Текст книги "Хикиваки (СИ)"
Автор книги: Ie-rey
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Когда мы расползлись в очередной раз и оглянулись друг на друга, смогли оценить плачевные последствия. Хань шмыгнул расквашенным носом и прижал к нему оторванный рукав моей футболки. Сволочь. Лучше бы рукав оторвал у себя ― мне нравилась моя футболка.
У меня ныла разбитая губа и, кажется, сочилась кровь то ли из ссадины на лбу, то ли из рассечённой брови. В зеркало не поглядишь ― оно пало во время второго раунда. Я попытался сморгнуть кровь, заливавшую глаз, но не получилось, пришлось смахнуть пальцами.
Дух мы перевели и разошлись в разные стороны, чтобы всё-таки принять душ. Я закончил раньше, переоделся и, прихватив сумку, отправился в свой танцзал. Устроившись на матах в углу, позвонил мастеру Чуну, отменил сеанс ― в таком виде мне туда точно нельзя ― и проверил сообщения перед сном.
“Иногда хочется слизнуть капли пота с твоего лица языком. За это я тебя тоже ненавижу. S”. Отлично, а мне на тебя наплевать, мой преследователь, ты просто меня развлекаешь.
***
Разбудил меня острый запах крепкого кофе. Приоткрыв глаза, обнаружил сидящего рядом Бэкхёна. Тот неловко сунул мне большую чашку с чёрным напитком и предупредил:
– Без сахара. Тебе сейчас это точно нужно. Чтоб выпил до последней капли.
Усевшись по-турецки, я послушно обхватил чашку ладонями и принялся пить горький кофе. Всяко лучше, чем металлически-солёный вкус крови на губах. Пока я пил, Бэкхён бесцеремонно вцепился мне в голову руками и принялся изучать “боевые ранения”. Он тронул пальцами над бровью, и я немедленно поморщился от резкой боли.
– Что там? ― Голос тоже не радовал: хриплый и неровный.
– Довольно глубокая ранка, но, по-моему, зашивать не нужно. Замажешь кремом, сама заживёт. Если не будешь кусать губы, никто даже не заметит последствий. Что ж, ты выглядишь намного лучше, чем я предполагал… Хотя…
Бэкхён нахмурился, оглядев мои руки и шею.
– Синяки. Ладно, всегда можно списать на усердные тренировки. Я встретил Лу Ханя.
Бэкхён мастерски умел менять тему в самый неожиданный момент и вываливать неприятные сообщения именно тогда, когда они никому не нужны.
– Надеюсь, он выглядел как картинка.
– Напрасно надеешься. Я велел ему носить сегодня повязку и сказать всем, что он слегка приболел. Придётся ему так ходить, пока нос и подбородок в норму не вернутся. Знаешь, у тебя все следы после потасовок с лица сходят мгновенно, даже иногда их не остаётся вовсе, но не всем так повезло, ты хоть помнил бы об этом.
– Я не участвую в драках ежедневно, чтобы думать о таких вещах. Что он тебе сказал?
– Ничего. Просто сказал, что у вас возникли разногласия и вы решали, как именно танцевать. Дракой решали. Чей вариант танца мы увидим, кстати?
– Перестань.
– Отлично, тогда хоть ты объясни мне, что происходит.
Я уткнулся в кофе. Не помогло. Бэкхён настойчиво подёргал меня за рукав.
– Чонин, что у тебя с этим Лу Ханем? Что за бред тогда нёс тот верзила? Что за бред ты сам мне рассказывал? ― Бэкхён растянулся на матах рядом и задумчиво сообщил: ― Можешь продолжать думать обо мне всякое, но этот Лу Хань пялится на тебя так, словно жаждет затащить в постель.
– Может, он и жаждет, но что из того?
– Ну так затащись в постель, чтоб никому крышу не рвало, и чтоб окружающие жили спокойно, а не так, как на вулкане.
– Если затащусь, крышу будет рвать уже мне.
Бэкхён перевернулся на спину, пару минут погипнотизировал взглядом потолок, потом просиял хитрой улыбкой.
– Оу… Я тебя всё-таки не понял.
– Мне не нужен просто секс.
– По-моему, как раз просто секс тебе и нужен. Точнее, вам обоим. Легче будет расставить всё по своим местам. Потом. Послушай, это лучше, чем побитые морды и синяки по всему телу. Энергозатраты точно такие же, как на мордобой. Сошлись, разрядились, разошлись. Морды целы ― все довольны. В этот раз вы пошумели тихо и без свидетелей, но последствия уже есть, благо, что не особо значительные и что ни у одного из вас в расписании нет ничего важного. Но везение не бывает вечным. Замена войны сексом будет самым умным, что можно тут сделать. Я так понимаю, что Лу Хань очень даже за, а вот ты как раз и упираешься четырьмя конечностями обо все попадающиеся навстречу предметы. Я прав?
– Не имеет значения.
– Всё-таки странный ты. Ладно, отскребай свою тушку от матов ― занятия со мной никто не отменял, а тот поворот у меня так до сих пор и не получается. Мне срочно нужна помощь специалиста.
***
К полудню Бэкхён вымотался, а в танцзал приволоклись мои подопечные. Сначала они торчали в коридоре и осторожно заглядывали в приоткрытую дверь, а после отметили, что кто-нибудь постоянно забегает поглазеть на меня, так что осмелели и тоже просочились внутрь, оккупировав свободный подоконник.
Бэкхён отполз к ним, взяв перерыв минут на пятнадцать, а я продолжил танцевать без музыки ― сначала медленно, а затем с нужной скоростью.
– Он так танцует, как будто слышит музыку, ― протянул с акцентом Тао.
– Так подстроиться под мелодию…
Бэкхён громко и отчётливо фыркнул с нескрываемым пренебрежением.
– Подстраиваться под музыку надо таким, как я. Или как вы. Музыка ― это наши костыли. А он… Он никогда не подстраивается под музыку, и костыли ему ни к чему, он управляет музыкой и придаёт ей законченную форму. Он сам ― музыка. Достаточно посмотреть, как он стоит, сидит, двигается, и сразу станет ясно, что музыка с ним всегда и везде. Музыка в нём, просто слышит её только он сам.
– Очень поэтично, ― улыбнулся Бэкхёну Исин.
– Поэтично или нет, но так оно и есть. Вы чего тут торчите, а не занимаетесь?
– Решили посмотреть и поучиться у старших, ― буркнул Хань ― я узнал бы его голос всегда и везде.
– Тогда чего расселись? Смотрите, учитесь и повторяйте. Если будете просто глазеть, толку не выйдет, а места тут навалом.
Бэкхён вернулся ко мне, чтобы продолжить тренировку, а трейни за нашими спинами тихо пытались всё повторять. Невпопад. Выглядело забавно. Но веселью пришёл конец спустя час ― Бэкхёна ждали в другом месте, пресловутое расписание. И я остался со своими подопечными. Мы снова разобрали их номера, окончательно определились с хореографией. Тут я вполне мог положиться на Исина ― он отлично всё запоминал.
Как всегда, проблемы создавал Хань. Временами у меня возникали подозрения, что он делает это специально. Чувство ритма при нём, двигался он тоже неплохо, умел танцевать ― опять же, хорошая память, но он постоянно что-нибудь делал не так, как надо. Если верить Бэкхёну, он делал это потому, что хотел задержаться в танцзале и побыть со мной подольше. Маловероятно ― так считал я. На кой чёрт ему это? Вряд ли он за последнее время умудрился стать моим фанатом, не говоря уж о том, что моими фанатами обычно становились представительницы прекрасного пола, а Хань точно к ним не относился, хоть и мог претендовать на эпитет “прекрасный”. По крайней мере, с моей точки зрения.
Я тоскливо вздохнул, когда в танцзале остались лишь мы с Ханем. Мы в основном молчали, а если и обменивались репликами, то предельно короткими и нейтральными. Я занимался в привычном мне режиме и терпеливо ждал, когда же Хань выдохнется, поднимет лапки и признает поражение. Он явно не рассчитывал на подобные нагрузки, но сдаваться не собирался. Честно говоря, выдохся он уже к полуночи, а дальше держался исключительно на одном ослином упрямстве. Или на злости. Мало ли, может, он хотел опять подраться.
В два часа я отвёл его в душ. К счастью, сумку с вещами он прихватить догадался, так что мне не пришлось в спешке искать ему полотенце.
Когда я ополоснулся и вернулся в раздевалку, Хань тихо сидел в углу и левой рукой пытался размять трапециевидную мышцу, потом вздохнул и кончиками пальцев помассировал виски.
– Голова болит?
Он вздрогнул, хотел оглянуться, но передумал, лишь мотнул головой.
– Врать не обязательно.
Остановившись за его спиной, я прикоснулся к его шее, нащупал нужные точки и мягко надавил. Через минуту услышал тихий выдох.
– Акупрессура? Не знал, что ты в этом разбираешься. Это ведь сложно.
– Не разбираюсь, просто остались некоторые полезные навыки после занятий тэквондо. И это лучшее средство от головной боли, чем любое иное. Вообще тебе бы лучше вернуться в душ и просто постоять под водой подольше. Мышцы не так сильно будет сводить.
– Уж конечно… Тебе опыта не занимать, да?
– Как хочешь, ― я пожал плечами, убрал пальцы с его затылка и отошёл к своим вещам, ― но чем больше усталости ты с себя смоешь, тем меньше шансов, что завтра подведёшь своих одногруппников.
Опустившись на лавку, я придвинул сумку и порылся внутри в поисках свежей одежды, хотя так ничего достать не успел ― рядом остановился Хань. Я вскинул голову и взглянул на него с немым вопросом в глазах. Он продолжал смотреть в упор, лишь закусил на миг губу, потом всё же соизволил сообщить:
– Нам нужно поговорить.
Не знаю, что на меня нашло, но эта фраза меня просто убила, заставив расхохотаться в голос. Да, чёрт возьми, нам нужно поговорить, потому что с нами явно что-то не так, и нам только разговора и не хватало. Нормальные люди сначала говорят, пытаются разобраться друг в друге, а потом ― по результату ― либо вместе спят, либо пытаются открутить друг другу головы, либо расстаются. У нас с Ханем этот алгоритм работал от финала к началу, словно кто-то крутил киноленту в обратной последовательности: секс, разрыв, драка, теперь вот, пожалуйста, Ханю приспичило поговорить. Надо написать с утра завещание, дескать, если я спячу, прошу винить в этом Ханя ― он кого угодно способен свести с ума. Хотя… вроде бы в таких случаях завещания не пишут, но это неважно.
– Считаешь, что это смешно? ― Хань смотрел на меня одновременно сердито и немного растерянно.
– Ещё как. Когда я пытался с тобой поговорить, ты переходил к сексу или исчезал. Теперь поговорить пытаешься ты. Как думаешь, мне стоит ответить тебе тем же?
– А ты хочешь?
– Нет.
Ложь. Хуже того, мы оба прекрасно это знали, но у меня просто не было сил ― я не мог заставить себя прикоснуться к нему. Приобретённый рефлекс, наверное. Я помнил, что за прикосновение к нему мне придётся расплачиваться болью, потому что наши ожидания и цели не совпадали. Он не мог или не желал дать мне то, чего я хотел, а я не мог остановиться просто на сексе и продолжать быть его выигрышем в споре. Причём все эти соображения ничуть не уменьшали взаимного притяжения, наверняка отлично заметного со стороны. Прямо мексиканская ничья, чтоб ей пусто было.
Я поднялся, чтобы обойти его и добраться до раковины, но он поймал меня за руку и удержал.
– Можешь снова это сделать?
– Что?
– Ну, от головной боли… ― И он повернулся ко мне спиной. Я смотрел на прилипшие к шее завитки мягких волос и пытался считать в уме от одного до десяти. Забуксовал на месте, потому что забыл, что идёт после четырёх. Всё-таки я тронул пальцами его шею, провёл чуть вверх, нашёл нужные точки и принялся нажимать с интервалом в несколько секунд. Хань шагнул назад слишком неожиданно, чтобы я успел отстраниться. Прислонившись спиной к моей груди, он слегка запрокинул голову и удовлетворённо вздохнул.
– Вот теперь можешь рассказать мне сказку о том, что в душ ты ходишь, спрятав под полотенцем… пистолет, например.
Засранец, но оттолкнуть его у меня не получилось. Он быстро развернулся, забрался пальцами в волосы, чтобы удержать мою голову, и обозначил свои намерения настойчивым поцелуем. Я чувствовал его губы, дыхание, вкус и запах, лёгкие касания кончика языка, но не собирался разжимать зубы и отвечать ему. Мне казалось, что он слышит стук моего сердца. И у меня кружилась голова. Эти ощущения походили на те, что я испытывал когда-то перед самым первым своим танцевальным выступлением. Тогда я дико нервничал и боялся. Сейчас я боялся тоже ― боялся разочароваться.
Вспомнился Бэкхён. Очень вовремя, нечего сказать. Но он говорил много всего ― иногда полезного, иногда ― не очень. И, взвесив все его слова, я подумал: если всё с этого началось, почему бы этим и не закончить? Хоть какая-то симметрия будет. И будет отличный повод для того, чтобы поставить жирную точку по взаимному согласию.
Хань немного отстранился, глядя на меня с необъяснимой обидой в глазах.
– Ты в самом деле этого хочешь? ― уточнил я хриплым от волнения голосом. И он коротко кивнул. Сам виноват. Что ж, я больше не собирался сдерживаться, пускай знает, что это такое и на что похоже.
Под его тихий стон мы врезались в дверцу шкафчика, потом я прижал его спиной к стене. Долгий поцелуй случился у раковины, и она краем впивалась в поясницу Ханя. Нас швыряло по помещению, как бочку в трюме корабля во время шторма. Полотенца куда-то подевались, да и чёрт бы с ними, а мы всё никак не могли остановиться на удобной для обоих позе, чтобы стать ближе, ещё ближе ― одним целым.
Я всё-таки сошёл с ума. Или мы оба. Никогда не думал, что способен мучить кого-нибудь с таким пылом. Или же я просто выплёскивал накопившуюся боль, показывал её Ханю. Как ни печально это признавать, но если бы он, вдруг спохватившись, попытался меня остановить, у него ничего бы не вышло. К слову, есть такая уголовная статья… Но он не пытался меня остановить, он продолжал меня провоцировать даже тогда, когда морщился от боли.
Мои ладони жадно скользили по его телу, а губы обжигали его шею и плечи. Поцелуи походили на укусы, а укусы ― на поцелуи. Хань хватался за меня и повторял моё имя. Хуже не придумаешь, потому что моё имя, произнесённое его голосом, вышибало из головы последние остатки разума. Ещё хуже то, что Хань прекрасно это знал.
Мы споткнулись о лавку, сдвинув её к шкафчикам, после чего я благополучно на неё упал, а Хань ― на меня. Так и замерли: я сидел, слегка откинувшись спиной на дверцу шкафчика, а он ― у меня на коленях и лицом ко мне. Хань медленно провёл кончиками пальцев по моему лицу, погладил подбородок и заставил немного запрокинуть голову, затем наклонился и мягко коснулся моих губ собственными. Выдох и едва различимый шёпот:
– Чонин…
– Что?
Его ладонь опустилась вниз, скользнув по моей груди, остановилась между нами и легла на твёрдое и горячее доказательство моего возбуждения. И Хань вновь произнёс моё имя, касаясь моих губ своими.
Я на ощупь изучал пальцами его спину, поясницу, слегка сжимал ягодицы и продолжал сходить с ума, слыша своё имя всё чаще.
– Что ты хочешь от меня? ― То ли укус, то ли всё-таки поцелуй с отчётливым привкусом боли.
– Просто потанцуй со мной… ― Он легкомысленно подставил губы под новый болезненный укус, потом добавил почти неслышно: ― Танцуй во мне…
Хань определённо знал, чем меня можно уложить на обе лопатки. Запрещённый приём, но он сработал, потому что я ни разу в жизни не отказывался от предложения потанцевать. Под руками его гладкая кожа, лодыжки, выпуклые икры, твёрдые колени, бёдра, что так сильно меня сжимали ― он как будто боялся, что я убегу.
Ещё один поцелуй, похожий на затяжной прыжок с парашютом. И хриплый шёпот под ухом с прикосновениями губ к моей шее. Не сразу понял суть, ведь я же старательно сходил с ума, но после сообразил ― Хань перешёл на китайский. И на второй раз разобрал своё имя ― китайскую версию. Сплошной ряд из холодных и твёрдых звуков, только в самом конце тёплой нотой чуть мягкий “н”.
Он держался за мою шею и уверенно опускался вниз, до предела, потом он поднимался, освобождался от меня почти полностью, но резким движением подавался назад и тихо стонал, отчётливо ощущая меня в себе. Он сам мучил себя сильнее, чем мог бы мучить его я.
Я оглаживал его бёдра, помогая ему двигаться, и заставлял отвлекаться на поцелуи. Он напоминал мне лёгкий и свежий бриз в летний день. И он умел причинять мне боль, хотя я так ни разу и не смог разозлиться на него по-настоящему.
Хань водил пальцами по моему лицу, забирался в волосы, удерживаясь одной рукой за шею и продолжая двигаться. Темп медленно, но неумолимо нарастал. Хриплое дыхание прерывалось стонами или паузами для поцелуев, но всё равно этого было мало. Я не позволил Ханю кончить ― рано. Я всё ещё хотел его.
Он задыхался и пытался нетерпеливо ёрзать на моих бёдрах, пока я пробовал на вкус кожу на его груди, обводил особенно чувствительные сейчас соски кончиками пальцев и языком. Он хрипло шептал моё имя сразу на двух языках, пока я гладил и сжимал его ягодицы, и ласкал губами совершенную шею. И мне хотелось верить, что хотя бы сейчас он мой.
========== – 8 – ==========
– 8 -
Среди ночи обычно трудно решать проблемы, касающиеся мест для уединения. К счастью, ещё не вышел срок аренды квартиры, которую снимали раньше Тао и Исин, а у Ханя был при себе ключ. Туда мы и направились, чтобы продолжить начатое без опаски. И если мы сошли с ума, то сошли сразу оба, вместе. Не знаю, о чём думал он, зато знаю, о чём думал я.
Я просто устал. Не понимал его ― не понимал никогда. Не понимал, зачем ему вообще понадобилось спорить на меня и спать со мной, чтобы потом об этом забыть. Не понимал, зачем это нужно ему сейчас. И у меня не осталось сил, чтобы сопротивляться, потому что я всегда его хотел. Хотя бы с этим разобрался…
Вряд ли нам удалось поспать больше часа ― в сумме. Три захода минут по двадцать. Впервые в жизни я почувствовал себя озабоченным юнцом, которому всё время хочется. Хань тоже оказался не лучше. Если начали мы в ванной и продолжили на кровати, то закончили на полу, устроившись поверх свалившегося с кровати одеяла. Забылись тревожным сном тоже на полу, чтобы подскочить через двадцать минут от вопля будильника. Ещё пять минут я прижимал к себе обнажённого Ханя и рисовал губами узоры на его спине, однако пришлось отпустить его в душ.
Растянувшись на одеяле, я долго пялился в потолок и думал, что делать дальше. На ум не шли правильные слова, но поговорить с Ханем всё равно нужно. Нельзя же просто спать вместе и иногда пересекаться в агентстве. То есть, можно, но это точно не то, чего бы мне хотелось. Для меня даже просто мысль о подобных отношениях была неприемлема, потому что я не представлял, что будет, если с Ханем окажется кто-то другой, не я.
Придвинув ближе оставленную у кровати сумку, я порылся там в поисках сменной одежды, потом, устроившись на животе поверх одеяла, принялся просматривать сообщения, как делал всегда по утрам.
“Тебя называют богом танца из-за искры таланта, а всё, что ты делаешь на сцене, называют твоей магией. Но сам ты веришь в это? Насколько неприглядна твоя правда, Кай? S”. За всё, что у меня есть, я заплатил болью, потом и усердным трудом, анонимный недруг.
“Говорят, в сердце гордеца настолько пусто, что и самого сердца уже нет. А ты гордец, как мне кажется. Но если в твоём сердце пусто, как ты можешь говорить, что любишь хоть кого-то? Тебе ведь нечем. S”. Поэтому я и люблю сразу всех, потому что нечем. Если любовь поделить на всех, трудно заметить, как она эфемерна. Но если попытаться сосредоточить её на ком-то одном… станет заметно, что любить нечем. Наверное. Я мало знаю о любви, мой преданный ненавистник, но гордость к этому не имеет отношения. Всю жизнь я полагал, что любовь у меня одна ― танец, и что ни на какую другую любовь я просто не способен.
“Надеюсь, однажды ты заплатишь за каждое разбитое тобою сердце. S”. Это ещё что за мелодрама? Сообщение сбивало с толку, потому что не вписывалось в образ загадочного S.
– Давно ты их получаешь? ― Я чуть не подскочил на месте от внезапно прозвучавшего возле уха голоса Ханя.
– Неважно.
– Как давно? ― Он бесцеремонно пролистал сохранённые сообщения и помрачнел. ― Год?
– Нет, больше двух. В чём дело?
– Зачем же ты их сохраняешь? ― закусив губу, тихо пробормотал Хань. ― Приятного в них мало.
– Меня это развлекает.
Он сел на одеяле по-турецки, сплёл пальцы и помолчал, потом бросил на меня внимательный взгляд из-под сведённых бровей.
– Тебя развлекают послания с оскорблениями и провокациями? ― Он провёл ладонью по лицу и помотал головой. ― Ты серьёзно?
Я лениво перевернулся на спину и закинул руки за голову. Мой прямой взгляд Хань не выдержал и отвернулся. Хотя он мог отвернуться и для того, чтобы не пялиться на меня, ведь на мне не осталось и клочка одежды, а на одеяле я лежал, не укроешься.
– Ты читал, что там написано. Вряд ли такими словами можно бросаться без веской причины или цели. Поэтому мне интересно ― почему? Мне интересно, что я умудрился сделать такое, чтобы привлечь чьё-то внимание. И меня это забавляет ― чужие попытки нащупать меня, понять, что я собой представляю. Как я понимаю, ты предпочёл бы оказаться на месте анонима? К слову, если у тебя всё получится, и ты попадёшь на сцену, подобные сообщения и тебе могут приходить.
– Вряд ли. Хотя я могу понять этого анонима в твоём случае.
– Правда? Тогда объясни мне то, что ты можешь понять, а я, как видно, нет.
– Это не… Не то, что ты думаешь.
– Ты понятия не имеешь, что я думаю. ― Озвучивать прописные истины не в моих привычках, но мне надоело чувствовать себя игрушкой и разбираться во всём этом. Наверное, это прозвучало грубо, просто по-другому сейчас я не мог сформулировать то, что хотел сказать. ― Ты спишь со мной. Не в первый раз. Но я не знаю, зачем. Мне это неудобно в том смысле, что многое остаётся неясным и двусмысленным. Я этого не люблю, мне нужна определённость и уверенность. Её не было ни тогда, ни сейчас. Более того, постепенно открывается что-то новое. Как сейчас. Так в чём причина этих посланий? Спасибо уже за то, что не ты их автор.
Хань изучал собственные руки и молчал. Когда моё терпение уже дышало на ладан, он соизволил раскрыть рот, правда, без особой пользы.
– А ты сам в каком случае стал бы высказываться подобным образом?
– Ни в каком. Я не стал бы делать ничего подобного.
– Неужели?
– Именно. Ты ведь пытаешься намекнуть на превосходство, так?
Хань сделал глубокий вдох, затем кивнул. Он посмотрел мне в глаза, но долго не выдержал и опустил взгляд на шею, плечи, грудь, резко отвернулся и кончиками пальцев поправил серьгу в левом ухе, вновь сел ровно и притих. Долгая пауза заставила его заговорить.
– Когда ты видишь людей, которые прекрасно танцуют, как ты, наверняка ты стремишься доказать, что ты лучше.
Прикрыв глаза, я тихо фыркнул. Вот ещё.
– Но иначе…
– Всё иначе. Хорошо, вот ты встретил того, кто так же хорош или даже лучше. Что дальше? Будешь наблюдать за ним, чтобы превзойти? Побить его же оружием? Отлично. Побил и превзошёл. Что дальше?
– Стал лучше.
– Нет. Не стал. Ты просто показал бы, что в конкретной ситуации можешь сделать что-то лучше. Причём только потому, что тем самым ты превзошёл и поставил на место кого-то, кого счёл своим противником. Ну и? Если противника не будет, что тогда? Дух соперничества не несёт в себе ничего плохого, но он не для всех подходит. В моём случае ― нет, как и в твоём. Если человек соперничает в музыке, танцах, актёрском искусстве, то он теряет намного больше, чем получает. Когда соперничаешь в такой области, ты невольно повторяешь за соперником и лишаешь себя как выбора, так и собственного стиля. Нет, у каждого из нас есть соперник, и его надо превзойти, но этот соперник ― ты сам. Если ты танцуешь, ты должен танцевать лучше, чем сам делал это прежде. Каждый раз. Если ты поёшь, ты должен петь лучше, чем пел до этого. И это всё.
– Второй раз слышу от тебя такую длинную и проникновенную речь, ― слабо улыбнулся Хань. ― Почему ты так уверен, что все поступают именно так?
– Талантливые ― поступают. Человек, которому интересно быть на сцене, который любит то, что делает, сам рано или поздно приходит именно к этому. А я… я просто уже проходил это. Когда-то я был именно таким ― любителем состязаний. Но ты меня таким не видел. Когда я пытался кого-нибудь превзойти, я был никем. Моего имени никто не знал, как и лица. И я провалил прослушивание. Именно из-за соперничества.
– И потом ты внезапно понял истину?
– И не мечтай. Можешь радоваться, я тупой, так что кое-кому пришлось разъяснить мне всё это на пальцах, чтобы я понял, осознал, смирился и не облажался на следующем прослушивании.
– Не облажался?
– Как же… Ты же не думаешь, что это так просто? На следующем ― облажался, а вот уже потом… Но, как видишь, я так и не стал тем, кем хотел.
– Почему? Ты же звезда, ― искренне удивился Хань, широко распахнув искристые глаза, где прятались таинственные тени.
– И только? Я хотел сделать либо сольную карьеру, либо в составе группы.
– А сейчас разве ты…
– Нет. Сейчас я в составе группы-трансформера. Нас тасуют то так, то эдак. И это не то, чего я хотел. Ты хоть сам-то знаешь, чего хочешь?
– Это я точно знаю. ― Он смерил меня странным взглядом, но торопливо отвёл глаза вновь. ― Осталось полчаса на сборы. Ты успеешь?
– Не волнуйся об этом, по-моему, я большую часть жизни так и живу ― сборы за три минуты, как в армии.
И я ушёл в душ, оставив Ханя в компании архива сообщений от непонятного анонима. Пусть читает, если хочет. Там всего лишь вопросы, ответы на которые записаны исключительно в моей памяти ― нигде больше.
***
Ничего так и не изменилось, и я не получил столь желанной определённости. Иногда мы с Ханем выбирались на ночь куда-нибудь в надёжные места, где сходили с ума до утра. Это происходило не слишком часто, но и не редко. Всё прочее время у нас обоих занимала бесконечная череда тренировок. Впрочем, мне порой выпадало сомнительное разнообразие в виде всяких шоу на радио или телевидении.
“Насколько далеко ты готов был зайти, чтобы попасть на сцену?”
Мой “фанат” вспомнил обо мне хмурым весенним утром, когда мы выбрались в кафе на короткий перекус между завтраком и обедом.
– Ты кажешься ещё спокойнее, чем обычно, ― поделился своими наблюдениями неизбежный Бэкхён. Если он рассчитывал, что я ему сейчас всё расскажу о себе и Хане, то напрасно.
“Насколько далеко ты готов зайти ради своей заветной мечты?”
Интересно, моему своеобразному поклоннику требуется инструкция? Надеется, что я научу его жить? Какая глупость. Если бы можно было научить всех людей жить правильно, это давным-давно кто-нибудь сделал бы. Но увы. Вон Будда, Мухаммед, Христос и ещё уйма народу пытались ― результат виден невооружённым глазом.
“Иногда, в минуту слабости, мне хочется, чтобы ты пообещал, что будешь сиять вечно. Даже если это невозможно, я всё равно хочу услышать это обещание”.
Бэкхён бесцеремонно прочёл сообщение и хмыкнул. Он знал, что я их собираю и нахожу в этом своеобразный юмор. Сам он относился к этому несколько настороженно и с предубеждением.
– Говорил ведь тебе, обратись в полицию. Ну точно мономан какой-то.
– Сообщений в сети недостаточно для заявления, и ты прекрасно это знаешь. Да и не угрожает он мне.
– Знал бы я тебя хуже, решил бы, что ты в него немножко влюблён. Или в неё.
Хань аккуратно поставил передо мной стакан с шоколадным коктейлем, а Бэкхёну вручил сок.
– Ты в кого-то влюблён?
– Это было предположение, ― пояснил Бэкхён Ханю, но смотрел при этом он на меня. ― Когда кто-то настойчиво добивается внимания мутными сообщениями, а кто-то другой их собирает, но не отвечает, находя эту игру забавной… в голову и не такое придёт.
– Опять сообщения? ― сообразил Хань.
– Неважно. ― Прихватив шоколадный коктейль, я предоставил их друг другу и убрался в танцзал. Меньше всего хотелось, чтобы кто-то прилюдно копался в моей жизни, пытаясь расставить всё по местам.
“Насколько сильно ты волнуешься перед выходом на сцену? Это больно?”
– Можно? ― В танцзал заглянул Хань.
– Тренироваться? Да. Болтать ни о чём? Нет.
– Ты в курсе существования полутонов?
– В курсе. Но в данном случае твой ироничный выпад бесполезен.
Он примиряюще помахал плеером и подошёл ближе, заодно увидел сообщение.
– И как?
– Что?
Хань прочитал вопрос вслух и выжидающе уставился на меня. Я подтянул к себе ноги и принялся зашнуровывать кроссовки, одновременно негромко отвечая:
– Я не волнуюсь вообще. Сцена намного проще, чем реальная жизнь. Зачем волноваться там, где всё давно предопределено и всего лишь должно пройти по выверенному сценарию? Жизнь даёт куда больше поводов для волнений, чем сцена.
– И совсем-совсем не страшно?
– Совсем. С чем тебе помочь?
Хань объяснил свои трудности, заодно попросил посмотреть все его танцевальные упражнения в номерах и отметить ошибки, если они будут. И они были. До старта квалификационного проекта оставалось меньше недели ― вполне достаточно, чтобы отполировать танцы.
И не только танцы.
Хань притащил меня на обычный сеанс, но ему позволили занять салон и подменить мастера Чуна. А Чанёль притащил шоколадный коктейль прямо в салон.
– Я помню, что ты любишь его, ― неловко пояснил он и вдруг подсунул мне мою же карту с последнего шоу. ― Автограф?
– Это ты так издеваешься?
– Почему? ― Его удивление выглядело вполне искренним. ― Я твой поклонник уже давно.
– Но…
– Он твой фанат уже три года, с самого твоего дебюта, ― подтвердил Хань со слабой улыбкой.
Находясь в прострации, я, тем не менее, подписал карту Чанёлю.
– Хань, тебя искал Минсок.
– Ну… Скажи, что я буду позже, ладно? Или завтра. ― Хань не смотрел ни на меня, ни на Чанёля. И что-то мне подсказывало, что распространяться на эту тему он не станет. Так и вышло ― он сразу заткнул мне рот поцелуем, погасив всколыхнувшуюся было ревность, а потом нам обоим стало не до таких мелочей. Меня в принципе ничто не интересовало в те минуты, когда я держал Ханя в своих руках: прикасался к нему, водил ладонями по чистой коже, вдыхал его запах, слышал быстрый стук сердца в его груди. Наверное, правду говорят, что если парень любит другого парня, то выбирает себе такого, кто похож на него самого, либо такого, кто лучше.
Стоп. Любит? А вот тут ничего не выйдет, потому что за пределы “просто секс” мы с Ханем так и не выбрались. Мне требовалось большее, но только мне. Игра в одни ворота ничего не давала.
***
– По-моему, глаза мне подвели неудачно, ― пожаловался Бэкхён.
Я оставил его нытьё без внимания и взвесил в руке меч.
– Я никому не нужен. ― Тяжкий вздох. ― Даже красивым меня сделать не хотят. ― Почти всхлип. Из Бэкхёна вышел бы прекрасный актёр. ― И никто! Никто не хочет меня утешить и хоть как-нибудь поддержать! Я такой бедный и весь несчастный, одинокий, всеми покинутый…
Бэкхён мог так распинаться долго, а меня бы настолько не хватило точно.
– Всё в порядке с твоими глазами, уймись.
– Почему клипы сами собой не делаются, а? Вот здорово бы было.
– Не ной, это ерунда в сравнении с тем, что требовали веков десять назад от тогдашних айдолов.
– Ты о цветочных воинах в Силла, что ли? ― хихикнул Бэкхён. ― Ну так закатай губу ― в руках ты явно не костыль держишь, а меч. Вот, пожалуйста, от тебя и сейчас требуется уметь фехтовать.
– Утешил…
– И лица нам раскрашивают, как им, только профессионально. Гримом. Или лёгким макияжем.
