Текст книги "Цена верности (СИ)"

Автор книги: Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

«Надо жеж, чтоб увидел да сдох от жадности. А то чего? Ничего!»

Тюрьмы Ангбанда были похожи друг на друга как одна: на круглой площади сходились три широких дороги, а сама площадь плотно втискивалась между гладких высоких скал. Первая дорога из трех вела в пыточные, другая – к одиночным камерам, а третья – к камерам на нескольких пленников.

Выход наружу всегда перекрывал форпост тюремщиков. К внушительным башням из камня и железа лепились кособокие орочьи пристройки и кузня, где чинили кандалы, а порой и оружие надсмотрщиков.

Там же орки втихаря пили, разумеется.

За дверями караулки Мурт издал удивленный хрип, во все глаза пялясь на гигантскую статую Владыки в полный рост. Издевательская скульптура горделиво красовалась точно посреди площади, а вокруг сопело несколько орков, которые перли изваяние по десяткам лестниц на тюремный уровень. Над статуей Зирбаг постарался: надраили ее так, что блестела, как бриллиант.

Или начищенные сапоги Мелькора. Уж кому на какое сравнение наглости хватало.

Среди тюремной разрухи, грязи и крови монумент смотрелся варварски неуместно. От количества золота у Мурта, несмотря на ужас перед Морготом, почти потекли слюни, и в зобу дыханье сперло.

Он разом забыл о подозрениях и осторожности, твердо зная, что золотом награждает только Владыка, а уж иметь у себя его статую – это ж какой почет должен быть!

«Вот оно как. Статуя Повелителя! Так и надо этим голуг! Ох, какая слава теперь разойдется! Уж такого точно ни у кого в тюрьмах нет! А у меня будет! И милости авось сразу подвалит – вроде как и почитаем Его побольше других!»

– Вот, у тебя Ему самое место, – уверенно ляпнул Зирбаг. – Чтобы это… не забывались. Поставь и пусть стоит. Мне без надобности, а тебе в самый раз!

По отрешенному взгляду Мурта Зирбаг понял, что старший тюремщик его уже не слушает, завороженный своими мыслями.

«Вот и замечательно. Идиотина».

Как повелось, неладное Мурт обнаружил не сразу, а лишь когда привели новую партию пленников. Несколько остроухих, пойманных на юге, избитые и закованные, всего с минуту смотрели на статую, а потом зашлись таким смехом, что Мурт, а вместе с ним и остальные тюремщики западного крыла, почувствовали себя круглыми дураками.

Смеялись эльфы, конечно, недолго, но к ужасу Мурта, неизвестная зараза расползлась по всей его вотчине. Вместо того, чтобы пугаться, как и положено перед ликом Владыки, голуг, едва завидев статую, принимались ржать целыми колоннами и от ударов бичей хохотали лишь громче. А чем сильнее били – тем сильнее смеялись, вынуждая Мурта то и дело срываться на пленниках так, что нескольких он забил до смерти. На полу одни лужи с кровью да ошметки мяса остались.

Мурт не понимал ровным счетом ничего, каждый раз все более пристально разглядывая статую, но не находил ничего подозрительного. Он ходил вокруг нее, крутил башкой и боязливо тыкал пальцем. А разок набрался наглости обнюхать золоченого Повелителя и даже заглянуть ему под плащ.

Ни-че-го. Кроме золота, которое было на статуе повсюду.

«Да что ж такое-то!»

Любопытство Мурта было удовлетворено спустя всего пару дней, причём наиболее болезненным путем. Ему было невдомек, что в бригаде нолдорских ремесленников, сделавших статую, не осталось в живых ни одного, и вскоре из тюрем потребуют новую партию рабов.

С этим событием удивительно совпал очередной всплеск фатальной для подчиненных бессознательной пытливости ума Мелькора вкупе с его безграничной жаждой деятельности и контроля.

То, что к ним направляется Владыка во плоти, Мурт понял по тошнотворному ужасу, который вызывал необъяснимое желание пасть на колени и ползать на брюхе, преданно вывалив язык.

Он как раз орал на кузнецов, которые прошлый раз плохо скрепили звенья цепей. Так бы он поубивал новичков, но за безалаберную растрату рабочей силы пришлось бы лично отчитываться перед Тар-Майроном, а этого Мурт не хотел.

Когда страх совсем уж стиснул кишки, а подчиненные притихли, косясь куда-то за спину Мурта, он слишком поздно ощутил тяжелый взгляд, буквально прожигающий спину до хребта.

Мурт резво обернулся и рухнул на колени, раболепно завопив:

– Повелитель! Хозяин!

Мелькор не ответил этому отребью. Он мрачно уставился на ненавистную статую, которая как будто издевалась над ним, являясь вот уже второй раз подряд во всем блеске золота. И во всем блеске похабно обнаженного торса, фривольно выставленного бедра, фаллического свидетельства всесторонней мужественности и оскорбительных стихов.

«Нет, ну это неслыханно!»

– Кто поставил ее здесь? – спокойным и почти веселым голосом поинтересовался Мелькор у притихших орков. Самый крупный, с отметкой командира, издал невразумительный хрип, вытаращив глаза. – Молчать!

Орк издал тихий испуганный скулеж.

Мелькор махнул рукой, стискивая пальцы в кулак, и этот, самый крупный и языкастый, завопил, а потом тонко и хрипло заверещал, корчась от мучений, когда его сосуды раздулись под кожей и потемнели дочерна.

– Объясните мне! – Мелькор сверкнул взбешенными глазами, неестественно, по-змеиному, склонил голову к плечу и медленно прошелся испепеляющим взглядом по оркам, выводя кистью в воздухе прихотливые жесты, наблюдая за тем, как орет от боли Мурт, имени которого Мелькор не знал.

Голос валы был похож на шипение, а вопрос предназначался для трех оставшихся перед ним орков:

– Почему каждый раз, когда я иду по крепости – я натыкаюсь на эту… треклятую золотую херогребину?!

Один из орков икнул и дернулся, таращась на Мелькора. Второй проявил верх смелости, жалобно сдвинув на лбу брови и выдав под аккомпанемент диких воплей Мурта, у которого полилась из ушей темная кровь:

– Э. Ы-ы.

Вопреки всему, Мурта от верной смерти спас Тар-Майрон. Комендант Ангбанда невозмутимо выплыл из пыточных: ростом с Мелькора, со схваченными ободком на затылке золотисто-медными волосами, в крови по локоть и в кожаном фартуке. Он с каменным выражением лица посмотрел на статую. На Мелькора. На жутко орущего орка. Тяжело вздохнул с обреченным выражением на суровом лице.

И под сводами тюрем зазвенел резкий, непонятный для орков валарин:

– Что случилось у Владыки Судеб Арды? – Майрон окинул статую оценивающим взглядом и задумчиво покивал. – И это еще что?

Мелькор замер. С шипением выпустил воздух между зубов и отшвырнул в сторону Мурта, который тут же свернулся в калачик, поскуливая и поджимая колени к груди. Майрон щелкнул пальцами оркам, и ему тут же поднесли ведро воды и полили на руки, смывая кровь.

– Это убожество, Майрон, творческая мысль уже мертвых пленных нолдор, – Мелькор сделал паузу, глядя на Майрона. – Но эту… эту срань мои прекрасные исполнительные солдаты таскают по всей крепости вторую десятидневку, не в силах понять приказ убрать статую с глаз моих долой.

Майрон флегматично пожал плечами, бросив короткий взгляд на орков, которые посмотрели на майа, посмотрели на Мелькора и с полупридушенным писком отползли подальше, словно растворяясь в темноте караульных помещений и коридоров.

Мелькор, Майрон и статуя остались в почти интимном уединении полумрака пещеры, хотя настрой несколько сбивали стенания пленников, орочья икота, а также вонь страха, пепла и крови, пропитавшая воздух. Майрон еще раз оценивающе поглядел на статую, чему-то ухмыльнулся и, дернув бровью, очень серьезно посмотрел на Мелькора.

– Так что ты с ней сделать хочешь… Повелитель? – его хрипловатый голос почти не порождал эха.

Мелькор уставился на Майрона раздраженно:

– Серьезно, Майрон? Конечно, я хочу ее уничтожить, чтобы и памяти не осталось. И выколоть глаза всем, кто это видел.

Майрон кивнул с сосредоточенным видом и поправил волосы, хитровато блеснув цитриновыми глазами на Мелькора.

– А я и ты, Владыка?

Мелькор сжал губы, отрывисто выдохнул через нос и убийственно посмотрел на Майрона.

– Ты разума лишился?

Майрон пожал плечами, сдвинув низкие светлые брови.

– Ты не уточнял, Владыка. Я сам разберусь с этой статуей, раз орки не могут. И, между прочим… – Майрон нахмурился, полез под фартук на поясе и выудил откуда-то небольшой кожаный мешочек, плотно свернутый и завязанный у горловины.

Мелькор подозрительно наблюдал за его действиями.

– Это еще что?

Майрон дернул уголком рта в кривоватой улыбке.

– Разграбили один караван с юга. Я подумал, тебе понравится.

Мелькор молниеносно поймал когтями перчаток мешочек, даже не коснувшись его обожженной ладонью, и раскрыл. Нос пощекотал сладкий фруктовый запах, а внутри заблестели крупные, размером с небольшое яблоко, шарики чего-то рыжеватого и по виду – слегка липкого.

– Не смотри так, – Майрон тихо фыркнул. – Это конфеты. Персики в меду с орехами. Там еще несколько ящиков на кухне. Слегка кровью залило, конечно, но конфеты не пострадали.

Мелькор поначалу ушам не поверил.

«Конфеты?! Серьезно?!»

Он мучительно разрывался между тремя взаимоисключающими желаниями: сохранить достойный вид, отомстить Майрону за попытку манипулировать его вниманием и немедленно отправить в рот хотя бы один вяленый персик.

Он захлопнул злосчастный мешочек, из которого исходил манящий сладкий аромат, и невозмутимо расправил плечи. Звякнула подвесками коса, сверкнули Сильмариллы в короне.

– Если это позорище хоть раз попадется мне на глаза по твоей глупости, умрешь уже ты, Майрон, – холодно изрек Мелькор.

Майрон склонился, но без всякого раболепного ужаса в глазах.

– Конечно, Повелитель.

А потом одним движением взвалил себе на плечо тяжеленную статую, почти бережно приобнимая отвратительный монумент в месте, где спина превращалась из благородной части тела в объект солдафонских и похабных шуточек. Майрон обернулся на Мелькора, сверлящего его по-прежнему взбешенным взглядом.

– Оставь свое волнение, Владыка, – произнес майа. – Я обо всем позабочусь.

– Считай, что ты поклялся, – мрачно оборвал его Мелькор.

На том и разошлись. Едва оказавшись в пустом коридоре, Мелькор воровато стрельнул глазами по сторонам и отправил в рот один из персиков. Целиком.

Он очень надеялся, что ни одна живая и мертвая тварь в Арде не имела в этот момент удовольствия лицезреть Моргота, набившего рот фруктовыми конфетами.

Мелькор редко являлся в покои Майрона, но в этот раз чувствовал в себе унизительную и отвратную потребность в поддержке той разумной части себя, которая говорила, что орки слишком тупы, чтобы больше, чем за десять дней, позабыть всякие недоразумения, связанные со статуей. Поскольку часть неразумная рвалась уничтожить всех, кто видел статую хотя бы краем глаза.

Но, вопреки всем представлениям, Мелькор умел сдерживать душевные порывы своего злобного безумия.

Ни в прихожей покоев, ни в спальне, которая одновременно служила рабочим кабинетом для черчения и бумажных дел, Майрона Мелькор не нашел. Очевидно, майа был где-то в мастерской, которая примыкала прямо к спальне, полностью иллюстрируя потребности майа: большинство устраивали из спальни вход исключительно в уборную и купальни, но Майрон не был большинством. Он был меньшинством, которое бывало в мастерской и купальнях чаще, чем в спальне.

Из-за приоткрытой двери в мастерскую слышался раздраженный голос Майрона.

– …конечно, разве ты можешь меня послушать хоть раз? Каждый раз с таким же лицом стоишь и молчишь.

«С кем он разговаривает? Или… с чем?»

Что-то подсказывало Мелькору, будто он знал, с чем. Вала замер на месте, почувствовав в себе почти непреодолимое желание устроить здесь второй Ламмот, но подозревал, что Ангбанд обрушится на голову всем его обитателям, и это было неразумно.

Он распахнул дверь в мастерскую одним движением, заставив Майрона дернуться возле ювелирного стола.

«Какого…»

Взгляд Мелькора упал на Майрона, который уставился на него с ошеломленным видом. И на проклятую статую, которая язвительно красовалась на постаменте в углу мастерской и выглядела так, словно и не собиралась куда-либо перемещаться со своего места.

Мелькор оскорбленно приоткрыл рот. Закрыл. Подобное предательство было тем, что другие бы назвали ударом ниже пояса.

– Нашел себе собеседника по убеждениям, Майрон? – вкрадчиво поинтересовался вала.

– Ничего подобного, – ворчливо ответил ему Майрон, недовольно блеснув золотыми глазами.

Мелькор выдохнул. Ожесточенно сжал губы. Черные глаза метали молнии, корона с Сильмариллами сверкала от ярости, а внутри Мелькор почему-то чувствовал неуместную и обжигающую ребяческую обиду. Он должен был злиться, но почему-то обида оказалась сильнее.

В этот раз его голос прозвучал спокойно:

– Ты всерьез решил, будто меня можно отвлечь конфетами от твоих грязных замыслов и провести, как дитя?

Майрон отложил инструменты и покорно склонил голову.

– Никогда, Владыка.

– Тогда что здесь делает эта махина? – ледяным тоном поинтересовался Мелькор.

Майрон не нашелся с ответом, потупив взгляд, и развел руками. Мелькор сдвинул точеные брови, злобно глядя на него.

– Раз ты не можешь даже оправдать своего поступка, – убийственно спокойно заключил вала. – Ищи как уединения, так и беседы с этим последышем эльфийских рук.

– Мелькор… – Майрон не успел закончить фразу. Мелькор взглянул на него с красноречивым презрением, отвернулся и покинул мастерскую. Раздался звук закрываемой двери – о нет, Мелькор не хлопал ею, держась с подчеркнутым ледяным достоинством.

В покоях Майрона повисла тишина.

Майа обреченно засопел, окинул взглядом статую, которую, признаться, собирался привести для собственного душевного покоя в более… достойный вид.

После секундных раздумий Майрон выудил из недр мастерской покрывало из тяжелой черной ткани и укутал ею творение эльфийских мастеров. И принялся за прерванную Мелькором ювелирную работу.

Выждав точно отмеренные пару часов, Майрон разложил по местам инструменты и открыл огромный ящик в гладком шкафу, где хранились тщательно рассортированные по тяжести проступков украшения, которые он делал для Мелькора – большей частью гребни, заколки и накосники всех мастей.

Майрон помедлил, пробегая пальцами по воздуху над шкатулками.

«Гребень… не пойдет. Придется подарить змеиный клубок».

Майа вытащил из ящика длинную тяжелую шкатулку, отделанную серебром. Внутри на черном бархате лежал прекрасный золотой накосник в виде сплетенных змей с рубиновыми глазами, турмалиновыми гребнями и черными опалесцирующими прожилками.

Майрон взвесил шкатулку в руке. Тяжело вздохнул.

И пошел мириться.

*Словарь черного наречия говорит мне, что дословно это переводится как «большая навозная куча». Думаю, уместно считать это одной из степеней абсолютного фиаско согласно орочьей классификации.