Текст книги "Безопасно. Разумно. Добровольно (СИ)"
Автор книги: Holy Ghost
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Уже очень давно я не видел снов. Они всегда приходят, как гром среди ясного неба, ведь для меня это большая редкость. Я видел море, красивое, прозрачное море и ясное солнце на чистом небе. Последний отпуск Орайона был больше двух лет назад, но это было великолепно. Три недели чистого воздуха, где я мог наслаждаться вечным вниманием моего мужчины, где каждая минута была посвящена только одному ему. Мы просыпались вместе, вместе же засыпали, вместе готовили, вместе завтракали, вместе гуляли, вместе мечтали. Мы делали все вместе, и тогда я был счастлив.
Когда мы только познакомились, я тихо ненавидел Орайона, хотел, чтобы он поменял свое мнение насчет меня, прекратил называть неразумным ребенком и начал хотя бы считаться с чужим мнением. Только сейчас я понимаю, как он был прав. Орайон встретил меня, когда ему было 23, а мне шестнадцать. Мне сейчас 23, и если бы на моем пути встретился шестнадцатилетний мальчик, то я бы вел себя с ним еще строже, даже несмотря на то, что природа по сути диктует мне мягкость и покладистость. Все, что я мог тогда получить от Района – кроткий поцелуй в лоб или щеку, большего он себе, да что уж, и мне, не позволял.
Первый раз я узнал, что такое поцеловать другого человека за пару недель до совершеннолетия, когда Орайон, видимо, уже устал выгонять меня из своей кровати. Это было прекрасно. Создатели говорили, что доминанты чаще всего грубые и алчущие власти создания, где роль силы слишком переоценена, но я знал, что мне такое не грозит. Даже в самую первую сессию, когда я уже не слышал слов, Орайон пытался до меня достучаться, поставить рамки дозволенного, хотя, думаю, его уже давно самого накрыло зовом природы, но он держался. Он никогда не делал мне больно без предварительного разрешения, всегда был аккуратным и нежным, даже когда вся моя спина уже была изрешечена красными полосами от плети, он давал мне ощущение защищенности.
Каждая наша сессия, начиная с самой первой, заканчивалась моим сабспейсом, и после Орайону приходилось еще очень долго держать меня, чтобы во время очередного сокращения мышц я не навредил себе. Парадокс – я знаю, что сабспейс это самые невероятные ощущения, которые мне доводилось хоть раз испытывать, но как только процесс заканчивался, я все забывал. И так было каждый раз. Скорее всего, это связано с тем, что у меня довольно большой цикл – 94 дня, то есть через каждые три месяца мне требуется твердая рука доминанта. Моего доминанта, и не дай Бог оказаться на его месте кому-то другому.
Ночь была душной, хотелось открыть окна, но нельзя сейчас рисковать подобным образом. Когда в такие ночи я засыпаю вместе с Орайоном, то мы можем быть уверенными – нам ничего не грозит, но если я остаюсь один… Все может закончиться довольно плачевно, особенно если охранный наряд не успеет доехать вовремя, либо штатная сигнализация даст сбой или… Нервное состояние вновь нарастало, и даже столь привычный аромат Орайона, которым насквозь пропахла вся наша постель, уже не казался привлекательным. Наверное, я все же переборщил с таблетками.
Мое настроение улучшилось, как только я вспомнил, что сегодня еду смотреть на нашего мальчика, на наше продолжение, которому всего лишь день. Как вообще можно о таком забыть? Но мое состояние до сих пор оставляет желать лучшего. Врачи говорят, что там еще совершенно не на что смотреть, но мне все равно хочется. Уж если они могут вырастить нового человека за месяц, то, позвольте, я хочу знать, как выглядит мой ребенок на самой ранней стадии.
Никогда не любил водить машины. Всегда приятней сидеть рядом на пассажирском и просто смотреть в окно, зная, что о тебе позаботятся, что в случае возникновения экстренной дорожной ситуации, твоя жизнь будет зависеть от действия другого человека. Эгоистично? Возможно, но мне так легче. Однако сейчас допускать кого-то к себе близко – дело довольно глупое, а чтобы добраться до кого-то из моих друзей сабов… Лень. Мне просто не хочется никого видеть.
Дорога заняла не так уж и много времени, как я на то рассчитывал, но ничего удивительного в этом, в общем-то, не было. Добрая часть людей находилась на работе, так что дороги были свободны. Юго-западный инкубатор встретил меня запахом химикатов и приторной чистотой, если не стерильности. Странно, но место, где рождается жизнь, насквозь пропитано каким-то унынием и холодом. По правде говоря – отсюда хочется бежать.
Темноволосый парень ближе к двадцати пяти выдал мне все, что необходимо для посещения, как они выражались, плода. Вскоре я был в полном обмундировании: халат, перчатки, штаны глупого синего цвета, маска и шапочка, под которую мне пришлось убирать волосы. Как только я зашел в темную маленькую комнату, где по ушам бил глухой монотонный звук, а посередине стоял крытый резервуар из биологической ткани, мнение об этом месте тут же поменялось.
– Уже придумали ему имя? – к счастью, парень оказался сабом и лишь по этому не нервировал, и меня даже немного к нему тянуло.
– Нет, мой супруг, к сожалению, уехал из города, и у нас не было времени это обсудить, – я кивнул парню на искусственную утробу.
– Только не давите.
– Он… – моя рука коснулась ткани. – Он теплый, – я чувствовал это даже через резиновые перчатки.
– Живой же, – ухмыльнулся саб и подошел ближе. – Смотрите внутрь, вглубь, слушайте звук, и увидите его. А я пока оставлю Вас наедине.
– Постойте… Я могу позвонить?
– Лучше не стоит.
– Тогда останьтесь со мной, пожалуйста.
– Хорошо, – и медбрат отпустил ручку двери. – Вам интересно?
– Что именно? – я пытался разглядеть сквозь плазму хотя бы какой-то признак жизни, но каждая попытка увенчивалась провалом.
– Сабмиссив или доминант.
– А это известно уже сейчас?! – от шока я даже забыл о набирающем обороты сабдропе.
– Тихо, не тревожьте его, – он вновь подошел ближе. – Это известно с того самого момента, как образец помещают в утробу.
– Я…
– Вы можете спросить об этом позже, – взяв меня под локоть, парень подтащил нас вплотную к утробе. – Вот он, Вы видите? Самый центр.
– О боги… – действительно, в самом центре голубоватой плазмы находилось что-то… Кто-то невероятно маленький, меньше моей ладони раза в четыре, и, как мне показалось, тихо двигался. – Кто он?
– Ваши гены взяли верх, так что Ваш малыш будет сабмиссивом.
В голове тут же предстали картины, как Орайон будет носиться теперь не только со мной, но и с ним, и даже представить страшно, что случится лет через шестнадцать-семнадцать, когда наш малыш начнет свое созревание, когда начнет проявлять к кому-то интерес, когда у него произойдет первый сабдроп… И если до того момента он никого не найдет, то мне придется выгнать Орайона из дома. Хотя, думаю, он сам убежит куда подальше, ибо инцест нам будет явно ни к чему. Именно по этой причине я тогда сбежал из дома, боясь очередного взгляда моего доминирующего создателя. Чувства одновременно невероятно приятные и в то же время ужасающие, но все это лишь темная сторона иметь ребенка-сабмиссива.
Мы – сабы – в детском возрасте всегда довольно милы, спокойны, не плаксивы, хорошо воспринимаем информацию и поддаемся обучению, в то время как ребенок-доминант больше похож на ураган из хаотичных действий и мыслей. Маленький саб всегда вертится около одного из родителей и наблюдает, а уже чуть позже предпринимает попытки повторить действия старшего. Доминанта всегда держит за главный авторитет и ищет своего дома по принципу создателя, так что в нашем случае мне бояться нечего. Орайон – лучшее, что я мог бы пожелать любому сабу. Я же для малыша буду самым ярким примером того, как он должен себя вести. Безусловно, в нем будем множество новых черт и качеств, которые он возьмет от моих просоздателей и просоздателей Орайона, но на этот случай у него буду я, чтобы подсказать.
«Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети», – уже третий раз пытаюсь дозвониться до Орайана, поделиться с ним нашим счастьем, но, видимо, он занят. Странно, на такое положение вещей меня даже не расстраивает. С самого момента, когда я зашел в комнату, где выращивают нашего сына, мое настроение улучшилось на множество пунктов. У нас будет ребенок… Поставив машину в гараж, я первым делом вновь заглотил две зеленые таблетки, проигнорировав оранжевую упаковку. Сейчас она мне явно не требуется, в противном случае я просто усну, а энергии слишком много, чтобы тратить ее зазря.
Иногда я удивляюсь способностям дома зарастать грязью и пылиться, когда в нем не прибираешься хотя бы день, а я ведь даже не удосужился помыть за собой посуду со вчерашнего дня. Больше четырех часов ушло на уборку, мытье полов и на то, чтобы пропылесосить столь любимый Орайаном диван, и, к счастью, меня это очень отвлекло и даже утомило. Чем старше становишься, тем проще переносить сабдропы – это факт. Факт, который просто не может не радовать.
– Прости, я был занят, – виноватый голос Орайана донесся до моего сонного сознания. Если честно, то я даже не понял, как поднял трубку. – Все эти совещания… Они выматывают. Мне хочется домой.
– Я видел его, – сам удивляюсь своему хриплому голосу и начинаю медленно стягивать с себя одежду, в которой умудрился уснуть. Он молчит, ждет, что я продолжу, но мне, почему-то, нечего сказать. – Хочешь узнать, кем он будет?
– Ты уже знаешь?
– Да. Мне захотелось, и я…
– Оставь пока в секрете, – я слышу, как он улыбается. – Ты доволен?
– Я был бы доволен в любом случае.
– Это для меня самое важное. Я ведь разбудил тебя, да?
– Ничего страшного. Если у тебя есть время, то я хотел бы просто поговорить с тобой. Ни о чем.
Мне совершенно не важно, о чем он говорит, хоть об очередных продвижениях в области инженерии, в которой я ничего не смыслю, главное – слышать голос, почувствовать, что он рядом. Надеюсь, мои односложные ответы его не напрягают. Он не говорит ничего пошлого, возбуждающего, но моя физиология бунтует, и я понимаю, что без оранжевой коробки тут не обойтись. Закидываю в себя две таблетки, и запиваю водой, накрывая эту дозой парой «зеленых». Тембр Орайана убаюкивает лучше любой колыбели, а он все говорит и говорит, и я понимаю, что засыпаю.
Опять сон. На этот раз страшный, холодный, неопрятно-липкий, словно все происходит наяву. Ничего не вижу, лишь только звуки, запахи, ощущения. Я чувствую их, но не могу понять кто это. Доминанты, их, как минимум, трое. Они перешёптываются и суетятся, странно, но они залезают мне в голову. Тошнит. Один из них чертовски близко, он практически рядом, и его запах бьет мне по мозгам, развивая жуткую мигрень. Все же она добралась до меня.
– Он проснулся.
Проснулся? До сих пор пребываю в астрале, где чувства очень далеки от реальности. Я даже не могу понять – стою я, лежу или сижу, все стерлось в одно. Наверное, я просто переборщил с таблетками и теперь галлюцинирую.
– А это еще что? – тот, от кого несет больше всех, хватает меня за руку, а я пытаюсь отдернуться, но не выходит. – Точно, проснулся. Дергается.
– Точки? Это от сдачи образцов. Свежие. Скорее всего, ему выращивают ребенка.
– Может… Тогда не стоит?
– Не хочешь – проваливай! Он все равно ничего не вспомнит.
И только тогда до меня доходит – окно. Я не закрыл чертово окно. Я обдолбался таблетками и уснул. Я не сплю. Я, черт возьми, не сплю.
Меня тошнит, мутит, и я уже готов вывернуться наизнанку. Голова гудит, раскалывается, все тело трясет, а еще больно. Больно и страшно. Под кожу входят иглы, они хотят, чтобы я умолял, чтобы просил их взять мое тело, но мне становится только хуже. Им все равно. Они стягивают с меня одежду, чувствую чужие руки там, где их не должно быть. Вдруг приходит мысль, что я очень голоден. Голоден настолько, что готов сожрать целого кабана. Холодно. После жарко и вновь холодно. Я обливаюсь потом, и кто-то из них бросает, что я ужасный. Сердце бьётся слишком сильно, словно вот-вот и выпрыгнет из груди. Вновь больно. Вновь что-то говорят. Мне кажется, я плачу. Возможно. Пробивает дрожь. Меня отпускают. Падаю. Темно. Темно и ничего не видно.
***
В первый раз за всю мою жизнь я не знал, что делать. Самое страшное – перенести перелет и добраться до больницы. Мне упорно не хотели говорить, что произошло, и от этого трясло еще больше. Савьел вырвал меня чуть ли не с самой главной встречи, попросил передать телефон партнерам, быстро объяснил им ситуацию, а мне приказал лететь домой на первом же рейсе. Я чувствовал их тяжелые и сожалеющие взгляды в спину, чувствовал, что что-то не так, что все даже хуже, чем я предполагал.
Забыв вещи в аэропорту, я кинулся на Маброна с расспросами, но он лишь отвечал завуалированными фразами, которые были совершенно непонятны. Окно, инсулин, похищение, больница, судороги, сон, Эйден. Я в упор не мог разобрать логическую цепочку и чуть ли не с кулаками лез на друга, подвергая наши жизни опасности – один раз Маброн точно мог выехать на встречную полосу и врезаться в кого-нибудь, но нам повезло.
Не знаю уж чьими молитвами, но Эйдена забрали в самый лучший госпиталь, что был в округе, а не в те городское дыры, где приезжаешь с простудой, а потом лечишь гепатит, благо современность научилась излечивать более 98 процентов известных заболеваний. На все просьбы пустить меня к Эйдену отвечали отказом и просили дождаться лечащего врача, чтобы тот прояснил ситуацию для моего же спокойствия. Это были самые долгие десять минут в жизни, а я, словно сумасшедший, ходил кругами по коридору и бросал в пустоту совершенно не относящиеся к делу фразы, распугивая посетителей и пациентов, пока один из медбратьев не принес мне успокоительное.
– Мистер Кивелл? – мне упорно хотелось верить, что врач Эйдена должен быть уже довольно старым, в очках и обязательно с седой бородой, но на меня смотрел светлоглазый доминант на пару лет младше меня самого. – Доктор Кенджи Полш, прошу в мой кабинет.
– Да… Конечно, да, – на ватных ногах я таки прошел эти несчастные двадцать метров и оказался в маленьком, но светлом помещении, где доктор тут же усадил меня на диван и предложил еще одну дозу успокоительных, но я отказался.
– Мистер Кивелл, скажите, Вы знали, что у Вашего супруга была инсулиновая недостаточность?
– Что значит «была»?! – вскакиваю с места, но он жестом останавливает очередную истерику.
– Он жив. А теперь сядьте и спокойно ответьте на все вопросы, и тогда мы обсудим, что делать дальше.
– Хорошо… Да, я слушаю, – обычно врачами всегда были доминанты, причем доминанты с очень крепкими нервами, от которых веяло спокойствием и уверенностью, и сейчас это состояние передалось от Кенджи мне.
– Так Вы знали про диабет?
– Нет, он никогда не говорил ни о чем таком, ел все, что хотел, никогда не принимал никаких препаратов, кроме витаминов. Нет… Я думаю, он сам не знал. Такое же бывает, да?
– Бывает, но обычно симптомы всегда начинают настораживать до своего самого яркого проявления. Когда у Эйдена был последний сабдроп?
– Девяносто… – я взглянул на календарь за его спиной. – Девяносто шесть дней назад.
– Цикл?
– Девяносто четыре – реже девяносто пять.
– И Вас не было рядом?
– Нет, – его слова еще долго отдавались в моем сознании, звуча хуже любого приговора. – Меня не было рядом.
– Не вините себя, – с тем же присущим любому медику спокойствием ответил Кенджи. – На сложившуюся ситуацию можно взглянуть с двух сторон, так что просто слушайте и не перебивайте. В настоящее время мистер Эйден Кивелл находится в гипогликемической коме. Этот вид комы обусловлен резким перепадом уровня концентрации глюкозы в крови. Анализ показал, что причиной резкого перепада было слишком большое количество препаратов, которыми…
– Савьел, сволочь…
– Мистер Эрвал объяснил мне всю ситуацию, связанную с медикаментами. Он тоже посчитал, как и Вы, что кома является прямым следствием от препаратов, блокирующих сабдроп, но это не так. Вашего супруга похитили вчерашней ночью. Думаю, объяснять зачем, нет причин, – я отчетливо чувствовал, как к лицу приливает кровь. – Обычно они используют блокатор второго уровня, который перекрывает действия предыдущих препаратов, чтобы сабмаиссив начал вести себя так, как нужно им и был более покладист, но в случае с Эйденом…
– Они… Они его?..
– Не буду лгать – да, но если мистер Кивелл очнется, то сомневаюсь, что вспомнит об этом. Его мозг отключился и тем самым предотвратил распад личности, который мог произойти осознай Эйден то, что происходит. Так что, возможно, именно кома спасла его от гибели. Сейчас у нас есть большой шанс вернуть его.
– Еще что-то? – я держался изо всех сил, так как было низко рыдать перед тем, кто видит тебя в первый раз, но, скорее всего, Кенджи видел подобные картины не раз.
– Эйден очень хорошо реагирует на лечение и борется. Риск смерти есть, но он совсем мал. Гипогликемическая кома не столь опасна, как диабетическая. Так же стоит предупредить, что когда Эйден очнется, у него могут быть церебральные нарушения, но большинство вполне излечимы, так что Вам остается только верить и ждать, остальное дело за нами и Вашим супругом. Сейчас он находится в четвертой стадии, но если Эйден впадет в глубокую кому, то риск смерти возрастет в несколько раз.
– Те… Кто это сделал с ним… Где они?
– Данный вопрос лучше адресовать полиции, я не располагаю подобными сведениями.
– Могу я?..
– Да, Вы можете побыть с ним и даже оставаться столько, сколько посчитаете нужным. Мистер Эрвал обо всем позаботился и оплатил полную медицинскую страховку на Вашего супруга от лица фирмы. Мы делаем и будем делать все возможное и зависящее от нас, и… Примите мои соболезнования.
В его палате было холодно, словно в холодильнике, а Эйден – кусок мяса, который должен содержаться при минусовой температуре, чтобы не испортиться. Мой бледный мальчик лежал на кровати и тихо дышал, словно какой-то взбесившийся художник превратил его в набивную куклу и подарил возможность жить. Возможность, но не саму жизнь. Я боялся дотронуться до него. Лишь одно касание, и он рассыплется. Хрупкий, белый, такой родной… И эта легкая улыбка на лице, как будто ничего не произошло, что с минуты на минуту он проснется, спросит почему он здесь и тут же потребует, чтобы я забрал его домой.
– Как ты? – Маброн кладёт ладонь мне на плечо, а я все боюсь подойти ближе к Эйдену.
– Сам как думаешь?
– Я один, парень, мне не понять, – и вновь в палате повисает тяжелое молчание, где тишину нарушает лишь противный писк приборов. – А он у тебя сильный. Кома наступила лишь в больнице.
– Как он вообще сюда попал? – складываю несложное уравнение и понимаю, что Эйдена вообще не должны были найти.
– Судороги. Думаю, он напугал их приступом эпилепсии, – вижу, Маброн знает побольше меня. – Они оставили его, а он боролся. Выбрался каким-то чудесным образом, выполз. Его нашли, стали звонить тебе, но ты был недоступен. Дальше уже был я.
– Это Савьел… Сука… Морда козлиная, – руки сами сжались в кулаки, а я уже готов был взорваться. – Ему всегда свербело до Эйдена. Старый хрыч всегда его хотел.
– Его там не было, можешь мне поверить, – так же спокойно ответил Маброн. – Его… Ты понял. Было около пяти утра, а хрыч пришел ко мне уже в шесть. Ты же знаешь, ему всегда неймётся обсудить свои гениальные идеи, особенно если это ранее утро. Он бы физически не успел.
– Почему ты его выгораживаешь?! – наконец, срываюсь и зачем-то бью кулаком по стене. – Что он такого сделал?!
– Все, Орайон, он сделал все. Когда я был в полном шоке, Савьел распорядился о лучшей палате, вызвал хорошего врача, попросил предоставить все анализы, и уже через пару часов мы знали что, как и почему. Теперь я придерживаюсь мнения, что «морда» просто влюблен в Эйдена, но мозгом он понимает – ничего не светит.
– Глупые предположения…
– Скажи, как думаешь – Савьел бы сделал хоть что-то подобное для тебя или меня? – внутренне, я понимал, что Маброн прав. Зажиточная морда ни гроша бы не отдала, случись что с его работниками, но для Эйдена он сделал все, что мог и даже больше. – Поговори с ним, – Маброн кивнул на больничную койку. – Говорят, они слышат.
А потом потянулись долгие дни, перерастающие в недели, где я все время проводил рядом с Эйденом в надежде увидеть, как он открывает глаза, но ничего не происходило. Мой мальчик был все так же неподвижен. Врачи ничего не обещали, лишь говорили, что надо ждать и пытались отправить меня домой, а когда не получалось, то просили хотя бы поесть. Я перестал разговаривать с ним где-то уже на пятый день. Нет, я не похоронил его заживо, просто мне было больше не о чем рассказать, а умолять его очнуться уже просто не было сил.
Все же один раз мне удалось взять себя в руки и съездить домой за некоторыми вещами для Эйдена. У моего маленького мальчика всегда, еще с тех самых пор, как мы встретились, сохла кожа на руках, локтях и икрах. Не знаю с чем это связано, но он каждый день по несколько раз натирал раздраженные участки кремом, и только тогда ему становилось легче. Врачи в голос твердили, что Эйден сейчас не чувствует боли, что даже уколы, которые в сознании воспринимаются человеком, как укус злобного насекомого, останутся для него незамеченными, однако я все равно натирал его кремом, зная, что когда Эйден очнется, он явно не простит мне такую оплошность.
На десятый день доктор Полш оповестил меня, что они вылечили Эйдена от диабета, что больше подобных вещей никогда с ним не повториться, но на мой вопрос о том, придет ли мой супруг в сознание, он корректно промолчал. Через 18 дней ко мне подошел главный врач больницы и спросил не хочу ли я отключить Эйдена от аппаратов и если нет, то сколько мне нужно еще времени, чтобы прийти к этому решению. Скорее всего, именно это стало критической точкой поведшее за собой объявления мной полной голодовки и отрицания того, что происходит. Я спал сидя уже больше двух недель, держа моего малыша за руку, чтобы быть рядом, когда он проснется. Я не мылся около десяти дней и, думаю, от меня несло хуже чем от бездомного на вокзале. Моя обычно смуглая кожа начала бледнеть, Маброн, который заходил каждый день, ужасался всем этим видом и просил хоть что-то сделать с собой, но его голос лишь обрывками доходил до сознания. На двадцать пятый день ко мне привели психолога, ради которого мне пришлось таки встать, чтобы выставить его за дверь, а на тридцатый день… На тридцатый день мне позвонили и сказали, что у меня есть пять дней, чтобы забрать нашего ребенка.
Я забыл о том, чего так долго ждал, к чему так сильно стремился, но ведь все это было ради Эйдена, ведь только он знал, что делать с ребенком, а я… Даже понятия не имею, чем его кормить, сколько он должен спать, как его одевать и пеленать. Я не знаю ничего. Каждый чертовый день Маброн минимум по три часа сидел рядом со мной и нудел на тему того, что я должен вернуться к жизни, что не надо отпускать надежду, но пора бы уже и двигаться вперед, но у него ничего не выходило. Моя апатия была сильнее, но как только он узнал о ребенке, о том, что мне нужно его забрать, у Маброна тут же появился козырь в рукаве.
– Слушай, возможно ты заедешь мне по морде за такие слова, но… Если Эйден не проснется, то этот ребенок единственное, что у тебя от него останется.
Весь месяц я крепко держался, проронил лишь пару скупых слез, но после услышанного моя защита разлетелась в щепки, и я разрыдался так, как никогда в жизни. Только тогда до меня дошло – Эйден действительно может не вернуться, уже прошло слишком много времени, а я все так же надеюсь и жду.
– Ты же знаешь, что они уничтожат ребенка, если ты за ним не придешь? – он старался говорить тише, боясь попасть под горячую руку, но у меня уже не было сил чтобы даже встать.
– Да… Я знаю… – скрывая лицо в ладонях, я пытался унять подступающую к горлу истерику, но было поздно – я начал задыхаться. Маброн вызвал медбрата, и он тут же прибежал со шприцом и ампулой успокоительного в руках. Раньше бы я сопротивлялся, но депрессия вымотала окончательно и слишком сильно.
– Ты… Ты должен поехать со мной, – я не просил – я умолял. – Помоги мне, пожалуйста.
– Сейчас я повезу тебя домой, – мой друг говорил так, словно я никогда и не был доминантном, но перечить ему совершенно не хотелось. – Ты ляжешь спать, выспишься, помоешься, я приеду, мы заедем поесть, а после заберем тво… Вашего ребенка. Идет?
Увидев нашу спальню, меня вновь передернуло. Именно отсюда его забрали, именно здесь начался отсчет минут до комы Эйдена. Именно так выглядела кровать, когда моего мальчика украли. Спать на диване было совершенно неудобно, но всяко лучше чем в сидячей позе, уткнувшись головой в больничную койку. Я совершенно не заметил, как проспал больше девятнадцати часов – засыпал было темно, проснулся – тоже темно. Маброн, видимо, таким раскладом вещей не удивился, так что выехали мы уже ближе к ночи, благо работали инкубаторы круглосуточно, и когда устраивать «роды» им было абсолютно все равно. От купленной на вынос еды меня вновь затошнило, и тогда я понял насколько сильно скучаю по домашней кухне, по экспериментам Эйдена, которые порой не удавались, по нашим поздним ужинам, по задушевным беседам… Я невероятно скучаю по Эйдену.
– Я тут… – прервав тишину, начал Маброн. – Прикупил некоторые вещи. Думаю, они тебе понадобятся, – я с неподдельным удивлением взглянул на друга. – Говорят, что малышам лучше спать рядом с родителями первые пару месяцев. Тебе нужна… Не знаю, как это называется, но больше напоминает корзину, – он замялся и как-то глупо пожал плечами. – Мне сказали, что они пользуются популярностью. Еще тебе нужно будет его кормить, а еще… Надеюсь, три пачки памперсов пока тебе хватит. Точнее не тебе…
– Я понял. Спасибо, – что же я за отец-то такой? Поехал за ребенком и даже не удосужился проверить смогу ли я его содержать в хороших условиях.
– Не нагоняй. Я же вижу, что нагоняешь. Понадобится помощь – знай, я всегда неподалеку.
Остальную часть дороги мы ехали молча. Скорее всего, все действия я совершал исключительно на автомате, в противном случае, думаю, меня бы тут уже давно не было. Маброн, отобрав у меня документы чуть ли не силой, заполнил все бланки, и нас повели по веренице светлых коридоров, от которых разболелись глаза. Врачи о чем-то беседовали, задавали какие-то вопросы, а я, словно болван, лишь кивал головой. Наконец, мы оказались в темной комнате, и только тогда до меня дошло все, что сейчас происходит.
Мне хотелось протестовать, закричать «нет, не надо!», но было уже поздно. Один из докторов отключил приборы и полоснул скальпелем по искусственной утробе. На пол тут же полились литры непонятной жидкости с какими-то отвратительными ошметками, остальные врачи быстро засуетились, и все это было похоже на всеобщую панику, однако паниковал только я. Что случилось дальше, к счастью или сожалению, в моем мозгу не отпечаталось, и следующее, что я помню, как у меня на руках лежит что-то теплое. Оно шевелится. Шевелится и кричит.
– Поздравляю, мистер Кивелл, Ваш ребенок полностью здоров. Все прошло хорошо.
– Я… Мы… – понятия не имею, что я пытался сказать, но что-то точно было надо.
– Он сабмиссив. Три сто, пятьдесят один сантиметр. Отличный малыш. Вы уже придумали ему имя?
Сабмиссив? Наконец, я взглянул на ребенка. Белая кожа выдавала в нем все, чтобы я окончательно убедился – гены Эйдена обошли меня практически полностью. Даже выражение лица, хаотичные движения – все напоминало в малыше моего саба.
– Джей… Я назову его Джейден.
– Ты точно в этом уверен? – немного напуганный голос Маброна раздался из-за моей спины. – Разве это не будет обозначать?..
– Что я попрощался с Эйденом? Нет. Я просто так решил.
Прижимая маленькое тельце, завернутое в одеяло, к своей груди, я сидел в коридоре и ждал, пока Маброн по доверенности дозаполнит все документы. Ждал, чтобы нас отпустили. Джей практически не плакал, лишь изредка издавал странные звуки и умолкал, что я забеспокоился о его состоянии, но медбрат убедил, что подобное поведение для новорожденного саба вполне приемлемо, что ребенок на эмоциональном уровне чувствует рядом с собой доминанта, и от этого ему спокойно. Глупо, но я успокоился тоже.
За этот самый ужасный месяц в жизни, я натерпелся столько, сколько не пожелаю испытать никому за всю жизнь, но сейчас у меня появилась цель – Джейден, мой маленький сабмиссив требующий заботы и защиты раз в сто больше, чем требовал того Эйден. Малыш, который зависит сейчас исключительно от меня, который подвержен совершенно любой опасности, который ничего не сможет без моей помощи. Стало легче. Нет, я действительно не похоронил Эйдена, я так же верю, что он проснется, что он обязательно увидит нашего ребенка, что будет растить его вместе со мной. Просто у меня действительно появилась цель. Дело, которое я не могу ни отложить, ни бросить совершенно никаким образом.
– Тебе понадобится моя помощь? – Маброн вышел из кабинета и посмотрел на меня довольно странным взглядом. – Хорошо смотритесь.
– Знаю, – и я, как последний идиот, расплылся в улыбке. – Мы справимся. Ведь так, Джей?
– Говорил же, что это пойдет тебе на пользу, – он отдал мне свидетельство о рождении Джея, и мы, наконец таки, пошли прочь из этого холодного места.
Уж не знаю, на инстинктах ли или на подсознательном уровне, а возможно и вечные разговоры Эйдена о ребенке дали мне отличную картину того, что я должен делать, но первое кормление далось нам более, чем успешно, и мне даже удалось вновь уложить Джея спать, спев ему единственную колыбельную, что я знал. Малыш лежалу меня на руках и сладко сопел, словно маленький паровоз, а я тихо укачивал малютку, чтобы он спал спокойно. Данный процесс действовал на меня словно гипноз – успокаивал, наполнял новой энергией, и я уже забыл о своей депрессии.
– Завтра я познакомлю тебя с твоим вторым папой, – я вглядывался в это маленькое личико, и на глаза вновь накатывались слезы. – Правда он не сможет с тобой понянчиться… Он… Он устал. Когда папа проснётся, то вы обязательно пообщаетесь. Хорошо? – не знаю каким чудом мне удалось избежать очередной истерики. Скорее всего, огромную роль сыграл Джей, ведь только благодаря ему я вновь более ли менее встал на ноги. – Пойдем спать? Папа тоже устал.
Поставив «корзинку» для Джея на место Эйдена, я повернулся на бок к своему малышу и еще около двух часов просто смотрел на него. Возможно, я начал сходить с ума, но мне показалось, что руки Эйдена обняли меня сзади, что он прижался ко мне и тихо гладил по голове, как он делал это всегда. Я не поворачивался. Не поворачивался лишь только потому, что боялся потерять это ощущение. Пусть это всего лишь мираж, но хотя бы сегодня я буду счастлив.
