Текст книги "Два Кота, Крепость и Кар (СИ)"

Автор книги: храм из дров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 – Журнал, Портреты и Дыра ==========

Когда-то Школа Кота представляла собой караван, но к полудню своему начала тормозить, к вечеру – приживаться на стоянках, а к закату вовсе попыталась пустить корни, как другие Школы. Может, поэтому закат её и настал. В любом случае, последней остановкой Котов был Юхерн Бан, сеть якобы эльфийских горных туннелей. Говорят, сейдхе отдали ведьмакам крайне неудобно расположенную крепость за старые заслуги, но судьбу замка, видно, не обмануть, и ныне, после распада цеха, он снова погрузился в разложение.

Ведьмак подставил лицо грибному дождю. Ненадолго, до первых капель, юркнувших в трещины на месте некогда носа. Марек зафыркал и тряхнул головой. Пришлось скинуть с плеч оленя, чтобы перебраться с заросшей обочины на дорогу: её каменные плиты заметно поднялись с последнего раза, когда ведьмак шёл этим путём.

Синяя Дорога – зрелище жалкое, но тёплое. И дело не в том, что камень нагрелся на солнце, а в чём-то изнутри. В ощущении правильности выбранного направления. Оно вело на Юхерн Бан, в последнее пристанище Школы Кота. Марек знал только одного брата по цеху, который продолжал звать его «крайним».

Ведьмак вскарабкался неловко на плиту, помогая себе только одной рукой, потому что вторая была загипсована, и водрузил на закорки оленью тушку. Пошёл по Синей Дороге, которая кончалась или начиналась нигде: она выскальзывала из земли, из высокой травы, ещё полвека назад начавшей лезть в расколы. В трещины тёмных камней, которые Марек всегда считал синими, Маэль – зелёными, Айден – серыми, Гаэтан – сизыми… А Бреен – вообще бирюзовыми. Когда Бреен считал их бирюзовыми, Марек даже не знал, что это за цвет такой. Сейчас, шлёпая босыми ногами по горячему камню, он лишний раз убедился, что цвет его точно синий. Ходить по нему было сложнее с каждым разом: со временем плиты начали разъезжаться, а некоторые полезли на рёбра, хотя никаких шарлеев в округе не водилось. Впрочем, спустя столько лет бездействия Школы, могло и завестись. Завёлся кое-кто другой. Следы тролля отчётливо давили траву и грязь, совсем свежие, по направлению замка. Интересно. Но не слишком.

Впереди раздался грохот, будто груда камней рухнула с гор, только не покатилась. Мягкий дождик закончился так же внезапно, как начался. Не успел даже охладить камни, но чуть прибил трупный запах, сменившийся теперь мокрой шерстью – кто-то из них, олень или ведьмак, вероятно оба, откровенно пованивал. Марек шёл в сторону скал, к горе, окружённой лесом. Обогнул молодую, ему по пояс, сосенку, нашедшую своё место в расколе плит. Перешагнул – почти перепрыгнул – здоровенный разлом, чуть не выронив добычу, повернул и наконец увидел стены.

Юхерн Бан вжимался в скалы, точно хотел с ними слиться вслед за основной, ещё не видимой своей частью. Бока его были обшарпаны и разбиты, будто им не под сотню, а под тысячу лет. Цвет этих стен тоже назвать было сложно, но не из-за переливчатого камня, а оттого что краска давно выгорела и потрескалась, а под ней шпаклёвка, а под той предыдущая… Человеческая работа – совсем не на века.

Марек остановился, глядя на хорошо знакомый фасад. Странно видеть его не под снежным пейзажем, а в зелени и мху, даже в настойчивых росточках деревьев, забравшихся на крыши. Странно, но отчего-то приятно. Как будто не старый ведьмак ползёт отдохнуть в брошенный дом, а ученик возвращается с охоты. Не то чтобы времена те были приятные, но в них замок хотя бы дышал жизнью. Впрочем, и смертью.

Марек поймал краем уха копошения за стеной. Точно тролль. Скальный – только они так «шуршат». Пока Яр обувался и раздумывал (не в пользу тролля), что делать ему с огром в ведьмачьей школе, из-за стен поднялась тень. Взмыла в небо, закрыв на секунду солнце, и начала расти. Марек поднял голову и прищурился.

Бдрдыщ. Дрогнула земля. Несколько камней мостовой подскочило в воздух. Вздрогнул ведьмак. Перед ним вырос здоровенный булыжник.

Яр хлопнул на него глазом и задался вопросом:

– Какого. Хуя.

Ответом ему был свист нового камня. Марек отскочил.

Кчавк-бдрдыщ. Второй булыжник раздавил оленя. Ведьмака опрыснуло массой некогда жизнедеятельности.

– Вот сука. Ну всё.

Третий камень свистел куда-то в кусты, а Марек рванул к стене, не спуская с неба глаза. От четвёртого небольшого кирпича пришлось увернуться. Злостный метатель, однако, вряд ли куда-то метился, потому как его снаряды летели в непредсказуемых траекториях, все – как можно дальше от стен.

Яр покинул зону поражения и затормозил перед воротами. Они перестали закрываться ещё много лет назад, когда пала Школа, а вместе с ней обрушились (были обрушены) частично стены замка, в том числе над главными воротами. С тех пор залезать вовнутрь принято было через щель, но сейчас на её месте зияла самая настоящая дыра – даже не нужно было становиться боком.

Марек обнажил меч, шагнул на территорию Школы. И замер.

Перед ним вырос не тролль, хотя и она тоже чуть в отдалении, но человеческая спина. Лишняя секунда потребовалась Яру, чтобы узнать её, потому что спина была без мечей, а голова на ней – патлатая.

– Гаэтан?

Ведьмак подскочил от неожиданного хрипа, схватился было за кинжал, да развернулся раньше – тоже замер.

Троллиха отправила в полёт очередной камень из кучи и уставилась на новое лицо.

– Ох. Привет, Йольт.

Гаэтан поднял брови, глянув на меч в руке Марека.

– Это не тебе.

– Ещё бы было мне.

Марек убрал его в ножны и не успел головы поднять, как жал Гаэтану руку. Тот подтащил Яра на себя. В живот одного упёрся гипс предплечья, колено второго стукнула глиняная нога. Зловонная жижа хлюпнула между ними. На последнее Гаэтан среагировать не успел: страшная сила вдруг сжала ведьмаков друг с другом – это троллиха решила присоединиться к приветствиям. Коты выскользнули из её ручищ каждый в свою сторону.

– Знакомься, Кар, – бросил Гаэтан, отшатываясь на негнущейся ноге, стряхивая грязь. – Кар, это Й…

– Марек.

– Ах да. Марек.

Кар уже трясла свободную руку Яра, благо та оказалась не менее осклизлой, чем остальной ведьмак, и освободилась, прежде чем хватка начала перерастать в болезненную.

– О-о. Марик возьмак. Как Гатан. Марик Гатан брат?

– Вроде того.

– Марик есть шурин.

– А?

– Шурин – это брат жены, – вздохнул Гаэтан.

– О. Тода не шурин. А карк есть брат муж?

– Понятия не имею.

– Что?.. – хрипнул Марек.

Гаэтан снова вздохнул и затёр рукой лоб.

– Как бы тебе сказать…

– Гатан жениться Кар!

Увидев сквозь пальцы наипротивнейше расцветающую морду Марека, Гаэтан закрылся второй рукой.

– О-ма-на. Когда свадьба?

– Затра! – троллиха сцепила руки на груди, будто мечтательная девица с гравюры.

– Не завтра, – процедил Гаэтан, – а когда Кар разберёт завал.

– А Кар к затра разберёт!

– Погодите, вы тот самый завал разбираете? В крыле чародеев?

Гаэтан кивнул.

– Какие деятельные молодожёны.

– Слушай, ты, холостяк. Ты откуда вылез вообще? На дворе солнце светит, а ты как из болота.

– Вы, голубки, раздавили мой ужин. Я оленя у топляка отбил в синем подлеске.

– В сизом подлеске? Хорошо, что раздавили, тухлятина явно была.

– Старый тролль я говорить, тухлятина в картлета – хорошо, – возразила Кар.

– Устами тролля… Эх, Гатан, не заслужил ты такую светлую головушку в жёны.

Гаэтан принялся пепелить Яра взглядом.

– Кар идти проверить тухлятина… А то еда в гнездо возьмак нема.

И троллиха утопала за ворота. Гаэтан застонал что-то под нос.

– Брак только завтра, а ты уже устал?

– Твою-то матушку, Йольт…

– Марек.

– Марек. Я весь день от тебя это слушать буду?

– Думаю, всю жизнь.

От затрещины Яр увернулся и парировал оскалом.

– Паршивец. Ладно, пошли, пока она не вернулась.

Гаэтан поднял трость (Марек узнал её – батькина, с ручкой в виде сирены с одной сколотой грудкой) и развернулся ко вторым воротам, ведущим в скалы.

– Я ещё не записался.

– Чего?

– Того. В журнал не записался я.

– Брось, ты что, там записываешься?

– Вообще-то да. А ты, как я понимаю, нет?

– Делать мне нечего. Всё равно нету Школы уже.

– Коты-то есть.

– И что Коты?

– Ты там отупел от любви? Как ещё они узнают, что ты жив?

– Как будто кому-то есть дело.

«Мне есть», – подумал Марек, но не сказал. Вместо этого пожал плечами и развернулся. Направился к внешней стене, оставив Гаэтана одного на маленькой площади.

Яр отковырял неприметный камень и вытащил из дыры ключ. Поднялся на второй этаж башни.

Тонкий луч света еле касался тряпья, гниющего вдоль стен. Накиданное здесь Мелитэле знает сколько десятилетий назад, оно служило некогда лежанками для тех, кому спать было интересней, чем бдеть на стенах. Марек хмыкнул, вспомнив, как один из наставников нарушил его чудный, самый сладкий в жизни сон вон в том углу. Нарушил, схватив за ухо (левое, наверное, давно почившее), и пинком отправил на стену, в холодрыгу, град и снег.

Яр толкнул плечом боковую дверь. Вместо того чтобы распахнуться, она треснула с хрустом. Не открылась, но в пролом теперь пробивалось больше солнца, освещая хоть как-то грубый стол и табурет в центре комнаты.

На столе книга, как и всегда. Она лежала здесь, когда Марек впервые побывал в этой башне, лежала каждый раз, когда он дежурил, когда дежурили любые другие Коты. Она должна была прирасти к столу и не сделала этого только потому, что её часто брали в руки, делая новые записи. Относительно часто. С каждым годом всё реже.

Яр пролистал её, не поднимая, не двигая с места. Будто всё-таки надеялся, что книга в дерево въестся, и желал этому поспособствовать. Или боялся, что она рассыпется.

Журнал полный имён. Длинные и не очень столбики исчерчивают его с первых страниц. Все, кто когда-либо был в Юхерн Бане и на стоянках Котов до него, живут в этих столбиках. На десятки и сотни лет их имена переживают своих хозяев.

Марек открыл первый разворот. На его пергамент страшно было даже дышать: полупрозрачный, он крошился в пальцах. Чернила выцвели и выпали. От первых Котов остались одни линии. Следующим повезло больше. А через пару десятков листов кто-то додумался заменить бумагу и вшил новую.

Почти каждый столбец, местами даже имена, написаны разными почерками: учёт вёлся теми, кого за книгу сажали, а сажали тех, кто ближе всех пробегал. Марек припомнил, что и он однажды заносил куда-то под конец несколько новоприбывших. Кто это был и когда – не припомнил.

Снова полувыцветший разворот. Видно, оставили открытым под солнцем. А вот разводы: и слова в углу пары десятков страниц поплыли – намочили.

Марек цеплялся за случайные надписи, рассматривал, будто видел впервые, будто не листал эту книгу каждый раз, прибывая за эти стены. Дошёл до дат, в которых, как ему казалось, он впервые «ступил» в замок. Ему казалось это всякий раз на новом развороте. Одно из восьми слов в сегодняшнем столбце может принадлежать ему, но он не знает, какое. Мареков в этой книге пруд пруди, но с ним это имя недавно, а имя «Йольт» появится значительно позже.

Если очень внимательно вчитаться, – говорит молодой парень с кошачьими глазами. – Своё имя точно узнается.

А Мареку не узнавалось, никогда не узнавалось Йольту. В конце концов, он потерял своё первое имя ещё до испытаний, даже до тренировок. Слов без имён в книге тоже хватает, но все они похожи на клички взрослых или не похожи на того ребёнка.

Яр открыл последние записи: всё так же имена, но уже другого характера, написанные с другой целью. С момента распада цеха здесь отмечаются ведьмаки, гости бывшего дома. Крайняя запись:

1266. Айден.

Два года назад лапы последнего Кота топтали Юхерн Бан. «Ну, или не последнего, если есть ещё идиоты вроде Гаэтана.»

Марек смотрит на даты: всё реже и реже кто-то навещает это место. А вот его собственная запись:

1257. Йольт.

Имя, которое ведьмак получил незадолго до медальона.

Ведьмак с другим именем выдал щелбан другому медальону. Подумав, снял его с груди и сунул в карман. Достал из сумки свою чернильницу – местная давно иссохла – и вписал старым, облезлым до трёх бородок, пером:

1268. Марек. Гаэт…

Перо протекло, и здоровая клякса расползлась по странице, проглотила половину «Гаэтана». Яр дунул, отгоняя черноту от остальной записи. Сойдёт, и так понятно. А что за живой Кот Марек вдруг появился в книге, все желающие догадаются по уже не настолько, как в прошлый раз, но всё ещё убогому почерку.

Яр выглянул в щёлку бойницы: под стенами троллиха бубнила бессвязную песенку, соскребая оленя с земли и камня.

Спустившись, Марек не нашёл на площади Гаэтана, зато тот оставил открытой ворота в гору, туда Яр и отправился – в настоящий, а не «прихожий» Юхерн Бан. Странно, как он мог не думать о гномах и краснолюдах раньше, идя по этой шахте? Его и, видимо, не только его всегда обманывали эльфийские узоры и гобелены, выдавая туннели за произведение своего искусства. Что ж, хотя бы человеческая пристройка не вносила путаницы.

Далеко сзади захлопнулась дряхлая дверь. Мрак и тишина проглотили ведьмака. Хотелось бы ему думать, что самые безопасные и родные мрак и тишина в мире, но… Нет, в этом доме они означали всегда другое.

– Я не играю, – сказал Марек тихо в правильном направлении, и это разнеслось по всему туннелю.

Ему никто не ответил. С ним тоже никто не играл.

Не до конца в это веря, Яр поспешил пройти коридор трусцой. В следующем полумрак разбавлялся туманным светом – это узкие окна под потолком выходили во двор. Ведьмак свернул на кухню.

В центре пустого стола для разделки мяса лежал мешок крупы, явно оставленный так демонстративно в размышлениях, что с этим делать. Он оказался наполовину полным костной муки, наполовину – сухих тушек хлебных червей и единственной, как показало поверхностное исследование шкафов, едой на кухне. А ведь договаривались оставлять друг для друга припасы.

Марек направился в общий зал, некогда бывший прихожей, но с поры распада Школы служивший гостиной и спальней. Здесь Гаэтан с невесткой и расположились, устроив у малого камина гнездище из шкур и ковров. Гаэтан даже поставил палатку, обозначая, видимо, личное пространство. «Какой целомудренный…» Прежде чем отправиться рыться в его вещах, Яр пошёл вдоль стен, изучая висящие на них полотна.

Немного, всего штук девять, рам (несколько из которых, странно, но нынче пустовали), вот уже какое десятилетие, а то и столетие, хранило в себе важных Котов. Чем они были важнее любых других, Мареку не припоминалось, исключая пару лиц: знакомой лично чародейки и известного в узких кругах ведьмака, обозначенного мнением большинства основателем Школы Кота. Это были два центральных портрета Гезраса из Лейды и Войцехи. Просто Войцехи. И эта просто Войцеха снова заставила Марека улыбнуться.

Её здоровенная ростовая картина могла бы накрыть собой всех этих котов-ободранцев. Да даже Гезрас, написанный явно не последним мастером, жался к бочку её холста сиротливо, настолько помпезно оформлена была эта чародейка, настолько нагло когда-то она себя здесь повесила.

И снова странно – рамы у неё нет. А ведь была в прошлый раз. Толстая и резная, золочёная… Марек сам ответил на незаданный вопрос. На эту раму ещё до падения Цеха каждый второй житель Юхерн Бана поглядывал с прикидкой. «Сами растащили весь замок, засранцы».

Рассматривать Войцеху было такой же традицией, как обозначаться в журнале. И судя по стоящей напротив галереи скамье, приволочённой аж из столовой, этим ритуалом не брезговали. Смотреть следовало снизу вверх, как всегда, ещё с тех времён, когда зрители помещались под чародейкины юбки втроём. Начинать надо с безвкусных пёстрых сапожек, свёдших с ума не одно поколение мальчишек. Эти монструозно высокие каблуки снились в замке каждому второму, с возрастом – всё чаще.

Как Войцеха только додумалась надевать такие сапоги в крепости, где даже ведьмаки ломали ноги о выступы и ложбины, о гусиную кожу полов, которая с каждым годом рябилась всё сильнее, загадкой, впрочем, не было.

Мальчики, буду падать – ловите.

И ведь ловили.

Два этих клыкастых чудовища игриво выглядывали из тряпок, которые не иначе как были зачарованы. Казавшись непроглядной грудой ткани, юбки Войцехи умудрялись в правильную секунду оголить и эти острые носочки, и эту крепкую шнуровку, и, о Мелитэле, голое колено, а порой даже мягкое бедро, усыпанное веснушками. И всё это каждому по секрету, будто лично, каждому в своё время. На картине видно было только сапоги, но забыть эти бёдра возможности не представлялось даже головой Марека. В конце концов, это были первые женские бёдра всех их, котят, выросших под платьями этой чародейки, вырванных ею из когтей смерти.

Кончать исследование Войцехи следовало не менее безумной высоты причёской, изображающей не то рога, не то гнездо, в котором всегда ютился какой-то мусор, причём буквально. Спицы, которые на ведьмачьей, не на чародейской скорости упирались всем желающим в ценные части тела, свитки заклятий, клубки ниток, угольки, и даже, Марек пару раз видел, она доставала оттуда чёртову флягу.

Руки волшебницы могли выловить из-за едва заметно острого ушка что угодно, когда этого «требовал» грустный, злой, растерянный или испуганный взгляд ребёнка. Пустоте глаз Йольта равных в этом замке не было, поэтому он чуть чаще остальных видел игру пальцев в обрезанных перчатках, обманный перелив треугольных ногтей над очередной выбившейся из тучного хаоса прядкой. Чуть чаще других он получал из этого хаоса крохотные бумажные свёртки, в которых прятались одеревеневшие, давно не съедобные мармеладки.

Кажется, первые раз десять, когда брать что-либо у фокусницы он «отказывался», на него ложились тяжёлые, полные не то презрения, не то ужаса взгляды других детей. А не Гаэтан ли однажды, услышав, что опять немой ребёнок не принял подарка Цехи, треснул его так, что пришлось класть холод и перевязывать… Кто же, если не Гаэтан. Только у этого дурня не хватало мозгов понять, что дружок его так же несчастен, как остальные, и что вырастет однажды и захочет дать сдачи. Впрочем, ребёнок вырос без памяти о том, за что мог бы дать сдачи. Впрочем, Гаэтан быстро это исправил.

Марек пробежался глазами по остальным портретам: почти все они были угольными, некоторые даже поспешными набросками. Есть ли среди них Варьян Людоед? Вряд ли. Зато вот он, оказавшийся чужим среди своих: Эрланд из Лаврика. То-то же карта его в гвинте показалась Мареку знакомой. И что Грифон забыл в кошачьей стае?.. Яр снял его и поменял местами с пустой маленькой рамой на краю экспозиции, передвинув на грифонье место Гезраса. Достал из сумки тубус и вытряхнул оттуда помятый пергамент. Впихнул с горем пополам собственный портрет в неподходящую раму и повесил между Гезрасом и Войцехой. Важная персона его тут же исчезла на фоне детализированных красочных соседей, но Марек выбором места остался доволен.

Он вышел на солнце из-под стрельчатой арки, из открытого коридора, который окольцовывал долину и выводил в неё все внешние комнаты и туннели первого этажа. Когда-то здесь, в чаше скал, располагалась часть тренажёров, конюшни и курятник, но всё это давно было разобрано и растащено, пустырь порос травой и даже хилыми деревцами.

Гаэтан нашёлся на расчищенной и примятой площадке. Он отвлёкся от груды досок, в которых ещё угадывался костяк кровати, и смял со лба пот.

Марек плюхнулся на лежанку, разложенную в заросшей земле.

– Я не видел твоих следов.

Гаэтан отложил пилу и рухнул едва не на Марека – тот занял слишком много его места.

– Я ехал верхом.

Постучал по гипсовому колену.

– Слушай, а ты, кажется, свадьбе не рад. Можно мне такую жену?

– Иди ты. Хотя знаешь что, забирай.

– Ты привёл чужака в школу, Гат. Ты же понимаешь, что её придётся…

– Двух накеров одним болтом. У меня всё равно на неё заказ. Был.

– Он закрыт?

– Да. Скинул солтысу трофейную башку из коллекции, он и не заметил, что суховата и на неё не похожа совсем – заплатил и погнал ссаными тряпками.

– И надо было тебе её сюда тащить?

– А надо было. Ты обвал видел? Я и камня сдвинуть не смог бы, а она за три дня, сказала, управится.

– На кой хрен тебе вообще лезть к чародеям?

– На кой хрен кто-то вообще лезет к чародеям?

– Не хочешь говорить – так и скажи.

Загремели главные ворота. Гаэтан вскочил чрезвычайно бодро для одноногого.

– Подъём.

– Я вообще-то ещё… – начал Яр.

– Плевать, мы идём в… к…

– К Струе Зура. Хочу полночи отмокать.

– Не выйдет, струя потухла. Завяла. Засохла, короче. Подымайся ты уже.

Марек лениво встал, раздражая Гаэтана медлительностью.

– Знаешь, это ведь завтра тебе нельзя видеть невесту…

– Ещё одно слово про свадьбу, и я тебе батькину палку… Где она?

Марек кинул ему трость из-за спины. Даже с ней Гаэтан навалился Яру на плечо – не для опоры, но чтобы проще было заторможенного подгонять.

Ведьмаки поспешили исчезнуть со двора до того, как на нём появилась троллиха.

– Идём тогда Дыру проверим, – хрипнул Марек, когда Гаэтан притормозил за дверью в ведьмачье крыло.

– Дыру… О Дыре я не подумал. Да, там всегда была вода.

– И всё-таки, как так получилось? Давай, рассказывай, когда вы познакомились, когда впервые поцело…

Марек получил укол древком в плечо – Гаэтан зажёг факел.

– Простой заказ. Доставала она деревенских. Мужиков крала с полей и не возвращала.

– Так вот, чего ты жениться не хочешь, невеста-то – чёрная вдовушка.

– Да не, она женихам выбор давала: свадьба или не свадьба. Кто отказывал, оправдания придумывал – того пожёвывала. Кто капусту на уши квасил, а потом улизнуть пытался – тоже. А я возьми и согласись. Говорю, мол, тоже бабу ищу, только кого попало не хочу брать в жёны.

– Правда ищешь?

– Я тролля искал, завал разобрать. Ну и нашёл. Заболтал её доказать мне готовность свататься и увёл. Заказ, в общем-то, выполнен.

– Зачем ей вообще муж? Ещё и человек.

– У неё спроси.

– А я бы спросил, только ты меня прочь тащишь.

– Без меня спроси.

– И чего ты бегаешь от неё?

– В глаза коровам на убой предпочитаю не смотреть.

– А зачем кровати пилишь? Я бы пошутил, да у тебя в руках две палки.

– На тебе одну защищаться, – Гаэтан вручил факел Мареку. – Чиню тренажёры. Я тут вроде как задержусь, не хочу форму терять. Ты со мной?

– Не планировал. Я за чертежами и… так просто.

– А рука?

– Снимать пора. Кстати, кто с ногой?

– Лошадь. Вернее, сраный табун. У тебя?

– Хм, – Марек задумался на мгновение. От Гаэтана секретов у него не было, будь любой из них хоть шпиком Императора. – Не поверишь.

– Тоже лошадь?

– Ярчук.

Гаэтан свёл брови, замедлился, припоминая.

– Надо было и мне про горыныча набрехать.

– Без брёха. Ярчук куснул.

– И где ж ты его отрыл?

– Только ты никому. В Махакаме.

– Ага, а я всё-таки забыл сказать, что табун тот был единорогов.

– Да ты заебал, я тебе вообще ничего рассказывать не буду.

Гаэтан потрепал Марека по волосам, путая слипшиеся пряди.

– Не дуйся, мелкий, я с удовольствием твои сказки послушаю, только наверну сначала… Х-ш.

Это Яр прищемил месивом зубов запястье Гаэтана. На ответный стук по лбу попытался укус повторить, но только щёлкнул по воздуху – Гаэтан успел отстраниться.

– А что у тебя? – поинтересовался Марек.

– Пыльцы немного.

– Давай лучше по грибы.

– Грибов у меня нет.

– У меня есть. Свежачок.

– Не, друг, я твои изыски зарёкся есть.

– Это когда ты их ел вообще, мы с Ярсбора не виделись.

Гаэтан затормозил, чтобы одарить Марека кислым взглядом, приправленным щепоткой сочувствия. Столь изощрённые выражения давались Гаэтану непросто и разыгрывались только по случаю, поэтому для большинства зрителей оказывались честью. Но не для этой разбалованной публики.

– Ага, целых два раза с Ярсбора не виделись. Ну, я не удивлён, что ты их не помнишь. Жаль только, я помню. Кстати про Ярсбор, а ты мне полтинник не задолжал?

– Второй раз не куплюсь.

– Надо же, что-то помнишь-таки.

Марек треснул гаэтанову руку, когда та потянулась стукнуть его костяшками по лбу. Ведьмаки дошли до развилки и замерли. Каждый вслушался по старой привычке в темноту. Ни стонов, ни ругани, ни ударов. Ни даже бега тихих шагов. Ничего.

– Ты куда, – окликнул Гаэтан, когда Марек с факелом сделал шаг в правую темноту.

– К Дыре Ида.

– Испытания налево. Там, – Гаэтан махнул, глядя почти растерянно Мареку за плечо, – травы.

– Ай, бля.

– Ага.

Дальше шли в тишине. Напряглись оба, помрачнели. Ведьмаков проглотила вдруг плохая часть Юхерн Бана, и им нужно было пройти её до конца.

Шли вперёд, вниз по наклону без единой ступени, и головами старались не вертеть. Не глядеть на возникающие из мрака двери, ворота, а порой пустые проёмы.

Крохотная дверка в конце коридора тоже оказалась распахнута настежь. Петли её заржавели, а дерево разнесло от влаги – так она и застряла, не то голодно, не то радушно приглашая. Марек с Гаэтаном вошли пригнувшись, чтобы не удариться об косяк, и замерли. Прогноз по запаху им был ясен ещё в туннеле, но разворачиваться посреди злого коридора, не кончив де́ла, было нельзя.

Ведьмаков пустило в себя маленькое помещение с низким потолком. Пустое, не считая пирамидки железных шаров у стены. В центре комнаты поблёскивал чернотой квадрат воды. Поблёскивал и пованивал. Из пола торчали пустые петли – дверцы от колодца в комнате не было.

– Нет, – шепнул Гаэтан. – Из Дыры мы воду таскать не будем.

– Вишу, – приглушённо отозвался Яр.

Плёнки грязи или цветения на поверхности не виднелось, зато свет играл неправильно, неравномерно и едва матово.

Марек заметил огрызок лучины на стене и зажёг. Тот вспыхнул неохотно, добавил в воздух новых гнилостных ароматов. Факел вернулся Гаэтану.

– Снаешь, я тут фообще-то… Я тут фервый рас фосле исфытания, – прошептал Марек.

– Я третий.

– А?

– Ага. Я у мелочи сдачу принимал два раза.

– И хах?

– Ну… Кажется, даже страшней, чем было сдавать. Хотя… Хотя сложно такое представить. Помнишь дно?

Марек покачал головой. Ткнул носком сапога шарик из нижнего яруса, но пирамида даже не пошатнулась. Должно быть, как и журнал там, наверху, железо пустило в камень корни.

– А я помню, как будто все три раза нырял. Помню ил и острые… Камни. Это были камни. Только мне тогда совсем другое мерещилось. Под давлением, под Касаткой, в полной черноте. Тогда это были руки. Десятки рук гладили меня, трогали костями то, на что сами были похожи когда-то. Я всё боялся, что они сейчас сожмутся, схватят за запястья и никогда не отпустят. Что тело моё будет греть их, а потом выдохнет последний воздух из лёгких, похолодеет. Опадёт илом. А я стану тянуть свои кости со дна вместе со всеми детьми, что здесь утонули. По ошибке в рецепте, по лишней секунде выпарки или нехватке доли баллисы. Да просто воды наглотавшись.

– Гат?

– Но они не вцепились. Только гладили. Катали от меня эту дурацкую сферу, прятали, чтобы я побыл с ними подольше. А ты помнишь, какая она тяжёлая? Я даже поднять её сперва не смог. Ну, или они её не отпускали. Страшно было отталкиваться от этого ила. Руки вроде щупали твёрдое дно где-то там, под костями и прахом, а вдруг бы нога провалилась? Вдруг бы схватилось это болото от резкого движения? Вдруг бы они передумали? Притянули бы меня за лодыжку всё-таки. Я и не отталкивался. Пытался своими силами догрести. Поэтому, наверное, и захлебнулся. Только вот последнее, что помню тогда… Перед тем, как батька… или Бреген это был?.. неважно, перед тем, как кто-то меня откачал, перед ещё чернее в глазах чернотой. Помню, будто кто-то толкнул меня в спину изо всех сил. Оттуда, со дна.

Гаэтан затих. Затих Марек, мурлычущий его имя на протяжении всего рассказа.

– Они тебе тоже там виделись? – Гаэтан уставился на Марека. – Дети?

Марек отвернулся к Дыре.

– Мне виделись разноцветные рыбки.

Одновременно со вздохом Гаэтана из-под ноги Яра выскользнул шар. Разрушилась пирамидка с тихим неравномерным грохотом, разбежались, треща и теряя слой за слоем гнилого металла, снаряды по всей комнате.

Один докатился до края колодца под взглядами ведьмаков, замедлился, будто принимая решение. Всё-таки занырнул в вязкую черноту.

Ведьмаки задержали дыхания, замедлили сердцебиения, но так ничего и не услышали.

– Эх, – прошелестел Гаэтан. – Вот зачем. Теперь они будут ждать ведьмачонка.

Комментарий к Часть 1 – Журнал, Портреты и Дыра

можете прочесть, что Грифон забыл в кошачьей стае, вот тут: https://ficbook.net/readfic/10346853/26759302#part_content

========== Часть 2 – Бурчанка и Каралева ==========

– Туда мы не пойдём.

– Я и не предлагал.

По лицу Гаэтана, по тому, как он развернул корпус в темноту и как вглядывается в неё не моргая, было видно, что хотел предложить.

Марек задерживаться на развилке не стал, иначе бы Гаэтан точно затащил его в «пыточные». Зашагал не тормозя, прочь из плохого крыла в ведьмачье. Эта часть школы технически тоже была ведьмачьей, но дети всегда отщепляли эти коридоры и своими не считали.

– Знаешь, – Гаэтан догнал Яра вместе со светом, – я встречал Айдена год назад. Он снюхался с каким-то Волком и зимовал у них.

– Говорят, в Каэр Морхен хорошо.

– Не спрашивал. Но он рассказывал, что у Волков стол для трав зовут навроде «Унылый Альфред».

– Альфред?

– Ага. И я переспросил. Как-то странно. То ли дело наша Железная Баба.

– Да, красота. Как орудие пыток.

– Орудие пыток и то понежнее зовётся, оно же «дева».

– Правде соответствует. Вряд ли эта дева страшнее Бабы.

– Согласен, страшнее Бабы монстра нет. Но у нас хотя бы баба, а у них мужик какой-то. Помнишь, как говорили? «Первая женщина, в объятиях которой ты заснёшь, малыш…»

– А не «последняя»?

– По случаю.

Уйдёшь от неё другим или не уйдёшь.

– А Волки, получается, в мужицких объятиях засыпают, что ли? Ещё и грустных. Не дело.

– Ну, – протянул Марек, – а женские-то и так у всех были. Мамки там всякие.

– У тебя были?

– Не помню.

– Вот и не ломай легенду.

– Ладно. Тогда у Волков, может, тоже легенда есть. Например… «Последний алкаш, который заставит тебя плакать».

– Фу.

– А чего там Айден, кстати?

И пока ведьмаки шли во двор, Гаэтан рассказывал, чего там Айден, а потом и чего там остальные. Мареку нечего было добавить: давно он никого не встречал. Спрашивал много и слушал, чтобы было что рассказать при встрече. Вычёркивал из списка живых имена.

– Получается, ближайшая вода это Бурчанка? – задумчиво спросил Марек, когда ведьмаки вышли во двор.

– Ага. Неужто ты с реки готов воду тащить?

– Я готов? Не-е.

– Возьмак! – встретила их троллиха радостным криком.

Она устроилась на гаэтановой подстилке в обнимку со здоровенным казаном.

– Кар-кар! – помахал ей Марек.

– Ка-ар! Кар принесть олень. Ждать возьмак Марик. Возьмак Марик знать, как готовить. Знать же?

– Знать. А Кар не знать?

Троллиха пожала плечищами.

– Кар любить сырой. Но возьмак Гатан сырой не есть.

– Хорошая ты невестка, – Марек осмотрел содержимое котла, в который троллиха свалила мясо вперемешку с костями и внутренностями. – Только за женихом не уследила.