Текст книги "Два Кота, Крепость и Кар (СИ)"

Автор книги: храм из дров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Ему отвечал только странный, будто свёртывающийся зуд в предплечье.

Яр начинал нервничать.

– Всё. Конец. Мне пизда.

– Драматизируешь, – отозвался Гаэтан из главных ворот.

Он ковылял к брату в обновлённом, местами влажном гипсе и с забинтованным лицом, а ещё парой сигар в зубах, заметно повеселев. Марек прищурился, прикрываясь от солнца: нет, это были не сигары. Две палочки костей с жиденьким слоем мяса. Трость батьки, раненную вчера по стволу, Гаэтан тоже успел подлатать – установил на месте скола штифт из осколков ведра и ржавых гвоздей.

– Мне конец без знаков, Гат. Я живу на одном Аксии.

– Руки на месте? На месте. Всё. Я не знаю ни одного ведьмака с руками и пальцами, который разучился бы класть знаки.

– А покусанных ярчуками ты много знаешь ведьмаков?

Гаэтан пожал плечами. Марек выдохнул и опустился на корточки. Скрючился, складывая пальцы на заросшую брусчатку, ни на что уже не надеясь. Ничего и не случилось. Только в голове на секунду-другую разлился молочный пар да стянуло изнутри стенки черепа. Знакомые ведьмакам ощущения, если они неумело обращаются с Аксием. Марек обращался с Аксием умело и клал вовсе не его.

Желания и сил даже скрипнуть несчастно у него не оказалось. Он скрючился, обняв колени, тупо глядя в землю. Она загрохотала – это Кар вывалила во дворе новую груду камней. Яр даже не пытался держать равновесие и завалился на бок.

– Кар кончить уборкар! – сообщила троллиха.

Гаэтан поднял Марека за шкирку и тряхнул. Что-то где-то там щёлкнуло не очень здоровым звуком, лицо скривилось, и плечо со стороны пореза на шее дёрнулось, но Яр не сопротивлялся и даже удержал себя на ногах. Гаэтан сунул ему в рот сигару, и Марек рефлекторно зажевал. Реакция хорошая.

– Спасибо, Кар…

– Теперь свадьба!

– Нет, погоди. Мы ещё не проснулись. И э…

– И нефесте надо пфиодеться, – предложил Марек, сдирая зубами с кости мясо жёсткое и хрупкое, будто было оно в пустыне иссушено. – Этого помыли, теперь тебя надо украсить.

Кар оглядела Гаэтана, который явно был сегодня грязнее вчерашнего.

– Мы же хотим прафильную сфадьбу, Кар.

– Хотим…

– Вот и сделай себе платье с фатой. И жениху не забудь. А мы пока пойдём, поплачем перед венцом. Не спрашивай даже, это наше всякое, человечье. Без троллей должно проходить.

Кар кивнула, озадаченно почёсывая щёку.

– Слушай, Гат, – Марек развернулся к жениху, – это что за мясо?

– Оленина твоя тухлая.

Яр задумчиво перебрал языком ломоть.

– Это не оленина.

– Что ж ещё, я из котла достал. Кстати, не так страшно, как я думал. Суховато, конечно, и купоросом отдаёт, но…

– Это человечина, Гаэтан.

– Чего?

– Это человеческое мясо.

– Нет…

Гаэтан уставился на жующего Марека – тот закивал. Ведьмаки развернулись к троллихе.

– Кар? Откуда в вашем хрючеве людь?

– Людь? Людь нет.

– Там только олень?

– Олень. И тело.

Гаэтан сглотнул и, судя по лицу, тут же об этом пожалел.

– Тело людя?

Троллиха пожала плечищами.

– Не низушек. Не накар. Длинный тело.

– Гаэтан, я тебе говорю, что это человек. Полукровок, может.

Гаэтан скорчился, глядя на смакующего как ни в чём не бывало Марека.

– Я сейчас блевану…

– Да ну. Не ты ли со мной на спор корягу с термитами жевал.

Гаэтан подавился пустым воздухом и замахнулся на Марека тростью. Яр отшатнулся не столько от удара, сколько подальше от Гаэтана, который был готов вывернуться.

– Кар-кар, где ты взяла тело? – обратился он к троллихе.

– Кар взять тело в уборкар. Под кармень. Кар не травить возьмак жених! – троллиха недоверчиво покосилась на скрючившегося Гаэтана. – Кар пробовать. Тело сухой. Вкусный тело.

– Тело в завале… Ё-ма-на, я что, батьку жую. Или…

Гаэтана стошнило. Страданий было больше, чем результата – в нём со вчерашнего вечера не осталось ничего, кроме желудочного сока, Мёда и пары кусков человечины.

– Да брось, это просто мясо. Кожа в основном.

Злые глаза сверкнули на Марека. В этот раз удар обещал быть не предупредительным.

Марек успел отшагнуть.

– Я, – кхк, – не понял, тебя ещё раз носом приложить?

– Выплюнь.

Коты уставились друг на друга и замерли.

Секунда, две, три.

Третий раз в жизни Марек видел границу в глазах Гаэтана.

Обычно провоцировать его совсем не хотелось, но сейчас, когда это было так легко, когда он был открыт для удара, когда было видно, куда бить…

Хватит с него одного психоза за сутки.

Марек едва улыбнулся. Почти осторожно, почти без насмешки. Просто чтобы потревожить эту границу хоть на секунду. Если не поднять волну, то хоть пнуть ногой по штилю. Выплюнул ошмётки мяса, которые содрал и не успел проглотить.

Брызги бездумной ярости, поднятые чужой улыбкой, исчезли из кошачьих глаз вместе с морем темноты, но Гаэтан не расслабился.

– Возьмак не драться? – неуверенно спросила Кар. – Вчера возьмак драться, и Гатан некарсивый для свадьба. Лучше б Марик некарсивый для свадьба, никто б не заметить…

– Когда Кар… успела закинуть тело в котёл? – перебил её Гаэтан.

– Ночь. Возьмак забыть Кар, возьмак шуметь. А Кар убирать кармень. Кар найти тело в кармень и решить: о, ещё еда в картёл!

Гаэтан помял пальцами переносицу.

– Гатан отравиться? Перед свадьба плохо…

– Не. Взгрустнулось ему, Кар. Это тело кого-то из возьмаков, – Марек усмехнулся. – Считай, твой будущий родственник по линии Гатана.

Троллиха стояла озадаченная и открыла было рот, но Гаэтан перебил:

– Его надо похоронить.

– Для начала достать из харчей.

– Ой, мать…

Останки из гастрономического произведения вытащили силами главного повара. Он от работы даже не отнекивался – на него самого напал интерес. Стряхнув с очередного куска оленье мясо с панировкой, Марек замер. Поднял в сторону отошедшего брата сапог. Гаэтан прикрыл глаза.

– Кар не смочь снять лапоть, – пожала плечами троллиха, стоящая неловко поодаль.

– Не в этом дело.

В чём – никто ей не пояснил. Сапожек был маленький, синий в белые звёздочки, на безумно длинном каблуке.

Тело в кашу Кар покрошила. По крайней мере, поломала, поэтому собирать его пришлось как мозаику на земле. Волос и одной руки по локоть уже не было, как и нужды у Марека и желания у Гаэтана спрашивать, куда троллиха их дела. За несколько часов в казане кожа останков сморщилась и размякла, местами начала сходить с костей, но в целом мумия оставалась мумией, хоть и мокрой. Ведьмакам даже казалось, что в лице её, тощем, как никогда прежде, давно уже простом черепе, угадывались знакомые черты. Помятые острые ушки с серьгой в правом сложно было не узнать.

– Надо же, иссохла, а не сгнила. Как думаешь, это из-за среды или…

– Мне плевать. Надо сжечь.

– Пусть просохнет. А мы, может, там ещё и… остальных найдём.

– Г-х. Кар, там были ещё тела?

– В кармень нет. А дальше Кар не ходить. Дальше кармень нет.

Наказав младшему повару не трогать сохнущий пазл, ведьмаки направились в крыло чародеев. Завал, к которому Коты успели привыкнуть, теперь отсутствовал: тролльские усердие и исполнительность расчистили проход от малейшего камешка. Только мусор со второго рухнувшего этажа и горка тряпок лежали в пустом коридоре с обгоревшими от прицельных магических ударов стенами. Гаэтан предпочёл игнорировать тряпки, а Марек присел на минуту исследовать. Полуистлевшее рваньё: полосатая юбка, потрескавшийся одеревенелый корсет и сыплющаяся в пальцах рубашка – одежда Войцехи, которую троллиха всё-таки сумела сорвать. Груда волос с сухой коркой скальпа тут же. Марек запустил в них пальцы, затаил дыхание. Не нащупал ни уголька, ни мармеладки – ничего.

Догнал Гаэтана, стучащего тростью по камню уже в глубине крыла.

– Воняет, – процедил тот, щурясь от дурного воздуха.

– Из лабораторий. Чему-то там истёк срок годности.

– Примерно всему. Поможешь найти?

– Источник вонищи?

– Формулы. И…

– Помогу. Ты тогда ярчуков смотри.

Ведьмаки встретились через полчаса.

– Нашёл.

Морда Марека высунулась из дверного проёма. После переворота чародейских палат в окружении недоброго химического душка он думал, нюх его отомрёт, но Гаэтан нашёлся именно по запаху – факел его источал ещё более недобрую, ещё более химическую вонь и разбрасывал белые искры. Стоило Яру войти в лаборатории, затрещала и его лучинка.

– Рецепты?

– Батьку.

Гаэтан затих на мгновение, затихли в нём мысли, пустотой отразившись в глазах. Марек дёрнулся в ответ лицом, поймав и сдавив ухмылку. Надобности в этом не было – Гаэтан его не видел, но спугнуть не хотелось. Давно Яр не видел в его лице этой холодной, как камень Юхерн Бана, пустоты. Когда-то Гаэтан учился ей нарочно, натягивал, чувствуя приближение волны. А потом исчезли волны, исчезли приливы, а выражение осталось, только уже не нарочное, не искусственное. Кажется даже, сам Гаэтан не отдавал себе отчёта в том, что оно сохранилось в его наборе эмоций, если отсутствие таковых можно считать эмоцией.

Гаэтан моргнул, и лицо его снова обрело живость.

– А я – Мурру, – кидать в сторону трупа ладонь было необязательно, Марек и так видел скелет посреди комнаты. – А ещё кучу пепла от бумаг.

Гаэтан пнул один из холмиков на полу. Разбил упругую чёрную корку, ребристо накрывшую все поверхности здесь, особо центрируясь на скелете и столе, перед которым он лежал. Из-под носка ботинка, из многолетней тюрьмы высыпалась зола.

– Допустим, он сжигал любовные письма.

Гаэтан поднял палочку, в которой еле угадывался, благодаря торчащему из неё рванью, держатель свитка. Судя по горстке чёрной скорлупы на столе и ножу в руке, Гаэтан счищал с него налёт.

– И его любовные письма начинались с «мут», «ген» и «рег».

– Мутно бытие мое без гения музы твойной, о Регина, окх…

Марек закашлялся, отхаркивая кислую мокроту. Гаэтан сплюнул, видно, вдохновившись.

– Пошли отсюда, пока к старшему не прилегли.

Марек вёл в чародейские спальни. Более того, в самую знакомую всем Котам и котятам спальню. Сразу видно было, кто осматривал эту часть крыла: полки выдвинуты, шкафы нараспашку, вещи раскиданы и разрыты, будто копошился в них медведь, если не шарлей.

– Даже я не догадался фолианты в чародейском исподнем искать.

– А зря, там столько всего интересного.

Гаэтан поймал вещицу, кинутую Мареком.

– Какая-то приблуда магическая? – закрутил странную палку, будто пирамиду из шариков.

– Подсказка, – Марек указал на один из открытых ящиков.

Гаэтан заглянул и ещё с секунду изучал его содержимое, пока среди всего разнообразия форм не получил наводку в виде деревянного фаллоса.

– Ой, – ведьмак положил пирамидку «к своим» аккуратно, будто могло приспособление взорваться. – Вот же Войцеха, вот чародейка. Целого замка членов ей, значит, не хватало…

Марек взял из кучки какую-то абстрактную фигуру.

– Ну, таких в замке точно не водилось. О, глянь, волколачий.

– Погоди… О-о!

– А ты рад его видеть.

– Да иди ты. Я вспомнил, что… видел его уже. Вон там он стоял. – Гаэтан кинул ладонь в сторону туалетного столика с единственным на всю крепость зеркалом, не считая осколка ведьмачат, поверхность которого потемнела и замутилась, даже взбухла. – Точно, и вот эти раньше на видном месте лежали. Я ещё спрашивал, что это вообще за штуки, а Войцеха смеялась и говорила, что плохо кто-то на уроках слушает. А я и забыл.

– Спустя столько лет стоишь и ностальгируешь по волчьим писькам.

– Слова выбирай, у меня факел в руке.

– А у меня хуй.

Этот бой Марек заранее выиграл.

– И чего она свою коллекцию попрятала?

– Не она, наверное. Последний жилец её комнаты.

Марек кивнул на широкую кровать в дальнем конце покоев. Там, под почти нетронутыми временем слоями балдахина, спал ещё один скелет. Под форму тела, которое некогда было у него, провалились матрасы, потемнели пятном, будто тело сгорало.

Гаэтан приподнял тонкие тряпки, оглядел таз чуть внимательней всего остального: под ним лежали в ряд лишние косточки хвостового отростка. Да и медальон среди рёбер с позвонками валялся конкретный.

– Батька, – кивнул Гаэтан. – Ты смотри, и этот тут.

Гаэтан с Мареком уставились на груду крошечных косточек в скукоженной шкурке у изножья кровати. Это кот свернулся в ногах ведьмака.

– Как думаешь, сам пришёл?

– Говорили, что из наших он только батьку не боится, но… Я их вместе не заставал.

– Теперь застал, – кх-кхм. – Интересно. Войцеха с котом мумифицировались, а от этих одни кости остались.

– А ты видел когда-нибудь, как разлагаются ведьмаки?

– Неа. Ты?

Гаэтан отрицательно мотнул головой.

– И почему они оба полу… – кх-кх, – голые…

– На стены глянь. Подтёки конденсата. Да и тепло тут до сих пор. Это когда в замке вообще было тепло? Кажется, Мурра устроил тут химическую баню.

– Одна себя погребла, второй, – Марек снова подавился, – организовал камеру пыток… Это не считая прирезанных солдатами и исчезнувших. Что за кх-хрень. И стоило оно того?

– Ведьмачьи секреты остались секретами даже для ведьмаков. Не знаю, что там Мурра делал, кажется, просто перестарался, как и Цеха. Как и все остальные.

– Батька зато нигде не напортачил, по ходу. Пришёл умирать на лучшую в замке кровать, падла-кх…

– Эх, а я, вообще-то, рассчитывал сюда переехать, как завал разгребём.

– Я как услышал, что вы его разгребаете, тоже, – Яр снова закашлялся. – Но что-то уже хочу, – кх-кхк, – свалить отсюда. Бестиарий только найду какой-никхбудь…

– Не, валим. Вернёмся, как проветрится хоть немного.

Марек охотно согласился. Ведьмаки покинули чародейское крыло, но смрад преследовал их, куда бы они ни шли. Придя к тому, что он въелся в носы и одежду, они решили снова отправиться к Бурчанке отстирываться. И правда: вернувшись через пару часов, вони в общих и ведьмачьих коридорах они не обнаружили, зато во внешнем дворе их встречала гора перьев. Это Кар вернулась в платье невесты.

– О! Кар бояться, что возьмак Гатан сбежать!

– Что ты, Кар, от такой-то невесты никому не сбежать, – кха-ха.

– Я за мечами.

– Погоди… – Марек кинул троллихе жест и отвёл Гаэтана в сторону. – Не руби с плеча, Гат.

– Это был изначальный план, забыл?

– Успеешь ещё. После свадьбы давай.

Гаэтан вывернулся из-под марековской руки.

– Так. Какая твоя в этом выгода…

– Никакой.

– Ага?

– Ага. Ну, разве что охота мне поглядеть, как жених целует невесту. Погоди, стой. Если серьёзно, она-то обещание выполнила. Нехорошо невест обманывать, Гаэтан. Где все проклятья и призраки неупокоенные? После войн-то, если не больше даже. В любовных делах, Гат, кх-кхм…

– Ты мне чем тут угрожаешь, старик? Тем, что в замке огроидный призрак заведётся?

– Я тебе угрожаю только тем, что дела свои надо кончать, а за слова платить. А то будешь как старик.

Марек сложил железные пальцы, сложил живые и послал Гаэтану в лицо два пустых знака. Тот вздохнул.

– Про что ты мне вчера только ни плёл, а про философию свою новую забыл. Ладно. Будет тебе представление. А ты мечи держи, пока не дам сигнал.

– Не, кхе-хе, я буду дружкой.

– Только попробуй потом нашим это всё пересказывать.

– Не волнуйся, мне и так никто не верит. Притащить грибочков для настроения?

– Чтоб я хоть раз ещё из рук твоих что-то ел, – вздохнул Гаэтан, почёсывая повязку на лице. – Хотя… к вечеру рассосётся?

– Не.

– Тогда обойдусь.

– Возьмак! – гневно позвала троллиха. – Свадьба! – и топнула ногой.

– Идём-идём. Жениха наряжать будешь?

Кар важно закивала.

– И Марик брат накряжать.

– Чёрт.

========== Часть 5 – Ритуалы ==========

– Готовый!

Кар отшагнула от наряженного жениха. В него палки, кости и перья вставлялись чуть тяжелее, чем в дружко, который сидел в стороне уже «приодетый». Крутил из берёзовых веточек обручи и подсказывал, куда ещё можно засунуть жениху украшений. Именно он предложил невесте обзавестись человечьей фатой – изодранным тряпьём из смотровой башни (ошмётки оленьей шкурки она догадалась взять и без Марека, соорудив себе шлейф, походящий на драный хвост), чтобы традиции соблюдались не только тролльи. Яр предложил бы фату и жениху, но видел, что терпение того и без платьев исчисляется каплями.

Вкус у Кар, как и моторика, оставлял желать лучшего, и вся троица теперь походила на птенцов, угодивших телеге под колёса. Невеста спешила, не уступая жениху, поэтому приготовления шире десяти минут не растянулись.

– Марик кармандовать свадьба.

Марек не имел ни малейшего понятия, как проходят свадьбы, хотя бывать на них ему доводилось. На тех частях, где все пьют, едят и куролесят. А до этого… Где-то там плакали, крали кого-то, покупали… Что делает дружко, Марек тоже особо не понимал, но выдавать себя не намеревался, поэтому подошёл широким шагом к брату с невестой и прокашлялся. Поправил жениху голубое пёрышко на щеке, сунутое в бинт. Виски Гаэтана от этого заходили ходуном, так сильно тот сжал челюсть.

– Для начала расслабьтесь, молодожёны. Мы сегодня собрались, чтоб связать две славные души… одну душень здоровенную и вторую так, душулечку, навеки веков. Чтоб ваш союз, – кхм, – чертей от хаты отгонял… И чтоб детки у вас по потолку топали, и чтоб олени в харчах всегда были свежие, и…

– Давай уже, мать твою, – ругнулся Гаэтан, лоб рукой прикрыл, а сам невольно заулыбался. Дошло до него наконец, какая нелепица вокруг творится и что он в этой нелепице ключевое лицо. Да, сложно им с Мареком будет переиграть эту ситуацию при следующей встрече.

– Ах, как же не терпится молодым пересечь порог брака. Хорошо, сразу к делу. По старой человечей традиции, надо жениху невесту выкупить.

– Чего… – жених поднял брови.

Невеста помяла пальцами пару перьев на голове.

– Давай, братец, не кокетничай. Знаем мы, что у тебя в левом ботке специально на случай свадьбы пять оренов припасено. Плати за невесту, дорогой.

– Вот же дружка нам досталась проныра… – бормотнул Гаэтан, сдерживая смешок.

Раз уж начал он играть в эту игру, пришлось отдать Мареку выкуп.

– А теперь невеста покупай жениха.

– Кар монета в ботки нет. Кар ботки нет…

– Не волнуйся, Кар, жених у тебя подешевле будет. Пёрышка хватит за него.

Кар к традиции человечьей подошла со всей ответственностью и с минуту выбирала из своего платья самое красивое перо. Вручила Мареку крупное, в бело-коричневую, почти рыжую полоску.

– Выкуп принят. А теперь обещайте, что бить будете друг друга только по делу, зато любить до гроба. Ну, или до сожжения. Пока смерть не разлучит вас, в общем. Кар, ты первая обещай.

– Кар обещать Гатан любить!

– Гатан?

– Обещаю до гроба, да.

– Обменяйтесь венками.

Марек вручил молодожёнам два хлипких обруча. Они по очереди положили их друг другу на макушки. Видимо, выданы венцы были наоборот, потому что жениховый упал ему на плечи, будто лошадиный хомут, невестин лёг на её широкий лоб, даже не приобняв. Если и было кому-то из участников до этого дело, виду никто не показал.

– А теперь целуйтесь.

– Нет, – возразила троллиха. – Свадьба дело Гатан есть, теперь свадьба дело Кар.

Отошла на пару шагов и как подскочила. Запрыгала по площади, содрогая землю, пытаясь высоко, как не позволяет тролльское горло, вопить что-то нечленораздельное.

– Гатан повтокрять! – крикнула между скрипами.

– О боги…

Гаэтан было глянул на Марека в надежде обменяться беззвучными издёвками, но тот сорвался скакать за троллихой с абсолютно идиотским выражением морды. В отличие от Гаэтана, Марек от грибов своих не отказывался.

– Кря-кря-кх-х! – запищал он, но закашлялся. Его горло тоже имело ограничения.

– Нет! – грозно буркнула Кар, размахивая руками. – Марик не повтокрять! А то Кар Марик клевать!

– Ну вот… – остановившись, Яр толкнул Гаэтана с места – тот так и не присоединился к тролльскому танцу.

– Гатан повтокрять!

– Повторяю я, повторяю…

Марек уселся смотреть представление на землю, подальше от центра. Отдышавшись, он вдруг заметил, что в движениях троллихи даже есть логика. Это и правда был танец, только на тролльский походил мало и исполнялся явно теми, кто танцевать не умеет. Вот невеста машет руками, сложив их в локте, вот переступает с ноги на ногу и кружится вокруг жерт… жениха. То складывается, то выпрямляется, вытягивая шею, крутит бёдрами и водит носом из стороны в сторону, сопровождая движения бормотаниями и криками.

Зашуганный жених тем временем честно пытался следовать, не попадая невесте под ноги. И танец, исполненный им, одноногим нелюдем с тростью, местами приобретал пластику. Секунде на тридцатой Марек даже заметил, что Гаэтан улыбается.

– Токуют, мать вашу… – пробормотал Яр и заскрежетал смехом.

Брачные танцы закончились с опозданием жениха, и невеста протянула ему ручищи.

– О! – раздалось с галёрки. – Время поцелуя! Точка в свадьбе, буквица в браке, кха-ха!

Гаэтан бросил на Яра злобный взгляд, получившийся скорее растерянным. Вместо ехидной мерзкой морды встретился с какой-то абсолютно добродушной, счастливой даже. Марек махнул ему тыльной стороной ладони, а сам положил руку на лежащие рядом ножны. Давай, мол, целуйся уже, и будет тебе счастье и отпущение. Жених вздохнул и повернулся к невесте. Усмехнулся сам над собой и над глупостью происходящего, закрыл глаза и потянулся лицом к Кар.

Нежелание жениха размыкать губы наложилось на представление невесты о поцелуях, поэтому они коснулись друг друга и тут же отнялись. Кар ткнула Гаэтана в щёки, будто морская птица клювом, и морда кота на его груди завибрировала. Гаэтан нахмурился и открыл глаза.

Воздух на площади изменился. Сгустился вокруг невесты и нагрелся. Она отпустила ведьмака, и тот отшагнул. Два и два сложил быстро и глянул на Марека. Вот, теперь ублюдская ухмылка на месте.

– Кар! Кар свадьба получиться! Кар снова каралева!

Воздух закружился вокруг троллихи, обволакивая мутными потоками, накрывая облегающим куполом. Силуэт в его центре начал уменьшаться и утончаться. Ленты эфира расщепляли, уносили прочь тролльское тело, не давая увидеть новое. Или старое. Вихрь перьев, листьев и палок, сыплющихся с Кар, не помогал.

– Кар! Кар-кар! – разнеслось по площади уже не тролльим голосом.

Гаэтан получил от Марека мечи, но оголять не спешил. Заряженный воздух начал растворяться и оседать, и ведьмаки растерянно замерли.

– Что за…

Марек хотел бы добавить, но подавился воздухом.

Перед ними расправила яркие крылья здоровая гарпия. Блеснув металлически-радужным отливом оперения, чудище тут же скрючилось. Затрещало клювом, заскрипело костями и начало засыхать. Пожухли перья, кожа пошла морщинами, мышцы одрябли.

– К-ка-а… – протянула она сухой глоткой, старческим птичьим хрипом.

Раскрыла дрожащие, осыпающиеся крылья… И рухнула навзничь.

Ведьмаки подходить не спешили. Стояли откровенно ошарашенные.

– Так вот, – наконец хрипнул Марек, – что это значило…

– Ты, гад, знал.

– Знал… что она проклята. И королева. То, что она королева сраных гарпий, мне сказать забыли.

Гаэтан решился подковылять к телу.

– Какого… Ты видел проклятых на чужое тело гарпий?

– Теперь видел. Да и проклятые у меня ни разу не высыхали намертво.

Марек подошёл к наклонившемуся Гаэтану и присел на корточки.

– Она не высохла, – возразил Гаэтан, – просто… постарела? Сколько живут гарпии?

– Лет двадцать.

– А тролли за сотню. Кажется… она просто своё отжила. В чужой шкуре.

– Ого. Неплохой урок, а?

– Мамун знает что. Ну, хоть пачкаться не пришлось. Оно само.

Яр помял тощее облезлое бедро гарпии.

– Эх, в тролле мяса было больше. Огроидное, конечно, едва ли переваривается, но…

Получил по затылку клюкой.

– Слышь, ты, гурман. Мы это недоразумение жжём нахрен.

– Что, даже на поделки свои не пустишь?

– Старовата.

– Получается, жжём вместе с нашими?

– Получается так. Или тебе есть дело до отдельных костров?

– Нету. На один бы дерева наскрести.

– Наскребём.

Прежде чем собирать костёр, Яр подбросил одну из новоприобретённых монет: решалось, кто пойдёт за трупами. Честь выпала решке – Мареку. У него и подходящая амуниция нашлась – маска, закрывающая пол-лица, включая дырки носа.

Собрать батьку с котом труда не составило. Яру даже понравилось кидать в бадью косточки, будто поганки в лукошко. С Муррой пришлось повозиться, выскребая из чёрной, сухой, но тягучей скорлупы. С костей налёт Марек тоже без фанатизма, но посбивал. Хоть в чародейском крыле и посвежело за несколько часов, дышалось всё ещё с трудом, и после получаса ковыряний в эпицентре химической духоты Марек снова едва чуял.

Костёр собрали где принято было – на Поляне. Как и о Синей Дороге, у каждого было своё мнение, как она называется. Поляна Мечей – говорили Айден и Лех, Поляна Костей – Аксель и Берт, Шёпота – Мурра и Бреген. А Гаэтан с Мареком сходились на том, что это просто Поляна, и сходились на этом с батькой, которого тащили на неё в ведре. Может, и глупо было жечь кости, да только требовала того привычка, засевшая с детства в головах, давшая корни в грудь, в руки: ведьмак умирает – надо жечь ведьмака.

Поляна находилась, если, идя к Бурчанке, свернуть в правильном месте. Среди котят витала байка, что вовсе Поляна не находилась, если не хотела. А не хотела она, когда нужна не была. Давным-давно Йольт с Гаэтаном вышли на неё впервые своими силами тоже вместе. После суммарно трёх неудачных вылазок, одна из которых закончилась окончательным заблуждением в лесу, на четвёртую Поляна позволила им себя найти. Засыпая на ней в обнимку, чтобы хоть немного согреться, проснулись дети от матерщины и подзатыльников. Тем утром взрослые пришли сжигать двух ведьмаков. Откопать в пепле двух ведьмачат не ожидали, но в целом не удивились – место это тянуло из крепости каждого ребёнка, кому доводилось в нём бывать, потому что оно было чистым. От магии, от шума, от следов жизни, которыми полнился лес вокруг. Новоиспечённым ведьмачатам, перегруженным миром, его звуком, светом, чёткостью и резкостью, ощущением потоков, которых их кожа никогда не знала, не хватало тишины и пустоты, которые могла дать им Поляна.

Она представляла собой большую, шагов сорок в радиусе, воронку пустоты с пепельно-угольной землёй, чуть проседающей в центре, сколько бы костров здесь ни жглось. По краю её, перед отступающими деревьями, что никогда не тянули ветви в сторону сердцевины, воткнуты в землю мечи. Ржавые и почерневшие. На гардах многих туго повязаны медальоны, когда-то ведьмачьи, скорее всего, даже дважды ведьмачьи, но давно не пригодные делу.

Гаэтан с Мареком слышали, как проходят, а то и бывали на сожжении других Школ. У Волков и Медведей принято было жечь ведьмака вместе с медальоном. Коты, по крайней мере их поколения, так не делали. Чешуйка бережёт орен? Может быть. А может, жизнь и смерть старого ведьмака, отпечатанные в пустых или драгоценных глазах амулета, должны были придавать сил его молодому обладателю. Впрочем, это всё давно не имело значения.

Медальоны, оказавшиеся на Поляне, приходили сюда на шее второго, если не третьего трупа, но иногда и в руках живого, давно не молодого ведьмака, ставшего им очередным хозяином. А порой они приносились изношенные, выжженные магией и больше не способные ни резонировать, ни обжигать серебром.

Большинство из медальонов были поплавлены, стёрты и разбиты, но кое-где можно было разобрать звериные морды – в своём большинстве кошачьи, но встречаются и медвежьи, и грифоньи, и даже змеиная и волчья по одной. Некоторые всё ещё местами поблёскивают. В глазах иных сохранились камешки.

Вот что Коты разобрать не успели, хотя казалось бы: серебро да самоцветы, пускай и крошечные. Либо оставляли напоследок, либо вовсе трогать скудельню не собирались. Узнай об этом какой-нибудь ведьмачонок пятидесятилетней давности, уверенно бы заявил: так это Поляна с какими попало мыслями на себя не пускает.

Марек с Гаэтаном присели отдохнуть на мягкую землю, только когда на небе зажглись звёзды: таскать из Юхерн Бана и леса «дрова» оказалось занятием времязатратным. А ещё их и правда приходилось искать. Хранившиеся в замке ясеневые поленья для сожжения тел давно уже изошли на простую растопку, поэтому Коты тащили всё подряд и уверены не были, что температуры всего подряд хватит для этих костей. Но их это и не заботило.

– Всё, – вздохнул Гаэтан, – последняя ходка за мечами, и можно жечь.

– Ухум.

– Четыре брать?

– Почему четыре… Кота считаем?

– Хм. А почему бы и нет. Давай возьмём нож в его честь. На кухне как раз один сломан.

– Вряд ли он хоть одну крысу погрыз за всю жизнь, но я за. Кому меч?

– М-м-медальону в твоём кармане? – протянул Гаэтан.

– Что? А. Нет. Он уже проважен.

– Можешь не прятать его, если он теперь твой.

– Я и не прячу. Верёвка натирает шею.

– Ладно. А безглазый-то где?

– Украшает пояс какого-то Каэдвенского гада, – вздохнул Марек.

– Не скучаешь?

– Сколько мне, десять?

– Скучаешь.

– Ухум.

Жгли всех одновременно. Пять трупов: двух ведьмаков, чародейку, кота и гарпию. Принявшись за первых, костёр искрил, плевался чёрными языками пламени и источал серный с кислым привкусом душок, но вскоре давиться перестал. Гаэтан с Мареком наблюдали за огнём в тишине – первый с чистой головой, второй – глядя на картины чуть более красочные, чем на самом деле.

В углях и пепле утопили три давно уже спящих медальона. Первый – с расцарапанными некогда глазницами. Этот принадлежал батьке. Второй, с засечками на тыльной стороне, похожими на буквы «ИК» – этот Мурры. Третий не ведьмачий, но тоже с котом и тоже серебряный. Изображал он зверушку, больше похожую на человечка, даже в штанах и шляпе. Лапки его с головой крутились, и одна Войцеха знала, сколько детей они успели отвлечь от чего-то страшного.

На Поляне выросли пустой нож и три новых, обмотанных медальонами меча. Не полноценных, конечно, их в крепости давно не осталось, а из плохого литого-перелитого железа – эти буквально самодельные мечи служили детям тренировочными инструментами. Может, чародейка и не владела клинком, по крайней мере, ни Марек, не Гаэтан её ни с чем тяжелее расчёски не видели (не считая периодически летающих по Юхер Бану дубовых столов – в воздух они поднимались исключительно телекинетически), но ничего другого придумывать ни надобности, ни желания не было – она была Котом, значит, ведьмаком.

Остатки костра разбросали по поляне и вернулись в Юхерн Бан. Сил не было даже говорить, и ведьмаки завалились спать: Гаэтан в своей палатке, Марек в гнёздах Кар.

***

– Подъём, – пинок под рёбра. – Доброе утро.

Яр попытался вцепиться во врага и уронить, но это оказалась трость. Гаэтан отпустил её, и Марек получил дополнительный стимул деревянной сиреной в лицо.

– Вставай на пробежку.

– Фто…

– Давай, давай, ты себя видел? Неудивительно, что пальцы отваливаются вместе со знаками. Зарядка ни одному ведьмаку ещё не помешала.

Марек предпринял вторую попытку вцепиться в Гаэтана, но тот успел отшатнуться.

– Подъём, старичок, а то задохнёшься.

И правда. Недобрый дух из чародейского крыла жиденько наполнял гостиную. Видно, вполз в ведьмачью часть замка ночью.

– Тфою мать… так бы и схазал сразу… береху, старичох, твою жизнь… Она мне своей дороже… А то щё сразу пробежхами запухивать…