Текст книги "Do you love me, want me, hate me? (СИ)"

Автор книги: Hell_En

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== про опоздания на семейные ужины, вещи с родного плеча и Николая Ланцова в каждом междустрочье ==========

– Милая, ты не видела мою…

Александр, застегивая запонки и выискивая недочёты в своём безукоризненном внешнем виде, застыл в дверном проёме с озадаченным выражением на лице. Гостиная за ним походила на чернильное пятно, в которое он в своём чёрном костюме тройке вписывался идеально. Впрочем, как всегда.

Одних забавляла эта любовь ко всему чёрному и классическому, вторые не боялись на этот счёт в лицо Морозову залихвацки бросить «ты, мой друг, так и не пережил свою готскую фазу», на последнее решался только Николай, разумеется, потому что водил дружбу с Александром ещё со времен музыкальной школы после уроков в третьем классе. Алина же знала, что любит он постоянство, пианино в семейном поместье, лес за дачей в Балакирёве и сладости.

– Не смотри на меня так, ты всё равно её редко носишь.

Старкова лукаво улыбалась, рассматривая фото, которое сделала, позируя перед зеркалом, и думала, что бы такое подписать, чтобы вывести Николая на почти детский восторг от того, что они с Морозовым встречаются и живут вместе уже три месяца. Ланцов считал их союз своей личной победой, потому что прикладывал усилий по сближению больше, чем они оба, вместе взятые. Алину это забавляло. В конце концов, когда дело касалось любви, все участники, за исключением окружающих, становились непроходимыми оленями.

– В следующий раз просто скажи, что хочешь надеть мои вещи, не обязательно придумывать отговорки, – он вынудил её извернуться, опалил дыханием предвкушенно кривлящиеся губы и потянулся поцеловать, нарочно сталкивая тела в иступленной нежности.

Алина ловко увернулась за секунду до того, как их губы встретились. Никаких следов их близости перед ужином, иначе Багру удар хватит. К её несчастью, данная издевательская выходка проскальзывала в головах у обоих настойчивой красной строкой.

По-видимому решив, что сегодня тот самый вечер, чтобы воплотить задуманное в жизнь, Александр специально оставался недвижим, так, чтобы между ними уничтожалась любая возможность на свободное пространство. Провокация на провокацию.

– В следующий раз просто скажи, что хочешь снять свои вещи с меня, – будто в подтверждение её слов Морозов запустил руки под серый свитшот и бесстыдно повёл ладони вверх. Касания – легче перьев из подушки, что щекотали ей нос по воскресеньям на даче, но они оба знали, что такие распаляли хлеще требовательных. У Алины спёрло дыхание.

– Тяжело устоять.

– Ты просто саботируешь семейный ужин, – на выдохе, голос подвёл и звук зарезонировал по плиткам. – Очередная попытка насолить матери?

– Улла там тоже будет.

– Хоть кто-то не будет сидеть за столом с красноречивым посылом в глазах, что мне там не место. Багра ненавидит меня.

– Дело во мне, – он прикусил кожу на шее, жёсткая щетина привычно царапнула ей горло, – Багра считает, что я тебя недостоин. И её святая миссия в том, чтобы отвести тебя от меня. Ты почти святая в её глазах.

– Поэтому она всё сватает тебя Зое?

Александр издал нахальный звук, что-то между довольным мычанием и дьявольски злящим её удовлетворением.

– Этот запах. Запах ревности.

– Тогда вот тебе запах разочарования, – чмокнув его в губы, Алина вывернулась из цепкой, горячей хватки и, сделав вид, что крайне сильно торопится, двинулась гостиную.

– Ты же знаешь, что Зоя это тот альянс, который Багра спит и видит воплотить в жизнь. Из коммерческих побуждений. Юрис – желанный партнёр моей матери. Зоя – рычаг давления. Но мне не привыкать идти против неё.

– Сведи их с Николаем, – смягчилась Алина, застыв на полпути. Они поменялись местами. – В любом случае мы должны вернуть ему эту монету с «так сложились обстоятельства».

Это та реплика, коей Николай-хитрый-лис-Ланцов объяснял все их неожиданные встречи с Морозовым: клуб это, ужин у Петра Ланцова, продуктовый магазин или картинная галерея.

– Да и они друг другу нужны, не признаются в этом никогда, но нужны, – закончила Алина.

– Я не собираюсь играть в ланцовские детсадовские игры. К тому же, это не обстоятельства так сложились, а мы с тобой.

Комментарий к про опоздания на семейные ужины, вещи с родного плеча и Николая Ланцова в каждом междустрочье

https://twitter.com/rokfel_ka94/status/1368183344404574221?t=04kZyU8G1oa6yNaxWcSDEw&s=19

========== про меняющийся мир и неменяющихся них ==========

Комментарий к про меняющийся мир и неменяющихся них

Идея: https://twitter.com/noolivesthnx/status/1457503973452177409?t=RvkmzsSlY1QsOA7tu25X0w&s=19

Как вы уже поняли: Николай (зримо или нет) неотъемлемая часть морозовских жизней, моего фикрайтерства и всех моих мыслей, потому что я жду Эвана Родерика в его роли во 2 сезоне.

Равки давно не было. Точнее той Равки, разрезанной полосой беспросветной тьмы, кишащей жадными до плоти волькрами, утопающей в гражданских войнах и разделяемой двумя осколками вечности, больше не было.

Мир перед ними, наконец, застыл, но и это не надолго, в отличии от них, застывших в янтаре, он остановиться не мог.

Стремился вперёд, скидывая кожу прошлого, набивал ссадины, сбивал костяшки в кровь, наращивая броню, но совершал одни и те же ошибки. Войны, как и впредь, стирали с континентов целые города, а то и страны. Однако это не вызывало привычной дрожи бессилия, только отвращение, только презрение, только горечь. Они в своё время были не лучше.

Прошли столетия, и в сознании выцвели последние образы друзей и любимых – Жени, Николая и Мала. Почему-то именно они забывались дольше. Может, в силу её большей привязанности.

Нью-Йорк гудел за пределами набережной, но шумные вибрации доносились и сюда, в меньшем количестве, в меньшей тревоге, а Алина наблюдала за сухогрузами и мысленно прощалась с Николаем Ланцовым, потому что реки (моря и океаны) в её мире всегда принадлежали ему одному.

– Твои мысли снова посвящены щенку Ланцову. Мне давно надо было привыкнуть к этой странной привязанности к отказникам, – на равкианском они давно не говорили, поэтому отзвук общего прошлого прозвучал диссонансом в голове Алины, а вот объятья со спины, сцепленные на её животе холеные руки и подбородок на плече – делом обычным.

Старкова думала, что способность связываться, как и силу гришей, они потеряют, но нет – солнце всё ещё текло по её венам, как и тьма – по его. Александр тоже об этом думал, никогда не ставил заслоны в голове, всегда оставался открыт, как книга, к которым она стала питать слабость, жадная до новых знаний, ненасытная и почти зависимая. Старкова же, стоило им вступить в размолвку, открытую конфронтацию или ссору из-за столкновения интересов, касаемых просмотра фильма на ночь, закрывалась. Физически и ментально. Но для Морозова она и без того оставалась уравнением, которое никак не сходилось.

Алина поёжилась из-за налетевшего ветра и окинула его взглядом: оставаясь верным своим извечным привычкам, Александр был одет под стать нынешнему времени – в чёрную куртку, брюки и свитер.

– Ты выглядишь забавно без кафтана.

– Ты выглядишь лет на двенадцать с этой штукой в носу.

Алина поморщилась. Место прокола всё ещё тревожило её, кто же знал, что это будет не так просто, как изначально казалось? Но она нашлась с ответом, лукаво усмехнувшись: «Радости бессмертия».

– Я не буду целовать тебя с этим, – нарочито серьёзно заявил Александр.

– Справедливости ради, это всё ещё приносит мне дискомфорт, поэтому сама целоваться не стану. Но ещё я не буду целовать тебя с дыханием от сигаретного дыма. Брось курить. Разве это тебе не по статусу, с которым так сложно расстаться в своей голове, как ребёнку – с любимой игрушкой? Ты больше не Дарклинг.

– А ты всё ещё мой язвительный свет. Смотри-ка годы не идут на пользу твоей скверности. Скоро станешь, как Багра.

Это имя без конца половинило его, как разрез. Не все шрамы затягивались с течением лет. Алине ли было не знать.

Они не могли завести детей, потому что родителям было суждено их пережить, не могли обосноваться в одном месте на продолжительное время, потому что окружающих рано или поздно начинал тревожить тот факт, что старость не трогала их лиц. Александр и Алина были вынуждены бежать, меняя имена, паспорта, жить без планов на будущее, потому что всё, чем они обладали, словно в наказание за дар и прошлые ошибки, это – настоящее и одиночество, поделенное на двоих.

– Завтра твой день рождения. Куда пойдём? В ту пекарню в центре?

– Можно не праздновать.

Ответ был до простоты одинаков каждый год. Но даже оказавшись в ссоре, Алина отправляла ему открытку и подарок, а если сильно злилась – через связь ворчала «С ещё одним витком вокруг меня, придурок», но смех в ответ был ей домом всю вечность и сглаживал шероховатости характеров и немых битв.

– Только не говори, что у тебя развивается кризис среднего возраста. Если поделить твой возраст на человеческий, то ты входишь в эту категорию, – Алина сохраняла смешливость, но затем она покинула её глаза. – Я слишком много читаю. Когда-то это перестанет быть моим оружием.

Как-то Александр рассказал ей, что рассудок вскоре может начать дробиться под тяжестью и количеством воспоминаний. У неё было ещё века три, у него времени вовсе не оставалось. Она сжала его пальцы бережливо, но крепко, напоминая, что он не один.

– Даже думать не хочу об этом. Мы отпразднуем мой день рождения и переедем в Италию. – поцеловав её в висок, Морозов ничем не выдал своей отрешённости. – Как тебе?

– Ты же знаешь, что я за тобой на конец света последую? Знаешь?

Александр кивнул.

В конце концов, и в горе, и в радости. Во тьме и при свете солнца. В жизни и в забвении. Как и обещали когда-то ещё в отстроенной заново часовне, чей потолок однажды сравняли с землёй, навеки повязав друг друга цепями.

========== про вещи, которые я могу себе позволить, и вещи, которые позволить не могу ==========

Комментарий к про вещи, которые я могу себе позволить, и вещи, которые позволить не могу

Помню, что стоит AU: без магии, но наступил новый год, с чем я вас, кстати, искренне поздравляю, а потому толика магии никому не помешает.

P.S. У меня замыленный взгляд, могла упустить ошибки, если что, буду рада стукам по ПБ.

Алина знала, что стоит ей войти в аудиторию, как все взгляды, точно по чьей-то отмашке, прикипят к ней, почти приварятся, препарируя презрением, непониманием или осуждением, поэтому замерла перед дверью, как вкопанная. Осуждения, к слову, в её ранее серых буднях стало с излишком. Допрос авроратом, разбор полётов у Багры, чья степень бешенства поразила Алину своим существованием (все считали, что, кроме презрения, ненависти и гнева, в женщине больше нет ничего), холодная отчужденность профессора Боткина, у которого они с Зоей на пару слыли любимицами. И на пару стали слыть заклятыми нарушительницами, переходящими все грани вседозволенности.

Их выходка в Запретном лесу стала фееричной и громкогласной: их чудом взашей не выгнали из Хогвартса, зато запретили подходить к друг другу больше, чем на пять метров, за исключением учебных аудиторий; наложили что-то вроде домашнего ареста, но в масштабах школы, и изъяли с её лёгкой магической подачи все работы Ильи Морозова из библиотеки. Его литература в принципе считалась литературой дурного, разлагающего толка для ещё неокрепших умов студентов, но её не спешили убирать с полок или накладывать запрет на чтение. Алина и подумать не могла, когда решилась использовать на Зое безобидное, но чужеродное заклинание, что последствий, наваливших снежной лавиной, будет не разгребсти – это заклинание едва не причислили к непростительным, и это выбило её из колеи прямо под мысленно мчащийся на всех парах Хогвартс-Экспресс.

Зоя же обошлась лёгкой взбучкой, выступив скорее в роли жертвы, чем зачинщицы, и лишилась доступа в библиотеку на долгие две недели, а также запланированных рождественских каникул во Франции. Но также по школе ходили слухи, что её мать, чистокровная Сабина Назяленская, пылала огнём сильнее, чем венгерский хвосторог, показывая нерадивой дочери как разочарована её поведением. И на Зое с тех пор не было лица: она также находилась в центре внимания, но не шипела больше обычного, не стала агрессивнее, а затихла, точно Чёрное озеро перед бурей, поэтому Алина, в отличие от остальных, не спешила обманываться чужим спокойствием и оставалась начеку, уверенная, что однажды Зоя появится на пороге гриффиндорской гостиной и потребует реванша.

Их неприязнь не брала истоки в стереотипной борьбе двух заклятых факультетов, она исходила из личных предубеждений и конкурентного соперничества по части учёбы, но с годами укреплялась в сознании и закалялась обоюдными выпадами. Однако после недавнего инцидента приходилось сохранять нейтралитет и навязанную капитуляцию.

Заклинание, к её ошеломляющему ужасу, оставило свой след – мало того, что вырубило на долгие и болезненные три дня, так ещё выбелило волосы. Они и раньше не отличались особым блеском, но сейчас стали хуже: хрупкими, ломкими, неестественными. Женя неустанно твердила, что ей несложно заплетать их, и Алина была ей благодарна, потому что сама страшилась прикоснуться к ним, осознать, что натворила. Осознать, как далеко зашла в этот раз. Ранее поощряемая профессорами любознательность теперь вызывала у них затаённое, но читающееся в глазах беспокойство. В момент практического использования заклинания Морозова Старкова считала, что если такова цена за возможность утереть наглой Назяленской нос, то она без колебаний заплатит её, но больше не была так уверена. Зоя не чуралась высказываться о её низком происхождении, приюте и прочем, но подобное было немыслимо даже для неё. Алина, конечно же, вновь отличилась.

Толкнув дверь, она наткнулась на взгляд обсидиановых глаз – взгляд, который видела чаще обычного. Женя сказала ей, что профессор Кириган заступился за неё перед остальным преподавательским составом и представителями из Министерства, что Старкову удивило ни на шутку. Он был требовательным, чаще – сверхнормы, строгим и принципиальным, ей не особо симпатизирующим в плане покровительства, впрочем – как и всем остальным. Кириган не выделял любимчиков, ото всех требовал одинаково много, глубоко и детально, а тут подсобил и накинул ей своим участием поверх последнего забитого гвоздя в крышку пресловутого гроба пару комьев земли. Исходящие по нему слюной шестикурсницы походили на ночной кошмар, превратив рутину Алины в полосу препятствий.

Выбеленные магией волосы не добавляли ей ни очков в глазах других, ни шарма, ни обожания, лишь дополнительное внимание, колкое, неприятное и липкое. Все глаза устремились к ней, как она и пророчила, послышались шепотки, с перекрученными домыслами и искаженными фактами.

– Что ты тут забыла, полукровка? – выкрикнул кто-то из церберов Зои. Сама девушка сохраняла беспечность и крайнюю увлеченность уроком.

Усилием воли она смолчала, хотя на языке крутилась парочка нелицеприятных фраз. Сафина советовала задирать подбородок повыше, чтобы все знали, что её не сокрушить язвительными, но больно бьющими по нутру словами, держать плечи поровнее и награждать взглядом похолоднее.

Николай и Женя просияли, облегчённо вздохнув, и Ланцов, взяв её за руку на глазах у всех присутствующих подвёл к их маленькой группе. Кириган благородно прервал экзекуцию и вынудил студентов сосредоточиться на нынешнем уроке. Его и уважали, и боялись, и любили – по-другому и быть не могло. Александр сочетал в себе опасные черты: природную привлекательность и подкупающую силу и власть. Алина, признаться честно, сама подкупалась на обаяние преподавателя. Киригана хотелось слушать часами, ему хотелось нравиться, за ним хотелось наблюдать. Таким уж он был притягательным и отталкивающим одновременно, особенно, когда в щепки разбивал очередное выступление, вынуждал докапываться до истины, пока с измученного студента не начнёт стекать седьмой пот.

Половина девушек наблюдала лишь за его руками. И закатанные по локоть рукава тому лишь способствовали, а чарующий голос и вовсе вводил их в транс. По крайней мере, так казалось людям со стороны. И Алине очень хотелось бы быть этим человеком со стороны, а не относиться к той половине девушек, но реальность была сурова и глаза против воли следили лишь за отточенными движениями мужских рук.

– Чем пахнет амортенция для вас, мисс Старкова?

Кириган отошёл от кипящего котелка, в котором блеснул перламутровый оттенок, а в воздух взмывали характерные завивающиеся струи, словно щупальца спрута. Алина осоловело замерла, застигнутая врасплох. Сердце пугливо содрогнулось.

«Мне не нужны проблемы. Святые, признай, Алина, ты сама сплошная проблема».

Николай и Женя озадаченно переглянулись, поддев её локтями с обеих сторон. Пауза затягивалась. Мысленные сокрушения усугубляли ситуацию: если он спросит, о чём она думала, она непременно покраснеет, подпитав намёки про их необычные отношения.

– Простите, не могли бы вы повторить ещё раз?

– Спишу вашу невнимательность на долгое отсутствие по понятным причинам, – он задумчиво провёл пальцем над правой бровью и продолжил, – но впредь повторяться не буду. Назовите мне характеристики амортенции. И чем пахнет амортенция для вас, мисс Старкова?

Она поддалась вперёд, сделав уверенный шаг.

– Амортенция имеет особый перламутровый блеск и пар от неё завивается спиралями. И пахнет она для каждого по-своему, в зависимости от того, какие запахи вам нравятся. Для меня это морозная ночь, кофейные зёрна и…

Алина замялась, почувствовав ветер, гуляющий по Запретному лесу, стискивающие, обездвиживающие, почти бережные объятья заставшего их профессора, когда они с Зоей перешли черту, когда она на практике применила старое заклинание, вычитанное бессонной ночью в библиотеке. Руки не отпускали, пока мир чернел и вертелся, а вены будто чесались изнутри, сжигая её в болезненной агонии, в бьющей в такт сердцу лихорадке, выпускающей всю энергию наружу, словно обычно она служила лишь сосудом, а сейчас, наконец, освободилась. И всё, что удерживало сознание на краю бездны это беззвёздное небо, привившее ей привычку к темноте, тихий шёпот, запустивший мурашки под ухо, твердящий «ты не одна» и запах вишни, цветущий и оплетающий лёгкие своими крепкими ветвями.

– и…

– … сыростью приюта, – нагло предположил кто-то, окунув Алину обратно в реальность.

Она проморгалась, заглянула Киригану в глаза и спешно отошла.

×××

Рождество Алина ненавидела сильнее других праздников. Сильнее, потому что оно каждый год подчёркивало, что семьи у неё нет и ехать на каникулы некуда. После поступления в Хогвартс ненависть постепенно сходила на нет, потому что появились Николай и Женя, попеременно предлагающие встретить праздник с ними и, хотя сначала это казалось неудобным, а Алина чувствовала себя обузой, то эти двое искоренили подобные мысли в мгновение, и семья Сафиных, и семья Ланцовых считала её своей неотъемлемой частью. Но в этом году всё пошло по-другому сценарию. Наказание никто не отменял, не собираясь сжаливаться над студентками, а потому ночь Старкова решила скоротать в Большом зале. Четыре ряда столов по большей степени пустовали, в сухом остатке во всём замке из студентов оставались она, Зоя и пара других сирот, младшекурсников, поэтому особо не рассчитывая на компанию, Алина принесла с собой приготовленное специально для неё Николаем сливочное пиво и Женей – вишнёвый пирог. Томик, содержащий нужную ей информацию, Алина успела забрать ещё до инцидента, поэтому книги вновь были всем, что могло её развлечь, помимо рисования. Но рисовать не хотелось, в воображении ещё была жива агония, и Алина не хотела давать ей карт-бланш. Не хотела окунаться в свои эмоции.

– Полагаю, вкус наказания оказался слаще, чем все предполагали?

Насмешливый голос Киригана заставил Алину встрепенуться.

– Профессор, какая встреча! – Алина обернулась, пытаясь сохранить самообладание и незаметно оттеснить стакан со сливочным пивом, но он, наполовину опустошенный, как будто назло перевернулся, покатился по столу и…

… в мыслях уже загрохотал по полу, создавая шум, выдавая её с головой…

… взмыл в воздух, его содержимое вернулось внутрь, а стол сделался сухим, как и успевшие намокнуть страницы книги.

– Спасибо, профессор.

– Разрешите мою загадку, мисс Старкова: что является причиной вашей рассеянности? – он отвёл древко палочки вниз, а затем аккуратно убрал её за пояс (она не решилась пялиться, заметив лишь чёрное извивающееся дерево); ему, очевидно, было весело наблюдать за потугами Алины сформулировать мысль или наблюдать за тем, как она запракидывает голову, чтобы сохранять зрительный контакт. – «Великие волшебники разных эпох»?

Ищите кого-то конкретного?

«Ага, ответ на вопрос, почему моя жизнь превратилась в минное поле».

– Да это так, просто…

– Не поверю, что это говорит девушка, применившая столь серьёзное заклинание. Как ваше самочувствие?

Глаза оценивающе прошлись по ней, словно она что-то успешно скрыла от колдомедиков из Мунго, но не от него.

У неё чернели и набухали вены время от времени, первые дни после случившегося, словно кровь была не красной, а чёрной, не жидкой, а твёрдой. Она задыхалась. Приобрела панические атаки. И чертовски детально помнила время лихорадки, сжигающей её изнутри, палящей внутренним солнцем. Изменились волосы. Потерялся оптимальный вес. Начались проблемы со сном.

– Сносно, – прищурившись, уклончиво ответила Алина. – Я не ищу кого-то конкретного. А причина моей рассеянности – некоторые трудности с учебным советом и завывания призраков, возомнивших себя рождественскими эльфами на Сочельнике. В остальном всё отлично.

Кириган засмеялся. Раскатисто, негромко, но эхо зазвенело по углам большого зала, в котором шёл снег. И Алина вспомнила, как любила этот звук. Будто мысль покрыли вуалью, а теперь она спала, и столь откровенное открытие ошеломило.

– Не верю ни единому слову. Но… Ильи Морозова вы не отыщите в этих книге, как и ответов на все насущные вопросы, занимающие вашу голову.

Внезапно Александр сел рядом с ней, перекинул ноги через скамью и оказался ближе, чем когда-либо им приходилось. Поправил жилет, стряхнул пылинку с брюк. Могло сложиться впечатление, что он сам студент Хогвартса.

Слизеринец, конечно. Отличник. Ловец или охотник. Чёрный принц своего факультета.

– Откуда вам знать?

– Вы умеете хранить секреты, мисс Старкова?

Алина потупила взгляд, умоляя себя не смотреть на шею, ключицы, выпирающие из-под лёгкой белой рубашки, и дёрнувшийся кадык. Не смотреть на профессора вообще. Перевести взгляд на стол Слизерина и поддерживать спонтанный диалог.

– Да, профессор.

– Фамилия моей матери Морозова, имя – по чистой случайности – Багра, – тут он усмехнулся то ли разочарованно, то ли озадаченно, как если бы в голове не складывалось пазлы, и тоже стал смотреть перед самим собой, – а стало быть Илья Морозов… мой дед.

Алина засмеялась, прикипев взглядом к лицу напротив. Александр пару раз непонимающе моргнул, а потом в его чёрных глаз расцвели огоньки веселья, и Алина по-детски захлопнула рот ладонью.

– Извините… Святые, я была права! Николай должен мне деньги, – прошептала она поражённо, и, опомнившись, добавила вновь. – Извините ещё раз! Не то чтобы мы вас обсуждали, или вашу жизнь до Хогвартса, или… ваше прошлое в Колдовстворце… Мне лучше замолчать.

– Что ж, я не особо удивлён. Хогвартс любит слухи как обсуждать, так и создавать.

– Профессор, почему вы мне рассказываете об этом?

– У вас есть особенный дар… – с паузой произнёс он, – проявлять нездоровый интерес ко всему, что касается Морозовых. Хочу сказать, что лучше этого не делать. Целее будете.

«Я бы назвала это даром проникать под кожу».

– Заклинание, что вы применили, на моей родине называют скверной. Это абсолютно другой вид магии. Он разрушителен. Питается тем, кто его практикует.

– Звучит зловеще, – прошептала Алина.

«А значит, я в деле».

– И является тем же.

– Цитируя одного моего знакомого, скажу, что не верю ни единому вашему слову. Есть что-то убедительнее?

Да, возможно, за неё говорило любопытство испытать такие чувства с кем-то более опытным, сведущим, властным, но всё это было неважно. Ей восемнадцать. Она вольна думать как хочет и делать что хочет.

– Есть вещи, которые я могу себе позволить, и вещи, которые позволить не могу.

В подтверждение слов его пальцы медленно скользнули к подолу юбки, очертили по узору, задев ногу, и сжали бедро. Их могли увидеть. И от репутации тогда бы ничего не осталось. Алина до боли закусила внутреннюю сторону щеки, лишь бы отвлечь всё внимание на боль. Увести его от безобидного прикосновения. Но мысли, точно мотыльки на огонь, стремились лишь к нему. Жар пожирал шею и заставлял алеть щёки.

– Нап-пример? – споткнулась она на полуслове.

– По-моему, достаточно стертых границ на этот месяц, – шёпот полоснул по уху. По чему-то глубоко внутри неё. – Ты так не считаешь, Алина?

– Вы впервые назвали меня по имени, – Алина с колоссальным трудом отыскала крупицы самообладания и повернулась к нему лицом. Их носы соприкасались, стоило ей чуть-чуть приподнять голову. Хотелось поцеловать его. Хотелось ударить за эти игры в кошки-мышки. – Это тоже та вещь, которая непозволительна?

«Не отвечай, трансгрессируй нас куда-нибудь. Просто. Трансгрессируй. Пожалуйста…»

– Отметь день красным в календаре и празднуй ежегодно, – сильнее надавив пальцами на бедро, улыбнулся Кириган. – Ты достаточно способная ученица, чтобы понять, что я имел ввиду, не так ли?

Александр поправил подол её юбки, напоследок скользнул пальцами по коленке и встал из-за стола, а затем под её участившееся сердцебиение наклонился опасно близко и, взяв стакан, осушил его до дна.

– Всё тот же вкус.

– Вы должны мне выпивку, профессор, – съёрничала Алина, бесконечно разочарованная, скрывающая тяжёлое дыхание и мучительное томление внизу живота. – Частично моя способность схватывать всё налету заслуги моего требовательного учителя. Но обычно, со временем… запреты, которые накладывают на определённые вещи, я нарушаю. Что насчёт вас?

– Время покажет.

========== про провокации, сильдройр и сомнительные способы согреться ==========

Комментарий к про провокации, сильдройр и сомнительные способы согреться

Что-то вроде AU, завязанном на мыслях книжной Алины толкнуть книжного Дарклинга в воду, но в исполнении сериальной Алины, с одной моей претензией на второй сезон и с сотней её претензий насчёт её же Тёмного Принца.

– Поверить не могу, что мы оказались в этом положении, – бормочет Алина, сидя на кровати, задвинутой в угол, и кутаясь в чей-то красный кафтан, норовящий сползти и оголить плечи, и ворох мехов в бывшей капитанской Штурмхонда.

Щёки горят, в лёгких хрипит и только мысль о том, что гриши не болеют, отвлекает от вероятности переохлаждения. Что ж, может, затея и впрямь была безнадёжной глупостью.

Зуб на зуб не попадает, но Алина стискивает челюсти посильнее, внутренне сражаясь с желанием позвать сердцебитов, чтобы помогли вернуть оптимальную температуру прежде, чем она окоченеет, и/или с желанием кинуть что-нибудь Дарклингу в спину, чтобы не вёл себя так, словно ничего не произошло, чтобы отдал ей – одной ей – больше крупиц человечности, на которые только способен. Как там, в море, когда она, разозлившись, пошла на поводу у вредности и, схватив его за руку, обернув вокруг собственной талии, рухнула в ледяную воду, утянув и его, на глазах у всего экипажа «Волка Волн», замерзшего в неверящем оцепенении.

Согреть себя силой не удаётся, стоит им выбраться из воды, дрожащим, еле переступающим с ноги на ногу, теряющимся под отяжелевшими от воды одеждами, с мокрыми волосами, липнущими к лицу и шеи и покрывающимся снежным налётом, с красными щеками и бешено стучащими сердцами, как на её руки Иван тут же надевает кандалы. Силуэт Мала на другом конце корабля напрягается, силясь узнать, в порядке ли она. Ответить непросто, держаться на ногах-то – непосильный труд, не то, что раскрыть рот и убедить Оретцева в своей невредимости. Как только Алина всё же делает попытку, Дарклинг хватает её за запястье и тащит в каюту, не обращая внимание ни на понимающую ухмылку слишком умного лиса, ни на перешёптывания гришей и команды, ни на беспокойство Жени.

– Поправка: это ты поставила нас в такое положение, – фыркает Дарклинг, обнажённый по пояс, и продолжает внимательно изучать карты, скользя длинными пальцами по их кромке, по чернилам, горным цепям и затерявшимся в глуши деревенькам с накренившимися крышами. По картам, к созданию которых, возможно, она приложила руку когда-то давно – в прошлой жизни. Сквозь толстое стекло круглых окошек кормового отсека падает свет, смягчая все цвета до пастельных или приглушённых. Судно мерно покачивается в чёрных водах, точно младенец – в руках у матери, напевающей колыбельную.

Волна гнева окатывает её лицо, как вполне реальная минутами ранее – ледяным потоком. Но стоит подметить, как мелко дрожат его руки или сильнее натягиваются мышцы спины, она сметает все чувства под чистую, оставляя только одно – сладкое злорадство.

– Похоже, есть вещи, которые даже вечность готовы сбить с толку. Например, ледяные воды Костяной тропы, – с сарказмом говорит Алина, ладонями растирая ноги до ошпаривающего жара, и едва не стонет от того, что усилий оказывается недостаточно.

Не вслух, конечно, делает пометку: никогда больше не кидаться с Дарклингом под мышкой в ледяное море, захлебываясь и инстинктивно хватаясь за руки единственного человека поблизости – злейшего врага.

– Или безрассудные маленькие заклинательницы, желающие утопить? – его голос лязгает злостью и металлом, как сердитый меч. – Позволь Ивану помочь. Ещё чуть-чуть и у тебя выскочит сердце из груди. Ты нужна мне.

– Живой, – добавляет Старкова. – Вот, что тебе нужно, чтобы нацепить на меня чешую Морского хлыста, чтобы вновь завладеть моей силой и повязать ещё одной цепью, за которую ты будешь дёргать, когда тебе заблагорассудится.

– Я предложил тебе помощь, а ты вернулась к нашим разногласиям.

– Разногласия? – бешенство бьётся о рёберную клетку не хуже морской пены, набегающей на борта корабля. – Так ты это называешь? Сними с меня цепи и я согреюсь, мне не нужна помощь твоего сторожевого пса. Воспользуйся его услугами сам, пока не упал без чувств.

– Я не какая-то кисейная барышня.

– Да, но ты, как это не скверно признавать, живой человек.

– Гриши не болеют, – непринуждённо возражает Александр, косясь на неё, оставляя в стороне карты.

– Вот и посмотрим.

– Что тебя так злит? – он оборачивается, и взгляд Алины прикипает к светлым линиям шрамов на его лице, к её разочарованию, совсем не делающим его похожим на монстра, и складывает руки на груди, облокотившись об стол. – То, что я не реагирую на твои истеричные вспышки или то, что я без рубашки? Ты не спускаешь глаз с меня.