусным, рядом со Светой она чувствовала себя защищенной, они танцевали, потом отдыхали, потягивая коктейль, потом снова танцевали. Вокруг были молодые, красивые лица, приятная и приветливая обстановка, и Марьям хотелось плакать от счастья.

От Светы не отходил высокий парень с каштановыми волосами и характерным украинским лицом, прямым пробором и усиками, спускающимися вниз вдоль подбородка. Весь последний медленный танец они оживленно что-то шептали друг-другу, и, видно, не дошептавшись, остались поговорить в вестибюле. Марьям решила, что глупо и нетактично стоять и ждать Свету, и поднялась в номер. Плюхнувшись в кресло, она закрыла глаза и расслабилась. Вскоре раздался стук в дверь. Открыв ее, Марьям застыла на месте. Рядом со Светой стоял кавалер из дискотеки с бутылкой шампанского в руках. Отодвинув оцепеневшую от неожиданности Марьям, Света потянула парня за собой и закрыла дверь.

– Ну, знакомьтесь. Это – Маша, а это – Витя. Ну, давай, Вить, открывай бутылку. Правда, здесь всего два стакана, но мы с тобой одним обойдемся, а второй отдадим Машеньке. Маш, ну ты че в коридоре стоишь? Проходи.

Марьям, очутившаяся в совершенно незнакомой ситуации и не отошедшая после зеркал и цветомузыки, не знала, что делать и как себя вести. Она молча прошла в комнату и села на кровать. Немного подумав, она решила, что ничего страшного не произойдет, если Витя немного посидит. Он оказался довольно остроумным парнем из Херсона, – пару раз Марьям даже рассмеялась, – и жил здесь же на пять этажей ниже. Дело приближалось к полуночи, когда Марьям не выдержала:

– Уже очень поздно, вы, наверное, тоже устали.

– Маш, а ты ложись и спи. Мы тебе мешать не будем. Немного еще поболтаем в коридорчике.

Они вышли в коридор, потушив свет. Марьям разобрала постель, стянула с себя джинсы и прямо в свитере растянулась в прохладной постели. Из коридора доносились шепот, хихиканье и причмокивания. Она начала уже было засыпать, как тихонько в комнату вошла Света и начала разбирать постель. Сон улетучился мгновенно, когда вслед за ней вошел Витя и начал стягивать с себя одежду. Марьям вся напряглась. Увидеть своими глазами то, о чем она знала только из литературы и фильмов, прошедшие к тому же советскую цензуру – это было страшно. Но в то же время какое-то странное чувство, нет, не любопытства, а чего-то другого, которому она пока не могла дать определение, охватило ее. Мысли перескакивали с одной на другую, и Марьям попыталась унять нарастающую внутреннюю дрожь: «Почему бы и нет, в конце концов, все здесь взрослые люди, лишь бы меня не трогали, пусть делают что хотят». Света прошла в ванную, донесся звук воды, струящейся из душа. Марьям лежала, затаив дыхание, но Витя не делал никаких попыток ни заговорить, ни подойти к ней, и она окончательно успокоилась. Минут через десять вернулась Света и до Марьям донесся тихий шепот:

– Света, ты бы проверила, может еще не спит?

– А хоть не спит, не такая как все, что ли?

Рано утром Марьям разбудил легкий шум. Это Витя встал, оделся и вышел из номера, негромко закрыв за собой дверь. Марьям вновь провалилась в глубокий сон. Так началась ее новая жизнь в «Измайлово».

Глава 2

Марьям поднялась на лифте на свой семнадцатый этаж, подошла к столику дежурной за ключом. Никого не было, на этаже вообще не ощущалось признаков жизни. «Выскочит кто-нибудь, ударит по голове, никто и не услышит», – подумала Марьям. Ей даже показалось, что за спиной у нее кто-то стоит. Вся похолодев, она резко обернулась, но никого в холле не было.

– Есть кто-нибудь? – громко спросила Марьям.

Ей было не по себе. Наконец, раздался мелодичный звоночек лифта, и из открывшихся дверей вышла дежурная.

– Ключа нет. Ваша соседка в номере.

К ее удивлению, дверь была не заперта и открылась от легкого прикосновения. Тихо прикрыв ее за собой, она прошла в комнату и увидела, что на полу, как-то неестественно запрокинув голову, лежит Света. Тишина и солнечный луч, падающий через окно на платье Светы, ярко освещая его, приобрели вдруг какое-то другое, иррациональное значение. Марьям вся похолодела и, словно не желая соглашаться с абсурдностью увиденного, как в тумане сделала по инерции еще шаг в направлении лежащего тела и вдруг, резко повернувшись, выбежала из номера.

Дежурная была на месте, говорила по телефону. Увидев белое лицо Марьям, быстро оборвала разговор.

– Что случилось? – Ответа не последовало. – Вам плохо? Вызвать врача?

– Да! – Глаза Марьям засверкали безумным блеском… – Надо врача… к нам… туда… Ей, наверное, очень плохо…

Дежурная сразу же кинулась к номер, а Марьям медленно опустилась на ее стул и безмолвно уставилась в противоположную стенку. Она словно со стороны наблюдала, как вернувшаяся дежурная начала деловито звонить по телефону и что-то говорить… Марьям совершенно потеряла чувство реальности и ничего не понимала, в прострации наблюдая, как дежурка заполняется людьми. Вскоре к ней подошел весьма неопрятный мужчина лет сорока в сопровождении двух милиционеров. Сунув ей под нос удостоверение, он сказал:

– Следователь Анисимов. Вы, гражданочка, пойдете сейчас с нами.

Собрав все свое самообладание, Марьям встала и не произнеся ни слова, последовала за представителями власти. Ее отвезли в отделение, провели в похожую на кладовку комнатушку и заперли. Обесиленно присев на скамейку, она приняла удобную позу и провалилась в спасительный сон. Проспав немного, Марьям была уже в состоянии осмыслить, что произошло. Перед глазами ясно встала картина прошедшего утра и дня, но то, что случилось в номере, казалось ей чем-то далеким, нисколько ее не касающимся событием. Марьям сразу же себя успокоила тем, что ее задержание носит временный характер. Она всего лишь обнаружила в номере убитую Свету и не имеет к происшедшему никакого отношения. Разберутся и отпустят. И все-таки Марьям нервничала. Она встала со скамейки, поправила одежду и снова села, откинувшись на спинку. Ясно, что она всего лишь свидетель, но и при всем при этом любой расклад дела будет для нее иметь неприятные последствия. Даже в лучшем случае, если попадется очень умный, честный, и, главное, очень добрый следователь, она обречена на все прелести общения с милицией. Неожиданно ворвалась шальная мысль: «А ведь могут и посадить. Сколько таких случаев было. Пиши потом в «Комсомольскую правду», Комитет советских женщин и в другие инстанции.» Марьям не питала никаких иллюзий относительно правоохранительной системы и хорошо знала о «телефонном праве». Конечно, друг отца – большой человек, и его руки дотянутся до «Измайлово», но как она посмотрит потом в глаза этому человеку и родителям, когда они узнают, что в номере с ней ночевали парни? Раньше надо было об этом думать. Свободы захотелось, приключений – вот они, получай. Это – конец.

Марьям вдруг спохватилась. За ней могут прийти в любой момент. Надо подумать, что говорить на допросе. Надо взять себя в руки, решила она, полный самоконтроль, никаких слез, бормотания, лишних слов. Все-таки она в Москве, где есть закон и порядок, куда приезжают искать справедливость из провинций.

Вскоре за ней пришли. Следователем оказался тот самый неопрятный мужчина, который и привел ее в отделение. Несмотря на свое незавидное положение, Марьям с удивлением отметила про себя, что мысль работает ясно, и она даже может спокойно наблюдать за следователем, который ей больше напоминал пьяницу-грузчика из гастронома. Из облезлого «пыжика» неопрятными сосульками свисали седые волосы. Одутловатое лицо с красными прожилками, багрово-фиолетовым носом и маленькими выцветшими глазками не оставляли никаких сомнений относительно любимого вида времяпровождения. Картину дополняла местами разошедшаяся по швам грязная дешевая куртка неопределенного цвета. Анисимов Павел Ефимович сразу взял «быка за рога», не отдав дань положенным в таких случаях протокольным вопросам.

– Имя-фамилию, откуда ты и зачем здесь – все это я знаю. Ты давай, рассказывай, как прикончила свою соседку. И без слез. Меня слезами не проймешь.

– Света… точно… умерла?

– Умерла, – хмыкнул Анисимов. – Убита Света. Может и непредумышленно. Виском об угол тумбочки. Так что, самое время для чистосердечного признания, потом поздно будет. Раскрутим на всю катушку. И надолго.

Следователь сделал паузу, чтобы дать Марьям время оценить всю серьезность сделанного им заявления и продолжил:

– Ну, что там было? Мужиков не поделили? Вцепились в волосья друг дружке, как это у вас, у баб водится. Так? Правильно мыслю? Ну давай, рассказывай, только без слез. От слез я злее становлюсь.

– Я приехала сюда по путевке, неделю назад, пятнадцатого ноября, – Марьям старалась говорить спокойно, преодолевая дрожь в голосе, – Света приехала за день до меня. Она была на год младше меня, мы ладили друг с другом.

– Ладили, говоришь? Кто ж тогда ее виском о тумбочку, а?

– Я после завтрака, в 8:45, ушла из гостиницы, зашла в Первомайский универмаг, потом поехала в ЦУМ, зашла в ГУМ и вернулась к обеду, – не меняя интонации продолжала Марьям, словно не расслышав реплики следователя. – Света не спустилась со мной к завтраку. Она хотела позавтракать попозже, а потом пройтись по магазинам. Когда я вернулась, в 14:30, приблизительно, то захотела взять ключ от номера, но дежурная сказала, что ключа нет, соседка в номере. Дверь была не заперта, я вошла… а потом сразу же побежала к дежурной. Ничего не трогала и ни к чему не прикасалась.

– Вы сделали какие-либо покупки в названных вами магазинах? – Марьям вздрогнула от резкого перехода на официальный тон и правильный русский язык.

– Нет, это был очень неудачный день. Я нигде ничего не купила.

– У Светланы Щербаковой были в Москве родственники, знакомые?

– Не знаю. Она мне ничего не говорила о них. Либо не было, либо просто разговор не заходил об этом.

– Кто вам звонил по телефону в номер?

– Мои родители. Не помню, чтобы звонили Свете. Я даже не знаю, есть ли у нее родители, где она работала и кем. Знаю только, что она из города Вача, что ей… было двадцать четыре года и что она была незамужем.

– А говоришь, подружились. Как вы обычно проводили свой день?

– Первые дни мы вместе ходили по магазинам, по городу, а потом каждая сама по себе – мне одно нужно, ей – другое. Вечером уже вместе шли на ужин, а потом на дискотеку, здесь же, в бар «Люкс».

– Знакомились там с кем-нибудь?

– Света любила танцевать, когда приглашали – танцевала, а так нет, не знакомилась.

– К вам в номер заходили гости?

– Нет. Никогда.

– Вы очень хорошо говорите по-русски. У вас мать русская?

– Нет.

– А кто Ваши родители?

– Отец преподает в университете, доцент математического факультета, а мама – главврач роддома.

Воцарилась долгая пауза. Анисимов, часто моргая, но неотрывно, смотрел своими бесцветными глазками в лицо Марьям, потом довольно демонстративно оглядел ее медленным оценивающим взглядом с ног до головы. Даже причмокнул, разглядывая бриллиантовые серьги в ушах и самозаводящиеся швейцарские часы на левой руке. Но что-то определенно изменилось в лучшую сторону. Следующий вопрос был задан уже вежливым, мягким тоном.

– Как по-вашему, что произошло с вашей соседкой? Есть соображения?

– У Светы водились деньги. Она всегда возвращалась с покупками, покупала апельсины, бананы, «Фанту», пирожные. На дискотеку ходила каждый день, а ведь это дорогое удовольствие. Ну а про черных, вообще, анекдоты слагают, какие мы богатые. Может быть, это были просто воры, не заметили, что Света осталась в номере, зашли, а когда она попыталась поднять шум, ударили ее?

– Угу-у… – не разжимая губ, произнес Анисимов, и откинулся на спинку стула. – Ну, что ж, думаю, утро вечера мудренее. Сейчас мы вас покормим, устроим на ночь…

– А куда устроите? – заикаясь, спросила Марьям.

– Куда устроим? – задумчиво повторил Анисимов, и вдруг его осенило. – А в нашей комнате отдыха. Такого комфорта, конечно, как в вашем полулюксе, не будет. Уж не обессудьте. Утром все решим.

Он почувствовал себя на мгновение царем Соломоном, – в самом деле, куда девать богато разодетую девицу с юга, а если у нее высокие покровители найдутся и по шапке дадут, если что не так, – не к пенсии будь сказано. А так, никто не придерется, и под милицейским присмотром, и одновременно уважение проявлено.

У Марьям тревожно забилось сердце, она попросила:

– Мне надо родителям позвонить.

– А, так это без проблем. Я дам распоряжение провожающему.

– Спасибо, – сдержанно сказала Марьям и крепко сомкнула губы, чтобы больше не проронить ни словечка, не задать вопроса, не сболтнуть чего.

Молчание – золото, а в подобном месте – жизнь. Ни одного лишнего слова, это станет ее правилом с сегодняшнего дня.