Текст книги "Изморозь (СИ)"
Автор книги: GreenPeas Valeriya Demetria
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
1
Новый день – застарелая новая боль.
Натягиваешь на колени Его старую рубашку и закуриваешь, втискивая в сопротивляющиеся легкие горький дым потери и густого тумана. Снова травишь организм никотином, словно в тебе и без него недостаточно яда. Яд в твоем сердце и оно упоительно разгоняет его по организму. Яд в твоей голове каждое утро крошит установленное за ночь умиротворение. Яд в крови скручивает вены узлом и закупоривает сосуды.
Ты – яд.
Расстеленный природой туман такой плотный, что сигаретный дым облаком окутывает твое тело. Стальные тяжелые тучи с самого рассвета медленно, но верно завоевывают небо, отбирая надежду на хорошее настроение.
Ты не любишь дождь. Больше не любишь.
Ты больше не хочешь жить на Туманном Альбионе. Больше не горит в тебе желание каждый день видеть, как туман накрывает остров Великобритания. Не захватывает вид остановившего движения на улицах из-за темноты, накрывающей город. Ты уже без улыбки вспоминаешь о том, как впервые была дезориентирована вмиг упавшей мглой и тяжестью тумана на плечах. Ты вообще стараешься не вспоминать.
Ты – забвение.
Первые тяжелые капли падают с неба, десятком брызг разбиваясь о железные перила балкона. Стук дождя, аккомпанируя удушающим мыслям, отдавался набатом в голове. Ты не хочешь смотреть на дождь, но сдвинуться с места не можешь. Дождь всегда напоминал тебе Его, наверно, потому ты раньше каждый раз выходила на балкон и подставляла лицо освежающим каплям. Воображала, что это Его влажные поцелуи медленно спустились с виска, скрываясь в ложбинке между грудей. В сером грозовом небе ты видишь его глаза. В запахе летнего дождя слышишь присущие ему ароматы.
Он – твоя гроза в засуху.
С силой оттягиваешь воротник Его старой рубашки, чувствуя уже ставшее привычным удушение. Сигаретой прожигаешь новую дырочку вдоль шва на подоле, их там скопилось уже достаточно много. И так каждый раз, когда позволяешь себе думать о нем. С каждым разом все хуже и хуже и рубашка скоро будет напоминать решето.
Не раздумывая долго, ты прижимаешь еще горящий окурок к тонкой коже запястья. Возле едва заметной голубоватой венки, слышишь мерзкое шипение, чувствуешь противный запах паленой кожи. Место ожога немного пощипывает, но это не сравнится с душевной болью, причиненной человеком, которого любила.
Он – твоя тоска.
Снова накатывает отчаяние и в такие моменты тебе хочется убежать, исчезнуть, не существовать вовсе, только бы не чувствовать всю эту боль снова. Боль с каждым разом все чаще накатывает, обжигая незажившие раны серной кислотой воспоминаний. Два года прошло, а дыра в груди даже не зарубцевалась. Правильно сказал Ремарк: «Время не лечит, не заштопывает раны, оно просто накрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений и ощущений, жизненного опыта. И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль и новую жизнь».
Ты каждый день срываешь плохо наложенную повязку своих впечатлений, снова и снова окунаясь в ледяные воды бушующего океана страданий.
В такие моменты ты звонишь отцу, чтобы услышать ласковый родной голос. С силой надавливать тонкими пальцами на веки, запрещая себе плакать. Сжимаешь в руке мобильный телефон, отговаривая себя звонить отцу. Ты не станешь звонить ему сегодня, вы вчера поговорили. Сегодня ты слишком расстроена, а волновать отца тебе совершенно не хотелось. Пусть думает, что у тебя все хорошо.
А еще вчера вызвалась поговорить мать. Выспрашивала о твоих делах, об учебе в университете и смущенно бормотала что-то о личной жизни. Ты бы нагрубила ей, заявив о ее привычке совать нос в твои дела. Но она не настаивала на ответах, а ты решила сдержаться. Чтобы не расстроить отца вашей очередной ссорой.
Они просили тебя променять дождь и туман на горячий песок и солнце. Там, где осталась твоя прошла жизнь совершенно другая погода. А вот погода в вашем доме напоминает тебе серый и пасмурный Лондон. Но там остались люди, с которыми раньше лето было круглый год.
Больно кольнула мысль, что раньше людей, которых ты считала родными, было намного больше. Но сейчас они все чужие для тебя.
Особенно Он. Первое время Он через отца передавал тебе приветы, но ответа так и не удостоился.
В прошлый свой приезд ты старательно избегала Его всеми возможными способами, да и он, кажется, не настаивал на встрече. Тебе даже было хорошо иногда. Когда отец приходил с работы и как в детстве приносил тебе плитку твоего любимого шоколада. Все две недели пребывания дома ты запомнила лишь то время, что провела с отцом, остальное – смазанная и потертая временем фотокарточка.
Пожалуй, был момент, который вывел твое тщательное настроенное равновесие. На папином столе давнишняя фотография, которая так нравилась тебе раньше. Нахмурившись, всматриваешься в Его молодое лицо, украшенное знакомой лукавой улыбкой. И вроде держишься, но надо было матери зайти и брякнуть:
«У Максима все хорошо. Привет от тебя передам».
Одним глотком допивая остывший кофе, ты неохотно бредешь паковать вещи. Отец все-таки уговорил тебя на неделю каникул приехать домой.
Ты заказываешь в интернете билет на ближайший рейс и идешь чистить зубы, сгорая от желания смыть с языка вкус кофе без сахара.
Кофе без сахара – это Он.
А еще ненависть и тоска. Но это теперь.
2
По дороге в аэропорт безразличным взглядом сканируешь местность сквозь заляпанное стекло автомобиля. Витрины магазинов уже украшены к Рождеству, разноцветные гирлянды и блестящие шары изо всех сил стараются разорвать плотное облако тумана. Но это бесполезно и они, смирившись, тускло поблескивают отчаянными огонечками сквозь толстые стекла.
Этот вид напоминает тебе твою жизнь. Ты тоже долгое время тщетно старалась привлечь внимание, яростно поблескивая своим внутренним огнем. Пока суровый туман предательства и боли не потушил твой душевный маяк. И ты теперь, как эти всеми брошенные гирлянды, просто тускло светишь, напоминая лишь тень себя прошлой.
Люди в приливе праздничного настроения чувствуют душевный подъем и волнующее ощущение приближающегося праздника. Счастливые лица лучше всяких огней немного разгоняют туман и серость. В предвкушении Рождества, они бегают по магазинам, боясь не успеть купить подарки любимым. Осталось-то всего два дня.
Ты не везешь подарков. Просто у тебя больше не осталось любимых людей, а отцу ты купишь какую-то ненужную безделушку в аэропорту. Возможно, это неправильно, но ты не сумеешь безмятежно вручить подарок Ему. Не стоит и пытаться.
Ты уверена, что на Новый Год он будет у вас в гостях. Ты знаешь сценарий этого праздника наизусть.
Отец выпьет пару стопок коньяка и станет рассказывать истории из колледжа. Он будет поддакивать отцу, дополняя его рассказы и каждые полчаса бегать курить. Мать как обычно будет суетиться на кухне, чтобы во время застолья, горделиво светясь, насладиться всеобщими похвалами. Ну а ты будешь изо всех сил стараться делать вид, что здесь тебе самое место.
Все будет как раньше, но ничего уже не будет как прежде. Ты уже не будешь чувствовать себя родной и нужной на этом празднике жизни.
Ты стараешься подавить в себе память о том времени, когда была счастлива. Сейчас ты с каждым разом все больше сомневаешься в том, было ли это на самом деле.
Были ли все эти мгновения? Были ли все эти люди? Ты не уверена.
Но ты точно уверена, что всегда был Он. Всю жизнь был частью вашей семьи, где-то незримо, но ощутимо рядом, оберегал и заботился. А еще так ласково улыбался, что до сих пор щемит в груди. Он был оплотом твоей жизни, на него можно было положиться, спастись в его надежных объятиях, ныряя в заражающую ауру спокойствия.
Казалось, Он всю жизнь был рядом. Эдакий ангел хранитель на твоем плече. Но даже Он не всегда мог вовремя предостеречь тебя от глупостей. От самой главной глупости он тебя не уберег.
А вот нянькой и другом Он был превосходным. В меру строгий, но веселый и немного бесшабашный. В детстве ты думала, что Он знал все на свете, терпеливо отвечая на твои бесконечные вопросы. Мать отмахивалась, уставая от бесконечных «почему», у отца не было времени. Зато Максим всегда находил и желание, и время, поразительно ответственно подходя к глупым детским вопросам. Разумный взрослый человек очень серьезно раздумывал над вопросами типа: А почему люди не летают? Так было бы гораздо удобнее. Почему у человека только одна пара рук? Ведь совершенно очевидно, что лишние не помешали бы.
И он находил ответы. Не просто желая, чтобы ты прекратила доставать его, желая, чтобы ты поняла.
И ты понимала. Ты всегда его понимала.
Радостные мгновения въелись в мозг, и вытравить их оттуда не представлялось возможным, да и не хотелось. Ты хотела помнить о том, как он учил тебя водить машину, бесстрашно доверяя дорогой автомобиль четырнадцатилетней девочке. Ты не хочешь забывать о том, как он ездил в другой город за новогодней елкой, потому родители забыли ее купить, а ты расстроилась. Именно Он научил тебя мухлевать в карты, Он соорудил у вас во дворе самодельные качели, которые до сих пор висят на толстой ветке старого дуба.
Ты не вытравила эти воспоминания, ты просто задвинула их в самый дальний уголок мозга. Так лучше, почти хорошо. Чем меньше ты будешь ворошить рой воспоминаний, тем тебе будет проще. Ты уже давно усвоила этот урок.
Но отбирая у себя эти воспоминания, ты осталась ни с чем. Раздавленная и одинокая, выброшенная на обочину Его жизни.
Иногда думаешь, что твоя жизнь не задалась с самого начала. Возможно, лучше бы тебя не было. Лучше бы у родителей родился сын, как они и мечтали, даже тебя назвали мужским именем. Всем было бы проще.
Ему бы точно было проще.
В очереди на регистрацию ты замечаешь маленькую девчушку, угрюмо тащащую потрепанную куклу без одной руки. Ты как эта кукла: сломанная и потрепанная. И тащить тяжело и выбросить жалко.
– А зачем тете нужна шапочка, здесь же тепло? – бросила в сторону работницы аэропорта угрюмая девчушка.
Ее вопрос заставляет тебя поморщиться, но, тем не менее, ты продолжаешь смотреть на девчушку, ожидая ответа, как ты полагаешь, старшего брата. Он не отмахивается от нее, а садится перед девочкой на корточки и пытается доходчиво объяснить.
Ты стискиваешь зубы, стараясь не дать ледяному водопаду чувств смыть тебя. В толпе нельзя плакать.
Сильные девочки не плачут – это родом из детства. Ты была непоседливым и очень активным, но неуклюжим ребенком, поэтому коленки и локти всегда были в зеленке. Он целовал разбитые коленки, ласково успокаивая, и дул на ранки, когда щипало. А после он водил тебя есть мороженное, сдобренное шоколадным сиропом и фруктами.
И разбитое одноклассником сердце, тоже склеивал он. Старательно объяснял непонимающей пятнадцатилетней тебе процесс мышления пятнадцатилетнего парня. Ты горько плакала, а он нежно гладил тебя по спине, шепча всякие глупости. Если бы кто-то спросил тебя о той ситуации, ты бы пафосно заявила, что это самое горькое разочарование в жизни.
Врала бы.
Твое падение началось в такой же теплый сентябрьский вечер. Тебе в этот день исполнялось семнадцать, и ты чувствовала себя по-другому, более взрослой.
Он заходит в дом, неся огромного, с тебя ростом плюшевого белого медведя. Ты повернулась к нему и посмотрела в Его глаза, оставаясь там навсегда. Солнце ярко блеснуло сквозь большое окно в кухне, затерялось в его глазах, и обожгло тебя своим жаром. Объятия и целомудренный поцелуй в макушку отдался странным импульсом в голове, и по венам побежал к сердцу. Неистово, жарко и слишком близко.
Тебе в тот момент хотелось истерически рассмеяться или заплакать навзрыд, срываясь на крики и хрип. Кажется, с такими симптомами помещают в комнату с мягкими стенами.
Но ты же была ребенком и верила в принцев, единорогов и «жили они долго и счастливо». Ты парила над землей, витая в своем маленьком идеальном мире, где у ваших детей будут Его необыкновенные глаза. Назначила его своим личным принцем, твердо убеждая себя в его идеальности. Кто-то забыл тебе рассказать, что даже у самых идеальных, добрых и понимающих людей есть свои недостатки. У него были, но тогда ты этого не знала.
Так же, как это первое серьезное чувство подняло тебя ввысь, заставляя парить подобно легкому перышку, оно с силой швырнуло тебя о скалы реальности, раздирая хрупкое сердце в кровь.
Любовь – это умопомрачительная катастрофа и безумство. А еще боль, но это ты поняла позже. И тебе пришлось пролить целые ливни соленых слез. Никто не сообщил тебе, что нужно всегда улыбаться. Даже если грустно, даже если плохо, даже если кажется, что твое сердце кромсают тупым ржавым ножом.
Сильные девочки не плачут, когда яд боли крошит кости и выкручивает суставы. Сильные девочки улыбаются, даже если твои личный мир хрустит, ломаясь о стену безответной любви.
И сейчас ты жалеешь, что столько глупостей наговорила ему. Болтала без умолку о совершенно неважных для вас обоих вещах. Вскоре ты начала говорить меньше, но уже о более важном. Казалось это важно для вас обоих, но оказалось, что только для тебя.
И безумно жаль иногда, что он внимательно все это выслушивал, а потом выкидывал из головы этот ненужный хлам твоих детских размышлений.
Он все разрушил. Все то хорошее и светлое, что было в тебе. Это Он превратил тебя в сломанную куклу. Но если куклу можно подлатать, выстирать, выгладить и пришить новую ручку, то она тебя запчасти в магазине не продаются.
Ты не подлежишь ремонту, он об этом позаботился.
3
Ты возвела вокруг себя непробиваемые стены. Только вот цвет этих стен – серый. И внутри далеко не так комфортно, как ты полагала.
Ты была девочка-солнышко для всех, маленькой принцессой для папы, маминой любимой девочкой, Его крошкой. Всем вокруг улыбалась, всех впускала в свой мир, переживала чужие проблемы и всегда играла в благодетеля. Душа нараспашку и огромное сострадательное сердце, люди это знали, люди этим пользовались. Но вот ты не знала, что люди имеют привычку плевать и рушить человеческую ранимую душу.
И ты точно не ожидала, что Они причинят тебе такую боль.
Ты была такая влюбленная в нарисованный тобой идеал. Жаль только, что этот идеал оказался рисованный мелом и при первом же дожде из слез, он исчез, будто и не было.
В любовных романах авторы часто используют выражение «разбитое сердце». Ты только смеялась над таким глупым определением, сердце невозможно разбить, что за несуразица. В твои тогдашние семнадцать лет, впервые испытав такое сильное чувство, отчего-то была уверена, что все закончится как в диснеевских сказках.
Позже ты поняла, как сильно ошибалась. Позже ты поняла и «разбитое сердце».
А пока была просто любовь. Она ворвалась в твою жизнь подобно пожару, сметая все прошлое со своего пути, чтобы построить на этом месте что-то новое, что-то лучшее.
Глупость. Но ты не знала этого.
Ты вообще очень многого не знала, как оказалось позже. Ты не знала, что не можешь требовать любви от человека, только за то, что сама любишь. Ты не знала, что после такого прекрасного и возвышенного чувства остается лишь выжженная земля, ноющая боль и неприятное послевкусие. Ты просто хотела быть с ним рядом всегда.
Такая смущенная из-за нового чувства, робеющая под его взглядами, интерпретирующая все его слова и объятия так, как тебе бы хотелось. Ты уже не раздражалась, когда он трепал твои волосы, тебе казалось это очень нежным и значащим. Ты не могла долго смотреть в его глаза, не осмеливалась сама касаться его и волновалась, когда он касался тебя, ласково обнимал за плечи, целовал в щеку. Ты каждый раз нервно вздрагивала, потому что это было слишком… Это просто было слишком.
Как разряд в двести двадцать вольт по оголенным нервам. И ты безуспешно пыталась убедить себя в невозможности таких отношений. В конце концов, он старше тебя на двадцать лет. Просто смешно, а вот тебе иногда хотелось плакать. У вас нет ничего общего, никаких интересов. Ты таскаешь в карманах леденцы, а он презервативы.
Но ты старалась. Надо отдать тебе должное, ты действительно старалась донести до него свое чувство. Ты не могла сделать это дерзко, хотя иногда до резей в животе хотелось подойти и просто поцеловать. Нагло, смело и влажно, как в фильмах и любовных романах. Ты не могла сказать это, глядя ему в лицо, но ты каждый взглядом кричала о своей любви.
Он не смог тебя понять. Хотя, наверно, просто не захотел. Ведь ты была для него открытой книгой, Он читал твой взгляд, безошибочно определяя твои эмоции. Ему это было неинтересно. И от этого сейчас обида жжет под ребрами.
Осень и зима пронеслись с этим первым чувством, как слайд-шоу с Ним в главной роли. Он был всегда рядом, но одновременно так далеко. Ты все это время старательно выстраивала стену ваших отношений. Кирпичик за кирпичиком, мысленно окрашивая их в радужные цвета.
Слова любви жгли язык, поднимаясь из самого низа живота роем бабочек. Ты молчала, но тебе хотелось кричать, громко, надсадно, на разрыв аорты. Чем старше становилось чувство, тем более взрослых отношений тебе хотелось с ним. Страстно и громко, как в чертовых любовных романах, которых ты перечитала великое множество за эти шесть месяцев.
Испытывать к нему сексуальное влечение и похоть? Что за вздор? Это как положить подаренный недалекой подругой на семнадцать лет фалоиметатор рядом с подаренным Им плюшевым мишкой. Это было странно и глупо, но это было.
Ты любила, ты страстно желала, ты ждала и надеялась, а Он на восьмое марта привел к вам в дом свою новую подружку. Она была милая и располагающая к себе, немного стеснительная и неглупая. У нее был приятный смех, а еще Он смотрел на нее по-особенному.
Тогда-то и первый кирпичик вашей стены упал, не выдержав натиска.
Ты не злилась и не плакала. Тебе было грустно, пока еще не больно, просто грустно. Ты стала избегать встреч с ним, уходила из дома, когда Он приезжал в гости. Он ведь приезжал всегда с ней. А еще они приезжали только в то время, когда ты точно должна была быть дома. Ты убегала от них, а он пытался догнать. Он же скучал по своей крошке.
Ты не страдала мазохизмом, потому всегда уходила из дому, изо всех сил пытаясь сохранить остатки радужной стенки.
Но ты не могла убегать вечно, а он никогда не бросал ничего на полдороги.
Ты сидела в папином кабинете на своем любимом кресле и читала книгу, завернувшись в плед. Ты пыталась читать, но? тем не менее, заметила его приближение. Он вошел бесшумно, но ты же чувствовала Его.
Присел на подлокотник твоего кресла, клешнями пытаясь вытянуть из тебя причину твоего подавленного настроения. Черт, ну почему же он видел то, что ты старалась тщательно скрыть, а вот то, о чем буквально кричали твои глаза, упустил из виду.
– Саш, пожалуйста, поговори со мной, – его рука опустилась на твое плечо, а грустный голос прошептал в самое ушко, распугивая бабочек, которые только осели на месте.
Странное и больное чувство. Вакуум в голове и раскаленная лава по венам. Практически все накопленные силы уходят на то, чтобы положить свою маленькую ладошку в его руку и нежно, кончиком указательного пальчика погладить середину большой сильной ладони.
А неприкосновенный запас эмоциональных сил хватает лишь на тихий шепот:
– Я тебя люблю.
Слишком тихо и как-то невзрачно, если сравнивать с тем, что творится сейчас внутри. Конечно, ведь тяжело очень раскрывать свои чувства другому, буквально выворачивая и обнажая душу. А нужны ли были такие усилия с твоей стороны? Возможно, лучше было бы и дальше молча страдать.
Но сама ты прекрасно понимала, что когда-нибудь наступила бы финальная точка, когда все эмоции выплеснулись и выкипели из тебя, как лава активного вулкана. Точка невозврата, так кажется?
Ты надеешься, желаешь, мысленно молишься, пытаясь разглядеть в его взгляде что-то нежное, что-то дающее сил. Но ты видь лишь вину и муку. Он все понял, но не чувствовал того же.
Да, вот это самое горькое разочарование в жизни. Так как тебе было больно в этот момент, тебе уже никогда не будет.
С чего-то ты решила, что можешь рассчитывать на взаимность. Почему вдруг позволила себе поверить, словно ему нужна соплячка вроде тебя? Ты горько ошибалась, и эти твои чувства были ему в тягость.
Тогда упали, рассыпаясь радужной пылью, еще несколько кирпичиков вашей стены, заложенной тобой на одной лишь призрачной надежде. Очень хрупкий фундамент не выдержал столкновения с реальностью.
– Прости, – тихо шепчешь ты, не поднимая головы. – Все нормально, я понимаю.
И именно это стало последней каплей. Твое жалкое «все нормально, я понимаю» означало, что твой мир рушится, подобно песочному замку, смываемому волной отчаяния. Это было началом грандиозной истерики и нескольких бессонных ночей. Это показало ему, что все очень серьезно. И, кажется, тогда Он впервые не знал, что делать.
Ты встала с кресла и пошла к выходу. Пока держится радужная стенка, держишься и ты, и совсем неважно, что слезы заливают щеки.
– Саша, – догоняет тебя у дверей его тоскливый шепот.
Ты в ответ мотаешь головой и уходишь. Тебе не нужно объяснений. Ты бы не выдержала его жалости и попыток доказать тебе, что это несерьезно. Он стал бы убеждать, что в твоем возрасте глупо зацикливаться на одном парнем, тем более на том, кто гораздо старше тебя.
Он бы объяснил тебе все так же, как раньше, когда ты была маленькой. Он бы не стал отвязываться, он бы захотел, чтобы ты поняла.
Но вот ты бы впервые в жизни не поняла его.
Он разрушил твою радужную стенку, но восстановить ее уже не представлялось возможным. Ты возвела новую грубую стену, через которую цунами чувств не сможет пробиться наружу.
Два года все было относительно нормально, но сейчас ты снова возвращаешься домой к своей личной боли.
4
Ты с силой впиваешься ногтями в ладони, стараясь причинить как можно больше боли. Физическая боль хотя бы на короткий промежуток времени помогает тебе отвлечься от разрушительных эмоций. Но этого недостаточно. Никогда не будет достаточно.
Теперь ты знаешь, каково это – тонуть в ледяной воде собственных мыслей, захлебываясь слезами беспомощности. Ночь – нескончаемый поток мыслей и воспоминаний о Нем и о том, что окончательно разрушило тебя. Почти физическая боль, от которой хочется на стены лезть.
Твои руки подрагивают от желания закурить, в чем ты себе не можешь отказать. Вокруг тебя снуют люди, смеются и плачут, обнимаются, радуясь новой встрече. Ты почти всегда в окружении людей, но, тем не менее, всегда ощущаешь себя очень одинокой. Никто не обращает внимания на тебя, одиноко и тоскливо стоящую в стороне ото всех, завистливо наблюдая за счастливыми лицами.
Ты не помнишь, как улыбаться. Возможно, лицевые мышцы, отвечающие за смех и улыбку, у тебя атрофировались? Зато, похоже, слезные железы работают без перебоев. В глазах странно покалывает и начинает дрожать подбородок. Ты не можешь заплакать, просто не имеешь права позволять себе эту слабость. Ты должна быть сильной и невозмутимой. У тебя все получится.
Наивный самообман.
Практически невозможно оставаться невозмутимой, когда остатки души тлеют на углях догорающей любви. Сдержаться не хватает сил, когда на сердце камень весом в тонну, тянет тебя на самое дно. В пучину щемящей тоски.
Впервые за два года вернулась в родной город, который живет все такой же неугасающей энергией. Мир отнюдь не развалился после твоего краха. Развалилась лишь все внутри тебя, и выстроить на этих развалинах что-то новое ты не сумела. В семнадцать лет ты не смогла вырастить что-то новое на выжженной душе. А сейчас тебе плевать, что внутри тебя зияющая пустота, и жестокий сквозняк памяти танцует вальс с клочками твоего внутреннего «Я».
Ты нашла способ на время справляться с болью. Не самый лучший способ, недостойный отпрыска известной в вашем городе фамилии. Но он помогал на время остыть вулкану чувств, даже окрашивал все вокруг в яркие цвета.
Впервые ты опробовала этот способ, продегустировав все наименования отцовского бара. Да какая же, черт возьми, разница, что там накалякано на бутылке? Оно нестерпимо обжигает горло, сгустком теплоты опускаясь в желудок. А после становилось лучше, почти туша пожар внутри. И это было главное.
Больше бы помогло, если бы ты не видела его почти каждый день. Такого красивого, смеющегося над маминой шуткой, но угрюмо и виновато смотрящего на тебя. Но тебе не хотелось, чтобы он чувствовал свою вину, в конце концов, насильно мил не будешь.
Несмотря на то, что он своими регулярными появлениями, разрушал твой хрупкий внутренний мир, ломающийся на части, ты желала ему счастья. Это было твое заветное желание.
«Господи, пусть он будет счастлив».
Ты каждый вечер повторяла это перед сном словно мантру. Он достоин, быть счастливым и любимым, даже если твою призрачную надежду на счастье растоптал грубыми подошвами своих дорогих ботинок. Но это все твоя вина, не в того влюбилась.
Ты никогда не была эгоисткой, потому и старалась не портить ему настроение своим больным взглядом, полным того, что он не мог принять. Не от тебя.
Ты сама справлялась со своей проблемой, почти каждый вечер, окунаясь в алкогольный дурман. Из отцовского бара много не выпьешь, иначе заметит, и ты стала завсегдатаем злачных мест. На носу выпускные экзамены, а ты тратишь карманные деньги в ночном клубе, разодетая, как дешевая проститутка. Родители достучаться до тебя не смогли, смог Он.
В таком виде он тебя и обнаружил в один злополучный вечер. Тебя до дрожи испугал его взбешенный взгляд, перемешанный разочарованием. Это было больнее всего, видеть его разочарование в тебе. Как же, ведь ты идеальная дочь и Его маленькая крошка, сейчас разодетая в слишком короткую юбку и вызывающий топ. Пьяная, с размазанной красной помадой, отупелым взглядом смотришь перед собой, позволяя какому-то парню тискать твою попу.
Он за руку и не слишком нежно вытаскивает тебя из клуба и сажает в свою машину. По дороге разражается длинной оскорбительной тирадой о твоем безответственном поведении. Хотела показать свою взрослость? Но этим поведением ты только доказываешь свою незрелость. Внимание хотела на себя обратить? Что же сразу на панель не пошла?
И ты тихонько плачешь, не осмеливаясь ему возразить. Он же абсолютно прав. И это до такой степени тебя ломает, что ты совершила непростительный и поистине глупый поступок.
Аккуратно, словно драгоценность, взяла в свои маленькие ладошки его лицо и придвинулась к нему ближе. Он замер от неожиданности, а ты Его поцеловала, большим пальчиком лаская небритую щеку. Но действие разворачивалось не по твоему сценарию. Он мягко от тебя отстранился и посмотрел в твои глаза своими бездонным озерами. И столько муки, столько вины было в этом взгляде, что ты пораженно отшатнулась.
Лучше бы ударил.
– Саш, – тихий скорбный шепот срывается с его губ и растворяется в салоне машины.
– Прости, Макс, – твой ответ не менее скорбный достигает его ушей, когда ты уже выбралась из машины.
Поразительно, но после этого случая, ты взялась за ум и подтянула учебу. Все было глупо и неправильно. Ты разумом это понимала, но тобой двигали эмоции и разбитое сердце. Тебе казалось, что ты поняла это выражение, но как же ты ошибалась. Ты держалась из последних сил, молясь Богу, чтобы стало легче. Но легче не становилось. Боль двигалась по нарастающей вверх, разбухала подобно хлопьям в горячем молоке.
Последний гвоздь в крышку твоего гроба вбил теплый майский денек. Такой погожий и солнечный, что казалось, в такой день обязательно должно произойти чудо. Солнечные лучи ласкали оголенные участки твоего тела, и на несколько мгновений это позволяло холоду в душе отступить на пару шагов. Но вся загвоздка была в том, что холод всегда возвращался. Ты любила солнце почти так же сильно, как грозу, но после того злополучного дня ты его возненавидела так же сильно, как возненавидела и Максима.
Сейчас ты уже и не вспомнишь, какие обстоятельства или злой рок способствовал твоему раннему возвращению домой. Да и разве это важно сейчас? Нет, и тогда это тоже было неважно.
В доме играла красивая грустная музыка, переливами отскакивая от стенок души. Так надрывно, до мурашек по всему телу. Ты одновременно и любила, и ненавидела эту музыку.
Не разуваясь, идешь в кухню, где должна быть мама в это время дня. Твои шаги заглушает толстый ковер, и у двери кухни ты слышишь разговор. Мама и Максим о чем-то тихо беседуют. Ты не хотела видеть его ни сейчас, ни в ближайшем будущем. И ты решаешь подняться к себе в комнату и уснуть, надеясь, что во сне станет легче.
– Я люблю тебя, Кать, – до твоего слуха долетает такой любимый хриплый шепот, заставляющий остановиться. – Ты же знаешь, я всегда любил, и буду любить только тебя.
Ты на автомате аккуратно заглядываешь в кухню и видишь там то, что навсегда сломало тебя. В ушах стоит грохот обвалившейся радужной стенки. Вокруг летает разноцветная пыль, слоем оседая на внутренних органах. Ты не могла больше здесь оставаться, потому так же бесшумно вышла из дома.
Это было похоже на самый страшный ночной кошмар. Ты, свернувшись клубочком, лежала в парке на траве и с силой прижимала руку к сердцу, стараясь не дать ему разбиться. Но оно уже пошло трещинами и нестерпимо болело. Тебе хотелось выть, но ты лишь молча позволяла горьким слезам омывать твое лицо.
Тебе не верилось в происходящее. Так в жизни не бывает, но подсмотренная сцена доказывало обратное и тебе хотелось выколоть себе глаза, только чтобы забыть. Зарыть в самую глубокую яму памяти и никогда не выуживать оттуда сцену, где он очень нежно целует твою мать. А она стоит посреди кухни в его рубашке и с не меньшей любовью отвечает на его поцелуй. Это исполосовало твою сердечную мышцу острым скальпелем предательства, оставляя на ней незаживающие раны.
В твоей жизни больше ничего не осталось. Ни радости, ни любви, ни надежды. Самое страшное – потерять надежду. Это то, чем ты жила последние несколько месяцев, а они вырвали ее у тебя, попутно отбирая большую часть души. Ту часть, которая принадлежала Ему и матери. Остался только незначительный кусочек, отданный отцу. Остальное растоптано и выброшено.
Кому нужна измочаленная изменой и предательством душа? Ему точно она не нужна.
Тебе так хотелось что-то разрушить, устроить истерику, орать до хрипоты, чтобы выпустить эмоции. Но эмоций ведь нет, сплошное израненное ничто. И боль. Много острой всепоглощающей боли, которая разрывает тебя изнутри своей интенсивностью. Словно кто-то раздирает твое тело острыми когтями, ты захлебываешься слезами и кровью, а он в ответ издевательски смеется. Это надежда на лучшее смеется над твоей глупостью.
